Текст книги "Скрипач (СИ)"

Автор книги: Aston_Martin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Вы… вы не сделаете этого… – залепетал скрипач, – мне… мне сказали, что вы… мертвы… Вы не сделаете этого!..

Ганс криво ухмыльнулся и пожал плечами, направляя дуло револьвера на скрипача. Сжатый в вытянутой руке револьвер практически уперся в грудь скрипачу, из-за чего последнему пришлось отступить назад ещё на несколько шагов.

– Вы… вы же не сделаете этого?.. – почти спросил скрипач.

Ганс снова пожал плечами и, не сводя глаз со скрипача, положил револьвер на стол и взял скрипку. Вскинув инструмент, он начал играть, но по-прежнему исподлобья глядел на замершего в ужасе музыканта. Скрипач, зачарованно глядел на Ганса, выпучив глаза от удивления и восхищения. А Ганс полностью окунулся в музыку. Он жил каждым тактом, скрипка в его руках пела так нежно, так безукоризненно было каждое движение его рук, так чист и ясен каждый звук, каждая нота, каждая пауза… Увидев вдруг перед собой не безобразного молодого человека в оборванной одежде, а ангела, окруженного светом музыки, маэстро, создающего тончайшее полотно мелодии из пустоты, скрипач, осмелившийся назваться его именем, готов был пасть к его ногам и молить о прощении, молить только о возможности слышать эту музыку снова и снова…

Закончив, Ганс замер на пару секунд, будто бы оставаясь ещё под действием музыки, потом медленно опустил инструмент и, взяв бумагу, начал что-то писать. Скрипач вдруг очнулся от сладкого сна, которым окутала его музыка.

– Это же каватина… – начал было скрипач, но не успел закончить.

Ганс снова бросил на него озлобленный взгляд и резко протянул листок, на котором было написано единственное слово: «Повторите».

– Я… я не… смогу повторить… – прошептал скрипач, – Это было великолепно. Эта музыка… она будто бы проникает в сердце… И душа отзывается на каждый звук…

Ганс медленно протянул руку за револьвером и вновь направил дуло на скрипача.

– Прошу, не делайте этого! – воскликнул тот и бросился на колени перед Гансом, – Я клянусь, я не посмею больше…

Ганс резко выдохнул и нажал на курок. Пуля молнией рассекла воздух. Раздался сдавленный не то всхлип, не то крик. По белой рубашке скрипача растеклось алое пятно крови. Проведя рукой по груди, юноша медленно поднес пальцы к лицу, чтобы разглядеть кровь при бледных отблесках уличного света, проникающего в помещение через небольшое окно. Едва слышно усмехнувшись и растянув губы в судорожной слабой улыбке, скрипач упал лицом вниз на пол к ногам Ганса. Сотрэль перешагнул через плечи убитого и, пройдя к противоположной стороне комнаты, задул три свечи в канделябре, укрепленном на стене.

Бросив едва слышный вздох сожаления, Ганс обернулся на убитого, сунул револьвер в карман и, взяв листок бумаги, и написал: «Для *** Театра. Надеюсь, эти деньги пригодятся Вам». После чего, немного подумав, дописал внизу листка: «Иоганн Люсьен Сотрэль».

Оставив свой дорожный рюкзак, в котором были деньги, принесенные из Парижа, на столе, Ганс положил сверху свернутую записку и, забрав скрипку, хлопнул дверью и поспешил прочь по коридору.

Не видя более ничего на своем пути, Ганс, пошатываясь, брел по улице. Мир померк для него, но зато в голове зазвучала новая мелодия. Юноша даже не слышал, как позади кто-то снова окликнул его из толпы. Скрывшись от зовущего в темноте переулка, юноша продолжал путь, сам не зная, куда.

Мимо спешили прохожие, стороной обходящие странного юношу. Сжимавшего в одной руке скрипку и смычок и идущего, повесив голову.

– Смотри, куда идешь! – вдруг воскликнул мужчина, которого Ганс случайно задел плечом.

Бросив злобный, затравленный взгляд на прохожего, тут же отшатнувшегося в сторону от неожиданности, Ганс отвернулся и пошел дальше.

По дороге проносились самые разнообразные повозки, фаэтоны, кибитки, запряженные то гнедыми, то вороными лошадьми, казавшимися при свете фонарей одинаковой масти. Вечерело, и город оживал. Издали по небосводу плыла огромная грозовая туча. Возможно, это будет последняя гроза в этом году…

Бродивший бесцельно по городу Ганс вдруг запнулся за что-то и чуть не упал, но смог все же удержаться на ногах. Будто бы очнувшись, наконец, ото сна, которым окутала его музыка, юноша оглянулся.

– Ганс? – раздалось сзади.

Юноша прищурился, вглядываясь в темноту. Глаза, привыкшие к тусклому свету фонарей, не могли различить в темном углу владельца голоса.

Послышался звук несмелых шагов.

– Ганс… Сын… – раздался шепот.

Юноша продолжал, прищурившись, вглядываться в мрак. Вдруг в линию, очерченную фонарным светом, выступила неясная фигура. Человек, с ног и рук которого свисали обрывки грязного рубища, сделал шаг вперед и уставил на Ганса косматую голову. Черт его лица нельзя было различить под спутавшимися длинными волосами, свисающими на лоб. При желтом свете выделялся только его длинный нос и жесткая отросшая щетина на подбородке.

– Сынок… – сказал мужчина и протянул руки к Гансу.

Узнав, наконец, отца и ужаснувшись безобразию этой непонятной фигуры, Ганс отшатнулся в сторону, сморщился от отвращения, почувствовав крепкий запах дешевой выпивки. Господи, как омерзительно и гадко было глядеть на эту фигуру сейчас… Тошнотворный и затхлый запах грязи и перегара заставил Ганса тяжело сглотнуть, чтобы подавить подступивший к горлу липкий ком. Но самым омерзительным было не это. Несмотря на безобразие этой фигуры, ничтожность существа, радостно протягивающего руки, Ганс узнал в нем свои черты. Он видел лицо отца в тусклом свете, ощущал его дыхание, слышал биение сердца. И во всех его чертах угадывал что-то, напоминающее себя…

– Ганс, – снова позвал мужчина, делая последний шаг навстречу юноше и распахивая объятия, – сынок, иди сюда! Как давно мы не виделись… Говорят, ты разбогател… Так помоги же старому, больному родителю…

Ганс резко ударил пьяницу, попытавшегося заключить его в свои объятия, наотмашь. Выпитый алкоголь давал о себе знать. Мужчина отшатнулся назад и, запнувшись за бордюр тротуара, упал. Послышался треск, а за ним тихий хрип. Ганс, широко раскрыв глаза от ужаса и внезапно пришедшего страха, сделал пару шагов вперед, в темноту.

Среди мрака было едва заметно слабое шевеление, но вдруг оно замерло. Хрип застыл и растворился в воздухе. Ганс присел и до рези в глазах вглядывался в очертания, вырисовывающиеся в потемках.

Мужчина в рубище лежал на земле, раскинув руки в стороны, будто бы пытаясь обнять небеса. От головы его расходилось в стороны темное пятно, выделявшееся на светлых тротуарных плитках, среди которого ясно выделялись осколки кости. Ганс поднес руку к носу отца, ожидая почувствовать дыхание… Сердце бешено заколотилось в груди. Ганс вскочил и глянул на стену, примерно на уровне своих плеч. Заметив такое же темное пятно, он провел по нему пальцами и обернулся на свет, чтобы убедиться в том, что это было кровь.

Спина похолодела.

Отступив на несколько шагов от мертвого отца, Ганс судорожно оглянулся по сторонам.

«Нет… Нет!» – пронеслось в голове.

Растерянно озираясь, юноша медленно отходил назад, мотая головой из стороны в сторону. Вдруг, заметив на другом конце улицы женщину, Ганс сорвался с места и побежал прочь.

====== Глава 30. ======

Люди сновали туда-сюда. День на торговой площади подходил к концу, но народу становилось только больше. Пронырливые продавцы пытались выторговать у покупателей свои гроши, выдавая порченый товар за свежий. А толпы покупателей двигались, оттесняя друг друга между рядами столов. Каждый из этих людей надеялся сэкономить хоть чуточку денег, вступая в длинные и тяжелые споры с торговцами.

Ганс на секунду замер и отдышался. Тяжелый запах тухлой рыбы заставил юношу поморщиться. Все плыло перед глазами. Юноша испуганно оглянулся по сторонам. Звонкий стук каблуков отдавался гулким эхом в голове. Мимо мелькали платья, шарфы, зонтики…

Вдруг залаяла собака, послышался чей-то грубый голос и шлепок. Очевидно, надоедливую собачонку пнули, чтобы не путалась под ногами.

Ганс взглянул вверх, на небо.

Грозно расстилались над ним рваные тучи, затянувшие небосвод. Даже воздух, казалось, сжался в предвещании грозы. Напряжение, царившее в природе, передавалось и скрипачу, заставляя его сердце сильно, но ровно стучаться, а глаза неистово сверкать.

– Что встал посреди дороги! – раздался сердитый голос кучера.

Ганс отшатнулся в сторону, потерев локоть, больно ушибленный дверцей проехавшего экипажа. Он оглянулся. Ещё раз. И ещё.

Ничего знакомого, родного. Все чужое. Серые, бесчувственные, каменные лица мелькали кругом.

Юноша крепче сжал в руках скрипку, поборов навернувшиеся на глазах слезы. Прикасаясь к теплому дереву инструмента, юноша вновь рисовал её образ в очертаниях скрипки. Закрыв на мгновение глаза, он просил, молил её быть сейчас с ним. Но её не было.

Ужас. Животный ужас охватил сердце юноши. Он заметался на месте, не зная, куда бежать, где прятаться. Ненависть ко всему живому окутала его сердце. Он хотел кричать, но только лишь беззвучно шевелил губами в немом крике.

Прижав скрипку к груди, юноша на секунду успокоился. Переполнявшая сердце усталость сменилась на время каким-то сладким чувством успокоения, умиротворенности. Ганс снова закрыл глаза, ровно вдыхая и выдыхая тяжелый воздух, и сглотнул вновь подступивший к горлу ком тошноты.

«Прошу, будь со мной сейчас. Ты нужна мне. Нужна, как никогда. И я сделаю то, в чем клялся, что обещал тебе. Прошу, прости меня, я слаб. И я блуждал в потемках, пытаясь вырваться к свету. Так прошу же, укажи мне, где свет! Научи меня быть тем, чем ты хотела, чтобы я был!» – кричал в душе Ганс, оборачивая лицо к небу.

Он ещё раз оглянулся по сторонам. Заметив недалеко от себя стопку ящиков, Ганс продрался через толпу, поднимая скрипку высоко над головами, и вскочил на ящики.

Толпа гудела и продолжала ритмично двигаться по площади. Безумно в страхе озираясь кругом, Ганс поднял скрипку на плечо и резко взял аккорд. Но звук потонул в протяжном гуле толпы. Закрыв глаза, юноша начал старательно выводить мелодию, проглаживая каждый звук, осмысливая его, доводя до совершенства. Его душа рвалась на куски вместе с резкими аккордами, пронзающими воздух. Вдруг, стоящие рядом с ним люди замерли. Ганс продолжал играть. На кончике смычка показались оторвавшиеся от напряжения, длинные, белые волоски, дрожащие на ветру.

Мелодия из порывисто-обреченной сделалась вдруг сжатой, напряженной, затаенной. Тишина окутала площадь и всех людей на ней.

Ганс играл, выводя каждый звук, каждую ноту пропуская через свое сердце. Он стоял, возвышаясь над толпой, будто бы поставив, наконец, свою душу выше окружающего мира и дав ей крылья, чтобы вознестись к самым небесам и парить над землей, освещая её и прокладывая путь сквозь тьму сердец.

Окутанные сладким сном, который навевала музыка, случайные прохожие, раскрыв рты от восторга, следили за юношей, и им казалось, будто бы ангел сошел с небес и устами его глаголет сам Бог. Призрачный свет прозрения посетил на мгновение этих людей. Слушая, они прикасались к той чистой и правдивой капельке истинного человеческого счастья. Счастья, рожденного музыкой. И не было среди них того, кто бы в этот момент думал, чувствовал иначе.

Послышались отдаленные раскаты грома.

Ганс разрывал струны инструмента, выжимая из него звук, царапал ногтями гриф, выскребая свою душу из сердца, разделяя её на маленькие кусочки и передавая её другим.

Музыка, порывистая и беспокойная, обреченно звучала в мертвенной тишине. Казалось, что сама природа замерла, слушая эту волшебную игру юноши.

Он взял последний аккорд и, протянув его до конца, без сил опустил скрипку. Все глаза, а особенно одни детские, напряженно устремленные на скрипача, замерли в ожидании, пока последний отзвук не растворился в воздухе. Тяжелый вздох сорвался с губ людей и потонул в бесконечности неба.

Все темнело перед глазами. Ганс больше не чувствовал своего тела. Он будто бы растворился в звуках и никак не мог вернуться в себя. Все лучшее, все, что он мог, вложил юноша в эту музыку. Он выстрадал каждую ноту, каждую паузу этой мелодии, оживив её, заставив её воспарить над людскими сердцами.

Дыхание на секунду замерло. Закрывающимися от усталости глазами юноша окинул площадь. Люди, замершие неподвижно на месте во время игры Ганса, медленно начинали приходить в движение, расходясь по своим делам. У столов опять раздалась брань торговцев, которые будто бы рождены были специально для того, чтобы вечно спорить и доказывать свою правоту. Со всех сторон слышался стук башмачков о каменные плиты, которыми была вымощена площадь. Со стороны дороги доносился скрип тележных колес. Лаяла мелкая собачонка, проворно бегущая за огромными сапогами отставных солдат, привычным строевым шагом марширующих среди других людей.

Все спешили по своим делам, и никому не было дело до побледневшего худощавого юноши, босиком стоящего на стопке ящиков. Тяжело вздымающаяся грудь его была едва прикрыта обрывками посеревшей рубашки. Глаза поблекли.

Последний раз оглянув толпу, Ганс опустил руки. Эти люди, минуту назад жившие единым разумом, единой душой, расходились. И медленно стирались в их памяти секунды пережитого счастья.

Ноги юноши ослабли и подкосились. Взгляд не задерживался ни на чем. Что-то тяжелое неумолимо оттягивало правый карман вниз, к земле.

Дрожащими пальцами Ганс вынул револьвер и, закрыв глаза, приставил его к виску.

«Прости, что я не справился. Прости, что не смог. Не сумел… Не выполнил…» – повторял Ганс, беззвучно шевеля губами.

Резкий хлопок разрезал воздух. Последние обрывки неба, людей, голосов мелькнули перед сознанием юноши. Бесчувственное тело с грохотом повалилось со стопки ящиков, но продолжало бережно прикрывать руками от сыплющихся сверху щепок единственную святыню, которую он сумел пронести через жизнь – скрипку.

Раскинув руки в стороны и устремив застывший взгляд полураскрытых глаз в небо, Ганс навеки покинул мир. Пульсирующая алая струйка крови, стекавшая от его виска, окрашивала землю вокруг него.

– Ганс!!! Ганс Люсьен!!! – вдруг раздалось совсем рядом.

Проталкиваясь через толпу к медленно холодеющему телу, спешил маленький мальчик лет десяти от роду. Упав на колени перед Гансом, он судорожно тряс его за плечи, надеясь разбудить, привести в чувства… Слезы ручьями стекали по его щекам.

– Ганс! Ганс! Вы обещали помогать мне… Вы сказали тогда, чтобы я нашел вас, где бы вы ни были… Ганс! Прошу… Ганс, это я, Кристоф Бернар… Вы слышите? Это я…

Но Ганс не слышал его. Он был уже далеко от этой площади, в краю вечности, где не мог более внимать голосам земли…

– Господин! Послушайте, это тело надо убрать, – прошептала пожилая женщина, поправляя седую прядь в прическе.

– Что вам угодно, фрау Бельтер? – ответил полисмен.

– Там какой-то нищий… оборванец, – подытожила она, – застрелился. Нужно убрать тело.

Полисмен понимающе кивнул. Для него подобные случаи, однако, не были большой редкостью.

Мальчик, которого тщетно пытались оттащить от Ганса, обнял мертвого и продолжал что-то шептать, будто бы разговаривая с ним.

– Да застрелился он! Умер! – раздался недовольный голос в толпе.

– Я сохраню её ради вас, и продолжу то, что не смогли закончить вы, Ганс, – прошептал мальчик, осторожно вынул из окоченелых пальцев юноши скрипку, прижал её к груди и бросился бежать, ловко прошмыгивая под ногами прохожих.

====== Эпилог ======

Чердак освещался маленьким, тусклым огарком свечи. Сгорбившись рядом с печной трубой, время от времени утирая слезы, маленький мальчик перечитывал ровные строчки, написанные твердой и стремительной рукой. И с каждой строчкой открывалась ему новая тайна Черноглазого Дьявола, маэстро, гениального скрипача. Рядом с ним на полу лежала скрипка – единственное, что осталось от умершего Ганса Люсьена Сотрэля.

Отложив листок в сторону, мальчик прижал скрипку к сердцу и громко воскликнул:

– Я продолжу ваше дело, я сыграю все то, что таится в душе человеческой! Я пронесу её через года, сохранив её чистую, превозданную красоту! Я поведаю всем, все узнают вашу историю! И они поймут!..

Он заплакал.

Печальная история скрипача разносилась по всему миру. Сотни людей пересказывали, переписывали её, дополняя подробностями и ложью. Но, подобно тому, как Иоганн Люсьен Сотрэль пронес свою душу чистой и открытой до конца дней, так и история эта после его смерти сохранила правдивость.

Он был похоронен на перекрестке, под большим раскидистым дубом. Небольшой холм, служивший изголовьем его последнего ложа, каждое лето расцветал бурными красками, а осенью опавшая листва золотила могилу скрипача.

Говорят, что иногда в этом месте слышалась музыка. И люди зачарованно останавливались, пытаясь уловить загадочные звуки. Но, может, это было лишь стрекотание кузнечиков, или ветер так шумел в листве.

Может, это было дыхание природы, а может, душа, продолжавшая свой путь в другом мире.

05.05.2012 – 05.10.2012

Комментарий к Эпилог Автор был бы весьма признателен, если б каждый, кто читал данную работу оставил хоть маленький отзыв по случаю её окончания. =)