Текст книги "Скрипач (СИ)"

Автор книги: Aston_Martin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Зайдя однажды в небольшую питейную, чтобы скоротать остаток вечера, Хорст Браунберг увидел такую сцену: полубезумный мужчина средних лет судорожно бился об столик, прося налить ему в кредит. Тут же хозяин заведения грозил ему смертью, если пьянчуга не выплатит прежние долги. Тогда пьянчуга сказал что-то вроде: «… даю землю в заклад!» Одна-единственная эта фраза заставила Хорста подойти к столу. Успокоив хозяина тем, что он сам заплатит за пьянчугу, Хорст подсел за стол.

Нескольких кружек пива хватило, чтобы развязать язык старому мсье Сотрэлю. Обрадовавшись тому, что незнакомец платит за выпивку, старый француз рассказал, что он является владельцем обширных земель, и что после смерти жены, оставшись со «щенком-сыном» на руках, он совсем не может заниматься земельными делами. Учтивый Хорст Браунберг предложил взять заботы о земельных проблемах, сборе и продаже урожаев на себя. Обрадованный Сотрэль тут же согласился. Отпраздновав это дело хорошим ирландским виски, мужчины разошлись до утра. На следующий день мсье Сотрэль подписал бумагу о «безвозмездной передаче имущества во владение герра Хорста Браунберга». После этого, разумеется, пьянчуга оказался без гроша денег на улице, а герр Браунберг стал крупным землевладельцем.

Сколько раз Сотрэль ни приходил к дому, ни стучал во все двери, его каждый раз с позором выгоняли. В конце концов, бросив это дело, он отступился, погрузившись в очередной приступ беспробудного пьянства.

Теперь, подумав, что Ганс пришел, чтобы предъявить претензию на владение домом и землей, Браунберг не на шутку испугался, ведь тот факт, что удалось легко отделаться от отца, не значил, что так же легко можно отделаться от сына.

– Послушай, сынок, – мягко начал Браунберг, – твой отец получил за эту землю большие деньги. Я в долгу не остался. По доброте души своей я дам тебе немного на дорогу до города, ну и на первое время…

С этими словами Хорст пошарился в карманах и нашел смятую купюру. Сделав жест двум мужчинам, которые раньше держали Ганса, поднять его, Хорст сунул бумажку Гансу в руку.

– А теперь ступай, – сказал он, указывая юноше на тропинку, ведущую от крыльца дома к выходу, а потом прибавил шепотом, – на все четыре стороны.

Тут же юношу подхватили подмышки и поволокли по тропинке прочь от дома. Ганс еле передвигал ногами, голова его беспомощно болталась на ослабшей шее. Юношу бесцеремонно выставили на улицу и захлопнули за ним входную калитку. Только оказавшись в темноте, Ганс, наконец, опомнился.

Подняв голову, юноша оглядел высокий забор. Отчаяние охватило его сердце. Все напрасно.

Напрасны были те лишения, которые он пережил по пути сюда; напрасна была отчаянная попытка пробраться за забор; напрасны были прожитые в этом мире годы.

В порыве внезапной злобы Ганс сильно ударил кулаком в закрытую калитку и швырнул на землю смятую денежную купюру. Пот и кровь застилали глаза. Неверными шагами Ганс двинулся к реке, придерживаясь за крепкие доски забора. Свернув в лес, он переваливался от дерева к дереву, стараясь удержаться на ногах. Отдавшись воле чувств, юноша добрался-таки до места, где оставил свои вещи. Упав на землю рядом с рюкзаком и скрипкой, Ганс принялся судорожно царапать камни, сгребать листву, вырывать засохшую траву. Юношу душила злоба и ненависть. Ненависть к людям, которые разрушили его последнюю надежду на счастье. Тело юноши била крупная дрожь.

«А что делать дальше?» – спросил у себя Ганс, хватаясь за голову и пытаясь заглушить сотни голосов, зазвучавших внутри.

«Бежать», – ясно выговорил один голос в голове.

Бежать. Как можно дальше отсюда. И как можно скорее.

Забыв о боли, Ганс подскочил с земли и, схватив рюкзак и скрипку, бросился прочь по той самой дороге, по которой так же в страхе убегал много лет назад.

Он бежал снова и снова, падал, раздирал в кровь ладони и колени, но вновь поднимался и продолжал бежать. Он не замечал, как сменялись день и ночь, ему нужно было лишь убраться подальше от своей ненависти и нарастающей злобы. Он не видел ничего вокруг. По колено в грязи Ганс Люсьен пробирался по дороге, запутываясь в траве и кустарниках, когда сворачивал ближе к лесу. Выбившись из сил, падал на землю и тут же забывался беспокойным непродолжительным сном, после чего снова вскакивал и бежал по направлению к городу.

И продолжалось это безумие до тех пор, пока, наконец, Ганс снова не увидел знакомые дымящие трубы заводов, которые ещё недавно покидал, казалось, навсегда.

====== Глава 28. ======

Уже совсем стемнело. В старой части города освещены были лишь несколько главных улиц, а на остальных царил мрак. Ганс, запыхавшись, прислонился к холодной каменной стене. Здесь противно пахло сыростью и плесенью. Юноша протянул руку и пытался нащупать рюкзак, но пальцы коснулись чего-то теплого, мягкого и мокрого. Раздался писк. Юноша резко отдернул руку и увидел в отблесках воды на камнях, как разбегаются в разные стороны крысы.

Поморщившись от отвращения, Ганс поднялся на ноги, нащупал в темноте вещи, собрал их и направился дальше. Плутая по маленьким переулкам, куда почти не проникал свет фонарей, юноша надеялся добраться до знакомого чердака и там провести остаток ночи.

Впереди за поворотом блеснул свет. Ганс собирался было повернуть направо, обрадовавшись, что все-таки вышел на главную улицу, но в мелькнувшем свете вдруг увидел две темные фигуры и, сделав шаг назад, вжался в стену и притаился, задержав дыхание.

Закрыв глаза, Ганс прислушался. Двое незнакомцев о чем-то спорили полушепотом. Они говорили по-французски настолько быстро, что юноша не мог разобрать слов. На секунду повисла пауза. Потом раздался щелчок. Несколько шагов. Удар. Приглушенное сипение.

На секунду выйдя из оцепенения, Ганс повернул голову и постарался выглянуть из-за угла. Быстро поморгав, Ганс пригляделся и увидел те же две фигуры.

Двое мужчин были одеты в темные плащи. Один из них сидел на земле, а второй стоял у него за спиной, крепко сжимая что-то в руке. Приглядевшись, юноша понял, что…

По спине мгновенно пробежала волна мурашек. Ганс отвернулся и ещё сильнее вжался в стену. Один мужчина держал за концы веревку, которая была обвязана вокруг шеи другого.

Тщетно пытаясь оттянуть петлю руками, мужчина сипел и выкрикивал непонятные не то ругательства, не то мольбы. Потом, вспомнив что-то, медленно отвел одну руку и поднял её вверх. Убийца, увлеченный жаром борьбы, забыл о бдительности и осторожности. Вынув из-за пояса нападавшего блеснувший в тусклом свете револьвер, пострадавший, прицелившись не глядя, положил палец на курок…

Раздался негромкий щелчок, за ним выстрел. На несколько мгновений все стихло. Ганс напряженно прислушивался, стараясь не двигаться и бесшумно дышать. Послышалась неспешная возня, затем шлепанье шагов по мокрым камням…

Ганс осторожно растянул завязки на рюкзаке и нащупал нож. Сжав пальцы на холодной стали, он приготовился… Шаги приближались…

– Боги мои! – раздался вдруг визг.

Ганс дрогнул.

– Помогите! Помогите! – визжал женский голос.

Вслед за ним послышался звонкий стук каблуков по тротуару. Вероятно, женщина, ставшая невольной свидетельницей преступления, испугалась своего же крика и побежала прочь, чтобы не стать очередной жертвой убийцы. Ганс облегченно вздохнул, но тут же услышал тяжелые шаги.

Было ясно, что это убегал невольный убийца, немного прихрамывая на левую ногу. Ганс снова сжал пальцы на ручке ножа. Шаги приближались.

Вытащив лезвие на свет, юноша считал секунды. Тень, отбрасываемая мужчиной, становилась больше и принимала более четкие очертания. Вдруг, он показался за поворотом. Ганс хотел было сделать резкое движение, чтобы вонзить нож в незнакомца, но замер на месте.

Он столкнулся взглядом с глазами незнакомца и прочитал в них ужас, испуг. Все это было так знакомо юноше, что его рука мгновенно расслабилась и опустилась вниз. Незнакомец, не заметив юношу в темноте, повернул в другую сторону и вскоре скрылся из виду в кромешной тьме.

Прислушавшись, Ганс не заметил признаков присутствия посторонних. Подняв футляр со скрипкой, юноша медленными шагами завернул за угол и приблизился к месту убийства. Неудавшийся убийца лежал на животе, подогнув под себя руку. Ганс видел в отблесках света, как медленно растекалось от его одежды кровавое пятно. Оглянувшись, юноша заметил орудие убийства.

Присев, Ганс подобрал револьвер, тускло поблескивающий на тротуаре, и осмотрел барабан. Два патрона.

На соседней улице послышались шаги.

– Ха-ха-ха! – вдруг захрипел мужчина, испуская дух.

Юноша испуганно обернулся, схватил револьвер и быстрыми шагами направился в противоположный переулок, чтобы скрыться в темноте и отдышаться.

Дойдя до очередного перекрестка, юноша завернул налево и прижался спиной к стене. Сердце продолжало бешено колотиться, а в ушах все ещё звучал хриплый смех умирающего. Закрыв лицо ладонями, Ганс некоторое время медленно и глубоко вдыхал, чтобы успокоить сердцебиение. Часто поморгав, юноша опустил ладони и выдохнул. Вдруг среди окружавшей темноты Ганс заметил ясно белеющие глаза, смотрящие прямо на него. Незнакомец сделал шаг вперед, и теперь уже юноша мог видеть его широкую челюсть и густые черные усы. Вдруг мужчина сделал резкое движение и схватил Ганса за руку. По всему телу пробежала волна дрожи и холода.

– Убийца! – прошипел мужчина.

Ганс резко выдернул руку из его пальцев, схватил вещи и бросился прочь. Петляя по темным переулкам, Ганс сам не заметил, как оказался на старой пристани. Спустившись по небольшой насыпи к реке, юноша окунул дрожащие пальцы в воду и умылся.

Страх уже прошел, и теперь на его место выступило отвращение. Ганс с презрением вспоминал, тот момент, когда своими собственными руками выволакивал убитого надсмотрщика на небольшой челночок, быстро взмахивал веслом, отдаляясь от берега… Это все было так давно, но воспоминания оставались свежими в памяти на протяжении многих лет. Ганс вздохнул и опустил глаза, глядя на тихо плескавшиеся у ног волны. Руки по-прежнему дрожали. Вытянув пальцы, юноша медленно повернул ладони вверх и тут же подскочил от ужаса. Его руки в темноте были черными от крови. Вдруг за спиной раздался суховатый смех.

Ганс обернулся. За его спиной стоял тот самый высокий, плотного телосложения, в испачканном сажей комбинезоне на голом теле усатый надсмотрщик и громко, заливисто смеялся. Юноша отступил на шаг назад так, что его голые ноги оказались в воде. Надсмотрщик достал из нагрудного кармана осколок стекла, слабо блеснувший при свете месяца. Ганс сделал ещё шаг назад, оказавшись в воде уже по колено. Тогда надсмотрщик снова громко рассмеялся, обнажив почерневшие гнилые зубы. Он сделал несколько шагов вперед и бросился на юношу с осколком в руке. Ганс, увидев занесенную над ним руку возмездия, перехватил её у запястья. Упершись ногами в усыпанное галькой дно реки, юноша сжался от напряжения, стараясь сдержать направленный на него удар. Ноги тут же ушли вниз, продавливая мягкую почву. Вдруг, сделав неимоверное усилие, юноша резко оттолкнул надсмотрщика в сторону и, выхватив из его взметнувшейся в воздухе, расслабившейся руки осколок стекла, вонзил его в мужчину.

Под тусклым светом месяца, стоя по колено в воде, молодой человек сражался с невидимым никому, кроме него, мужчиной, некогда работавшим на этой пристани, но позже пропавшим без вести. Озлобленное лицо и горящие от увлеченности схваткой глаза отражались в трепещущей воде. Звезды смутно мерцали на ночном небе, поблескивая среди редких облаков.

Тяжело дыша, Ганс отшатнулся в сторону и схватился за голову. Юноше казалось, будто бы сотни голосов вот-вот разорвут её. Сделав шаг в сторону и глядя на тело надсмотрщика, медленно погружающееся в воду, Ганс испугался. Юноша уже не отличал, что было реальным, а что было лишь плодом его воображения. Пытаясь вновь восстановить тончайшую грань между действительным и воображаемым, Ганс оглянулся по сторонам и, убедившись, что и пристань, и город чуть в отдалении остаются такими, как были всегда, немного успокоился и вновь посмотрел на то место, где с минуту назад скрылось тело надсмотрщика. Река неспешно бросала волны на прибрежные камни, и не было среди воды ничего, что могло бы напомнить юноше о прошедшем. Ганс выдохнул и окончательно пришел в себя. Заметив, наконец, что стоит по колено в воде, он направился в сторону берега и, ступив на сухой песок, перемешанный с галькой, собирался было поднять вещи, но вдруг заметил на своей руке что-то темное. Развернув ладонь к небу, чтобы бледный свет месяца окрасил её в более светлые тона, юноша внимательно рассмотрел руку, и кожа его мгновенно похолодела. Рука была вся в крови. Темные, почти черные, разводы растекались по ладоням. Кровь падала каплями на землю, окрашивая её в буроватый цвет. Ганс схватил скрипку и рюкзак и бросился к барже.

– Ха-ха-ха!!! – раздалось за спиной, а потом отголосками разнеслось по всем сторонам.

Взобравшись на полусгнившие доски палубы баржи, накренившейся на правый бок, Ганс скользнул, не отрывая ног от пола, к рубке и, оказавшись внутри, захлопнул за собой дверь и прижался к ней спиной.

Отдышавшись и заглушив кричащие в голове голоса, юноша наощупь нашел в темноте старый стол и, положив на него футляр, трясущимися руками достал скрипку. Приняв устойчивое положение на полу накрененной баржи, юноша вскинул инструмент на плечо и начал играть. Раздался тихий, непродолжительный шорох, после чего футляр от скрипки с грохотом упал на пол. Но Ганс этого уже не слышал. Он полностью погрузился в музыку.

Звучащая в низком регистре, будто бы притаившаяся, мелодия медленно разворачивалась, словно грозовые тучи на небе. Изредка проблескивающие звездочки-акценты нарушали гнетущую тревожную атмосферу музыки.

Вдруг дверь с хлопком распахнулась. Ганс продолжал играть, хотя внимание его теперь устремилось на входящего.

– Здравствуй, Ганс, – сказал мужчина, – узнал меня?

Ганс продолжал играть, пока Ришаль, войдя в комнату, закрыл за собой дверь и в задумчивости остановился напротив стола. В мелодии, помимо затаенности появились напряженность, волнение.

– Конечно узнал, – сказал тучный, лысоватый мужчина и пнул ногой лежащий рядом со столом рюкзак, – Ты до сих пор таскаешь с собой эти деньги. А ведь ты заработал их благодаря мне.

Даже в темноте, к которой глаза уже успели привыкнуть, Ганс видел улыбку режиссера, но все равно продолжал играть, выводя старательно каждую ноту, распевая каждый звук.

– Ганс, ты такой же, как и я, – сказал Ришаль, – безумец. Убийца. Вспомни, как ты убил меня. Ты не сомневался – истинная черта умалишенного. Ты был уверен в том, что правильно поступаешь. Как животное, как бездушная тварь, ты убил меня! А за что? Разве я плохо обращался с тобой? Я платил тебе огромные деньги. Ты ни в чем не нуждался. Что было тебе нужно кроме этого? У тебя была слава, у тебя было множество знакомых, ты был известен и любим, ты был богат. Что, скажи мне, что тебе нужно ещё? У тебя было все, но ты выбрал другой путь.

Ганс продолжал играть. Ришаль, обходя вокруг стола так, чтобы смотреть в лицо юноше, продолжал говорить.

– Что тебе нужно было? – спросил Ришаль и криво ухмыльнулся, – Знаешь, что тебе нужно было? Ты всегда был горд. Ты возомнил о себе слишком многое. Ты думал, что ты совершаешь нужное дело, когда треплешь струны на этой старой консервной банке. Нет. Ни один человек, слушая тебя, не загорается никаким чувством, кроме, может быть, зависти к твоему богатству. Ты – ничто. Ты просто убийца, безумец и ничто более.

Ганс отвернулся, не отрываясь от скрипки. Юноша закрыл глаза, пытаясь представить летнюю грозу. Он чувствовал, как душно становится вокруг, как природа будто бы сжимается в ожидании бури. Он представлял, как дрожат листья на деревьях, колыхаемые тихим ветром. Он ясно видел, как приближается плывущая по небосводу огромная грозовая туча, застилающая своим полотном целое небо.

– Ты убийца! Безумец! Убийца! И ничто более! – кричал Ришаль.

И Ганс даже сквозь закрытые веки видел его фигуру. Режиссер продолжал говорить. Он повторял одно и то же, путал слова, кричал, потом неожиданно переходил на шепот. Он пытался выудить самые сокровенные тайны из сердца юноши и раздавить, растоптать все, что было для него некогда дорого.

Ганс изо всех сил старался погрузиться в музыку. Мелодия захватывала его и на некоторое время помогала не слышать настойчивого голоса режиссера, подкрепляемого хором других голосов. От этой какофонии разрывалась голова. Ганс не мог долгое время сосредотачиваться на каком-то определенном голосе, но отчетливо слышал обрывки фраз: «… за что?», «… убийца!», «… не починить», «…безумец».

Голоса сплетались, соединялись в один общий хор, в котором нельзя было слышать единства, в котором нельзя было выделить что-то конкретное. Этот хор звучал, словно шум моря, в голове юноши и невозможно было разделить это пугающее единство.

Сквозь разбитые стекла в рубку начали проникать первые лучи солнечного света. Ганс продолжал играть. С наступлением утра голоса понемногу стали стихать. Образ Ришаля растворился вместе с уходом темноты. Обессилев после бессонной ночи, Ганс прислонился спиной к стене, крепко прижав к груди скрипку и смотрел сквозь небольшой иллюминатор, как медленно поднимается над рекой солнце, освещая знакомые трубы, дома, крыши…

Потом взгляд юноши пал на рюкзак. Будто бы ухватив какую-то призрачно скользнувшую в сознании мысль, Ганс ползком добрался до рюкзака и раскрыл его. На дне дорожной сумки юноша обнаружил часть денег, взятых им, неизвестно для чего, из Парижа. Теперь скрипач знал наверняка: чтобы забыть часть прошлого, ему надо было избавиться от этих денег.

Первым порывом юноши было – утопить рюкзак в реке, но чуть погодя, он подумал, что эти деньги могут принести пользу кому-нибудь другому, если не принесли пользы скрипачу.

Подняв с пола футляр, Ганс перевернул его и заметил, что по крышке растянулась тонкая трещина. Не придавая этому особого значения, Ганс сложил скрипку, протер глаза, закинул рюкзак за спину, поднял застегнутый футляр и направился к выходу. Цепляясь за борта, юноша выбрался с баржи и спрыгнул на землю. Прежде чем направиться туда, куда задумал Ганс, юноша решил заглянуть все же на старый чердак.

Поежившись от холодного утреннего воздуха, Ганс обернулся на право и, продолжая идти рядом с рекой, наблюдал за тем, как медленно разлетается клочками туман над водой.

Знакомые улочки вереницей разбегались от старой пристани. Ганс оглянулся ещё раз на высокие заводские трубы, после чего свернул направо и углубился в городские поселения.

Ганс шел мимо главной площади, а люди спешили мимо юноши, мало обращая внимания на незнакомого бедняка. У каждого из прохожих были свои мысли, свои цели, свои желания. Ганс первый раз остро почувствовал пропасть, распахнувшуюся за прожитые годы между ним и людьми. Ему было страшно находиться теперь среди толпы. Юноше казалось, будто бы он слышит мысли каждого, кто проходит по улице.

Вот, например, мужчина, одетый в идеально сидящий темно-серый костюм, спешно шел по улице, время от времени глядя на циферблат часов. Подмышкой он держал небольшую папку, по-видимому с документами. Но спешил и опаздывал он не на важную для его службы встречу. Ему обязательно надо было успеть в гости к своей престарелой матери до того, как к ней придет подруга. Но, судя по тому, как быстро и судорожно билось его сердце, время уже вышло. Ганс слышал, как тяжело дышит этот запыхавшийся от долгой и быстрой ходьбы человек, как разливается кровь по его жилам. Для юноши этот незнакомец был скорее не человеком, а некоей материей, сплетенной из сотни разных оттенков звучания.

Переведя взгляд с мужчины, который уже успел скрыться за поворотом, Ганс посмотрел на полноватую женщину в годах. Она была одета в строгое темно-синее платье и прихрамывала на правую ногу. Её пухлые пальцы сжимались на ручке небольшой, аккуратной трости. За холодно-спокойным выражением лица женщины сложно было прочитать, какое горе постигло её несколько часов назад. Приютив в своем доме племянницу, приехавшую из отдаленной деревни, женщина и не предполагала, чем закончится это предприятие. Воспитанная на французских романчиках девушка моментально вообразила себя героиней одного из этих, с позволения, шедевров и, обнаружив сердечную привязанность со стороны старого мужа тетки, не замедлила с выдумкой романтических образов и подробностей их запретной любви. А теперь, когда этот позор, это клеймо постигло женщину, она медленно прихрамывая, шла по улице, в надежде, что прогулка поможет выработать в голове лучший выход из ситуации.

Вздохнув, юноша отвернулся и тут же удивленно распахнул глаза. Чуть поодаль, под самой сенью сбросивших уже листву деревьев стояла молодая девушка. Через несколько секунд к ней подошел юноша, старательно пытавшийся спрятать лицо за высоким воротом плаща. Но, сколько бы он не пытался, было определенно ясно, что эти двое влюбленных втайне от родителей встречаются под этими деревьями уже не впервые.

Сердце Ганса болезненно сжалось. Юноша жадно следил за тем, как девушка робко взяла под руку своего кавалера, что-то взволнованно шепча ему на ухо. Закрыв глаза, он вдруг представил, как ждет у парка, время от времени, поглядывая на часы. Вдруг из-за поворота показывается знакомый силуэт. Ганс спешно прячет часы и поспешными шагами направляется навстречу девушке. Тесса, радостно улыбаясь, бросается ему на шею, крепко обнимая и повторяя, как она рада, наконец, видеть юношу.

В этот момент Ганс приоткрыл глаза и вздохнул. Пара медленно удалялась от него. С завистью Ганс наблюдал, как весело им вместе, как они проводят долгожданные часы, забыв обо всем, как светлы и ясны их лица, как они наслаждаются кратковременным счастьем… Не в силах больше смотреть на чужое счастье, когда ноги изрезаны в кровь осколками собственного, Ганс отвернулся и, поборов сдавивший горло спазм, быстрыми шагами направился прямиком к чердаку.

Поднявшись по ветхим ступенькам, юноша пробрался под крышу. Решето кровли было пронизано слабым светом, проникавшим с улицы. Подобно мореходу, вернувшемуся на родные земли из долгого плавания, Ганс дрожащей рукой провел по запыленным доскам и, дрожа, прижался спиной к печной трубе. Из груди вырвались сжатые потоки воздуха, наподобие истерического смеха или рыдания…

В следующий момент, вскочив с пола, Ганс бросился отыскивать ящики с бумагами. Найдя стопку писем среди хлама, грудами хранящегося на чердаке, он с трепетом прижал их к груди, а потом, закрыв глаза, глубоко вдохнул, стараясь уловить запах бумаги и угля.

Он развернул верхнее письмо и принялся читать. Бумага была испещрена не только ровными строчками, выведенными рукой скрипача, но и витиеватыми буквами, написанными Тессой. Проведя пальцем по знакомым до боли, родным строчкам, Ганс принялся было читать, но текст вдруг стал расплываться перед глазами. Мир потерял четкость и правильность своих форм. Крупная слеза вдруг сорвалась с ресниц юноши и круглым жирным пятном растеклась по бумаге. Тут же оборванным, грязным рукавом Ганс вытер покрасневшие от напряжения и бессонницы глаза.

Словно в лихорадке юноша принялся перечитывать все бумаги. Тут была вся история его жизни, его мысли и чувства. Ганс перечитывал одни и те же строчки раз за разом, пытаясь найти хоть где-то зацепку, давшую бы ему ответ на единственный вопрос: когда сломалась жизнь? Когда вдруг все пошло не так?..

И тогда в первый раз Ганс подумал о себе, не о своей душе, а о своей человеческой сущности. Всю свою жизнь он хотел посвятить музыке, хотел через свою душу передать всем людям истины жизни. Но он никогда не задумывался о собственном благополучии. А ведь юноше просто хотелось дарить любовь и получать её в ответ, учить чувствовать и слышать, а взамен учиться понимать и сопереживать…

Отложив письма, юноша устремил пустой взгляд в противоположный угол чердака. Если бы нервы Ганса не были напряжены до предела, он бы заметил новые вещи, появившиеся здесь несколько дней назад. Но, не обратив внимания на небольшой чемодан и оборванный плащ, Ганс вытащил из футляра скрипку и прижал её к груди. Теперь как никогда он читал её образ в очертаниях инструмента. Легко коснувшись пальцами струн, юноша прислушался к чистому и прозрачному, дрожащему, звенящему резонансу.

Он хотел было сыграть что-нибудь, но, вскинув инструмент на плечо понял, что не может. Опустив скрипку, он оглянулся и, отыскав взглядом рюкзак, резко схватил его, закинул за плечо и поспешно сбежал по ступенькам вниз. Зацепившись боком за дверной косяк, Ганс услышал звонкий стук, но вновь не обратил на него внимания. Револьвер, лежавший в кармане, звонко ударился о деревянную стену.

====== Глава 29 ======

Не разбирая дороги, Ганс спешил к театру. Глаза юноши горели безумным блеском. Он не видел больше образов из прошлого – лишь настоящее предстало перед ним предельно ясно и просто.

Резко распахнув двери театра, Ганс стремительным вихрем влетел внутрь. Широкими шагами он направлялся к знакомому кабинету директора.

– Ганс? – раздалось вдруг откуда-то сбоку, – Ганс! Ганс Люсьен! Ганс, это вы? Боже…

Юноша обернулся. Только сейчас Ганс заметил, что в холле полно людей. Судорожно озираясь в поисках говорившего, юноша с трудом заметил пробиравшегося сквозь толпу седого старичка, который помахал ему рукой. Черты старика были до боли знакомы юноше, но он никак не мог припомнить…

– Ганс, я рад видеть вас. Честно, не ожидал… – сказал старик, беря юношу под локоть, – Мне нужно поговорить с вами.

Наконец, юноша узнал его. Режиссер ужасно состарился за прошедшие годы. Из самодостаточного, крепкого мужчины он превратился в иссохшегося обрюзгшего старика. Посеревшее лицо было покрыто глубокими морщинами. Опухшие веки покраснели. Густые некогда брови сделались абсолютно белыми, как снег.

– Мне нужно поговорить с вами, – повторял старик, ведя Ганса к себе в каморку.

– Ганс? – вновь раздалось за спиной юноши, когда он в компании старого режиссера уже сворачивал в боковой коридор, – Подождите!

Но гулкий гомон толпы поглотил неокрепший детский голос.

Проводя юношу по знакомому до малейших деталей коридору, режиссер открыл дверь кабинета и, усадив юношу за стол, принялся похаживать, прихрамывая, по комнате.

– Я… Я не знаю, с чего начать, – сказал он, оборачиваясь и заглядывая в глаза юноше.

Потом, как часто бывает у стариков, неожиданно вспомнив о чем-то, он метнулся к шкафу, покопался в нем и вытащил оттуда сверток. Взявшись за конец огромного бумажного полотна, режиссер развернул его и протянул Гансу.

С афиши на юношу глядело… его собственное лицо.

«Уникальный концерт уникальнейшего скрипача», – прочитал юноша.

На афише стояла сегодняшняя дата.

– Ганс, мне известно о том, что произошло с мсье Ришалем… – прошептал режиссер. – Ганс, вас ищут. Вам нельзя оставаться здесь надолго. Впрочем, обо всем по порядку. Долгое время после вашего отъезда мы не получали никаких вестей о вас. Затем мы узнали, что мсье Ришаль задумал грандиозный тур… Впрочем, это не столь важно. Около двух недель назад мы получили известие, что мсье Ришаль мертв, а вы исчезли. Ганс, вас подозревают в убийстве! Но я не в силах поверить, что вы могли бы совершить такой ужасный поступок. Я знаю вас довольно, чтобы сказать, что такой богатый духовно, такой талантливый человек способен причинить кому-то страдания…

Ганс криво усмехнулся.

– Мсье Бастьен – друг мсье Ришаля – выдумал грандиозную ложь. Он отыскал скрипача, внешне напоминающего вас, и теперь, объявив, что рассказы о вашем преступлении не более, чем домыслы, пользуется вашим именем, чтобы прославить совершенно другого бесталанного музыканта. Это ужасно, Ганс! Люди не понимают, что на сцене не вы. А на самом же деле вас разыскивают, как главного подозреваемого по делу убийства.

Ганс скучающе зевнул.

– Я предлагаю вам ехать в Италию. Там вы можете продолжить совершенствовать скрипичное мастерство до тех пор, пока эта история не уляжется в наших краях… А после, когда все забудут, вы вернетесь и снова сможете играть на этой сцене…

Ганс встал. Вежливо поклонившись, он направился к двери. Старик рассказал все, что хотелось бы услышать юноше. Дальнейшее его не интересовало, ведь точка невозврата была пройдена.

– Ганс… А… – проговорил старик, пытаясь остановить юношу, но Ганс, кивнув, уже скрылся за дверью.

Имя запятнано. Ганс с ужасом подумал о том, что, называя себя Иоганном Люсьеном Сотрэлем, совершенно незнакомый человек, играющий на скрипке, ездит по миру и выступает на концертах. И его принимают с восхищением, как когда-то принимали Ганса. Юноша поморщился. Убийца. Новый Сотрэль – талантливый музыкант, а он, Ганс, всего лишь убийца.

Плевать. Точка невозврата пройдена.

Быстрыми шагами Ганс шел вперед по коридору. Юноша знал, в какой гримерной располагают приезжих артистов и направлялся прямо туда. Концерт только-только закончился, и поэтому, как рассудил Ганс, скрипач ещё не ушел.

Резким движением распахнув дверь, юноша вошел внутрь и положил скрипку на стол, стоящий сразу же налево от входа.

– Что вы себе… – раздался вдруг голос за спиной Ганса.

Юноша обернулся и прикрыл дверь.

«Действительно, похож», – отметил Ганс.

Полулежавший в кресле юноша, чем-то отдаленно напоминал Гансу самого себя пару лет назад. Сотрэль с внимательным любопытством изучал черты лица скрипача. Заостренный нос с небольшой горбинкой, черные брови, едва заметная морщина напряжения на лбу, впалые щеки… Вдруг, вглядевшись в красивые глаза – карие, но с зеленоватым оттенком, Ганс рассмеялся, вспомнив любовные письма, что писали к нему неизвестные поклонницы мастерства скрипача. И письма эти часто заканчивались словами вроде: «Вы узнаете меня среди толпы по глазам, сходим цветом с вашими». Ганс, развеселившись, хохотал, но смех его более напоминал беззвучный кашель.

– Кто вы?.. – наконец, спросил напуганный неожиданным визитом скрипач.

Ганс, утерев выступившие на глазах от смеха слезы, оглянулся и, найдя на столе бумагу и перо, крупными буквами вывел: «Иоганн Люсьен Сотрэль». Юноша сложил листок пополам и протянул скрипачу, не сдвигаясь со своего места у стола. Скрипач взял бумагу развернул, и тут же будто бы кровь медленно отхлынула от его лица, потому как последнее сделалось белее мела. Рука скрипача задрожала. Он медленно убрал листок в сторону и бросил несмелый взгляд на Ганса, с лица которого моментально пропала прежняя веселость. Юноша с плохо скрываемыми презрением и злостью смотрел на сидящего в кресле скрипача. Вдруг скрипач сделал отчаянный рывок к двери, надеясь скрыться от странного незнакомца, но Ганс шагнул в сторону, уткнувшись боком в дверь, и преградил ему путь. Раздался приглушенный стук. Скрипач отступил назад. Ганс с удивлением сунул руку в карман и, коснувшись пальцами холодного металла, вытащил на свет револьвер. Внимательно рассмотрев оружие, юноша отметил, что в барабане оставалось два патрона.