Текст книги "Скрипач (СИ)"

Автор книги: Aston_Martin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Тем же стремительным шагом подойдя к кучеру и схватив его за занесенную руку, Ганс оттолкнул его в сторону и обратился к плачущему мальчику. Присев на колени, Ганс достал белоснежный платок и осторожно вытер слезы с грязного, покрытого затянувшимися ранками лица мальчика. В этот момент, узнав о потасовке у парадного входа, к Гансу подошли несколько слуг. Продолжая вытирать сбегавшие от глаз мальчика слезы, Ганс написал: «Что тут произошло?!» и подал бумагу одному из лакеев. Велели привести успевшего скрыться кучера.

Взгляд Ганса упал на небольшой предмет, лежащий рядом на широкой дорожке, мощеной камнем. Это была скрипка.

«Ты умеешь читать?» – написал Ганс и показал листочек мальчику. Тот медленно кивнул головой, все ещё борясь со слезами.

Сотрэль забрал скрипку, поднял мальчика на руки и направился к дому. Прибежавшие на шум слуги поспешили за хозяином, но Ганс жестом приказал им оставаться здесь.

Мальчик, прекратив плакать, с удивлением разглядывал богатые интерьеры усадьбы Сотрэля. Ганс поднялся в свой кабинет и приказал подать ужин для ребенка прямо сюда. Усадив мальчика в большое кресло, так что его ноги даже не доставали до пола, Ганс сам присел напротив него за стол, взял бумагу и перо и написал: «Кто ты? Откуда ты появился здесь?»

Мальчик взял протянутую бумагу и недоверчиво поежился под любопытным, но ласковым взглядом незнакомца. Прочитав, он немного подумал над тем, стоило ли рассказывать правду этому человеку.

– Я… Меня зовут Кристоф Бернар… Я искал деньги. А эти… эти… – выдавил, наконец, из себя мальчик, и слезы снова навернулись на его глазах.

«Это твоя скрипка?» – написал Ганс.

Обиженно выпятив губы, мальчик кивнул головой.

«Сыграешь для меня? Тогда я смогу заплатить тебе деньги», – вывел своим ровным почерком на бумаге Сотрэль.

Лицо мальчика просияло. Ганс подал ему скрипку. Неловко спрыгнув с кресла, мальчик взял скрипку, покряхтел, поправляя её на плече и, старательно сдвинув брови в одну сплошную линию, начал играть, временами посапывая от стараний.

Ганс заворожено следил за ребенком, и отчего-то душа радовалась. Молодой человек угадывал каждое следующее движение неопытных маленьких ручек и готов был смеяться, когда у мальчика что-то вдруг не выходило, и он обиженно выпячивал губы, ещё больше хмурясь и пыхтя от стараний. Вошла прислуга с подносом, но мальчик не обратил на неё внимания и доиграл пьесу, и только после этого он устремил вопросительный взгляд на Ганса Люсьена. Молодой человек пригласил мальчика присесть за стол. Пока маленький скрипач с жадностью уплетал жареную телятину, закусывая приличными кусками хлеба, Ганс достал деньги, сложил их в небольшой мешочек, куда прибавил ещё канифоль и новые струны и, дождавшись, пока мальчик закончит трапезу, протянул ему мешок. Бросив тот же недоверчивый взгляд на незнакомого господина, мальчик взял мешок и растянул пальчиком завязку, чтобы заглянуть внутрь. Лицо его тут же просияло. Бросив все, он обежал стол и кинулся, чтобы обнять своего благодетеля. Повиснув на шее Ганса, мальчик крепко вцепился в него руками, бессвязно выговаривая слова благодарности, а Ганс радостно посмеивался, но на глазах его были слезы. Наверное, оттого, что он услышал в наивной детской игре этого мальчика то, чего не хватало Женевьеве, то, чего теперь не было и в его собственной игре – душу.

– Маменька будет очень довольна! Очень рада! Спасибо вам, спасибо! – восклицал мальчик, – Вы только заберите лишнее. Я знаю, что не заработал…

Уверяя маленького музыканта, что его игра стоит гораздо дороже, Ганс освободился из крепких объятий и, приказав дать маленькому бродяге еды на дорогу, отправил прислугу проводить его.

«Если тебе вдруг будет плохо, отыщи меня, и я всегда помогу», – написал Ганс напоследок, прощаясь с мальчиком.

Сотрэль погасил свечи и плотно прикрыл дверь. Уже совсем стемнело. Стоя у приоткрытого окна за тонкой занавеской, Ганс наблюдал, как мальчика проводили к парадному входу. В его руках была большая котомка с едой и деньгами. Радостный, он побежал по дорожке прочь от дома и вскоре скрылся из виду.

Пройдясь по кабинету туда-сюда, Ганс присел за письменный стол и

вытащил из нижнего ящика свои старые записи и ноты, выкинуть которые у него никак не доходили руки.

Среди путевых заметок, переписанных стихов и нот Ганс обнаружил незаконченное каприччо, сочиненное им самим. Пролистав ноты и пробежав глазами по строчкам, внутренним слухом Ганс представлял, как должно это звучать.

В этот момент раздался стук в дверь, и из открывшейся щели показалась голова дворецкого.

– Мосье, гости вас заждались, – сказал старик.

Сославшись на сильные боли в ногах, которые молодой человек частенько испытывал (видимо, дали о себе знать юношеские годы), он передал послание к гостям, в котором говорилось о том, что хозяин не может продолжить участие в торжестве, но гости могут веселиться сколько им угодно. Как только дворецкий ушел, держа в руках сочиненную сходу записку, Ганс обернулся к высокому стеллажу, в котором стояли книги. Он открыл дверцу, подставил стул и, взобравшись на него, достал с верхней полки запылившийся футляр. Сердце забилось чаще, и рука дрогнула в тот момент, когда юноша открывал замок.

Радостный вздох сорвался с губ, когда юноша коснулся руками обломленного грифа. Воспоминания мигом нахлынули.

Проводя рукой по пыльной обечайке, Ганс вспоминал то, что так старательно пытался стереть в своем сердце почти два года. И чем больше подробностей он припоминал, тем большее отвращение он чувствовал к теперешней жизни. То, что прежде казалось ему весельем и счастьем, теперь представилось совершенно ужасной праздностью.

Аккуратно уложив скрипку обратно, Ганс Люсьен оставил футляр на столе с твердым намерением завтра же отправиться к Вийому. Затем он подошел к стеклянной витрине, стоящей тут же в кабинете и, выбрав из всей своей коллекции инструментов скрипку L`Animaмалоизвестного генуэзского мастера, снял с рук перчатки, носить которые сделалось для него привычкой, и начал играть незаконченное каприччо.

Здесь было все: сложные переходы, трели, арпеджио, невероятные пассажи, необычные штрихи для правой руки, но не было одного единственного – души.

Тогда Ганс начал играть другие произведения и снова не слышал этого

единственно важного компонента.

Тогда он стал вспоминать, что же он делал для того, чтобы играть «с душой». Воспоминания прошедшего возвращались медленно, наполняя сердце юноши новым, или забытым старым, чувством свободы и трепета перед чем-то неизвестным. Выводя каждую новую ноту, он вслушивался. Не получалось – он пробовал снова. Ганс полностью окунулся в мир своих ощущений и мыслей, что даже не заметил, как дверь тихонько приоткрылась.

– Кхм-кхм… Как ваша нога? – спросила появившаяся в дверях Женевьева.

От неожиданности Ганс испуганно и резко обернулся.

Сообразив, что к чему, юноша прошелся до стола, написал что-то на бумаге и протянул девушке, устремив на неё взгляд не то умоляющий, не то обиженный.

– Спасибо, я чувствую себя намного лучше, но все равно не могу продолжить торжества. Вам лучше было бы вернуться к гостям и украсить вечер своим присутствием… – прочитала девушка.

Ганс понимал, что выразился совсем не изящно и даже немного грубо, но у него сейчас не было абсолютно никакого желания беседовать с девушкой, которой ещё несколько часов назад он хотел предложить стать его женой.

– Хорошо, если вы не желаете меня видеть, я уйду, – чуть ли не со слезами проговорила девушка, развернулась и поспешила к выходу.

Ганс не стал её останавливать. Когда она дошла до лестницы и обернулась, он все ещё стоял у открытой двери, но смотрел вперед прямо и без смущения. Вздохнув, она ушла.

Ганс снова взял скрипку и начал играть. Каждая нота давалась ему тяжело, потому что теперь он вдумывался в смысл каждого звука и искал эмоциональные отклики на каждую ноту в своем сердце.

Тем временем все гости уже разъехались. Женевьева, уехавшая последней, по причине того, что она возложила на себя обязанности хозяйки и провожала гостей, оставила Гансу записку. Уже светало, а скрипач, увлеченный новой нравственной работой, происходящей внутри него, ещё не ложился спать. Он не чувствовал усталости. Напротив, что-то будто бы ожило внутри него, вместе с чем он чувствовал необыкновенный прилив сил и бодрости. Дождавшись девяти утра, юноша взял футляр с Анной-Марией и отправился к скрипичному мастеру.

Сотрэль знал, где живет Вийом, но также он знал, что мастер тяжело

болен (множество людей даже думали, что Жан батист умер несколько месяцев тому назад, но он лишь скрылся в своей небольшой квартирке-мастерской и никого не принимал) и вряд ли возьмется за работу. Но Ганс не хотел терять последнюю надежду.

Мастерская Вийома располагалась прямо в его квартире. Выйдя из экипажа, Ганс прижал футляр с инструментом к груди и бодрым шагом направился в мастерскую.

Постучав, Ганс некоторое время ожидал ответа, но никто не открывал двери. Молодой человек постучал ещё раз. И через пару минут ему открыл небольшого роста сухонький юноша лет пятнадцати.

– Мастер никого не принимает, – сказал он.

Ганс решил, что это, очевидно, был ученик Вийома.

«Пожалуйста, разрешите мне поговорить с мастером. Если моя проблема не может быть решена, то я тотчас уйду», – написал Ганс, прижимая лист бумаги одной рукой к стене.

– Сейчас спрошу, – сказал юноша и скрылся.

Ганс терпеливо ожидал. Его охватило неподдельное волнение, ведь Вийом был последней надеждой на «выздоровление» Анны-Марии.

– Мастер вас примет, – раздался в этот момент голос из дверей, – проходите.

Следуя за юношей по узкому коридорчику, Ганс был приведен в небольшую комнату, где на постели с несколькими подушками, подложенными под спину, полулежал старик. Это и был Мастер. Тут же напротив него лежали вырезанные деки скрипки. Вероятно, их изготавливал юноша под присмотром своего учителя.

– Здравствуйте, что вас привело ко мне? – спросил слабым, трещащим голосом Жан Батист.

Ганс поставил футляр с инструментом, прислонив его к серой стене комнатки и начал быстро писать на чистом белом листе, который затем протянул Вийому.

– Прочти, – кивнул Вийом подмастерью.

– Я знаю, что вы не работаете некоторое время. Но в моей проблеме помочь можете только вы, – начал читать юноша. – Я являюсь владельцем одной из скрипок работы Гварнери. «Anna-Maria» – почти точная копия известной вам «Cannone». С ней случилась беда – серьезная поломка. Несколько мастеров уже отказались от её ремонта, предложив мне обзавестись другим инструментом. Но Анна-Мария очень дорога мне, как

память…

– Анна-Мария? – переспросил Вийом, и глаза его загорелись.

Ганс коротко кивнул.

– Позвольте мне осмотреть её, – сказал мастер.

Ганс подвинул один из табуретов, стоящих среди разбросанной повсюду деревянной стружки, ближе к кровати, поставил футляр и раскрыл его.

Вийом сморщенной старческой рукой вытащил из футляра корпус инструмента и начал внимательно осматривать. Это продолжалось довольно долго. Чем старательнее мастер изучал скрипку, тем мрачнее становилось его лицо, но в глазах все играл тот неожиданно загоревшийся огонек.

– Вы знаете, – сказал Вийом после некоторого молчания, – я могу её починить… – он помолчал, – Если хватит сил…

«Вы бы сделали меня самым счастливым человеком!.. Мне не жаль ничего. Я готов отдать вам все, что угодно, только бы вы починили её!» – написал Ганс.

Прочитав, Вийом улыбнулся.

– Я починю её, – твердо сказал мастер, – и мне ничего не надо. Думаю, век мой уже сочтен и жить осталось совсем чуть-чуть…

Ганс крепко пожал его сморщенную руку.

– Оставьте её. Думаю, через пару дней все будет готово, – сказал Вийом и обернулся к юноше, – Скажите адрес и Вивьен принесет скрипку вам. А сюда лучше больше не являться. Люди думают, что я мертв, и мне не хочется разуверять их в этом.

Отблагодарив Вийома ещё раз, Ганс Люсьен оставил скрипку и направился к выходу, вручив подмастерью небольшую сумму денег, все же пойдя против воли мастера. Стоя у выхода, Ганс слышал, как с тяжелым стоном Жан Батист поднялся с постели и прошел к рабочему столу.

Новинки и продолжение читайте на сайте библиотеки https://www.litmir.me

====== Глава 14. ======

Шло время. Через несколько дней после визита к Вийому, Ганс получил приглашение от Бастьена. Все эти дни скрипач не был в театре, оставив только предупреждающую записку, и поэтому справедливо решил, что приглашен он был для того, чтобы получить выговор.

Не застав хозяина дома, Ганс решил подождать его в той самой зеленой гостиной, которая служила для приема посетителей и работы. Встретил Ганса все тот же молоденький дворецкий. Вообще, факт того, что этот молодой человек был практически ровесником Ганса, немного смущал скрипача. Ведь роль дворецкого всегда предназначалась людям проверенным, надежным… Да и вел себя этот «дворецкий» не совсем так, как полагалось людям его звания.

– Старые плуты опять уехали чинить безобразия, – сказал дворецкий, провожая Ганса в гостиную.

Под «старыми плутами» он разумел Бастьена и Ришаля.

«Почему вы так о них говорите?» – написал Ганс.

– Почему я так говорю?! – с неожиданной злобой воскликнул молодой человек и обернулся, чтобы убедиться, что его никто больше не слышит. – Я могу вам рассказать, потому что знаю: вам можно доверять.

С этими словами он присел рядом с Гансом.

– Я сын Бастьена.

Ганс открыл рот от удивления. Нет, он был поражен настолько, что открыл рот.

– Моя мать была горничной Бастьена. Красивая, молодая девушка. Сколько я помню, очень красивая. Ну, вы, вероятно, знаете, старые развратники вроде Бастьена и его друга-режиссера любят таких. После того, как она против воли отдала ему свою невинность, появился я, – дворецкий горько ухмыльнулся. – А этот мерзавец… Последовал примеру своего дружка… Убил…

Ганс нахмурился, не понимая, что значило «последовал примеру дружка». Молодой дворецкий уловил это выражение.

– Вы не знаете этой истории о Ришале?

– спросил он. Ганс отрицательно мотнул головой.

– Ну, не мудрено. Сомневаюсь, что этот мерзавец кому-то рассказал бы об этом… – сказал юноша. – Он убил свою жену. И маленького сына тоже. И вы знаете, сын его играл на скрипке. Я узнал об этом из случайно подслушанного разговора. Я не хотел… – начал зачем-то оправдываться дворецкий, – Если бы меня тогда заметили, я бы сейчас с вами не разговаривал. Мне было тогда лет пять-шесть от роду (впрочем, не буду врать), и я мало помню подробностей, но не сомневаюсь, что все увиденное и услышанное – правда. Была середина ночи, когда в дом вдруг влетел Ришаль. Он был весь в крови и чем-то явно сильно напуган. Из разговора я узнал, что он несколько часов тому назад в припадке ревности задушил свою жену.

«А откуда тогда кровь?» – подумал Ганс.

– А потом зарубил топором своего маленького сына, решив, что это не его ребенок, – продолжил дворецкий, сглотнув подступивший к горлу ком, – Я знаю, я не хороший рассказчик, но… Я просто не могу говорить об этом спокойно… Думаю, вы понимаете.

Ганс коротко кивнул.

– Моя мать вошла спросить, не надо ли господам чего-нибудь. Она не знала, что там… творилось. Очевидно, она увидела Ришаля в крови… – продолжал дворецкий, – Тогда это дело замяли. Ришаль был ещё малоизвестным режиссером, бывшим художником, поэтому к его персоне не было особого внимания. Но Бастьен решил избавиться от единственного свидетеля – моей матери. Я следил за ним – было видно, что он искал удобного случая. И нашел. Она стирала пыль с картин, стоя на перилах большой лестницы. Ну, в прихожей. Вы видели…

Ганс снова кивнул.

– Он подтолкнул её. И все списали на случайность, – сказал с горечью дворецкий, – но я не сомневаюсь, что все было специально подстроено. С тех пор я остался при Бастьене и как скоро подрос, стал дворецким. Я бы сбежал, но меня удерживает здесь до сих пор одна мечта – месть. Я слишком любил мать, чтобы вот так с ней распрощаться.

Во время всего рассказа ядовитая ухмылка мелькала на лице этого юноши-дворецкого. Было видно, что ему противно рассказывать, но он хочет выговориться, будто бы желая услышать подтверждение своей правоты.

– Они вместе натворили много всего… – как бы доказывая свою правоту, продолжил дворецкий, и ядовитая ухмылка снова появилась

на его лице, – Взять хотя бы молодых приезжих актрис… Вы знаете, бедные провинциалки готовы удовлетворять любые прихоти знаменитого режиссера, чтобы только попасть на сцену…

Дослушав это, Ганс поднялся с дивана и, побагровев, вылетел прочь из дома, столкнувшись у входа с Бастьеном. Молодой человек не извинился, не поздоровался, не обернулся на оклик начальника, а прямиком направился к своему экипажу и уехал.

Приехав домой, Ганс прошел в свой кабинет, заперся изнутри, упал на кресло и, опершись локтями на стол, уронил голову на ладони. Молодой человек не мог поверить, что несколько лет он работал на такого мерзавца. В голове мгновенно всплыли пережитые потрясения, связанные с такой фигурой как Мишель Д`Авьен Ришаль. И Сотрэль не понимал, как он мог забыть это, как он мог простить?

Возможно, те воспоминания полуторагодовалой давности не были так ярко отпечатаны в его памяти, но рассказ дворецкого…

Ганс Люсьен вдруг вновь вспомнил то противное чувство, которое он всегда презирал в себе – ненависть. Он помнил, как по несчастному стечению обстоятельств был убит надсмотрщик на пристани. И ещё Ганс помнил, как тогда ещё совсем юный, он мучился этими воспоминаниями. Стыд, негодование – все это было ещё свежо в памяти.

А теперь… Все изменилось. Он хотел этого.

Все существо молодого человека наполнилось ненавистью. И ненависть эта должна была найти выход в поступке.

Ганс взял бумагу и чернила и нервными, резкими движениями начал писать. Чем больше он вспоминал, тем более крепло в нем презираемое чувство. Будто бы взяв на себя роль всевышнего судьи, Ганс писал обо всех ужасах, сотворенных Ришалем. Гансу хотелось, чтобы режиссер тоже все понял.

Поздно ночью с пером в руке, Ганс заснул тут же, за письменным столом. Его сон был одним из обычных кошмаров, которые, впрочем, Ганс давно не видел.

Вечерело. За столом на небольшой кухне собралась небольшая семья из трех человек. Они мирно беседовали, затем маленький сынишка убежал к себе в комнату, очевидно, готовиться ко сну. Мужчина спросил что-то у своей жены, после чего её щеки покраснели. Она отвечала что-то сбивчиво.

Мужчина повторил свой вопрос уже раздраженно. Она снова что-то залепетала, пытаясь взять его за руку и смотреть в глаза. В этот момент мужчина неожиданно подскочил, чуть не перевернув стол. Женщина тоже встала. Он гневно кричал, потом ударил её…

Ганс не мог наверняка разглядеть их лица и не слышал, о чем они говорили, но знал, что это был Ришаль с женой.

После удара слезы брызнули из глаз женщины. Она приложила руку к щеке, на которой горела оплеуха. Мужчина продолжал гневно кричать и отчаянно жестикулировать. Тогда женщина возразить что-то, но мужчина схватил её за горло и прижал спиной к стене. Слезы крупным градом посыпались из её глаз. Выпрямляя руку, мужчина испытующим взглядом смотрел на свою жену, а она, вцепившись в его крепкие пальцы, только плакала. Оторвавшиеся от пола ноги нервно подергивались в воздухе и вдруг беспомощно замерли. Тогда мужчина отступил на шаг назад. Мертвое тело повалилось на пол, звучно стукнувшись о доски. В этот момент сзади раздался не то крик, не то визг.

Ганс силился проснуться, но не мог. Молодой человек полностью осознавал, что находится во сне, но не мог противиться этому.

Мужчина обернулся. Маленький мальчик снова закричал, а затем мгновенно убежал прочь. Раздались несколько глухих шагов, звук которых отдался эхом в опустевшей мигом кухне. Мужчина оглянулся; взгляд его

остановился на небольшом камине, рядом с которым была аккуратно сложенная небольшая поленница. Подойдя к ней, мужчина взял наклоненный к кирпичной стенке топор. Глухие шаги, будто гвозди, забивались в окружающую тишину. Ганс невольно следовал за убийцей. Казалось, он точно знает, куда идти.

Открылась входная дверь. Мужчина и невольный наблюдатель своего сна оказались на поляне перед домом. Завернув за шершавую кирпичную стену, покрытую конденсатом, он направился к небольшому деревянному сооружению, находящемуся за домом. Скрипнула приоткрытая дверь. Ганс будто бы остановился на улице перед сараем. Вдруг до его слуха донесся прерывистый крик и бессвязные мольбы.

«Пожалуйста, нет! Нет! Нет!!!» – взмолился во сне молодой человек.

Крик замолк. И через несколько минут из сарая показался тот же мужчина. Его грудь и руки были залиты кровью. Он бросил окровавленный топор в траву и присел на пороге, закрыв лицо ладонями. Послышались звуки сдавленных рыданий, а потом ритмичный стук.

Перед глазами Ганса Люсьена все начало темнеть, оставался только стук. Он становился все громче, наполняя открывающуюся черноту.

Ганс проснулся.

Кто-то настойчиво стучал в дверь. Ганс быстрым движением собрал все исписанные бумаги и сложил их в стол, после чего поспешил открыть дверь.

– Мосье Сотрэль, куда же вы пропали? – воскликнул Ришаль, появившийся на пороге, – Убежали от Бастьена, не появляетесь в театре… Что с вами?

В обеспокоенном тоне Ришаля Ганс слышал только насмешку. А ещё он слышал раздающийся все громче внутри голос ненависти.

– Не надо объяснений! Сегодня вечером я жду вас у себя в гостях. Возражения не принимаются. Там вы мне все и объясните, – сказал Ришаль, – в восемь.

После этого режиссер ушел.

Ганс не стал его провожать. Присев обратно за стол, юноша сосредоточенно помассировал пальцами виски и снова достал бумаги. Перечитав то, что было написано с вечера, он дописал оставшееся, затем переписал все на чистовик. После этого, удостоверившись, что все сделано на совесть, юноша запечатал бумаги в конверт и положил в карман.

Снова раздался стук в дверь.

Ганс открыл.

– Мосье, к вам пришли, – сказал дворецкий, заглянув в дверь.

Жестом Ганс показал, чтобы пришедшего проводили в кабинет.

Снова присев за стол и потерев виски, Ганс стал ждать. Через пару минут дверь отворилась, и вошел юноша с черным скрипичным футляром, прижатым к груди.

– Bonjour, monsieur, – сказал юноша, в котором Ганс тут же признал Вивьена – подмастерья Вийома.

Ганс пригласил его присесть за стол.

– Ваша скрипка готова, monsieur. Мастер просит извинить его за то, что он сделал копии-чертежи вашего инструмента. Ну, вы понимаете, он всю жизнь пытался разгадать секрет кремонских мастеров… – сказал юноша, протягивая Сотрэлю инструмент, – посмотрите, понравится ли вам работа.

Ганс неверными руками приоткрыл футляр и достал оттуда инструмент. Скрипка была как новая. Молодой человек рассмотрел места поломок, но не обнаружил ни одного видимого дефекта.

Щедро заплатив юноше и отблагодарив его, Ганс снова остался один. Взяв скрипку и желая сыграть на ней, молодой музыкант случайно тряхнул футляр и увидел выпавшую из него записку. Развернув её, Ганс прочитал: «Секрет в душе». Возможно, мастер имел в виду «душку» инструмента, которая соединяет верхнюю и нижнюю деки инструмента…

Время медленно, но верно приближалось к восьми, а Ганс все ещё не выпускал из рук инструмента. Да, он вернулся. Это был снова тот самый Ганс Люсьен Сотрэль, который оставил дом и пьяницу-отца, который трудился за копейки на пристани, который начинал играть в провинциальном театре. Он вернулся и теперь вполне ощущал свою душу.

Как ни тяжело было осознавать этот факт, но молодому человеку пришлось раздумывать над тем, как осуществить свой страшный план.

Ганс знал, что Ришаль был страстным собирателем интересных вещичек. В его коллекции кроме антикварной мебели и картин известных художников были… яды.

Порой, увлекшись, Ришаль начинал рассказывать юноше о различных видах ядов, подробно описывая их свойства и названия. Поэтому Ганс знал наверняка, какой яд ему понадобится и где его достать.

Не прекращая игры на скрипке, Сотрэль вспоминал, где в кабинете режиссера находилась стеклянная витрина с необычной коллекцией, даже на какой полке стояла необходимая ему небольшая склянка.

Будто бы очнувшись ото сна в семь после полудня, Ганс поспешил к Ришалю. Юноше нужно было прийти раньше, чтобы не застать режиссера в кабинете. Похлопав по карману, в котором лежал конверт, Ганс сложил скрипку в футляр, оставил на небольшом диване и ушел.

Усадьба Ришаля находилась совсем недалеко, поэтому Ганс решил добраться пешком. Выйдя на улицу, юноша погрузился в особый мир вечерней свежести. Несколько часов назад прошел непродолжительный дождь, и теперь капельки воды, испаряющейся с прогретой земли, крупными бусами висели на траве и деревьях. Небо было покрыто пушистыми, словно вата, иссиня-красными облаками. Угрюмо, погрузившись в свои мысли, скрипач шел по узкой тропинке, огибающей усадьбы сзади. Усадьбы находились на небольшой возвышенности, поэтому, оглянувшись, юноша увидел вечерний Париж. Дома были окутаны беловатой дымчатой пеленой. В некоторых окнах виднелся свет. Если напрячь зрение, то можно было даже рассмотреть крошечные фигурки людей, снующих туда-сюда.

У дома Ришаляюношу встретил дворецкий и сообщил, что мосье Ришаля нет, и что будет он только через час. Гансу именно это и нужно было. Молодой музыкант сказал, что может подождать и попросил, чтобы его проводили в кабинет, в котором мосье Ришаль обыкновенно принимал гостей. После того, как дворецкий проводил юношу в кабинет (хотя скрипач и знал, где находится это помещение, но того требовали правила приличия) и ушел, Ганс Люсьен некоторое время посидел на диване, затем начал медленно ходить по комнате.

На часах стукнуло без четверти восемь. Юноша остановился напротив массивного стола, на котором стояла бутылка вина, ещё не откупоренная, очевидно, приготовленная хозяином для встречи. Немного поколдовав с пробкой, юноша открыл вино и, взяв в руки два бокала, наполнил один. Отхлебнув глоток искристо-красного напитка, Ганс прошел к стеклянной витрине, где стояли яды. Вспомнив название нужного ему яда, Ганс приоткрыл стеклянную дверцу и начал искать склянку.

Найдя её, Ганс прикрыл дверцу и прошел обратно к столу. Тяжелые оконные шторы практически не пропускали свет, отчего в комнате царил полумрак, делавший совершающееся действо ещё более страшным и таинственным.

Долив недостающий глоток вина в свой бокал, Ганс приоткрыл крышку флакона и капнул несколько капелек яда в бутылку с вином. Закрыв флакон и бутылку, юноша старательно потряс в воздухе последней и возвратил её на прежнее место – на стол. Вынув из кармана конверт, Ганс положил его

рядом, но так, что Ришаль заметил бы его только в середине разговора, когда оглядывал, по обыкновению, письменный стол.

Поставив бутылку на стол, юноша обернулся и хотел вернуть яд на место, но тут дверь распахнулась, и в кабинет влетел Ришаль. Молниеносным движением юноша спрятал флакон в карман.

– О, мосье Сотрэль пожаловал! Что ж, рады вас видеть, дорогой, – сказал Ришаль, приобняв Ганса и похлопав его по спине, – Присаживайтесь.

Ганс сжал в руках свой бокал с вином и присел на диван. Ришаль дошел до стола и, последовав примеру юноши, наполнил до краев вином второй бокал. Жадно выпив половину, Ришаль обернулся и начал разговор.

– Мосье Сотрэль, что же происходит? Бастьен не знает, что и думать! Вы пропали из театра, не отвечаете на посылаемые письма… – начал Ришаль.

А Ганс в этот момент вспомнил, что ему действительно приносили какое-то письмо, когда он, почти обезумев, играл на скрипке. Про себя отметив, что надо позже прочитать это, Ганс продолжил внимательно слушать Ришаля.

– Ведь скоро премьера! Вы знаете, что вы очень нужны, что без вас не могут обойтись… Так почему вы не выходите работать? – спросил Ришаль, но Ганс в этот момент будто не слышал его. Голос долетал откуда-то издалека, делаясь едва слышным.

– Мосье Сотрэль, отчего же вы не желаете ответить? – поинтересовался Ришаль после затянувшейся на несколько минут паузы.

Ганс резко поднял на него взгляд. Злоба блеснула в темно-карих глазах скрипача, сделав их почти черными. Ришаль непонимающе и испуганно уставился на молодого человека, часто поморгав, затем слегка оттянул воротник рубашки с туго завязанным галстуком.

Ганс знал: яд начинает действовать.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем Ришаль возобновил разговор.

– Мосье Сотрэль, – сказал Ришаль, обходя стол и присаживаясь, затем он увидел лежащий на столе конверт, и глаза его нервно забегали.

Ришаль взял конверт в руки и повертел, пытаясь отыскать подпись. Ганс навалился на спинку дивана, закинув ногу на ногу, и сделал глоток вина.

– Мосье, вы не знаете, от кого это? – спросил Ришаль.

Ганс только смотрел на него прямым злобным взглядом.

Ришаль сделал глоток вина, полностью опустошив бокал, а затем снова наполнил его до краев.

Открыв конверт и вытащив на свет исписанные бумаги, Ришаль развернул их и положил на стол. Мигом узнав почерк молодого скрипача, Ришаль удивленно посмотрел на него, но начал читать, изредка отхлебывая из бокала.

Чем дальше читал режиссер, тем бледнее и испуганнее становилось его лицо, а Ганс наоборот имел выражение торжественно-злобное.

– Что это?! – воскликнул Ришаль, дочитав первую страницу и перелистав оставшиеся.

Ганс улыбнулся.

Ришаль продолжил читать, время от времени подергивая воротник рубашки.

– Это… это… – проговорил Ришаль, отложив в сторону последний лист.

Ганс улыбался.

– Откуда вы знаете это?! – воскликнул Ришаль, поднимаясь со стула, и едва заметно пошатнулся.

Ганс пристально смотрел на него. Ришаль, также не спуская глаз со своего гостя, прошел к двери и запер её изнутри на ключ.

«Тем лучше», – подумал Ганс.

– Вы… вы… понимаете, что об… об этом никто не должен… узнать? – вкрадчиво спросил Ришаль.

Ганс кивнул головой. Тем временем, пока юноша сидел к нему спиной, Ришаль подошел к витрине с ядами. Тело не слушалось режиссера. Его всего трясло, речь временами сбивалась. Издав стон удивленного испуга, Ришаль быстро, насколько позволял яд, начинавший парализовывать мышцы, прошел к столу и, придерживаясь за его край, начал сбивчиво говорить:

– Это… это… ужасно! Откуда вы узнали?.. Зачем?.. Я…

Он не договорил. Сбивчиво и тяжело дыша, Ришаль повалился на пол. Продолжая шептать что-то бессвязное, режиссер подергивался на полу. Его тело извивалось, подобно змее. Ганс следил за том, как Ришаль пытается добраться до витрины ползком, но как на полпути силы оставляют его, и тело становится бездвижным.

– Помогите мне, умоляю, – раздается последний шепот.

Подождав ещё пару минут, юноша взял флакон с ядом, вложил его в руку режиссера, и, подняв со стола бокал с отравленным вином, разбил его вдребезги рядом с умершим.