Текст книги "Скрипач (СИ)"

Автор книги: Aston_Martin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Ганс мысленно прокручивал мотив, пока не убедился в том, что он окончательно запомнен. Только после этого юноша взял в руки карандаш и нотную бумагу и начал писать пьесу на черновую. Тема была закончена. Ганс с удовлетворением осмотрел бумагу. Юноша был превосходным скрипачом – чтобы выучить нудные упражнения и этюды ему требовалось несколько минут, тогда как другие музыканты тратили часы, его руки будто бы составляли единое целое с инструментом: пальцы, скользя по грифу всегда вставали в нужную позицию, его слух был обострен до такой степени, что мог различать малейший шорох, малейшее отклонение тональности. Но вместе с тем, Ганс играл только чужие произведения, поэтому не мог чувствовать себя вполне удовлетворенным игрой на скрипке. Юноша зачастую не находил в чужой музыке того, что волновало его именно в этот момент. Прочитав множество теоретических книг, подкрепленный во мнении несомненным талантом скрипача, Ганс хотел было написать свой каприс. Он следовал советам сухой теории, вроде бы делал все правильно, но музыки не получалось. Точнее, получалась, но не та, которую желал юноша.

И вот прошло несколько лет, и ноты сами легли на бумагу. Ганс знал наверняка, что будет в следующем такте, сколько пауз и смен тональности будет в его собственном произведении. Нашедший то вдохновение, которого так часто не хватает людям, деятельность которых связана с искусством, Ганс, быстро водя карандашом по бумаге, моментальными движениями пытался запечатлеть возникший в сознании образ.

Мерно утекали секунды, минуты, часы, а Ганс продолжал писать пьесу. Он чувствовал эту музыку, ведь она была отражением жизни.

Оторвавшись, наконец, от нот, Ганс посмотрел на часы и увидел, что уже далеко за полдень. Испугавшись, что оставил Тессу надолго одну, юноша бесшумно поднялся по ступенькам на второй этаж и, приоткрыв дверь, просунул голову в образовавшуюся щель.

Тесса держала в руках написанные за ночь скрипачом бумаги и вдумчиво читала. Ганс, хорошенько подумав о том, что написал, не хотел уже давать девушке читать эти строки, но было поздно. Он легонько постучал в дверь и вошел в комнату.

Тесса отложила исписанные листы в сторону и взяла чистую бумагу и угольный карандаш. Положив лист на одеяло, она неровными буквами вывела: «Расскажите о Париже. Хорошо ли там?»

Ганс присел на край кровати и улыбнулся, прочитав.

«Почему вы говорите мне «вы», Тесса?» – спросил Ганс.

«А вы почему?» – написала ответ девушка, и оба они рассмеялись.

«Ганс, расскажи мне о мире. Ты много где бывал, а я почти всю жизнь провела здесь…» – написала после некоторой паузы Тесса.

Юноша пересел к изголовью кровати так, чтобы девушка могла устроиться у него на плече и читать все, что он напишет, после чего начал долгий рассказ. Он говорил об архитектуре, об особенностях парижской кухни, о красоте города в целом, о культуре, о выставках и галереях. Тесса с любопытством следила за его мыслями, плавно переходящими одна в другую. Ганс изредка отрывался от бумаги и заглядывал в лицо девушки, улыбался, потому что видел в её глазах снова засиявший огонь жизни.

«О боже, как бы мне хотелось побывать там! Мы ведь обязательно поедем в Париж, когда я встану на ноги?» – спросила Тесса, когда Ганс окончил свой рассказ.

«Непременно», – ответил Ганс.

Он, слегка придерживая за подбородок, приподнял её голову и поцеловал в лоб, затем поднялся и хотел было идти, но Тесса удержала его за руку.

«Пожалуйста, не оставляй меня одну… – написала девушка, – мне страшно».

«Отчего тебе страшно?» – спросил Ганс.

«Мне кажется, будто на меня что-то смотрит… Будто оно следит за мной из окна, через щели между досками на потолке. А когда я хочу встать с кровати, оно будто бы поджидает под ней, чтобы схватить меня за ноги…» – написала Тесса и устремила дрожащий взгляд на мужа.

«Это нечто есть смерть», – пронеслось в голове у Ганса, но, сохраняя самый спокойный вид, он улыбнулся и обнял Тессу за плечи.

«Наверное, это из-за ветра. Не более. – Успокоил он, потом добавил, – Я хочу сыграть тебе одну вещь… Подожди, я спущусь за скрипкой».

Тесса кивнула и, натянув одеяло до подбородка, сжалась в комок.

Ганс в пару шагов спустился по лестнице, схватил скрипку и нотную бумагу, после чего взбежал по ступенькам наверх и плотно прикрыл за собой дверь. Положив ноты на стол, юноша вскинул инструмент на плечо и начал играть. Тесса, по-прежнему свернувшаяся в калачик под одеялом, внимательно вслушивалась в музыку.

Сначала мелодия, будто бы затаившись, неспешно кружилась в нижнем регистре. Потом вдруг резко послышались несколько, похожих на мерцание звезд, высоких нот. В какой-то момент девушке показалось, что она слышит знакомый мотив. Мелодия из настороженно-затаенной сделалась выразительной и нежной. Затем она начала развиваться, обогащаться, наполняться какой-то внутренней, сдержанной силой, становилась яснее и ярче. Тесса, затаив дыхание, внимательно следила за музыкой, напоминавшей теперь море – так причудливо чередовались яркие крещендо с неожиданными паузами, напоминая приливы и отливы пенистой волны.

Мелодия достигла своей кульминации, и Тесса с замиранием сердца ожидала, когда же, наконец, перейдет окончательно эта нежная тема из минора в мажор. Но, достигнув вершины напряжения, музыка вдруг оборвалась. Тесса выдохнула и замерла в ожидании продолжения.

Ганс высчитал паузу, и снова рука его со смычком плавно поплыла над струнами. Проблескивающие в мелодии яркие и жизнеутверждающие ноты сменились на шероховатые, тревожные звуки нижнего регистра, отражавшие страх, отчаяние и, наконец, одиночество. Тревога нарастала и через несколько секунд она превратилась в острые, резкие не то удары, не то крики, на смену которым так же неожиданно пришла вдруг нежная, певучая тема из первой вариации.

Девушка ожидала решения конфликта. Нежная тема будто бы вступила в борьбу с тревожной. Они переплетались, то дополняя, то заглушая друг друга, потом вдруг оборвались, так и не получив развязки.

После очередной, но непродолжительной паузы раздались едва уловимые высокие звуки. Девушка не сразу узнала в них уже знакомую нежную мелодию. Мелодия развивалась, оплеталась все новыми и новыми узорами нот, потом вдруг переросла в торжественный не то марш, не то гимн. Окончательно избавившись от оков минорного лада, бойкими ударами гимна, утверждающего любовь и счастье, закончилась музыка. Тесса улыбнулась. Но вдруг до слуха девушки донесся едва слышимый отголосок, возвращавший мелодию в минор и медленно затухающий, как догорающая свеча.

Ганс, закрыв глаза, дослушал последнюю паузу, после чего опустил инструмент и взглянул на супругу. Тесса, широко распахнув глаза, наполнившиеся слезами, глядела на него в ответ. Скрипач отложил инструмент на стол и, присев на уголок кровати, обнял девушку.

Некоторое время в комнате продолжалась тишина, не нарушаемая ничем. Тесса медленно протянула руку к листу бумаги.

«Ведь это вся моя жизнь с момента, когда мы встретились и до сегодняшнего дня, – не то спросила, не то удивилась Тесса, – как тебе удалось это сделать?»

Ганс пожал плечами, а потом, взяв руку девушки, приложил к груди там, где находится сердце. Звенящая тишина наполняла комнату, и в этой тишине было слышно, как ровно и согласованно бьются их сердца, а ещё слышно было, как нечто незримое шуршит, царапается по всем углам, пытаясь проникнуть в уютную, согретую теплом любви комнату. Ганс продолжал сжимать руку девушки, холодную, тонкую и дрожащую.

«Я очень устала и хочу спать…» – написала девушка, слегка отстраняясь от скрипача.

«Ты не ела с утра. Так нельзя! Ты должна поесть», – написал Ганс.

Тесса ответила на его упрек колким взглядом, в котором читалось не то отчаяние, не то озлобление. Гансу вдруг стало холодно от этого взгляда, в котором сквозило что-то чужое, пугающее…

«Ты плохо себя чувствуешь?» – спросил Ганс.

Тесса покачала головой.

«Мне просто нужно немного отдохнуть», – ответила девушка и вновь устремила на скрипача холодный, пронзающий взгляд.

Он кивнул и хотел было подняться с кровати, но что-то удерживало его. Беспричинный страх, о котором недавно говорила Тесса, будто бы передался теперь ему самому, и тело разом перестало слушаться веления разума.

Тесса удивленно посмотрела на него. Ганс собрался с силами и улыбнулся ей немного сдавленно. Она ответила такой же улыбкой.

Сделав над собой усилие, юноша поднялся и направился было к выходу, как вдруг…

– Ганс!

Он обернулся.

– Прощай… – прошептала Тесса.

Казалось бы, не было ничего страшного в этом слове, которое произносили они иногда вместо «доброй ночи», готовясь ко сну, но сегодня от него повеяло каким-то холодом и ужасом.

Ганс сглотнул подступивший к горлу ком и, обернувшись, подошел к девушке и, склонившись, поцеловал её в лоб, затем протянул руку и написал на бумажке, лежавшей на небольшом столике: «Доброй ночи, Тесса».

Она проследила глазами и прошептала:

– Нет, Ганс, прощай…

Он, не понимая, о чем ему толкуют, замер на месте, глупо глядя на девушку.

– Не уходи… Сыграй мне элегию, – сказала Тесса.

Оцепенение юноши закончилось. Он, сам не зная почему, с жаром бросился исполнять просьбу. Схватив скрипку, он вскинул её на плечо и начал играть. Будто безумный, он выводил ноты, нет, не ноты, он вытягивал мелодию своего сердца, играл не на струнах скрипки, а на струнах души. Каждый звук наполнялся в его руках каким-то скрытым для посторонних глаз, но таким понятным и простым для него и Тессы смыслом.

Девушка лежала на кровати, бессмысленно устремив взгляд на потолок. Её голова беспомощно лежала на подушке и, казалось, что Тессе необходимо нечеловеческое усилие, чтобы оторваться от кровати. И, действительно, это было так. Режущие боли в груди становились все сильнее и мучительнее, а приступы кашля превратились в удушающие судороги. И только в те моменты, когда Ганс был рядом, самозабвенно играл на скрипке, лишь бы угодить супруге, легко обнимал её, нежно целовал в лоб и уверял, что все будет хорошо, боль будто уходила куда-то, оставляя место спокойствию и уверенности в нерушимости счастья.

Теперь девушка даже не слушала его игру, она чувствовала её. Казалось, все её существо было наполнено, пропитано звуками скрипки, жило вместе с каждым движением смычка, боролось за право на существование с каждым новым крещендо. Но сил сопротивляться болезни не оставалось более. Тесса старалась изо всех сил побороть болезнь, но не могла и теперь наслаждалась последними мгновениями бодрости.

Ганс закончил элегию и, положив скрипку на стол, присел на пол рядом с кроватью, взяв девушку за руку.

– Прощай, Ганс, – улыбнулась Тесса.

Его глаза дрожали, когда она заглядывала в них, будто бы пытаясь найти подсказку, выход, спасение…

– Поцелуй меня. Как раньше, – сказала Тесса.

Ганс склонился и прикоснулся губами к её сухим, потрескавшимся губам, с которых тут же сорвался последний счастливый вздох.

– Мне нужно отдохнуть, я очень устала… – повторила девушка.

Ганс, подставив стул, присел подле её кровати и не спускал глаз с лица девушки, когда та, сладко зевнув, повернула голову набок и вскоре забылась тяжелым сном.

Вечер уже полностью вступил в свои права, бережно окутывая город в зыбкую темноту. Словно болотная трясина, темнота поглощала дома, деревья, фигуры поздних прохожих и даже фонарные столбы. Ганс, замерев неподвижно, как статуя, несколько часов оставался и охранял сон своей супруги, как охраняет хмурый сторож-исполин сокровища, спрятанные в темной пещере от посторонних глаз.

Он видел малейшую тень, пробегавшую по её лицу. Видел, как она временами хмурилась и тяжело дышала, пытаясь что-то сказать, как сжимались её руки. И чувствовал на себе будто бы чей-то пристальный взгляд на себе и на Тессе.

Иногда, словно дуновение легкого ветерка, пробегал по его коже холод. А иногда вдруг проступали на лбу капли пота и тяжело становилось дышать, будто бы в комнате было жарко.

Гансу хотелось спать, глаза его закрывались сами собой, но он не смел отойти ни на минуту, потому что знал, стоит только ему покинуть эту комнату, как нечто, которое незримо присутствовало здесь, проберется сквозь щели и заберет самого ценного, дорогого и любимого человека... Поэтому, не обращая внимания на усталость и одолевающий сон, Ганс все так же чутко сидел на своем посту.

Внизу, в гостиной, громко тикали часы. Время текло неспешно. Ганс начал было уже засыпать, но вдруг встрепенулся и подскочил со стула, чуть не уронив его, но успел вовремя поймать за спинку. За окном начало светать.

Дождавшись, пока на покрытом небольшими размытыми облаками небосводе покажется солнце, Ганс оглядел комнату и убедился, что нечто отступило с темнотой, после чего бесшумно вышел и спустился в гостиную, где, сидя на диване, погрузился в долгожданную блаженную дремоту.

Сон его не был глубок и то и дело перемешивался с отрывистыми взглядами на часы. Дождавшись полудня, Ганс поднялся с дивана и, расправив измятый воротник рубашки, поспешил на второй этаж.

Только приоткрыв дверь, он бросился в комнату к кровати девушки.

Хватаясь руками за одеяло, то дело сжимая пальцы в кулаки, Тесса металась из стороны в сторону. По лицу её сбегали капли пота. Губы девушки бессвязно что-то проговаривали.

Ганс бросился к ней, пытаясь разбудить. Он думал, что ей всего лишь приснился кошмар…

Тесса будто бы не замечала его. Девушка продолжала ворочаться во сне, что-то бессвязно шепча.У неё не было жара, не было лихорадки. Ганс ни на шутку испугался, но не мог ничего предпринять. Оставив попытки разбудить её, он мерными шагами ходил взад-вперед по комнате, ожидая чего-то. Решив, что если это не закончится само, отправиться за доктором, Ганс немного успокоился, но его продолжала бить крупная дрожь.

Прошло несколько минут, и Тесса вдруг стихла. Дыхание успокоилось, шепот умолк. Ганс облегченно вздохнул и присел на стул рядом с кроватью. Подождав ещё несколько минут, он снова попытался разбудить девушку, но она не просыпалась.

Ганс впал в некое подобие сна наяву. Время для него потянулось незаметно. Он, будто бы управляемый кем-то другим периодически подходил к окну, чтобы открыть форточку и проветрить комнату, потом возвращался к Тессе и тщетно пытался её разбудить, после чего снова садился на стул и ждал.

Так прошло два дня. Сам не свой, с одичалыми глазами Ганс выбежал из дома и направился разыскивать Вернера, когда ему показалось, наконец, что Тесса приходит в чувства.

Ворвавшись в комнату Вернера, который, к слову, все ещё располагался на том же постоялом дворе, Ганс хотел было кричать и рассказывать все, что произошло. И рассказал бы, если б мог говорить.

Вернер, испуганный видом юноши, в первую очередь дал ему успокоительные средства. И с удивлением наблюдал за тем, как юноша возбужденно пересказывал историю нескольких прошедших дней, вместо того, чтобы тут же заснуть.

Узнав все подробности, Вернер поспешил в дом семейства Сотрэль.

Осмотрев девушку, Вернер покачал головой и сказал что-то вроде: «Её души больше здесь нет. Осталось лишь умирающее тело», но Ганс уже не слушал его.

Ганс, оставив доктора в комнате, поспешил к знахарке, ведь по какой-то необъяснимой причине, чем безнадежнее положение человека, тем сильнее он верует в существование неведомых, неподвластных ему, мистических сил и ищет их помощи или защиты.

Он зашел в знакомую комнату.

– Я сегодня не принимаю… – послышался голос.

Из-за небольшой ширмы выглянула женщина в возрасте – травница.

Увидев почти обезумевшего от бессонницы и волнений молодого человека, исхудавшего, с бледным посеревшим лицом и блестящими темно-карими глазами, травница испугалась.

«Что может вернуть душу умирающего человека обратно в этот мир?» – написал Ганс.

– Сделка с властелином Огненной Гиены, – с трепетом ответила старуха.

Ганс попросил её научить его заключению подобного вида сделок по обмену душ, но знахарка с суеверным страхом отговаривалась. После долгих просьб, уговоров, хитростей и предложенных денег она все же согласилась.

Ганс подучил необходимые инструкции и средства для воплощения своего замысла. В том же полусонном состоянии он прибежал домой и, бесшумно заглянув в комнату, где лежала на кровати Тесса и сидел подле неё на стуле Вернер, вернулся на первый этаж. Ганс содрал с пола ковер и резкими движениями начал чертить необходимые магические символы. Большой круг с заключенным в него символом дьявола, звезды, знаки непонятного юноше алфавита. Закончив чертить, Ганс вывалил на пол множество небольших свечей и трясущимися руками начал расставлять их по нужным местам и поджигать. Закончив, он оглядел комнату, выглядевшую теперь как сатанинское святилище, посмотрел на икону, висевшую на стене, снял её и положил ликом вниз на каминную полку. Все было готово. Ганс присел на колени в центре начертанного круга и начал читать про себя вытверженное наизусть заклинание. Повторяя мысленно слова, Ганс с каждым новым повтором делался все менее восприимчивым ко внешнему миру и погружался в свой внутренний мир. Он смотрел вокруг с закрытыми глазами и продолжал видеть комнату.

«Приди!» – воскликнул мысленно юноша, и тут же сознание покинуло его. Повалившись навзничь, он раскинул руки в стороны и больше уже ничего не видел вокруг.

====== Глава 25. ======

Вдруг темнота в глазах стала проясняться. Сначала показалось легкое свечение, затем огни стали ярче. Ганс услышал крики. Резко обернувшись, скрипач вдруг увидел стоящее у него за левым плечом существо. Это было некое подобие человека. Нечто со впавшими щеками, пустыми глазницами, в которых мертвенным светом трепетали огоньки холодного синего пламени. Ганс отшатнулся в сторону.

– Зачем пожаловали? – спросило существо, и Ганс сумел различить змею, находившуюся вместо языка во рту говорящего.

– Я хочу забрать душу, ушедшую из мира живых, – твердо сказал Ганс, не осознавая того, что слышал собственный голос.

– Забрать душу? А что же в обмен? – поинтересовалось существо и раскатисто рассмеялось.

– Моя душа, – ответил Ганс.

Но существо его уже не слушало. Развернувшись, оно уходило прочь, поманив Ганса проследовать за собой. Юноша повиновался.

Они шли по горящей земле. Языки вздымающегося отовсюду пламени жадно лизали ноги, руки, перекидывались на одежду. Рубашка юноши обгорала, плавилась под действием жара, но Ганс не замечал, что вот один рукав уже сгорел, и огонь по воротнику перекидывается на другую сторону.

Вдруг среди пламени отчетливо показалась чья-то почерневшая рука. Ганс ужаснулся и отшатнулся в сторону.

Существо, идущее впереди обернулось.

– Страшно? – послышался вопрос.

– Нет, – ответил Ганс, отрывая от себя обгоревшую руку, уже пытавшуюся удержать его за остатки рубашки.

И вот он увидел её…

Все вокруг было будто бы горящей землей. Вместо неба были красноватые отблески, напоминавшие заход солнца. Она стояла на небольшом возвышении, и языки пламени ещё только слегка касались её ног. Он всего её тела исходило мягкое голубовато-белое свечение.

– Неужели эта чистейшая душа должна гореть в Аду? – воскликнул восхищенно юноша.

– Нет ни ада, ни рая, – проговорило существо, ведущее Ганса, – все существование лишь иллюзия. А смерть – это пробуждение, которое заставляет видеть настоящее. Никогда не было той жизни, что представляют люди. Эти жалкие создания воображают счастие, ищут землю обетованную… Зачем? Ведь конец един: они все попадут сюда, чтобы вновь пройти путь испытаний, искушений, мучиться, кричать от боли…

Ганс не понимал, что ему толкуют.

– Я хочу обменять её душу на свою, – проговорил юноша.

– Обменять? – переспросило существо и снова рассмеялось.

Оно щелкнуло пальцами, и тут же языки пламени стали ближе подбираться к ногам девушки, захватывать подол её платья. На руках и ногах её появились оковы. Ганс бросился было к ней, но тут же утонул в огне. Он видел, как подбираются к девушке обгоревшие руки, пытавшиеся стащить её вниз с возвышения, слышал свой крик, но не спускал взгляда с её опущенной головы и мерно раскачивающихся под дуновением слабейшего ветерка волос.

Вдруг жар сменился холодом. Ганс на несколько секунд потерял способность чувствовать, но продолжал продираться сквозь тоннель из обгоревших рук, ног, безобразных лиц под смех безглазого существа.

====== Глава 26. ======

– Ганс, очнитесь! – воскликнул Вернер, брызгая юноше на лицо холодной водой.

Ганс подскочил, как ужаленный. Придя в себя за несколько секунд, он глазами отыскал на столике рядом с диваном бумагу и карандаш.

«Как Тесса?» – спросил Ганс.

Вернер на секунду задумался, потом открыл было рот, чтобы сказать что-то, но тут же передумал и отвел взгляд в сторону.

«Что с Тессой? Как она себя чувствует?» – повторил Ганс, протягивая листок Вернеру.

– Иоганн… Ганс, я должен вам сказать… – начал Вернер.

Ганс поднялся с дивана, куда его перенес врач, после того как юноша потерял сознание, и бросился на второй этаж.

– Ганс, постойте! – раздался за спиной голос Вернера.

Ганс открыл дверь и бросился к кровати, где по-прежнему лежала Тесса, со сложенными на груди руками. Прикоснувшись к её руке, которая показалась неестественно холодной, Ганс приложил голову к её груди, чтобы послушать, как бьется сердце, но… услышал тишину. Испугавшись, юноша бросился к столу. Взяв небольшое зеркальце, Ганс подставил его к носу девушки, в надежде убедиться, что она дышит. Он простоял в ожидании несколько минут, но надежды его не оправдались, и на стекле не появилось и малейших признаков конденсата.

В ужасе Ганс отпрянул на мгновение и уставил ошарашенный, непонимающий взгляд на лежащую Тессу.

– Ганс, вы были без сознания несколько дней… – раздался голос Вернера за спиной юноши, – она… Она умерла сегодня утром. Она не приходила в себя, даже перестала бредить… Вы знаете, Ганс, это состояние, оно похоже на крепкий сон, когда не слышишь и не понимаешь, что творится вокруг. Думаю, ей не страшно было умереть во сне…

Вернер замолчал, а Ганс так и продолжал стоять над мертвым телом любимой девушки. Молчание продолжалось несколько минут.

– Я распорядился насчет похорон… – сказал вдруг Вернер, – Ведь у вас нет проблем со средствами…

Он не закончил. Ганс слегка обернулся и поглядел на него пустым, бессмысленным взглядом. Казалось, юноша смотрел куда-то вдаль, сквозь миры и пространство, будто бы сейчас, в этот момент, он находился за гранью существования, видел и чувствовал мир не так, как остальные люди. Убитый горем, юноша оказался за той самой чертой, где скрылась Тесса.

Отвернувшись от застывшего на месте Вернера, Ганс легонько провел рукой по щеке девушки, смахнул с её щеки выбившуюся прядь волос и аккуратно поцеловал в лоб. Полностью потеряв связь с внешним миром, сам не зная, зачем, Ганс обернулся и пошел к выходу. Вернер сделал несколько шагов в сторону от дверного проема. Ганс сильно зацепил плечом дверь, отчего та с грохотом ударилась об стену, но даже не заметил этого и спустился по лестнице, будто бы погруженный в сон.

Ганс дошел до прихожей, снял с вешалки плащ, обулся и вышел на улицу. В лицо ударил свежий, холодный воздух. Юноша, не глядя под ноги, спустился по лестнице и пошел прочь по тротуару. Он не знал, куда шел. Главное, подальше от этого дома, подальше от мыслей…

Ноги сами привели его к театру. Ганс бесцельно прочитал афишу, не уловив из неё нисколько информации, затем развернулся и пошел в соседний небольшой парк. Присев на скамейку, он улыбнулся и посмотрел на небо. Совсем недавно на этой скамейке он дожидался Тессу после выступления. Часто он видел эту скамейку и когда направлялся в подвал театра через черный выход. Похлопав рукой по шершавому дереву, Ганс приподнялся и ушел прочь от театра.

Через некоторое время он уже шел вдоль реки, рядом с парком. Хотя, это трудно было назвать именно парком. Скорее, неухоженная лесополоса на окраине города. И это место напоминало Гансу о ней. Тут они гуляли в ту ночь, когда случайно встретили пьяного флибустьера. Ганс прекрасно помнил ту ночь, помнил, как Тесса бросилась прочь в ужасе. Ганс сейчас с трудом представлял, что чувствовала тогда девушка, но не сомневался, что это был настоящий ужас, потрясение для неё. Он вспомнил и следующие за той ночью дни, и сердце болезненно сжалось. Но было в этих воспоминаниях и что-то сладкое, притягательное…

Ганс Люсьен бродил по городу, понимая, что каждая улочка, каждый дом напоминал ему о Тессе. Здесь они гуляли однажды после репетиции в театре, здесь вместе читали, сидя на скамейке в тени деревьев, здесь он играл на скрипке, а она слушала, стоя в толпе… Воспоминания роились в его голове, и от них так сладко и тяжело было на сердце.

Когда Ганс вернулся в дом, было уже совсем темно. На хлопок входной двери из гостиной появился Вернер.

– Ганс, я понимаю, что вам тяжело, но… выслушайте меня. Это очень важно, – обратился к нему Вернер. – Понимая ваше состояние, я позволил себе взять часть забот по… похоронам на себя.

Ганс повесил плащ и принялся внимательно слушать Вернера, хотя смысл сказанного долетал до сознания юноши лишь обрывками.

– Завтра будет отпевание в церкви. Я известил об этом театрального директора. Возможно, кто-то из её коллег захочет прийти, а также повесил листовки на соборной и главной площади. У покойной не было родственников? – спросил Вернер и протянул юноше листок для ответа.

Ганс с бессмысленным выражением лица покосился на протянутый листок.

– Так у неё были родственники? – переспросил Вернер.

Ганс, поняв вопрос, взял бумагу и написал: «Нет, никого кроме меня».

– Кроме вас? – спросил Вернер.

«Да, я был её мужем» , – ответил Ганс.

Вернер немного помолчал.

– Что ж, отпевание будет завтра в девять. Надеюсь, вы не в обиде за то, что я таким нескромным образом влез в ваши дела… – сказал доктор.

«Спасибо. Вы сделали все, что могли. На этом я прошу вас закончить участие в моей жизни», – ответил Ганс, бросив на Вернера все тот же пустой взгляд.

– Хорошо, я вас понял, – кивнул доктор, – но, если вас это хоть немного успокоит… Я провел некоторые исследования, наблюдая за больной. Думаю, что это поможет в дальнейшем изучении болезни и, возможно, когда-нибудь сохранит множество жизней и…

Вернер не стал договаривать. Он посмотрел на Ганса, который сейчас был полностью погружен в свои мысли и мало что понимал из слов доктора.

– Что ж… Я оставлю вас. Не забудьте, завтра в девять. И… если нужна будет какая-либо помощь, вы всегда можете обратиться ко мне. Удачи вам, Ганс!

Сказав это, Вернер пожал юноше руку и скрылся за входной дверью. Ганс остался один-одинешенек в пустом, темном доме. Скрипач присел на стул, стоящий у окна в небольшой кухне, выглянул на улицу и стал с любопытством рассматривать соседние светло-серые дома, будто бы видел их в первый раз.

В сердце снова поселилась пустота. Унылые рваные облака медленно ползли по небу, застилая его почти целиком; лишь в некоторых местах оставались бледные просветы. Ганс смотрел на небо, на дома и мысли его текли ровным, умеренным потоком. Все, что он чувствовал сейчас, была лишь тупая, безотчетная, ленивая боль. Удары сердца резью отдавались в груди, разум был затуманен, но не более.

Ганс вспоминал те времена, когда потерял мать. И ту же самую пустоту внутри, которую невозможно ничем заполнить. Юноша подумал о дальнейшей цели своего существования. Сначала ему казалось, будто бы единственно возможная цель его жизни – это музыка. Ведь он должен был играть на скрипке так, чтобы люди, слушающие его музыку, чувствовали его душу, наслаждались каждым оттенком, каждым нюансом звучания, который сделался бы с годами идеальным, как идеальна чистая человеческая душа. Ганс играл. Но люди восхищались только виртуозностью исполнения, тем, как ловко юноша переставлял пальцы на грифе и водил смычком по струнам, мало вслушиваясь в смысл музыки. Мало кто понимал, что в каждой мелодии скрыта своя особая мысль, которую нельзя уловить с помощью разума, а можно только проникнуться ею, прочувствовать её и только потом в полной мере понять. Это и отталкивало Ганса от общества. В суматохе одинаковых дней люди постепенно забывают о том, что главная ценность, данная им в этом мире – это то, что находится внутри. Это душа, которая повелевает и чувствами, и разумом. Детство –пора, когда душа ценится людьми высоко, но чем дальше уходят они от этой поры, тем скорее забывают о кладе чувственного мира, ставя на его место другие, более важные, по их мнению, ценности: богатство, положение в обществе, власть, известность. Гансу чужды были все эти проявления человеческой натуры, они не прельщали юношу. Он был любим публикой, которая собиралась, чтобы посмотреть концерты, но любовь эта не только не прельщала юношу, она со временем стала отвратительна ему. Для всех зрителей посещение концерта скрипача было лишь способом скоротать скучный долгий вечер, тогда как для самого музыканта это было смыслом всего существования. Он слышал бурные овации, но они не грели сердца, потому что не были проникнуты настоящим чувством восторга. Возможно, в этом была гордыня Ганса. Казалось, что ещё нужно для счастья, как ни признание превосходства музыканта над толпой, немой восторг после каждой услышанной ноты?.. Но Ганс хотел чего-то большего. Он хотел музыкой оживлять сердца, с помощью звуков передавать свои мысли и чувства другим. Он просто хотел, чтобы его поняли.

Ганс хотел служить во благо человечеству, но нужно ли это было кому-то? Единственная, в ком увидел юноша стремление познать мир своей души, была Тесса. И за это Ганс был бесконечно предан и благодарен девушке. Несмотря на это, разглядеть и понять в скрипаче неутолимую жажду духовной работы, развития собственного мира мысли и чувства могла только мать. Она одна понимала его, она одна помогала ему в минуты тягостных раздумий над жизнью и местом человека в ней.

Вспомнив мать, достроив в мыслях её образ до мельчайших деталей, Ганс понял, что Тесса всегда была лишь жалкой пародией на неё. Но правдивой пародией, без капли притворства.

Теперь Ганс понимал, что любил Тессу по большему счету из-за того, что она напоминала мать. И любовь его к Тессе была лишь жалкой пародией на любовь к матери, зато была также правдива и чиста.

Разочаровавшись в себе, после убийства надсмотрщика на пристани, Ганс обратился к людям. После разочарования в людях обратился к Тессе. Он бросался из огня да в полымя, но нигде не находил себе места. Он хотел найти призвание своей души, но везде натыкался лишь на боль, разврат или пустоту. Пройдя через все трудности, юноша не потерял себя, а только окреп и стал сильнее духовно. Но теперь не знал, что делать с этой новой силой. Она была слишком велика для него одного, скрипачу нужно было поделиться с кем-нибудь… Но это было никому не нужно.