Текст книги "Скрипач (СИ)"

Автор книги: Aston_Martin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Юноша жаждал деятельности, которая могла бы принести кому-то пользу, но даже не мог предположить, какова эта деятельность.

Его душа устала от постоянной неизвестности и ждала либо определенности, чтобы направиться по новым ориентирам на правильный путь, либо покоя на некоторое время, чтобы залечить последние раны.

Тесса погибла, и город вмиг стал для юноши чужим. Ничто больше не задерживало его здесь, поэтому Ганс решил, что как только проводит девушку в последний путь, направится в родную деревню. Он не мог и не хотел предполагать, что ожидало его там. Он просто желал увидеть родные поля, реку, дом. Возможно, даже встретиться с отцом, если тот был ещё жив.

Рассвет уже окрасил город в более яркие тона. Раздался стук в дверь.

Глянув на часы, Ганс понял, что опять провел ночь в раздумьях. Поднявшись со стула, он прошел в прихожую и отворил дверь. На пороге стоял Вернер и ещё несколько незнакомых людей. Рядом с домом Ганс увидел небольшую тележку, на которой покоился приоткрытый гроб.

– Здравствуйте, Ганс! – сказал Вернер, – Как вы понимаете, время не ждет…

Ганс кивнул и протянул доктору деньги, которые нужны были для проведения похорон. Вернер отошел на секунду в сторону, объясняя незнакомым Гансу мужчинам, что двери в доме слишком узкие, чтобы внести и вынести гроб, поэтому тело надо вынести на носилках.

– Ганс? – спросил Вернер, заметив уставленный в одну точку взгляд юноши.

Они встретились глазами.

«Вы должны помочь вынести тело…» – сказал взгляд Вернера.

«Вы понимаете, что я не могу этого сделать. Я слишком слаб для того, чтобы ещё раз взглянуть на неё», – ответил взгляд Ганса.

Вернер кивнул и направился в дом, мимо хозяина, немного отошедшего в сторону. Следом за Вернером вошли двое мужчин с носилками. Ганс глубоко вздохнул: «Вот и все».

Простояв в ожидании несколько минут, которые показались юноше вечностью, Ганс наконец-то услышал шаги. Как только из дверей показались носилки и беспомощно болтающаяся рука Тессы, которая почти доставала до земли, Ганс невольно сморщился и отвернулся. Девушку переложили в гроб, и Гансу в какую-то секунду показалось, что он услышал, как стукнула окаменевшая рука о бортик деревянного ящика.

– Ганс! – снова позвал Вернер, забираясь в стоящий рядом с телегой фаэтон, – Присаживайтесь!

Ганс Люсьен отрицательно помотал головой и, когда повозки тронулись, поплелся медленным шагом за телегой, на которой лежал гроб.

Так в тишине, нарушаемой только цоканьем лошадиных копыт, они добрались до церкви. Гроб внесли в священный храм. Ганс хотел было войти следом, но что-то задержало его. Остановившись с занесенной ногой у порога храма, юноша медленно поднял голову и огляделся. Будто бы невидимая стена возникла перед ним. Он отошел в сторону. Мимо прошла одна из актрис театра и бросила на юношу беглый взгляд. Ему показалось, будто бы она узнала его, но почему-то ничего не сказала.

Стали собираться люди. Ганс обошел храм и присел на небольшую лавочку под окном, откуда были слышны голоса говорящих внутри здания.

Юноша запрокинул голову назад и прислонился к холодной стене. Снова побежали секунды. Ганс вдруг понял, что не хотел идти в храм – там было слишком много людей из его старой жизни, а он не желал их видеть. Поэтому юноши прислонился головой к стене храма и молился.

Он молился о посмертном счастье девушки, о том, чтобы её душа после смерти попала в лучший мир. Он молился, когда проводилось отпевание, когда все собравшиеся вышли из храма и вереницей отправились на кладбище. Ганс Люсьен верил, заставлял себя верить в то, что каждое искреннее слово его молитвы хоть на один шаг приближает Тессу к миру вечного счастья и блаженства.

Стоя немного в отдалении, Ганс наблюдал за тем, как прощаются с девушкой собравшиеся, произнося долгие речи над её гробом. Как ему хотелось бы сейчас снова легонько смахнуть с её лба непослушную золотистую прядь, заглянуть в ясные глаза, прикоснуться к хрупкой белой ручке…

Ганс винил себя за то, что не был с ней в последние минуты, что не смог удержать сознание, побороть усталость и остаться прикованным к постели умирающей… Но сейчас было уже поздно.

Толпа людей скрывала от него гроб, в котором лежало охладевшее тело его супруги, но Ганс сумел все же разглядеть, как гроб, перевязанный веревками, опустили в могилу. Гулко загрохотала падающая на крышку гроба земля. Через некоторое время толпа стала расходиться.

Ганс отвернулся в другую сторону, чтобы не быть замеченным и узнанным, и принялся рассматривать могилы. Далеко тянулись ряды крестов. Видно было, что юноша находился в новой части кладбища: на могилах были положены свежие цветы, а изгороди и надгробные плиты стояли ровно. Справа раздался шорох. Ганс обернулся и увидел, что ветер подхватил и сорвал небольшой круглый венок с одного из крестов и унес его немного в сторону. Пройдя по узенькой тропинке, разделявшей захоронения, Ганс присел, поднял венок и надел его обратно на крест. Проведя пальцами по табличке, прибитой на кресте, юноша прочитал: «Андреас Эбертс, 1862-1870 гг.» Этот мальчик был немногим младше Ганса.

Скрипач присел рядом с могилкой, достал платок из кармана и протер табличку с именем. Затем подправил слегка покосившийся крест и венок на нем. Ганс подумал о том, что этот мальчик вполне мог бы быть сейчас его другом, или даже братом. Они бы ходили по одним улицам, отдыхали на одних и тех же скамейках, посещали бы одни и те же спектакли, дышали бы одинаковым воздухом. Но почему-то Андреас погиб, а Ганс остался жить. По слегка просевшей земле на могиле Ганс Люсьен понял, что крышка гроба Андреаса уже давно сгнила и провалилась. Ненасытные черви точили некогда молодое и красивое лицо мальчика. Что с ним случилось? Умер ли он от несчастного случая или от лихорадки?..

Ганс видел, как через несколько рядов от него, чуть левее, чернорабочие копали свежую могилу. Значит, кто-то ещё умер вчера или даже сегодня.Юноша оглянулся на могилу Тессы. Люди уже разошлись, и теперь он тоже мог проститься.

Подойдя к могиле, Ганс сел на колени прямо на сырые комья земли и прислонился лбом к деревянному кресту. Беззвучно шевеля губами, он вспоминал все известные ему молитвы и просил Господа сделать существование Тессы в ином мире легким и счастливым. Закончив молитву, Ганс упал без чувств на землю, едва перебирая пальцами небольшие слипшиеся комочки грязи.

Чернорабочие докопали ещё одну могилу и, искоса поглядев на лежащего юношу, убрались восвояси. А Гансу казалось, будто бы Тесса сидит на мягком диване в гостиной и, улыбаясь, смотрит на него. Его голова покоится на её коленях, и девушка осторожно перебирает его волосы, рассказывая очередную увлекательную историю из прочитанной ею книги. Ганс прикасается пальцами к мягкой ткани её платья и вдыхает запах новой ткани, а Тесса на это в который раз уже замечает, что от него самого очень смешно пахнет деревом и канифолью…

Пролежав на земле до позднего вечера, Ганс, наконец, нашел в себе силы подняться. Привстав на колени, он снова прислонился лбом к кресту и попрощался с Тессой в последний раз. На закрытых ресницах юноши блеснула капелька слезы. Прошло несколько секунд, и слезинка сорвалась и упала на небольшой камень, разлетевшись, словно стекло, на сотни мельчайших осколков.

Ганс провел рукой по шершавому дереву, из которого был сделан надгробный крест, вздохнул, поднялся и поспешил прочь. Утреннее спокойствие внутри сменилось на целый ураган. Ему бы хотелось сейчас погрузиться в тяжелую физическую работу, чтобы хоть как-то унять бурю в сердце. Ганс просто жаждал истощить свои силы до предела, чтобы забыться тяжелым сном и не думать ни о чем больше, но мысли неотступным роем преследовали его на каждом шагу.

Добравшись до дома Тессы, Ганс первым делом сменил испачканный в грязи костюм на полотняные штаны и рубашку, затем принялся стирать с пола нарисованные им недавно символы, убрал свечи, вернул на место образ богоматери, оправил диван и подушки, собрал бумаги.

Прибрав комнату, Ганс внимательно оглядел её в поисках какого бы то ни было беспорядка. Но все вещи, казалось, лежали на своих местах. Тогда Ганс Люсьен прошел к камину и поворошил угли кочергой, желая удостовериться, что они не тлели (он не стал растапливать камин после прихода). Слегка отряхнув кочергу от приставшей сажи, Ганс прислонил её к стене и направился на кухню.

Здесь юноша бережно расставил посуду по местам, закрыл плотно все дверки шкафчиков, после чего расправил скатерть на столе и задвинул все стулья. Убедившись, что и здесь наведен полный порядок, Ганс поднялся по ступенькам на второй этаж. Остановившись у двери, юноша прислушался, как гулко и быстро забилось его сердце. Сглотнув подступивший к горлу ком, Ганс взялся за ручку и отворил дверь.

Тут было все так же, как он оставил, уходя: придвинутый к кровати стул, скрипка, лежащая на столе, оставленные раскрытые ноты, огарки свечей, ведро на подоконнике... С одной только разницей – Тесса больше не лежала на кровати. Поборов начавшую снова подниматься внутри бурю, Ганс поспешно застелил кровать, резкими движениями расправив складки на покрывале, собрал огарки свечей, раздвинул мебель по своим местам…

Собрав все исписанные бумаги, на которых они с Тессой разговаривали в последнее время, Ганс сложил их в небольшой ящик, куда прибрал и нотные тетради из гостиной. Признав, что теперь и в этой комнате все на местах, Ганс забрал ящик, сложил скрипку в футляр и спустился вниз.

Юноша собрал все свои вещи и вынес их на улицу. Найдя ключи, Ганс вышел, закрыл за собой дверь и некоторое время просто стоял, глядя на замочную скважину.

Окинув взглядом свои нехитрые пожитки, Ганс наклонился и протолкнул ключ в небольшую щель под дверью так, чтобы его никто не смог достать. Подняв ящик и скрипку, юноша направился на старый чердак, который служил ему кровом уже множество раз. Там, прислонившись спиной к старой печной трубе, Ганс провел остаток ночи, перечитывая письма, свои и Тессы. Вздремнув несколько часов перед рассветом, он поставил ящик с бумагами к прочей валявшейся на чердаке рухляди, прикрыл его сверху старой занавеской, взял скрипку и ушел.

Юноша смутно помнил, откуда он пришел первый раз в город, но не сомневался, что найдет нужную дорогу. Выйдя на старую пристань, Ганс оглянулся на заводские трубы и дым, опускающийся на дороги, и поспешил прочь.

====== Глава 27. ======

Было слышно, как листья, мягко шурша, отрывались с веток и, легонько касаясь земли, скользили по её поверхности, уносимые ветром. Там и тут, звеня, падали на оголенные камни капельки вчерашнего дождя. Вот до острого слуха охотника донеслось тяжелое хлопанье птичьих крыльев. Осторожно ступая по жухлой листве, птица приближалась. Охотник затаил дыхание, сжав сильнее конец бечевки в руках.

Некогда белая ткань слегка затрепетала под дуновением легкого ветерка. Птица насторожилась и отступила назад на несколько шагов. Ветер снова стих. Охотник, который из своего укрытия не мог видеть, как осторожно птица рассматривает приготовленную приманку, только лишь слышал, как она переминается с ноги на ногу в нерешительности подойти.

Вот, наконец, птица решилась. Подлетев, она схватила положенную приманку; охотник резко дернул за бечевку; птица, не успев опомниться, оказалась пойманной в белый кокон и отчаянно затрепыхала крыльями, пытаясь вырваться. Выскочив из своего убежища, охотник бросился к пойманной добыче, по пути сматывая бечевку и подтаскивая дрожащий кокон к себе, затем, просунув руку в небольшое отверстие в ткани, взял птицу за ноги и вынул на свет. Это была прекрасная молодая куропатка. Оглянувшись, охотник приметил небольшой камень, пошарив рукой в опавшей листве рядом с которым, он нашел кремниевый осколок поменьше. Прислонив птицу к плоской верхушке валуна, охотник сделал резкое движение рукой и оглушил птицу ударом камнем по голове. Из треснувшего черепа брызнул мозг, испачкав руки охотника. Мышцы крыльев убитой куропатки ещё некоторое время сокращались, отчего казалось, будто бы сейчас эта птица с проломленным черепом взлетит и бросится прочь.

Охотник выждал несколько минут, утерев со лба выступившие капли пота, затем, держа за лапы в одной руке убитую птицу, другой собрал с земли брошенную ткань и бечевку, поднял небольшой дорожный рюкзак и закинул его за спину.

Почти бесшумно двигаясь по мокрой листве, охотник направился к ручью. Бросив рюкзак рядом с остальными вещами, оставленными здесь ещё прошлым вечером, охотник присел на колени и, встряхнув птицу, с головы которой сорвались несколько капель крови, принялся ловко ощипывать её. Желтовато-коричневые перья уносились прочь, подхватываемые ветром. А когда же они касались воды, то на мгновение замирали, а затем, медленно вращаясь, уплывали вниз по течению. Очистив тушку от перьев, охотник достал из рюкзака нож и вспорол птице брюхо. Выпустив внутренности, он пальцами вычистил из неё остатки крови и кишок. Проделав эту нехитрую операцию, охотник опустил тушку в прохладную воду ручья. Кристально чистая струя тут же окрасилась в ярко-алый цвет. Вода, подкрашенная кровью, бурлила и пенилась, образуя красновато-радужные пузырьки, когда сталкивалась с небольшими камнями.

Когда вода, омывавшая птицу, вновь стала приобретать прозрачность, охотник вытащил тушку и отложил в сторону на заранее приготовленный чистый кусок ткани.

Опустив испачканные в крови и мозгу руки в воду, охотник передернулся от холода, но тут же принялся старательно отмывать пальцы. Затем, зачерпнув горсть воды, он умыл лицо, покрытое слоем засохшей грязи и пота и шею. Задержав дыхание, он резко опустил голову в воду. Простояв склонившись над ручьем с полминуты, он разогнулся и пригладил назад волосы, с которых ручейками стекала ледяная вода на впавшие щеки, после чего протер воспаленные от дыма и бессонницы глаза.

Встав, он наложил невысокую кучку хвороста на вчерашнее костровище, насадил тушку куропатки на предварительно вычищенный и обструганный кол и разместил над огнем. Сняв в себя брюки и подобрав с земли рубашку, с помощью которой несколько часов назад ловил куропатку, он прополоскал их в воде и развесил на засохшем кустарнике недалеко от огня.

Пододвинув большой округлый обломок дерева, обожженного молнией, ближе к огню, охотник присел на него и принялся растирать замерзшие пальцы.

Дожидаясь, пока приготовится обед, Ганс с грустной ухмылкой вспоминал то, чем он был ещё около недели назад. Суровая действительность, в которой ему приходилось выживать теперь, за столь короткий срок изменила облик его души, сделав её холодной и жестокой.

Утром он просыпался за несколько часов до рассвета и отправлялся на поиски пищи. Порой ему удавалось поймать и зажарить птицу, как сегодня, и это было большим праздником, порой за целое утро ему не удавалось сыскать ничего съедобного и тогда приходилось довольствоваться горсткой ягод, которые юноша собирал по дороге или же отлавливать ящериц, коих в этих местах было великое множество.

После утренней охоты Ганс возвращался на место вчерашней стоянки, обедал, собирал вещи, выходил на грунтовую дорогу и шел по ней до вечера. Как только начинало темнеть, юноша сворачивал в лес, углублялся в чащу на несколько миль и обустраивал новую стоянку. Юноша прекрасно видел в темноте, поэтому даже после захода солнца он с легкостью запоминал местность, собирал хворост и приглядывал места для завтрашнего утреннего промысла. Совершив все необходимые приготовления, юноша разводил костер и доставал скрипку – единственное, что больше всего берег в этом путешествии. Тихонько наигрывая новые мелодии, которые зарождались в его сердце, переполненном звуками шелеста листвы, пересвиста лесных птиц, журчания воды в ручьях, Ганс погружался в свой собственный мир гармонии и спокойствия, где его душа, уставшая от волнений внешнего мира, находила покой и отдохновение.

Ложась спать рядом с костром, юноша слышал, как недалеко в лесу рыскали дикие звери, но первобытная боязнь огня отгоняла их от стоянки человека, присутствие которого они улавливали своим особым чутьем.

Румяная тушка куропатки хрустела над потрескивающими языками пламени. Ганс слегка проткнул птицу затупившимся кончиком ножа, чтобы убедиться, что она прожарилась до конца. Юноша снял штырь с насаженной на него птицей и прислонил к дереву. Ароматный запах жареного мяса так и манил начать трапезу, но Ганс решил подождать, пока куропатка немного остынет, чтобы не обжечься.

Закидав костровище песком, юноша сложил все вещи, оделся и только потом, присев на угол обгоревшего дерева, жадно впился зубами в бок куропатки.

Наевшись, Ганс завернул остатки трапезы в замасленную бумагу и сунул в рюкзак, который тут же закинул за плечо. Взяв футляр со скрипкой за ручку, Ганс ещё раз оглядел место стоянки и, убедившись, что ничего не оставлено, и костер больше не дымит, направился в сторону грунтовой дороги.

Юноша осторожно ступал по мягкой сырой земле, оставляя неглубокие следы. Добравшись до дороги, он побрел по краю просеки. Солнце было уже в зените, а юноша все шел, шурша босыми ногами по жухлой траве.

Вскоре впереди послышался плеск воды. Ганс выбрался на небольшой открытый холм и вгляделся вдаль, прикрывая рукой глаза от солнца. Перед ним расстелились огромные холмистые поля, по которым, негромко журча, протекала река. Вдалеке Ганс разглядел несколько старых ветряных мельниц, а рядом с ними мост через реку.

Юноша знал, что чуть ниже по течению река делает сильный изгиб. А в нескольких милях от этого изгиба, где поля начинали перемежаться с лесом, располагалась родная деревенька скрипача.

Сердце задрожало от волнения. Спускаясь по краю дороги, испещренной следами лошадиных копыт и узкими полосками колеи от тележных колес, Ганс постоянно вглядывался вдаль, где виднелись мельницы.

Перейдя реку, юноша отметил, что мост был отстроен заново, хотя старые, полусгнившие доски ещё виднелись лежащими внизу у берега. Сразу после моста дорога делала резкий поворот вправо, подобно руслу реки. Чтобы хоть немного сократить путь, Ганс решил пойти не прямо по дороге, а через рощу, куда он, будучи ещё совсем маленьким, часто прибегал, завидев отца пьяным.

Окунувшись в хоровод деревьев, Ганс мысленно прикидывал, с какой стороны сада он должен выйти к дому. С какой-то особой сладостью и грустью он вспоминал, как брал скрипку, обегал дом кругом через эту рощу и оказывался на кладбище. Там, среди немногочисленных могил он находил слегка кривоватый крест, напоминавший, что именно здесь покоится его мать. Задумавшись, Ганс не заметил, как оказался перед высоким забором. Недоуменно юноша огляделся по сторонам. Ограждение тянулось через лес направо и налево, и не было видно конца ему.

Ганс подумал о том, что, возможно, со временем сад решили отделить от рощи забором, чтобы никакие звери не попадали на хозяйскую территорию, и, решив, что это самое верное предположение, повернул направо и пошел вдоль забора. По расчетам юноши через некоторое время забор должен был кончиться или вывести на дорогу. Во втором предположении Ганс не ошибся.

Снова оказавшись на дороге, юноша увидел, что половина рощи была вырублена и обнесена тем самым забором, на который он наткнулся. Теперь направо были поля, прямо – река, давшая петлю, а за рекой снова начинался лес. Ганс пошел прямо по дороге, которая должна была привести его прямо к дому.

Ожидая увидеть поворот налево, юноша шел вдоль забора, изредка оглядываясь на поля, где теперь были сооружены загоны для скота. Ганс дошел уже до середины поля, откуда река просматривалась очень хорошо, и где должен был быть тот самый поворот, но увидел все то же самое ограждение, которое тянулось, казалось, бесконечно. Остановившись, юноша недоуменно огляделся. Неужели, здесь все так изменилось?..

Глянув на поле, Ганс увидел женщину (очевидно, крестьянку), шедшую в сторону реки. Отвернувшись от забора, Ганс пошел наперерез крестьянке и, пустившись через несколько шагов бегом, вскоре догнал её.

– Кто таков будешь? – поинтересовалась она, презрительно оглядывая юношу с ног до головы.

Ганс жестами попытался объяснить ей, что ему нужна бумага и карандаш. Крестьянка недоумевающе глядела на незнакомца, делающего руками какие-то непонятные движения. Разозлившись, Ганс бросил на землю все вещи и похлопал по бокам, надеясь найти хотя бы обрывок, на котором можно писать, и маленький уголек, но вместо этого вытащил на свет из кармана лишь превратившийся в один комок от воды некогда лист бумаги.

Юноша судорожно оглянулся. Женщина посмотрела на него ещё несколько секунд и собиралась было уходить, но он удержал её. Заметив небольшой вытоптанный клочок земли, Ганс бросился к нему и попросил женщину проследовать за ним, на что она только рассмеялась и сказала что-то вроде: «Экой чудной!»

Не найдя даже небольшой палки, Ганс принялся пальцем царапать на песке слова. Крестьянка наклоняла голову то на один бок, то на другой, пытаясь разобрать, что пишет этот человек.

Наконец, Ганс вывел немного неровные буквы: «Что это за забором? Кто хозяин?»

Женщина прочитала, медленно шевеля губами.

– А, так это герра Браунберга земли. Он тут уже лет пять назад поселился. Знаете, как землю-то эту выкупил, так сразу половину рощи выстриг, через реку мост новый провел. Вот, теперь хозяйничает… – поведала женщина, довольная тем, что ей, наконец, удалось понять незнакомца.

Ганс на секунду опешил, потом, затерев ногой прежние буквы, снова принялся писать, но что женщина ухмыльнулась и ещё несколько раз повторила: «Вот чудной! Ей-богу, чудной!»

«А что сталось со старым хозяином? Тут раньше было кладбище, где оно сейчас?» – спросил Ганс.

– А кто его знает, этого старого хозяина?.. – сказала женщина, – Пил, говорят, по-божески. Может, в город ушел милостыню просить, может, сдох тут же, как собака… А про кладбище точно скажу. Разорили его. Как Браунберг стал новый дом строить, так и сравняли все могилы. Говорили ему, мол, зря на кладбище дом новый строить собираешься – не будет добра. А он говорит: мы, дескать, не суеверные. Вот и построил целую усадьбу, хозяйство налаживает. Работников нанял целую уйму! И откуда только деньги берет…

Ганс, опустив руки, слушал речь женщины, которая продолжала говорить о неразумности поступка Браунберга, о новых методах, которые он решил применять для обработки земли, о новых правилах для работников… В глазах Ганса все будто бы потемнело, а от сердца, как и после смерти Тессы, отделилась половинка и сгорела, рассыпавшись по груди горячим пеплом. Обида и горечь теснили грудь. Некогда дорогие его сердцу места теперь принадлежали совершенно чужому человеку, более того, все было уничтожено. Ни одного кирпичика, ни одного бревна, которое бы напоминало о старом доме. Даже кладбище счищено до основания.

– Вечереет уж. Дома заждались, – сказала, наконец, женщина и поспешила в сторону реки, где теперь, как предположил Ганс, располагалась новая деревня.

Юноша не знал, что ему делать. Он так стремился сюда, чтобы побыть рядом с матерью, набраться сил на родной земле перед дальнейшими скитаниями по миру, а придя, обнаружил, что все уничтожено…

Присев на холодную землю, он закрыл лицо руками, пытаясь придумать, что же делать дальше. Он мог бы поехать за границу и стать подмастерьем у какого-нибудь скрипичного мастера, мог бы даже поступить на службу в придворный оркестр, мог бы быть композитором или переписывать старые ноты для издания нотных тетрадей… Но для этого надо было снова возвращаться к людям, от которых юноша пытался убежать. Надо было снова впускать в свой мир шумную жизнь, которая стремительным потоком уносила его от истины бытия.

«Только не забывай, не забывай о музыке, не забывай о своей душе. Она всегда должна оставаться такой же чистой и свежей, как сейчас. Сохрани её, сохрани такой как есть», – прозвучал знакомый голос в голове. Ганс спрашивал себя, зачем он остался в этом мире, какое его предназначение. И ответ пришел сам собой.

Он поклялся матери сохранить чистоту своей души, не променяв её ни на какие другие ценности. Он должен был показать всем, что главнейшее богатство человека есть то, что находится внутри него – душа, и ни деньги, ни слава, ни власть никогда не смогут заменить его. Его музыка должна была пробуждать в сердцах людей стремление к добру и благодетели и искоренять зло, напыщенность, властолюбие. А чего добился он на данный момент? Он сам чуть было не стал деталью в этом механизме человеческого общества, сложенного из пороков и праздности.

Ганс Люсьен видел свою цель, но понимал, что её не достичь. Ему нужна была поддержка, твердое плечо, ласковая рука рядом. Ему нужен был человек, который бы одним словом вновь пробудил всю дремлющую в скрипаче силу жизни, любовь к правде и стремление к истине.

И этот человек был погребен под слоем земли совсем недалеко.

Ганс не знал, что ему делать. Он разрывался на части, противоречащие друг другу. Единственное, к чему пришел он после долгих раздумий, было – не уходить из деревни, не прикоснувшись хотя бы руками к той земле, под которой покоилась мать.

Взяв вещи, Ганс отправился к реке. Здесь с небольшого пригорка юноше удалось разглядеть за забором черневшие старые кладбищенские ворота, стоящие среди не вырубленных ещё деревьев. Эти ворота могли служить ориентиром. Ганс помнил каждый шаг, который делал от этих ворот, направляясь к могиле матери.

Пробравшись в лес, граничащий с забором, Ганс спрятал свои вещи, завалив их сверху опавшей листвой, после чего отправился прямиком к ограждению. Проверив доски забора на прочность и убедившись, что проделать здесь лаз быстро и бесшумно не получится, юноша присмотрелся к соседним деревьям. Приметив один старый дуб с особенно раскидистыми и крепкими ветвями, Ганс подошел к нему, ухватился за ближайший сук и подтянулся вверх. Жилы заиграли на его руках от напряжения. Укрепившись на этой позиции, Ганс Люсьен посмотрел вверх и, найдя вторую крепкую ветку, взялся за неё и через пару секунд оказался на одном уровне с забором. Перекинув одну ногу через ограждение, юноша оттолкнулся, прыгнул и в следующую секунду мягко приземлился уже по другую сторону изгороди.

Боязливо оглядевшись, Ганс медленно двинулся вперед, шаря среди опавшей листвы голыми ногами в поисках места, куда лучше ступить. Пробравшись через рощу, Ганс оказался на границе яблоневого сада, за которым было кладбище. Старые яблони покровительственно заслоняли своими ветвями темную фигуру, движущуюся по саду.

Изредка прижимаясь к особо толстым стволам деревьев и оглядываясь по сторонам в поисках ненужных наблюдателей, Ганс Люсьен добрался до ворот. Осторожно прикоснулся юноша к заржавевшему от времени металлу, и от прикосновения этого задрожало все внутри какой-то особой радостью. Радостью предвкушения близкого счастья. Ганс шагнул под аркой ворот и…

– Эй, кто там?! – раздалось сзади.

Юноша обернулся. Позади него возникли несколько мужчин с фонарями в руках. Один из незнакомцев держал собаку на привязи.

– Кто такой? – повторил мужчина.

Сердце Ганса бешено заколотилось. Не зная как ему быть, Ганс огляделся по сторонам. Бежать или объяснить все этим людям?

Один из мужчин снял с плеча ружье и вскинул его…

«Бежать…» – пронеслось в голове Ганса, и юноша бросился в темноту.

– За ним! – раздался крик сзади.

Ганс услышал легкое шуршание, а за ним стремительно приближающиеся прыжки собаки. Юноша резко взял вправо. Что-то больно ударило в лицо. Ганс понял, что снова оказался в роще. Заслонив лицо руками, он бежал напролом через деревья и кустарники. Голые ветки больно царапали кожу и разрывали одежду. Рычание собаки слышалось совсем рядом. Вдруг юноша зацепился за что-то ногой и покатился вниз по небольшому холму. Над головой послышался шорох, затем визг собаки, и тут же ногу пронзила острая боль. Вцепившись зубами в мясо и почувствовав запах крови, собака с остервенением тянула ногу Ганса на себя, а юноша, почти потеряв сознание от боли, пинал другой ногой в собачью морду, стараясь отбить атаку хоть на секунду.

Вдруг в роще снова послышались голоса. Несколько людей подбежали к Гансу с фонарями. Яркий свет слепил глаза. Юноша зажмурился на секунду. Над головой раздался выстрел, а за ним визг собаки. Обезумевшее животное повалилось набок и, тяжело дыша, тихо поскуливало, дергаясь в предсмертных судорогах.

– Кто такой? Какого черта тебе здесь надо? – раздался голос над головой, и свет фонаря направился прямо Гансу в лицо.

Юноша попытался закрыть лицо руками, но двое мужчин тут же схватили его и поставили на колени. Ганс опустил голову, слабо пытаясь выдернуть запястья из сжимающих их мертвой хваткой пальцев.

– Я спрашиваю, кто такой?! – раздался тот же голос.

Ганс не поднимал головы. Свет все так же слепил глаза. Юноша не мог ответить, поэтому замер в ожидании. Повисла пауза.

Вдруг сильный удар по лицу, и способность видеть и слышать потихоньку начала покидать юношу. Его тело обмякло, после чего, как показалось Гансу, его подхватили ещё и за ноги и куда-то поволокли.

Юноша очнулся от холода. Открыв глаза, он резко вдохнул, глядя на то, как капли ледяной воды скатывались по его волосам и падали на землю.

– Герр Браунберг, – раздалось над головой юноши, – а ты кто такой будешь?

Ганс медленно поднял голову. Его по-прежнему держали за руки двое мужчин, а третий – Браунберг – стоял перед ним, слегка наклонившись. Всмотревшись в его тучную фигуру внимательнее, Ганс заметил, что герра не было среди преследователей в лесу. Ганс снова опустил голову и заметил, что с его носа капает вниз кровь.

– Отвечай, – сказал Браунберг, – если ты вор, то должен быть наказан, а если нет…

Ганс молчал, и незнакомцы даже не догадывались, что он не отвечает не потому, что не хочет, а потому, что не может.

– Отпустите его, – скомандовал Браунгберг.

Пальцы на запястьях юноши разжались, и он бессильно повалился на землю. Едва приподнявшись на локте, Ганс принялся выцарапывать буквы на притоптанной земле. Браунберг и его люди с удивлением следили за движениями юноши.

«Я не могу говорить. Велите принести мне бумагу и карандаш, тогда я смогу вам ответить», – выцарапал юноша и поднял взгляд на мужчин.

– Принесите бумагу и карандаш, – кивнул Браунберг.

Ганс расправил локоть и опустил голову на руку, не в силах приподняться. Он тяжело дышал, пытаясь совладать с болью в ноге.

Через пару минут принесли пишущие принадлежности.

– Кто ты такой? Отвечай – теперь ты можешь написать, – сказал Браунберг.

Ганс, нащупав карандаш, не глядя на бумагу, ответил: «Я сын прежних хозяев этой земли». Вновь воцарилась тишина. Только два человека на этой планете знали, каким путем досталась земля герру Браунбергу.