Текст книги "Angel Diaries (СИ)"

Автор книги: AnnaSnow

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Простите ,– прошептала я в ответ на это. Какое-то время мы плыли молча, затем я рискнула спросить.

– А я тоже мертва?

– Нет, вы удачно упали в один сакральный круг, который смог сдержать вашу душу по середине реки, – пояснил месье Филипп.

– Луи сказал, что вы призрак, – тихо прошептала я, посмотрев на мужчину, который выглядел несколько бледно, но вполне осязаемо.

– Ну, можно и так сказать, – он пожал плечами.

– А кто вы на самом деле? Вы ведь мне так и не сказали свое имя полностью, -вопросила я.

– Ангерран Филипп Оливье де Ла Фер, – представился заново мой собеседник. – Отец вашего старого знакомого.

– Ну, я знакома с вашим сыном всего четыре месяца, так что не очень то старым, – возразила я.

– Зато он к вам уже привязался, – усмехнулся месье Филипп, он позволил мне его называть так и далее, считая свое первое имя слишком напыщенным.

На другом берегу я заметила знакомую фигуру в плаще, с корзиной.

– Это ведь не просто сумасшедшая? – с подозрением спросила я своего собеседника.

– Это бывшая графиня, жена моего сына, она же моя убийца, – мрачно проговорил месье Филипп. – Я был ловкий дуэлянт и даже, не смотря на свой возраст, смог бы справиться с молодым противником, но мой организм бессилен перед ядом, который она добавила мне в вино.

– Это ужасно, – прошептала я. – А ваш сын об этом знал?

– Тогда нет, потом видимо стал догадываться. К счастью, у него хватило мужества и ума оборвать жизнь этой потаскухе, – месье Филипп положил руку на эфес своей старой шпаги.

– Правда, до этого, она убила еще несколько человек, но все же путь ее на Земле прервался. Ей отрубили голову, хотя перед этим у нее была возможность стать снова монахиней и каяться в грехах, но она сие отринула. Теперь она блуждает в замке и вокруг него, пугая людей впечатлительных.

Рассказчик внимательно посмотрел на меня.

– Вы очень на нее похожи, плюс пережили много горя, поэтому скорее всего ее и видите, и она на вас так влияет, – пояснил он.

– А что у нее в корзинке?

– Голова, – буркнул месье Филипп. – У нее это наказание – блуждать вечно с этой ношей.

– И она не обретет покоя?

– Ну, для обретения покоя она должна вернуться хотя бы в Ад, чтобы начать свой путь очищения, – он пожал плечами.

– Но ведь это ужасно. Ходить так , в таком виде, вспоминая свои преступления, это чудовищно, – прошептала я.

Я смотрела не отрываясь на фигуру, уже не чувствуя страха, а только жалость, не смотря на то, что она творила, ее историю рассказал месье Филипп, пока мы плыли, я не могла уже чувствовать к ней ненависть, не сейчас, понимая, что вместо шеи обрубок , что она живет лишь днем казни, переживая миг отделения главы, ощущая боль. Из моих глаз непроизвольно полились слезы, месье Филипп дал мне платок, я их промокнула.

– Мне ее жалко, – просто сказала я.

– Ну, вы кстати, можете прервать этот цикл и она более не будет смущать жителей моего замка, -задумчиво смотря на меня произнес бывший граф.

– Как? – я была удивлена.

– Отдайте ей этот платок, тут ваши чистые и невинные слезы, вы пожалели ее зная о всех прегрешениях этой женщины, внутренне вы пожелали ей добра, – пояснил мне он. – Вы единственный человек, который может видеть ее, чист и может сожалеть.

Я осторожно забрала платок из его рук, мы пристали к берегу и я выбралась на плоские, черные камни. Фигура стояла неподвижно, я шагнула к ней, она повернулась в мою сторону.

– Возьмите , – я протянула платок. – Месье Филипп сказал, что это вам поможет .

Женщина в плаще видимо колебалась, какое-то время, из корзинки раздался стон.

– Бери, что смотришь, ни я, ни мои сыновья лить по тебе слезы не будем, так что застрянешь ты тут навеки. Если честно, то мне не доставляет радость видеть тебя каждый день, в моих владениях, – крикнул месье Филипп из лодки.

Он стал расплачиваться с гребцом.

Женщина медленно подошла ко мне и взяла платок. Ее бледные пальцы схватили ткань и она быстро отошла от меня. В этот момент камни под ее ногами засветились, обвалились и фигура упала в яму из которой вырывались языки алого пламени.

– Ну, что ж , очищение началось, – пояснил месье Филипп, отводя меня от ямы.

– Ты обещал флягу с вином, – крикнул гребец.

– Раз обещал – значит дам, – месье Филипп бросил фигуре в плаще небольшую серебряную фляжку. – Самое старое и крепкое, тебе понравиться, – гребец кивнул, поймал подарок и забрался в лодку.

– Кстати , раз это река Стикс, то в лодке.. – начала я.

– Харон, – закончил мой собеседник. – Он не любит быть в центре внимания, так что пойдемте, мадемуазель.

После этих слов меня потащили за руку , за собой.

Месье Филипп уверенно шел вперед, по едва заметной тропке, он обходил сияющие в темноте обвалы, знал на какие камни можно наступать, было видно, что он здесь не в первой. Я с трудом поспевала за ним, карабкаясь и спотыкаясь, пару раз я чуть не свалилась со скалистой дорожки , но его крепкие руки успевали меня перехватывать над бездной. Впереди показался луч света, он был тонким и едва заметным, но по мере нашего приближения он расширялся, заполняя все вокруг.

– Кстати, а почему именно вы пришли за мной? – спросила я у моего спутника.

– Так, считай уже родня, – усмехнувшись произнес месье Филипп, а после он довольно резко, ничего не объясняя, толкнул меня в источник света, тот сразу поглотил все мое сознание, я полетела куда-то вниз, содрогнувшись при полете, в ожидании болезненного удара.

Действительно раздавались какие-то удары, но они не были связаны с моим телом, казалось, что они раздаются недалеко. Я услышала чьи-то громкие голоса, ругань, крики.

– Хватит! Мало того, что угробили эту чистую душу, так и еще тело не отдаете, – заорал смутно знакомый голос, после где-то продолжили ломать дерево.

– Уйдите, она будет похоронена в усыпальнице моей семьи, договор все же был подписан, – я узнала голос графа, в нем слышалась боль.

– Еще чего! Она де Бельфор и будет лежать рядом со своими родителями и братьями, а не в окружении незнакомых ей персон, к тому же я уверен, что она бы не одобрила ваш выбор, – голос дяди стал уставшим, потухшим, дерево оставили в покое.

– Собственно, господа, я понимаю ваше горе, но может дадите нам с отцом Ансельмом совершить обряд отпевания, а затем погребения, уже трое суток прошло, то, что творится сейчас не по-христиански, – вмешался голос аббата д’Эрбле.

Я ничего не понимала, рука медленно поползла к груди, по последним воспоминаниям там должна быть стрела – ее не было.

– Я против , – сказал спокойный голос месье Жаме. – Мы не можем хоронить мадемуазель, не будучи уверены в ее смерти.

– Но вы сами же сказали, что жизнь ее покинула. Свеча, зеркало – не показали наличия дыхания, – крикнул граф.

– Да, но они не всегда показывают, мне почудился довольно слабый пульс, поэтому я приказал слугам растопить хорошенько камин в комнате, где лежит мадемуазель, так вот несмотря на бледность она не посинела и не покрылась трупными пятнами, – пояснил лекарь.

–Вы проверили пульс снова? – уже спокойней спросил граф.

– Нет, но сегодня утром, до прихода месье де Бельфора, перед вашей громогласной беседой, я промокнул лоб девушке, там был пот, – пояснил месье Жаме.

– Так почему же вы молчали?! – заорал мой дядя, ключ в замке быстро повернулся, дверь сильно распахнулась, ее удар отразился в моей голове набатом, я вздрогнула от боли , которая исходила и от груди тоже, и застонала.

– Она жива, – констатировал лекарь.

Он подошел ко мне, приоткрыл пальцами мой глаз, зрачок среагировал на свет и я резко заморгала.

– О, Матерь Божья! – только и произнес мой дядя присев на кровать, в ногах у меня.

– Сударыня, вы нас слышите и понимаете? – месье Жаме нагнулся ко мне.

Я кивнула, комната виделась еще не четко, как после долго сна. Возле кровати столпилась небольшая группа людей – граф, аббат, отец Ансельм, месье Жаме и мой дядя, который теперь пребывал в моих ногах.

Я попробовала приподняться на локтях, но сил не было и я упала на подушку, на мне была белая ночная рубашка.

– А где стрела? – прошептала я.

– Вытащили, – просто ответил лекарь. – Во время этого процесса ваше дыхание практически исчезло, как и пульс. Мы уже готовы были проститься с вами, выглядели вы бледно, а тело ваше было холодным.

– Вы что нибудь помните? – спросил граф.

– Последние мои воспоминания это падение в круг камней, – мой голос звучал слабо.

– По-моему мадемуазель лучше оставить в покое, у нее нет сил, чтобы с нами общаться, – возмущенно сказал отец Ансельм. – Мы помолимся за вас, дочь моя. Небо вернуло вас к жизни, – он похлопал меня по руке.

Я же провалилась в сон.

– Ей надо отдохнуть, она жива, не бойтесь, я пришлю Мод посидеть с ней, – последнее, что я запомнила – это слова месье Жаме.

Далее меня старались не беспокоить , но месье Жаме не отходил от меня, он усиленно поил меня отварами, бульонами, разводил очередные гадкие порошки, а мне просто сильно хотелось спать. В конце второго дня Мод привела Рауля, мальчик был бледен, у него под глазами залегли черные круги, увидев меня живую он кинулся мне на шею, долго рыдал вцепившись в ночную рубашку. После он просто снял башмаки и лег рядом со мной, я запротестовала когда за ним пришел Гримо, посоветовавшись с лекарем тот оставил воспитанника графа лежать рядом. Как я узнала после, мальчик видел, что в меня выстрелили, у него случилась сильная истерика, от нервного перенапряжения он потерял сознание. Друзья графа кинулись тогда в погоню за пытавшимся убить меня людьми, но лес месье де Ла Фера они знали плохо, а Цезария и ее брат по всей видимости успели обзавестись хорошими скакунами и подготовили несколько путей отхода, тщательно изучив их заранее. Они скрылись. В это время граф был занят мною и Раулем, развязанный Гримо перенес мальчика в замок, а его хозяин доставил меня прямиком в кабинет месье Жаме. Стрелу извлекали около двух часов, я потеряла много крови, лекарь не смог нащупать мой пульс и зеркало не запотело, когда он поднес его к моим губам. Мое тело стало холодным, губы практически белыми. Решив, что неизбежное свершилось, меня перенесли в мою комнату, сняв окровавленное платье, одев в длинную ночную рубашку, которую потом должен был сменить саван, месье Жаме, однако сомневался, поэтому решил оставить меня в спальне. Подобие пульса он нащупал на вторые сутки. Отсутствие трупных пятен так же укрепили его сомнения, на третий день я вспотела. Все это время у мальчика был жар, он спрашивал всякий раз обо мне, когда приходил в себя, его старались успокоить , но он чувствуя ложь за словами подбадривания и увещеваний начинал плакать, подспудно понимая, что произошло неизбежное.

Граф в это время стал очень нервен, он буквально метался от спальни, где по мнению большинства лежал труп, до детской , где пребывал в бреду ребенок. В мою смерть поверил и месье де Ла Фер, он довольно скептически отнесся к словам месье Жаме о подобии пульса, ибо сам пытался у меня его нащупать и не смог. Хотя возможно, это произошло по простой причине – месье граф в это время искал помощь в вине, реальность для него к концу дня оказывалась страшной, поэтому ночи он проводил в своей комнате для размышлений, то громя небольшое количество посуды о стену, то молча сидел и смотрел на языки пламени, которые пожирали дрова в камине. Его друзья пытались в начале подбодрить, утешить, но потом видя нервозную реакцию хозяина замка на ситуацию просто молча составляли ему компанию , стараясь помочь делом.

Моему дяде стало плохо, после вести о моей предполагаемой гибели, граф настоял, чтобы месье де Бельфора осмотрел месье Жаме. Мой опекун остался в замке, с первого дня моего забвения. Он сидел в моей спальне и просто смотрел на меня, слезы сами собой текли по его щекам. Приезжая к себе в часовню он молился стоя на коленях, перед большим распятием, ощущая груз вины за мою погибель.

Отец Ансельм смотрел более трезво на вещи, он подготавливался к трудному, с эмоциональной стороны погребению, однако тело граф ему не выдал на второй день, отчего испугавшись, что хозяин шато Ла Фер может впасть в опасную степень отчаяния, он постарался призвать на помощь аббата д’ Эрбле, считая, что тот может повлиять на друга.

Мое возвращение к жизни было воспринято, как чудо. Для местных жителей оно обросло сразу домыслами и сплетнями. Одни уверяли, что меня вернул к жизни некий монах, чуть ли не святой во плоти, но вторые шепотом говорили про Черную Магию и быстро крестились, опасаясь, что эти самые силы обратят внимания на них. Аббат как -то обронил в разговоре с месье Жаме, что беспокоиться о здоровье своего друга, тот простоял целую ночь перед статуей Святой Марии, держа свечу в руках, после того, как я очнулась.

Увы, ранение не проходило быстро и бесследно. Я была очень слабой, не могла ходить и даже долго, полулежа сидеть. Рауль видимо боясь потерять меня снова не капризничал и не докучал, он просто мог сам стараться читать книгу, водя пальцем по строкам или же рисовать улитку, писать слова на латыни в столбик, в общем делал все, чтобы показать – мои труды над его образованием не прошли даром. Он ел в одной комнате со мной, он не оставлял меня не на минуту, только когда Мод занималась моим переодеванием его выводили. Граф тоже приходил , он просто садился в кресло и смотрел. Смотрел печально, устало, иногда подходя ко мне и беря меня за руку. Мой дядя тоже приезжал несколько раз, но вел себя более шумно, правда вскоре его визиты прекратились, у него самого начались проблемы со здоровьем и месье Жаме опасался удара, так что, теперь кроме меня и Рауля, на попечении у лекаря оказался и мой опекун. Гости графа поняв, что все обошлось, видимо чувствовали некую неловкость от ситуации и поспешили откланяться. Мое выздоровление продолжалось медленно, но верно – через пару недель видя, что мне лучше , Рауль наконец перешел в детскую. Я же могла вставать и передвигаться по комнате, с помощью Мод даже ходить на небольшие расстояния – до конца коридора, но граф и месье Жаме обычно не позволяли это проделывать часто. Каждый день хозяин замка приходил ко мне – обычно он рассказывал новости за день, которые непременно содержали информацию о состоянии здоровья дяди, после он мне обычно что-нибудь читал. Я не была против этих вечеров, ибо граф приходил чаще во второй половине дня, мне они были приятны. О том, что происходило по сторону света и тьмы я пока никому не рассказывала. Мне казалось, что мое повествование может вызвать недоумение и вопросы по поводу моего рассудка. Собственно к тому, что случилось на поляне все таки пришлось вернуться. На пятый день, после моего возвращения на грешную Землю, граф пришел с вопросами о тех, кто и почему в меня стрелял. Я поведала ему все, начиная с подслушанного разговора.

– Сударыня, ну почему же вы все мне не рассказали, тогда в Лилле?! – воскликнул он. – Вашего ранения можно было бы избежать!

Я пожала плечами, понурив голову.

– Простите, после нападения безумного монаха я обо всем забыла, – пробормотала я. – Вы их поймали?

– Увы, но нет, они заранее изучили маршрут, а мои друзья не очень хорошо ориентируются в моих угодьях, – с сожалением в голосе произнес граф. – Но вам не стоит беспокоиться, теперь вы будете под моей защитой. Отныне все прогулки, поездки в моем сопровождении и с охраной.

– Вы боитесь, что они повторят попытку?

Он кивнул, в подтверждении моих слов.

– Эти люди решительны и жестоки, вы уже имели случай в этом убедиться. Поэтому, с этого момента, я вам запрещаю выезжать куда-либо в одиночестве, либо с одним слугой.

Посмотрев на мое испуганное лицо, он улыбнулся и похлопал меня по руке.

– Уверяю, что теперь они к вам не подступятся, я сделаю для этого все возможное , – постарался успокоить меня мой собеседник.

После мы не возвращались к этому разговору, меня старались отвлечь от неприятных воспоминаний. В один из наших совместных вечеров, граф пришел ко мне с книгой и с корзинкой рукоделия, которую он поставил передо мной.

Я удивленно посмотрела на его ношу, не дожидаясь разрешения стала рассматривать ее содержимое.

– Для чего это? – я вытащила несколько мотков шелковых ниток красного и синего цвета.

– Я думал, что вы сразу распознаете сие предметы – это нитки, несколько лент...

– Нет, нет, я знаю, как они называются и как ими пользуются, но зачем вы мне сие принесли?

– Ну, это же очевидно, чтобы вы занялись тем, чем обычно занимаются благородные девицы из порядочных семей – рукоделием. Там на дне есть рисунок для вышивки, еще от моей сестры остался, – усмехнувшись пояснил граф.

Я побледнела, а затем покраснела.

– Я плохо вышиваю, да и вообще рукоделием редко занималась, – сконфужено прошептала я.

– У вас будет шанс наверстать упущенное. Эта корзинка теперь ваша, приступайте к работе, а потом покажите мне результат.

Хозяин замка сел в кресло, в то время, как я пыталась распутать нити и вдеть одну из них в иголку.

– Сегодня у нас для чтения Шекспир, – мне показали книгу. – “Двенадцатая ночь или Что угодно?”

Я вытащила со дна корзинки салфетку небесно-голубого цвета, на которой кто-то обозначил графитной палочкой узоры в виде красивых цветов, начал даже расшивать, но свою работу оставил. Взяв неуверенно иглу я попыталась идти по контурам, которые были видны слабо, но все же угадывались. Граф стал читать мне пьесу, зная прекрасно английский он переводил мне ее по ходу, с листа, правда не всегда попадая в рифму и тогда читая выдержку из оригинала. Книга была довольно интересной, с прекрасным юмором и сюжетом. Так, что я забыла про вышивку и просто слушала чтение.

– Кстати, как вы относитесь к действиям главной героини – ее переодеваниям в мужское платье? – полюбопытствовал месье де Ла Фер.

– Это великолепный план, пойти на это ради любви , это же какое чувство надо испытывать! – прошептала я.

– Вы так бы смогли поступить?– чтец испытующе посмотрел на меня.

– Ну, ради большой любви, то наверное да, к тому же в ее действиях не было ничего плохого, – я пожала плечами.

– То есть, показывать всем свои ноги и иные части тела, которые нормальная девица скрывает под юбками вы считаете уместным?

– Нет конечно, но....но... это так романтично, – я не нашлась более, что ответить, а граф хмыкнув сказал:

– Я лично не советую так вести при мне.

– Но, вы же сами переодевали меня в мужское платье! – возмущенно произнесла я.

– То было наказание, а не предложение поведения, – возразил хозяин замка. – Что вы сделали с нитями? – он указал на мое рукоделие.

Я нервничала и непроизвольно завязывала узелки на них, отчего на салфетке у меня появилось цветное гнездо.

– Видимо это не мое, – я быстро положила вышивание назад, в корзинку.

– Ваше, ваше, я поговорю с Мод, чтобы она с вами сидела и занималась этим занятием, около часа в день, – возразил граф.

– Хорошо, – вздохнула я, в конце концов мне нужно было себя чем-то занять.

– Может вы мне лучше принесете что-нибудь почитать, на ваш вкус? – попросила я.

– Вам неприятно слушать мой голос? – вопросил меня месье де Ла Фер.

– Нет, что вы, но просто вы приходите по вечерам, мне же хотелось читать и днем, – просто объяснила я.

На следующий день мне принесли Лопе де Вега, на испанском. Каждый день меня посещал Рауль, которому я часто читала отрывки оттуда. Я читала ему комедию “Собака садовника”, правда пропуская пикантные моменты, которые мне казалось ребенку не нужны.

– Не понимаю, если графиня любила Теодоро , то почему прогнала? – спросил мальчик.

– Наверное пыталась забыть, – предположила я.

– А по-моему она просто жадной была и его на самом деле не любила, – вынес вердикт мой слушатель. – Взрослые любят такие странные книги, – добавил он.

Спустя еще неделю я могла спускаться вниз и гулять по замку, меня неизменно сопровождала Мод, Гримо и Рауль. Когда мы прогуливались по оранжереи к нам спустился граф, он был довольно мрачен. Оказалось, что в одном из его поместий, в Берри, произошел пожар , он вынужден туда отбыть, дабы оценить ущерб, дать соответствующие распоряжения по восстановлению.

– Прошу вас, следуйте моим советам, помните о безопасности, – наставлял он меня перед отъездом.

Увы, долго следовать указаниям месье де Ла Фер я не смогла. Спустя три дня приехал Жиль из поместья дяди – у моего опекуна случился удар.

– Все произошло, когда граф сидел за завтраком, он побледнел и повалился вдруг на стол, месье Терри со слугами смог его перенести наверх, меня послали за месье Жаме и вами, – быстро затараторил слуга, однако я уже не слушала его , выбегая из холла, зовя Мод, лекаря и ища свою накидку.

Я вскоре прибыла в поместье, отправив впереди себя врача. Состояние моего дяди было критичным, но месье Жаме пообещал сделать все, что в его силах. Граф де Бельфор лежал в своей спальне недвижимый, бледный и практически ничего не говорящий. Месье Терри написал моим кузинам и сыну графа – Шарлю, где подчеркивал критичность состояния их отца, опасаясь, что они могут не застать его при жизни. Моя родня приехала спустя четырнадцать дней, а до этого я металась по поместью, не находя себе места. Рауль меня не тревожил , мальчику передали причину моего отсутствия, я была поглощена болезнью дяди. Часами просиживала возле его постели, пытаясь, когда он в сознании был, говорить с ним, но месье Жаме, теперь часто посещающий нас, выговорил мне, что я утомляю больного, так что мне приходилось страдать в другом месте и молиться. Родственники прибыли довольно поспешно, месье Терри озвучил им мнение лекаря, по поводу скорой кончины их отца, было похоже, что она не за горами. Шарль был больше молчалив, бледен, он практически не общался со мной, проводя время либо подле кровати графа де Бельфора или же в его кабинете. Я стала понимать, что виконт начинает принимать дела, уже свыкшийся со скорой кончиной родителя. Его супруга Камилла была тихой, незаметной, она подобно тени бродила по дому, все время молча и кутаясь в шаль. Разговор с ней у меня не шел, ибо она отвечала кратко, шепча себе под нос, а после удалялась обычно в часовню молиться о месье де Бельфоре или же в свою комнату, читать молитвенник. Маргарита, моя старшая кузина, была довольно властной, резкой и сразу утвердила в поместье свои права. Она критиковала слуг, покрикивая на них, довольно резко говорила с управляющим, после чего он более не сидел за одним столом с нами. С ней приехала ее старшая дочь – десятилетняя Корнелия. Это была довольно полная девочка, которая взяла у своей матери темные волосы, наглый характер, а от отца серые глаза и курносый нос. Корнелия так же начала пробовать свои капризы на слугах, в том числе и на Мод, вызвав молчаливое раздражение у последней. Кузина Беатрис была тем человеком, с кем приятно было мне общаться, она всегда говорила мне добрые вещи, голос ее звучал спокойно, но увы, ее здравые советы и человеческое отношение не воспринимались остальными моими сородичами. Этот значимый разговор произошел в один из вечеров, когда мы сидели за ужином, Корнелия была отправлена на вверх, дабы не мешать серьезным обсуждениям. Пытливые взгляды моих родственников были устремлены на меня, я чувствовала, что и разговор пойдет о моей персоне, что-то подсказывало, что радостным он не будет.

– Дорогая, скоро у нас случится большое горе, учитывая состояние отца, поэтому пока еще душевные силы позволяют нам активно действовать, мы решили определиться с вашим будущем, – начал Шарль, когда закончили ужин. – Несколько месяцев назад, мой отец написал мне о странном договоре с графом де Ла Фер. Он рассказывал, что попал от него в финансовую зависимость и в качестве оплаты, вы занялись воспитанием его подопечного. Это правда?

– Да, Рауль милый ребенок и мне это было не в тягость, – я пожала плечами.

– Дорогая кузина, только вы с вашей наивностью, могли это принять. Быть гувернанткой у какого-то подкидыша, а еще хуже бастарда, это знаете ли оскорбление для нашего титула, – фыркнула кузина Маргарита, но Шарль поднял руку, призывая ее помолчать.

– Но если бы только занятиями все ограничивалось. До меня дошли слухи, как я приехал в поместье, о том, что вы близки с графом. Причем это не досужие разговоры черни, кои я игнорирую, а мне в письмах об этом упомянули несколько моих друзей – честных дворян, в чьей репутации я не сомневаюсь, – продолжил кузен поджав губы. – Возможно отец не мог воспрепятствовать этому, возможно не знал и доверял вашему отсутствию опыта и благородству своего соседа, но ситуация сложилась очень проблемной – ваша репутация пострадала, теперь даже ваша компания может нанести вред другим членам нашей семьи, – был вынесен холодно вердикт.

Я сначала побледнела, а потом покраснела.

– Если мое пребывание здесь нежелательно, то тогда я вернусь в свой замок, – ответила я опустив глаза.

– Чтобы свободно предаваться греху? Мы уже увидели вашу природу, дорогая, – отчеканила на это Маргарита, ее глаза зло блеснули.

– Вы не думаете о своей репутации, но о нас вы подумали? Вы пятнаете этим позором и нас тоже, вступая в порочную связь, с этим человеком , – бросила она мне обвинение.

– Вы ошибаетесь, меня связывают с месье де Ла Фер только договор и воспитание мальчика, – попыталась я оправдаться.

– Вы жили в его замке, вы принимали с ним гостей, он выказывал к вам интерес и внимание, поле этого вашим словам никто не поверит, – подвел черту Шарль.

– Поэтому, мы пришли к определенному выводу и решению. Вы недостаточно богаты, по приданому, так, что деньги не могут отвлечь от этой скандальной ситуации жениха, в столице вы навряд ли будете пользоваться интересом, как невеста, а если наведут справки о вас, то ославитесь и на всю столицу, поэтому мы пришли только к одному – отправить вас в монастырь. Ваше приданное позволяет вам там поселиться, – вынесла вердикт Маргарита.

– Подождите, но я не хочу принимать постриг, я не хочу в монастырь, – на мои глаза навернулись слезы.

– Кузина, все уже решено, мы уже выбрали один, в Эльзасе, он довольно приличный, там красиво и тихо, я уверен, что вы обретете там душевное спокойствие, – Шарль встал, давая понять , что разговор окончен. – Я написал пару дней назад матери-настоятельнице, уверен, что она будет рада новой сестре.

– О , нет, – прошептала я чувствуя, как земля уходит из под ног, я потеряла сознание упав возле стола.

После я дурно себя чувствовала, больше плакала и лежала в своей комнате без сил, сестра Беатрис пыталась меня утешить, говоря, что в монастыре не так уж и плохо, и что она верить в мою честность. По поводу меня Шарль долго спорил с Маргаритой, но та находила довольно веские доводы, как то мое содержание , после всего, или же тень от моих поступков на его семье. Меня более из дома не выпускали и не оставляли в одиночестве, хотя ночью мне удалось, сидя под лунным светом, написать письмо графу. Мод смогла его передать месье Терри, с просьбой отослать хозяину соседнего замка. В письме я указала название монастыря, куда меня отправляют – Сент-Одиль. Там же я попрощалась с ним, написав, что наша встреча была случайной, а расставание внезапным. Мод заверила, что управляющий поклялся его передать. Через неделю пришел ответ от матери-настоятельницы, меня готовы были принять, размер приданного устраивал, поэтому через пару суток экипаж был заложен, немногие мои вещи были взяты, со мной отпустили Мод, сопроводить до монастыря, а затем ей надлежало вернуться в поместье. Перед отъездом месье Жаме было отказано от нашего дома, Шарль заявил, что лечение слишком затратно, для обреченного больного, хотя счет ему никто не выставлял. Когда я уезжала, в трясущемся экипаже, в сопровождении Маргариты , Мод и нескольких слуг, которые сопровождали нас, то чувствовала себя словно у меня вынули сердце и растерзали его. Пошел сильный дождь и он помешал мне даже запечатлеть в памяти замок, где жили люди, которые по-своему заботились обо мне, а близкая смерть дяди казалась стала последней каплей в череде этих ужасных событий. Во мне что-то надломилось, я отстранилась от всего происходящего, сожалея о том, что не пересекла Стикс и не осталась с Луи. Я стала мечтать о смерти.

====== Глава 12. Монастырь ======

Аббатство Мон-Сент-Одиль располагалось и правда в живописном месте – рядом были горы, лес и бурная река. Хотя мне пришло на ум, что удаленность обители более привлекла мою родню, чем красивые виды. Монастырь святой Одилии, где мне надлежало провести остаток жизни пользоваться хорошей славой в Эльзасе, почитанием, однако, конечно не мог сравниться по пожертвованиям например с монастырем Святой Женевьевы, возле столицы Франции. О том, как там тихо, мирно и будет мне прекрасно кузина Маргарита долго говорила, пока мы тряслись в экипаже. Я же не обращала внимание на ее слова, в начале, когда мы только начали наш путь, мне казалось, что сейчас прискачет граф со слугами, они повернут нас назад, по крайне мере он просто меня увезет с Мод или же дядя придет в себя, узнает о моей судьбе и потребует моего возврата. Но ничего не происходило. Никто нам не мешал мчаться по ухабам и рытвинам, навстречу моему монашескому будущему. С каждым днем я все более четко осознавала, что скоро конец и возврата уже не будет, так ощущается, когда летишь на лошади в сторону пропасти, ты ее видишь, понимаешь, что кончина близка, но как бы за уздечку ни дергал – коня не остановишь. Мои слезы уже не лились из глаз так часто, их просто уже практически не было, только сейчас я понимала, что граф пытался выразить некие чувства по отношению ко мне, его забота могла так же быть продиктована и эгоизмом и иными выражениями эмоций, но все же эта была забота, пусть подобие, но чувства сии были все направлены на мою защиту. Смотря на Маргариту я видела раздражение, высокомерие и полнейшие равнодушие к моему будущему. Если бы было возможно, то кузина наверное завела бы меня в лес, где оставила бы, привязав к ели. Вот только общество могло не понять таких родственных отношений, так что монастырь был прекрасной заменой. Мод подъезжая к месту назначения совсем расстроилась, она стала часто плакать, гладить меня по волосам и целовать локоны, осознавая, что через несколько дней они исчезнут, как и я . О да, я растворюсь в фимиаме ладана, но зато появиться новая сестра – печальная, убитая горем и предательством родных людей, которая возможно не проживет долго. И тем не менее , сквозь мои мрачные думы проходили, словно лучи слабого морозного Солнца воспоминания о графе де Ла Фер.

Его лицо, прикосновения, тот поцелуй, в ночи и под винными парами, то как он держал меня в своих руках – эти воспоминания тревожили мне душу более – ярко и болезненно они всплывали в моей голове. Болезненны они были от того, что мы разлучены навсегда, я не могла понять свои чувства к нему, мне было приятно его присутствие, его колкость, даже его причуды с веревкой или сцена в библиотеке казались мне просто странными приключениями, в то время, как постриг представлялся бездонной ямой, куда я должна добровольно прыгнуть. Однако, от долгих мыслей о нем, приходило странное состояние, которое заставляло мое сердце чаще биться, я шептала тогда молитву, ощущая потом не успокоение, а привкус обиды, что он возможно забыл уже меня или посчитал мое затворение в монастырь малозначимым для него делом.