Текст книги "Мед.ведь.ма (СИ)"

Автор книги: AlmaZa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 49 страниц)

– Мы тоже в буддийском монастыре воспитывались и вроде как воины-монахи, что ж теперь? – возмутился Сахар, замолкнув на том моменте, когда мимо нас пошла экскурсионная толпа под предводительством гида. Переждав их, как пронёсшуюся электричку на станции, потому что всё равно не перекричать шум от неё, Ви вновь промолвил:

– А то теперь, что золотым тоже нельзя заводить отношения с девушками и жениться!

– Отношения и жениться не совсем то, что я подразумевал под «развлекаться», – уточнил Шуга, не стыдясь.

– Если золотым этого нельзя, – не смогла промолчать я. – То как же мои мама и папа?

– Твой отец нарушил устав, в общем-то, – объяснил Чонгук. Я хотела принять это близко к сердцу, оправдываясь за отца-клятвопреступника, но он поспешил добавить: – За это из золотых теперь не выгоняют. Он не один такой. Его друг, наш учитель Хан, тоже женат, и у него двое детей. Просто… нам объясняют, по ходу обучения, что заводить семью не надо, потому что она становится помехой, она мешает выполнению долга, и если кто-то всё-таки пренебрегает учением, то ему же самому становится тяжелее. Будда говорил: «Человек, привязанный к жене и жилищу, более несвободен, чем заключённый в тюрьме. Заключённый в тюрьме имеет надежду на освобождение, но жена и дети не дают ему думать о расставании с ними». Поэтому создание своей семьи считается двойной несвободой. От неё не хочется освободиться, она кажется приятным и необходимым дополнением к жизни, но она ограничивает не меньше, чем кандалы, сковывая по рукам и ногам воина, на чьих плечах ответственность за сотни, тысячи других. Вот почему золотым лучше не идти против слов мастеров. Ещё век назад среди нас существовал запрет, нарушение которого каралось, но теперь это только предписание, и каждому предоставляется возможность выбора, чтобы думали сами.

– А ещё Будда сказал: «Среди привязанностей и страстей нет более сильной, чем похоть. Страсть похоти по своей мощи не имеет аналогов в мире. И хорошо, что она одна такая. Если бы имелась вторая подобная ей, то среди людей под всем небом не нашлось бы того, кто смог бы следовать Пути*****», – процитировал Шуга, подставляя лицо солнышку и зажмуриваясь.

– В тебя Рэпмон вселился? – покосился на него Чонгук.

– Не. Навеяло. Я вообще считаю, что любовь к еде не слабее похоти. А те, кто любят деньги? Алчность ещё хуже, хотя этих людей я вообще не понимаю, которые, чтобы заработать побольше, отказываются от личной жизни и не успевают правильно питаться. А потом больные, одинокие, и богатые. Фу ты ну ты!

– Разве ты до Лога не хотел сделать карьеру? Или теперь сам себя не понимаешь? – усмехнулся Ви.

– Так я для чего её хотел сделать? Чтоб было, что есть, и чтоб на меня девчонки обращали внимание.

– Здоровые потребности, – улыбнулся Гук.

– А ты к чему стремишься? – спросила я его. Должны же быть какие-то желания у человека, который пытается делать мир лучше и борется с преступниками?

– Я? – казалось, он удивился, что я задала ему вопрос. Или не привык говорить о себе. Чонгук пожал плечами. – Мои стремления совпадают с тем, чего ждёт от золотых их предназначение. Я хочу, чтобы люди стали лучше, чтобы не было плохих людей, чтобы можно было жить без страха и без проблем. Может, это и не достижимо уже, но должна же быть цель? Красивая мечта. Мне для себя ничего не нужно… А впрочем, разве мир, идеальный, если бы его получилось создать, не стал бы и моим домом тоже? Да, наверное, я делаю это и для себя. Так нас учили: следи за собой, держи свою жизнь в порядке, и тогда никому не создашь трудностей, и никому не придётся заботиться о тебе.

– Если опять в бочину не пырнут, – напомнил Шуга, ткнув его в бок, который я перевязала во время нашего знакомства. – Твоя жизнь в тот момент явно была не в порядке.

– Случаются промашки, – отмахнулся Чонгук.

– Я не хочу, чтобы такое повторилось бы, – опасливо посмотрела я на ребят и, не выдержав, взяла Гука за руку. – Пожалуйста, береги себя! – Он успокаивающе похлопал по моей ладони, как бы говоря, что ничего не случится. Я взяла себя в руки, отпустив его. – А я… я если что о тебе позабочусь, я умею лечить. Но лучше всё-таки будь целым.

– Точно, ты же медсестра, – щелкнул пальцами Шуга, забыв о том, где они меня нашли и откуда забрали. Ну, и больничный опыт тоже не лишний, но в большей степени я умела лечить и исцелять благодаря тому, чему меня учила бабушка. От неё я набралась знаний куда уж полезнее, чем в терапевтических учебниках.

– Ну что, идём дальше? – поднялся Ви, вытерев руки салфеткой и выкинув её в урну. Я тоже встала.

– А где мы будем ночевать сегодня? Если горы кончились.

– Сегодня мы будем ночевать в монастыре Шаолинь, – подмигнул мне Чонгук, видя, в какой восторг привела меня эта фраза. О Шаолине я видела несколько фильмов, об этом месте нельзя было не знать и не слышать! – Если доберемся без каких-либо задержек. Впрочем, тут недалеко. К ужину будем, – с нажимом на слово «ужин» взглянул он на Шугу.

– В том самом монастыре, где знают секреты самых мощных боевых искусств?! – разве что не хлопнула я в ладони.

– Слухи о Шаолине несколько преувеличены, – присмирил мои эмоции Чонгук. – Шаолиньская школа вовсе не самая лучшая, и даже далеко не лучшая. Она всего лишь самая известная. После Второй Мировой Войны монастырь пришёл в упадок, и ему нужна была популярность, чтобы восстановиться и получить дотации. Там осталось около десяти монахов, которые толком и не знали боевых искусств, но им нужны были ученики, прихожане и те, кто был готов делать пожертвования. Так рождаются легенды. – Мы замедлились, идя по тенистой аллее, чтобы отдохнуть от солнца. – Шаолинь набрал обороты в восьмидесятых годах прошлого века, после успехов кинематографа, и многие настоящие, тайные школы даже рады, что всё внимание оттянуто к нему, что досужие американцы и европейцы не лезут искать что-то ещё. Истинные учения остаются в тени. В Шаолине же, который когда-то был действительно великим, теперь есть свой отдел маркетинга, арт-менеджеры и веб-дизайнеры, ученикам разрешают пользоваться мобильными и сидеть в интернете, а большинство из них борется за место в выездной группе – что-то вроде театрального боевого кружка, который ездит с выступлениями по разным странам. У них есть имя, которое приносит миллионные доходы за счет открытия филиалов школ Шаолинь на других материках, продажи именной продукции, инвестиций в недвижимость.

– Так что же, Шаолинь совсем никчемное место? – разочаровано опустила я уголки губ.

– Ну почему же? – расплылся Шуга, потягиваясь в светло-бирюзовой футболке с надписью «рафинированный» белым ровным шрифтом. Как он объяснил мне в поезде, это означало, что он идёт по пути духовного просветления, то есть очищается, в чем и заключается процедура рафинирования, применительно к сахару. По его интерпретации надпись фактически означала «просветленный». – Там красиво!

До ближайшего к Шаолиню города мы, действительно, доехали быстро. Но Чонгук сказал, что от него до монастыря около двенадцати-тринадцати километров, и лучше бы нам основную часть проделать пешком. После гостеприимства Шэньси я совсем забыла, что не на бал меня везут, и опекать, окружая меня тепличными условиями, никто не будет, так что снова возвращались испытания. Ещё было светло, день, и дорога не обещала быть совсем невыносимой, разве что по-прежнему припекало солнце, и путь стелился вверх. По лицу Шуги я видела, что не одну меня подобная перспектива приводит в расстройство. Ви предложил понести мой рюкзак.

– Да нет, я пока не устала, спасибо.

– Но если что – говори. – Я кивнула, и пошла за Чонгуком, как всегда идущим впереди. Мы договорились, что если будет ехать в нужном направлении какой-нибудь транспорт, в который уместимся все вчетвером, то попытаемся его тормознуть. Но время было уже неудачным, туристы и приезжие к вечеру уехали, а местные нечасто мотались в Шаолинь. Кое-что подходящее появилось, только когда десять километров были пройдены. Небольшой пикап с двумя мужчинами, старым и зрелым (похоже, отец и сын, ехавшие навестить какого-то своего отпрыска, ставшего адептом), подобрали нас и доставили до конца. Вытряхнувшись из салона, в котором было не менее жарко, чем на улице, потому что в старой машине не работал кондиционер, наш квартет пошёл по финишной прямой – крутой лестнице вверх. Там, вдали, виднелись ворота. Первые, за которые ещё пускали туристов и паломников. Потом, как предупредил Чонгук, будут ещё одни, и переступить их порог задача посложнее. Добравшись до ровной площадки, запыхавшись, я грохнула свою сумку на вымощенную плиткой землю и согнулась пополам, пока трое моих спутников осматривались. Высота ещё не полторы тысячи метров, мы всего лишь на подступах к вершинам Суншань – горы, на которой раскинулся монастырь. Воздух посвежел, небо потемнело. Никаких любопытствующих и праздных зевак не осталось, мы были единственными (если не считать нескольких мальчишек разного возраста в серых халатах, и обритых) в небольшом дворике, с которого в разные стороны уводили другие лестницы, тропинки, открывался вид в три стороны на другие возвышенности, обрывы и внушающие трепет вертикальные утёсы.

– Ну, как тебе? – встав в позу иероглифа «середина», с руками в бока, вдохнул полную грудь Шуга.

– Ты… был… прав, – с запинками восстановила я дыхание. – Красиво.

– Если тебе тут нравится, – он наклонился ко мне, чтобы голос его не улетел никуда мимо, – то и от Тигриного лога будешь в восторге. Там не жизнь – песня! Правда, забраться чуточку сложнее. – По одной из лестниц, ведущих куда-то западнее, к зеленым, всё менее различимым от опускающихся сумерек зарослям, спускался монах.

– Я поговорю с ним, – взял это на себя Чонгук и, дав нам передышку, пошёл к налысо обритому буддисту. Я села на корточки, как это уже сделал Ви. Шуга присоединился.

– Вон там тренировочный лагерь, – указал он на низкие длинные постройки. – Сюда принимают даже совсем мелких, и они учатся до восемнадцати лет, после чего должны решить, останутся навсегда или уйдут. В год, бывает, полсотни новобранцев, условия армейские, сами убирают, стирают, готовят, при этом учатся, в общем, как во всех буддийских монастырях. – Сахарный, с характерным для него прищуром, обозрел по периметру всё вокруг, пока Чонгук продолжал толковать о чем-то с монахом. – Тренируются тут, правда, четыре часа утром, да два днём, а после обеда уже отдыхают.

– А многие хотят остаться навсегда? – поинтересовалась я.

– А то! Сюда же идут очень хорошие спонсорские деньги. Остался – считай жизнь обеспечена, а учитывая конкуренцию в Китае из-за переизбытка населения, найти стабильное место, где всегда накормят – это круто. Но не каждого в Шаолине оставляют, для этого нужно по-настоящему постараться, иначе обратно, вниз. А внизу, в Дэнфене, обычные школы боевых искусств, где учится около тридцати тысяч студентов. – Шуга, хоть и выглядел безалаберным и иногда глуповатым, в такие минуты показывал свои истинные мозги, их способность держать всю необходимую информацию о соперниках, противниках, или тех, за кем стоит приглядывать. – А из обычных школ не так много путей: в учителя же боевых искусств, в актёры и каскадеры, которых, как и первых, уже полным-полно, или же в бандиты и телохранители. Естественно, среди последних свободных мест всегда хватает. Так что этот мирный монастырь является одним из главных поставщиков беспринципных типов для криминальной сферы, которые, уходя отсюда, умеют неплохо драться. Разве может кто-нибудь в восемнадцать лет быть уже достаточно зрелым и осознавшим принципы, чтобы выбрать верный путь, если сюда его не взяли? Не думаю. – Чонгук отделился от монаха, оставшегося стоять там, где они и беседовали, и вернулся к нам.

– Нас пустят переночевать, – сообщил он и Шуга вытянул шею, как бы подталкивая его к продолжению поехавшими по лбу вверх бровями. – Да, и накормят, – успокоил его друг. Парень удовлетворенно улыбнулся. – Только… нас поместят отдельно. – Гук посмотрел на меня, поэтому я сразу же поднялась, не очень обрадованная такой перспективой. – Видите ли, тут есть два главных закона: монах не борется с монахом и монах никогда не нападает первым. Само собой, исключительно на монаха. Я напомнил им, что мы относимся к монашествующему обществу, чтобы обезопасить себя, как обычно, но монастырь-то мужской. Элию не пустят во внутренние гостевые комнаты, а во внешнем «странноприимном доме» осталась всего одна спальня. Кто-то из нас останется с ней, а двое пойдут внутрь. – Я сразу же схватила за руку Ви, поднимая его. Если мне придётся делить с кем-то спальню, да ещё наедине, естественно, что это будет только мой бесполый дух, не с молодыми людьми же я буду ночевать?

– Я останусь с Ви, – сделала я выбор вслух, который, думалось мне, не подлежал обсуждению.

– А почему опять я? – забрал у меня осторожно руку Ви. Шуга и Чонгук посмотрели на него с легким удивлением. – Я давно не был в Шаолине, я хочу посмотреть на него… сходить, поклониться Дамо******!

– Ви, ты чего? – изумилась и я. Придвинувшись к нему, я пальцем попросила его чуть склонить голову, чтобы я могла шепнуть ему на ухо: – Я не могу ночевать с одним из них, они же парни. Я стесняюсь. – Зардевшись и подумав немного, мой дух замолчал и, кивком дав согласие, перестал спорить.

– Отлично! – обрадовался Шуга, потерев ладони. На площадке стали зажигаться фонари. Чонгук пошёл к монаху, чтобы сообщить, что мы разобрались, кто где будет спать. Я потрепала Ви за рукав в области локтя, желая вывести его из заоблачного состояния, в котором он находился с самого подъёма. Он притянуто мне улыбнулся, и в этой улыбке я увидела, помимо напряжения, какую-то загнанность и тревогу.

– Что с тобой? – негромко спросила я.

– Ничего. Ничего, всё нормально. – Правой рукой он похлопал себя по карманам, озираясь по сторонам. – Ты иди, а я попозже подойду, мне надо в туалет. – Приняв это, как должное, я развернулась к зовущему меня молодому монаху, подошедшему, чтобы проводить в выделенную комнату, но запоздало осознала, что дух пошёл в туалет. Разве духи пользуются им? Впрочем, раз он ел, то, наверное, и туалет ему нужен… а женский или мужской? Нет, правда, как… как у него там всё работает? По внешности-то он парень, и ему нужно идти в мужской, чтобы никого не смутить, но… физиологически, по факту… как он это делает? Надо, обязательно надо спросить у него об этом, когда он вернётся.

Чонгук и Шуга свернули в другую калитку, провожаемые старшим буддистом, а я, мимо закрытых сувенирных лавок, поглядывая на торчащие из-за монастырской стены макушки пагод, пошаркала за своим проводником.

Примечания:

* левополые – китайское понятие, синонимичное европейскому «варвары». В Европе слово пошло из Античности, от слова «барба», борода, т. е. все, кто не брились – были дикарями. В Китае же коренное население носило одежду (халаты, платья, рубашки), запахивая правую полу поверх левой, в то время как все окружающие народности (монголы, тибетцы, тунгусы, тюрки и пр.) верхней запахивали левую полу. По этому признаку китайцы определяли своих «варваров»

**Чжулун – мифический китайский дракон, держащий свечу, чтобы разгонять мрак. Считается, что от его дыхания зависит погода, а от того, закрыты или открыты его глаза – наступает день или ночь

*** Кашьяпа Матанга – настоящее имя. Шэ Мотен – китайское наименование

**** Дхармаратна – настоящее имя. Чжу Фалань – китайское наименование

***** имеется в виду самому учению, отказ от страстей и стремление к нирване

****** Дамо – основатель чань(дзен) – буддизма, основоположник учения шаолиньской школы, святой, медитировавший в этих местах

Перевод буддийских сутр с китайского А.В. Чебунина (в других переводах они могут звучать иначе и даже нести несколько другой смысл)

Уйдя из Шаолиня

Устроившись аскетически скромно, Шуга и Чонгук поужинали постной ячменной похлебкой с цампой и запили это всё чаем с женьшенем, после чего младший ушёл на тренировочный двор, размяться со старшими и лучшими учениками Шаолиня. Здесь они не говорили, что являются золотыми, представлялись просто представителями корейских школ боевых искусств, противопоставляя тхэквондо кунг-фу и, поскольку Чонгука здесь уже видели не первый раз, и знали, как очень талантливого молодого воина, никогда не отказывали ему в ночлеге и дружеском бое для проверки умений. Золотые не доверяли шаолиньской любви к деньгам. Если они раскрывали свои секреты и знания для всего мира, ведясь на прибыль, если они готовы были быть хоть артистами для развлечения, лишь бы жить припеваючи, кто может гарантировать, что их не купит Дзи-си или Дракон? Вместе с теми тридцатью тысячами студентов, что представляют собой настоящую армию. И тогда, какими бы не были золотые могучими и ловкими, их просто сотрут и уничтожат, задавив количеством.

Чонгук вернулся спустя час, тряся мокрыми волосами. После разминки и несерьёзного сражения, он ополоснулся холодной водой и только тогда пришёл ложиться спать.

– Ну как, всех победил? – не спал ещё Шуга.

– Кроме одного, – он поймал удивленный взгляд друга. – Устал под конец и не стал напрягаться, поддался. Пусть уж не думают, что я совсем непобедимый, а то заподозрят что-то неладное.

– Ой-ой, непобедимый, – шутя, закатил глаза Сахарный. – Хосок тебя с легкостью в морской узел скручивает.

– То Хосок, – забрался в постель Чонгук, раздевшись. – И Чимин, и Сандо… но они же золотые, это ясно.

– Эх, может зря я не прикладывал усилий особых? Из наших вояк я теперь разве что не слабое звено.

– Да брось, ты неплохо дерешься.

– Неплохо – да, но по сравнению с вами… – Шуга вспомнил какое-то отдаленное прошлое. – Но тогда нужны были люди, в Сеуле не хватало наших ребят для борьбы с преступностью, и я вызвался добровольцем, из-за чего раньше покинул Лог. Хотя не могу сказать, что сильно жалею. Только вот по той причине, что практики не хватает в мастерстве.

– Ты знал, что не очень готов, и всё равно, рискуя собой, ушёл. Другим не хватило смелости, или они не хотели покидать монастырь, ведь там жилось так спокойно. Ты крутой, Юнги, – заверил младший, заложив руки под голову.

– Ага, такой крутой, как подъём на эту гору – с меня только покатываться. – Чонгук не стал спорить, он знал, что Шугу, если он вбил себе что-то в голову на какое-то время, не разубедить. Он упрямый и твердолобый порой. Обделённость и юношеская неуверенность, перебродив, осела в нём парочкой комплексов, которые изредка прорывались наружу, но чаще Шуга успешно душил и застилал их юмором, оптимизмом и «забиванием хрена», как он выражался, на всё угнетающее.

– Может, с Элией мне стоило остаться? – перевел разговор Чонгук. Юнги на него хитровато покосился в темноте.

– Чего это?

– Я дерусь лучше. Если что, я защищу её надежнее, чем Тэхён.

– Только в этом дело? А, может, тебе девочка понравилась? – въедливо поинтересовался Шуга.

– Что? – вполне искренне изумился парень, никогда не прислушиваясь к своим личным чувствам и эмоциям. Он мог их испытывать, но не культивировать, на уме всегда были задачи золотых, планирование и просчеты дальнейших действий. – Да нет, как можно? Нам же её спасти надо, охранять. Она центр важного задания, которое никак нельзя провалить, к тому же, не умеющая за себя постоять. Было бы непристойно разглядывать Элию, пользуясь её неведением. Я и не смотрю на неё как-то… не так, как следует.

– Да? А я сразу приценился, но, к счастью, она меня не привлекла. Страшненькая.

– Шуга, ну нельзя ж так, – укорил его Чонгук.

– А что такого? Это моё мнение, я ж не ей его говорю. Нет, ну она в моём понимании страшненькая, другим может, и нет. Я люблю посочнее, грудь там, попа… И сама по себе что б была такая, зажигалка, а не вобла…

– Тихо! – шикнул на него младший, что-то заметив в ночном беззвучии. Дёрнувшись к рюкзаку и выхватив из него в момент нунчаки, Чонгук уже подскочил было на ноги, но щелкнуло что-то, и зажглась свеча в ногах матрасов молодых людей. Шуга тоже подпрыгнул, однако через секунду они опознали юношу в костюме монаха Шаолиня.

– Джонхан, твою мать! – схватился Сахарный за сердце. – Ебыча тебе прописать за такое.

– Не ругайся в святом месте, – отчитал его паренек лет шестнадцати.

– Тебя никто не видел? – спросил Чонгук. Ему покачали в ответ головой.

– Отец в совершенстве обучил меня технике Крадущейся тени, иначе я бы тут и недели не выжил.

– Вот уж правда, я тебя почувствовал, когда ты уже был в нашей комнате, – дивясь собственной невнимательности, признал Чонгук. – Ты опасный, Джонхан.

– Пока нет, – улыбнулся тот. – В стремлении уметь быть невидимым, я толком не научился драться.

– С такой внезапностью тебе оно к черту не сдалось, – заметил Шуга.

– Ладно, ближе к делу, – пришёл в себя Чонгук, выяснивший, что перед ними их же лазутчик, уже пять лет живущий в Шаолине. Отправляя своего сына, которому тогда было двенадцать лет, в чужую школу, за тридевять земель, мастер Хан рисковал очень сильно. Не только тем, что мальчика разоблачат, и он лишится сына, но и тем, что Джонхан, ещё не окрепший в учении и не закрепивший воспитание золотого, переметнётся на сторону врагов, и тогда он всё равно потеряет сына. Но Джонхан уже почти повзрослел, не меняя преданности, и, благодаря тому, что он с малых лет обитал в Китае, прикидываясь сиротой, ни у кого не возникало сомнений, что он честный, без камня за пазухой мальчишка, не способный работать на кого-то постороннего, потому что совсем ребенку это, считалось, сделать невозможно – вести двойную игру и лицемерить. А уж провести связь между ним и золотыми было и вовсе нелогично, однако реальность была именно такой. И эта реальность требовала жертвы в виде того, что с сыном больше с тех пор не виделись ни отец, ни мать, ни его младшая сестра. – Кто-нибудь из наших тут проходил?

– Нет, уже месяца три никого не было. А вы откуда и куда? Я видел, с вами спутница.

– Это внучка предсказательницы. Помнишь? Дочь друга твоего отца.

– Да-да, Чимин, кажется, в прошлом году, рассказывал что-то о её поисках. Так, вы домой теперь?

– Ага, – задул свечку Шуга, чтобы не привлекать светом внимания. – Как обстановка в окрестностях?

– Да ничего хорошего. В начале года Синьцзян нанял около двухсот человек из студентов Дэнфэна, а буквально месяц назад около сотни подалось в драконы.

– М-да, – тяжело вздохнул Юнги. – Приближается большая жопа.

– Пока всё не так плохо. Синьцзян направляет свои силы против юньнаньских и толп банд Гуандуна на юге. Если повезет, они там друг друга перережут, и дело с концом.

– А драконы? – насторожился Чонгук.

– С этими не очень понятно. Часть, скорее всего, отправилась в Шаньси, где у них общие дела с этим бабским царством.

– Ох, этот женский клан Шаньси уже задолбал, – нахмурился Шуга. – Нашим вашим, давай спляшем! С ними так легко договориться, что договариваются все, а в итоге на чьей они стороне – непонятно.

– Они же женщины, – пожал плечами Чонгук. – Они слабее, им нужно как-то выживать, вот в ход и идёт хитрость. По крайней мере, сейчас они с драконами, а мы уже знаем об их непостоянстве, и будем предусмотрительны. Так, Джонхан, ты сказал «часть» ушла в Шаньси. А другая?

– В сторону Пекина.

– Чёрт! – стиснул зубы Чонгук, лягнув пяткой одеяло. – Обычно Хэбэй была той провинцией, через которую можно было идти, не задумываясь, но если там, как минимум, полсотни драконов, то это меняет планы. Как безопасно провести Элию? Я рассчитывал, что мы сядем в порт где-нибудь в Бохайском заливе.

– Может, попробовать через Шаньдун? В Циндао? – предположил Джонхан.

– Нет, от Яньтаня и до самой границы с Вьетнамом всё побережье в мафии и гангстерах, – погрустнел Чонгук, понимая, что неприятности и трудности увеличиваются. – Драконов в южных портах всегда было полно, а там и Триада, и эти чудики из Белого лотоса, и пираты, такие же продажные, как шаолиньцы и дамы из Шаньси. И даже американские группировки заплывают. Им, конечно, на нас всё равно, но кто знает, с кем сотрудничает ещё Синьцзян и Цинхай? А именно они охотятся за нами и Элией.

– Жаль, что самолёты – это всегда строгое оформление по документам, – посетовал Юнги. – Как было бы просто!

– Ладно уж, что-нибудь придумаем, – попытался успокоить и себя, и друзей Чонгук. – Спасибо, что предупредил, – пожал он руку Джонхану. – Спокойной ночи, и будь осторожен! Наши мобильные на месте?

– Найдёте их, где и всегда. Заряженные и работоспособные. – Парень поднялся и, готовый опять неслышно исчезнуть во мраке, помедлил. – Как там отец? Передавайте ему, что я… помню все его наставления и стараюсь не подвести золотых.

– Передадим, – заверил Чонгук, подумав, что юноша, наверное, изначально хотел сказать «скучаю по нему», но не стал проявлять чувства. Все они, вступившие на путь воина, должны забыть о привязанностях, о семьях, иначе может случиться беда, как с родными Элии. Чонгук подумал об их троице, которой они чаще всего отправлялись на задания. Ви был сиротой, ему не надо было стараться забыть о доме; Шуга ушёл из дома за несколько месяцев до того, как попал в Лог, чтобы приехать в столицу, Сеул, и достичь небывалых высот. Его родители, ограниченные и несчастные от своей постоянной бедности люди, с радостью отпустили его тогда, и не делали попыток найти. Думали ли они о том, что он мертв или жив? А его, Чонгука, родители, не потянувшие того количества отпрысков, которое наплодили, сами привезли его на Каясан, оставили с тощим рюкзачком у храма Хэинса, и уехали. Хотел ли он, спустя восемь лет, вернуться к ним и сказать что-нибудь? Когда-то он думал, что выскажет им всё, что будет зол, что возненавидит их, но время прошло, вместе с тем гневом и подростковыми слезами, которые он пролил несколько раз в подушку своей кельи буддистского адепта. Даже Чимин, спавший на соседней кровати пять лет, никогда не заметил, как горько далась разлука Чонгуку. А теперь он смотрит на Джонхана и, зная мастера Хана, представляет, насколько больно даются подобные расставания с обеих сторон, но какой иногда в этом заключается родительский подвиг. Родителей, привыкших служить какому-то делу, отдавая ему и себя, и своих детей. Знали ли его мать и отец о Тигрином логе истину? Чонгук не навещал их с тех пор, и не мог ответить.

Ещё ночью, за час до рассвета, Юнги и Чонгук покинули свою спаленку и, спустившись по овражному склону, откопали в незаметной глухой прогалине полиэтиленовый пакет со средствами связи. Там же, присыпав землёй и заложив булыжниками, они оставили рюкзаки, свои и Тэхёна, который предусмотрительно оставил свой у выхода, чтобы его захватили друзья, а ему не пришлось раскрыться при Элии. В больших городах и населенных пунктах продвигаться с такими баулами – привлекать к себе внимание, к тому же, это в горах нужна еда, спальные мешки и другие необходимые походные вещи, а в цивилизованных местах требуются деньги, и больше ничего. Кроме оружия. Чонгук и Юнги распихали ножи и сюрикены по карманам. У первого под курткой на спине спрятались нунчаки, второй закрепил кобуру и сунул в неё два револьвера. Опрыскав клад специальной жидкостью, стирающей запах людского присутствия даже для собак, друзья оставляли своё снаряжение для следующего раза. Своего, или того, кто из золотых пойдёт по этому маршруту. Эта система уже три года работала без изъянов.

***

Ви не сильно задержался, но я всё равно успела запереживать. Каждый раз, когда он был вне моего поля зрения, я боялась, что он покинет меня, исчерпавший свои магические возможности. Хотя он и заверял, что без моей помощи обратно никак, я ничего не знала в столь тонких материях и не могла получить гарантию от каких-то высших сил, что они осуществляют поставку духов бесперебойно.

Ви вошёл тихо, задумчиво. Сел на свою кровать, закинул на неё ноги (обувь мы оставляли при входе в домик). Я вспомнила о вопросе, который ему хотела задать, по поводу половой принадлежности туалета, но не решилась. Он уставился в стенку напротив, а я на его профиль. Красивый. И его огненно-красные волосы завораживали, и серьга в ухе. Я пригляделась и заметила, что корни волос темнеют, чего не было три дня назад. Или я не обращала внимание?

– У тебя… – Он повернул ко мне лицо, среагировав на голос. – Волосы чернеют, – я подняла руку к своим, на себе показывая, где именно. – Вот тут, у корней. Как у людей, когда они красятся. Я знаю, потому что бабушка красила меня в черный, и когда волосы отрастали, то было ощущение, что я лысею, потому что корни белели, и смотрелось кошмарно. А у тебя почему они меняют цвет?

– Это срок моей нечеловеческой сущности, – не моргнув, произнес Ви. – Когда они станут темными полностью – я стану человеком. – Я округлила глаза, ахнув.

– Как?! Это возможно?! – Я не поняла по его выражению, сам он рад этому или нет, поэтому не знала, как реагировать? – И… и ты тогда останешься с нами? Совсем?

– Да, в золотые подамся, как считаешь? – откинулся он на подушку, рассуждая.

– О, это было бы здорово! И… и ты бы тогда точно был парнем, да? – уточнила я.

– А… по-твоему, я смогу быть похожим на девушку? – пробасил он своим, порой очень низким, голосом. Немного растерянная, я для приличия оглядела его с ног до головы.

– Нет. Конечно, нет.

– Значит, всё очевидно.

– А почему именно в золотые? Ты же слышал, и видишь, как тяжело ими быть.

– Зато достойно. И благородно. – Я покивала, соглашаясь с ним.

– И то, что им жениться нельзя, тебя не смутит. Ты же чистый дух, у тебя же не возникают привязанности?

– Да, я чистый дух. – Ви посмотрел мне в глаза, повторив за мной механически, не вслушавшись и не слыша, как будто, себя. Потом, моргнув, он осмыслил и добавил: – До того, как волосы перестанут быть красными.

– Расскажи мне о себе, хоть что-нибудь. Со всей этой беготнёй и суматохой, я не имела возможности узнать о тебе что-то.

– Я возник из ниоткуда, – негромко, сразу же начал Ви. – Просто появился, однажды, когда меня кто-то заметил. До этого меня не было. Я постепенно осознавал происходящее вокруг, бродил повсюду, бесприютный и предоставленный сам себе. Потом я нашёл прибежище, в одном святом месте. Там было здорово, там я впервые ощутил тепло и то, какими хорошими бывают люди. Я понял, что должен защищать их и беречь. С тех пор я этим и занимаюсь. – Я с интересом это всё дослушала, успев лечь на бок, подложив ладони под щеку.

– То есть, тебе не придётся сильно менять род деятельности, становясь золотым?

– Совершенно не придётся.

– Чонгук и Шуга так нахваливают монастырь, в который меня ведут. А что, если я почувствую там себя чужой? Меня-то в золотые не примут. Кем я там буду?