Текст книги "Мед.ведь.ма (СИ)"
Автор книги: AlmaZa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 49 страниц)
Супруга продолжительно промолчала, переваривая. Ей хотелось поддерживать Хосока во всём, быть терпеливой, умной и понимающей, но эмоции и чувства, самые земные, самые женские не могли угаснуть, они хотели чего-то для себя.
– Я пытаюсь понять это, Хосок, – прошептала Хана. – Но из головы не идёт то, что ты предпочитаешь это всё мне.
– Да нет же! Пойми, то ситуации, не требующие отлагательств. Если бы ты была в опасности, я бы никогда не отлучился! Мы помогаем слабым и беззащитным.
– Я слабая и беззащитная, Хосок, – посмотрела она ему в глаза. – Я, правда, хочу смириться с тем, что у тебя есть очень, очень, очень важные дела. Но не получается. Что я могу сделать? Мне обидно, мне плохо, мне кажется, что мама была бы права, если бы сказала, что мы зря поженились… – Сказав это, Хана сама испугалась и, спрятав лицо в ладонях, принялась душить слёзы, вновь попросившиеся на глаза.
Хосок, недовольный самим собой, поднялся и отошёл к окну. Тут уже обычными объятиями не поможешь. Хана усомнилась в том, что их брак способен сделать их счастливыми, а он, как золотой, да и как настоящий мужчина, обязан был сделать счастливой в первую очередь свою женщину, а там уж заниматься хоть убийством злодеев, хоть вычисткой канализации. Так никуда не пойдёт. Да, когда они женились, полгода назад, он не совсем был уверен в том, что любит Хану, он знал, что так надо поступить, потому что обесчестил её, и он знал, что она замечательная, добрая девушка, заслуживающая заботы и хорошего парня, которым он себя без сомнений считал. Он сказал себе, что полюбит её, и было множество моментов, когда он испытывал любовь к ней. Не выдуманную, не постановочную, а искреннюю и горячую. Когда он смотрел на неё с утра, когда она стыдливо готовила завтраки в медовый месяц, когда краснела от его откровенности в постели, когда смеялась от игривых догонялок по квартире. Она стала ему дорогой и обязательной. Хоуп испытывал ревность, едва задумываясь о том, что кто-то другой тронет Хану. Она была его первой и единственной девственницей, и ощущение ответственности шло в ногу с дичайшим чувством собственничества. Хана принадлежала ему, но за эти полгода они редко подолгу были вместе, и именно это не давало им стать родными друг другу, близкими до конца. Между ними оставалась стена, и как её преодолеть Хосок не знал. Раньше он мог бы посоветоваться с Нури, но та вышла замуж и умотала неизвестно куда. «Хватит, я взрослый мужик, я могу и без советов разобраться в собственной личной жизни». Он подошёл к жене, подхватил её на руки, подняв с дивана, чем немало ошарашил. Хана ухватилась за его шею, чтобы не упасть, не понимая, что происходит.
– Когда разговор заходит в тупик, надо решать вопрос радикально, – сообщил Хосок, быстро дойдя до спальни, включив локтем свет и кладя супругу на кровать, забираясь сверху. – Как муж и жена.
– Хосок, – пристыжено запахнула халат на груди поплотнее Хана, – я не знала, что ты сегодня вернёшься…
– И что? – выпрямился он над ней на руках.
– Можно… я в душ сначала схожу? Я не была в душе сегодня.
– Будда, что ещё? Ноги не побрила? – Пренебрежительно цокнув языком, Хоуп сказал: – Мне всё равно на это.
– А мне нет, – поалевшая, Хана уперлась ладонью в него, чтобы он не продолжал. Она до сих пор не научилась обсуждать с мужем тонкостей быта, не умела сказать о каких-то своих нуждах или нормальных природных проявлениях. Признание в том, что хочет помыться – настоящий подвиг для неё, а уж о небритых ногах она бы никогда вслух не произнесла. Слово «месячные» тоже давалось ей трудно перед лицом молодого человека, поэтому Хосок привык сам следить за календарём, чтобы не заставлять жену конфузиться, намекая на обстоятельства. – И вообще, – запыхтела Хана, пытаясь быть суровой, – что у тебя сразу всё через постель решается?
– Ну… словесные конструкции – женский метод, я как-то больше по части практики, – улыбнулся он.
– Не прибедняйся, ты и фразами хорошо жонглируешь.
– Я на все руки мастер, стоит признать, с мужем тебе повезло. – Желая что-то возразить, Хана не устояла перед очарованием своего бесстыжего разгильдяя, и убрала руку, позволив ему опуститься и поцеловать её легко в губы.
– Хосок, мне недостаточно только…
– Секса? – понял её он, и, поцеловав ещё раз, завалился рядом, заняв соседнюю подушку. – Я понимаю, милая. Я не собираюсь никуда больше до конца месяца, у нас будет время на всё.
– Ты так уже говорил, а потом раздавался звонок, и твой и след простыл.
– Не всё зависит от меня. Я говорю правду, что до конца января у меня нет никаких планов, кроме как быть с тобой. – Хана на это только устало вздохнула. – Я не понял, и чего мы ждём? Ты хотела в душ, давай-ка! А потом одевайся, и поедем гулять по Каннаму. Там неимоверно красиво! Снег, огни, витрины в гирляндах. Поднимайся, поднимайся!
– Эй, не сталкивай меня с кровати! – засмеялась она.
– А ты не тяни, всю зиму пропустишь. Ты умеешь кататься на коньках?
– Умею.
– Отлично, поедем кататься на коньках.
– Но мы не ужинали!
– Потом заедем в ресторан.
– Не слишком насыщенная программа на сегодня? – встала Хана, развязывая пояс халата.
– Нам нужно нагнать, дальше будет немного полегче. – Видя, что ему удалось поднять настроение жены, и она стала улыбаться, Хосок почувствовал облегчение. Дотянувшись до её руки, он ещё раз привлёк её к себе и поцеловал в губы уже серьёзнее, горячо и продолжительно. – Ну, признай, мы же не зря поженились?
– Не зря, – забывая о своём пятидневном слёзном запое, шепнула Хана и добавила, прежде чем уйти в ванную: – Я постараюсь быть сильнее, любимый. Я буду сильной, чтобы научиться терпению.
– В ближайшие недели тебе силы потребуются только для одного… да и терпеть придётся разве что меня, – подмигнул Хосок и отпустил жену. Новый год начался с успехов на воинском поприще, следовало развить эти успехи и на другие сферы жизни.
Этой же ночью, побывав во всех интересных местах столицы, намёрзшиеся, накатавшиеся не только на коньках, но и с ледяной горки, Хоуп с Ханой вернулись домой далеко заполночь и занялись любовью. И Хосок убедился, что всё-таки способен сделать свою жену счастливой.
***
Пять лет назад Тэяна посадили в тюрьму, отобрав у него притон под названием «Дыра». Бобби стоял перед тем же зданием и не узнавал его. Клуб «Пятница», роскошный и легальный, не имел ничего общего с нарко-борделем, прячущим подпольное казино, которое курировал его старший брат. Вдоль стены не стояли дешевые шлюхи, тротуар был чист, в переулок не юркали подозрительные типчики, никаких драк и пьяниц. На стоянку заезжают автомобили класса люкс, оттуда выходят олигархи, политики, артисты, банкиры. Кто-то со спутницами, кто-то в поиске таковой.
Тэян успел отмотать три с лишним года, и благодаря связям и заступничеству Джиёна ему скостили срок, выпустили раньше. Теперь он не был независимым криминальным авторитетом, сам стал драконом и работал на Сингапур. Теперь Чживон пришёл сюда не как почётный гость, а как подозрительный новичок, с которым пока никто считаться не собирался. Ёндже и Ёнгук подвезли его, проводили в холл, вручили заботам охраны клуба и уехали, договорившись, что заедут за ним завтра, чтобы улетать в Нью-Йорк. Мог ли Чживон когда-либо думать, что свяжется с предателями собственного брата? И что эти люди на деле окажутся вроде как праведниками, боровшимися с преступниками. Он знал, что теперь директором заведения был Серин, бывший личный телохранитель Тэяна, к которому ушла после суда девушка Тэяна Сэй. Он встретил её возле лифта, с наметившимся животом, свидетельствующим о скором пополнении. Так и чесалось бросить оскорбление, напомнить, кем она была, кого предала, просто обозвать шлюхой – уже бы стало легче, но Бобби сдержался, сжав кулаки. Она наверняка его вспомнила и узнала, но только поздоровалась натянутым кивком. Что дадут склоки и вымещение злости? Утёс богов научил Эвра одному: проигравший всегда виноват сам, и плакаться бессмысленно, а уж тем более винить победителей. Тэян сам испортил свою судьбу, заигрался, полез туда, куда не надо было, не рассчитал силы, много чего ещё, но всё-таки сам. И перед Драконом он теперь пресмыкается сам. Бобби выбрал этот путь, потому что увидел для себя возможность свободно дышать и уважать самого себя.
Представившиеся Суёпом и Эпсилоном золотые в неизменных черных кожаных штанах проводили его до третьего этажа, указав на комнату, где его ожидала Дохи, после чего якобы ушли, но их незримое присутствие неподалёку не могло не ощущаться опытным наёмником. Они ещё долго не будут сводить с него глаз, оценивая каждый поступок, каждое слово, каждый шаг, каждый жест, и это логично. Пока они шли по коридору, им попались две девушки, откровенно одетые, с манящими взглядами. Одна из них бросила Бобби, что он красавчик, но он даже не обернулся. Открыв дверь небольшого, типового гостиничного номера, Чживон увидел своего Хомячка, и забыл обо всех тревогах, что пришлось пережить с момента их последнего расставания.
– Бобби! – радостно крикнула она и, соскочив с кровати, прыгнула ему навстречу. Поймав её, Чживон поцеловал девушку и не отпускал, пока она не начала отбиваться, хихикая ему в губы. – Ну, ладно тебе, рассказывай, что там случилось? Я тут вся как на иголках. Вы спасли ту волшебную Элию?
– Да, они вернули её себе, повезли куда-то в особо секретное укрытие.
– Хорошо, я рада, что с ней всё нормально, хоть я её и не знала, – Дохи села обратно на кровать. Чживон повесил куртку на вешалку и присоединился к студентке, которая, как он, скоро будет отчислена за отсутствие на лекциях, да и вообще в университете. – Ты сам как?
– Рядом с тобой я могу быть только замечательно, ты ещё спрашиваешь?
– Я по поводу твоих отношений с этими ребятами, у них ещё остались к тебе претензии?
– Ну… – Бобби прищурился и, дождавшись, когда Дохи пихнёт его в бок, не выдержав паузы, сказал: – Теперь я могу вполне искренне называть их своими товарищами, потому что вступил в их ряды. Они меня приняли.
– Куда? – удивилась Дохи.
– Я забыл у них спросить, могу ли я тебе рассказывать? – почесал затылок Бобби.
– Эй! – толкнула его снова девушка, требовательно затыкав пальцем в здоровое плечо. – Мне вот это вообще не нравится, мне хватило, что ты оказался бандюганом, куда ты опять свою задницу суёшь для ловли приключений?
– Давай я схожу в бар за шоколадкой? – Дохи замерла.
– Зачем?
– Отвлечь твоё внимание.
– Чживон! – выставила она локти в стороны, упрямо уставившись на молодого человека. – Рассказывай.
– Слушай, ну неужели ты считаешь этих пацанов плохими? Скажи сама, они похожи на преступников?
– Ви – точно нет, хотя он мутный. Может, он наркотиками торгует?
– А Хоуп тебе чем не нравится?
– Хоуп? С Хоупом всё в порядке, он крутой, он тебе жопу тогда за Джинни надрал.
– Ты на чьей стороне вообще? – приподнял бровь Чживон.
– На стороне справедливости, если бы он тебе мозги не отшиб, может, ты бы никогда не понял, как меня любишь? – улыбнулась Дохи, поцеловав его в щёку. – Конечно, я на твоей стороне, дурище, на чьей же ещё?
– Тогда просто расслабься, и доверься мне, ладно? – Девушка вспомнила ночь в Шаньси, когда её схватили какие-то мужчины, куда-то поволокли, она кричала, сопротивлялась и звала на помощь, они пытались раздеть её на глазах у Бобби и той одновременно красивой и страшной женщины, но Бобби спас её. Невероятным усилием он оборвал наручники, рискуя быть пристреленным, он разметал всех и испугал даже ту грозную Черити, которая предпочла прыгнуть в окно, но не связываться с наёмником. Может ли после такого Дохи не довериться ему? Она знала, что он вытащит её отовсюду, он сделает для неё всё, как и она для него.
– Ладно, – сказала она, обняв его. Чживон завалился на спину, утянув её за собой. Они целовались, лёжа поперёк кровати, медленно, неспешно, наконец-то зная, что у них есть завтра, и послезавтра, и теперь можно проникаться друг другом, изучать друг друга, осознавать обоюдную принадлежность и связь.
– Мы с тобой полетим в Нью-Йорк, – вспомнил о важном Бобби. – Ты же не против?
– Вместе же? Тогда не против, – проводя рукой по тёмной водолазке парня, ответила Дохи. – А зачем?
– А чёрт его знает! Подальше от одних неприятностей, поближе к другим.
– А, ну это нормально, – захихикала девушка. Убедившись, что сообщил всё необходимое, бывший наёмник и новый золотой переключился целиком на свою возлюбленную, принявшись всё теснее и смелее обнимать её, забираться под её кофту и хлопковую майку, дотрагиваться пальцами до мягкой и округлой плоти, которая так давно манила его и возбуждала. Он был уже близок к тому моменту, когда перестают думать о происходящем, наслаждаясь и входя в исступление от грядущего удовольствия, но вдруг вспомнил о своей руке и остановился. Резкий ступор не остался не замеченным Дохи. Бобби навис над ней, отведя глаза. – Что такое? – Бобби молча сел, потерев в задумчивости подбородок. Как показать ей искореженную часть тела? А если её стошнит? – Чживон? – позвала его Дохи, выводя из задумчивости. Меж её бровей легла глубокая складка. – Ты не хочешь меня, да? Если ты проникся мной, как человеком, потому что со мной весело, и я такая, ну, офигенная, лучше скажи сейчас, я внешне тебя не привлекаю всё равно, да? – быстро и отважно протараторила девушка, но внутри у неё всё задрожало. Только видимая безмятежность сохранялась, показывая всему этому миру, что ничего страшного не происходит, и она привыкла к подобному. Но в груди сердце сжалось до боли.
– Хомячок, как тебе это только пришло на ум? – Увидев её раскалённые страхом отверженности глаза, Бобби не стал ждать, когда она опять пихнёт его, чтобы продолжал. «Была не была!» – махнул парень на всё и, взявшись за края водолазки, сорвал её с себя через голову, обнажившись по пояс. – Вот чего я не хотел, – повернулся он к ней окаменевшей рукой, – я не хотел, чтобы ты видела это.
Дохи уставилась на грубые и неровные бугры, гибрид крокодильей кожи и морской гальки. Сухие и местами сморщенные участки кожи имели на большей части поверхности телесный цвет, но где-то розовели, как натянутые ожоги, где-то темнели коричневым, как у мертвецов, где-то белели, как от проступившей кости. Сонм изгибов, образованных подпокровными наростами, только издали мог выглядеть рельефной мускулатурой, вблизи это было неприятное зрелище. Теперь страх перекочевал в глаза Бобби, ожидающего, что скажет на это Дохи, как отреагирует?
– Можно… коснуться? – спросила она. Парень кивнул, наблюдая, как ложится её ладошка и осторожно ощупывает руку.
– Отвратно?
– Нет, – покачала головой Дохи. – Тебе не больно? Это не болит?
– Нет, напротив, слабо что-либо чувствует. Ты же видела, даже пуля отскочила. – Девушка не требовала никаких объяснений, но он всё равно сказал: – Другого выхода не было, либо остаться без руки, либо с такой рукой.
– Это не отвратно, – твёрдо изрекла Дохи, подняв взгляд к глазам Бобби. – Мне не противно.
– Честно? – робко, шепотом уточнил он. Растрепавшаяся чёлка, чуть неровный прикус, всегда придававший ему особый шарм и узкие, коварные карие очи создали неповторимый портрет невинного мальчишки в теле мощного воина.
– Если говорить прямо, то мне по-прежнему увидеть и пощупать твой член страшнее, чем всё вот это, – в своём духе отрубила девушка, высказав то, что её реально волновало. Бобби на секунду опешил, потом улыбнулся и, слегка зарумянившись, накрыл ладонь Дохи своей.
– Он выглядит получше руки, отвечаю. – До этого никогда не испытывавший комплексов или стеснения в постели, запросто скидывавший штаны и трахающийся, Чживон почувствовал, как и сам не может вот так взять, и обнажиться при Дохи полностью, смело размахивая тем, чем размахивал полжизни. – А вот руку мне хочется спрятать куда-нибудь.
– А мне не хочется, чтобы ты видел мои складки, предлагаешь выключить свет?
– Что?! – оскорбился Чживон. – Спрятать от меня твои складки? Да я грежу ими много недель подряд, только попробуй погасить свет, Хомячок, я всё равно врублю его обратно.
– Я буду смущаться!
– Придётся как-то это перебарывать, поверить мне на слово, что они великолепны, – Бобби наклонился к её уху и произнёс тихо: – Сексуальнее твоей пухлой попки я точно ничего в жизни не видел.
– Чживон! – пискнула она и, закрыв лицо руками, сгруппировалась в плотный комок. – Всё, ты меня смутил! Я не могу теперь смотреть тебе в глаза.
– Почему?
– Потому что ты сказал про неё.
– Про кого? – вернул громкость голосу Бобби, отодвинувшись. – Про попку?
– Вот опять! Хватит, у меня уже уши от стыда горят!
– Да что в этом такого? Мы же произносим слово «задница».
– Мы его по-другому произносим, с другим смыслом, – Дохи выглянула между пальцев. – А это слово ты произносишь так, как будто я уже без трусов перед тобой сижу.
– Я бы не отказался от этого варианта, правда, мы бы с тобой тогда уже не разговаривали. – Бобби обнял возлюбленную за плечи и прижал к себе всё в той же позе засмущавшейся скульптуры. – Дохи, сладкая моя девочка, не надо передо мной стыдиться, ладно? И уж тем более не стоит стыдиться тебе своей фигуры. Она мне нравится, я хочу её, всю эту мягкую и аппетитную фигурку. Мне не надо плоских животов и упругих, как у геев из качалки, пятых точек, и костлявых ног не надо, и острых коленок с локтями, мне нравятся твои – округлые и приятные, я именно такие хочу. Поэтому, пожалуйста, прими себя такой, какая есть, какую я люблю, договорились?
– Я всё равно боюсь раздеваться, – пробурчала Дохи в ладони.
– Если ты не готова в целом, то я не собираюсь давить на тебя и принуждать непременно переспать сегодня же. Давай выспимся, завтра полетим в Нью-Йорк, там привыкнем друг к другу сильнее, там перейдём к чему-то большему.
– Нет, – девушка плавно опустила руки от лица, – я хочу оставить свою девственность здесь, на родине. Вроде как всё старое и завалявшееся не берут с собой, понимаешь? В Нью-Йорке я хочу быть уже опытной чикой.
– Чикой? Ты где этого набралась?
– Так говорят латиноамериканцы в фильмах, их полно в Нью-Йорке.
– Ох уж эти фильмы! Мне стоит быть осторожнее с мексиканцами? Я уже ревную, – хохотнул Бобби, обводя взором номер. – Знаешь что, эти апартаменты слишком тривиальны для нашей первой ночи. – Эвр поднялся.
– Куда ты?
– Подожди немного, – двинулся он на выход.
– Нет, правда, ты куда?
Накинув куртку, чтобы не светить своей уродливой конечностью, Чживон обернулся перед дверью.
– Ты точно уверена, что хочешь всё этой ночью?
– Я хочу всё с того утра, когда ты поцеловал меня в университете, у всех на виду. И я не вижу смысла больше откладывать, я не испугаюсь, не отступлю.
– Хорошо, – ободрившись принял он к сведению и вышел. Сориентировавшись и сделав несколько шагов, он наткнулся на Эпсилона. Так и думал, что бродить без надзора ему пока не дадут.
– Что-то ищешь? Проводить?
– Я хотел бы поговорить с Серином. Он же тут? – Эпсилон кивнул и указал рукой вперёд. Вскоре они были в строгом кабинете, который тоже ничем не был похож на кабинет Тэяна, когда тот руководил здесь всем. Не стоит туманная завеса от дыма сигарет, не пахнет кисло виски, нет затёртого кожаного дивана. Массивный письменный стол, элегантные кресла для посетителей, серванты с коллекционной выпивкой за спиной Серина. – Можно поговорить с глазу на глаз? – обратился он к нынешнему директору. Серин окинул взглядом Бобби и, отпустив другого золотого, откинулся в своём кресле.
– Я тебя слушаю.
– Я знаю, что всего несколько часов один из вас…
– Это пока ещё не окончательно, – перебил его Серин, – в Нью-Йорке тебе дадут какое-нибудь задание, если справишься, докажешь, что способен быть золотым, то будешь.
– Ладно, речь не об этом. Просто… у меня просьба. Это прозвучит нагло, ведь вы сделали одолжение, помиловав меня, но… я хочу попросить кое о чём. – Серин внимал ему, ритмично выстукивая пальцами дробь по столешнице. – Я имею право попросить?
– Скажи уже, в чём дело.
– Мне не очень легко даётся вежливое обращение к тому, кто предал моего брата, знаешь ли.
– Чем я его предал? – не обидевшись, напротив, даже как-то самодовольно расплывшись, полюбопытствовал Серин. – Пока он был моим боссом я его верно сторожил, выполнял его приказы. Да, спал с Сэй за его спиной, потому что мы полюбили друг друга. Я не считаю себя проштрафившимся перед Тэяном. Да, я помог другим людям присвоить его собственность, но не жалею об этом, потому что уже тогда много лет как был золотым, меня принял в них Джувон, которого Тэян приказал убить, но я этого не знал, пока Тэян не попытался обелить себя, подставив исполнителя, хотя сам был заказчиком.
– Да, брат погорел на Красной Маске, я слышал об этом человеке, он иммигрировал куда-то, чтобы не попасть в тюрьму. – Серин загадочно приоткрыл рот, словно что-то рвалось с языка, но закрыл его, пожав плечами, как бы говоря: «Никаких комментариев». – В общем, забудем о том, что было, раз я начинаю жизнь по-новому. У вас в гостинице есть что-нибудь вроде президентского номера?
– Вип-апартаменты, – кивнул Серин, – для самых богатых клиентов. А что?
– Можешь одолжить на ночь? У меня были деньги, но мои счета заблокированы людьми с Утёса, карты вольных братьев принадлежат им. Но я отработаю, как золотой, или как бармен, которым меня хотят устроить, как вам будет удобнее. Могу в долг у друзей занять…
– Зачем тебе вип-номер? – Бобби оперся кончиками пальцев о столешницу, разглядывая их с усердием, как самое интригующее шоу. Ему не хотелось делиться этим с кем бы то ни было, но ради Дохи он сделает всё.
– У меня там девочка моя… Я хотел бы ей всё красиво преподнести.
– Что-то празднуете? – без ехидства уточнил Серин. Чживон вжал голову в плечи.
– Ты был сегодня на том собрании под землёй?
– Был. – «Он за или против проголосовал?» – подумал Бобби, но не стал спрашивать вслух.
– Было сказано, что обо всём надо рассказывать между своими, хоть и без подробностей. Но если сейчас всё решают подробности… – Бывший наёмник заставил себя посмотреть в глаза Серину. – У нас не было ещё ничего с Дохи, мы первый раз, наконец, оказались вместе. У неё никогда ещё не было… ну, парней.
Золотой директор «Пятницы» с неменяющейся мимикой впитал в себя информацию. Какое-то время он не двигался. Потом вдруг поднял руку и протянул к телефонной трубке, лежавшей на столе.
– Юлл, привет, там не заняли ещё вип-апартаменты? Свободны? Убраны? Тогда к тебе сейчас спустится наш новобранец, Бобби, дай ему ключи. – Серин положил трубку. – Иди вниз, к администраторской стойке. Ключи дадут, до номера проводят.
– Спасибо, – попятился Чживон.
– Не надо чувствовать себя просителем, – сказал ему мужчина. – У нас в золотых челом бить не надо. Если ты сам понимаешь, что делаешь что-то хорошее, то достаточно одного слова – помогут все. Если же ты сочиняешь какую-то херню, то тебе об этом тоже сразу сообщат. И мне неважно, чей ты брат, и что ты делал раньше, если тебя одобрил Гук, то ты, считай, купил индульгенцию.
– Он у вас крутой мужик, да?
– Круче только яйца, – хмыкнул Серин, – его собственные.
– Понял, – улыбнулся Чживон и, вновь почувствовав себя обновленным, очищенным и каким-то приятным самому себе, двинулся на ресепшен, куда его и послали.
Дохи разделась и забралась под льющееся шёлковое покрывало, похожее на гладкую поверхность озера, когда натягивалось. На девушке осталась только хлопковая майка и такие же трусики с изображением пингвинёнка Пороро. Раньше она находила в себе с ним много общего, особенно очки, но после коррекции зрения он остался её кумиром ушедших лет. Стараясь не заработать привычку грызть ногти, Дохи осматривала шикарный номер за шестьсот тысяч вон в сутки. Точной суммы она не знала, но предполагала почти верно. Освещенное боковыми бра пространство пребывало в полумраке, который пока что устраивал девушку, потому что не высвечивал слишком очевидно её широковатого туловища.
Воздух был ароматным и свежим, он приятной прохладой скользил по плечам. Дохи приподняла одеяло и заглянула под него, прицениваясь к своим ногам. «Коротковатые, ляжки слишком толстые, но ниже колена ничего, значительно тоньше. А живот? Это не живот, а пузо, майка его так некрасиво обтягивает! Я как кусок свиного сала… Боже, я урод!» – запаниковала девушка, откинувшись на подушку и накрыв себя с головой. Дыша глубже, Дохи напоминала себе, что Чживону это всё нравится, и он выбрал именно её, потому что именно у неё есть все эти пухлые складки и запасы жира на голодный год. Потом она начала жалеть, что сделала эпиляцию одолженными у куртизанок средствами (за два дня ожидания Чживона она уже познакомилась с местными и наладила контакты), потому что гладкие толстые части тела казались ещё некрасивее, потому что были совсем гладкие, как… как какие-то румяные купидоны на европейских полотнах эпохи Возрождения, как чемпионы сумо на ринге. Впрочем, Дохи понятия не имела, бреются ли рикиси** под маваси***. Или с волосами на теле она бы была ещё ужаснее?
Вода за стенкой выключилась, и девушка высунулась до носа из-под одеяла. Прямо из душа, обмотавшись на бёдрах полотенцем, к ней вышел Чживон. На некоторое время она забыла о себе, увидев наполовину нагого молодого человека. Его высокий рост, широкие плечи, крепкая грудь и прорисованные мышцы живота не просто отвлекали от искалеченной руки, а заставляли не замечать её. Закинув мокрые волосы назад, зачесав их двумя пятернями вместо расчёски, Бобби взялся за краешек покрывала.
– К вам можно?
– Только осторожно, – пробубнила Дохи под одеялом, отодвигаясь к самому краю кровати, потом опомнилась, и скинула его с лица, чтобы не мешало говорить. – Ты же знаешь, что делать, да?
– Ты же не собираешься не принимать участия? – просиял шутливо Бобби, отчего его глаза превратились в тонкие прорези лукавства.
– Я могу впасть в ступор.
– С чего это?
– Или состояние аффекта, или анафилактический шок.
– Последнее вроде бывает от аллергии. У тебя на меня наблюдалась аллергия? – Чживон забрался рядом и, облокотившись на подушку, подложил ладонь под голову, чтобы лежать на боку и разговаривать.
– На тебя нет, но я читала где-то, что бывает аллергия на латекс.
– Я умею предохраняться без презервативов, значит, эту вероятность вычеркиваем.
– А чего это без презервативов? У тебя столько женщин было, где справка о здоровье?
– Боже, Хомячок, – засмеявшись, уткнулся на минуту Бобби в подушку и, выровняв дыхание, поднял раскрасневшееся лицо, – после того, как меня прокипятили и пролечили всем, чем только можно, чтобы спасти руку, у меня ещё не было ни одной женщины. Если надо, я позвоню господину Ю, чтобы получить справку, но это займёт время, да и некрасиво будить человека в такой час.
– Ладно, убедил. – Чживон нырнул рукой под покрывало, зацепил Дохи и подтащил к себе, привлекая к ещё влажной груди. – Если я буду ржать, – высунула она указательный палец на поверхность, – это нервное. Я уверена, что-нибудь тупое я обязательно сделаю.
– Ты меня только не смеши, от смеха всё расслабляется и, знаешь, трудно будет сохранять эрекцию при твоих приколах. Я тоже не хочу опозориться перед тобой.
– Может, надо было напиться? – Чживон посмотрел на телефон на прикроватном столике.
– Пожалуй, на сегодня я лимит щедрости уже испытывать не буду, давай обойдёмся без шампанского в номер?
– Давай попробуем.
– Давай попробуем для начала замолчать.
– Это трудно. Если ты начнёшь стягивать с меня одеяло, я по-любому разражусь какой-нибудь речью, чтобы оправдать свою неказистость, или чтобы саму себя отвлечь… – Чживон поцеловал Дохи, чтобы прекратить её бесконечную болтовню, обличающую её нервное состояние. Она задрожала в его руках, но чем увереннее и ненасытнее он применял в поцелуе язык, тем податливее и спокойнее становилась Дохи. Через минуту она сама прильнула к нему, не веря, что с ней это всё происходит на самом деле, что парень, на которого заглядывались все девушки университета, любит её, будет у неё первым. Тот парень, который заставил её поверить в себя, в то, что она не изгой и не отщепенец. Не пытаясь обмануть её, что она красива, он убедил её в том, что она нужна и такая. Бобби осторожно отпустил её губы, удостоверившись, что вновь не польются тирады. Его уста скользнули ниже, по подбородку, по шее, достигли ключиц. Под светлым хлопком проглядывалась пышная грудь, сочная и спелая, как сладчайшие плоды. Поймав взгляд Дохи, впившись в него своим, возбужденным и жадным, Чживон стал спускать лямку майки. Глядящая в его глаза, девушка не смела пошевелиться, чувствуя, как открывается её грудь, как опускаются к ней губы молодого человека. Никогда прежде она ничего такого не испытывала, не могла и предположить, что испытает. – Бобби… – начала было она, осознавая, что её голая грудь находится во владении Чживона, и безумно смущаясь, но он накрыл ей рот ладонью, продолжая целовать тело. Дохи выгнула спину от удовольствия. Её руки поползли по плечам парня, к его мощной спине. Рядом с ним она не чувствовала себя полной, наоборот, маленькой, хрупкой мышкой под крепко сложенным, здоровым и гибким котярой, загнавшим её в ловушку. Когда он оказался на ней, девушка и вовсе потерялась. Полотенце с его бёдер куда-то исчезло, их прикрывало сверху одеяло, но между нею с Бобби не было ничего, кроме пингвинёнка Пороро. И в беднягу что-то упиралось.
– Я люблю тебя, Дохи, – наклонившись, шепнул Бобби ей в ухо. Она прижалась к нему сильнее, отозвавшись на признание. – Я говорил это многим, чтобы обмануть, но впервые говорю потому, что чувствую это. И…
– И? – поторопила девушка, прижимаясь щекой к щеке, слушая трепет голоса возлюбленного.
– И я бесконечно счастлив, что я первый. – Стягивая под признания с неё трусики, Бобби откинул их и положил ладонь на освобожденную ягодицу. Кровь забурлила в венах, с такой страстью он никогда не желал никого, ему хотелось трогать, мять и гладить это тело, наслаждаться им, вминать себя в него. – Я хочу тебя, Дохи, безумно хочу, хочу, – сопровождая поцелуями слова, он вновь одолел атаками её губы, хватаясь за её бёдра, стискивая их, плутая руками по сдобным бочкам и круглым грудям. Его длинные ноги развели её коленки в стороны.
– И я тебя люблю, Чживон, – сказала Дохи, отдаваясь окончательно и бесповоротно. Забыв о свете, о том, что их что-то смущало в себе, о лишних складках, об ущербно выглядевшей руке, они подарили себя друг другу не замечая внешних недостатков. Их любовь восполняла всё собственным достоинством настоящего и искреннего чувства, и только красоту они могли увидеть рядом с собой.
***
О Кошачьей тропе меня предупредили, но я всё равно не думала, что подъём окажется таким трудным. Этот путь точно был сделан не для людей или, как минимум, не для слабых, неопытных и трусливых. Может быть, летом, когда сухо и нет льда, я бы поднялась самостоятельно, но по зимнему склону, с наледями, завалами снега и непредсказуемыми скатами на ломающихся, хрустящих корках под сугробами, меня буквально затаскивали наверх Тэхён с Чонгуком. Мне было даже неловко, что я, уроженка гор, выросшая в Тибете, не сумела преодолеть Кошачью тропу, но ребята успокоили, что это даётся зимой не всякому, и даже летом по ней забраться – то ещё испытание. Что ж, хотелось верить, что я не безнадёжна.
