Текст книги "Ненависть (СИ)"

Автор книги: Александра-К

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Я хорошо себя вел. Можно попросить?

Воин кивает. Мыш напряженно спрашивает:

– А можно пойти искупаться? Вчера не успел…

Наместник чуть не поперхнулся – ночью выйти из крепости через несколько дней после атаки тварей! Мыш тяжко вздохнул, искупаться хотелось. Воин сердито сказал:

– Так и знал, что что-нибудь такое придумаешь. Ладно, пошли купаться.

Безумие заразительно…

Охранник у ворот просто одурел, когда увидел Наместника с тянущимся сзади за руку тваренком, правда, закутанным, от греха, в плащ. Ворота тяжеленные, даже калитку пришлось открывать вдвоем. Мыш пытался помочь, но воин его сразу прогнал. Вышли по дороге к речке, почти на то же место, где вчера купались приблуды. Кинжал Ремигий взял, но то, что он очень уязвим сейчас, отлично понимал, тем более, если входить в воду. А искупаться хотелось. Если совсем честно – жутко хотелось прижать Эйзе где-нибудь на мелководье. Мыш что-то почувствовал, обернулся, в лунном свете лукаво сверкнули глаза.

Мышонок торопливо разделся, потом тихо спросил:

– А ты?

Воин ответил:

– Я посторожу.

Мыш кивнул, вошел в воду, блаженно пискнул. Да уж, вчера не успел, да и перепугал Наместника до полной потери контроля. Руки-то надо держать короче – даже в лунном свете синяки на теле видны отчетливо. Мышонок отплыл довольно далеко, но светлые волосы серебрились в свете луны и было хорошо видно, где он. Тишина ночи. Глубокая, поглощающая звуки. Словно не было двух предыдущих дней – бой, дурацкие выходки Эйзе, любовь… Как все странно сложилось.

Воин задумался и пропустил момент, точнее, он не заметил приближение Эйзе. А тот выскочил из воды и довольно сильно толкнул господина, тот полетел с берега в воду. Ремигий взвыл от обиды и злости, бросился ловить мышонка, но тот уже отплыл довольно далеко. Ну ладно, я этого не хотел… Несколько сильных гребков руками – и он догнал мыша, схватил рукой за плечо, мальчишка притих и не пытался вырываться. Река была мелкая, воин потянул мальчишку вниз, встал на дно, Эйзе прижался к нему, заглядывая в глаза. Луна довольно ярко освещала лицо мальчишки и стало видно, как смешная скуластая мордочка мышиного царевича исчезает, как появилось прекрасное истинное лицо. Воин с тревогой наблюдал за преображением – он привык, что это происходило, когда Эйзе было плохо. Но сейчас лицо не было холодным, нежная улыбка чуть раздвигала четко очерченные губы, глаза смеялись.

Воин хрипло позвал :

– Эйзе!

Мыш обнял его за шею, прижался еще ближе,потянулся выше и нашел губы Ремигия. Тот только вздохнул – мальчишка мог одним прикосновением породить яростное желание. Да это уже и произошло. Но неужели он этого тоже хочет? Вглядеться в глаза мышонка не было возможности, он уже вцепился в губы Ремигия, сильно прижавшись, закрыв глаза. Воин осторожно скользнул руками по плечам, телу, бедрам мальчишки, нежно поглаживая их. Эйзе губоко вздохнул, оторвался от Ремигия и шепнул:

– Пойдем на берег?

И услышал тихий ответ:

– А ты как хочешь?

Мальчишка засмеялся:

– Там есть плащ, а вода –холодная.

Воин неуверенно предложил:

– Тогда помоги и мне искупаться…

Мыш усмехнулся, узкие ладони коснулись плеч воина, поглаживая их, чуть ниже –грудь, просто мягкие прикосновения, Ремигий крепко удерживал его за бедра. Эйзе опускается все ниже ,воин только глухо вздыхает, еще немного ниже, мальчишка уже довольно усмехается –господин испытывает желание, и его тело это скрыть не дает. Воин тихо шепчет:

– Заканчивай, а то я с ума сойду!

Выражение лица у Мыша становится коварным, он пытается опуститься на колени, но воин резко говорит:

– Нет, я не хочу этого…

Резкий всплеск воды – воин подхватил мальчишку на руки, тот удовлетворенно попискивает, уткнувшись во влажную грудь господина, Ремигий тащит свою добычу на берег. Благо, что плащ был расстелен ранее. А еще, воин лукаво улыбнулся, – бутылочка с ароматическим маслом. Он ее прихватил еще вчера у лекаря, когда заходил проведать раненых. Желания-то совпали. Ладно… Теперь бы дойти до берега.

Дошел. Осторожно опустил Эйзе на плащ, прилег рядом. Мыш блаженно щурится под светом луны и поцелуями Господина, покрывающими все тело. Воин тихо спрашивает на ухо:

– Мыш?

Эйзе сладко вздыхает, кивает головой. Ремигий переворачивает его на живот, осторожно поглаживает спину, между лопаток. Эйзе вздыхает, выгибается, приподнимается на локтях. Ремигий вздыхает, нежно целует выступающие позвонки. Очень ласково поглаживает животик, приподнимает мальчишку, ставит его на колени, прижимается сзади. Опять отчаянный страх сделать что-то не то, доставить боль. Но Мыш нежно пищит что-то –значит, не боится, значит, пока не больно. Осторожно, очень осторожно – возбужденным членом коснуться входа, чуть двинуться между ягодиц. Мальчишка опять что-то шепчет, но не вырывается. Ласково погладить бедра, поцеловать в плечо и одновременно коснуться тугого входа, растягивая его. Мальчишка чуть вздрагивает, но снова тихое успокоительное поглаживание по спинке, мягкое прикосновение к животику. А ведьЭйзе тоже возбужден, воин чувствует это. Ну вот – и масло пригодилось. Очень мягкое движение вперед, мальчишка вздрагивает всем телом –больно, конечно, больно. Какие-то ласковые слова, нежное поглаживание по животу, второй рукой удержать мальчишку, чтобы было удобно обоим. Снова движение вперед, Эйзе что-то шепчет, но не вырывается. Воин входит уже со всей силы, ышонок тихо вскрикивает, но здесь уже не остановиться. Движения медленные, надо дать мальчишке возможность привыкнуть к проникновению. Эйзе тихо стонет – от боли, испытывает удовольствие? Воин встревоженно спрашивает : «Мыш?» Мальчишка отрицательно мотает головой, волосы бьют воина по груди, возбуждение только усиливается, движения ускоряются. Мышонок с трудом удерживается на коленях – движения воина становятся все более сильными, проникновение становится глубоким, мальчишка вздрагивает, возбуждение Твари усиливается, воин это чувствует, ускоряет движения, удерживая мальчишку, второй рукой проводит по бедру мальчишки, касается возбужденного члена партнера. Мыш тихо стонет от удовольствия, его-то усилия направлены на то, чтобы выдержать напор воина…

Мышонок вдруг содрогается всем телом, воин ощущает, что на ладонь плеснулась вязкая жидкость, и почти сразу кончает, чувствуя содрогания мальчишки. Не выдержав, он падает на Эйзе сверху, придавливает его к земле и тут же перекатывается на бок, боясь доставить боль. Эйзе прижимается к нему, что-то щебечет высоким голосом, похоже, на языке тварей. Тоненькое тело, тесно прижавшееся к воину, продолжает биться во все более редких судорогах, так отходит любовное возбуждение у тварей, медленнее, чем у человека. Ремигий нежно прижимается губами к губам Эйзе, лаская и благодаря за любовь. И получает ответный поцелуй. Только сейчас он замечает, что Эйзе во время любви оставался в истинном обличии, и глаза незнакомого красивого лица полны нежности и тепла. Мгновения покоя и удовлетворения. Хочется уснуть прямо на песке, прижать к себе возлюбленного тваренка и уснуть до утра, ощущая тепло его тела в своих объятиях…

Возвращаться пора. Поди, стражник все глаза проглядел, а вдруг твари Наместника увезли! Но это вряд ли – проще убить, чем похищать. Эйзе осторожно отстраняется, грустно спрашивает:

– Пора?

Воин улыбается:

– Еще немного, пойдем еще искупаемся…

Завтра будет дурной день, надо будет решить что-то с защитой крепости, поискать какой-нибудь подарок для Эйзе и приготовиться к возвращению в город. Хочется немного оттянуть его начало, просто понежиться в воде, нырнуть в лунную дорожку, полюбоваться серебристым свечением волос Эйзе. Просто так хочется. Так немного…

Поэтому Мыша – снова на руки и обратно в речку. Мыш что-то сонно пищит –устал, конечно, устал, мал еще, да и ранение даром не прошло. Мальчишка клонится на грудь воина, засыпает на ходу. Пора привыкнуть – Мыш засыпает после любви. Мыш-Мыш… Смешной…

Искупались, воин собрал одежку и, не одеваясь сам и не одев сонного мышонка, только завернувшись в плащ, пошел обратно к воротам. Женщины крепости, слава Богам, спят, а уж стражника испугать он никак не надеялся. Тот только с завистью вздохнул, впуская Наместника обратно… Да уж, завтра всласть посплетничает. Правда, в неверном лунном свете чего не привидится одинокому мужику глухой ноченькой.

Потихоньку по двору казармы, мимо ошалевшей стражи, с Эйзе на руках. Как воришка или молоденький мальчишка, возвращающийся с любовного свидания. Сейчас еще Ярре сердито скажет: «Опять шлялся непонятно где? А завтра – учебный бой, и мне наплевать, что ты не спал всю ночь…» Не скажет – больше десяти лет прошло, как он это говорил. Теперь только Наместник может себе это сказать… Ладно, кое-как дошел до комнатки. Осторожно приоткрылась дверь у Ярре, он на мгновение выглянул, успокоенно кивнул головой и исчез, ничего не сказав: мальчик вырос, что говорить-то… Эйзе уже просто глубоко спит, не реагирует на прикосновения воина, уложить мальчишку, прилечь рядом самому. Скоро утро. Но еще есть время… Так хорошо… Усмешка в глубине сердца – ночь пламенной любви… Да уж…

 

Утро опять началось с суеты – приблуд, будь они неладны, послали будить Наместника, ну да, заспался немного – до полудня. Пустоголовые мальчишки не нашли ничего лучшего, как вломиться в комнату Наместника и едва не над ухом его заорать в два голоса. Бедный Эйзе подскочил, с маху оказался на полу и крепко ушиб копчик, судорожно начал поглаживать ушибленное место. Наместник мгновенно проснулся, заорал так, что задрожали стены, приблуды вынеслись из комнаты, озверевший воин мгновенно оделся, вылетел во двор с бешеным ревом, ища противных щенков. Чего, собственно, и добивался Ярре. Воин, увидев его усмешку, сразу же захлопнул рот и перестал ругаться. Ну да, проспал сбор и … В общем, проспал впервые лет за пять.

Как ни странно, сотники смотрели понимающе и без брезгливости – ну, с кем не бывает, ну, заигрался вчера ночью. Наместник пришел в мирное настроение и вопросы решал быстро, без мордобоя и криков. Приблуды даже не получили по оплеухе, зато было велено взять Мыша и пойти погулять на речку под присмотром охраны, пока воин занимается делами. Парни тут же исчезли в казарме, через несколько минут мимо пролетело все трое, причем Мыш был простоволосым, белые волосы развевались на ветру и ярко блестели. Воин проводил его тоскливым взглядом – ему тоже хотелось на речку, но вернулся к делам. Ярре тихо посмеивался –из приблуд получилась хорошая охрана для Эйзе, а господин спокоен за своего Мыша –значит, дела решаются. В общем, как-то все примирились со странным увлечением Господина…

Тайную службу он ненавидел после Имперской тюрьмы и ликвидировал сразу, как стал Наместником, поэтому, если какой отчет и ушел в Империю, то дойдет нескоро. Вот Солнечноликий обрадуется – такой позор никогда не даст возродиться мятежному роду…

День прошел как в бреду. Одно утешало – Мыш плескался в речке и барахтался с приблудами на берегу, а не томился в душной комнатке. По крайней мере, до вечера они друг друга не поубивали, хотя пару новых синяков вечером на коленках Эйзе он насчитал. Зато Мыш смел все, что было на блюде, и рухнул спать прямо на столе, мгновенно выпав из мира в сон. Этому вымотавшийся за день воин был только рад – не хотелось мучить мальчишку. Смешная стала мордочка: за день на солнце личико загорело, на скулах и носике появились маленькие забавные веснушки, как у Рыжика в крепости… Укладывая Мыша спать, воин размягченно подумал: «Надо бы по возвращении в крепость заехать в бордель, дать ему денег, ведь если бы не научил – мучил бы Мыша своим неумением из раза в раз».

Вернулись они вечером следующего дня, Альберик только ахнул, увидев загоревшего чумазого Мыша, сердито взглянул на Наместника и потащил мальчишку купаться, причем, судя по протестующему писку на кухне, – купал лично и отмывал жесткой мочалкой. Наместник рухнул в кресло, вытянул гудящие от усталости ноги и блаженно вслушивался в живые звуки на кухне. Так давно в доме не было шума, он приходил поздно, что-то проглатывал и падал спать. Утром – уходил. И так – изо дня в день, из года в год. А теперь неугомонный тваренок внес в дом жизнь, да и Наместнику хотелось быстрее завершить дела и вернуться к мышонку, домой. Вот только был ли домом для твари город людей? Нет, наверное. Ладно, можно будет приказать почистить бассейн в саду, привести в порядок посадки, чтобы Мыш мог выходить туда. Понятно, что в поездки его брать нельзя – только мучить двойственностью положения. Последний завершающий штрих, и Эйзе, чистенький, тщательно отмытый, причесанный, в новой одежке, влетел в приемную, в руках – кусок пирога, и он радостно жует его. Понятно – в качестве награды за терпение дали вкусненького. Забавно, Альберик воспринимает его как малого ребенка, не зная, что мальчишка взят в бою. Хотя – и Наместник иногда находил в своей сумке что-нибудь сладенькое.

Альберик зашел следом, недовольно посмотрел на Ремигия:

– Вам бы тоже не мешало искупаться, господин.

Почтения в голосе не было… И нежно, обращаясь к Мышу:

– Не торопись, ешь спокойно, чинно, никто не отнимет.

Мыш согласно кивнул и продолжил терзать пирог острыми зубками. Ремигий тихо засмеялся – похоже, не только он крутился вокруг боевого мыша, но и старый раб. Мыш что-то бодро пискнул, протянул руку за молочком. Старик сердито повторил:

– Господин, идите искупайтесь. Нельзя такому грязному лечь на ложе…

«Оооп, а вот это новое – и какое это у нас ложе ? С Мышом общее, что ли? Ох, старик, что-то ты странное говоришь…» Но Наместник покорно кивнул и пошел купаться.

Мыш весело болтал, рассказывал о крепости, рынке, речке, как целый день с приблудами купался, и их никто не трогал. Старик внимательно слушал. Когда-то так же с ним болтал маленький Ремигий, детей, кроме него, в доме не было, и он приходил на кухню за пирожком и чтобы с кем-то поболтать. Старший господин немного сердился, но не ругал рабов и сына, ему потом командовать солдатами, значит, нужно уметь говорить с простонародьем и уметь управлять. Избалован был сверх всякой меры, все, что хотел – получал, еще бы – единственный сын, наследник рода. А потом все закончилось в один день. Десять лет назад… Он тогда не посмел покончить с собой, последний из рода, – не имел права, а потом – торжественная опала… Первое время он вообще молчал по нескольку недель – просто слушал и приказывал… Мыш остановился внезапно, внимательно вгляделся в лицо Альберика, тот опомнился от грустных мыслей, ласково сказал:

– Ешь, ешь, что замолчал… Что еще было?

…Не будет продления рода – Господин отчаянно влюблен, просто с ума сходит. Да и, пока купал, – все-таки следы остаются, – где-то прикушено, полосы царапин. Хотя… Мальчик вырастет – захочет ли он быть с Господином, став взрослым юношей? Возможно, потом… Но пока глаза у Цезариона смотрят по-человечески, а не тяжелым взором волка, он улыбается.

А у порога стоял Ремигий и внимательно наблюдал за ними обоими. Мыш все время немного неуверенно взглядывал на старого раба, пожалуй, он его побаивался, хотя Ремигия бояться почти перестал, а вот Альберик глядел очень грустно. Ну да, надежды на продление рода…

Не будет этого и не должно быть – зачем повторять судьбы проклятого рода? Не было счастливых… В постоянной жажде первенства и власти губили друг друга, пока глава рода не погубил его доброе имя, а его сын – и остатки доброго имени, – можно подумать, связь с тварью намного лучше развлечений молодежи в завоеванных странах! Ладно, Богам виднее…

Мыш заметил вернувшегося воина, с писком прыгнул ему на руки, Ремигий едва-едва успел схватить, прижался к груди. От чистых волос пахло лесом, нежный невинный запах ребенка… Да уж, ребеночек у них с Альбериком – это тихий, пока намучился в дороге, а вот завтра, – что придет в дурную мышиную головушку, – никто не знает. Мыш уже заглядывал в глаза, что-то выпрашивая… «Что? Ааа, удар в крепости…» Ну это завтра, а сегодня все устали, и мальчишке тоже пора спать. Ну вот, опять – насытился и засыпает прямо на ходу. Ну и как заводить с таким любовные игры, если возлюбленный все время спит? Мыш уже сонно шептал что-то. Так, пора на ложе, как выспренне выразился Альберик. Пара часов есть, – нужно отдать долг тому, кто научил, как дать радость, а не боль. Так, пусть старик посидит в спальне – не дай Боги, начнется тот же припадок, что в прошлый раз. Ладно, на пару часов, и сразу –домой. Благими намерениями вымощен… путь во Тьму.

Глаза хозяйки борделя как-то странно блеснули, когда Ремигий потребовал привести Рыжика. Умудренная опытом женщина кусала губы и не отвечала. Потом все нашла слова:

– Мы можем предоставить не менее прелестного юношу – у нас новый фаворит …

Ремигий надменно поднял брови:

– Я уже выразил свое желание, мне нужен Рыжик!

Хозяйка что-то мямлила, потом воин просто взревел в ярости:

– Да выполните вы мое желание или нет!

Хозяйка, униженно кланяясь, ответила:

– Увы, нет, господин! Мальчик сбежал!

Наместник зло засмеялся:

– Ну уж не из этого дома, здесь охрана почище моей. Я хочу его видеть!

Хозяйка молчала, воин яростно спросил:

– Мне что, сотню охраны поднять для того, чтобы вы мне показали мальчишку?

Хозяйка склонила голову, потом очень неуверенно сказала:

– Господин, вы не сможете получить удовольствие с ним, он сильно покалечен и теперь никогда не сможет доставлять наслаждение…

Воин, чувствуя неладное, уже тише спросил:

– Что произошло?

Хозяйка пожала плечами:

– Не более, чем досадная случайность: во время работы Рыжик был сильно изуродован и теперь не подходит для услаждения гостей.

Воин уже просто взревел:

– Хватит, ведите к нему!

Перепуганный шепот охраны и распорядителя, хозяйка только пожала плечами, ну, коли угодно посмотреть на калечного, кто ж спорит…

Какая-то бесконечная лестница вниз, подвал, полуоткрытая дверь в крошечную комнатушку. Запах сырости, плесени, крови, запах болезни. Голые деревянные доски, на которых кучка тряпья. Уже не ожидая увидеть ничего хорошего, воин подходит ближе: изорванные дорогие одежды все в крови, спутанные, потемневшие от запекшейся крови рыжие волосы. Мальчишка лежит, скорчившись, воин осторожно касается плеча, тот вздрагивает от боли, поворачивает голову, одна сторона лица – сплошной синяк, глаз закрылся из-за отека, вторая сторона повреждена меньше, видны черные потеки на щеках, подбородок измазан алым, – это не кровь, – размазавшаяся краска для губ, а черные потеки – от слез. Ему даже лицо никто не удосужился вытереть от грима. Губы пересохли и потрескались, кожа лба горячая – его лихорадит. Мальчишка принес немалые деньги заведению, – судя по той плате, которую отдал Наместник за ночь с ним. А его даже никто не подумал напоить и перевязать. Рыжик, видимо, узнав лицо Наместника, отворачивается с тихим стоном, пытается спрятаться. Наместник глухо спросил:

– Кто? Кто его так?

Охранник пожал плечами:

– Он купил его на всю ночь, мы не видели лица господина…

Ага, так я вам и поверил, еще скажите, что был в маске…

Наместник стоит в замешательстве – хотел просто отдать мальчишке деньги за ту науку, что он ему преподал, но сейчас-то что делать – пропадет ведь, заморят голодом и жаждой, умрет от лихорадки. Глухо спрашивает:

– Какова цена его после всего?

Охранник пожимает плечами – он не знает. Мальчишка мертво молчит – не привык жаловаться. Воин, внезапно решившись, стягивает с плеч дорогой меховой плащ, вышитый золотом, приподнимает юношу, тяжко вздыхает: под спиной и ягодицами – подсохшее кровавое пятно, он, похоже, просто истекал кровью несколько часов и никто не захотел помочь. Рыжик вздрагивает от боли, но… ни звука. Воин осторожно заворачивает его в плащ, безнадежно измазав мех кровью, поднимает на руки. Спокойно говорит:

– Я забираю его себе. Завтра пусть кто-нибудь оговорит цену, я хочу его купить.

Лицо охранника прячет издевку – за такую падаль деньги платить! Управляющий, отмерев наконец, непрерывно кланяется, радуясь тому, что легко отделался. Рыжик лежит на руках воина неподвижно, только вздрагивает, когда Наместник оступается на неровном полу. Что скажут Мыш и Альберик – даже не хочется думать, но… отчаянно жалко юношу с маленькими веснушками на скулах…

Грохот открываемой ногой двери – встревоженный Альберик поспешил ко входу и остолбенел, – Наместник вносил в дом замотанного в дорогущий плащ окровавленного юношу. Хозяин зло выдохнул:

– Альберик, открой одну из комнат и беги за лекарем – мальчишке совсем плохо…

Альберик только молча открывал и закрывал рот – слов просто не было, от ужаса он потерял голос. Воин бешено рыкнул на него, плечом выбил дверь в какую-то ближнюю комнату, внес Рыжика туда, уложил на пыльное покрывало – Боги с ней, чистотой, хотя бы боль уменьшить. И вдруг застыл, почувствовав взгляд, медленно повернулся – за спиной стоял полуодетый Эйзе, видимо, шум разбудил. Крылья носа раздувались, сначала воин подумал, что от гнева, но нет – Мыш принюхивался. О Боги – тонкий запах благовоний Рыжика пробивался сквозь мерзкий запах крови и боли, запах свежескошенной травы. И Эйзе, видимо, вспомнив, что уже чувствовал его на воине, молча шарахнулся из комнаты, грохнула дверь, идущая в сад.

Была уже глубокая ночь, воин с ужасом понял, что Эйзе рванется через забор, и его снова начнут ловить.Он грозно взглянул на Альберика и выбежал за мышонком. В саду было тихо. Ни плача, ни движения. И это испугало воина еще больше, чем гневный крик или плач. Ремигий тихо позвал: «Мыш, ты где?» Молчание. Он стал осторожно продвигаться к стене сада – мальчишки нигде не было. То,что твари затаивались так, что во время облав умудрялись напасть сзади, он знал, но где искать Мыша в темноте? Тихий шорох возле стены, на шипе терновника, заросли которого у стены, клочки ткани рубашки. Воин всматривается в темноту – неужели в терновник забрался? Да, точно – в кусте небольшой ход, а в глубине – белеется рубашка Мыша. Ремигий просто осел на землю. Ну что теперь делать, как его тащить оттуда, наверняка ведь весь исцарапан острыми шипами. Воин вгляделся в темноту куста, спокойно сказал:

– Малыш, вылезай оттуда. Я перед тобой ни в чем не виноват. Пожалуйста.

Тишина, только в глубине яростным синим светом горят глаза твари. Было дело – они еще не боялись тогда передвигаться ночью, твари нападали, их не было видно, только горели разноцветные огоньки глаз. Стреляли по глазам, и, если не попадали с первого раза, то стрелок уже не выживал, твари приближались мгновенно. Мыш молчал, и это пугало. Воин осторожно продолжал:

– Мыш, пожалуйста, я прошу.

Время работало против Рыжика – он нуждался в помощи, а воин тратил время на уговоры Эйзе. Но что делать, если мышонок отчаянно приревновал, да и повод был… Что уж греха таить…

Мыш пошевелился в глубине куста, тихо пискнул, видимо, напоролся на шип. Воин ласково повторил:

– Мыш, ну вылезай же…

Слава Богам, что забился в куст, а не попытался уйти из усадьбы – ведь поймали бы и снова был бы припадок. Ремигий с отчаянием сказал:

– Мыш, в последнюю ночь тебе ведь не было больно со мной? Мыш, ведь это из-за Рыжика – он объяснил. Мыш, прошу – ему очень худо, его сильно покалечили, помощь нужна…

Тихое злое шипение в ответ. Воин ласково спросил:

– Мышонок, но ты же не змея, зачем шипишь? Давай ты потом мне все скажешь, вылезай, ладно?

Шевеление в глубине куста. Ремигий продолжал уговоры, сейчас можно было только лаской и никак иначе. Мыш сердито шипел и попискивал, но, по крайней мере, что-то отвечал. Воин повторял уговоры снова и снова. Да, конечно, виноват перед Мышом, но сейчас не время обижаться.

– Мыш, давай, ты потом мне все руки искусаешь – чтобы я понял, как тебе больно, но потом… Мыш, очень прошу…

Дрожащий голос в ответ:

– Тыыы, ты им не побрезговал… Запах его на твоем теле… Ты с ним был…

Воин вздохнул с облегчением – заговорил, слава Богам…

– Мыш… Выходи, а?

Ну как сказать, что не нужен Рыжик, совсем не нужен. Мыш нужен возлюбленный… Треск рвущейся ткани, отчаянный писк Эйзе – он вылезает из самой чащи куста на четвереньках, личико поцарапано, перемазано землей, на щеках промытые в грязи дорожки от слез. Похоже, Альберику придется купать его снова – весь в земле. Одежда изорвана так, словно его бросили в мешок с сотней кошек. Зло пищит:

– Тыыы, зачем ты с ним?

Ремигий вздыхает:

– Мыш, идем в дом – плохо там, совсем плохо.

Мыш сердито шипит, но встает с колен, подает руку сидящему на земле воину:

– Поднимайся…

Тот только вздыхает – не прощен, но хоть не совсем отвергнут…

В доме и правда – худо. Лекарь пришел, возится с покорно лежащим Рыжиком. Воин вопросительно смотрит на него. Тот как-то странно жмется, потом говорит:

– Убить его не хотели, ребра переломаны с обеих сторон, много синяков, раны от плети на спине, чем-то ударили по плечу – нож или сабля. Ну, остальное вы сами видели…

Наместник кивает – трудно было не увидеть. Лекарь осторожно поворачивает Рыжика на бок – так легче, спина вся в кровавых запекшихся ранах. Эйзе стоит за спиной воина, и лицо у него злобно кривится, но пока мальчишка молчит. Воин осторожно касается слипшихся волос юноши. А вот это зря: мальчишка вдруг подскакивает сбоку и дает пощечину Рыжику. Хорошо, что удар приходится по менее разбитой щеке. Воин резко выдыхает, перехватывает руку, занесенную для повторного удара. Мыш со всей силы вцепляется в запястье перехватившей руки. Рыжик только молча смотрит на них – даже не стонет, нет сил и для этого.

Еще несколько дней назад ударил бы тварь так, что мальчишка от боли сам бы разжал челюсти. Но это тогда. А сейчас – у малыша только начали сходить синяки с лица, нельзя. Наместник прерывающимся от ярости голосом говорит:

– Мыш, мне очень больно. Отпусти, мне больно…

Бить нельзя – не за что. Мальчишка разжимает зубы, отступает на шаг – лицо бешеное, злобно дергаются губы, глаза сужены и сердито сверкают. Он что-то шипит, обращаясь к Рыжику, тот слабо кивает. Опять попытка ударить раненого, но воин держит руку крепко, а Мыш уже не кусается. Воин встревоженно спрашивает:

– Эйзе, что случилось? В чем он виноват?

Мыш плотно сжимает губы… Рыжик по-прежнему с усталой покорностью смотрит на них. Лекарь тихо говорит:

– Господин, прикоснитесь к его груди…

Рыжик слабо выдыхает. Воин растерянно смотрит на него. Он вдруг понял, – да, странное сердцебиение, нежный запах кожи и волос – не притирание это было, просто это был не человек. Наместник с трудом проглатывает ком в горле, хрипло спрашивает:

– Эйзе, разведка?

Мыш отчаянно мотает головой, вроде, не врет. Ремигий продолжает:

– Изгой, отступник?

Мыш молча кивает. Воин с отчаянной жалостью смотрит на Рыжика – как же угораздило так, – попасть в бордель, что с ним сделали, что не покончил с собой, а покорно начал выполнять прихоти извращенцев. Тот горько усмехается разбитыми губами – что же говорить-то, и сдохнет – не жалко.

Лекарь неуверенно говорит:

– Господин, рана на плече очень плохая – нагноилась, лихорадка из-за нее. Надо вскрыть, убрать омертвевшее.

Эйзе стоит рядом, зло щурит глаза. Даже просить помочь его страшно – кому помогать, тому, кто господина едва не увел? Рыжик молча смотрит на них, ему хочется только покоя, устал от многодневной боли. Воин тихо вздыхает, наливает в кубок вина, подносит к губам юноши, мягко говорит :

– Выпей, боль пройдет. Уснешь…

Тот покорно глотает – он совсем неживой, как кукла, выполняет приказы механически. Мыш прерывающимся от злости голосом вдруг говорит:

– Господин, я помогу с раной, только уйдите все…

Воин всматривается в глаза Мыша – не попытается ли снова причинить боль, не будет ли мучить? Эйзе обиженно усмехается. А что еще думать, если хватило ярости ударить беспомощного?

Эйзе молча смотрит на них, ждет. И Рыжик терпеливо ждет. Воин молча поворачивается, тянет за собой лекаря, приказывает Альберику:

– Идем.

Они выходят за дверь, прислушиваются к звукам в комнате. Тихий щебет, писк, ласковое урчание. Говорит с ним Эйзе, что ли? Или Рыжик? Мучительный стон, и снова –попеременно писк, урчание, похоже, раненого утешают. Тишина…

Воин осторожно заглянул в комнату – Эйзе сидит на кровати, голова Рыжика на его коленях, он пальцами осторожно водит по волосам раненого, вот только пальчики – с длинными острыми когтями, они расчесывают спутанные волосы Рыжика. Воин удивленно вздыхает, Эйзе поворачивает голову, коготки тут же прячутся. Боги, да кто же его возлюбленный, тот, кто делит с ним ложе?

Ремигий заходит в комнату. Рыжик тихо дремлет на коленях Эйзе, изодранная спина залечена, рана на плече покрыта тонкой корочкой коросты, даже красноты нет. Воин осторожно говорит: «Спасибо». Эйзе молча кивает.

Альберик с грохотом ставит поднос с едой, Рыжик вздрагивает и открывает глаза. Старик резко спрашивает:

– Что-то будешь?

Рыжик отрицательно дергает головой. Воин мягко спрашивает:

– А молочко, молочко будешь?

Ему бы попить надо – похоже, не поили около суток. Старый раб довольно зло говорит :

– Молочко – для Эйзе, а не для этого…

Ласковый эпитет был проглочен, но и так понятно, что имел в виду раб. Эйзе слабо протестующе пищит, Альберик говорит значительно мягче:

– Вот сейчас искупаешься снова, и попьешь молочка. Я пирожок твой любимый принес…

Воин смотрит на старика во все глаза – для любимого мышоночка пирожок, такого даже в детстве Ремигий не помнит. Рыжик молча закрывает глаза – устал. Ремигий ласково говорит :

– Всем хватит, Эйзе, иди искупайся снова, ты весь в земле, а я пока напою Рыжика – ему пить побольше надо.

Альберик довольно явственно произносит:

– Да уж, потом выноси за ним…

Юноша вздрагивает всем телом, Наместник повышает голос:

– Альберик, что ты себе позволяешь? Я купил Рыжика, но он болен. Его надо лечить. Если тебе не хочется этого делать – купим молодого раба в помощь…

Старик зло что-то бормочет под нос. Явственно слышится: «Еще тварей-шлюх не собирал по всему городу…» Эйзе резко вскидывает голову, слышно явное сдерживаемое рыдание. Мыш вылетает из комнаты, грохот где-то в кухне, потом наверху. Ремигий, зло зыркнув на старика, бросается за ним.

Слава Богам, мальчишка не выскочил из дома, а забился в спальню за кровать – обычное его убежище. Воин останавливается посередине комнаты – дальше нельзя, Мыш может начать сходить с ума. Слышны тихие рыдания. Воин тяжело вздыхает – Альберик хотел сделать больно Рыжику, а ударил словами Эйзе. Но старик не мог знать,что происходило в первый день плена тваренка. Ремигий нежно говорит:

– Мыш, не плачь, он не знает ничего о тебе. Маленький, не плачь. Ты – мой единственный, не плачь, Мыш…