Текст книги "Ненависть (СИ)"

Автор книги: Александра-К

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

– Мой господин…

   Угрюмый тяжелый волчий взгляд в ответ. Сотник даже предположить боялся, что же именно произошло с его господином этой ночью. Одна за другой две серьезные ошибки. А произошла простая вещь – двое без слов сказали друг другу: « Я-тебя-больше-не-люблю». Жестоко, зато честно. И вспять судьбу не поворотишь.

   Солгали оба… Из-за морока остуды, страха, непонимания. Что есть ложь и что есть правда в таком деле, как любовь?

   Чувство проигрыша мучительно. И гордый Цезарион ощущал свое поражение в этом странном бою тварей как болезненную иглу, воткнутую куда-то под ребра. Пошевелиться нельзя, чтобы не вспомнить о нем…

   Возвращение в его собственный дом далось Наместнику с огромным трудом. Проще всего было бы бежать из мертвеющего гнезда куда-нибудь в снежную бурю, не видеть, не слышать, не вспоминать… Проигрыши были на протяжении всей воинской жизни Ремигия, без этого и побед не бывает, но только никогда не было такой горечи. Чем опоил ты меня, возлюбленный, что ты сделал, что мир вокруг из освещенного солнцем стал похож на тюрьму, полную тьмы?  Почему надежда рассеялась, словно осенние листья на ветру? Ярре только головой качал, невозможно пребывать предводителю войска в таком отчаянии, нельзя, ведь люди-то смотрят. Просто нельзя!

   Старый раб, встретивший их на пороге, приблуды в боевых доспехах, похоже, собирались на помощь. Лис, неловко сидящий на подлокотнике кресла Наместника, − и как Альберик такое допустил! −  тоже с оружием.  Склоненная над заснувшим Моди гордая голова Мыша, Берси рядом, сердито негромко ворчит, словно убаюкивая малыша.

   Ремигий остановился в дверях. Ему опять и опять, раз за разом напоминали, что он не может единолично распоряжаться своей судьбой, что есть его долг перед воинами, своей страной, Императором, теми, кто поверил ему и продолжает верить. И прервать переговоры после столь странной сцены возле ворот – неминуемо погубить тех тварей, которые пошли на переговоры, судя по всему, вопреки воле части их воинов. И Мыш здесь не при чем. Чем бы не закончились их отношения… Слово надо выполнять. Тем более, слово Наместника Империи.

   И он просто подошел к своей возлюбленной твари, осторожно забрал у него из рук Моди, передал Альберику:

− Уложи малышей, все обошлось. Просто странный бой возле крепости. Лис, идите спать. Полночи уже прошло, утро скоро. Идем, Мыш!

   Возразить Эйзе не успел, просто взлетел над полом и казался на руках у воина. Медленно таял снег на непокрытой голове человека, крошечные капельки талой воды падали с кончиков волос на грудь мужчины и растерянное лицо твари.

− Все, пора спать!

А в спальне Наместника война продолжалась… Мыш перетерпел прикосновение к нему Ремигия при посторонних, но наедине… Тонкая ладонь твердо уперлась в грудь воина отрицающим жестом, стоило только ему уложить Эйзе на ложе и попытаться прилечь рядом. Мужчина только головой укоряюще покачал, но встретил взгляд, горящий упрямым отрицанием. Похоже… Похоже, надо было разрушить ту сеть лжи, которую сплели они оба вокруг друг друга за эти недели из жалости, любви, страха остаться одному, страха предать возлюбленного. Сеть, сотканную из гнева и боли, тяжелых воспоминаний. Но общих… Одинаковых для обоих.

   Наместник отступил, как в самой настоящей битве, собирая силы для нового броска, сел на ложе чуть в стороне от напряженно глядящего на него Эйзе.

– Ты зря боишься чего-то подобного. Я говорил с лекарем пару дней назад.

– И что он сказал тебе? – Тихий шелест слов чужого языка, срывающихся с губ Эйзе. Словно вся его чуждость прорвалась наружу в эти мгновения.

– Что прикоснуться к тебе я смогу не ранее, чем через несколько месяцев. Что тело твое заживает очень медленно, настолько большими были повреждения. Что тебе нельзя разрешать резко двигаться, ездить на лошади, заниматься с оружием. И еще…

   Ремигий встал с ложа, повернулся лицом к створке двери, ведущей в сад. В неплотно прикрытую после попытки Мыша спрятаться в саду дверь намело немного снега, и серебристая поверхность талой воды искрилась при свете факела, словно струящиеся слезы.

– Владыка не пытался убить тебя или малыша. Он сделал все, чтобы выжили вы оба. Если бы наша кровь могла слиться, как у обычной пары, то полукровка жил бы! Но мы…

– Мы сотворены из разной плоти, так и есть.

– Я не верил ему, когда он пытался тебе помочь, боялся, что убьет.

– А теперь?

– Он не позволил какому-то из ваших отрядов напасть на крепость сегодня ночью. И убил у нас на глазах предводителя напавших. Ты хочешь объяснить мне, в чем дело? А то я как слепой, кружу и кружу на одном месте, не понимая, куда идти.

   Мыш не ответил.

– Сегодня ночью я подал Императору прошение об отставке. Я хочу уехать отсюда. Независимо от того, последуешь ты за мной или нет.

– Ты не понимаешь!!!

   Безумная порывистость движений тварей. Мыш рванулся куда-то в сторону, Ремигий едва успел схватить его в свои объятия.

– Объясни…

– Вне круга наших гор для меня все будет ядом! Ты же знаешь, что мы не можем есть вашу пишу. Даже прикосновение к некоторым металлам для нас смертельно! Я просто не могу покинуть страну. Даже если уйдешь ты. Это уже будет все равно. Почему ты не хочешь отпустить меня сейчас, пока еще это возможно?

– Но ты же ешь ту еду, которую готовит Альберик?

– Да, но только то, что выросло на нашей земле! Я просто умру вне защиты гор…

«Или тебя сожгут твои же соплеменники как оскверненного прикосновениями человека…»

   Воин вгляделся в мерцающую синеву глаз Мыша. Возможно, это ложь, попытка им управлять? Но в самой глубине взгляда юноши таились отчаяние и безнадежность. Правда… Все должно быть так. Эйзе нет места на земле людей, а Наместник не может более находиться на безумно холодной северной земле. Сил не осталось уже противостоять упрямым нелюдям. Бросить все и молить Богов, чтобы Император принял его прошение без чувства оскорбленной гордости?

   Не примет. Ему покажется, что Цезариону будет мало того позора, что рухнет на его голову после возвращения в Империю, потому что, по сути, это прямое предательство своего командира, предательство всадника. И… навряд ли ему вообще будет позволено остаться тем, кем он был до этого. Позорнее подобного трудно что-либо придумать… Впрочем, род и так уже достаточно опозорен, да и понятно уже, что прервался, у Ремигия наследников не будет. Проклятие сработало. Нет смысла продлять чью-либо кровь своими жизнями. Только Мыша эта чаша миновала, он уцелел, расплатившись другим.

– Отпусти меня!

   Мыш раздраженно дернулся в объятиях воина, а он ведь и забыл, что сильно прижал юношу к себе, просто забыл об этом, так привычно было это объятие.

– Извини, я сделал больно?

   Эйзе отодвинулся в сторону, присел на ложе:

– Нет. Но я не хочу так...

   Все верно, спасся, заплатив любовью… Мыш не любит, да, скорее всего, и не любил. Слишком сложное было у него задание. Что ж, он его выполнил. И не выдержал условий договора. Потому что можно удержать и так, заключив договор. Может быть, Боги будут более благосклонны к тем, кто остается рядом, повинуясь разуму, а не чувству.

– Если ты не сможешь последовать за мной, останешься ли ты в моем доме, если я сдержу слово и заключу мир с твоими сородичами? Видишь ли, твой народ получает надежду, мой Император – исполнение своей мечты. Но что получу я?

   Растерянность на красивом гордом лице его собеседника. Ремигий довольно улыбнулся про себя: перемены в облике Эйзе были удивительны и стоило понаблюдать за ними.

– Ты считаешь, что я смогу оставаться здесь?

– Я хочу этого…

   Ну вот, засадные полки вышли из укрытия и вступают в бой… Лед во взгляде юноши, устремленном во тьму глаз человека. Не испугаешь, возлюбленный. Все имеет свою цену, даже мир для твоего народа. И я предлагаю тебе плату. Ты вправе отказаться. Что ж, за проигрыш Наместник заплатит сполна, своей жизнью, как и полагается человеку чести. Так что ж?!

   Мыш увидел же совсем другое: на жестком, смуглом, ставшем на какие-то мгновения страшно чужим лице по-прежнему иронично и испытующе горели угольной чернотой  бешеные глаза человека, который его защищал всегда. От самого себя, от людей, от тварей, от всех, кто, как считал этот сумасшедший гордец, могут принести вред его возлюбленной твари. Не человеку. Одиночке.

   И Эйзе отступил, отвел свои войска. Ремигий продолжал выжидающе смотреть на него, ожидая ответа. Если Мыш даст слово, то он его сдержит, так же, как сдержал слово и выполнил приказ Владыки. И что тогда? Навечно оказаться запертыми в клетке северной страны, сотворенной изо льда и снега, крови и ненависти? Но дом можно натопить. И стены укроют от яростных ветров. Если только внутри дома кто-то ждет твоего возвращения.

   Улыбка чуть коснулась четко обрисованных губ твари.

– Мой господин, когда я мог противиться вашим желаниям…

– Так да или нет?

– Если ты хочешь запереть меня в стенах этого дома как в тюрьме, то нет…

   Грубые ругательства, павшие на дурную голову Мыша, были наполовину непонятны ему, и Ремигий замолчал только потому, что осознал, что юноша едва ли понял что-либо из выкрикнутого в ярости.

– Хорошо, я принимаю твой ответ…

«В этом бою я потерпел полное поражение… Впрочем, днем раньше, днем позже…»

– Ты не понимаешь, не хочешь понять, не хочешь слушать! – Выкрик Эйзе в тишине спальни прозвучал оглушительно.

«Опять перебудим весь дом… Ладно, зачем все это… Жаль только, что малышей не удастся увезти от войны. А значит, через десяток лет из них вырастут мстители. Берси хорошо запомнил, что произошло с его родителями. Да какая разница теперь!»

   Тонкие черты Эйзе внезапно расплылись, давая место обычной скуластой мальчишечьей маске. Наместник молча смотрел на его преображения. Он очень устал от всего, что происходило в течение этих предзимних месяцев в его доме и в его жизни, пожалуй, ему, как и Эйзе недавно, захотелось обычного покоя.

– Я никуда не уйду, но это не будет условием нашего договора. И ты не будешь грозить разорвать мир с моим народом из-за того, что я в чем-то провинился перед тобой!

   Скуластая смешная мордочка мышонка была полна отчаянной решимости отстоять свою свободу и независимость до конца.

   Наместник в ярости прокусил губы, чтобы сдержаться от ругательств. Что толку возражать, такое уже было и закончилось едва не гибелью Мыша.

– Хорошо, я не буду принуждать тебя ни к чему, и не буду связывать мирный договор и твою жизнь…

   Мыш недоверчиво взглянул в усталые глаза воина. Ложь? Правда?.. «Очередной маневр войск, мой возлюбленный… Похоже, воевать нам с тобой до самого конца нашей жизни, безотносительно от внешних обстоятельств…»

– Иди, ложись. Мне тоже надо отдохнуть…

« И отозвать свое письмо Императору… Иногда бой под стенами крепости, снежные заносы и страх перед ночными нападениями тварей не дают нам совершить уж слишком большие глупости. Хотя… Первую часть письма я бы оставил. Они чересчур чужды нам, а мы − им. Очень чужие, даже когда любимы…»

– Спи, Мыш, я сейчас вернусь…

   Сотник угрюмо выглянул из-за двери, они с Лисом только-только заснули.

– Где мое письмо Солнечноликому? Похоже, рановато просить об освобождении от службы ему…

   Ярре молча взглянул в глаза своего Господина. Надменная усмешка не могла скрыть некоторой неуверенности – не так уж часто Ремигий отменял свои решения.

   Золотистая игрушка скользнула, как большая тяжелая змея, из рук сотника в ладони Ремигия, тот торопливо сломал печать, опустошил цилиндр, швырнул неровно исписанный кусок кожи в огонь в приемной. Ярким пламенем светились упрямые черные глаза Наместника, на губы сотника  прорвалась облегченная улыбка. Мир возвращался на привычный путь…

Эпилог

   Мир с тварями был подписан Наместником от имени Императора через месяц после того, как перевалы окончательно занесло снегом. К весне мирный договор был утвержден в столице. Нападения на разъезды людей стали значительно реже после того, как Ремигий разрешил тварям взять часть зерна из запасов крепости для пропитания. За зиму пришлось подавить восстания в двух деревнях, недовольных действиями Наместника. Правда, обошлось без смертоубийства.

   Ремигию по-прежнему продолжают сниться сны про мир Империи. Но совершенно ясно, что твари терпят людей, а люди тварей лишь в присутствии Наместника, который ни мягче, ни ласковее не стал. А значит, ледяная клетка продолжает крепко удерживать последнего из рода Цезарионов на ненавистном Севере.

   Мыш честно держит свое слово, хотя иногда рвется за ограду крепости в горы. Но пока зима, и далеко уйти он просто не может. Его сны – про цветение горных деревьев в шестом месяце… И про горное озеро там, далеко. Он ждет весну.

   Приблуды каждое утро уходят на службу из дома Наместника и вечером возвращаются в него. А старый раб ловит внимательные изучающие взгляды своего господина на двух безродных мальчишек, подобранных на дороге, но обладающих главным свойством благородного человека – верностью. Возможно, род Цезарионов будет разбавлен чужой кровью, но не прервется.

   Сотник дважды пытался забрать Лиса в свой дом. Кончилось это тем, что после очередной ссоры Ярре плюнул на все условности и перетащил все свои вещи в дом Наместника под предлогом обеспечения его безопасности. Дом сотника стоит пустым.

   Малыши быстро растут и Альберик уже не так строг с ними. Наместник отказался отдать их Владыке, обеспечив статус заложников. Пока Ремигий жив, никто не посмеет близко подойти со злыми намерениями к тварятам.

   Представления о мире после войны разные и у тварей, и у людей. Да и между Наместником и его возлюбленной тварью не всегда существует согласие. Они слишком разные. Но каждый из них выполняет предназначенное ему судьбой. И они продолжают быть вместе. Навсегда ли? Это уже только в воле богов…

  ... Далеко, в дне конного пути от крепости людей, в заводи мерзнут стылые коричневые комки корневищ, терпеливо ждут весны. Лед растает и зеленые стрелы ростков вырвутся на волю. И под холодным северным небом распустятся белоснежные звездочки водяных лилий. И тогда двое вернутся назад, в теплый беззаботный денек. Они помнят. Лилии – цветы любви...