Текст книги "Ненависть (СИ)"

Автор книги: Александра-К

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Приблуды, наконец, отпустили Эйзе, Алвин тихо ругался от боли – за время, пока он зажимал рот твари, тот серьезно прокусил ему ладонь, из нескольких ран сильно шла кровь. Эйзе, перемазанный в дорожной пыли и крови Алвина, вдруг рывком выдернул у того из-за пояса кинжал, выставил перед собой. Он совсем не понимал ничего, тело помнило только, что на него уже так наваливались сверху, и потом было мучительно больно и стыдно. Глаза тваренка были безумными. Когда второй приблуда, растерявшись, протянул руку, чтобы забрать кинжал, губы Эйзе приподнялись в странной гримасе, обнажились острые зубки, он тихо зашипел. Сотник резко прикрикнул: «Не смей его трогать – бросится! Зови Господина, скорее!» Перепуганный не меньше тваренка, Алвин растерянно смотрел, как Эйзе мгновенно отполз в сторону, все так же держа кинжал перед собой. Ярре с тревогой наблюдал за всем этим, но боялся испугать мальчишку еще больше, – для него теперь все превратились в его насильников, и сотник боялся, что мальчишка успеет ударить себя кинжалом раньше, чем кто-то сможет выбить из его рук оружие.

Ремигий прибежал бегом, одного взгляда хватило, чтобы понять, что произошло. Приблудам было велено в момент нападения защитить Эйзе и не дать тому двигаться, чтобы случайно не попасть под стрелы врагов. Но разум помутился от воспоминания о недавнем насилии. Не тогда, только сейчас – милосердное забытье исчезло, мальчишка все вспомнил. И теперь, пытаясь защититься от них, обезумевший тваренок спасался от тех, кто казался его помутившемуся разуму новыми мучителями… Наместник очень мягко позвал:

− Эйзе, мышонок, все уже кончилось, не надо бояться.

Мыш поднял на него глаза – чужие, не узнающие его глаза. Воин шагнул чуть ближе, но не учел одного – от него пахло кровью, кровью убитой только что им твари. Люди этот запах не чувствовали, но мышонок-то… Эйзе вдруг захрипел и прыгнул прямо на воина, замахиваясь кинжалом. За краткие мгновения воин понял, что сейчас произойдет: защищая Наместника, кто-нибудь просто прикончит мышонка мечом. Кольчуга не спасет… И он принял единственное решение – не дать выстрелить или ударить мальчишку из-за того, что Наместник слишком близко к нему. И сам шагнул навстречу нападающей твари, принял удар в незащищенное плечо. Кинжал застрял в мышцах, хруст острия, упершегося в плечевую кость, дикая боль, но Ремигий уже схватил мышонка в свои объятия, не давая стрелять по нему своим воинам. Не обращая внимания на боль, раздирающую плечо, сразу хлынувшую кровь, он крепко держал мышонка в объятиях и тихо шептал:

− Все, все, все успокойся, маленький, все, все уже кончилось. Тебя никто не обидит.

Эйзе задушенно хрипел в его руках, воин молил богов только об одном: верните разум мальчишке. Будут жертвы храмам, все будет, только защитите его сейчас. Если я упаду с ним, его прикончат тут же за покушение. Верните ему разум…

Поток ледяной воды вдруг вылился им на головы, вода потекла по лицам, оба мгновенно вымокли. Эйзе растерянно закрутил головой, захлебываясь, воин выругался, не сдержавшись. Но шок от холода сделал свое дело – глаза мышонка стали разумными, он испуганно спросил: «Что я натворил?» Наместник осторожно повернул голову, Ярре стоял с пустым ведром воды в руках – похоже, воду везли для того, чтобы поить раненых в дороге. Ремигий одними губами сказал: «Спасибо». Эйзе колотила нервная дрожь, воин прижал рану сверху ладонью, чтобы не истекать кровью. Лекарь уже прибежал – кто-то сообразил позвать его. Торопливая перевязка, − воин постоянно оглядывается, чтобы видеть лицо мышонка, – боится повторения припадка, но мальчишка оглушен происшедшим и странно спокоен. Приблуды смирно стоят в сторонке, Ярре резковато что-то говорит им. Остальные его воины даже как-то и не заинтересовались произошедшим. Все заняты своими делами – перевязывают друг друга, собирают разбросанное оружие. Лекарь тихо сказа :

− Господин, рана плохая – близко сосуд, могло плохо кончиться.

Наместник усмехнулся:

− Я не могу умереть –мальчишку растерзают. А я не хочу этого.

Лекарь только покачал головой – Наместник сильно удивил его, подставившись под удар Твари, явно спасая того, хотя мог просто приказать лучникам стрелять, обезумевшего звереныша прикончили бы в несколько мгновений. Но он подставил под удар себя, а ведь отклонись лезвие чуть в сторону, прорезало бы основную жилу, а это – очень опасно. Мальчишка беспокоил лекаря даже больше, он стал слишком спокойным, голова все время клонилась на грудь, словно он засыпал и потом просыпался. Лекарь не раз видел подобное у воинов после битвы, но здесь-то не было причин так странно засыпать. Воин уловил направление взгляда лекаря, тихо спросил:

− Что случилось?

− Не знаю, он же не человек. Странно как-то себя ведет.

Наместник кивнул:

− Да уж, то, что не человек – понятно. Он просто вспомнил то, что не нужно было вспоминать.

Воин кивнул лекарю, закончившему перевязку, подошел к мышонку, тот поднял на него глаза, полные отчаяния. Мальчишка все понял и теперь мучился еще и этой виной.

− Тебя будут защищать – это мой приказ.

Эйзе с трудом разлепил слипшиеся от чужой крови губы:

− Ты убил!

Воин спокойно кивнул:

− Иначе убили бы меня… Я не думал, что после вчерашнего на нас нападут.

Эйзе взглянул в лицо Ремигия – спокойный уверенный взгляд, ни капли раскаяния. Да и в чем каяться – в том, что врага убил? Это Эйзе – любимый, но твари – нет. Эйзе, пошатываясь, пошел к лошадям. Ярре, внезапно возникший возле Наместника, тихо сказал:

− Он не сможет сейчас ехать.

Наместник пожал плечами:

− На руки его взять, что ли? Пусть лучше мучится от боли, а не вспоминает прошлое. Спасибо тебе – если бы не вода…

− Ваш хоть не кусается так, как Лисенок делал в бешенстве. Я боялся, что он вцепится кому-нибудь в шею. Слава богам, обошлось.

Ремигий мрачно усмехнулся:

− Обошлось –все живы…

Приблуды подошли поближе, спрашивать боялись. Наместник сурово сказал: «Приказ никто не отменял…» Парни одновременно кивнули, двинулись вслед за Эйзе.

− Как бы со зла чего не натворили – Эйзе их сильно покусал.

Ярре засмеялся:

− Они просили, чтобы я уговорил Вас не наказывать тварь за то, что он сделал.

Наместник кивнул, быстро пошел прочь. Ему хотелось взять малыша на руки и утешить после всего, чтобы не мучился и не боялся, но ведь нельзя – на глазах всего отряда-то!

Они ехали уже несколько часов, воину страшно хотелось подъехать к мышонку, посмотреть, что с ним, но нельзя, совсем нельзя. Ярре охранял, конечно, но как там малыш после припадка? Наконец, он отдал приказ о привале. Отряд спешился, воины ослабили подпруги у лошадей, сами вытащили какую-то еду, потянулись по обочинам дороги. Сотня охранения встала на посты – им-то как раз есть не полагалось, но тоже что-то жевали украдкой. Наместник неторопливо направился к повозкам с ранеными, там же и приблуды с Эйзе прибились. Приблуды мгновенно исчезли, только завидев приближающегося Наместника, Эйзе сначала недоуменно посмотрел на их удаляющиеся спины, потом заулыбался неуверенно – увидел приближающегося воина. Ремигий присел рядом, протянул несколько фиников: «Побалуйся». Эйзе осторожно взял, положил на блюдо с сыром – похоже, Наместника тут ждали, какая-то еда лежала возле Эйзе, стоял кувшин с водой. Да уж, можно было бы и еще водички вылить на горячую голову мальчишки. Вроде человек, а потом проглядывают черты твари. Эйзе, видимо, подумал о том же, тихо хихикнул. Ремигий встревоженно вгляделся в глаза мальчишки, – лукавые искорки смеха, – мышонок не мог долго печалиться. Ремигий взял кусочек хлеба, задумчиво начал жевать. Слава богам, безумие мальчишки отступило, доехать до крепости и запереть его в доме – пусть проказничает всласть. Вот уж Альберик натерпится. В груди у воина стремительно теплело, смягчился взгляд, губы опять сложились в улыбку. Мышонок немного виновато поглядывал на него из-под растрепанной светлой челки, быстро-быстро кусал сыр. Воин неловко повернулся, поморщился от боли, на личико мышонка набежала тень – он был виноват.

− Да не так уж и больно, не бойся.Часа через четыре уже будем в крепости.

Эйзе вздохнул – крепость была домом для людей, а для него – тюрьмой. Даже если его пожалеют и не прикуют в темнице. Воин понял причину вздоха, покачал головой, грустно заметил:

− Малыш, но ведь у меня другого дома нет, тебе придется жить там, где живу я…

Наместник резко замолчал – слишком были похожи эти слова на начало клятвы перед Огнем. Эйзе не знал этого и, не поняв молчания воина, покорно склонил голову. А ведь воин только сейчас понял, что по-другому он даже и не думал о будущем Эйзе. Боги. как глупо – будущее у твари, но ведь теперь отдать его – это отрезать от себя кусок мяса по живому, – так прикипел за эти несколько дней. Мышонок маленький, что же ты со мной делаешь? И что я сделал с тобой, что ты меня едва не убил из-за воспоминания? Мальчишка что-то почувствовал, слабо пискнул, воин тут же вернулся к действительности, ласково погладил его по голове:

− Придумаем что-нибудь. Поиграть тебе там будет не с кем, а вот шалить сколько угодно места, дом для меня слишком большой, уголков много.

Эйзе обиженно протянул:

− Я не ребенок, чтобы играть…

Ремигий вздохнул – ну да, не ребенок, но выходки – не каждое дитя измыслит. Ярре подошел к ним, негромко сказал:

− Господин, пора начинать движение.

Воин кивнул, поднялся с земли, ласково улыбнулся Эйзе, пошел, не оглядываясь, к голове колонны. Мышонок дождался, пока он скроется из виду, потихоньку двинулся к кустикам. Тут же Алвин шагнул за ним. Эйзе развернулся, с ненавистью спросил:

− Ты и тут за мной наблюдать будешь?

Алвин вспыхнул, но ответил:

− Господин убьет, если с тобой что-то случится.

И все-таки отвернулся – и правда, стыдно было. Потом, уже возвращаясь, Эйзе вдруг спросил:

− Ты был с ним?

Алвин поперхнулся от неожиданности, растерянно ответил:

− Нет, конечно. Господин не любит юношей, он очень брезглив к этому. У него и женщины постоянной нет.

Эйзе вздрогнул, как от холода. Брезглив к этому. А с ним был. Потому что Эйзе тварь, недочеловек, поэтому можно? Как же холодно, как же больно! Мышонка внезапно шатнуло, Алвин удержал его за плечо: «Что с тобой?» Мышонок молча вырвался из его рук, дошел до своего коня, поднялся в седло. Отчаянно болело в груди. Тварь. Тварь. И только поэтому воин играл с ним, как зверь играет со своей жертвой перед тем, как прикончить ее.

Ярре увидел, как изменилось лицо твари после возвращения из леса, но думать об этом было некогда – отряд двинулся, надо было обеспечить порядок в сотне, присмотреть за ранеными. Стало припекать солнышко, мышонок снял шлем, светлые волосы рассыпались по спине, как тонкий серебристый плащ. Белесые волосы твари, непривычные для воинов Империи.

Зря Наместник полагал, что его воинов твареныш не интересует. Приблуд неожиданно оттеснили, те даже не поняли как, но они оказались далеко позади Эйзе. К мальчишке вплотную приблизился огромный воин, грубо сказал:

− Думаешь, развлек господина и сотников – и тебе все простили?

Мальчишка побелел, схватился по привычке за левый бок, за оружием, воин продолжил:

− Господин быстро наиграется с тобой, а потом расплатишься за все! Сам о смерти будешь молить. Думаешь, тебе спустят смерть сотни людей, ты, тварь поганая!

Глаза Эйзе сузились, он был готов броситься на обидчика, но сильная рука Ярре удержала его, а воин отшатнулся – сотник замахнулся плетью, зло сказал:

− Моли богов, чтобы господин не узнал об этом!

Воин повернул коня и словно плюнул под конец:

− Шлюха! Мерзкая тварь!

Эйзе рванулся изо всех сил, но Ярре держал крепко, не давая напасть на обидчика. Мальчишка обмяк, сквозь намертво стиснутые губы прорвалось рыдание. Сотник посмотрел на мальчишку с жалостью, потом тихо сказал:

− Шлем надень. Не надо показывать волосы. Нельзя.

Эйзе отрицательно мотнул головой:

− Мне все равно…

Ярре глухо ответил:

− Тебя убьют, – господин с ума сойдет. Ты еще не понял?

Мышонок поднял на него полные слез глаза:

−Ненавижу вас, людей! Звери имперские. Ненавижу!

Тут же голова мальчишки дернулась от пощечины – рука у Ярре была не легче, чем у Наместника. Эйзе вдруг схватил его руку, вцепился в открытую часть зубами, прокусил до крови и перехватил чуть выше. Ярре даже не попытался вырвать руку, молча терпел, пока мышонок грыз ее. Эйзе захлебывался слезами и кровью из прокушенной руки Ярре. Сотник тяжело вздохнул:

− Хватит или еще погрызть хочется?

Мальчишка тихо простонал:

− Почему не убиваешь?

Ярре усмехнулся:

− Зачем? Меня можешь калечить сколько угодно… Мне не привыкать. Свой такой был. Попробуешь подобное с господином – зубы вмиг вышибет.

Эйзе сразу обмяк, отпустил руку Ярре, тот так же спокойно и привычно перетянул ее плащом. Мрачно спросил:

− Теперь волосы спрячешь?

Эйзе поднял на него заплаканные глаза, лицо в грязи и крови, уже засыхающей маской. Ярре только головой покачал, резко взялся за волосы Эйзе, скрутил их узлом, нахлобучил сверху шлем. Зло сказал подъехавшим приблудам:

− Приедем – я еще с вами разберусь, почему бросили его одного.

Мальчишки виновато молчали – то, что в сплошном людском потоке их просто оттеснили от Эйзе, оправданием никак быть не могло. Эйзе весь дрожал, но сотник смотрел на него безо всякой жалости – это Наместник бросился бы утешать и ласкать, а Ярре испытывал только боль оттого, что Цезарион так отчаянно и нелепо прилепился сердцем к этому кусачему тваренышу.

Остальная часть пути прошла без особых происшествий – на привал не останавливались, Наместник больше к мышонку не подъезжал, к концу пути мышонок совсем изнемог, начал клониться к гриве коня. Приблуды, переглянувшись, подъехали поближе, чтобы подхватить в случае чего. Но на одной гордости мальчишка в седле все-таки держался, несмотря на смертельную усталость.

Крепость появилась неожиданно – твари никогда до нее не доходили, их останавливали еще в предгорьях, не допускали до долин. И мышонок увидел ее впервые – серые каменные неровные стены защищали городок, вокруг лепились к стенам дома людей. Шумно, хотя уже вечер был, солнце садилось. Никто их толком и не встречал – отряд втянулся в ворота крепости, потихоньку сотни начали разъезжаться – кто по домам, кто в казармы. Ворота за ними сразу закрылись, воины охранения заступили на ночные посты. Все очень буднично, словно не было гибели людей. А, может, просто привыкли к подобному. Наместника до дома сопровождала все та же сотня Ярре, тот тихо разговаривал с господином, Эйзе с приблудами тащился позади. Наконец, огромный забор, ворота. Наместник кивнул Ярре, подозвал Эйзе:

− Ну все, приехали, это мой дом.

Мышонок уже с трудом направил лошадь во двор. Ярре остался со своей сотней снаружи и вскоре полышался топот уходящих лошадей. Наместник остановился возле крыльца, спрыгнул с коня, протянул руки к Эйзе:

− Давай, сниму тебя…

Мышонок что-то обиженно пискнул, воин потянул его с седла и мальчишка упал прямо ему в руки, шлем слетел с дурной головы, рассыпались длинные светлые волосы. Ласковый оклик:

− Господин!

На крыльце их встречал седой голубоглазый старик-раб. Воин держал на руках Эйзе, тот тихо пищал что-то, барахтаясь в объятиях Ремигия. Старик улыбнулся, так же ласково повторил:

− Идемте домой, господин!

Ремигий резко сказал:

−Это не то, что ты думаешь, Альберик!

Старик по-прежнему продолжал улыбаться. Наместник, все так же удерживая на руках мальчишку, вошел в дом, прошел через всю большую приемную и усадил мышонка в огромное кресло в углу. Тот только что-то недовольно пискнул. Воин устало сказал :

− Альберик, его зовут Эйзе.

Старик растерянно повторил:

− Его?

Эйзе, раздраженно пискнув, стряхнул с себя плащ и остался в кольчуге и тунике, и штанах под ней. Перепутать его с девушкой сейчас уже было невозможно. Горькое разочарование на лице старика, а потом и омерзение:

− Мой господин, но это же тварь! Зачем вы привезли ее домой?

Эйзе вызывающе посмотрел на Ремигия, при том, что его лицо по-прежнему было перемазано в крови и дорожной пыли, картина была и вправду омерзительной. Наместник мягко повторил:

− Это Эйзе, я хочу, чтобы он жил в моем доме. Эйзе, моего раба –управителя зовут Альберик, он меня вырастил.

Альберик довольно неприязненно посмотрел на мальчишку, мрачно сказал:

− Я думал, вы девушку привезли, будет продление рода и наследники, а тут – тварь какая-то. И что ты в нем нашел, Ремигий?

Эйзе растерянно переводил взгляд со одного на другого – непонятно было, кто хозяин. Ремигий мирно сказал:

− Альберик, мы оба устали с дороги, я ранен, Эйзе – тоже. Искупаться бы, поесть и лечь, наконец. Прошу.

Старик вздохнул:

−Да я воду каждый вечер грею. Хорошо, господин, сейчас принесу поесть вам. Что твари едят?

Эйзе вздрогнул, но воин спокойно ответил:

− Эйзе очень любит молоко, каждое утро ему нужно приносить, хлеб, сыр, мясо точно ест. И мне – того же принеси.

Старик кивнул, вышел из зала. Ремигий ласково спросил:

− Устал, маленький?

Эйзе неприязненно ответил:

− Нет.

Воин с тревогой вгляделся в его лицо – мышонок нервно кривил губы. Ремигий, уже пугаясь новой выходке мышонка, спросил:

− Что произошло?

Эйзе отрицательно покачал головой – в ушах все еще звучало: «Он так брезглив с юношами… Сбросил руку воина, легшую было ему на плечо. Воин глухо вздохнул – Ярре рассказал о нанесенном Эйзе оскорблении, но у Наместника руки были связаны – кто ему твареныш, чтобы обрушивать на виновного всю мощь власти Наместника? Мальчишка тоскливо посмотрел на Ремигия – ну вот, вернулись и что теперь? Искупает и потащит на свое ложе, потому что с людьми противно, а тварь –ей не больно? Воин что-то почувствовал, хмуро сказал :

− Малыш, давай сразу решим – ты здесь гость, но не раб. Я не собираюсь мучить тебя. Альберику ты приказывать не можешь, но можешь попросить, а он выполнит твою просьбу .Если хочешь, я поселю тебя отдельно – в доме есть несколько свободных комнат, он слишком велик для меня…

Мальчишка молчал, опустив голову, «гость, а не раб…» Да Наместнику достаточно захотеть, и Эйзе не сможет сопротивляться, просто сил не хватит. Ремигий печально смотрел на дрожащие губы мышонка, то, что все сказанное им – ложь, от начала до конца, он и сам понимал. Как и понимал другое, чего не мог знать мышонок – так, как он внес его в дом, − так вносят возлюбленных после клятвы Огня! И Альберик не зря ошибся – так всегда было принято в Империи, местные этого обычая просто не знали. Даже раненого через порог так не переносили, так обнимают только ту, что избрана, когда клятва принесена.Так вышло, просто мальчишка не мог идти сам. Так вышло…

Только Альберик мальчишке подобного не простит – и это Наместник понимал. Он и так уже ни на что не надеялся, кончились дни лагерного житья, по возвращении в город все изменилось. Только больно это. И Эйзе боль не заберет – он чем-то сам ранен, но не говорит. Мышонок тихо сказал вдруг:

− Очень холодно…

Воин встревоженно взглянул на него – да, дом каменный, не очень-то находишься по ледяному полу босиком. Горюшко мое! Ремигий вздохнул, стянул с плеч плащ ,поднял мальчишку на колени, тот раздраженно пискнул, но отбиваться не стал, сжал в ладони крошечные ступни мальчишки, согревая их, закутал его вместе с собой в плащ, осторожно прижал к себе, зарылся в мягкие волосы:

− Сейчас согрею, маленький. Скоро тебе потеплее будет.

Эйзе как-то покорно прижался к нему, тихо засопел в шею. Что опять произошло, кто тебя обидел, мышиный царевич? Эйзе вдруг спросил:

− Почему ты ласкаешь меня, ведь юношей не любишь – мне сказали… Почему? И раб твой ждал другого.

Воин глухо ответил:

− Да, не люблю. И шляюсь по борделям – так проще. Но я не хочу, чтобы ты мерзнул, голодал, плакал. Чтобы тебе было больно.

Эйзе вздохнул, тихо переспросил:

− И силой на свое ложе не потащишь?

− Я хочу, чтобы ты каждое утро просыпался в моей постели, чтобы ты не замерзал один. Но я не трону тебя. Если тебе противно быть со мной рядом, я найду тебе комнату в доме.

Эйзе вздохнул:

− Нет, не противно. Ты – горячий, я не мерзну ночью. Только больше не бей меня – и так синяков достаточно.

Воин тихо засмеялся:

− Если твои шалости не будут приводить к взрывам или падению стен моего дома – не буду...

Он осторожно поцеловал перепутанные волосы на макушке. В груди стремительно теплело, Эйзе перестал быть ледяным – ножки согрелись, и мышонок привычно завозился под рукой Ремигия, устраиваясь поудобнее. Альберик вошел с подносом с едой, грустно вздохнул – воин осторожно целовал мальчишку в макушку, тот прижался к нему, явно ласкаясь. Девушка… – как жестоко он ошибся. Тварь поганая! Околдовал господина. Старик резко поставил поднос на стол, воин и твареныш одновременно подняли на него затуманенные глаза, они только что помирились и посторонний звук привлек их внимание и отвлек от взглядов друг на друга. Старик вздохнул – будь это девчонка, было бы сразу ясно, к чему дело идет, но здесь-то мальчишка, да еще тварь…

Ремигий предостерегающе посмотрел на старого раба – ему только не хватало снова утешать своего мышонка, тот начал раскладывать еду. Даже кувшинчик с молоком был. Эйзе сразу вцепился в свое любимое молочко, Ремигий мягко улыбнулся – мышонок утешился, так немного надо, чтобы утешить – немного вкусненького, игрушка, прогулка. Ох, как же трудно будет его охранять – ведь на улицу одному нельзя, если увидят, – пристрелят раньше, прежде чем поймут, кто он.

Альберик тихо сказал:

− Господин, вода готова, на кухне. Завтра можно будет сходить в термы. Вы сам будете купать малыша?

Эйзе обиженно ответил:

− Я не ребенок!

Альберик пожал плечами, нежное отношение господина было более похоже на обращение взрослого с малым ребенком, чем на общение с равным по силе. Да сильнее молодого Цезариона и быть не может!..

Воин отрицательно покачал головой:

− Нет, конечно. Найди ему какую-нибудь одежку и обязательно теплые сапожки – ноги мерзнут. И полотно для перевязки для него и для меня.

Альберик кивнул:

− Хорошо. Если… Эйзе закончил есть, то я провожу тебя на кухню.

Воину не очень понравилось, как Альберик сделал паузу перед тем, как назвать мышонка по имени, но другого пока ждать было нельзя. Мальчишка покорно кивнул, поволокся за стариком на кухню. Тот довольно неприветливо сунул ему в руки полотенце, мыльный корень, кивнул в сторону большой лохани:

− Вода там есть, иди купайся.

Эйзе шепнул слова благодарности, но раздеваться не спешил, ждал, пока уйдет старик. Стыдно было – изодранное, исцарапанное тело, все в синяках, сбитые в кровь коленки, едва затянувшаяся рана на боку. Тот что-то, видимо, понял, вышел, плотно прикрыв дверь.

Мальчишка стащил с себя перемазанную одежду, шагнул в воду в лохани – она была теплой, блаженно сполз на дно, согреваясь после тяжелой дороги. Потихоньку начал смывать засохшую грязь и кровь с лица, плескался, отмывая остатки крови с ног и бедер. Глубокий вздох заставил его обернуться – старик стоял возле двери с ворохом одежды в руках. Эйзе сжался в комок, пытаясь скрыться от его взгляда. Но, судя по отвращению, мелькнувшему во взгляде раба, он увидел достаточно, чтобы понять, что было с Эйзе.

Старик опустил глаза, положил одежду на кухонный стол, поставил принесенные меховые сапожки на пол.

− Искупаешься, наденешь…

Эйзе вспыхнул, кивнул. Старик вышел, плотно притворил дверь. Блаженствовать расхотелось. Он быстро закончил, оделся, натянул на зябнущие ножки сапожки и вышел из кухни.

До приемной он дошел без приключений, а возле двери услышал резкий голос старика :

− Цезарион, как же ты мог это допустить!

Ответа воина слышно не было. Старик продолжил:

− Он же был не раз с тобой – у него вся спина изодрана ногтями, бедра в царапинах. Как тебе не противно было тащить на ложе тварь! Да еще и мальчишку! Ты же всегда ненавидел такие связи!

Снова глухой и неясный ответ воина. Злой выкрик старика:

− Ты что творишь! Мало отец род опозорил изменой, так ты позоришь связью с тваренышем! Ты хоть понимаешь, какая молва пойдет о Наместнике?

И вдруг прорвался ясный, полный боли голос воина:

− Ты говоришь мне только то, что я знаю так же хорошо, как и ты! Я не отдам его и не брошу. Не дам убить. Я хочу, чтобы он жил! И мне все равно, как это будет…

И уже совсем горько:

− Если бы возможно было увезти его в Империю от этой войны…

Глубокий вздох старика:

− Они же не люди, господин!

Эйзе толкнул дверь, на ее скрип резко обернулся Наместник, лицо его горело от ярости, старик покачал головой, он понял, что какую-то часть разговора мальчишка слышал. Воин молча выбежал из комнаты, старик остался, налил в кубок молока, подал Эйзе. Тот осторожно взял, отпил немного.Старик зло сказал:

− Если попытаешься навредить господину, придушу, тварь!

Эйзе тихо ответил:

− Если бы я хотел, то сделал бы это давно. В том, что произошло, господин не виноват.

− Еще придумай, что ты сам под него лег! Господин ненавидит подобные вещи!

И осекся: Эйзе, отчаянно закусив губу, вдруг молча заплакал. Лицо мальчишки кривилось, сквозь уродливые черты твари проступило истинное, страдающее лицо. Раб глубоко вздохнул, уже мягче сказал:

− Не надо плакать. Он не бросит тебя, ты же сам слышал. Если он сделал тебе больно, он теперь об этом очень жалеет.

Эйзе отрицательно мотнул головой. Старик усмехнулся:

− Да не лги мне – я видел твои синяки, он, когда в ярости, бьет безжалостно. Потом, опомнившись, всегда жалеет.

Эйзе поднял на него заплаканные глаза:

− Я противен ему. Он не любит юношей. Он ласкает, но не любит.

Старик вдруг понял причину слез и отшатнулся: «Светлые боги, мальчик!»

Эйзе так же безмолвно продолжал плакать. Альберик грустно покачал головой, как утешить того, кто не должен любить и любит. Врага, того, кто осквернил его тело, кого приказано убить… Злой голос воина послышался от дверей:

− Что ты сделал ему,Альберик, почему он плачет?

И значительно мягче:

− Малыш, в чем дело? Устал? Рана болит?

Эйзе отрицательно покачал головой, Ремигий ласково сказал:

− Устал. Ладно, пойдем-ка спать. Завтра поговорим.

Эйзе всхлипнул, кивнул головой. Альберик с жалостью посмотрел на обоих – два глупых ребенка, два врага, человек и тварь. За что их боги наказали? И что теперь делать? Ремигий поднял мышонка на руки, тот привычно обнял его за шею. Воин улыбнулся и понес его в свою спальню. Огромное ложе с брошенными на него меховыми одеялами, кувшинчик с молоком, бокал вина – Альберик успел немного подготовиться. Эйзе тихо спросил:

− Как рана?

Воин улыбнулся :

− Ничего, почти не болит.

Мышонок робко предложил:

− Разреши, я залижу ее, как в прошлый раз?

Воин отрицательно покачал головой.

− Нет, не хочу.

И мышонок вдруг отчаянно, безмолвно заплакал – последняя гордость покидала его, сил совсем не осталось, хотелось плакать, хотелось умереть. Ремигий тяжело вздохнул:

− Да делай со мной, что хочешь, только не плачь…

Мальчишка размотал повязку на плече – рана была очень глубокая, края разошлись и немного покраснели. Чуть в сторону – мог бы пересечь кровеносную жилу, а от такого в походе спасения нет. Эйзе только вздохнул тяжело, наклонился над господином. Шершавый язычок начал вылизывать края раны, боль постепенно покидала воина, и он почти сразу глубоко уснул. Как всегда, когда Эйзе ночью оказывался рядом. Даже не осознавая степени доверия своего тела Твари – рядом с ним он спал так, словно над ним поняли щиты все боги Империи и некого было бояться. Мальчишка вздохнул, встал на ложе на колени и уложил господина так, чтобы было удобнее вылизывать плечо. Рана была намного хуже той, что была нанесена стрелой тварей, надо было ее очистить от сгустков крови и свести края, чтобы не осталось уродливого шрама, такого, что избороздили тело воина. Эйзе терпеливо вылизывал кровь. Тихий вздох донесся со стороны двери – Альберик стоял у входа, безумными глазами глядя на мышонка. Со стороны это, действительно, выглядело жутко, – Тварь склонился на незащищенным горлом господина, чтобы перегрызть его. Мальчишка очень тихо сказал:

− Не надо шуметь, он спит.

Старик быстро подошел ближе – да, Наместник лежал на коленях у склонившегося над ним мышонка и спокойно спал. Эйзе терпеливо наблюдал за старым рабом из-под рассыпавшихся волос, ожидая, пока он уйдет. Старик молча смотрел на него: перемазанные в крови губы, растрепанные белые волосы, − отвратительное зрелище. Только Цезарион спит на его коленях, а не мечется в кошмарах, как это повторялось уже много лет. Убитые люди, убитые твари, пытки в Императорской тюрьме... Что могло сниться Наместнику Империи в проклятой богами северной стране? Старик мягко сказал:

− Я принес одежду Господину на завтра и еду вам…

Эйзе отрицательно покачал головой. Он по-прежнему смотрел исподлобья на старика, светлая челка лезла на глаза. Раб вгляделся в лицо твари – уродливая скуластая маска на лице исчезла, яркие синие глаза, изящный носик, капризно изогнутые брови. Да он красивее любой девушки! Старик не мог объяснить это, но так же, как Ремигий увидел в Твари слабого мышонка, нуждающегося в защите и любви , Альберик увидел замученную, растерянную девчонку. Тонкая игра, неосознанная защита Твари от людей –старый раб увидел то, что хотел видеть. Эйзе тяжело вздохнул, воин раздраженно что-то пробурчал во сне. Старик быстро вышел.

Было что-то настолько глубоко личное в этом вылизывании раны, что посторонним нельзя было смотреть на это. Просто потому, что такой мучительной нежности в каждом движении, такого покоя и доверия нельзя было видеть чужим глазам. Тварь продолжал слизывать капельки крови, снова выступившие в ране, сплевывал кровь и снова продолжал очищать рану. Он был виноват в произошедшем и понимал, что, если бы Наместник не прижал бы его к себе и не прикрыл собой, то его просто-напросто зарубили бы, тот же Ярре прикончил бы за попытку убить Наместника. Зачем? Чтобы сохранить в живых свою новую игрушку? Такая боль за жизнь игрушки? Непонятно.

Ремигий во сне почувствовал что-то неладное, задышал чаще, глаза под закрытыми веками беспокойно задвигались, он силился проснуться и защитить свое чудо невозможное от всех напастей. Вот только напастью был он сам…

Эйзе успокаивающе зашептал, осторожно поцеловал в сомкнутые веки:

− Здесь я, все хорошо, я не плачу…

Глубокий удовлетворенный вздох в ответ, воин снова провалился в сон. Кровь, наконец, остановилась, рана была очищена, мышонок довольно вздохнул, прикрыл рану повязкой, переложил господина на спину, сам лег рядом, прижимаясь к здоровому боку, привычно согреваясь о тело воина. Меховые одеяла не спасут от утреннего холода, опять будут сброшены во время беспокойного сна. Только горячее тепло живого тела согревало ледышку Эйзе.