Текст книги "Ненависть (СИ)"

Автор книги: Александра-К

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Ярре уже закончил погрузку, криками коня с повозкой погнали к воротам, дальше – бегом, под прикрытием повозки, к черте леса и так же бегом – обратно. Слава богам, твари не стреляли. Ремигий поднялся на башню – интересно, твари ушли или Мыш прав? Долгое время ничего не происходило, лошадь мирно пыталась пастись, уздечка, правда, мешала, но какие-то травинки она все-таки срывала. Потом Ярре тихо сказал: « Вот они…» Из тени деревьев появилась неясная фигурка, шмыгнула к мешкам, посмотрела, что там. Воины крепости все это время держали ее на прицеле, но приказа стрелять не было. Наместник молча смотрел, что будет дальше. Довольно долгий перерыв – видимо, совещались…Потом бесплотные фигуры тварей появились вновь, один запрыгнул на телегу, второй потянул лошадь в лес. Боялись они смертно – все время оглядывались на ощетинившуюся стрелами лучников стену крепости, но Наместник приказа стрелять не отдавал. Наконец, твари вместе с добычей скрылись в лесу.

Ремигий с видимым разочарованием проводил их взглядом. Страшно захотелось есть… И вдруг он вцепился в дерево перил забрала крепости до белых костяшек пальцев. А ведь ты тварь, Цезарион! Тебе хочется есть! А мальчишке каково – он же все время голодный, а ты еды ему не оставил, с собачьим визгом вылетел раны зализывать. Наместник вдруг с ужасом понял – Мыш зависит от него всей жизнью. У него просто больше ничего нет. Одиночка – явно даже захудалый род не отдал бы ребенка на такое поругание и позор, хоть и высокого рода – возглавил отряд смертников. Пережил такой позор и жив до сих пор только потому, что Наместник пожалел. Ни одной вещи своей нет. Гордость сломлена насилием, и он вынужден заглядывать в глаза своему насильнику, чтобы выжить. А ты бесишься, что не любит! И моришь его голодом. Тварь ты, Цезарион!

С трудом Наместник попросил:

− Какой– нибудь еды принесите в мою комнату. Ярре, проследи за всем – я пойду посплю все-таки…

Сотник понимающе кивнул.

Воин вошел в комнату, знакомая картина – Мышонок лежит ничком на ложе, прижимает к лицу его плащ. Сколько же можно его мучить своей похотью, ну не хочет он тебя, платить ему за свою жизнь нечем – вот и пытается заплатить своим телом. Ну не нужен ты ему. Оставь, пусть просто живет возле тебя…

Ремигий осторожно присел на край ложа, ласково позвал:

− Мыш, маленький, есть будешь?

Худенькое плечико только дернулось. Тихий стук в дверь – руки одного из приблуд осторожно просунули блюдо с едой, и тут же парень исчез. Воин взял блюдо, донес его до кровати и поставил возле Эйзе. Виновато сказал:

− Малыш, я лишнего наговорил, не обижайся, поешь лучше – молочка тебе достали…

Тихий всхлип в ответ. Воин осторожно потянул за плечо:

− Мыш, ну не сердись, а?

Обиженный писк… Ремигий уже и не знал, что делать… Мышонок поднял опухшее от слез лицо:

− Уходи, не хочу быть с тобой рядом…

Воин засмеялся через силу:

− Мыш, ну куда же я уйду. Ну прости, правда, прости…

Опять всхлип… Воин приподнял его за плечи, прижал к себе, тихо шепнул на ушко:

− Эйзе, ну я глупец, ну прости…

Мышонок молча вырывался из его объятий, горько плача. Воин был готов забить те слова, что он бросил Мышу, убегая, себе обратно в глотку и подавиться ими, но сделать-то ничего нельзя – только мириться. Он же голодный, а есть теперь не будет. И снова:

− Мыш, ну не плачь, прости…

И вдруг мышонок резко обвил руками шею воина и повалил его весом своего тела на себя. Ремигий только успел выставить руки вперед, чтобы не раздавить хрупкого мальчишку. Эйзе схватил руками голову воина, пригнул с себе и прижался ледяными солеными губами к губам ошалевшего от неожиданности Ремигия. Тот только прошептал вопросительно, мучительно млея от восторга и ожидания: «Мыш?» Эйзе только головой мотнул, не отрываясь от губ воина.

Целовался он очень неумело, не давая партнеру даже раскрыть губы, просто прижимался изо всех сил, но Ремигий был рад и этому. Эйзе по-прежнему крепко держал Ремигия за шею, поэтому мальчишку пришлось ласкать, опираясь на локоть, чтобы не прижать и не сделать больно, одной рукой. Очень осторожно – чтобы не напугать, воин отлично помнил, что было, когда Эйзе прижали к земле приблуды, защищая от стрел.

Эйзе по-прежнему висел на шее Наместника, а тот мучительно нащупывал путь ласк мышонка. Воину было жутко страшно – если снова кровавые пятна, плач мальчишки, боль и унижение в его глазах? Одно дело – Рыжик, достаточно умелый и умеющий себя избавить от чрезмерной боли, другое дело – невинный Мыш… Горюшко синеглазое, радость мышиная… Очень мягко ладонь Ремигия легла на плечо мышонка, успокаивающе поглаживая его, Мыш что-то неразборчиво пискнул, чуть прикусил губу воина. Он по-прежнему отчаянно цеплялся за своего партнера, пытаясь пройти через страх вместе с ним. Да только бесстрашный воин боялся не меньше.

Ремигий осторожно, удерживая мышонка за плечо и прижимая к себе,сел – так

ласкать его было легче и не надо было бояться придавить. Мыш покорно льнул к его груди, прижимался, длинные волосы смешно щекотали грудь и плечи воина. Очень мягко ладонь воина пробралась под рубашонку, погладила лопатки, между выступающими трогательно косточками, пробежалась по позвонкам, мышонок тихо зашипел. Не больно –точно, но неприятно, что ли? Но мышонок выгнулся, тихо шепнул : «Еще!» Воин засмеялся, Мыш опять вцепился в его губы поцелуем. Хорошо: рубашка осторожно стянута через голову, мышонок только мотнул головенкой, вылезая из широкого ворота.Теперь можно и рассмотреть повнимательнее, и приласкать. Воин высвободился от губ Эйзе, начал целовать закинутую назад шею, потом чуть ниже, ключицы, плечи. Когда-то он так же ласкал женщин в столице Империи. Давно. Почти забыл, как это делать. Руки его осторожно, раз за разом, касались спинки и лопаток малыша. Только лаской, только в любви и нежности, только когда он даст понять, что хочет этого сам… Эйзе растерянно таращился на воина – возбуждение от ласк коснулось его разума, а вот тело не отвечало совсем. Слишком молод, слишком истощен. Воин улыбнулся, нежно коснулся темных сосков, чуть прижал их пальцами, Эйзе тихо всхлипнул. И вдруг резко вырвался из рук воина, спрыгнул с кровати. Ремигий растерянно смотрел ему вслед. Мальчишка шмыгнул за занавеску, послышалось шуршание снимаемых штанишек, потом плеск воды. Воин едва не засмеялся вслух, но побоялся обидеть возлюбленного, мышонок торопливо купался – благо, для умывания приготовили кувшин воды. Мыш, боги, ну какой же ты смешной!

Мальчишка вышел из-за занавески, одежку он снял и робко смотрел на воина – не прогонит ли? Влажные белые волосы прилипли к плечам и спине, смешное угловатое тело. Воин тихо, шалея от восторга, позвал: «Иди ко мне…» Мыш довольно пискнул. Интересно, во время оргазма будет кричать или пищать на своем языке? И что они вообще испытывают?

Мышонок с писком уже залез обратно на кровать. Воин зарылся носом во влажные волосы на макушке – они были не только приятно мокрыми, но и сильно пахли Эйзе, –запах лесной хвои, свежести. Мягкий вздох: «Радость моя ненаглядная!» Уложил мальчишку на спину, прилег рядом – пока можно и так. Нежно прикусил кожу возле сосков, мышонок как-то странно вскрикнул, выгнулся, задышал чаще. Легкие руки скользнули вниз по бедру воина, приласкали восставший ствол. Воин-то давно был готов, но малыш безнадежно опаздывал, и он боялся поторопить – ведь опять больно будет. Ласковые поглаживания по бедрам, чуть прижал худую коленку, засмеялся – он никак не мог понять, почему худущее чудо вызывает такое отчаянное желание. Оххх, смазка же… Так нельзя. Дурак, грубиян… И под рукой ничего нет. Только молоко в кувшинчике. Ладно, молочко на животик – Эйзе вскрикнул от неожиданности и сжался, но только тело, наконец, отреагировало. Воин почувствовал, как начала наливаться плоть мышонка. Очень осторожно, заглядывая в глаза, опасаясь сделать больно, приподнял бедра малыша, плеснул молоком между сжимающихся бедер. Уловил растерянный взгляд Эйзе – тот замер и с некоторым интересом позволял творить с собой такое. Наклонился, поцеловал раскрывшиеся от неожиданности губы. Тихо спросил: «Мыш,я могу быть с тобой?» Глупость спросил, но из пересохшего от волнения горла слова не шли. Малыш, завороженно глядя ему в лицо, робко кивнул. Очень осторожное движение вперед, и опять, – невежа, что же ты творишь? Ладно, есть еще время исправить. Успокаивающее поглаживание по впалому животику ,тихий шепот: «Малыш,так надо.» Очень осторожно. Только торопиться нельзя. Это не Рыжик… Нельзя торопиться. Эйзе вздрогнул всем телом, судорожно шепнул: «Не тяни…» Теперь можно. Вскрик Эйзе – первое проникновение болезненно. Остановка, хотя тело беззвучно орет от желания и жажды наслаждения на грани боли. Мышонок пытается приподнять голову, но не может. Тихий стон. Как согласие на продолжение? Очень осторожно, очень медленно – заглядывая в лицо мышка, готовность прекратить все в одно мгновение. Но Эйзе не кричит, только тихо постанывает в такт движениям. А они все ускоряются. Воин удерживает себя над малышом на вытянутых руках, иначе и придавить недолго –все-таки разница в весе огромная, и приласкать его не может. Одной рукой подхватывает Мыша под спину, прижимая к телу и усиливая движение, а второй воин проводит, лаская, по возбужденной плоти партнера. Мальчишка странно хрипит, и вдруг –резкое содрогание тела, на ладонь воина выплескивается немного клейкой жидкости. Эйзе вздрагивает, тихо шепчет : «Как стыдно-то…» Что-то ответить воин не успевает – его буквально взрывает изнутри, тело изгибается, глаза становятся безумными, последним усилием он вырывается из тела мальчишки и падает рядом на живот. Потом кладет голову на грудь мышонка. Глубокое успокоение. Ясное медленное биение двух сердец – почти совпадающее по частоте, но все же разное. Тварь любимая... Мыш... Нечеловек… Возлюбленный…

Похоже, что-то такое он сказал вслух – глаза у мальчишки расширяются от удивления, и он что-то щебечет на языке тварей. Не зря говорят, что в момент смерти или оргазма кричат на языке детства…

Потом они долго отмывались, а потом начали безостановочно жевать по очереди принесенную еду, причем воин беззастенчиво совал мышонку лучшие куски и с наслаждением наблюдал, как он жадно все это поглощает – прожора маленький…

В крепости все были счастливы. Наместник развлекался с возлюбленным тваренышем. Возле входа в их комнату сидели приблуды – благо, дверь была толстая, что делалось – не слышно, и увлеченно резались в ножички, господин Ярре сказал, что если они позволят потревожить кому-нибудь Наместника, то он им головенки и еще кое-что оторвет. Поэтому они очень старались и никого не пускали…

Сотники славно пили вино вместе с господином комендантом крепости. Простые воины – тоже, и тихо радовались, что их бешеный Наместник хоть на время прекратит орать и драться. А, если повезет, то и надолго…

Несчастен был только начальник караула, которому Наместник велел лично заложить дырку в крепостной стене, через которую утром ушли купаться приблуды и Эйзе. Он горько сетовал на свою судьбу. Но, если бы дырку нашли твари во время боя, то сетовать было бы просто нечем – голову бы отрезали.

Трудно сказать,были ли счастливы твари, получившие мешки с зерном.Наверное, да, поскольку сумели накормить голодных проглот-тваренышей, и те не плакали от голода.

Наместник все-таки уснул и смог проспать несколько часов после бессонной ночи, скачки, боя и любви. Эйзе неподвижно лежал рядом с Ремигием – он так крепко прихватил своего Мыша, что вырваться не было никакой возможности. Но сказать, что Мыш стал благонравным возлюбленным, было бы слишком опрометчиво. Ему было очень хорошо рядом с горячим телом спящего воина, после любви хотелось немного отдохнуть. Приблуды несколько раз стучались в дверь, предлагая поиграть, но Мыш не хотел тревожить возлюбленного. Хотя ему хотелось еще сходить на рынок и подняться на забрало крепости, приблуды ему обещали показать. Поэтому он раздраженно шипел, и приблуды быстро оставляли его в покое. После каждой попытки позвать его играть, Ремигий выныривал на несколько минут из глубокого сна, проверял, не открывая глаз, что Мыш на месте и никуда не сбежал, а потом снова засыпал.

Но отчаянная душа Эйзе уже рвалась к новым приключениям. Когда он решил, что воин заснул настолько глубоко, что не почувствует его отсутствия, мальчишка осторожно выскользнул из-под бока воина, тот недовольно что-то прошептал и снова уснул. Мышонок бесшумно скользнул в угол, торопливо умылся, натянул немудреную одежку, быстро выскользнул за дверь. Приблуды радостно, но приглушенно взвыли, через минуту все трое убежали. То, что спящий Наместник остался без охраны, их не остановило. Мало лупил их Цезарион, ох, мало. Одно они все-таки сообразили сделать – прикрыть волосы Мыша капюшоном…

Рынок был великолепен, хотя дело шло к вечеру. Для приблуд, не видевших ничего, кроме казарм и облав, для Эйзе, не знавшего даже равнин и жизни на них, там оказалось столько нового… Куры, гуси, утки, пестрые цыплята и утята, – Эйзе завороженно разглядывал маленьких пушистиков, попытался взять в руки,но птенцы с писком шарахнулись в сторону, а мама-наседка грозно заквохтала. Рыбный ряд – живые раки в корзине, шуршат, шевелят клешнями. Рыба в садках, наполненных травой. Это больше заинтересовало приблуд. Доспехи, оружие. Теперь заинтересовался тваренок – не все оружие было ему знакомо, приблуды тихо посмеивались, но объясняли. Мыш внимательно слушал. Торговец оружием увидел светлые волосы мальчишки, но промолчал. Про игрушку Наместника знали все, поэтому старик счел за лучшее промолчать… Полупьяные воины попадались везде, но на мальчишек никто не обращал внимания. Потом пошли осматривать улицы, маленькие домишки вдоль кривоватых улочек. Мыш радостно пищал – он был в человеческом городе впервые, для него все было интересно. Уже начинало темнеть, мальчишки зашли довольно далеко, поэтому решили сходить еще на стену крепости и посмотреть смену караула и идти обратно. То, что в казарме бушевал перепуганный Наместник, они просто не подумали.

Цезарион проснулся от чувства страха, Мыша на ложе снова не было. Бедный воин подскочил как безумный, бешено замолотил кулаком в стену – почти сразу же вошел Ярре. Тяжело вздохнул – паршивец-мышонок куда-то унесся вместе с приблудами, а Наместник с ума сходит.

Успокаивающе сказал:

– Да куда они денутся – дырку в стене заделали, куда уходить, нагуляются, – придут….

Ремигий зло ответил:

– Если Эйзе головенку не оторвут до этого! Дурную светловолосую головенку!

Ярре терпеливо ответил:

– Господин, но он же воин не из последних, что ему сделают?

Ремигий нервно дернул головой, глазами указал на меч – мышонок и не подумал взять оружие на этот раз. Сотник устало спросил:

– Ну что, пойдем искать?

Осталось только поднять пару сотен на поиск приблуд и Мыша в крепости. Наместник зло сказал:

– Найду – приблуд лично выпорю, ну совсем распустились! А Эйзе посажу на цепь, чтобы не бегал…

Сотник только вздохнул – ведь дитя совсем, даром, что ростом со взрослого человека, ему играть надо, со сверстниками носиться, а не на цепи сидеть и не согревать ложе Наместника. Совсем ведь ребенка Господин взял, без права выбора, просто по праву сильного. Где ж малому дома-то сидеть – отбыл повинность на ложе, и – играть… Видимо, что-то отразилось на лице обычно бесстрастного сотника, что Наместник, нехорошо сощурив глаза, спросил :

– Осуждаешь меня?

Ярре пожал плечами, дипломатично промолчал – не худшая судьба по людским меркам, Наместник не бросит своего возлюбленного ни при каких обстоятельствах, так же, как никогда не бросал друзей, но для Твари-то – позор такой, что впору самому на угли броситься. Наместник торопливо одевался, надел перевязь, пристегнул меч в ножнах. Доспехи не надел –надоели за сегодняшний день, да и кого, по большому счету, бояться? Ярре молча следовал за Господином…

До забрала мальчишки не дошли. Путь на узенькой улочке преградили им несколько пьяных воинов. Один из них, увидев растрепанные белые волосы Мыша, с ухмылкой сказал:

– Что, Господин с тобой уже наигрался, нам хочет отдать? Или не угодил – на улицу выгнали?

Эйзе гневно вскрикнул, шагнул к обидчику. Алвин тут же схватил его за руку – переулок темный, прикончат – не найдут никого. Второй приблуда, по имени Ней, как недавно выяснилось из разговора с Мышом, миролюбиво сказал:

– Мы сейчас уйдем…

И в ответ грубое:

– Да и вы хороши, прихвостни тварей. С чего вдруг? Или вами в плену позабавились – до сих пор тварям благодарны?

Мальчишка тут же выхватил меч – нанесено прямое оскорбление, нельзя простить. Трое, причем Мыш безоружный, а Ней – ранен, против пятерых матерых мужиков, к тому же в изрядном подпитии. О том, что Наместник горло перегрызет любому за мальчишку – они просто не понимали, а позабавиться хотелось. Мыш тихо прошипел:

– Дайте оружие…

Приблуды переглянулись – если Тварь прикончит кого-то из людей в крепости, даже Наместник не спасет – растерзают. Алвин вынул из-за пояса кинжал, протянул Эйзе:

– Только для обороны, а то худо будет.

Воины издевательски засмеялись:

– А что, игрушка еще и воевать умеет?

Видимо, обозвать как-то более оскорбительно не решились – все же ложе было не в борделе, а в доме Наместника, поди, сам господин и выбрал мальчишку. Приблуды молча ждали нападения пьяниц – отступать было стыдно, а нападать первыми – глупо, слишком много их. И тут один, державшийся за спинами товарищей, выступил вперед:

– Я же говорил, что с тобой позабавятся, и Наместник не защитит – потому что наскучишь. Что ж так быстро-то? Или не угодил?

Эйзе зло прошипел что-то на языке тварей. Пятеро медленно окружали мальчишек –они были уверены в победе: трое хлипких полудетей против испытанных воинов Империи. Да и приблуды отлично понимали, что силы неравны. Первый выпад со стороны солдат, и приблуды сразу же затолкали тварь назад, за спины. Выживут или нет – непонятно, но, если Мышу будет худо – Наместник не помилует. Тварь обиженно шипел, но справиться с двумя не мог.

С приблудами просто играли – пятеро нападали по очереди, изматывая мальчишек, которые еще и тварь умудрялись в бой не пускать, зажав спинами в дверную нишу. Вот хозяева домика страху-то натерпятся: гулкие удары в дверь, постоянные крики. Мальчишки пока сдерживали атаки, но уже заметно уставали. Еще немного – и неизвестно, чем кончилось бы. Резкий ледяной голос Наместника:

– Немедленно прекратить бой!

Нападавшие отшатнулись, приблуды остались возла спасительной двери одни, да тихо, раздраженно за их спинами пищал Эйзе. Как оказалось, Наместник был вдвоем с Ярре – никто и предположить не мог, что такое произойдет. И, возможно, это придало смелости одному из воинов:

– Что же, Цезарион, Солнечноликому отказал, а Тварь на ложе уложил? Все его попробовали, а тебе подошел…

Ярре глухо вздохнул, схватил Тварь в охапку, крепко прижал к себе, зажал рот ладонью. Мыш отчаянно забился, изо всех сил вцепился в ладонь сотника, тот только вздохнул, но не отпустил. Наместник вдруг усмехнулся, легко шагнул вперед. Никто не успел увидеть, когда он вынул меч, не было видно движения меча. Только через секунду брызнула кровь, а наглец оказался разрубленным пополам. Что ж, когда-то Цезарион увидел, как убивали его воинов твари, а вот сейчас Эйзе смог увидеть, как гибли его товарищи. Он глухо взвыл, забился в руках Ярре, но тот держал крепко – Наместник был сейчас не в том настроении, чтобы вылизывать зареванные щеки твари и утешать его. Ремигий брезгливо вытер окровавленный меч плащом мертвеца, усмехнулся:

– Еще кто-то рискнет говорить?

Четверо молча, низко кланяясь, отступили и исчезли в соседнем проулке. Воин повернул голову – глаза были дикими, лицо забрызгано кровью. Вгляделся в лицо Эйзе:

– Ранен?

Ярре торопливо ответил:

– Нет!

Не хватало только, чтобы Эйзе еще что-нибудь выкрикнул. Воин молча вглядывался в лицо мальчишки, потом мрачно сказал:

– Ярре, отпусти его, ради Богов, что ж ты лапаешь его как юную девочку, к груди прижимаешь…

Тварь тут же вырвался, встал перед Наместником, он ждал оплеухи, наказания, грубых слов, а услышал усталое:

– Пошли домой, хватит уже…

Какой дом – комнатка в казарме, холодный угрюмый дом в Большой крепости, в течение десяти лет не было дома у Наместника… И все же: «Пошли домой…» Эйзе покорно кивнул, взял Наместника за окровавленную руку как малый ребенок, тот тяжко вздохнул, хмуро приказал:

– Ярре, идем обратно. И приблуд не наказывай – это Мыш виноват, как всегда, Мыш…

Но договорить не успел, – две оплеухи прозвучали мгновенно, – Ярре выместил свой гнев сполна. Наместник мрачно усмехнулся…

В комнате царила тишина, Наместник, как зашел в казарму, занялся мечом – очищал от крови,полировал. Эйзе молча жался в углу. Еда стояла нетронутой. Говорить не хотелось. Но Мыш не умел долго бояться или сердиться – через час Наместник стал ловить внимательный взгляд из-под светлой челки. Сердито спросил:

– Что, не нравлюсь?

Ему было страшно даже представить, что сейчас творилось в голове у мальчишки. А Эйзе встал, подошел ближе и вдруг нежно провел по дергающейся от тика щеке воина, погладил жесткие черные кудри:

– Нет, нравишься. Пожалуйста, научи меня этому удару – он был… красив…

Воин поднял к нему ставшее беспомощным лицо, тихо сказал:

– Научу…

И подумал про себя: «Даже если ты меня потом убьешь этим ударом…» И услышал почти беззвучный ответ на свои мысли: «Нет, нет, никогда…»

Воин хмуро сказал:

– Поздно уже, спать пора… Иди поешь и пора ложиться…

Эйзе покорно кивнул – он, все-таки, чувствовал себя немного виноватым, поэтому старался не спорить. Быстро прожевал кусочек сыра, попил молочка, где-то нашли для него – Ярре постарался, подошел к кровати, начал раздеваться, воин только вздохнул – несколько часов назад были вместе и снова, – только увидел белое голенастое тело, – привычно заныло в паху. Нет, хватит любовных игр – мальчишке надо отдохнуть после всего. Слава Богам, успели сегодня – дело могло плохо кончиться, – убили бы. Мышонок скользнул под одеяло и довольно пискнул. Когда воин подошел, то Мыш уже славно сопел. Ремигий осторожно вышел из комнатки, зашел в соседнюю – Ярре еще не спал, сидел с бокалом вина в руке. Увидев господина, сотник почтительно приподнялся, тот просто сказал:

– Завтра с рассветом собери людей – надо будет прочесать окрестный лес, поискать схроны, сами-то ушли, скорее всего.

Сотник молча кивнул, Наместник продолжил:

– Нужно двух воинов для охраны Эйзе, а приблуд возьмем с собой – иначе все вместе крепость разнесут.

Ярре усмехнулся, кивнул. Воин вернулся назад, прислушался – Эйзе спокойно дышал, иногда тихо попискивал во сне. Быстро разделся и лег рядом. Мышонок тут же подобрался поближе и прижался всем телом – греться. Ремигий тихо засмеялся, засыпая…

Как говорить с существом, не знающим страха смерти, не боящимся боли, совсем ничего не боящимся? Как сказать, что, если он погибнет, то жизнь потеряет смысл? Простой способ убить Наместника Империи – убить его возлюбленного, а дальше жизнь сама по себе станет не нужна, вплоть до полной невозможности ее продолжать. Так просто… Но как вбить в упрямую светлую голову понимание того, что их жизни связаны? Как научить беречь себя, чтобы уберечь другого? Глупые слова: «Люблю тебя» ничего не могут сделать, слишком много было плохого прежде. Вот он – спит рядом, тихо попискивает во сне, беспокойно поворачивается – видимо, бой снится. Ну как сказать боевому Мышу, что Наместник хочет, чтобы Мыш встретил его живым и сегодня, и потом. Его глубокая вера в то, что воин спасет его в любом случае и ничего плохого не произойдет, как бы страшно не было вначале, привела к отчаянному безрассудству. Да и приблуды тоже хороши – похоже, они тоже верят в это. Вся сотня верила –только их нет уже одиннадцать дней. Ладно, мальчишку придется разбудить и поговорить перед отъездом – иначе ни одна охрана не справится.

Осторожный поцелуй в щеку, тихий шепот: «Просыпайся, нарушитель спокойствия города!» Мыш открывает сонные глаза, нежно что-то шепчет, тянется к губам воина – выпрашивает поцелуй. Ремигий-то уже одет, только доспехи осталось надеть, взять оружие. Воин осторожно касается теплых губ, Эйзе вдруг очень неожиданно прихватывает его губу острыми зубками – это игра, маленькая ловушка для большого человека. Воин ласково отстраняет его:

– Эйзе, мне поговорить с тобой надо.

Мыш старательно таращит слипающиеся от сна глаза – для него этот разговор где-то между явью и сном. Ремигий очень ласково говорит:

– Малыш, после вчерашнего тебе придется посидеть в казарме. Охранять тебя будут, приблуд я заберу с собой – а то вы всю крепость развалите. Могут попытаться отомстить – я прошу, пока я не вернусь, не надо уходить…

И про себя, – да если ты захочешь уйти, – никакие стены тебя не удержат. Мышонок с надеждой вдруг спрашивает:

– А когда вернешься – можно будет ?

Конечно, для того, кто всю жизнь провел в горах, тьма домов людей – плен. Воин облегченно соглашается:

– Конечно, можно!

Лукавый Мыш продолжает торговаться:

– Если я буду хорошо себя вести – ты выполнишь мое желание?

Воин уже торопится, хотя уходить безумно не хочется. Поэтому с радостью, что расставание обошлось без слез, он дает опрометчивое обещание:

– Да, малыш, я выполню…

Луну и солнце с неба, облака на ложе, звезду на шейку, – отпусти, милый, не могу уйти от тебя… Мыш тихо смеется:

– Ты обещал…

И синие глаза – страшно лукавые, что-то задумал. Отдохнул, страх от пережитого прошел – вот и шалит… Все, все, я ухожу, почти ушел… Эйзе беззвучно вздыхает – ушел…

Ярре уже ждет во дворе, держит коня Наместника. Ну, пора. Солнце встало. На коня и – вперед. Как всегда уже пять лет – сначала они, потом мы их. Покой на пару месяцев, потом все снова. В горы воины Империи сунуться и не мечтают – проводников нет, а местные поселенцы боятся горных троп не меньше, чем их охраняющие. Равнины уже заселены, но твари в горах – хозяева. И только голод заставляет их спускаться вниз. Так можно играть очень долго – у Империи достанет людей, чтобы заменять погибших, но твари долго выжить не смогут – если посылают в бой подростков. Надо потом все-таки спросить, сколько лет Эйзе.

Старый сотник внимательно вглядывается в лицо Наместника, тот забылся на какое-то время, видимо, думает об Эйзе – лицо смягчилось, губы улыбаются, а вот что-то горькое пришло в голову – губы сжались, как от сдерживаемой боли. Удивительно видеть пробуждение каменного сердца – словно все, что спало в течение многих лет, выплеснулось за несколько дней на странного возлюбленного. Ну кто бы подумал – тварь, презренная тварь, – не человек, а Господин млеет от нежности, от одного прикосновения смешного скуластого мальчишки. Смешно. Хотя, если бы не произошел мятеж главы рода против молодого Императора – был бы уже давно женат и были бы наследники рода. Бедный Альберик, он так надеялся, а получил вот такое. Позор на седую голову.

Воин, почувствовав чужой взгляд, повернул голову, усмехнулся:

− Я сильно открылся, похоже, все, сейчас.

Выразительное лицо словно закрылось темной завесой, но глаза-то оставались живыми…

Привычная работа – спешились и цепь воинов пошла вперед. Тактика неэффективна – твари, скорее всего, уже сутки, как отступили, так что облава − для очистки совести да ликвидации схоронов. Ладно, сотню оставим для усиления гарнизона. Это еще конец лета. А что будет зимой, когда в горы придет настоящий голод? Придется метаться по стране из конца в конец, иногда успевая, иногда – нет. Они не хотят говорить, да и после первой попытки, – когда послы Империи были убиты, – никто не рисковал соваться в горы. Император прислал сюда два года назад жутко надменных легионеров, обученных подавлению восстаний в присоединенных Империей землях. Боги, как насмешливо и презрительно их командир смотрел на опального Цезариона: такое начало военной жизни – Африка, Галлия, и такой глупый конец… Они имели глупое бесстрашие сунуться в горы без проводников, полагаясь на нюх специально выдрессированных псов Императора. Ремигия даже не просили о помощи и поддержке. Горькие были лавры: погибла половина отряда, просто позамерзали и от незначительных ранений, –твари измотали их бесконечными погонями по горам, внезапными нападениями и исчезновениями… Ладно, было-было… Слава Богам, что тогда ноги унесли…

Схрон нашли, механическая простая работа – разворошить, забрать оружие. Надо потом посмотреть – может, для Эйзе что-нибудь найдется. Надо порадовать мальчишку. Интересно, какое желание загадал, что попросит? С усмешкой – ночь пламенной любви… Слава Богам, что хоть что-то получилось без сильной боли и унижения мальчишки. Ладно, придется продолжать учиться. И поговорить не с кем, такое обсуждать – полное безумие.

Небольшой привал, какая-то нехитрая снедь из сумки Ярре – сам положить вчера что-нибудь даже не удосужился, а утром лень было. Небольшой отдых. Около Наместника околачиваются приблуды, похоже, выжидают момент, чтобы поговорить. Надеюсь, Ярре вчера выполнил приказ и не отодрал их по всем правилам – это же надо было такое удумать! И Мыша с собой потащили. Мыш… Дурная светловолосая головенка. Сколько часов прошло, а уже соскучился. Скорей бы закончить и – домой, к Мышу...

Возвращались уже поздно вечером. Разворошили еще два схрона. Нашли следы тварей, но уже двухдневной давности. Честно выполнили свой долг. Теперь сотня поживет в казармах в течение пары месяцев, если все тихо будет – вернутся в крепость. Воинов много, да толку-то с того, пока стоит сотня – все хорошо, только оборона слабеет – нападение. И так все пять лет. Твари терпеливы – вот этого не отнимешь.

Ремигий тихо вошел в комнатку – охрана уже сказала, что Мыш из комнаты выходил только во двор по уважительной причине, сбежать не пытался. Мальчишка сидел на кровати, расчесывал волосы, видимо, готовился ко сну. Длинные светлые пряди окутали его как облаком, была видна только тонкая рука, проводящая гребешком по волосам. Воин про себя вздохнул тихо – такая красота и ему досталась. Его перед золотым зеркалом посадить бы надо, чтобы рабы возились с его волосами, нежили его тело… Эйзе почувствовал взгляд, обернулся, радостью сверкнули синие глаза. Он просто прыгнул почти через всю комнату, повис на воине, обвил руками и ногами. Воин, улыбаясь, целовал рассыпавшиеся волосы, добрался, наконец, до губ, крепко поцеловал, спросил тихо: « Соскучился?» Мышонок радостно запищал, глаза нежно улыбнулись. Действительно, соскучился. Вел себя примерно… Значит, будет награда. Мыш уже тащил поднос с едой, видимо, ждал возвращения. Воин только сейчас почувствовал, что очень голоден. Мясо, кусочек рыбки, хлеб. Сыр – сразу в руку мышонку, пусть грызет, жалко, молока нет. Теперь только завтра. Мыш торопливо жует, видимо, хочет сказать про обещание. Ремигий засмеялся – да помню я, помню. Мыш приподнимает голову, робко говорит: