Текст книги "И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)"
Автор книги: add violence
Жанры:
Попаданцы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
I saw the evening
Fading shadows one by one
We watch the lamb, lay down to the sacrifice
I saw the children
The children of the sun
How they wept, how they bled, how they died
Scorpions «Under the Same Sun»
Затолкав Ноа на верхнюю полку, а Ала – на нижнюю, Эдвард расположился в кресле. Он думал о фотокарточке, которую видел в доме Ланга: на снимке группа мужчин, судя по виду, учёных, держала тот самый предмет, которым ему угрожал человек в маске с серёжками в ушах – у этого оригинала было их почти столько же, сколько у Уинри. Тот человек был учёным, зашедшим слишком далеко. Если бомба попала в этот мир тогда, когда он попытался нарушить табу и его утянуло во Врата – о да, Эд никогда не спутает это с чем-то иным! – то что же стало с тем незадачливым самоуверенным типом?
Он проснулся, ощутив на себе мягкое прикосновение волос Ноа и её прохладного лба.
– Опять подсматривала в мои сны?! – взвился Эдвард.
– Эд, – Ноа опустила голову, – ты никогда не рассказывал мне о том, откуда в твоем родном мире такое оружие, как-то, что мы ищем. Ведь у вас была алхимия…
Элрик раздражённо повел плечами. Опять не имеющие касательства к алхимии люди рассуждают о её применении в милитаристских целях!
– Заткнись и не говори, чего не знаешь! – грубо оборвал её Эдвард. – Как вообще пришло такое в голову! Алхимия нужна, чтобы помогать людям, в отличие от бомбы!
Он осёкся. Слишком хорошо знал некогда Стальной, каким опасным пламенем горят глаза Огненного алхимика, когда тот высекает искру. А чудовищная алхимия Багрового лотоса, находившего извращённое удовольствие в убийствах? А Железнокровный, Серебряный, да даже взять художественную алхимию Армстронга…
– Бомба может то, чего не может алхимия? – пытливая цыганка не унималась. – Неужели у вас не было алхимиков, способных сделать нечто подобное?
– Я не хочу об этом вспоминать! – взъярился Элрик-старший. – Среди алхимиков тоже были сволочи и подонки.
Он не знал, о ком он думал в этот момент. Вся подростковая злость на Мустанга прошла вместе с потерей Стальным алхимии. Да и к Кимбли он не испытывал ненависти, а даже был ему благодарен… Но вопросы Ноа всколыхнули в нём неудержимую тоску по преобразованиям, по тому времени, когда у него была такая простая и такая сложная при этом цель. Сейчас у него была его рука, был рядом Альфонс, но… Неужели он всю жизнь проведет в поисках и скитаниях, ища мятежного покоя там, где невозможно его обрести?
– Прости, – холодные узкие ладони цыганки легли на его разгоряченные щеки. Эдвард почувствовал себя неловко.
– Хватит, – он оборвал Ноа. – Иди спать. Завтра нам предстоит весь день и половину ночи провести на вокзале. Если мы заснем и у нас украдут посылку, – он едва сдержал смех, некстати вспомнив предположение Ала о содержимом загадочной коробки, – то не сносить нам головы.
Кельнский вокзал встретил путников ещё большим скоплением народа, чем его собрат в Ганновере. Альфонс предложил, пока есть время, немного побродить по городу, остальные тут же согласились: Ноа был интересен город, а Эдвард снова заметил в толпе светловолосого подростка с хмурым лицом. И Эд был уверен, что Ал его тоже заметил – сколько раз, ещё давно, будто в прошлой жизни, они действовали не сговариваясь, примечая такие в итоге значимые детали с обоих позиций.
Поплутав по городу, перекусив в местной столовой и оглядев достопримечательности, братья окончательно уверились, что за ними хвост. Причём, на редкость неумелый.
– Думаешь, это из-за горшка котов фрау Веллер? – кивнул на стоящую тихо и мирно на подоконнике кафетерия посылку Эдвард.
– Не знаю, брат, – серьёзно покачал головой Ал. – А ещё он мне кого-то напоминает.
Эдвард не выдержал.
– Сидите здесь, я пойду. Переговорю с нашим тайным поклонником.
Эд перемахнул через перила и напрямик направился на другую сторону улицы, где их неловкий преследователь сидел на лавке и делал вид, что читает газету. Осознав, что его обнаружили, мальчишка отшвырнул газету и дал дёру в ближайшую подворотню.
Ульрих (а это был именно он) оглянулся – чёртов златовласка не отставал, и сердце мальчишки затопила жгучая досада: он замахнулся на кусок, что не в силах откусить. Теперь и Веллер будет им недоволен, и за мать полагалось отомстить, а он…
– Стой, засранец! – цепкая рука преследователя ухватила его за ворот куртки.
Силён, гад! Ульрих сглотнул предательски подступающий к горлу ком, резко развернулся и попробовал вырваться. Впустую. А ведь этот златовласка был даже ниже его ростом, хотя явно старше! Ульрих попытался коротко, без замаха – чтоб не было заметно его намерение, – врезать по зубам одному из виновников смерти его матери, но тот перехватил его руку за запястье, больно выкручивая, и так и не отпустив ни в чем не повинную куртку.
– Я тебя ещё в Ганновере срисовал, – пробурчал Эдвард, – так что выкладывай, какого хрена тебе от нас надо!
– Пусти, мелюзга, – зло выплюнул Ульрих, резко выбрасывая обе руки вверх и в стороны, воспользовавшись секундным замешательством противника, который уже давно не слышал настолько наглых апелляций к собственным физическим характеристикам.
– Это я-то мелкий? – вскипел Стальной, пускаясь в новую погоню.
Однако то ли белобрысый хорошо знал местные подворотни, то ли удача изменила Эду, но мальчишка как в воду канул. Выругавшись, Элрик поплёлся обратно, надеясь, что Ал послушал его и не увязался за ними, и вся эта эскапада не была отвлекающим маневром таинственного злопыхателя, желавшего покуситься на бомбу из дома фрау Веллер.
Ал и Ноа только тяжело вздохнули, когда Эдвард в ответ на все их попросы только раздраженно махнул рукой: цыганка уже достаточно изучила Эда, чтобы не лезть в такие моменты с выяснениями, а младшему брату было не привыкать. Альфонс отметил, что и утром-то старший был слишком отстранённым, а сейчас и вовсе надулся, как мышь на крупу… Однажды он имел неосторожность использовать это сравнение в адрес брата, чем вызвал новую волну недовольства в свой адрес: болезненно относящийся к собственному росту Эд был убежден, что Альфонс использовал именно это выражение, чтобы задеть его, старшего брата, к тому же ещё и находящегося на государственной службе! Разумеется, ссора была недолгой, но повторения чего-либо подобного младшему Элрику совершенно не хотелось.
*
Поезд до Франкфурта оказался настолько же комфортабельным, как и предыдущий: Веллер явно не поскупился! Этот факт снова заставил братьев погрузиться в пучины мнительной паранойи, причём, каждого по отдельности: ни одному не хотелось накручивать второго. Ноа, тонко воспринимавшая накаляющуюся атмосферу, чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. В какой-то момент Эдвард, что-то пробубнив себе под нос, вышел из купе. Ал хотел последовать за ним, но Ноа удержала его: все были на пределе, и пусть лучше старший немного побудет один, охладит пыл в прохладном коридоре. Альфонс неохотно согласился – на душе у него скребли кошки, да и неловко было оставаться с цыганкой наедине, тем паче, люди этого мира временами утрированно, на его взгляд, воспринимали некоторые ситуации.
Эд стоял у окна, рассматривая ночной пейзаж за окном и слушая ритмичный перестук колёс. Чем ближе они подходили к выполнению задания, тем большее беспокойство поселялось в сознании Элрика-старшего. Он старался не думать ни о чем и четко следовать намеченному плану: передать посылку, а затем ехать в Мюнхен и выяснять, что обществу Туле известно о бомбе. Конечно, глупо было рассчитывать, что эти люди вот так возьмут и расскажут ему всё, но с подобными обстоятельствами Эдвард привык справляться ситуативно.
Решив, что стоит немного поспать перед важной встречей, Эд, уже собираясь войти в купе, услышал скрип соседней двери. Краем глаза он заметил стремительно надвигающуюся на него тень. Он опоздал буквально на долю секунды: кулак противника, обмотанный чем-то жёстким, врезался в его лицо. Эдвард едва удержался на ногах, благо, успел схватиться за поручень, как тут же получил второй удар, под дых. Отметив про себя, что, на его счастье, противник не слишком опытен, так как у Элрика даже дыхание толком не перехватило, он посмотрел на нападающего.
– Ах ты дрянь белобрысая! – вскипел Эд, от души пиная агрессора левой ногой по голени, ощущая, как обутая в грубый ботинок сталь, преодолевая сопротивление кости, с противным хрустом обеспечивает нижней конечности сегодняшнего прыткого бегуна дополнительную точку сгиба. – Какого лешего тебе от меня надо, а?!
Ульрих опустил глаза вниз, с полным непониманием глядя на источник внезапной нестерпимой боли. Глаза противно защипало, бледное лицо пошло пятнами. Неужели он настолько бесполезный слабак, что не сможет показать этому заносчивому златовласке небо в алмазах? Неужели он не сможет отомстить за мать? Злоба настолько переполнила Ульриха, что он даже перестал чувствовать боль, на её место пришло чувство абсолютной непобедимости и всемогущества. С неизвестно откуда взявшейся силой и скоростью он цепко ухватил Эда со волосы и с силой впечатал головой в оконную раму.
На шум из купе выбежали Ал и Ноа, остальные пассажиры, по-видимому, либо спали, либо проводили время в вагоне-ресторане. Или же большая часть купе в этом вагоне пустовала ввиду дороговизны билетов.
– Стой! – Альфонс побежал следом за дёрнувшимся было в сторону мальчишкой, но тот только и смог, что сделать два неуклюжих шага и рухнуть на пол, едва сдерживая слёзы боли и обиды.
Ноа спешно завела Эда в купе, обрабатывая разбитый в кровь лоб и проверяя, не осталось ли заноз. Ал затолкал упирающегося Ульриха в купе и закрыл дверь. Младший Элрик рассматривал мальчишку, на бледном заостренном лице которого выступила испарина. На первый взгляд, ему было лет пятнадцать от силы, если не меньше. Короткие светлые волосы топорщились во все стороны, правая рука была неуклюже обмотана куском проволоки, об которую он рассадил собственную кожу на костяшках. Сейчас мальчишка сидел, сжав зубы, и смотрел на всю троицу как загнанный зверь. Казалось, он был готов перегрызть собственную ногу, попавшую в капкан, лишь бы ускользнуть из рук этих людей.
– Кто ты? – мягко спросил Альфонс.
Ответа не последовало, мальчишка лишь задрал вверх острый подбородок, отчего стал смотреться ещё более комично. Ульрих не собирался вступать с этими людьми в диалог! Он уже чувствовал себя достаточно глупым, никчёмным юнцом, не способным даже на то, чтобы остаться незамеченным – да и кем!
– Ну и пусть молчит, – сердито буркнул Эд, морщась от боли. – Ложитесь спать, я послежу за ним.
Ал покачал головой – никогда брат не берёг себя и сейчас опять за своё! А ведь он больше, чем они с Ноа, нуждался в хотя бы недолгом, но сне. Понятное дело, что их противник – совсем мальчишка, но недооценивать его не стоило.
Ноа незаметной гибкой тенью скользнула к незадачливому «хвосту» и положила узкую теплую ладонь ему на плечо. Элрик-младший заметил, как изменилось выражение лица цыганки, как она прикусила нижнюю губу и вскользь бросила полный беспомощности взгляд на хмурого Эдварда, который даже не посмотрел в её сторону. Ульрих, казалось, не заметил прикосновения, пока она не заглянула в его влажные серые глаза:
– Ты хочешь продолжить дело своей матери?
========== Глава 11: In flagrante delicto/С поличным ==========
In the game of life
The strong survive
We’re on a one-way street
We gotta make it out alive
And never let’em drag us down
In the game of life
We live and die
Another breath begins
Another chance to win the fight
From the moment that you hit the ground
In the game of life
Scorpions «The Game Of Life»
Доктор Кунц пришел по вызову к больному с подведомственного ему предприятия и немало удивился, увидев в его качестве того самого молодого человека, который приходил накануне с просьбой позволить ему полевую деятельность. Кимблер не нравился Рихарду: он считал, что человек разумный и здоровый не может выбрать профессию, подразумевающую разработку того, что отнимает жизни людей. Особенно так изуверски. Конечно, взрывы имели и утилитарную цель, однако тень войны все ещё жила в подсознании доктора Кунца и терзала его разум ужасными снами. Он не раз имел дело с травматическими ампутациями, контузиями, осколочными ранениями, и всё это заронило в его душу отношение к взрывам прямо противоположное тому, каким обладал Кимбли. У врача тоже тряслись руки, пересыхало во рту, а сердце принималось биться чаще – только не от экстатических переживаний, а от глубокого отвращения. Он искренне не понимал, почему столь тяжело пострадавший от взрыва человек так рвётся в это пекло.
Впрочем, сейчас он, бледный, лежал в постели с лихорадкой и, похоже, страдал от банальной сезонной инфлюэнцы(1). Судя по результатам осмотра, в достаточно серьёзной форме – похоже, ослабленный восстановительным периодом организм не слишком хорошо справлялся с болезнью. Однако больной с каким-то маниакальным упорством рвался на работу.
– Удержите его в постели подольше, – говорил Кунц Марии и Леонор, тут же забросавшим его вопросами относительно состояния Зольфа. – Он, похоже, имеет некоторую нездоровую аддикцию к работе. Я бы рекомендовал посещение психолога, но до тех пор, пока он не доставляет хлопот вам и не вредит собственному здоровью, это, скорее, неформальный совет.
– Разумеется, доктор, – сверкнула фиалковыми глазами Ласт, – все ваши предписания будут выполнены в лучшем виде.
Она прекрасно помнила, какие эксперименты проводил так похожий на херра Кунца доктор Нокс в Аместрисе. И на минуту позволила себе помечтать, как этот с виду благочестивый и праведный муж будет ставить бесчеловечные эксперименты на детях. Если мир претерпит изменения, которые сделают это возможным, а это был по большей части вопрос времени, она бы очень, очень хотела бы увидеть его в этой ипостаси!
Доктор, в свою очередь, пораженный как привлекательностью Леонор, так и горячей заботой обеих женщин об этом странном типе, оставил подробные рекомендации и покинул этот гостеприимный еврейский дом. Он ни за что бы не подумал, что такой, как Кимблер, живет у евреев. Кунцу отчего-то казалось, что его пациент должен придерживаться той линии, которую неумолимо гнула НСДАП и которая так претила самому Рихарду. Впрочем, это было не более чем иррациональное ощущение, объяснения которому сам доктор никак не мог найти и, если уж говорить начистоту, не очень-то и хотел искать. Он предпочёл бы никогда не видеть лица этого странного химика, как и не рефлексировать своё отношение к нему.
*
Кимбли проваливался в липкий тяжёлый сон в перерывах между приёмом лекарств и видел, слышал и ощущал заново многое из пережитого.
…Вот он стоит на холме, глядя, как военные расстреливают людей со смуглой кожей и красными глазами, а рядом с подкошенными свинцовым дождем, размазывая слёзы и сопли, душераздирающе орёт такой же красноглазый ребенок лет двух-трёх. И солдаты смотрят, и ни один из этих сердобольных ублюдков не прервет эту пытку: и для ушей Багрового алхимика, и для этого загнанного зверёныша, которого либо иссушит жажда и голод, либо сожрут шакалы и гиены, которые придут ночью на пир из падали. Он смотрит своими заплаканными глазами цвета крови, такой же яркой, что пролилась из ран его родни. Такой же яркой, как та, что просачивается между пальцев дряхлого старика, который упал рядом с этим детёнышем пустыни. А старик так отчаянно изломанными пальцами старается удержать их в себе – капли крови, капли жизни, которые неумолимо покидают тело, прожившее отмеренный ему век. Крови, что заливает бесцветную выжженную землю, что одного на всех цвета. Один хлопок в ладоши – и только гаснущие искры на фоне темнеющего неба хранят эхо этого крика. Солдаты смотрят на него со страхом и ненавистью, будто он преступил все писанные и неписанные роду человеческому законы, будто они – лучше его…
…Вот двое блондинов в синей форме тащат упирающуюся красноглазую девку – а девке едва ли больше двенадцати! – за собой, плотоядно ухмыляясь; а за углом гремит канонада и просят подкрепление, и сам Кимбли направляется именно туда, ведь здесь почти чисто, кроме этих троих. Сказано – всех, значит, всех! Но солдаты не спешат выполнять приказ, им интереснее грязная малолетка, они не видят его, их глаза заволокло похотью, а рты наполнены слюной. Неторопливо он разводит руки, а они не видят, видит лишь красноглазая девчонка, которая отчаянно просит помочь; и он поможет, хотя у него своё понимание помощи. Он идёт на звук канонады, оставляя за собой серый пепел и зловонный дым. Приказ есть приказ, а уж когда от его приведения в исполнение сердце выпрыгивает из груди в экстазе и сводит зубы…
…Его обвиняли в жестокости те, кто по его меркам вершили гораздо худшие дела. Ему предъявляли претензии за убийства своих те, кто сами творили самосуд над неугодными офицерами и не слишком беспокоились о последствиях дружественного огня…
Ласт пришла, пахнущая свежестью февральского воздуха, ванилью и немного лекарствами, села на кровать и прижалась холодными губами к его лбу. Она сидела до поздней ночи, читая ему вслух Эдгара По, пока он снова не уснул, на этот раз без сновидений.
А наутро Мария, принеся больному лекарства, обнаружила картину, возмутившую экономку до глубины её праведной еврейской души: её крошка Норхен крепко и безмятежно спала прямо в постели Зольфа, ещё и обняв его и уткнувшись лицом в его грудь! А он… Он и вовсе беззастенчиво прижимал её к себе, во сне вдыхая запах разметавшихся по нему и его постели кудрей. Рядом небрежно лежал томик Эдгара По. Столь вопиюще безнравственную картину завершал растянувшийся в ногах поперек кровати, безмятежно спящий кверху лапами и обильно пускающий слюни на накрахмаленный пододеяльник дог Вильгельм.
– Я все расскажу херру Шварцу, – тихо, но твёрдо сказала Мария Зольфу после завтрака, когда они остались вдвоём. – Я не ожидала от вас подобного, херр Кимблер. Мы доверяли вам…
– Фрау Мария, – серьёзно проговорил Зольф, потерев подбородок, – я понимаю, что прошу слишком многого. Но позвольте мне, пожалуйста, сделать это самому.
Мария поджала губы. Ей нравился Кимблер, хотя он и не был евреем. Может, конечно, в складывающейся ситуации это и было лучшим выходом, да только вот её Норхен было уже целых двадцать пять и наивно полагать, что пусть и небогатый, но немец возьмет в жены еврейку(2). Она тяжело вздохнула – теперь-то её девочке точно не видать приличного замужества, если только этот самый Кимблер не решит держать ответ за свои дела. Свалился же он на их голову, как чёрт из табакерки!
Сам же Зольф был недоволен. Ладно бы их и правда поймали с поличным, но так глупо попасться… С другой стороны, он прекрасно знал, какие слухи уже поползли о его персоне, что с точки зрения ставок на будущее было очень и очень плохо. Чтобы не быть перемолотыми жерновами революции, они должны быть идеальными. Или хотя бы нормальными. Правильными. Правильными работниками, правильными солдатами, правильной ячейкой общества.
Херра Шварца, как оказалось, интересовало только одно: согласна ли его несравненная любимая дочь на предложение Зольфа. Иегуда немало удивил тот факт, что его Норхен ещё ничего не знала, однако объяснение Кимблера о том, что менее всего он хотел бы питать её ложными надеждами не заручившись благословением отца, окончательно растопило и без того подтаявший лёд в его сердце. Второй шаг в становлении Зольфа Кимблера нормальным членом этого общества был сделан, и сама Ласт отнеслась к идее с энтузиазмом: это означало, что, если гонения на евреев все же начнутся, она будет иметь надежный тыл.
С ещё большим энтузиазмом к затее отнеслась Мария, которая тут же скупила все журналы по свадебной моде и теперь докучала Ласт вопросами, идеями и предложениями по разнообразной чертовски милой дамской всячине. Кимбли пропускал разговоры женщин мимо ушей, размышляя о том, что вечером следующего дня состоится собрание в обществе Туле, на которое приглашено некоторое количество неофитов, в том числе и он сам. По счастью, он уже выздоровел и имел этому письменное свидетельство, заверенное личной печатью и подписью доктора Кунца.
*
Гретхен проклинала свою глупость, прижавшись щекой к холодной столешнице и глотая слёзы. Жалование машинистки под руководством Кимблера было всего на десять пфеннигов в день меньше жалования секретарши директора, но она предпочла бы ещё двадцать раз быть облитой презрением бывшим начальником тому, что происходило с ней здесь. Во-первых, она была обязана по заранее выданному ей Бергом расписанию ходить то в подаренном им нижнем белье, а то и вовсе без оного. Во-вторых, Освальду было абсолютно плевать, в каком настроении пребывала его подчинённая – значение имели только его желания. В-третьих, он мог задержать её в любой день, и дома ей приходилось оправдываться перед вечно пьяным отцом-самодуром, от которого было подчас совершенно невозможно спрятать крошечное жалование.
И сейчас, считая каждое директорское движение в собственном теле, она просто ждала, когда это кончится. Он был непредсказуем и по-интеллигентски изощрён. Он мог в наказание за невкусный, по его мнению, кофе с милейшей улыбкой заставить её ласкать себя губами без помощи рук, загнав под стол в чертовски неудобной позе, которую он не позволял менять, мог запретить отлучаться с рабочего места даже в уборную, и, в случае нарушения предписаний по нижнему белью, грозился выписать штраф. И это был далеко не полный список. Сейчас, например, он попросту поимел её на собственном рабочем столе, а после практически пинками выставил под дождь.
Гретхен шла домой, радуясь тому, что под таким ливнем никто не поймет по размазанной косметике, что она плакала. Проскользнув в душ, она разделась и в очередной раз принялась рыдать и царапать на себе кожу, сплошь покрытую багровыми следами в тех местах, которые надежно скрывала одежда: он всегда делал ей больно. В очередной раз застирывая это проклятое чёрное белье, на котором постоянно оставались мерзкие разводы, она роняла горькие слёзы обиды и унижения на уже ставший ненавистным кусок шёлка с кружевом. Мечты куклы Гретхен, малышки Гретхен разбились, разлетелись, когда неумолимый человек с ледяными глазами выставил её, встряхнув за загривок, как нашкодившую собачонку, и передал в руки этому монстру. Предыдущий начальник, или как они прозвали его, херр Лысый никогда не заходил дальше сальных комплиментов, шлепков по заду да угроз по блату устроить в бордель. Берг же не делал комплиментов, не приставал и не предлагал сменить работу. Он просто брал.
И теперь Гретхен Мозер не видать ни нормальной семьи, ни детей, ни шансов вырваться из этой клоаки. Главное, не понести – а об этом Берг тоже не заботился. У него было четверо законных детей – и кто знает, сколько ублюдков?
Ева несколько раз заходила к ней, но Гретхен почему-то не решалась выйти к подруге и посмотреть ей в глаза. Иногда очень хотелось прийти и рассказать всё-всё, вылить наполнившую её боль горькими слезами, но было чертовски стыдно. Чтобы на неё, некогда порядочную девушку пусть и из не самой лучшей семьи, показывали пальцем и говорили, что гулящая? А тем более Ева. Ева казалась Гретхен живым воплощением морали и благочестия, вечно серьёзная, из тех, кого зовут синими чулками и серыми мышками, она интересовалась скорее книгами, нежели юношами и мужчинами. Что она ей скажет? Что чего ещё можно было ожидать, столь нетерпеливо ожидая принца на белом коне, крася губы этой помадой и так завивая волосы?
Она вылезла из-под струй воды и, обмотавшись полотенцем, скользнула в свою комнатушку. Проснувшийся отец начал с грохотом шарить по всем шкафам и одежде в поисках выпивки или денег на неё. Гретхен заперла дверь и на всякий случай придвинула к ней комод, спешно проверив трясущимися руками, что злополучное чёрное белье не осталось в ванной, где оно, не приведи всевышний, могло попасться на глаза отцу или братьям. С досадой и примешанным к ней маленьким росточком чувства противоречия, Гретхен поняла, что ей так и не удалось отстирать с ни в чем не повинного шёлка тошнотворную смесь спермы и крови. А наутро, согласно расписанию этого похотливого мерзавца, ей как назло снова надлежало быть в этих чёртовых трусах, достойных никак не молодой благочестивой немки, а продажной девки. Что ж, либо сегодня её убьет отец, у которого кончилась выпивка, либо завтра Берг, к которому она придет в бежевом. И она не знала, что хуже.
Комментарий к Глава 11: In flagrante delicto/С поличным
(1) Инфлюэнца – грипп.
(2) В “Завоевателе Шамбалы” уже поговаривали, что горестном положении Германии повинны евреи и цыгане.
========== Глава 12: Anguis in herba/Змея в траве ==========
Комментарий к Глава 12: Anguis in herba/Змея в траве
Змея в траве – эвфемизм к скрытой опасности
He waits in the dark
For the scent of anger or hate
He hides behind ignorance
And it’s never for long that he has to wait
A gentle caress
Is enough before fear takes a hold
The warning signs come far too late
By then he’ll have captured your soul.
Arena «Butterfly Man».
– Вам совершенно не надобно следить за дорогой, херр Кимблер, – в ложной мягкости чувствовалась неиллюзорная опасность. – И, уверяю вас, херр Мюллер прекрасный водитель, – продолжал улыбаться Флориан Беккер, бухгалтер BASF, состоявший в обществе Туле и однажды наконец пригласивший Зольфа на собрание. – В наши непростые времена любое неугодное сборище интеллектуальных людей могут окрестить изменниками и предателями. Это не значит, что мы не доверяем персонально вам – мы не доверяем никому.
– Разумеется, – Зольф растянул губы в ответной лицемерной ухмылке, – я удивлён лишь тому, что вы не завязали мне глаза.
Беккер мелодично рассмеялся, выказывая уважение своевременной остроте. Все их общение более всего напоминало вальсирование босиком по хаотично рассыпанному битому стеклу: изволь поддерживать светскую беседу, но и смотри под ноги – по следу крови тебя легко учует затаившийся хищник.
Машина свернула на явно прилегающую территорию и, прошелестев по гравию шинами последние несколько метров, остановилась. Беккер вышел из машины и открыл дверь со стороны Багрового.
– Руки не подам, уж не обессудьте, – на его лице играла самая приветливейшая из улыбок, серые глаза же были холоднее льда.
– Премного вам на том благодарен, – Кимбли склонил голову в полупоклоне и, выйдя из машины, надел неизменную шляпу, и огляделся.
Его взгляду предстал большой и, судя по архитектуре, явно старый особняк в отличнейшем состоянии. К крыльцу вела аккуратнейшая освещённая дорожка, ответвления от которой терялись в февральских сумерках, но, похоже, уходили в благоустроенный сад.
– Следуйте за мной, – Беккер направился вперёд. – Сегодня вы будете не единственным желающим причаститься того, что скрывают за собой учёные умы сего общества.
Гостиная была полна людей. По большей части это были мужчины средних лет в смокингах, однако цепкий взгляд бывшего государственного алхимика не смог не задержаться на нескольких дамах. «Что же ищут здесь они? – думал Зольф, продолжая скользить взглядом по пришедшим. – Эликсир вечной молодости? Или способ стяжать власть в собственных хрупких руках, украшенных драгоценностями?» Впрочем, их присутствие здесь позволяло ему всерьёз задуматься о введении в общество своей пока ещё единственной сообщницы – и это было хорошо. Но вот разузнать, ради чего среднестатистическая немка пойдёт искать членства в подобном обществе, было бы вовсе не лишним для их дела. Пока же он чувствовал себя как белая ворона в самом прямом смысле данного выражения. Хорошо, что Ласт удалось уговорить его хотя бы на светло-серый вечерний костюм, вопреки всем канонам моды этого мира.
– Херр Кимблер! – кажется, это была первая искренняя улыбка в его адрес за сегодняшний вечер.
– Добрый вечер, Хельмут, – Зольф с готовностью пожал протянутую длинную влажную руку. – Что же вы, снова в неофитах? – он слегка приподнял бровь.
То ли Хельмут Шлезингер был слишком наивен и юн, то ли попросту глуп – конечно, Кимбли склонялся ко второму варианту, хотя не исключал и того, что этот малый не так прост, как кажется, и ведёт двойную игру – но, как удалось выяснить Зольфу, он стремился влиться в общество уже давно, не раз попадал на собрания для неофитов, но дальше дело не шло. Упорный Шлезингер не сдавался, и вот в этот раз он снова явился сюда.
– Сегодня новеньких совсем мало, – вздохнул Хельмут. – В прошлый раз было больше. Но и из лидеров никого нет пока…
– Много знакомых тебе лиц? – полюбопытствовал Зольф.
Ему не слишком хотелось примелькаться кому-то значимому рядом с неудачником Хельмутом.
– Не особенно, – помрачнел Шлезингер.
– Херр Кимблер, вот вы где, я искал вас, – к ним приблизился Беккер под руку с высокой белокурой девицей. – Не желаете составить нам компанию? Фройляйн Анна чрезвычайно интересовалась динамитом…
– Динамитом? – слегка снисходительно переспросил Кимбли.
– О, вы же знаете, моё дело – считать деньги и вести отчетность, Зольф, – понизив голос, почти рассмеялся Флориан, – а уж в этих ваших взрывчатых веществах… Поверьте, фройляйн Анна разбирается в этом значительно лучше меня. Так что, с вашего позволения…
Счетовод моментально растворился в толпе, оставив спутницу на попечение Багрового.
Фройляйн Анна более всего напоминала фарфоровую куклу с бережно нарисованными бледной пастелью губами и прозрачными, словно капли ключевой воды, глазами-бусинами, обрамлёнными светлыми ресницами. Такие опаснее прочих: не воспримешь ее всерьёз, и всё, что ты при ней скажешь или сделаешь, тут же ляжет в аккуратной папке на стол к кому надо. Разумеется, со всеми подробностями.
Кимбли ещё раз оглядел зал. Люди не спеша курсировали меж фуршетных столов, разговаривая о своём. Фройляйн Анна не сводила с него ледяного взгляда, так не вяжущегося с её ангельской внешностью.
– Вы предпочитаете красное или белое вино? – вопросил он свою спутницу, подводя её к фуршетному столику.
– Сегодня я остановлю свой выбор на яблочном соке, – она положила цепкую ладонь на его предплечье, – чего осмелюсь пожелать и вам.
Началось оттуда, откуда он никак не ожидал. Чему он удивляется? Что эта Анна вовсе не безмозглая кукла? Что она позволяет себе диктовать свои правила незнакомому мужчине в такой обстановке?
Зольф протянул спутнице стакан сока, сам же взял бутылку содовой.
– Предпочитаете делать выбор самостоятельно, – её глаза неприятно сузились, – я не удивлена. Вы же, насколько я понимаю, прекрасный химик?
– Ваш источник не лжёт, – уголками губ улыбнулся Кимбли, проигнорировав всё сказанное до.
