Текст книги "И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)"

Автор книги: add violence

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

…Готтфрид Веллер происходил из богатой семьи юристов, однако когда пришла и его пора оправляться в университет, он неожиданно выбрал вместо юридического – медицинский, чем изначально восстановил против себя отца и дядьёв. Его поддержала лишь тётка, Магда Веллер. Годами позже семья переменила своё отношение к нерадивому, но чрезвычайно способному и волевому наследнику, а уж когда война собрала свою кровавую жатву, жертвами которой пали, в том числе, и многие Веллеры, причин для неудовольствия и вовсе не осталось. Так Готтфрид унаследовал почти всё состояние некогда большого семейства. Тётка лишь вздыхала, сетуя на то, что передавать-то некому: сама она была незамужней и бездетной (хотя позже в моменты «производственной необходимости» любила рассказывать о своих якобы существующих детях), да и племянничек тоже не спешил обзаводиться семьёй.

Впрочем, по мнению Магды, это было даже к лучшему: она опасалась, что Готтфрид женится на Дитлинде, с которой познакомился в университете, а, несмотря на хорошее происхождение и образование, эта девица категорически не нравилась фрау Веллер. Поэтому, когда она вышла замуж, Магда вздохнула с облегчением, периодически нервно поджимая губы, узнав, что Готтфрид продолжает поддерживать общение с ныне фрау Эккарт. Даже когда она однажды увидела Дитлинде с маленьким сыном, всё же вопреки здравому смыслу вглядывалась в черты мальчонки, с явным облегчением не обнаружив в нём ни малейшего сходства с племянником.

***

Свен Гедин снова ехал в поезде со своим – уже, к сожалению, одним – подопечным. То ли смерть Норбу так повлияла на его брата, то ли европейская просвещенная публика, но Чунта загорелся неутолимой жаждой познания. Гедин, крайне тепло относившийся к покойному тибетцу, с энтузиазмом воспринял желание седого юноши, пока не оправившегося от боли потери, пойти по стопам Норбу, прежнего протеже учёного.

Швед не знал, что сны, мучавшие Чунту, теперь возвращались еженощно; тибетцу же казалось, что по ночам он проживает другую жизнь. И эта жизнь уже перестала быть для него чужой. Он привык к пейзажам мира из снов, привык к людям, с которыми его альтер-эго проходило через все перипетии, уготованные – ему? им? – ироничной Судьбой. Тибетцу казалось, что он не просто наблюдал – что он влиял на решения, которые принимал его близнец там, в странном измерении, наполненном тем, что здешним людям кажется чудесами. Порой создавалось впечатление, что он сходит с ума, и его душу принимал в леденящие объятия липкий страх: что, если тот, кто был по ту сторону, на изнанке мира, – тоже влиял на него? Что, если его, Чунты, решения продиктованы его двойником с почти таким же шрамом, татуированной правой рукой и красными глазами?

Понятное дело, что обращаться с этим вопросом к врачам было чистой воды самоубийством. Но Чунта чувствовал все большую и большую необходимость разобраться с записями брата, словно они несли в себе не только пользу для всего мира – а в этом он был уверен, – но и ответы на его вопросы, объяснение его снов, его двойной жизни. Отчаявшись самостоятельно найти кого-то компетентного в чужой стране, тибетец обратился к Гедину. Тот тут же подхватил идеи Чунты и связался с самыми разными учёными, для начала в Швеции, куда они теперь и ехали. Стук колёс напоминал вчерашнему монаху о той ночи, когда они ехали в Европу, полные надежд и питающие множество иллюзий, ещё не знающие, что жизнь одного там оборвётся навсегда, а второго – переменится безвозвратно. И этот самый второй теперь гадал – будет ли эта ночь настолько же поворотной в его несуразной жизни – или несуразных жизнях.

***

Кимбли потёр руками глаза – все же двухчасовой сон в машине не слишком устраивал бывшего алхимика. За время нахождения в Мюнхене он привык к комфорту, который бы с радостью променял на добрую войну и алхимию. Но быть лишённым всего этого, и ещё и не иметь возможности нормально поспать, принять утренний душ и побриться, надеть свежую рубашку и выпить крепкий кофе – увольте.

В тюрьме Аместриса его душу согревал философский камень, позволявший делать ставки и ждать. Здесь же он наконец-то узнал, как Элрикам удалось открыть Врата. Пусть вопросов оставалось пока немало, но это было уже что-то. Однако Зольфа смущала необходимость человеческого преобразования. Одно дело – беготня наперегонки со смертью и ставка ва-банк на войне – жизнь она и есть жизнь, какая разница, чья? – и совершенно другое – алхимическое преобразование. Разве годная цена – искалеченное безвозвратно тело в лучшем случае, а то и смерть, – за мираж? За то, что обречено на небытие изначально? Но, похоже, все-таки была лазейка – достаточное число человеческих жертв. И самое главное – преобразование гомункула.

========== Глава 32: Fortuna usu dat multa, mancipio nihil/Судьба многое даёт в пользование, ничего в собственность ==========

Puppenjunge, komm’ doch mal mit

Ich zeig’ dir mein Versteck

Puppenjunge, spielst du mit mir

Danach schmeiß’ ich dich weg

Puppenjunge

Herz und Lunge

Kopf und Bein

Ich koch’ dich ein

Milz und Bregen

Welch ein Segen

Junges Blut

Du schmeckst so gut

In der Ecke steht ein Sack mit menschlichen Gebeinen

Schädel stehen aufgereiht und können nicht mehr weinen

Ost+Front «Puppenjunge»

Ласт выскользнула из дома во влажную дымку неожиданно холодного утра, плотнее запахивая плащ. Ей кое-как удалось отвертеться от Марии и ее волшебного завтрака, не говоря об отсутствии Зольфа, – картина с полицией и сердечными каплями все ещё пугала её своей неотвратимостью и масштабами. У Леонор Шварц был сегодня выходной, который она изначально планировала посвятить учебе и праздности, но вышло все иначе. Как гомункул, она хотя и нуждалась в этом мире во сне и пище, ее потребность была несравнима с человеческой. И, быть может, она и предпочла бы забыться сном этой ночью, но не удалось.

Увидев красную «семерку» около здания, где работал Зольф, Ласт ощутила облегчение, сменившееся тревогой – что, если автомобиль стоял здесь со вчерашнего дня? Она, тряхнув головой, направилась внутрь.

Берта, прищурив глаза, посмотрела на утреннюю визитёршу – что-то серьёзное или личный разлад? Начальник сегодня, впрочем, сух как обычно, разве что темные круги под глазами да синева на подбородке, столь нехарактерная для Кимблера, выдавали намётанному глазу умудрённой жены и матери добропорядочного семейства, что не все ладно. «А тут прямо с утра, к началу рабочего дня явилась, – думала старшая машинистка. – Красавица, конечно, но наверняка стерва. Как пить дать стерва».

Кимбли, узнав от Берты о посетительнице, нахмурился и велел подождать, сославшись на срочную проверку инструкций, чем ещё больше утвердил женщину в ее догадках.

Зольф не хотел сейчас видеть Ласт – слишком многое предстояло обдумать. Врата были близко – рукой подать, но его цель требовала точного расчета, и он, впрочем, как и всегда, не имел права на ошибку. Мысли о гомункуле – а её близость тем более – отчего-то мешали ему, лишали трезвости ума, переводя всё в какую-то низменную эмоциональную плоскость. Алхимик был прекрасным знатоком человеческих душ – чужих, был прекрасным манипулятором, но природа его сообщницы всё же была иной.

Ласт мило беседовала с Бертой и Йоханной о ранней в этом году весне, неожиданно стылом утре сегодняшнего дня, хотя, казалось бы, расцветающий апрель уже вот-вот должен уступить права тёплому и немного дождливому маю, а после и вовсе дала рекомендацию на проверенного добросовестного сапожника, когда дверь в кабинет Зольфа открылась.

– Фройляйн Шварц, прошу, проходите.

Голос Кимбли был абсолютно бесстрастен, и, закрывая дверь за своей невестой, он даже не посмотрел в ее сторону.

– Зольф, ты в порядке? – она тщетно пыталась поймать его взгляд, пока он перебирал рабочие папки и бумаги. – Я думала, что-то случилось… Ты не ночевал дома… Хорошо, что мне удалось скрыть это от Марии…

Он поджал губы – это и правда было не слишком хорошо. Уж очень многим он был обязан этим людям, и их совершенно не должны касаться его внутренние дела. Эти самые дела заставляли бывшего алхимика всё больше злиться на самого себя – он не имел права на слабость. А происходящее отчего-то делало его уязвимым.

– Ничего не случилось, – холодно проговорил он, не отвлекаясь от дел.

Ласт нахмурилась – ей были не знакомы тонкости человеческой души. Не знай она Зольфа всё это время, решила бы, что все и правда в порядке, но что-то непонятное внутри неё говорило об обратном.

– Мог хотя бы позвонить, – она скрестила руки на груди.

– Я обязан отчитываться? – правая бровь поползла вверх. – Мне казалось, мы просто сообщники, преследующие одну цель.

Леонор подобралась – она не раз слышала подобное от Зольфа по содержанию, но не по форме. И он никогда не воспринимал её заботу как попытку нарушения свободы, более того – у них всегда подобное было обоюдным. Взаимопомощь, взаимопонимание, взаимная полезность: от интеллектуальной и политической области – до интимной.

– Я не могу волноваться о сохранности своего сообщника?

Зольф раздражённо отметил про себя слабость собственной аргументации – лично он бы в случае подобного ответа, как минимум, не стал бы вести дела со столь ненадежным союзником.

– Разумеется. Сегодня буду в обычное время, – он поднялся из-за стола и направился к двери, давая понять, что разговор окончен.

***

Ева хмуро глядела на закрывшуюся за фройляйн Шварц дверь, стараясь не смотреть на остальных машинисток. Она не могла отделаться от мыслей о том, что представляет себе, как начальник обнимает стройный стан невесты, как он, недостойный этого совершенно, вдыхает аромат её волос, как по-дурацки выглядит, перепачканный её темной помадой. Всякий раз, когда её воображение подбрасывало столь непристойные картины, Ева краснела и хмурилась, приводя самой себе множество логических доводов о том, что, должно быть, эта красавица – воплощение самой святости и благонравности, и даже гротескное уродство Кимблера не способно запятнать той чистоты.

– Красивая, – кивнув головой, протянула Йоханна. – Повезло Кимблеру.

– Тут еще бабушка надвое сказала, – закуривая, отметила Берта. – Такие обычно капризны, что те королевы аглицкие. И ты только посмотри на её наряды – представляешь, сколько всё это стоит? Вот ни за что не поверю, что женщина может столько зарабатывать.

Йоханна хотела было возразить, но осеклась – она знала, что после того, как Фрица Крюгера, мужа старшей машинистки, уволили, тот только и делает, что просаживает заработанные женой деньги по пивнухам, а ведь у них ещё и дети!

– Это ей не повезло, – не выдержав, прошипела Ева и отчего-то покраснела до корней волос.

– Много ты понимаешь, – неожиданно разозлилась старшая, гася папиросу. – Молоко на губах не обсохло – а всё туда же! Все всё допечатали? Нет? А что сидим и лясы точим?

Бывшая секретарша Берга косилась на Еву и не могла понять, что происходило с ней. После их разговора девушка стала совсем странной, нелюдимой – неужто последовала её совету и узнала что-то про подругу? И не отвернулась ли от сломанной куклы – а проницательная Лангефельд была готова об заклад побиться, что такую восторженную принцессу, как Гретхен, директор просто изломал и извалял в грязи, не зная жалости и сострадания. Таких, как Ева, Йоханна относила в категорию ханжей и пустосвятов – религиозные лицемеры и лицемерки, в которых от христианского смирения не осталось ничего, гораздые лишь осуждать других. И если подруга Гретхен и правда такова, то плохо дело – муха выпадет из паутины пустой хитиновой оболочкой, а та, что должна была поддержать, пройдет мимо с гордо поднятой головой, с презрением роняя слова обвинения.

– Поругались, – вполголоса отметила Берта, когда за вышедшей из приёмной Леонор Шварц закрылась дверь.

Йоханна пожала плечами – сплетнями она не интересовалась, а к человеческим проявлениям относилась философски. Ева же отчего-то просияла, надеясь на справедливость мироздания, которое всенепременно отведёт такого, как Кимблер, от не заслуживающей подобной участи красавицы.

***

– Как же так, юноша? – качал головой Рихард Кунц, осматривая многострадальную ногу Ульриха Эккарта.

Ульрих наконец-то последовал совету своего случайного ангела-хранителя и посетил доктора. Нога продолжала болеть, благо, хотя бы температура не поднималась.

– Хромать всю жизнь будете, – Кунц выдохнул сизый дым в сторону. – И болеть – ещё поболит.

Ульрих сжал зубы – очень хотелось курить.

– Сигаретой не поделитесь? – он понимал, что это наглость. Но если в Брауншвейге насущные потребности юнца обеспечивал Веллер, то здесь его финансовые запасы подходили к концу. Конечно, он еще собирался обшарить дом матери на предмет денег и ценностей, но пока он был слишком ограничен в передвижении, особенно по лестницам.

– Держи, желторотый, – вздохнул Рихард, поблёскивая очками. – Это на что же такое ты упал?

Мальчишка вздохнул – похоже, врать этому угрюмому человеку, что будто насквозь видит и в душу колючками глаз метит, бессмысленно.

– Подрался, – поднимая глаза, выдавил из себя Ульрих.

Кунц нахмурился, пожёвывая сигарету и кидая пациенту коробок спичек. «Молодец франкфуртский врач, – думал Рихард, – перелом обеих костей голени – не шутка!» Конечно, по мнению Кунца, побег из больницы, в котором малец всё же сознался под его пристальным взглядом, сделал своё чёрное дело. Но как так могло выйти в драке?

– И чем же тебе в ногу-то так зарядили, а?

– Ногой, – прошипел Ульрих, пряча глаза и нервно затягиваясь.

Отметив и странность произошедшего, и реакцию на вопрос пациента, Кунц покачал головой.

– Мальчишки, – он прищурился, – вот не живется вам спокойно. Сначала в драках друг друга калечите, потом вырастаете и изобретаете оружие, чтоб калечить сподручнее было. И ведь нет предела вашей фантазии – нет бы остановились уже. Нам-то потом каково вас собирать? Иной раз ведь и по кускам…

Он с горечью махнул рукой, выуживая из пачки новую сигарету.

– Но ведь это заставляет остальных с нами считаться! – Ульрих горячо сверкнул глазами. – Кому захочется нападать на страну, у которой есть всё, чтобы себя защитить?

– Мальчишки, кровь кипит, а ума всё нет, – скривился врач. – Ты подумай головой своей – чьими жизнями расплатится страна, которая пусть и победит? Вот твоей, например, и расплатится…

– Ну так за идею-то и умереть не жаль! Если мир станет лучше и чище, да сброда всякого не будет! – на щеках мальчишки выступил лихорадочный румянец.

– А судить кто будет о том, кто есть сброд? – Кунц смотрел не мигая сквозь стёкла очков.

– Найдутся мудрые люди, – махнул рукой Ульрих. – Не нашенское дело это. Нам главное руки свои к возрождению величия страны приложить. А то, ишь – набросились, союзники проклятые. Поди одни жиды там…

– Ну, полно, – доктор положил юнцу руку на плечо. – Время позднее, отвезу я тебя домой. Через два дня приеду – всё, что назначено, соблюдай неукоснительно.

Кунц помог юноше войти в дом и неприметно оставил две авоськи – с продуктами и сигаретами. Пусть выздоравливает.

На обратной дороге, вглядываясь в опустившуюся на город темноту, Рихард думал об одном – как в случае новой войны он вновь попадет в госпиталь и будет, прижавшись лбом к холодной стене и вдыхая ставший безвкусным сигаретный дым, отчаянно молиться, чтобы не привезли новую порцию раненых. Раненых, из которых выживет дай бог четверть. Остальные примутся отчаянно ругаться, кричать, проклинать все и вся или молиться, звать матерей и умирать. В сладкой гнилостной вони крови, гноя и дерьма. Раненых, которых он и его коллеги будут собирать по частям, гадая, поблагодарят их или проклянут, если выживут. Ведь жить таким порой куда страшнее смерти, но он – врач, и его задача сохранить жизнь. Жизнь таким мальчишкам, готовым переложить вину за все болезни общества на кого-то другого – лишь бы не на себя.

========== Глава 33: Omnes homines ad quaestum suum callent/Все люди знают толк в том, что касается их выгоды ==========

Among the best survive or leave

Paranoid night so hard to relieve

Would you betray innovation

In the name of tradition

Hopeless-amnesia

Samael «The Cross»

– Полиция продолжает требовать отчётов?

Рубер промокнул пот со лба – он никак не мог привыкнуть к этим богомерзким «исповедям». Голос словно парализовывал его, вызывал чудовищную дурноту и спазмы в кишечнике.

– У вас же был новенький. В BASF. Который ночью был на складе. Как, говорите, его зовут?

– Кимблер. Херр Зольф Кимблер, – сжимая платок в ладонях проговорил Рубер.

С каждым разом становилось все сложнее и сложнее. И страшнее. Он с каждым разом всё отчётливее ощущал приближение чего-то непоправимого, казалось, злой рок уже готовился постучать в его двери. Порой Гансу казалось, что лучше бы он не соглашался ни на какие предложения – тогда он бы никогда не услышал этого голоса, который чем дальше, тем больше казался ему голосом самого дьявола.

– Подставьте его. Пусть полиция обвинит этого человека во взрыве, а вы получите карт-бланш на испытания.

Рубер вздохнул с облегчением: конечно, наврать полиции куда проще, чем держать ответ перед… сатаной? Да и Кимблер ему не нравился – слишком много мнил о себе этот мужчина с надменным взглядом. Тем более, поведение его было и правда странным, а если прибавить ещё и его попытку не допустить «икс-бомбу» до испытаний – даже врать придется не так много.

– Назначьте ему встречу. Здесь. Скажем, через три дня, в ночь на пятницу. А уж о том, чтобы полиция сочла, что он вам угрожает, я позабочусь.

– А если он откажется? – Рубер теребил в руках промокший насквозь от пота платок.

Он не представлял себе, что такой, как Кимблер вот так просто заявится на встречу посреди ночи, если ему сообщить про «важный разговор».

– Соврите что-нибудь. Всё, что угодно, – ваша задача привести его сюда.

Весь мокрый, словно мышь, Рубер вывалился из исповедальни, судорожно потирая проплешину на темени. Ему срочно было необходимо в туалет.

***

– Эй, фасолина, чего нос повесил? – Энви был нарочито весел, как, впрочем и обычно. – Ну что вы сидите и киснете, а?

Ноа еще не вернулась, а братья Элрики сидели в столовой и сосредоточенно молчали. По мнению гомункула, это означало одно из двух: либо что-то произошло, либо на соседней улице сдохла кошка, и Альфонс уже успел возвести это недоразумение в ранг мировых проблем.

– Отстань, – буркнул Эд. – Мы не киснем, мы думаем.

– И о чём же? – Энви закатил глаза – неужто нельзя нормально рассказать?

– О Кимбли, – подал голос Альфонс.

– Ты поаккуратнее, тут этого тоже не приветствуют, – глумливо протянул гомункул, оскалившись в подобии улыбки.

– Заткнись, а? – посоветовал Эд, поднимая глаза. – Никому нет дела до твоих идиотских шуточек, у нас тут важные проблемы.

– Опять мир спасаете? – Энви плюхнулся в кресло, вытягивая ноги вперёд. – От кого на этот раз?

Ал, тяжело вздохнув, принялся рассказывать о ночной встрече, фотокарточках, оказавшихся почему-то у Кимбли, и всём том, что тот ему поведал. Разумеется, о том, в обмен на какую информацию Багровый алхимик стал столь словоохотлив, тоже пришлось рассказать. Младший Элрик так увлёкся повествованием, что не заметил, как вернулась Ноа. И теперь она стояла, застыв на пороге, словно изваяние, с широко раскрытыми бездонными глазами, прикрыв рот изящной рукой.

– Ты рассказал ему, как открыть Врата? – всплеснула руками Ноа.

Она помнила картины, порождённые сознанием того человека: выжженная земля, реки крови, смерть… Мысль о том, что он вернётся в тот мир и примется за старое – а он обязательно примется, таких способна изменить разве что сама смерть – претила цыганке. Как Эд и Ал начали относиться к этому миру, так и для Ноа Аместрис стал чем-то большим, чем просто набор картин из чужих воспоминаний.

– Рассказал! – с вызовом проговорил Ал. – Но и он поведал мне нечто очень важное.

– Люди – лживые твари, – самодовольно резюмировал Энви, дослушав рассказ Элрика-младшего. – И не такие уж и талантливые, раз этот недоалхимик оказался ещё и недоучёным.

Ал вздохнул – суть Энви осталась прежней. Всепоглощающая зависть, квинтэссенция его существа, принимала порой уродливейшие формы, от которых страдал в первую очередь сам же гомункул. А ввиду того, что страдать в одиночестве он не хотел, то разрушения порой приобретали воистину грандиозные масштабы.

– Все разные, Энви, – покачал головой Эдвард. – Прими это, и жить станет легче.

Не то, чтобы Эда привлекала перспектива быть нянькой для гомункула, но он отчего-то чувствовал свою ответственность ещё и за это лохматое чудо. Энви был словно ребёнок, вынужденный рано повзрослеть, но так и не справившийся с собственной болезненной завистью. Тот, кто так и не научился быть кем-то, личностью – без оглядки на остальных, и теперь любой ценой стремился спрятать собственную ничтожную суть, растоптать людей, чтобы их сияющее совершенство не резало до слёз глаза.

– Нам нужно подумать, что мы будем делать дальше, – между бровей Альфонса пролегла вертикальная складка.

– Надо рассказать про бомбу Ледяному, – уверенно сказал Эд.

Ал нахмурился ещё сильней – он не был в этом уверен, как и не был уверен в Анне.

– Нет, – подала голос Ноа. – Я знаю, вам нет дела до моего мнения, но им нельзя говорить. Эта женщина мне не нравится.

Энви сощурился – он достаточно нагрел уши в обоих мирах, чтобы прекрасно понимать, что Анна у них в руках с потрохами. Сообщи они кому нужно, что лупоглазая красотка – советская разведчица, не сносить ей блондинистой головы. Поэтому вопрос утечки информации не стоял. Но вот в том, что Ледяному алхимику вовсе не обязательно знать о том, что об оружии сообщил Кимбли, гомункул был уверен на все сто.

– Я бы тоже не рассказывал, – голос Ала был тих и твёрд. – Мне нравится Исаак, но я бы понаблюдал. Мне кажется, он во многом слишком предвзят.

Эдвард был не согласен с братом – его аместрийские приключения научили его доверять союзникам, а Ледяной алхимик, несомненно, был таковым. И утаивание столь важной информации на сей раз казалось Стальному недопустимым.

– У нас голосование или что? – Энви приподнял бровь. – Нам руки поднимать или бумажки в шляпу бросать?

Что до гомункула – он был убеждён, что Исааку не стоит рассказывать ничего. Однако, он уже понимал, что если Стальной придерживается иного мнения – пусть против него будет хоть сотня голосов, он всё равно сделает всё по-своему.

– Обсуждение, – нахохлился Эдвард. – Судя по… м-м-м… всему, рассказать всё же стоит.

***

Человеческое преобразование не поддавалось обсчёту согласно законам физики, и это ставило Зольфа в тупик. Было неясно, как дать понять Истине, что за открытие Врат он намерен заплатить щедрую цену, но не собой? Конечно, в этой ситуации гомункул – идеальная жертва, идеальный объект преобразования – само Совершенство… Но, скорее всего, только гомункула будет мало. И отчего-то при мысли о преобразовании единственного существа подобной природы, которое точно было в этом мире и к которому Кимбли имел доступ, у него появлялось жгучее желание пуститься на поиски либо другого гомункула, либо иного способа открытия Врат.

Отложив книги по здешней физике и философии, Зольф влез под одеяло – сказывался недосып. Кровать и правда была неуютно велика для одного, и сейчас это ощущалось особенно сильно. За время пребывания здесь он привык к теплу тела Ласт, к возможности удовлетворить потребности не только в еде и крыше над головой, но и в физической близости, и сейчас ему этого отчаянно не хватало. Однако, когда дверь скрипнула, и Леонор изящной тенью проскользнула к нему в комнату, а затем и в постель, он не проронил ни слова.

Ласт льнула к нему, пробираясь тонкими пальцами под ткань пижамы, спускаясь ниже, но когда, наконец, добралась узкой ладонью до горячей головки напряжённого члена, Зольф убрал её руку.

– Не надо.

Она никак не могла взять в толк, что с ним происходит – он всегда был не прочь ответить на самую безрассудную провокацию, а здесь… Кимбли однозначно хотел её, но отчего-то отстранялся, словно отгораживаясь невидимой стеной.

– Зольф, что происходит? – она приподнялась на локте, заглядывая в его полуприкрытые глаза.

– Я тут подумал о репутации нашей будущей семьи, – глаза он так и держал полуприкрытыми, голос звучал глухо. – Меня, конечно, не смущают слухи вокруг твоей персоны, но я не хотел бы, чтобы на нас – и на меня – показывали пальцем.

– Что ты имеешь в виду? – переспросила Ласт. Она никак не могла понять, к чему клонит её сообщник.

Кимбли поджал губы. Он предвидел этот разговор и никак не мог взять в толк, что говорить, как и зачем.

– За то время, пока мы официально помолвлены, ты была с другими мужчинами? – вопрос вышел неловким.

Гомункул не была знатоком человеческих душ, но этот аспект ей был хорошо известен – как Похоть она прекрасно знала о такой темной эмоции, как ревность. И неоднократно этим пользовалась в собственных интересах. Однако сейчас, с некоторым удивлением отметив этот факт в Зольфе, Ласт поняла, что совершенно не хочет провоцировать его на подобное.

– Нет, – она провела пальцем по его щеке. – Если таковое понадобится для какого-то дела, я скажу. Да и мне хорошо с тобой.

– Видишь ли, – Кимбли сделал вид, что проигнорировал последнюю фразу, пытаясь ничем не выдать, что сердце его от радости забилось быстрее, – я видел твои фото сомнительного содержания. А это уже серьёзно.

– У Кугера? – Ласт откинула роскошные волосы и хищно улыбнулась. – О, поверь мне, я знаю маленький грязный секретик этого старого импотента. Так что эти фото никуда не попадут.

Кончики её пальцев рисовали по тонкой ткани пижамы неведомые узоры.

– Главное, чтобы это было нечто посущественнее сочетания старости и импотенции, – мрачно отозвался Зольф, перехватывая её руку и опрокидывая Ласт на спину, подминая под себя.

– Я ждала тебя, – прошептала она ему на ухо, пока он настойчивым движением колена разводил её ноги в стороны.

Наскоро обнаружив дрожащей рукой, что под сорочкой Ласт не было белья, Кимбли приспустил штаны пижамы и нетерпеливо вошёл в её влажное лоно. Осознание того, что с самого начала их отношений он обладает ею единолично, опьяняло его – женщина, конечно, не мир, но тоже своего рода вселенная, а тут еще и не просто женщина, а само Совершенство. Зольф сжимал её в объятиях, двигаясь быстрее и быстрее, целовал точёную нежную шею, губы, а потом отстранялся и долго-долго смотрел в подёрнутые страстью глаза, не сбавляя темпа, пока в один момент, когда она уже была готова закричать от нахлынувшей страсти, почти вышел и, тяжело дыша, навис над ней, прикусив губу.

– Ещё, – она застонала, подаваясь навстречу, обнимая его, впиваясь острыми коготками в прикрытую тонкой тканью кожу и направляя в себя с нечеловеческой силой, но он умудрялся держать оборону и только бьющаяся на виске синяя жилка выдавала его напряжение.

– Что – ещё? – переспросил он, наклонившись и нежно скользнув языком по её полуоткрытым губам.

– Зольф, пожалуйста, – её движения стали более настойчивыми.

Не в силах сдерживаться дальше, он скользнул внутрь и, совершив ещё несколько резких толчков, глухо зарычал, и, наконец, излился в Ласт, забившуюся в оргазмических судорогах.

Продолжая обнимать и ласкать её тело, Кимбли, к которому начала возвращаться ясность мышления, внезапно заглянул ей в глаза.

– Я знаю, как открыть Врата.

========== Глава 34: Nimium ne crede colori/Не слишком полагайся на цвет ==========

Weak-hearted decisions

Won’t break our fall.

Business as usual

Is not acceptable.

Our noble visions

Where have they gone?

Don’t say we didn’t have a choice

We did but we chose wrong.

De/Vision «Where’s the Light»

Я не хочу, чтобы ты открывал Врата. Голос Ласт, произнесший эту фразу вчерашней ночью, отдавался у него в голове. Какая ей разница, что станет с ним, простым сообщником, если он сокрушит преграду, отделяющую её от мечты? Я не хочу, чтобы меня преобразовывали. Это звучало почти как детская просьба, как нечто настолько искреннее и непосредственное, что он даже растерялся. Более всего Зольф хотел найти Прайда – это был тот самый гомункул, которого алхимик с мстительным удовольствием пустил бы в расход. Тот, кто показал себя, по мнению Кимбли, недостойнейшим из недостойных, извратившим всю идею той войны. Предатель – он и есть предатель, и, случись Зольфу повлиять на вердикт мира, он с удовольствием нашептал бы судье обо всех «подвигах» вероломной твари.

Сейчас он ехал к Кугеру, чтобы выдать требуемый отчёт, предвкушая негодование полицайрата. Надеждам было суждено сбыться.

– Это что? – нахмурившись, спросил страж порядка. – Я вас спрашиваю, что это такое?!

Одутловатое лицо Кугера пошло пятнами, он даже расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Полицайрат гневно потрясал стопкой листов, исписанных аккуратным почерком. В верхнем правом углу каждого листа, вместо фотокарточек, красовались выполненные химическим карандашом рисунки. К слову, весьма недурные.

– Видите ли, – растягивая слова и ухмыляясь, елейным тоном отвечал Зольф, – собаке моей невесты чудовищно приглянулись фотокарточки. Часть из них мне удалось спасти, – он, брезгливо зажав между пальцами бумажный конверт, протянул его полицайрату, – но часть, увы, утрачена безвозвратно. Я на каждом листе нарисовал образец. Так как все они визуально различны, не думаю, что у вас возникнут проблемы.

Кугер принял конверт из рук Кимблера, отметив про себя, что выкинет его не раскрывая, когда этот мерзкий субъект покинет его кабинет. Формального повода обвинить химика пока не было, но полицайрат жаждал его найти, и найти так, чтобы не навлечь на себя гнев дьяволицы-Леонор.

– Омерзительно, – пробурчал страж порядка. – Вы не могли лучше следить за животным?

– Это всего лишь собака, – пожал плечами Кимбли, – иной раз за людьми-то не уследишь, хотя, казалось бы – сколько написано о человеческом интеллекте. А тут всего-то животное.

Кугеру показалось, что его посетитель в иносказательной форме попросту насмехается над ним. Вот уж до чего отвратительный тип! Под стать своей невесте – с ними обоими, даже имея козырь в рукаве, он почему-то всякий раз чувствовал себя побежденным. Но он был убеждён, что настанет и его черёд смеяться. Последним, разумеется.

***

– Херр Кимблер, к вам посетитель. Вам кофе сварить? – Берта встретила как всегда.

Кимбли окинул взглядом гостя – им оказался тот самый плешивый агфовец, притащивший злополучную «икс-бомбу» на полигон. Зольф сжал зубы – что-то явно происходило, вокруг этой бомбы плелась какая-то значительная интрига, в которую он оказался втянут совершенно против собственной воли. Значит, пришло время выяснить, что к чему.