Текст книги "И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)"
Автор книги: add violence
Жанры:
Попаданцы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
========== Пролог: Suum cuique/Каждому своё ==========
Terror – in a dead end finds its way out
In the ecstasy of destruction
Samael «Of War»
Тишина наступила в одночасье. Все звуки, исходившие от потока стенающих душ, просто растворились, оставив за собой абсолютно оглушающее ощущение пустоты, пугающее и вызывающее эйфорию единомоментно. Дистиллированная пустота, звенящий тишиной вакуум – вот что билось вместо мыслей в недрах моего разума, и это наконец-то было прекрасно, гармонично и как-то… правильно?..
Я привык измерять красоту происходящего в единении звука, цвета, запаха и вкуса. Ошеломляющий, оглушительный, ярчайший фейерверк, чью результативность возвещает шлейф из запаха крови и термически обработанной органики – попросту говоря, горелой плоти, – оставляющий солено-сладкое послевкусие. Называющие себя нормальными люди считают это сочетание тошнотворным. Ханжи и лицемеры.
Но здесь не было ни звука, ни цвета, ни запаха, ни вкуса. Впрочем, никаких тактильных ощущений тоже не было. Пока. Хотя казалось, что вакуум, поглотивший меня, дышит, разрастается, – живёт. А я…
– Я умер?
Я почти услышал эти слова, произнесённые моим собственным голосом. Эта мысль заняла все безграничное пространство моего разума, наполняя собой самые потаённые его уголки.
– А сам ты как думаешь? – вопрос прозвучал извне, голос, его произнёсший, шёл отовсюду и ниоткуда одновременно. Он был бесплотным и прекрасным, низменным и безобразным, он мог принадлежать и мужчине, и женщине, и старому, и молодому, но более всего он напоминал мой собственный.
Я почувствовал на себе взгляд, но не мог проследить, откуда он исходит. Я закрыл глаза, потёр веки и снова открыл. Чернота. Неужели я ослеп?.. Не веря происходящему, я всмотрелся в черноту туда, откуда на меня смотрели беззастенчиво и испытующе. Резко и ослепительно ярко, до того, что могло бы ощущаться болью, но её здесь не было и быть не могло – так счёл я сам, – передо мной появился огромный раскрытый глаз. Казалось, он видит все: от первого до последнего шага, от скрытых мотивов и сокровенных чаяний до сиюминутных страстей.
– Где я?
Мой голос отдался гулким эхом от несуществующих стен, отозвался чудовищным смехом откуда-то издалека.
– Неужели ты не понимаешь? – вокруг меня распахнулись мириады и мириады глаз, они взирали удивленно, а мне казалось, что меня препарируют, рассматривают под микроскопом, задевая что-то внутри меня, но это не имело значения. Хотят – пусть изучают. Я был честен сам с собой, верен выбранному пути – разве этого не довольно?
– Зольф! Зо-ольф!
Пронзительный женский голос звучал издалека, надломленный, истеричный, вызывающий желание заткнуть уши. Но я понимал, что это не поможет: он шёл изнутри.
Она появилась передо мной. Красноглазая смуглая тварь, прятавшая за спину двух детей, которые смотрели на меня, как загнанные в ловушку волчата. Я помнил их лица – я никогда не забываю их. Они очень некстати выбежали из дома, который рассыпался, словно был составлен из игральных карт, в снопе ярко-алых искр, в совершенном грохоте, разорвавшем скучную тишину, повисшую над пустыней. Тогда мне пришлось подойти к вопросу творчески: из двоих сыновей она могла бы собрать одного. Как мозаику. Если бы не отправилась вслед за своими детьми.
– Зольф! – хрипела она, протягивая ко мне беспалые руки, а позади неё теперь стоял собранный из кусков ребёнок, которому могло бы быть и шесть, и восемь одновременно – Связующий жизни бы оценил, не будь он таким трусом!
– Ты не знаешь моего имени, – холодно возразил я.
Отступать не хотелось, прикасаться к этой мерзости даже, чтобы оттолкнуть – тем более, но она наступала на меня. С трудом пересилив отвращение, я с силой оттолкнул ее, она упала на своё чудовищное дитя и рассыпалась в прах. Отвратительный ребёнок надрывно заплакал.
Я отряхнул руки и хлопнул в ладоши – ничто не должно было более терзать мой слух!
– Неужели ты думаешь, что это поможет? – издевательски вопросил голос.
– Всегда помогало, – пожав плечами, бесцветно отозвался я.
В груди, отливая багрянцем, распускался цветок первозданной ненависти. Я прекрасно понимал, за что ненавижу обладателя этого голоса. Я слишком хорошо знал эти интонации, это построение фраз. Я ненавидел его за попытку быть мной.
– Наступает миг, когда привычная система даёт сбой, – сардонически проговорил голос, ещё более напоминая мне самого себя.
– К черту твою риторику! – я понимал, что позволяю себе лишнего, но, быть может, это в последний раз.
Смех сумасшедшего был мне ответом. «Но ведь это твоя риторика, Багровый, твоя!» – отчаянно кричал уже внутренний голос.
Ничего не произошло… ничего не произошло – но как?!
Глаза прищурились. Омерзительный ребёнок-мозаика протянул ко мне свои грязные ручонки, я отпрянул, но из темноты протянулись десятки, сотни, тысячи рук и схватили меня, не давая пошевелиться. Двойной уродец впился руками в мою шею, я с трудом боролся с тошнотой – менее всего мне хотелось, чтобы к моему телу прикасалась такая мерзость.
Перед глазами проносились лица. Тысячи и тысячи лиц, крайне возмущённые тем, что я подарил им билет в один конец на свидание: кому с праотцами, а кому с их самодуром-богом. Время остановилось, забылось, захлебнулось в этом пестром потоке, вечность застыла, замерла и впала в анабиоз.
– Довольно. Вы мне надоели.
Если бы я знал, что всё исчезнет, я бы сказал это раньше. На круг или на два? Или на половину? Я сбился со счета, сколько раз я увидел их всех.
Пальцы протянутых из темноты рук разжались, только ныне сиамские братцы продолжали цепляться за меня.
– Убери свои поганые руки, – я пнул носком ботинка чудовище, потёр шею и наблюдал за тем, как оно поднимается на ноги, скуля от боли и пытается кинуться на меня ещё раз.
– Ты убил мою маму и моего братика!
Голос был отвратителен. У всех ишварцев мерзкие голоса, но это был голос маленького мертвого ившарца. Теперь я знал, чем он отличается.
– И убью ещё и тебя. Снова, – я отправил его в новый полет ударом в голову.
Оно опять поднималось. Какая удивительная воля к жизни и мести! Можно было бы даже посчитать это достойным человеку если бы не два но: это были два человека, точнее, ребёнка. И второе но, более весомое – речь шла о шакалах ишварской крови. На моей памяти лишь один был достаточно достойным признания как соперник, но жить ему всё равно не полагалось.
– Тебе давно пора к маме, – почти ласково проговорил я, перехватывая зомби-химеру за волосы и сворачивая ей шею.
Как же это грязно и неэстетично!
Вакуум, окружающий меня шумно вздохнул и, жадно чавкнув, поглотил уродца, валявшегося у моих ног как испачканная сломанная игрушка.
– И здесь всё тоже, – мне казалось, обладатель этого голоса покачал головой. – Что же ты будешь делать дальше?
Я пожал плечами. Какая разница, что я отвечу? Они и так знали всё, не проще ли молчать? Я умею и люблю воевать, но разве они смогут и захотят дать мне это?
– А что дальше? – это было больше похоже на риторический вопрос.
Казалось, глаза смеялись. Интересно, сколько подобных аудиенций они проводят одновременно? И кто их вообще удостаивается?
– Сам-то ты как думаешь, чего достоин?
В моей памяти всплыло лицо ишварского старика с последней зачистки. Он закрывал собой девушку, кутавшуюся в лохмотья, явно недавно бывшие платьем. Отряд военных вдохновенно обшаривал дом, один из солдат оттолкнул старика и схватил девушку за волосы. Старик поднял на меня взгляд и молил отдать приказ о расстреле. Я помню, как меня раздражали его жалкие мольбы и как мерзко всхлипывала эта девчонка, ещё и не попадая в четкий ритм скрипа половиц. Один хлопок в ладоши – и всхлипывать ей стало нечем. Фонтан крови обрызгал рядового, от чего тот так и потерял сознание прямо со спущенными штанами – должен заметить, крайне неэстетичное зрелище!
– Вот уж не думал, что это тебе помешает, – съязвил я, презрительно глядя на распластавшегося на полу солдата.
– Вы… вы… Дьявол! – срываясь на визг, проверещал старик, подползая ко мне и тыча в мою сторону отвратительным узловатым пальцем, покрытым мозолями и пигментными пятнами. – Место тебе в Аду, будь ты проклят, будь ты…
Оглушительный взрыв – и он заткнулся навсегда. Ещё нескольким стало плохо, но, к их чести, они хотя бы держались на ногах.
– За мной, – скомандовал я.
Мы покинули дом, и он тут же был пожран красивейшим снопом искр, хоть немного затмевающим безобразие тех, кто был внутри.
– Ма… майор… н-но, – один мальчишка переминался с ноги на ногу.
– Что такое, рядовой? Или мои действия вызвали у вас вопросы? – мой голос стал опасно бархатным.
– Но там остался…
– Война подразумевает жертвы, – холодно ответил я, медленно разведя руки в стороны. – Глупо идти на войну, научившись мародёрствовать, но не умея убивать.
– Неужели Ад? – я сам удивился, что сказал это.
Да нет же, бред, полный бред!
Не знаю, сколько прошло времени – то ли миг, то ли вечность – в этой оглушающей тишине.
– Нет, быть того не может! – я набрался наглости и ответил на вопрос сам.
– Отчего же? – голос звучал так, будто его обладателя крайне забавляло происходящее.
– Я не верю в Ад. И в Бога не верю. А если бы и верил – я выполнял бы свой долг рьяно и ревностно и не сошёл бы с пути. Я сделал свой выбор и в ответе за него.
И вновь повисла звенящая тишина. Я снова не выдержал:
– Если и есть Ад – то мы сами его создаём.
Всё кануло во мрак.
========== Глава 1: Letum non omnia finit/Не всё кончается со смертью ==========
I hope they cannot see
The limitless potential
Living inside of me
To murder everything
I hope they cannot see
I am the great destroyer.
Nine Inch Nails «The Great Destroyer».
Боль вернулась единомоментно. В нос ударил резкий запах карболки с примесью чего-то тошнотворно-сладкого, до чуткого слуха донёсся мерзкий звук каталки, едущей по выщербленному кафельному полу, из которой жалобно и немелодично позвякивали бутылки и склянки. Все органы чувств словно взбунтовались после долгой депривации и сигнализировали их хозяину о чрезвычайном происшествии. Кимбли спешно прищурил глаза, уже было начавшие слезиться от непривычно яркого света.
– Очнулся, – глубокий бархатный женский голос донёсся до его ушей. – Это хорошо, что ты очнулся.
Он попытался привстать, но явно ослабленный организм не оценил такого рвения.
– Лежи, – обладательница того же голоса надавила на его плечо изящной рукой. – Здесь никто не исцелит тебя с помощью алхимии, придётся опять резать и заново зашивать.
Она, осторожно придерживая голову пациента, вытащила интубационную трубку. Кимбли с трудом втянул воздух – ребра словно сжало и горло немилосердно саднило, зато удалось пошевелить онемевшими губами. Трясущимися пальцами он попытался натянуть одеяло повыше, но сил не хватало даже чтобы скомкать чёртову ткань. Он сжал зубы – неужели нельзя было остаться навечно там, в белой пустоте? Или в бесконечном аллегро оркестра стенающих душ? Или куда там положено попадать таким, как он? Точно – в Ад.
– Холодно? – в её голосе не было ни тени беспокойства.
– Да, – голос вышел хриплым и надтреснутым.
Кровать покачнулась – он понял, что посетительница встала с края его тесного и, судя по окружающим звукам и запахам, явно больничного ложа. Перед глазами плыло, и всё, что он успел рассмотреть, так это короткий белый халат и длинные чёрные волнистые волосы, стянутые в высокий хвост. Под такое описание попадало не менее двух сотен уже виденных им женщин.
– Не шевелись, – чуть теплее проговорила она, накрывая его принесённым вторым одеялом. – Говорить можешь, это хорошо.
В глубоком декольте мелькнуло что-то знакомое, но сфокусировать взгляд у Кимбли не получалось. Он не без труда все же вытащил руку и бесцеремонно провёл кончиками пальцев по светлому шраму в виде уробороса.
– Прошу прощения.
– Пустое, – она рассмеялась и села на край кровати. – Я помню твоё дело, Зольф Кимбли, Багровый алхимик. Не ожидала увидеть тебя здесь.
Он ненавидел оказываться в заведомо худшем положении, нежели оппонент. И хотя сейчас Багровому было совершенно неясно, на его стороне эта женщина или нет, его положение было абсолютно незавидным: перебинтованный торс и шея, игла в вене, омерзительное самочувствие и абсолютное непонимание, где он и с кем. Плюс было ещё кое-что. Опустошающая, звенящая пустота там, где он всегда фоново ощущал присутствие некой силы. Силы, с которой он был на ты, которая позволяла ему ходить по острию ножа, которая раскрывала его талант, как бутон неведомого цветка. Силы, которая питала его алхимию.
– Здесь меня зовут Леонор, Леонор Шварц, и я, – она улыбнулась ярко накрашенными губами, – как ты можешь видеть, сестра милосердия.
Последнее слово в её устах звучало как-то совершенно непотребно.
– Ты можешь называть меня по старой памяти Ласт, – она провела пальцем с длинным острым коготком, так неподобающим женщине её профессии, по тыльной стороне его ладони.
С Похотью Кимбли пересечься не довелось, но он по воспоминаниям Прайда и Глаттони знал о таком гомункуле, обращённом в горстку пепла горячим пламенем чересчур вспыльчивого тогда-ещё-полковника Мустанга. Багровый с трудом всмотрелся в лицо женщины. Красивая, полностью оправдывает своё имя – трудно остаться равнодушным, особенно если тебя ничто не связывает: ни привязанности, ни обязательства.
– Здесь… – он нахмурился. – Где я и что произошло?
Ласт поджала губы и посмотрела на него серьёзно, даже печально.
– В городе Мюнхене, эта страна называется Германия.
Кимбли не претендовал на экспертные знания в области географии, но был уверен в одном: такой страны не существовало.
– Это… – она замялась, – это иной мир. С другой историей, другими странами, другим менталитетом и другими науками. Например, здесь нет алхимии.
Значит, ему не показалось. Это не было ни последствием травмы, ни персональной насмешкой над его неоднозначной персоной.
– Сейчас двадцать второе ноября тысяча девятьсот двадцать третьего года. Наша бригада обнаружила тебя на месте взрыва в ночь на девятое ноября. Они хотели тебя приговорить, но фельдшер сказал, что ты ещё поборешься за право ходить по этой земле. – Ласт в задумчивости провела пальцем по его руке. – Никто не верил, что ты очнёшься. Несколько крупных осколков стекла извлекли из шеи, ещё три стали причиной проникающего ранения брюшной полости. А медицинской алхимии здесь нет, как ты уже понял.
Кимбли поджал пересохшие губы. Всё было, откровенно говоря, просто отвратительно. Ему уже доводилось лечиться от проникающего ранения, и, если бы не философский камень, неизвестно, где бы он сейчас был.
Он провёл рукой по затылку – чего-то явно не хватало.
– Чтобы не снимать окровавленный жгут, его просто срезали вместе с твоими волосами, – задумчиво произнесла она. – Надеюсь, тебе это не принципиально, здесь не пристало мужчинам носить длинные волосы.
– Мисс Шварц, – сипло проговорил он, – могу я попросить у вас воды?
– Разумеется, – она приподняла голову и рассматривала его из-под опущенных пушистых ресниц. – Только запомните, это очень важно: здесь я не мисс, а фройляйн Шварц. И можно просто по имени, – она прищурила свои глаза, которые то ли и правда были фиалковыми, то ли Зольфу показалось.
Пока она ходила за водой, Багровый поднёс к лицу ладони: на них по-прежнему ярко выделялись круги с вписанными в них символами. Интересно, как это воспримут в этом мире?
Она вошла, стуча каблуками по выщербленному полу, ловко приподняла изголовье кровати – Зольф же успел удивиться её физической силе – и осторожно поднесла стакан к его губам.
– Не так жадно. Тебе пока нельзя много пить, – нахмурилась она. – Есть же нельзя вовсе, пока врач не разрешит. Пытаться вставать – тоже. Если что-то нужно – вот колокольчик, позвонишь – к тебе придут и помогут. Все понятно?
Кимбли вздохнул. Он уже оказывался в подобной ситуации, но эта женщина, в отличие от его тогдашнего красноглазого визитёра, хотя бы не угрожает. Возможно – пока, но это здесь и сейчас значения не имело. Он едва заметно кивнул. Бодрствовал теперь уже бывший алхимик совсем недолго, но слабость брала своё.
– Я приду завтра, – доверительно шепнула Ласт, накрывая его одеялом. – Постарайся побольше спать.
Удаляющегося стука каблуков Зольф уже не слышал: его сознание проваливалось в уже ставшую знакомой и родной пустоту, в которой он, вероятно, снова услышит собственный голос и, может, увидит призраков уже точно прошлой жизни. Но в эту ночь, пусть и наполненную изматывающими снами, он больше не говорил с Истиной.
*
Ласт вчитывалась в историю болезни, написанную неразборчивым почерком хирурга Вольфганга Краузе. Интересно, выкарабкается? Судя по шрамам, у Кимбли уже было проникающее ранение брюшной полости, но, по всей видимости, в Аместрисе, где медицинская алхимия весьма и весьма на высоте, а уж если ещё и применить философский камень… Здесь же не было ни того, ни другого. Зато был вторичный травматический гнойный перитонит и три огромных осколка в шее. Расположение осколков вообще не подчинялось здравому смыслу, словно не витрина от взрывной волны брызнула во все стороны смертоносными прозрачными кинжалами, а огромное животное сомкнуло сильные челюсти на горле пациента. И в довершение всего ещё и контузия. Неудивительно, что он столько времени провёл без сознания.
Ассистенты и младший медицинский персонал, особенно мужчины, даже устроили своеобразный тотализатор на нескольких особенно тяжёлых больных, и Зольф был в их числе. Ставок на то, что он хотя бы придёт в себя было на порядок меньше, чем на то, что доктор Краузе зря восемь часов кряду зашивал его внутреннее содержимое и лучше бы сразу в гроб. Закрытый, само собой.
Ласт была убеждена, что этот мужчина – точно аместриец: мало того, что при нем были приснопамятные серебряные часы, его татуировки говорили сами за себя, да ещё и предмет, который был обнаружен в экссудате при санации брюшной полости, а именно гладкий круглый кроваво-красный камень, который здесь, казалось, впал в состояние анабиоза… Но было ещё кое-что. Временами, ещё находясь в коме, он с кем-то разговаривал. И Ласт была уверена в том, кто его собеседник и где они, по мнению бессознательного некогда государственного алхимика, а ныне – неопознанного молодого человека без документов. Ей хотелось, чтобы Кимбли выкарабкался.
Долгих четыре года она жила здесь, на изнанке привычного ей мира, под личиной, видимо, безвременно ушедшей Леонор Шварц, дочери блестящего еврейского врача Иегуда Шварца, и за это время она не встретила никого оттуда, с другой стороны. На её пути встречалось множество знакомых лиц, однако здесь они были совершенно иными личностями. Как бы ни радовался её чудесному спасению «отец», как бы ни окружала её своей заботой экономка Мария, заменившая, по всей видимости, девочке Леонор мать, гомункула не покидала очень глухая, словно бы отдаленная, но тоска по родному миру и её пусть и своеобразной, но семье. Она вглядывалась в нищих на паперти в надежде услышать жалобное «я кушать хочу», но впустую. Засматривалась на стайки подростков, зная что ищет претенциозного длинноволосого мальчишку, но если и видела кого-то похожего, то это явно был не Энви.
Здешние мужчины оказались по большей части либо ханжами, либо эгоистами, здешние женщины ненавидели её пуще аместриек и обзывали крепче. Но самое главное – во всех этих метаниях не было цели, ядра, сути, конечной точки. Это словно высасывало из мира краски. Или здешний мир сам по себе настолько тусклый?..
Теперь же… Теперь она была здесь не одна. Она прекрасно помнила о запасливости Отца и фюрера, которые хранили несколько козырей в рукаве. Выходит, там эта карта вышла из игры, как и раньше она сама. Удался ли план Отца? Вдруг Ласт поняла, что, вероятно, именно бывший алхимик-подрывник – её путевка обратно. Осталось заставить его открыть Врата. Но сначала придётся постараться и легитимировать его нахождение здесь. Ласт постучала пальцами по столу – как ей не хватало её прекрасных когтей! Впрочем, похоже, что настало её время снова пустить в ход своё дьявольское обаяние.
*
Врач оказался сухопарым немолодым мужчиной в пенсне с длинными жёлтыми от табака пальцами и колким взглядом. Он осмотрел швы и проверил дренажи, назначил перевязку и пообещал, что если ситуация не ухудшится, то назавтра Зольфу будет дозволено есть, как нормальному человеку, а не посредством очередной капельницы, для которой, как он выразился, ни одной пристойной вены не осталось.
Кимбли лежал, рассматривая потрескавшуюся штукатурку на потолке. Слабость была чудовищная, перед глазами плыло и, вдобавок, мутило. Этого он боялся больше прочего – тут дышать-то было больно, впрочем, после укола стало немногим легче, но всё же. Зольф скосил глаза на колокольчик. Унизительное состояние – быть настолько беспомощным. С другой стороны, голова уже почти не кружилась, он был твёрдо уверен, где верх, где низ, поэтому решил рискнуть – что ему, Багровому алхимику, всю жизнь шедшему рука об руку с самой смертью, просить санитарок о
таком?
Приподняться удалось, и он свесил ноги, осторожно нащупывая холодный пол голой стопой. Найдя точку опоры, Кимбли встал и, сделав два неверных шага по ледяной поверхности пола, осознал, что всё перед глазами заволокло тьмой.
– Променял жизнь на пару минут мнимого унижения? – едко поинтересовался его собственный голос, исходивший от неясного очертания абсолютно белого человека. – Пошёл отсюда вон!
Белый человек ощутимо толкнул Кимбли в плечо.
– Ну и чего мы так стеснялись? – строго поинтересовался врач, поблёскивая стёклами пенсне. – Поверь, весь наш персонал насмотрелся на вашего брата в самых разных видах, а тебе лично переживать не о чем – ничего, достойного отдельной главы в медицинском учебнике, у тебя на теле нет.
Он обернулся к стоящей за ним грузной санитарке.
– Привяжите-ка его к койке для верности. А то если остальные узрят сей живой труп, разгуливающий по коридору моего госпиталя, придётся сюда вызывать ещё пару бригад реаниматологов.
Женщина кивнула и достала из кармана необъятного застиранного халата бинты.
– Нет, подождите, – подал слабый голос пациент-неудачник. – Даю слово, подобного не повторится, только давайте без таких мер!
Врач покачал головой и вздохнул.
– Молодой человек, второй раз вы можете и не прийти в себя после подобного. Так что настоятельно прошу, нет, – требую! – пользоваться колокольчиком в случае возникновения какой-либо необходимости. Впрочем, – мужчина словно бы разочарованно пожал плечами, – сейчас вам уже и не надо. Но, разумеется, это было значительно лучше и менее унизительно, так ведь? – он почти весело подмигнул.
Зольф мысленно выругался. Такого позора с ним давненько не происходило. Рассудив, что того, что было, не вернуть, он, насколько это вообще возможно, устроился поудобнее и провалился в тяжёлый сон.
========== Глава 2: Testis unis, testis nullus/Один свидетель – не свидетель ==========
Can you smell the witch?
The witch is still alive.
Can you smell the witch?
I see her dead eyes.
I wanted you to go away
Can you smell the witch?
The witch will never go away.
Mortiis «Smell the Witch».
Открыв глаза, Кимбли понял, что за окном уже стемнело. Он, превозмогая боль, протянул руку и позвонил в колокольчик. Какое изощрённое издевательство: колокольчик, призванный помочь тяжелым лежачим больным находился едва ли в досягаемости вытянутой руки при условии некоторого балансирования на краю кровати. Что, разумеется, было привычным и комфортным для человека с повреждённой шеей и вывернутым наизнанку содержимым брюшной полости.
Шаркающие шаги в его сторону сопровождались недовольной старушечьей бранью: та самая престарелая санитарка костерила его и его семью до седьмого колена; впрочем, до того, как она увидела, кто именно нарушил жалкие мгновения её спокойствия, она делала это безадресно. Но, признав в нуждавшемся в неотложной помощи того самого, чудного без документов, который не далее как сегодняшним утром добавил хлопот, проблем и седых волос всему персоналу, старуха сменила рутинный гнев на ещё больший:
– Опять ты? – она всплеснула натруженными ручищами. – Мало тебе было утра? Не дозволил доктор вставать покамест – а ты всё туда же? А потом промывай вам таким кишки заново!
Продолжая размахивать руками и причитать, казалось, на всё здание госпиталя, она неумолимо надвигалась. Кимбли уже пожалел о потревоженном колокольчике: ох, пошлёт она его с его странными просьбами, как пить дать пошлёт! Впрочем, предвидя пополнение словарного запаса, он решил не жалеть об опрометчивом поступке – во всём происходящем надо искать хоть какую-никакую, но пользу.
– Сначала воды напросются, напьются, а потом все полы и кровати мокрые, простыни грязные, вас вон сколько, успей ко всем!
Поборов гримасу брезгливости и придав лицу максимально нейтральное выражение, Зольф очень вежливо начал:
– О, простите за беспокойство, фройляйн, – кажется, удалось не переврать обращение на так похожем на родной языке, – не хотел утруждать вас… Быть может, у вас найдётся немного бумаги и карандаш для столь доставляющего хлопоты пациента? Я был бы премного благодарен…
Казалось, её облили водой или чем похуже из-за угла. Сначала она было подумала, что этот странный тип издевается, однако потом пришла к выводу, что того знатно головой приложило. На вечно недовольном жабьем лице появилась редкая, но искренняя улыбка.
– Погоди, сынок, принесу тотчас, – ласково заговорила она. – Только ты это, – она утёрла нос тыльной стороной огромной ладони, – лежи, ладно? Доктор как дозволит – тогда и вставай, а раньше-то лежи себе. Воды хошь?
Воды хотелось нестерпимо. Но вот последствия той самой воды при невозможности встать под приговаривания «фройляйн жабы», как назвал санитарку про себя Зольф, о непредусмотрительных пациентах перевешивали чашу весов.
– Нет пока, благодарю вас, – он слегка улыбнулся и взглядом обозначил легкий кивок.
– Брось уже, – выдохнула санитарка, – у самого-то на шее живого места нет, а он всё… Ты это, зови, ежели чего. Как звать-то? – она вопросительно тряхнула головой, щеками и всеми подбородками, растягивая бесцветные губы в жабьей беззубой улыбке.
А это уже было опасно. Кто же знал, удастся ли ночной гостье выправить для него документы, и захочет ли она вообще ему помогать… С другой стороны, как бывший участник боевых действий, Кимбли прекрасно знал: и не такое можно списать на контузию.
– Зольф, – негромко ответил он.
– Зольф, значит, – старуха задумчиво поджала губы. – Пойду, помолюсь за тебя. Тут только молиться и осталось, – покачала она головой, поворачиваясь, чтобы уйти обратно к карболке, эмалированным суднам и стаканам для пациентов. – Про просьбу твою помню, постараюсь раздобыть.
*
Войдя в палату героя сегодняшней больничной хроники, Ласт отметила, что выглядит Зольф, несмотря на все злоключения, куда лучше, чем вчера. Он спал, слегка повернув голову набок. Зато на прикроватной тумбочке лежала целая стопка листов и огрызок химического карандаша. Ласт потянулась за бумагами и не заметила, что Кимбли открыл глаза.
– Добрый вечер, фройляйн Леонор, – учтиво поздоровался он.
Она сузила глаза, вглядываясь в его лицо. Оно выражало приветливость и дружелюбие, однако в омутах глаз неуловимо прослеживалось движение полагающихся такому, как ветеран ишварской войны, чертей.
– Добрый, – согласилась Ласт, – рада видеть вас живым и в сознании после той эскапады, что вы устроили утром.
– Не будьте столь строги ко мне, – прищурился Зольф, улыбаясь.
Она сменила гнев на милость и осторожно присела на край койки.
– Спросите завтра у доктора Краузе, можно ли вам читать, – тихо проговорила Ласт, водя пальцем по татуировке на его правой ладони, – если он разрешит, я принесу книги. Пока все ваши пробелы в знаниях об этом мире можно списать на последствия травмы, но если вы не «восстановитесь», вашей персоной займутся в соседнем здании с жёлтыми стенами. Поверьте, вам нечего там делать.
– В отделении для душевнобольных? – улыбнувшись, переспросил Кимбли, явно наслаждаясь вниманием, которого удостоились и его татуировка, и он сам.
Ласт кивнула и, не вставая с кровати, грациозно как кошка, снова потянулась за бумагами, лежавшими на тумбочке. Зольф задумался, как ей не делают замечаний за слишком короткий халат и слишком глубокое декольте. Она же отпустила его руку и принялась рассматривать листы, на которых несколькими штрихами были нарисованы лица. Вот какая-то незнакомая ей женщина, чем-то отдаленно похожая на самого Кимбли, вот старший братец-Элрик, вот Шрам, некоторые военные, а вот и она сама… Странно – всего несколько штрихов, но так узнаваемо! Да и видел он её в полутьме, едва в сознание придя.
– Красиво, – протянула Ласт, рассматривая собственный портрет. – А это кто? – она показала Зольфу первый просмотренный ею лист.
– Мама, – едва слышно ответил он.
– Она осталась в Аместрисе? – осторожно поинтересовалась гомункул – она привыкла, что люди, даже такие неоднозначные, как Багровый, трепетно относятся к своим близким.
– Умерла много лет назад, – равнодушно проговорил Зольф.
Леонор отложила рисунки в сторону и наклонилась поближе к Кимбли. Он обратил внимание, что на её пальцах было несколько колец с камнями, которые играли теми же красными отблесками, что тот камень, с которым Зольф провел долгие годы наедине, и тот, который ему дал Энви при освобождении. В её серьгах, впрочем, горел тот же красный.
– Это просто камни похожего цвета, – горько сказала Ласт, проследив за направлением его заинтересованного взгляда. – Они мне очень нравятся.
Она улыбнулась и перевела тему.
– Слышала, перед твоими чарами не устояла даже злобная фрау Жаба. Ходит теперь и всем восторженно рассказывает о тебе, мол, Зольф то, Зольф это, – Ласт мелодично рассмеялась, – чем ты её так покорил?
Кимбли на минуту задумался. Он не мог припомнить ровным счетом ничего особенного.
– Ничем, откровенно говоря, я просто вежливо попросил уважаемую фройляйн мне принести карандаш и бумагу, – нейтрально улыбнулся он, беззастенчиво рассматривая гостью.
Услышав, что незадачливый аместриец назвал престарелую санитарку «фройляйн», Ласт искренне рассмеялась, запрокинув голову наверх и обнажив ряд белоснежных зубов. Глотая слёзы, ей пришлось объяснять гостю этого неприветливого мира, что в последний раз вышеозначенную особу называли фройляйн те, кому сам Багровый алхимик хорошо если приходится внуком, а не правнуком.
В этот раз Ласт сидела в палате Зольфа значительно дольше, рассказывая разрозненные факты о здешнем мироустройстве. Кимбли жадно поглощал информацию, не упуская ни малейшей детали, отчего фройляйн Шварц стало понятно, что союзник из него может выйти прекрасный. Но оказаться с ним по разные стороны баррикад она не хотела бы категорически.
