Текст книги "И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)"

Автор книги: add violence

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

***

Эдвард и Альфонс толкались у входа в дом Хаусхоффера – дворецкий не пустил их дальше порога, косо посмотрев на затасканную одежду Эдварда, и велел ждать херра Карла у дверей. Закрытых. Со стороны улицы, разумеется. Альфонс не разделял энтузиазма брата – ему казалось, что если Хаусхоффер хотя бы захочет с ними поговорить, это уже будет большой удачей. Эд то ли прятал неуверенность и страх за бравадой, либо считал старика идиотом. Второй вариант Ал отмел сразу – слишком хорошо он знал Эдварда. Наконец, хозяин дома соизволил выйти к визитёрам и пригласил их пройти в кабинет.

– Чему обязан, молодые люди? – глаза были холодны за бликующими стёклами очков.

– Нас интересует общество Туле, – на одном дыхании выпалил Эдвард.

– Снова? – Хаусхоффер скрестил руки на груди. – Или, может, вам интереснее оружие из вашего мира?

По тому, как коротко стриженый юноша бросил взгляд на брата, Карл понял, что попал в точку. Несмотря на то, что братья, несомненно, были целым кладезем информации об ином мире и могли очень сильно помочь в поисках Шамбалы, о которой Хаусхоффер денно и нощно грезил, опыт с Аместрисом ему совершенно не понравился. Слишком много жертв, слишком большой риск – но будет ли Париж стоить мессы? Чутьё подсказывало Карлу, что, увы, нет. А это означало только одно – никаких больше дел с братьями Элриками.

Эдвард, услышав предположение Хаусхоффера, нахмурился – раскрывать карты этому человеку хотелось менее всего. Однако врать старику в таких очевидных вещах…

– Господа, я бы предложил разойтись, как в море корабли. Интересы общества более не включают в себя открытие Врат в ваш мир, мы заняты поисками Шамбалы, и незачем вносить смуту и смещать фокус нашего исследования, – тон Хаусхоффера не терпел возражений. – Что же до оружия… Ничем не могу вам помочь.

– Херр Хаусхоффер, мы бы очень попросили вас рассказать нам о бомбе, – Ал говорил мягко, но уверенно. – Эта бомба может представлять огромную опасность для этого мира.

Карл наклонил голову – неужели он неясно выражается?

– Мне о ней ничего особенного не известно. Бомба на данный момент меня не интересует, так что обратитесь к тем, кто напрямую в этом задействован. К учёным, например.

– Может, вы посоветуете нам, к кому конкретно обратиться с этим вопросом? – не отставал Ал.

Хаусхоффер едва удержался от того, чтобы не закатить глаза. Вот уж и правда – в любую дыру влезут!

– Я же сказал, – он шумно выдохнул, – я не знаю. Мне больше нечем вам помочь.

Он встал из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена.

***

– Вот чёрт, – Эдвард понуро плелся по вечернему Мюнхену, избегая смотреть брату в глаза.

Неужели этот проделанный путь был напрасным? Где он опять просчитался? Этот мир день ото дня нравился Эду всё меньше и меньше, хотя желание спасти его только крепло в его душе. Порой самому Элрику казалось, что это стало своего рода сверхидеей его пребывания здесь, а стремление не допустить катастрофы было продиктовано не только благородными гуманистическими порывами, но и некоторым почти что спортивным азартом. Конечно, признавать подобное было не слишком приятно, поэтому Эд часто погружался в мысленные споры с собственным внутренним голосом, приводя всё новые и новые доводы в пользу собственного альтруизма, убеждая в нём по большей части самого же себя.

– Брат, ну кто же знал, – Ал развёл руками. – Ты уверен, что он сказал нам правду?

Конечно, Эд был уверен, что Хаусхоффер врал, как сивый мерин. Опять тонкие политические игры. Игры с жизнями сотен тысяч людей никогда не были по душе ни одному из братьев Элриков – в том числе поэтому они и были здесь.

– Может, напустить на него Ноа? – Эдвард был готов хвататься за соломинку.

– Ты же сам говорил, что он всё о ней знает, – протянул Ал. – Нужен кто-то ещё.

Эд задумался – у них был Энви, но доверять вот так судьбу людей гомункулу…

– Я не уверен, что Энви – это хорошая идея, – покачал головой Альфонс, словно прочитав мысли брата.

– Есть идея получше? – огрызнулся старший. – Может, еще предложишь найти Кимбли? Как ты это видишь? «Уважаемый Багровый алхимик, вы, конечно, садюга и сумасшедший убийца, но не поможете ли вы нам спасти мир?» Звучит дерьмово.

Младший не мог не согласиться, что звучит, мягко говоря, не очень. Значит, оставалось искать варианты. К тому же у них был ещё один новоявленный союзник, которого не стоило списывать со счетов.

Комментарий к Глава 25: Discipulus est prioris posterior dies/Следующий день – ученик предыдущего

*Hahn – петух, также курок (нем.)

========== Глава 26: Ut sementem feceris, ita metes/Что посеешь, то и пожнёшь ==========

You have set something in motion

Much greater than you’ve ever known

Standing there in all your grand naïveté

About to reap what you have sown

Time will feed upon your weaknesses

And soon you’ll lose the will to care

When you return to the place that you call home

We will be there, we will be there

Nine Inch Nails «My Violent Heart»

– Я понимаю, вам неприятно об этом говорить, – комиссар Маттиас Хан спрятал глаза.

Он терпеть не мог допрашивать жертв преступлений и их родственников. Тот факт, что сейчас он говорил с пострадавшим от несчастного случая не слишком поменял отношения Хана к ситуации.

– Но… – он закусил губу, – расскажите, пожалуйста, еще раз обо всем, что произошло на складе.

Зачем Кугер еще раз послал его на это дело, несчастный комиссар не понимал – вроде, разобрались уже! Да, сторонние лица оказались любопытными идиотами и оплатили собственную глупость непомерной ценой.

Чунта вздохнул и ещё раз изложил события злополучной ночи по порядку. Он прекратил в своем монологе давать негативную оценку личности ненавистного ему химика, однако не умолчал как о факте его нахождения ночью на складе, так и о том, что его безвременно погибший брат Норбу был знаком с невестой Кимблера и некоторое время переписывался с ней. Тибетец, порывшись в вещах брата, даже нашел пару фотокарточек демоницы из его кошмаров. Одну из них он отдал полицейскому, вторую же оставил себе: хотя эта женщина пугала его, но она и влекла и манила его, как магнит.

…Он жадно целует её губы, она тонкими руками обвивает его мощное тело, фиалковые глаза призывно смотрят из-под опущенных ресниц, когда она, дразня, отстраняется. Страсть – беспредельная, лишающая разума, готовая перелиться через край – заполняет его существо, а демоница косо улыбается накрашенными губами и, подаваясь навстречу ему, обнимает, вонзив острые когти, преодолевая сопротивление плотной кожи и мощных мышц, сокрушая края ребер, причиняя нечеловеческую боль, заставляя захлебываться собственной кровью и жадно и бесплодно хватать воздух ртом…

…Он просыпается в холодном поту, дыша тяжело и часто, боль отдается легким эхом в перенапряженном теле; эрекция уже спала и белье перепачкано, но он, вытирая пот со лба, включает настольную лампу и вглядывается в старую выцветшую фотокарточку, с которой вовсе не развратно и призывно, а смущённо, улыбается фройляйн Леонор Шварц…

Комиссар нахмурился, разглядывая фото незнакомки, в которой он узнал посетительницу Кугера. Дело принимало странный оборот. Наскоро попрощавшись с тибетцем, он натянул фуражку и поспешил в участок. Наверняка полицайрат теперь не закроет дело, а завалит его дополнительной работой.

Хан был отличным следователем – он любил свою работу и умел находить и сопоставлять информацию. Но отчего-то этим делом заниматься ему решительно не хотелось – Маттиаса не покидало ощущение, что он вляпался в вязкую, липкую, дурно пахнущую субстанцию, от которой нет ни малейшего шанса отделаться так, чтобы не причинить себе и своим близким вреда. Более всего его тревожила судьба прекрасной цветочницы Грейсии, и он очень надеялся, что вся эта ситуация никак не отразится на её благополучии.

***

Одним прекрасным утром на пороге дома Безногого появился Веллер, как всегда, безукоризненно одетый, гладко выбритый и благоухающий одеколоном.

– Рад видеть вас, – он пожал инвалиду руку. – Хотел расспросить вас лично о новостях, а также посмотреть на обновленную коллекцию растений.

Безногий обрадовался нежданному гостю – несмотря на то, что до конца он не доверял никому, и даже себе, хороший сообщник всегда пригодится. Особенно когда сам ты ограничен в передвижениях.

– Проходите, конечно, – Шаттерханд повернулся и поехал по коридору, жестом приглашая гостя следовать за ним. – У меня для вас есть сюрприз.

Веллер отметил, что Шаттерханд свернул раньше – до поворота на оранжерею оставалось еще добрых метров пятнадцать, – отчего у Готтфрида засосало под ложечкой. Как знать, не решит ли этот человек, получив от него всё, что ему было надо, избавиться от него теперь. Особенно если Безногий все же получил какую-то ценную информацию об искомом предмете.

Однако страхи Веллера не оправдались – напротив. Шаттерханд завел его в маленькое помещение, сплошь уставленное приборами и затянутое проводами и разбросанными магнитофонными лентами, жестом предложил занять неказистое, но удобное кресло, и с видом триумфатора нажал на кнопку воспроизведения на одном из магнитофонов. Из похрипывающего динамика раздались искаженные, но знакомые голоса.

– Выходит, Циммерман переметнулся, – задумчиво сказал Веллер, поглаживая пальцем нижнюю губу. – А Хаусхоффер послал их ко всем чертям…

– К сожалению, момент измены Циммермана мне отследить не удалось, – посетовал Безногий, подкручивая какие-то ручки. – Пока я настроился на резервный передатчик, ушло некоторое время.

– Вы хотите домой?

– Что стало с Аместрисом?

– Об этом вам лучше поговорить с моим братом.

– Вы знаете, с кем он разговаривает? – Веллер нахмурился и постучал пальцами по подлокотнику кресла. – И кто такой этот… Багряный… Багровый…

Безногий повернулся лицом к собеседнику и усмехнулся.

– Я не узнаю голос этого человека. Аместрис – большая страна, поймите. Даже если мы виделись или знали друг друга – слишком много воды утекло. И техника пока не совершенна. Что же до Багрового алхимика, – его голос едва уловимо переменился, – знаю. Это ветеран войны в Ишваре, живое оружие, с количеством убитых им человек сравнятся послужные списки разве что еще пары-тройки таких же выдающихся.

Веллера передернуло – он не мог привыкнуть к тому, что всё это – реально. Что можно одним щелчком пальцев затопить огнём целую долину. Что можно превратить всё, что угодно, в оружие. Этот суеверный страх помешал ему отметить, как поджал губы его собеседник, говоря об этом ветеране, и что в голосе его проскользнуло нечто слабо уловимое, но явно не имеющее ничего общего с тёплыми чувствами.

– Что он умел, этот Багровый? – само наименование алхимика вызывало однозначные ассоциации.

– Взрывать. Он мог виртуозно взрывать все, что угодно. И кого угодно.

***

– Добрый вечер! – колокольчик звякнул, когда на пороге цветочной лавки появился улыбающийся мужчина в светлом тренче и шляпе.

Ноа подобралась – Грейсия отошла, а как на неё, цыганку, отреагирует столь респектабельный, судя по внешнему виду, клиент, она не могла себе даже представить. За время работы откровенного хамства или неприязни не выказывал никто, но косо смотрели многие, очень многие.

– Здравствуйте, – кивнула девушка, – вам помочь?

Кимбли поджал губы. Ему нравилась эта лавка и её хозяйка, и он не ожидал увидеть здесь цыганку – бывший алхимик держал нос по ветру и прекрасно понимал, как стоит относиться к этим людям. Однако пока у него не было формального повода.

– Простите, – начал он, снимая шляпу и оглядывая витрину, – а могу я поинтересоваться, где фройляйн Грейсия?

Ноа вздрогнула – она заметила на ладони мужчины татуировку, так напомнившую часть того, что рисовали Эд и Ал при открытии Врат. Также девушке бросились в глаза следы почти сошедших синяков на лице посетителя: характерная легкая желтизна очерчивала нижний контур левой скулы.

– Она скоро подойдет, – цыганка улыбнулась, – вы можете подождать её. Или, если хотите, я тоже могу вам помочь.

– Разумеется, – он придирчиво оглядывал цветы. – Будьте добры, пять этих роз, – Кимбли указал на розово-сиреневые крупные бледные бутоны. – И перевяжите лентой, пожалуйста.

– Разрешите, – проходя рядом с ним, она мимолётно коснулась его предплечья рукой.

…Выжженная серая земля простирается перед ним, стоящим на возвышении. Кажется, сам воздух пропах смертью. Он смеется исступлённо, кажется, вот-вот – и по пыльным щекам прочертят влажные дорожки слёзы экстаза. Серая земля изрыта воронками, всюду мёртвые тела, мир утратил краски – пока он не смыкает ладони, и перед ним не раскрывается волшебный, пламенный, алый цветок, пока его лепестки не осыпаются искрами, оставляя на сером небе росчерк багрянца. И по серой земле багровыми реками течёт кровь, словно неизвестный художник, набросавший углём унылый пейзаж, взял банку киновари и щедро пролил поверх…

Ноа с трудом справилась с приступом тошноты.

– Вам плохо? – он обернулся к девушке.

– Нет-нет, благодарю вас, – цыганка отшатнулась от протянутой татуированной ладони. – Всё в порядке.

Она ещё долго смотрела вслед странному посетителю – истинно говорят, внешность обманчива! Мысль о том, что он, скорее всего, постоянный посетитель лавки вызвала у цыганки суеверный ужас – хотя он ничем не выказал неприязни и даже напротив, был чрезвычайно корректен – девушка не хотела смотреть в его глаза. Это были глаза убийцы.

– Ноа, как успехи? – цыганка вздрогнула от неожиданности, не заметив возвращения цветочницы. – Я смотрю, витрина изрядно опустела за моё отсутствие!

Вошедшая Грейсия принесла ещё горячие колбаски и кофе. Выслушав, кто заходил, она покивала и обрадовалась.

– И как пожилая фрау? Не скандалила? А как тот мужчина в шляпе?

Вопросы сыпались на Ноа как из рога изобилия.

– Нет… – цыганка поджала губы – что она могла сказать?

– Я в них не сомневалась, – улыбалась Грейсия.

– Даже в мужчине в шляпе? – слова сорвались с губ сами собой.

Грейсия испытующе посмотрела на Ноа – конечно, она привыкла, что слова таких, как он, имеют значительный вес, и сейчас цыганка боялась подобных людей значительно больше, чем простых работяг.

– Между прочим, у него невеста – еврейка.

***

– Невеста? – округлил глаза Эд. – А он тут времени зря не теряет!

– Завидуешь? – Энви водрузил тощие ноги на журнальный стол.

Ноа рассказала братьям и гомункулу про посетителя и свое видение. Ал нахмурился и поджал губы, Энви расплылся в улыбке, а Эд…

– Перестань, – буркнул Элрик-старший, – просто интересно, какая женщина в своем уме свяжется с Кимбли.

Цыганка была не согласна с Эдвардом – не увидь она того, что для ее глаз не предназначалось, ей бы и в голову не пришло плохо думать об этом вежливом и на первый взгляд приятном человеке. Но, похоже, Эд знал примерно то же, что и она.

– Ладно тебе, – протянул Энви, – не так уж он и плох.

Ал вздрогнул – он помнил последнюю битву, в которой Хейнкель нанес Багровому алхимику тяжелейшее увечье, помнил их разговор, и совершенно не желал еще и здесь получить врага в лице этого человека с вывернутой наизнанку моралью и витиеватой логикой.

– Я и не говорил, что он плох, – посерьезнел Эдвард, – если бы не он, не знаю я, где бы мы все были.

– Вопрос в том, что ему нужно, – подал голос Альфонс, подняв голову от учебника по химии. – Может, стоит поговорить с ним и выяснить, по какую он сторону баррикад?

========== Глава 27: Aliena vitia in oculis habemus, a tergo nostra sunt/Чужие грехи у нас на глазах, а свои – за спиной ==========

Die Spur ist frisch und auf die Brücke

tropft dein Schweiss dein warmes Blut

ich seh dich nicht ich riech dich nur ich spüre Dich

ein Raubtier das vor Hunger schreit witter ich dich meilenweit

<…>

Du riechst so gut

gleich hab ich dich

Jetzt hab ich dich

Rammstein ” Du Riechst So Gut»

В Мюнхенской опере давали «Тристана и Изольду». В театральном буфете, во время первого антракта, когда дамы щеголяли в вечерних платьях по французской моде, а мужчины оправдывали прямое предназначение смокингов, на фоне остальных выделялась прекрасная высокая женщина с копной темных вьющихся волос и точёной фигурой, грацией напоминающая балерин с полотен Дега.

– Прекрасный оркестр, прекрасные солисты, Виннифред, вы с супругом как всегда на высоте! – улыбалась раскрасневшаяся от эмоций и вина Ильзе. – Выше всяких похвал!

– Разумеется, – победно улыбнулась фрау Вагнер. – Творчество херра Рихарда должно жить и вдохновлять людей стать лучше. Ах, если бы мы могли установить ценз на тех, кто допускается в театр…

Виннифред неприязненно смотрела на женщину, которой восхищалась остальная толпа.

– Погоди, подруга, – Ильзе перешла на шепот, – имей немного терпения. Мы все работаем над этим, ты же знаешь.

– Знаю, – валькирия с вызовом посмотрела в глаза подруги. – Пока я приносила ему в тюрьму печатную машинку и бумагу, где был твой ненаглядный херр Гесс? Все так и отсиживается у Хаусхофферов?

– Полно, – тема была Ильзе неприятна. – Ты только посмотри на них, – её голос наполнился неприязнью. – И что он в ней нашёл?

К темноволосой красавице подошел мужчина в смокинге и учтиво подал ей бокал красного вина, улыбаясь и о чем-то сдержанно рассказывая.

– Животное, – скривилась Вагнер, затягиваясь сигаретой, – она – отвратительное животное. Я скоро.

Виннифред, расправив плечи, направилась к паре.

– Херр Кимблер, добрый вечер! – она приветливо поздоровалась с мужчиной, проигнорировав его спутницу. – Вы изменили светлым оттенкам? Рада видеть вас здесь.

– Взаимно, фрау Вагнер, – он учтиво поцеловал даме руку, а затем вежливо обратился к своей спутнице. – Леонор, прошу меня извинить, я ненадолго вас покину.

Ласт прищурила фиалковые глаза. Она прекрасно знала об отношении к ней Виннифред, но если Зольфу так хочется… Или это ему зачем-то надо?

– Я прошу вас, передайте вашему мужу слова глубочайшей благодарности – постановка просто прекрасна, – начал он, поддерживая валькирию под локоть и отводя в сторону от Ласт.

– О, благодарю, – лицо Вагнер озарила искренняя улыбка, – я чрезвычайна рада, что вам нравится. Херр Рихард был бы счастлив, он так хотел, чтобы люди, слушая его музыку, становились лучше…

– Разумеется, – Кимбли пустил в ход все свое обаяние и вновь приобретённые знания об опере и о композиторе в целом. – Жаль, что нам так и не довелось услышать его музыки, предназначенной для действительно развитого человека, если позволите, – сверхчеловека. Всё, что нам остаётся – довольствоваться адаптацией для таких как мы, не вышедших на тот уровень, когда мы будем готовы воспринять такую музыку без слов…

Виннифред растаяла – она приходила в подобие экстаза всякий раз, когда кто-либо выказывал осведомленность о намерениях и чаяниях почившего свёкра. Неужели же этот человек, столь развитый, и правда свяжет свою жизнь с такой?

– Херр Кимблер, простите, что вмешиваюсь, – она не могла молчать, – но как можете вы, вы – умный, красивый молодой человек и… право слово, вы же не фабрикант какой и не торговец… вы же… – Вагнер подбирала слова, отчаянно стараясь не скатиться в вульгарщину, но это ей все же не удалось, – не скотоложец…

Кимбли тихо рассмеялся, выдержал паузу и, пригубив вино, продолжил:

– Фрау Вагнер, видите ли, в чем штука… Вы же понимаете – еврей еврею рознь. Есть такие, как Мендельсон, – он не без удовольствия отметил, как скривилось её лицо, – и, видит бог, мне не нравится ни тот, что писал бездарные мелодии, ни тот, что сейчас заправляет химическим концерном AGFA, а есть – как доктор Иегуд Шварц. Сколько жизней честных немцев спас этот врач? Глядя на него и его дочь я, право слово, сомневаюсь, что они и правда евреи, а не жертвы злого рока или наглой клеветы.

– Вы так уверенно об этом говорите, – выражение брезгливости все еще не сходило с её лица, – словно имеете в этом личный интерес.

– Разумеется, имею, – развел руками Зольф.

Ему всегда претили люди, не видевшие ничего зазорного в том, чтобы вот так манипулировать фактами. Мир Кимбли был достаточно прост: ты заслуживаешь уважения, когда верен чему-то: если это дело – ты отдаёшься ему беззаветно и до дна, если это сторона – то её идеалы для тебя начало и конец, альфа и омега, и третьего не дано. Но сейчас пришла и его пора попробовать на вкус своего рода двоемыслие: разумеется, исключительно потому, что иначе, по его мнению, путь в Аместрис бывшему алхимику был заказан. Этот мир, словно океан, увлекал своей сложностью, изощрённостью во всём – от географии и до социальных институтов. Впрочем, Зольф уже начинал понимать, что проблема была не столько в сложности мира, сколько в том, что он сам попал в него взрослой, сформированной личностью с отнюдь не простым багажом за плечами и своеобразными взглядами. Поэтому сейчас он занимался примерно тем же, чем занимался на психологической комиссии при поступлении на службу государственного алхимика: вдохновенно давал своей собеседнице то, что было необходимо для дела, и только.

– Вот и Ильзе жертва чувств, – неожиданно откровенно посетовала Виннифред, – влюблена в недостойного труса. Почему бы вам не попробовать провести время вместе?

– Не думаю, что фройляйн Прёль разделяет ваши мысли, – улыбнулся Кимбли, в душе закипая от ярости – никто здесь ему не указ! Да и на Ильзе Прёль он бы в жизни не посмотрел! – Кажется, нам пора – второй звонок уже прозвучал.

Неимоверно счастливый, что ему удалось отделаться от неприятной собеседницы, которую, однако, игнорировать в сложившейся ситуации было слишком опасно, Зольф направился к Ласт, которая уже вела светскую беседу с двумя импозантными мужчинами.

***

Заехав в гараж, Кимбли заглушил машину, но выходить не спешил – вместо этого он придвинул Леонор к себе поближе и принялся целовать её, жадно и страстно.

– Она назвала меня скотоложцем, – прикусывая ухо Ласт, доверительно шепнул Зольф.

– Что?! – гомункул от возмущения оттолкнула его, глядя потемневшими от страсти и от гнева глазами.

Зольф, нежно поглаживая пальцами кожу над резинкой чулок, рассмеялся.

– Она не так уж и не права. Мы всё же слишком разные.

– Ты с ума сошел? – прошипела она, потянув его за слишком длинные волосы. – Я, по-твоему, – животное?!

Зольф смотрел на неё, слегка прикрыв глаза тяжёлыми веками и обнажив зубы в самодовольной усмешке.

– Что ты, – он прикусил кончик языка, – просто ты – само Совершенство.

***

– Очень жаль, что вы лично не присутствовали при взрыве. Вы уверены, что он был столь мощным именно из-за вашего образца?

Ганс Рубер, химик из AGFA, проявивший на полевых испытаниях взрывчатки ничем не замутнённую страсть к вину, снова и снова вслушивался в этот голос, впитывая все его отличительные черты, интонации, пытался поймать характерные фразочки и намотать их на жиденький бесцветный ус, но ничего не выходило. Этот голос словно принадлежал человеку из ниоткуда: ни слов-паразитов, ни особенностей тембра или интонации – чёрт бы его побрал, но Руберу казалось, что этот голос просто не мог принадлежать живому человеку!

…Когда ему четыре года назад впервые предложили заняться изучением интересного объекта, Ганс с радостью согласился – незадачливого химика с последствиями контузии упорно не брали на работу практически никуда, и он был уже на грани того, чтобы наложить на себя руки, как, словно чёрт из табакерки, перед ним в лице странного собутыльника оказался его спаситель, пообещавший свести инвалида войны с кем-то жутко влиятельным. Рубер был настолько ошеломлен известием, что в ожидании этого кого-то даже бросил пить на целых шесть недель – через этот промежуток времени ему, наконец, пришло письмо. Верующего Ганса перепугала перспектива встречи ночью в исповедальне у старины Петра (собор им. Св. Петра в Мюнхене, прим.авт.), но, рассудив, что ежели сам Пётр сейчас ему откроет врата в Царствие Божие, то это будет не так и плохо – и не придется мучиться в земной юдоли, и греха на душе не будет.

Все четыре долгих года он разговаривал со своим работодателем исключительно в исповедальнях и исключительно по ночам, а после шёл замаливать грех богохульства, попутно благодаря Всевышнего за работу, хлеб насущный и за что там ещё обычно принято благодарить…

– Скорее всего, – Рубер замялся, – однако, точно сказать вам не могу. Там ещё один влез, из BASF. Новенький, похоже – я раньше о нём не слышал. Странный тип.

– Плохо, – голос был бесстрастен. – Выходит, этот образец был потрачен впустую. Рубер, вам во что бы то ни стало нужно в ближайшие два месяца провести полевые испытания.

Химик вспотел – он еще ни разу не нарушал условий, всегда делал все в срок и в точности. Но он отчего-то был точно уверен – права на ошибку у него нет. А как он, пусть и хороший специалист, но не принадлежащий к руководству работник, может организовать подобное? Грядущее слияние BASF и AGFA было отличным прикрытием, но теперь было совершенно неясно, удастся ли в течение этого времени опробовать ещё один образец.

========== Глава 28: Metiri se quemque suo modulo ac pede verum est/Правда в том, что каждый мерит себя своей меркой ==========

Red it is time for action

Time for us to play our part

If we unite what’s divided

We tighten the social knot

Red planet,

Red sky

This world ends in a blast

Red planet,

Red sky

We’re one people at last

Samael «Red Planet»

– Ты уверен, что они все еще нас ждут? – хмурилась Анна.

Исаак покачал головой – хотя они и правда обещали прийти к Элрикам полторы недели назад, он был уверен, что братья и сами не ждали их чётко в срок – слишком много всем нужно было успеть.

– Уверен, – твёрдо сказал он. – Тем более я почти уверен, что Хаусхоффер категорически отказал им в доступе в общество.

Сам Макдугал волновался, но по другим причинам. Он отдавал себе отчет, что на этот раз придется приоткрыть перед Анной завесу, прикрывающую тайну об Аместрисе с другой стороны, и его беспокоило, как женщина к этому отнесется. Исааку порой казалось, что его любовница не верит ни в чёрта, ни в бога, и просто искусно играет роль экзальтированной дамы, интересующейся эзотерикой и прочими сомнительными идеями, вроде путешествий во времени.

Дверь им открыла девушка-цыганка. Анна напряглась – неужели новые справедливые и чистые душами знакомцы Исаака держат прислугу? Однако, когда эта девушка прошла вместе с гостями в столовую и села за общий стол, гостья успокоилась и принялась разглядывать разношёрстную компанию выпуклыми водянистыми глазами. Цыганка и аккуратно стриженный блондин, отложивший в сторону книгу и вежливо представившийся как Альфонс Элрик, показались ей нормальными и даже симпатичными, а вот остальные двое…

Один сидел в кресле, закинув тощие ноги в слишком обтягивающих штанах на журнальный столик и потягивал вино. На вид ему было от силы лет восемнадцать, хотя взгляд его был больше похож на взгляд топчущего эту землю лет пятьдесят, не меньше. И глаза странного цвета, фиалковые – Анна глаза подобного оттенка, только более темные, видела только у одного человека. У народного комиссара по делам национальностей на Родине.

Второй был одет по странной моде, она могла бы, пожалуй, принять его за девчонку благодаря густой пшеничной косе, если б не знала о нём больше. Из всех четверых он смотрел наиболее настороженно – в разведке часто были люди с подобным взглядом.

– Господа и дамы, – начал серьёзно Исаак после того, как все представились, – думаю, пришло время поговорить начистоту. Анна, дорогая, я попрошу тебя нас всех выслушать.

По мере рассказа увлёкшихся и от того периодически перебивавших друг друга Хоффмана и того самого, с косой, Анне всё больше и больше казалось, что она попала в дурной сон – мало ей было врат, бомб и прочей эзотерической чепухи, так еще и Исаак, её Исаак тоже оказался из этих… шамбаланутых… А ведь казался совершенно нормальным человеком.

– Я посмотрю, очаровательная фройляйн нам не верит, – гадко протянул Энви. – Плюнем и найдем союзничков посговорчивее или докажем ей, что мы не психи, а, фасолина?

Анна вздрогнула – из всех присутствующих этот голенастый юнец со взглядом старика пугал её больше прочих.

– Пошёл ты, – огрызнулся Эдвард. – Если ты клоун – сам и устраивай своё дурацкое представление, нечего других впутывать.

– Подождите, – подала голос Ноа, – позвольте мне.

Она положила руку на плечо дёрнувшейся Анны.

…Над площадью с башнями красного кирпича, слегка поддаваясь дуновению ветра, реет привязанный аэростат, так схожий с привычными дирижаблями. На его боку красуется алая пятиконечная звезда, атмосфера праздника переполняет всю площадь, заливая её таким ярким, красным восторгом…

Лицо Анны пошло пунцовыми пятнами, когда Ноа описала увиденное. Исаак нахмурился – СССР? Его Анна родом из этой страны? Сердце словно пропустило удар и дыхание перехватило – если это правда, это, по его мнению, было просто великолепно!

– Вы… вы все так можете? – её голос дрожал.

– Не совсем, некоторые еще похуже, – обрадовал женщину Энви, метнув предупреждающий взгляд в открывшего было рот Альфонса.

– Так вот, о бомбе, – перевел тему Эдвард. – Нам надо её найти. Я знаю, какой псих сделал эту штуку и сколько людей полегло, пока он добывал этот свой уран. Если она взорвётся – этот мир утонет в крови.

Анна все ещё не желала верить в существование бомбы. Её мир был куда проще, когда всё укладывалось в рамки простых человеческих мотивов: блеф, грязные интриги, политическое противостояние. «Может, они и правда все сумасшедшие?» – с надеждой продолжала думать женщина, но никак не могла взять в толк, откуда эта девка могла знать, что это её воспоминание вообще было? Не могла же она попросту увидеть там Анну? А даже если и могла – неужели можно так попасть, в самое больное, самое сокровенное и драгоценное? В ту самую болезненную ниточку связи с Родиной, в восхищение её величием… Но, как бы там ни было, задача не менялась – чёртову бомбу предстояло найти. И передать в Центр, поэтому пока ей было по пути с этими умалишёнными. Может, это было и не так плохо – по крайней мере имелась возможность впоследствии просто сдать их на принудительное лечение, и даже несчастный случай не понадобится.

– Да только где она, эта бомба? – Анна решила пойти на мировую, по крайней мере, пока. – Хаусхоффера бы потрясти.

– Он выставил нас за порог, – покачал головой Ал.

– Я так и думал, – вздохнул Исаак. – Есть идеи, кому можно доверять?

В сторону гомункула Ледяной старался даже не смотреть. И не говорить о его особенностях Анне – она-то не знает, что это за твари такие, наверняка захочет использовать его в своих целях, а потом и глазом моргнуть не успеет, как сама окажется использованной. Вообще, Исаак балансировал между состоянием, подобным эйфории, и ощущением, что он перешёл запретную черту. Тот факт, что Анна, скорее всего, – советская разведчица, заставлял его душу петь: СССР был его однозначным политическим фаворитом. Однако это предположение еще предстояло тщательно проверить.