Текст книги "И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)"

Автор книги: add violence

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Да, благодарю вас, Берта, – он вежливо кивнул, затем пожал руку посетителю и открыл дверь в кабинет. – Доброго дня, херр Рубер, прошу, проходите.

Рубер постоянно потел. Похоже, измученный войной, нервами и злоупотреблением пивом организм таким образом реагировал на страх, который стал несчастному химику вечным спутником и верной женой. И сейчас, глядя на Кимблера, он потел ещё больше. Всё его нутро говорило об опасности этого человека для него, хотя тот самый голос, явно принадлежавший если не дьяволу, то, по меньшей мере, демону из его свиты, утверждал, что это он, Рубер, сделает свой ход, который позволит вывести Кимблера из игры.

– Вы меня помните? – голос Ганса предательски дрогнул.

– Разумеется, – холодно отозвался Зольф. – Точно так же, как я помню, что ромштекс оказался для вас неприемлемой закуской, в связи с чем вы решили восполнить недостаток калорий вином за ужином десятого апреля сего года.

Рубер вытер изрядно взмокшую проплешину. Как этот дьявол из исповедальни видел его схватку с этим человеком? Кимблер же его сожрёт и не подавится! Несчастный химик помнил, с каким пристрастием этот человек выпытывал подробности конструкции его взрывчатки, как безошибочно определял, что и где взорвалось и, конечно, как стягивал наушники, а на лице его отражалось почти физическое удовольствие.

– Вы садитесь, – Зольф придвинул кресло посетителю. – Чему обязан?

– Мне очень надо с вами поговорить, – набрав побольше воздуха в лёгкие, выпалил Ганс – быстро, чуть ли не зажмурив глаза.

За последнее время он привык бояться всякого шороха, а после провалившегося испытания все его страхи словно пустили новые побеги и корни, распространили по его существу колючие разлапистые ветки-руки и готовились к цветению огромными, безобразными, удушливо пахнущими цветами.

– Ну так говорите, – пожал плечами Зольф.

Наконец, Берта принесла кофе, и Кимбли испытующе воззрился на собеседника.

– Вина, к сожалению, не держу. Могу предложить коньяк в кофе, будете?

Зольф искренне не понимал этого низкопробного представления. По его мнению, Руберу стоило взять себя в руки и наконец выложить, за каким чёртом он притащился к человеку, с которым его не связывало ровным счётом ничего. А сейчас же его визитёр кивал, отвратительно облизываясь и сжимая в потных ладонях уже насквозь мокрый носовой платок, и, похоже, не собирался переходить к повествованию. Даже когда Берта по природной щедрости плеснула в его кружку несколько больше, чем полагалось, он только смотрел на Кимбли и прихлёбывал еще горячий кофе.

– Вы сами сказали, что пришли поговорить, – Зольф чувствовал, что вот-вот выйдет из себя.

– Да, но это долгий разговор, – после нескольких глотков Рубер стал чувствовать себя гораздо вольготнее.

– Пока это только долгое молчание, – раздражённо отметил Зольф. – Вы отрываете меня от работы, не соизволите, наконец, перейти к делу?

Рубер не представлял себе – ну что он может сказать? Как назначить встречу этому человеку? Голос дал ему карт-бланш на враньё, чем несчастный и решил воспользоваться.

– Я не могу говорить здесь… Я бы просил вас о встрече в единственном месте, которое считаю безопасным… – его глаза бегали, он чувствовал, что краснеет. Ложь никогда не была его сильной стороной. – Видите ли, из-за той взрывчатки…

Кимбли превратился в слух. Похоже, этот плешивый что-то недоговаривает. Но он в чём-то замешан, а, значит, имело смысл повертеть его со всех сторон.

– В общем… Это… дело… – Рубер шумно сглотнул. – Вас хотят подставить!

Он уставился выцветшими глазами на Зольфа. Кимбли откинулся на спинку кресла, отстукивая по столешнице пальцами наиболее запомнившийся ритм из какой-то сонаты Бетховена. Выходило интересно.

– Кто и как? И, главное, – почему?

Руберу казалось, что на лице этого человека появилось что-то неуловимое. Он видел подобное на войне. У разведчиков, диверсантов, минёров. Словно… азарт?

– Я не могу говорить здесь, – визитёр беспомощно огляделся. – Давайте встретимся в пятницу, в три часа после полуночи у старины Петра…

– Где? – поднял брови Кимбли.

Ганс удивленно воззрился на собеседника – быть того не может, чтоб человек, живущий в Мюнхене, не знал самого старого собора!

– В соборе Святого Петра. В исповедальне, – он осушил чашку.

***

– Брат, нам не стоит пока ничего говорить Макдугалу, – уверенно говорил Альфонс, с наслаждением ощущая брусчатку под ногами.

Он чувствовал. Шероховатость земли, прохладу ветра, запах жарящихся прямо на улице колбасок. Не просто вспоминал, каково это – и уже не был уверен, было ли с ним и правда подобное, или он выдавал желаемое за действительное, – а действительно ощущал. Альфонс Элрик порой не мог взять в толк, отчего люди так не ценят себя, не ценят эти моменты, – а потом он посмотрел на брата. Какой путь прошёл Эд, чтобы обрести то, что было у них сейчас, и продолжал по нему идти, на сей раз – ради других.

– Не знаю, Ал, – Эд остановился посреди улицы, рассматривая прохожих. – Здесь что-то не то. Видишь – не сходится.

– А что, если Энви прав? – Альфонс испытующе посмотрел на брата. – Посуди сам – всё, что мы знаем о бомбе, так это то, что о ней говорили другие люди. Никто до этого случая её не испытывал, так ведь?

Эдвард передёрнул плечами – если то, из чего Безногий сделал бомбу и правда настолько смертоносно, то не хотел бы он присутствовать на испытаниях этого страшнейшего оружия. А они видели, что стало с теми, кто разрабатывал уран в Аместрисе.

– А это точно та бомба? – старший точно знал, что спрашивает об этом не впервые, но эта идея не давала ему покоя.

– Ну разве что они сделали такую же, – с недоверием протянул Альфонс.

– Ал! Ты – гений! – просиял Эд. – Нам надо выяснить, не создавал ли кто-то аналогичную бомбу!

Альфонс потёр затылок – легко сказать! Здесь всё куда как сложнее, чем в Аместрисе – ни алхимии, ни привилегий государственного алхимика. И люди – хотя и безумно похожие, но такие… другие?

– Тогда нам нужен Кимбли, – развел он руками. – И те учёные, которые были на испытаниях.

Эд сжал зубы – вот что мешало брату взять у Багрового адрес? Или хотя бы телефон – если у него тут есть машина, то телефон-то уж точно должен быть.

– Ещё вопрос, что у него тут за невеста такая, – нахмурился старший. – Вдруг тоже кто-то из наших?

Эдварда всё больше занимал вопрос, кто ещё из аместрийцев попал сюда, и все ли хотят открыть Врата. Во-первых, его смущало то, что это повлечёт неизбежные жертвы, которых он хотел бы избежать. Во-вторых, неясно, не попадет ли кто-то из Аместриса сюда, и не укусит ли змея собственный хвост.

– Давай навестим Грейсию? – неожиданно предложил Ал. – Ты говорил, что она здесь такая же милая и добрая, как у нас. Тем более, она помогает Ноа.

– Отличная мысль, – поддержал Эд. – Заодно и про Кимбли спросим. Только давай сначала перекусим – желудок сводит, сил больше нет!

========== Глава 35: Par praemium labori/Соответственно труду и вознаграждение ==========

Комментарий к Глава 35: Par praemium labori/Соответственно труду и вознаграждение

Предупреждение: в конце главы есть упоминание группового изнасилования.

Justice is lost

Justice is raped

Justice is gone

Pulling your strings

Justice is done

Seeking no truth

Winning is all

Find it so grim

So true

So real

Metallica «…And Justice For All»

– Эрнст, дружище, вы же прекрасный физик, – ворчал Веллер, переставляя объемистый чемодан в угол шикарного купе: сдать в багаж хрупкую технику Безногий так и не позволил. – Неужели нельзя было сделать эту вашу машинерию полегче и покомпактней?

Глядя на то, как его сообщник собирался в Мюнхен, Готтфрид только качал головой: видимо, стоило брать трёхместное купе. Конечно, деньги решали многое, но перевозка инвалида – само по себе дело хлопотное, а тут еще и чемодан с передатчиком. Благо, хотя бы плёнки удалось запихать в багажное отделение.

– Готтфрид, над тем, что сделано сейчас, я и мои коллеги бились многие годы. Это еще весьма компактный и лёгкий экземпляр, – Шаттерханд, зардевшись от похвалы собеседника, приоткрыл застёжку в сумке-переноске, где сидел его обожаемый разноглазый Вилли. – Доставайте же наушники, я жду с нетерпением новой информации.

Веллер неспешно достал трубку, набил её, закурил и покачал головой:

– Полно вам, может, устроим себе небольшой отдых? Всё равно пока мы в дороге, ничего не изменится.

– Нет-нет, что вы. Окончится плёнка – а остальная в багаже, давайте отслушаем, а потом запишем заново! Будет жаль из-за такой случайности потерять ценнейшие крупицы информации.

Ажиотаж Безногого не проходил – он чувствовал, как с каждым днём, каждым шагом приближается к цели, и сейчас бездействию предпочёл бы даже не самое осмысленное, но – действие. Веллер же, напротив, был спокоен как никогда. Также ему предстояло найти Ульриха и выяснить, почему юноша не выполнил задание. В то, что сын Дитлинде переметнулся, Готтфрид не верил – не того десятка этот упёртый юнец. Но он вполне мог попасть в неприятности, и здесь стоило крепко подумать – оказать ему помощь щедрой рукой и ещё увеличить моральный долг мальчишки перед его персоной, или списать его со счетов как отработанный материал.

…Сын Дитлинде не слишком интересовал мать – ей были ближе политические устремления. Поэтому когда на войне погиб её муж, мальчишка окончательно оказался предоставлен сам себе. Сначала его под крыло – пусть и весьма неохотно – взяла тётка Готтфрида, фрау Веллер, а после юношу ненавязчиво обработал и сам Готтфрид…

Они прильнули к одной паре наушников.

– А это точно та бомба?

– Ну разве что они сделали такую же.

– Ал! Ты – гений!

– Эрнст, – Веллер искоса посмотрел на инвалида. – Скажите, это возможно?

Безногому не хотелось даже думать о том, что кто-либо в состоянии повторить его гениальные изыскания, но, к сожалению, пришлось признать правду. Впрочем, у этой самой правды была оборотная сторона, тешившая самолюбие незадачливого учёного.

– Возможно. Тогда это объяснит тот факт, почему копия вышла настолько убогой, – он слегка дернул головой, лицо его приобрело то ли брезгливое, то ли злорадное выражение.

– Значит, нам предстоит выяснить, чьих рук это дело. Выясним это – найдём оригинал, – Веллер продолжал наблюдать за реакцией собеседника.

Ему не слишком хотелось отдавать оружие в руки сумасшедшего изобретателя. Стоило мотивировать его на создание ещё не одного подобного творения, и Готтфрид прекрасно знал, на что стоит давить – он порядочно изучил этого человека.

– Надо потрясти Кимбли, – нахмурился Безногий.

…Он помнил этого человека ещё желторотым юнцом. Он ненавидел этого человека, хотя, в общем-то, вины Багрового алхимика в этом не было – попросту комиссия, принимавшая экзамен и решавшая, кому выдать часы с резной крышкой, в том далёком году выбрала не его, Эрнста, а угловатого вчерашнего подростка, курсанта Военной академии Зольфа Дж. Кимбли…

– А с ним вы были знакомы? – проницательный Веллер обратил внимание на то, как подобрался Безногий, говоря о подрывнике.

– Шапочно, – бросил Шаттерханд, отводя глаза.

«Выходит, и этот тип перешёл тебе дорогу, – подумал Веллер, втягивая горький табачный дым, – воистину, неудачники – страшные люди…»

– Судя по всему, там ещё и советская разведка потопталась, – заметил он вслух. – Пока это нас не касается, но впоследствии может оказаться неплохим козырем в рукаве.

***

Анна сжигала в пепельнице полученную шифровку. Снова ей поручали сущую бессмыслицу! Отвлечься от дела о бомбе и сосредоточиться на изучении влияния мистических воззрений и движений. Что за чёрт! Почему как только она подходила к решению какой-то проблемы, распутывала сложнейший клубок, её данные передавали другому агенту, который и получал за это все лавры? А сейчас ей просто подсунули неперспективное дело, чтобы переключить внимание. Кого вообще в здравом уме могла заинтересовать мистика? Она ни за что бы не поверила, что советское командование и правда считает все эти бредни про иные миры правдой. Просто им нужно было перетянуть под её дело кого-то, кто выглядел бы представительнее. Наверняка – мужчину.

Разведчица закурила и задумалась – она любила мужчин только в собственной постели. И открывающих рот для двух нужд: признаться ей в любви или поцеловать её. Или, если речь шла о «языке», – рассказать правду. В остальных ситуациях они её раздражали: ощущением превосходства, чванством и снисходительностью. Конечно, зачастую это давало ей, как шпионке, сто очков вперёд, но в остальных ситуациях злило и огорчало. На данный момент не настолько остро это превосходство ощущалось при общении с Исааком, братьями Элриками с их хамоватым встрёпанным приятелем и, как ни странно, Кимблером. Словно они и правда впитали какой-то неуловимо отличающийся от других паттерн поведения… Анна тряхнула головой – вот придёт же на ум такая ерунда! Просто, похоже, они несколько более интеллигентны. На родине тоже была разница между профессором университета и крестьянином от сохи. Не делать же на этом основании вывод о существовании параллельного мира – да даже сама идея звучит как бред!

Надо было втереться в доверие к этой компании. Такие землю носом роют, чтобы получить желаемое. Пока их цели относительно совпадают – отчего бы не воспользоваться чужими руками? Конечно, она будет выполнять задание Центра, но и от погони за бомбой не откажется. Сейчас, когда что-то начало вырисовываться, она просто так не отдаст лавры. Для начала, пожалуй, имело смысл сблизиться с цыганкой, или, хотя бы, последить за ней на почтительном расстоянии. Главное, сделать это так, чтоб об этом не стало известно широкой общественности.

***

Гретхен, придя с работы, снова заперлась в комнате. В последнее время у неё совсем не было денег: отец нашёл её скромную заначку, на которую она планировала купить одежду самому младшему брату и отдать один из некрупных долгов, и, разумеется, пропил. Что дальше делать, она не знала.

Берг выдал ей небольшую премию за «командировку» на выходных, когда он и руководители других филиалов их компании собрались в его загородном доме. Тогда она просто делала вид, что её в этом месте нет, что всё то, что произошло там, за закрытыми дверями, произошло вовсе не с ней, а с кем-то ещё, а она стала невольным свидетелем, закрывшим глаза, чтобы не смотреть, заткнувшим уши, чтобы не слышать, отключившим все остальные чувства, чтобы не ощущать и не обонять. Боль и стыд пришли после, но были спрятаны далеко-далеко – рассказать было некому. Проще было представить себе, что не произошло ничего.

Она в целом перестала ощущать. Ощущать холод столешницы прижатой к ней щекой, ощущать боль от каждой фрикции в почти сухом лоне, ощущать острый запах директорских гениталий. Иногда отвращение и боль приходили позже, когда изломанная кукла оставалась наедине с собой, иногда они приходили, когда она расцарапывала плечи острыми ногтями и до крови впивалась зубами в собственные губы, чувствуя, как рот заполняет солёная жидкость.

Но было ещё кое-что. В последнее время дурнота, которую поначалу она списывала на бедственность своего положения и отвращение к самой себе, усилилась. Часть запахов вызывала у Гретхен настолько стойкий рвотный рефлекс, что порой удержаться не удавалось. В последний раз это произошло в кабинете Берга – её вывернуло прямо в процессе, и впервые оскорблённый до глубины души директор преступил собственное правило не бить по лицу и отвесил ей звонкую пощёчину.

Также Гретхен постоянно хотела спать, но самым страшным было то, что у неё прекратились менструации. Подозрения росли и множились, пока она не набралась смелости и не сообщила о происходящем Бергу. Тот лишь заявил, что все эти её женские дела его ни капли не касаются, и ни выблядки, ни брюхатая секретарша ему вовсе не нужны, так что пусть делает, что хочет. И в довершение всего стал обращаться с ней ещё хуже, чем раньше – хотя несчастной казалось, что хуже уже попросту некуда.

Осознание собственной ничтожности до такой степени поглотило Гретхен, что она прекратила видеть какой-либо выход из ситуации, кроме одного. Этот шаг казался ей спасительным, её персональным светом в конце тоннеля, её избавлением. То, что могло быть дальше, манило её с каждым днём всё сильнее и сильнее, укутывало мягкими чёрными крыльями, давая призрачное предвосхищение принятия и признания. Конечно, она отдавала себе отчёт, что этот грех не искупить. Но уж лучше тот ад, чем здешний, а рая ей всё равно уже было не видать – туда могут попасть только чистые, не переломанные, не оскверненные девы. Как Ева.

========== Глава 36: Atrium mortis/Чертог смерти ==========

I broke open the box

When I spoke the spell

And I became

An entrance wound

To your bedroom grave,

And I was paid

With the shadow of consensual rape

Your ransom note

Is quoted by,

Your death and

Birth certificates

Marilyn Manson «Murderers are getting prettier every day»

Зольф, проклиная погоду и Рубера с его желанием встретиться в церкви посреди ночи, ехал по пустынной улице. Его забавляло гладкое зеркало воды, не дающей протекторам шин как следует вгрызться в дорогу, вкупе с отсутствием других машин, людей и полицейских. Если бы не Рубер с его информацией, можно было бы пожечь бензин и подумать о жизни, но, увы, дело есть дело.

Посвятив себя размышлениям о неслучившемся, Кимбли не заметил темную фигурку, возникшую слово бы ниоткуда и бросившуюся под проливным дождем прямо под колёса красной «семерки». Фигурку спасла только военная выучка бывшего алхимика: даже не успев толком осознать, что затормозить он не успеет, Зольф резко вывернул руль в сторону человека и, ударив по тормозам, направил машину в противоположную сторону. Взвизгнули шины, зарычал двигатель, и «семёрка», подняв веер брызг и пара от вскипевшей под протекторами колёс воды, остановилась, описав задними колёсами круг вокруг хрупкой фигурки, тут же ничком упавшей на мокрый асфальт.

Зольф, выругавшись, вышел под ливень навстречу ночному приключению, повыше поднимая воротник тренча. Фигурка при ближайшем рассмотрении оказалась бывшей машинисткой его отдела Гретхен Мозер. Девушка была без сознания. Впрочем, пульс прощупывался без особого труда. Кимбли беспомощно огляделся – он был уверен, что не задел Гретхен. Но оставлять ее так, посреди улицы ночью, да ещё и под проливным дождем, было категорически нельзя. Похоже, в этот раз Руберу придётся подождать.

Зольф тяжело вздохнул и, осторожно подняв бесчувственную девушку, положил ее на переднее сидение «семёрки» и направился в госпиталь. Вот радость их персоналу – опять он! Передав бывшую подчиненную в руки врачей и получив директиву дождаться полиции – опять! – Кимбли достал из внутреннего кармана записную книжку. Похоже, у фройляйн Мозер дома не было телефона. Он задумался, кого можно обрадовать новостью – его совершенно не интересовала жизнь бывшей машинистки. К Берте он относился слишком тепло, чтобы беспокоить её звонком посреди ночи. Но оставалась еще одна прекрасная кандидатура.

– Могу я услышать фройляйн Вайс? – его голос был воплощением самой любезности и галантности. – Да, разумеется, я в курсе, который сейчас час. Да, благодарю.

Ева тут же примчалась, взяв такси и успев извести себя по дороге, – всё, что ей сказал равнодушным голосом Кимблер, звучало как «ваша подруга в больнице, так как бросилась под колёса моей машины». Спасибо, хоть адрес сказал… При виде начальника у девушки в душе поднялась настоящая буря: вот он, истинный виновник всех бед крошки Гретхен!

– Будьте вы прокляты! – Ева совершенно перестала владеть собой и набросилась на стоявшего поодаль с отрешенным лицом Зольфа.

Он немало удивился, увидев растрепанную рыжую фурию с горящими гневом глазами. Едва успев перехватить ее за руки, он с силой оттолкнул ее к противоположной стене.

– Вы с ума сошли, – прошипел Кимбли сквозь зубы, – держите себя в руках.

– Молодой человек, – обратилась к Зольфу вышедшая из палаты Гретхен совсем молоденькая медсестра, – я должна вам сообщить, что свежих повреждений нет, но она беременна и…

– Меня это не касается, – отрезал Кимбли. – Рассказывайте о состоянии юной фройляйн кому-нибудь другому. Меня интересует только то, что я и мой автомобиль тут не при чем.

Ева, стоявшая у стены словно приклеенная, шумно втянула сквозь зубы воздух.

– Да, но… – медсестра нервно теребила полы белого халата, – у неё всё тело в синяках…

Зольф поджал губы – вот только не хватало ему ещё и оказаться виновным в том, что он сбил человека.

– Вы хотите сказать, что причина этого – мой наезд на неё? – Кимбли был практически на пределе.

– Мы не уверены, доктор разбирается…

– Разберитесь с этим поскорее, я уверен, что даже не задел её, – он стиснул зубы. Похоже, Рубер всё же не дождётся его этой ночью.

Еве казалось, что всё происходит в дурном сне. Её Гретхен, её подруга, её принцесса… беременна? Неужели это и правда могло случиться с крохой Гретхен, такой чистой и трогательно невинной? Неужто потаскуха Йоханна была права? Но откуда синяки – что этот изверг Берг с ней делал? Должно быть, Гретхен долго и честно сопротивлялась омерзительному чудовищу, и, разумеется, этого бы не произошло, если бы не Кимблер. Еве показалось, что глаза заволокла белая пелена.

– Это всё вы! – она во второй раз бросилась на начальника, метя коротко остриженными, но острыми ногтями тому в глаза – он ответит ей за всю боль! И за ту, которую она, Ева, испытывала сейчас, слушая сбивчивые пояснения медсестры, и за ту, что причинил Берг крошке Гретхен!

– Это вы виноваты!

Кимбли оттолкнул Еву, но та бросилась снова. Молодая медсестра уронила папку и пронзительно закричала. Зольф с чувством отвращения, написанном на лице, дал Еве звонкую пощечину, схватил её за запястье и заломил руку за спину.

– Отпустите! Я не стану больше у вас работать! – всхлипнула она и предприняла попытку вырваться из цепких пальцев.

– Думаю, с завтрашнего дня у директора Берга как раз появится вакантное место, – саркастически заметил Кимбли, рывком подтягивая Евину руку вверх.

Пойманная фурия взвыла от боли и, обмякнув, принялась шумно и тяжело дышать.

– Что здесь происходит? – зычный бас доктора Краузе заставил всех замолчать.

– Доброй ночи, – ухмыльнулся Зольф, – одной рукой продолжая удерживать глотающую слёзы от боли и обиды Еву, второй вытирая лицо и убеждаясь, что до крови она его так и не расцарапала. – Доктор, у меня две просьбы – сделайте мне, пожалуйста, уколы от бешенства. Или, на худой конец, от столбняка – кто знает, что за заразу переносит эта ненормальная. И вызовите каких-нибудь бравых ребят из соседнего корпуса – она на людей бросается.

– Это вам опять предстоит разговор с полицаями? – Краузе посмотрел на ночного визитёра поверх очков. – Умеете же вы вляпаться в дерьмо, право слово.

***

Хан, войдя в госпиталь и увидев ждущего его человека, мысленно застонал – опять он! То ли он наконец-то и правда в чем-то виноват, то ли его удаче можно только посочувствовать. Прежде чем комиссар завязал разговор с химиком, он удалился с доктором Краузе для выяснения подробностей. Подробности вызвали у Маттиаса недоумение: тот факт, что девушка беременна, разумеется, его не удивил – он достаточно пожил на белом свете, чтобы заметить, что такое иногда случается с лицами женского пола. Его скорее удивило количество синяков на теле больной – старых, новых, больших, маленьких… Хан повидал всякого, но подобные случаи ему были искренне непонятны и вызывали некоторый ступор вкупе с отвращением. В представлении Маттиаса любимую женщину стоило оберегать и окружать заботой и нежностью, особенно в таком уязвимом состоянии, а иначе – зачем?..

– Вы были знакомы с потерпевшей? – Хан не мог взять в толк: неужели это все дело рук химика?

– Был, – Кимбли уставился в глаза полицейского.

Маттиас привык к большей разговорчивости Зольфа. Что сейчас значило его поведение? Его причастность к травмам девушки? Или химик, как любой нормальный человек, попросту не был склонен вести светские беседы в предрассветный час вне собственного дома с официальными лицами?

Пауза затягивалась.

– Вы знали… о её интересном положении? – нарушил повисшее молчание Хан.

– Нет.

Снова пауза. «Черт возьми, насколько легко было с ним разговаривать по обстоятельству дела о взрыве, и что это сейчас?» – думал комиссар. Можно подумать, полиции делать нечего, как по ночам обсуждать дорожные происшествия, вытягивая по слогу из фигуранта дела!

– Вы… – Хан замялся. – Имеете непосредственное касательство к её… интересному положению?

Кимбли сцепил руки в замок, касаясь большими пальцами подбородка и испытующе посмотрел на комиссара.

– Вы хотите спросить, не от меня ли она беременна? – голос сочился ядом.

– И имеете ли вы отношение к синякам на ее теле, – выпалил Хан.

Кимбли усмехнулся. Его начинало забавлять происходящее. Как этот тип вообще работает в полиции, если такие вопросы вызывают у него такую живую реакцию? Впрочем, к подобным человеческим проявлениям он привык ещё в прошлой жизни, в том самом мире, где одним хлопком в ладоши или щелчком пальцев можно было сравнять с землёй или утопить в огне целый квартал, а то и больше.

– Нет и нет.

Маттиас поправил очки. Химик уже порядком утомил его своим нежеланием идти на нормальный диалог.

– Знаете ли вы, кто послужил причиной?

– Нет, не знаю, – Кимбли пожал плечами. – То, что мы – сотрудники одного предприятия не означает, что я спал с ней. Или держал свечку. Может, мы перейдем к сути дела? Я и так пропустил важную встречу.

Хан смешался – свидетели ему попадались разные, но от этого человека он не ожидал такого поведения. Выслушав сухой, но информативный рассказ Зольфа об инциденте, комиссар тяжело вздохнул – похоже, этому человеку опять посчастливилось оказаться не в то время не в том месте.

– Где вы научились так водить машину? – Хан не был уверен, что все их полицейские водители сработали бы так же гладко.

– В армии, – пожал плечами Зольф.

***

Хан уже собирался домой, как его отправили на срочный вызов. Комиссар удивился, когда понял, что вызвали его в церковь, но еще более он удивился, когда увидел, что послужило причиной вызова: из-под двери исповедальни на пол натекла лужа крови. Много крови – словно кто-то поглумился и зарезал внутри козла. По крайней мере, эту гипотезу выдвинул раскрасневшийся и уже изрядно пахнущий шнапсом пастор Фридрих. Надеясь, что всё это глупая шутка антирелигиозных фанатиков, Маттиас в присутствии пастора и ещё нескольких сотрудников полиции открыл кабинку.

На лавке в неестественной позе сидел залитый кровью человек. Его пальцы, безуспешно пытавшиеся заткнуть страшную резаную рану от уха до уха, так и остались скрюченными на веки вечные. Перекошенный рот – раззявленным в немом крике, а глаза словно пытались заглянуть куда-то вверх, под веки, ища там то ли ответов, то ли поддержки. Под немигающим грустным взглядом распятого Христа пастор Фридрих лишился чувств.

========== Глава 37: Mores bonos mala vitiant /Дурные сообщества развращают добрые нравы ==========

You give me the reason you give me control

I gave you my purity my purity you stole

Did you think I wouldn’t recognize this compromise

Am I just too stupid to realize

Stale incense old sweat and lies lies lies

It comes down to this

Your kiss your fist

And you strain

It gets under my skin within

Take in the extent of my sin

Nine Inch Nails «Sin»

Ласт, заперевшись в темноте, проявляла фотокарточки с так и не возвращённого Кугеру снимка «взрывчатки раздора», как она окрестила злополучную «икс-бомбу». По всему выходило, что за их спинами велась какая-то хитрая игра. Гомункул привыкла к хитрым играм, но тем, что ведёт она и её команда, поэтому намеревалась в ближайшее время повлиять на ход событий в выгодном для неё ключе. Но для этого предстояло собрать дополнительную информацию.

Зольф уехал среди ночи, ограничившись ёмким «по делу», и она с нетерпением ждала его возвращения – вдруг ему удастся выяснить что-то дополнительное.

Мария в последнее время всё больше хлопотала над подготовкой к свадьбе, уточняла список приглашённых, звонила каким-то друзьям-приятелям и постоянно напускала на себя заговорщический вид. И Леонор, и Зольфа это устраивало, притворно ворчавшую по поводу их спокойствия еврейку тоже – никто не мешал ей делать всё так, как по её мнению было нужно. Ей так и не удалось уговорить крошку Норхен на то, чтобы пошить свадебное платье поприличнее, однако, решив не искать от добра добра, Мария смирилась с пожеланиями своевольной воспитанницы. Пусть её, лишь бы уже, наконец-то, замуж вышла – в её-то годы…

***

Кугер нервно курил и мерил шагами комнату.

– Маттиас! Вот вам пожалуйста! Допросите этого Кимблера как следует – а если вздумает огрызаться и издеваться, разрешаю вести допрос с пристрастием!

Хан не мог взять в толк, когда это Кимблер издевался. Заартачился накануне, было дело – но тут уж взятки гладки, его тоже можно понять. Комиссару уже порядком надоело вести дела с химиком – всякий раз это был ложный след, от чего у Хана складывалось впечатление, что этого непонятно чем и кому не угодившего человека все пытаются подставить. Тем более его смена уже кончилась, и он нечеловечески хотел спать. Но полицайрат был иного мнения о распорядке своего подчинённого.

– Вот вам, изучите материалы дела! Этот жертвенный агнец в исповедальне, между прочим, знаете кого ждал? Знаете? Вот то-то же, – не дожидаясь ответа, Кугер бросил на стол объёмистую папку.

Хан читал материалы и чесал коротко стриженый затылок. Ситуация складывалась как по нотам: по объяснительной Рубера выходило, что в ночь взрыва именно Кимблер не пустил его на склад, предварительно подлив шнапс в вино, чтобы обвинить коллегу в пьянстве. И образец его он критиковал за недостаточную безопасность. И вообще вел себя с коллегами из другой компании пренебрежительно. Сам Рубер предполагал, что всё дело в антисемитизме Кимблера, тем паче он вхож в общество Туле и вроде бы даже имеет какие-то контакты с НСДАП. А всем известно, что AGFA – самая лучшая химическая компания. И что основатель и руководитель её, Пауль Мендельсон и его преемник, Пауль Мендельсон-младший, – евреи. Так отчего же Кимблеру не бросить тень на более талантливых коллег? Да ещё и убить двух зайцев, одним из которых в совершенно прямом смысле оказался бывший воздыхатель его невесты?

А, если принять во внимание, что Кимблер позвал его на встречу, узнав, что полиция собирает отчеты, и угрожал несчастному изобретателю, выходило совсем не красиво. Дополнительным штрихом к демоническому портрету любителя взрывчатки шло красочное описание Рубером поведения химика на испытаниях и более напоминавшего поведение того, кто прошёл войну и свихнулся, испытывая низменное удовольствие от разрушений.