Текст книги "Удачная партия"

Автор книги: Зоя Гарина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 66
Исмайга запутался

Исмайга проснулся в полной уверенности, что сегодня его жизнь изменится раз и навсегда. Собственная жизнь в сновидениях уже давно не доставляла ему радости. Все, что поначалу удивляло и возбуждало, стало привычным и утомительным. Нынче во сне за очередной партией в шахматы, когда она, Дюймовочка, наконец добилась выигрышной позиции, бродяга улыбнулся и, лучезарно сверкнув глазами, сказал определенно и просто:

– Есть объективный физический предел индивидуума. Ты этот предел исчерпала, красавица, поэтому можешь расслабиться. Крысы были твоим последним заданием. Ты сделала все, что могла.

Он недолго помолчал и продолжил:

– Теперь у тебя начнется другая жизнь. Хе-хе! Если это можно так назвать. Не знаю, поздравлять тебя с этим или сочувствовать. Кстати, ты опять просчиталась. Мат в двенадцать ходов. А могла выиграть. Не огорчайся. Уже значительно лучше. Все значительно лучше.

Дюймовочка нахмурила брови, пытаясь сообразить, о чем сейчас ей поведал бродяга, но не сообразила.

– Вы имеете в виду, я лучше играю в шахматы? – спросила она бродягу.

– Разумеется, и это тоже.

– Вы опять говорите загадками.

– А как ты хотела? По-другому нельзя. Мне положено говорить загадками.

– Про другую жизнь, это о чем? Перестану видеть сны?

– Да Господь с тобой! – махнул рукой бродяга. – Ты уже здесь как дома, а все говоришь о снах. Не разочаровывай меня.

– Простите, – стушевалась Дюймовочка. – Я перестану жить в этой реальности?

– Возможно. И вообще, что такое жизнь? Что такое смерть? И можно ли назвать жизнь жизнью, а смерть смертью? Все, знаешь ли, относительно, призрачно, размыто… А главное – цель. К чему все это? Если честно, то я и сам понимаю смутно. Так было и так будет. Вот и весь сказ. Опа! Кажется, ты выкрутилась! Ай да молодца! Выходит, это я просчитался?! Чудеса, да и только! Ну, выиграть все равно не выиграешь, но ты уже стала зубастой, – бродяга потрепал Дюймовочку по щеке. – Даже интересно с тобой играть. Жаль, больше уже не придется.

Дюймовочка опешила:

– Что-то я вас не поняла. Вы меня пугаете.

– А ты не пугайся. Смело смотри неизвестности в лицо. Будь храброй. Фортуна улыбается храбрым, а не тем, кто делает в штаны по пустяковым поводам. Смерть – это всего лишь смерть. Сама знаешь. Такая же неприятность, какая с тобой случается каждую минуту. Ничего особенного. Ладно, ничья!

От этих слов Дюймовочка испугалась не на шутку. В горле запершило, и она спросила сдавленным голосом.

– Ничья? Что это значит? Смерть?

– Да что ты заладила, как попка: «Смерть, смерть!» Я же тебе объяснял, что и жизнь, и смерть – одинаковая лажа.

– Лажа – это что такое?

– Это слово такое, – ответил бродяга, – скоро будет популярным. Означает проблема, неприятность, непотребное или что-то в этом роде. Но тебе не стоит над этим сильно размышлять, в любом случае – ничего нового, все как обычно, все как всегда. Лажа неистребима. Она везде и во всем. Так что не расстраивайся. Тот, кто живет в лаже этой лажи не замечает…

Исмайга открыл глаза. Минуту он лежал неподвижно, пытаясь проанализировать свое сновидение.

«Сегодня должно что-то произойти. Это что-то такое, что, скорее всего, изменит мир. Или изменит меня. Или и то и другое, хотя и то и другое не очень понятно».

Исмайга терялся в догадках. Он никогда не был оптимистом, и оттого перемены ему не рисовались радужными. О каких радужных переменах может думать человек, не умеющий мечтать?

«Наверное, я все-таки умру, – подумал он. – Но, в конце концов, смерть – неизбежное событие. Так что лучше взять себя в руки и смело посмотреть в глаза вечности. Бродяга сказал, что всему есть предел. Я, по его мнению, дошел до своего предела, значит, идти некуда. Кстати, какой сегодня день? Воскресенье. Символично. Смерть – это, по сути, воскресенье. Воскресенье в другом измерении».

Через несколько часов Исмайга уже был полностью уверен в том, что его земной путь закончен, и стал перебирать в уме варианты, как же ему встретить смерть наиболее достойно. Кому оставить свое пусть невеликое, но все же дорогое сердцу имущество: шахматы, диджериду, бубен, картины? В конце концов картинка в голове сложилась: он напишет завещание. Передаст все Стриганову – своему школьному товарищу. Ближе человека у одинокого Исмайги не было. Может, для Стриганова эти вещи и не представят великой ценности, но, несомненно, они окажутся в руках честного и порядочного человека.

Исмайга все еще лежал на своей циновке с широко раскрытыми глазами и, уставившись в небольшое желтое пятно на потолке, размышлял над тем, как же не оставить свое тело после смерти надолго в квартире и как организовать собственные похороны.

Неожиданно раздался звонок в дверь, заставивший философа вздрогнуть и выйти из оцепенения.

«Кто бы это мог быть? Странно. Я никого не жду».

Звонок повторился. Кто-то настойчиво пытался добиться встречи. Накинув на плечи любимый татарский халат, Исмайга встал с циновки и вышел в коридор. Против обыкновения дверь он открыл не сразу, а спросил:

– Кто там?

Из-за двери отозвался голос, заставивший сердце Исмайги прыгнуть, упасть и забиться с бешеной силой.

– Рома! Это я, Люся. Открой, пожалуйста.

Исмайга был готов к смерти, но услышать голос жены, давно исчезнувшей из его жизни, был не готов. Его ладони вспотели, и он резко спросил:

– Чего надо?

– Рома, – мягко, но настойчиво повторил просьбу голос, – открой. Мне с тобой поговорить нужно.

– О чем нам говорить? По-моему, мы все давно друг другу сказали! Что еще?

Сердце Исмайги не переставало биться, в глазах закружились золотые мошки: «Зачем она пришла? И как ей удалось узнать этот адрес? Значит, искала. Зачем?»

– Рома, – в голосе слышалась мольба. – Пожалуйста.

Исмайга открыл дверь.

Люся практически не изменилась, только немного похудела и осветлила волосы. Она была все так же красива. У Исмайги заныло сердце: похоже, он ее по-прежнему любил, хотя пять лет одинокой жизни заглушили это чувство, позволив спокойно жить, полагая, что оно безвозвратно ушло.

– Можно мне войти? – тихо спросила Люся.

Исмайга молча посторонился. Люся прошла в коридор и робко добавила:

– Мне действительно нужно с тобой поговорить.

– Проходи, – Исмайга жестом пригласил пройти бывшую жену в комнату.

Люся прошла и осмотрелась.

– Вот как ты живешь, – удивилась Люся.

– Как? – мрачно спросил Исмайга. Он был крайне удивлен своему волнению и старался никоим образом не проявить его.

Люся растерянно пожала плечами:

– Скромно.

– Не жалуюсь, – все так же недружелюбно сказал Исмайга и спросил: – Что тебе нужно?

– Может, давай присядем, – предложила Люся и осеклась, поняв, что сказала глупость – кроме шкафов, в комнате не было мебели.

– Давай присядем, – Исмайга уселся на циновку в позу лотоса.

Люся после некоторых колебаний расположилась рядом, поджав ноги под себя.

– Да. Не очень удобно. Ты, я вижу, ведешь спартанский образ жизни.

– Тебя это не касается. Как ты нашла меня?

– Это длинная история.

– Длинных историй не надо. Давай перейдем к сути.

– Хорошо, – покорно согласилась Люся. – Я тебя нашла, потому что…

Люся замолчала.

– Ну? – поторопил Исмайга. – Говори!

– В общем, даже не знаю, как начать…

– Начни с конца.

– Если с конца, то у тебя есть сын.

– Что? – Исмайга вскочил с циновки. – Что ты говоришь?! Какой сын? Откуда ему взяться? Я тебя пять лет не видел!

– Ну ты же просил с конца! – в волнении крикнула Люся. – Да, сын! Когда я уходила от тебя, уже знала, что беременна. Но думала, что это не твой ребенок. Да, я виновата перед тобой. Но уж так получилось. Все в жизни когда-нибудь ошибаются. Я раскаиваюсь. И поэтому здесь. Я исправляю свою ошибку.

Исмайга молчал, и Люся, стараясь говорить быстро, продолжила:

– Мне сложно сейчас оправдываться. Может, это была любовь. А может, и не любовь вовсе, а желание жить красиво, не нуждаясь ни в чем, может, желание реализоваться в творчестве, – она пожала плечами. – Когда есть деньги, очень просто реализоваться.

– Ну, и реализовалась? – мрачно спросил Исмайга.

– Нет. Родился Мишутка, и мои мысли были заняты только им.

– Понятно, – Исмайга исподлобья поглядел на бывшую жену. – Что случилось дальше? Тебя бросил муж, и ты нашла меня, чтобы рассказать эту сказочку?

– Нет, он меня не бросал.

– Значит, просто выгнал?

– Нет. Он умер.

– Еще лучше, – кивнул Исмайга без тени сочувствия. – Он, оказывается, умер. Теперь кому-то нужно кормить тебя и ребенка. И ты решила, что это буду делать я. Ну да! Я ведь известный дурачок! Пока я пахал день и ночь, ты наставляла мне рога. Упорхнула с толстосумом, а теперь что-то не срослось. Да? Я не верю ни одному твоему слову. Сейчас ты сообщишь, что я задолжал тебе алименты за пять лет? А вот тут ты просчиталась! Я безработный. И денег у меня нет. Так что все эти твои стенания бессмысленны. Вот так-то, дорогая! И ни один суд не заставит меня признать отцовство. Так что ты зря ко мне пришла. Это была плохая идея.

– Нет же! Кормить меня не надо. Я единственная наследница моего умершего мужа. У него больше нет родственников. У меня есть деньги. Много денег! Нам с Мишуткой не нужны деньги!

Исмайга растерялся. Он непонимающе посмотрел на Люсю, в глазах которой застыли слезы.

– Тогда что же тебе нужно?

– Мишутке нужен отец. Родной отец. Понимаешь?

– А почему ты решила, что я его отец? Ты же сама говорила, что была уверена в обратном. И что же случилось?

– Да он похож на тебя как две капли воды. Я блондинка, Александр был блондин, а Мишутка жгучий брюнет. Да и родимое пятно на бедре, как у тебя. Александр, царство ему небесное, наверняка сразу понял, что сын ему не родной, но даже и словом не обмолвился. Нянчился с ним, пока не слег окончательно. Два года лежал. Так что у Мишутки фактически отца не было. Рома! Ребенок должен воспитываться в полной семье. Поверь мне! Я за эти годы изменилась. Я знаю, что и ты изменился. Давай начнем все с чистого листа. Пожалуйста!

Люся замолчала. Исмайга тоже молчал. Известие о рождении сына ошеломило его. Мысли о смерти и вечности уже не занимали его. У него есть сын! Вот, значит, о чем говорил ему бродяга!

– Где мой сын? – хрипло спросил он Люсю.

– В песочнице.

– Где?!

– В песочнице. Здесь во дворе.

– Ты оставила ребенка одного?!

– Да. А что?

– Ты с ума сошла! Быстрее к нему!

Глава 67
Каким бывает счастье

Стриганов упивался каждой минутой своего счастья. Он заставлял себя не думать о страшной болезни Анастасии. «Надо жить настоящим, – говорил он себе. – Только настоящим. Есть прошлое и будущее. Но они призрачны, нереальны. Прошлое можно вспомнить. О будущем – помечтать. Но воспоминания и мечты отнимают время у настоящего. А ведь только настоящее можно назвать жизнью. Зачем красть у жизни ее счастливые мгновения? Зачем их омрачать пустыми страхами о возможности того, что еще не наступило? Какая все же великая мудрость заключена в словах: «Живи настоящим!» Завтра наступит неизбежно. Вот тогда я о нем буду думать. А сейчас буду просто наслаждаться жизнью!»

Приблизительно так же думала Анастасия.

И только Агата давала волю своим мечтаниям: «Да. Ромка говорил, что жизнь – очень сложная штука. Но если долго-долго терпеть, когда тебе плохо, если не плакать и не жаловаться, тогда обязательно произойдет чудо, и человек получит все, о чем мечтает, а может, даже еще больше! Вот со мной так и случилось. Теперь у меня есть дом и родители. Боженька у меня забрал маму, а теперь, когда он увидел, что я терпела и не плакала, что научилась зарабатывать, а не стала простой попрошайкой, как многие, то он дал мне новых родителей. И маму! И даже папу! Вот какое счастье! Боженька мне дал больше, чем я просила. Все так, как говорил Ромка. А моя мама сидит сейчас на облаке, смотрит на меня и радуется. Конечно, радуется! Родители всегда радуются. Когда их детям хорошо. Это тоже Ромка говорил. А Ромка обязательно станет летчиком. Чтобы его отец радовался за него. Когда они встретятся, то его отец обязательно обнимет его и скажет: «Я горжусь тобой, сынок!» Вот такая Ромкина мечта. Он мне ее по секрету рассказал, а потом пожалел об этом. Он почему-то решил, что все девчонки болтливы. А если я расскажу кому-нибудь Ромкину мечту, то она никогда не сбудется. Но я никому не расскажу! Никогда! Жалко, что Ромка до сих пор не знает, какое мне счастье привалило. Ну ничего! Даник мне пообещал, что мы найдем Ромку. Обязательно найдем! А Ромку, наверное, просто найти. Его ведь по телевизору показывали. Интересно, меня когда-нибудь покажут по телевизору? Хм. Если я буду мечтать и терпеть, то сбудется. Нужно терпеть, когда плохо. Но мне же теперь так хорошо. Как же быть? Ох, так не хочется больше терпеть».

Такие совсем не детские мысли рождались в кудрявой головке Агаты, пока она изображала глубокий сон, не смея ослушаться Анастасию, которая настаивала на том, что дневной сон для ребенка обязателен.

– Но я не хочу спать! – попробовала возразить она.

– Нет. Ты ляг, закрой глазки, и сон к тебе очень скоро придет. А все дети растут во сне. Ты об этом знаешь?

– Нет. Я никогда днем не спала, а все же выросла.

– Выросла, но ты еще все равно маленькая. А вот если бы ты спала днем, то выросла бы еще больше. Давай-давай, укладывайся и не спорь со мной!

Стриганов и Анастасия шептались. Как Агата ни прислушивалась, слов разобрать ей так и не удавалось.

«Интересно, – уже в полудреме думала девочка, – когда мы пойдем искать Ромку? Может, им напомнить?»

Стриганов держал Анастасию за руку.

– Знаешь, – печально улыбнулась Анастасия, – так хочется верить в чудо.

– Это ты о чем? – Даниил сжал пальцы подруги.

– Да так. Обо всем. Хочется жить долго и счастливо.

– Значит, все так и будет.

Анастасия вздохнула.

– Да. Но, увы, чудес не бывает. В понедельник мне нужно идти сдавать анализы. Всякий раз волнуюсь. Я, кажется, и не думаю ни о чем, но всякий раз задаюсь вопросом: «Сколько еще осталось: месяц, полгода, год, два?»

– А ты просто живи. Живи и радуйся каждой минуте. И чудо придет. Обязательно. Я буду с тобой рядом. И с нами будет Агатка. А может, мы этого пацана найдем, Ромку, – Стриганов улыбнулся. – Я его почему-то смешным представляю, рыжим и лопоухим, как я в детстве.

– Ну да! – подняла бровь Анастасия. – Ты не смешной и не лопоухий. Ты рыжее солнце ласковое и красивое!

– Ну, после таких слов, я обязательно задеру нос!

– И правильно! Задери! А ты думаешь, что нам надо разыскать этого мальчишку?

– А как же! Мы же пообещали Агате. В понедельник этим и займемся. Сдадим твои анализы, я возьму на работе день за свой счет, и попробуем этот вопрос решить. После анализов зайдем в загс, поставим штампы.

– В понедельник? – опять удивилась Анастасия.

– Не беспокойся, за деньги все возможно.

– Да ты просто Рокфеллер! У тебя так много денег?

– Не Рокфеллер, но на необходимые вещи хватает.

– Да. Чтобы удочерить Агату, штамп необходим.

– Даже не будь этой необходимости, я бы все равно настоял на штампе.

– Зачем?

– Не зачем, а почему?

– Почему?

– Потому что я тебя люблю и хочу, чтобы никто никогда не посмел в этом усомниться. Я Синяя Борода! У! Мое! – и Стриганов, смеясь, сгреб Анастасию в охапку.

Глава 68
Старые секреты

Воскресным вечером Ковард сидел в кресле у телевизора, невидящим взглядом следил за мелькающими картинками на экране и думал о невероятных сюрпризах, которые преподнесла ему судьба в эту последнюю неделю по-осеннему дождливого августа. Эти сюрпризы нельзя было назвать чересчур приятными, хотя предложение Брыкзы о свободной работе над темой, которая действительно вызывала в сознании Аркадия Францевича «творческий зуд», в иное время можно было бы отнести к редкой удаче. Однако Ковард не находил в своей душе и толики радости по этому случаю.

«В чем дело? – спрашивал он себя и по привычке прислушивался, ожидая ответа Злобного Я, но внутренняя тишина заставляла его самостоятельно продолжать собственную мысль. – Неужели меня перестала увлекать эта научная идея, которой я бредил такое долгое время? Возможно, перестала. Но почему? Это ведь не пустая прихоть, а жизненно важное исследование, которое спасет многие тысячи жизней. Взять хотя бы невесту Стриганова. Но почему это меня уже не так волнует, как прежде? Я могу спокойно работать и завтра уже проанализирую первый эксперимент. Еще недавно мысль об этом меня бы взволновала так, что я мог сойти с ума от счастья. А сейчас нет. Я совершенно спокоен. Почему? Эх, Злобный Я наверняка ответил бы на этот вопрос. Но увы. А может, не «увы», а к счастью, Злобного Я больше нет. Да, конечно, к счастью! Я теперь сам могу принимать решения, без чьей-то лукавой подсказки могу отвечать на свои вопросы. Хм… Злобный Я всегда отвечал на мои вопросы. И вот впервые в жизни у меня нет ответа на собственный вопрос. Да, на этот вопрос я не могу ответить. Я не знаю ответа. Хотя если откровенно, то у меня появилось какое-то необычное чувство. Мне кажется, что я все же знаю ответ, только не могу его сформулировать словами. Видимо, это то, что называют интуицией. Интуиция заменила Злобного Я? Как интересно! А что такое интуиция? Интуиция – это мудрость души. О! Точнее формулировки не найти! Мудрость души! А чем был для меня Злобный Я? – Ковард на секунду задумался и дал себе ответ: – Злобный Я – это болтливость моего ума. То есть, исходя из этого, исчезновение Злобного Я говорит о том, что я стал более мудрым. Так? Так».

Ковард по-прежнему вел мысленные диалоги. Однако эти диалоги качественно изменились: в них было больше внутренней свободы и, как казалось Коварду, больше логики.

«Да, я стал другим, – говорил себе Аркадий Францевич. – Я стал целостным, а значит, я не только обрел внутреннюю свободу, но и расширил свои духовные горизонты. Хм… Возможно, расширил. Ведь та часть сознания, которую занимал Злобный Я, теперь свободна. А значит, я могу думать шире. Так? Или нет? Не знаю. Злобный Я был моим внутренним голосом. И определенно он мне мешал. Чем же все-таки мне мешал мой внутренний голос? А мешал он мне тем, что постоянно втягивал меня в какие-то глупые споры, заставлял сомневаться, изменять уже намеченные планы, метаться из угла в угол. Он мне не позволял быть самим собой! Вот! Вот это истина! И я ее наконец осознал».

– Кадик! Чай будем пить? – раздался из кухни голос Эльвиры Павловны.

– Нет, – крикнул в ответ Аркадий Францевич.

– Почему? Чем ты там занят?

– Я смотрю телевизор.

Эльвира Павловна вышла из кухни.

– И что там? Что-то интересное?

– Да ерунда, – ответил Аркадий Францевич, – региональные новости. Как всегда, бред.

Эльвира устремила взгляд в телевизор и пыталась вникнуть в суть передачи.

– Почему бред? Репортаж о детях-сиротах. Это не бред. Это ужасно. Как много несчастных детей, – она покачала головой, – с ума сойти. А какие все хорошенькие.

На экране появилось лицо миловидной девушки, бравшей интервью у работников детдома.

– А вот Рома Иванчук, на судьбу которого выпали нелегкие испытания, попал в Детский дом № 6 несколько дней назад, – бодрым голосом сообщила журналистка.

– Рома, расскажи о себе.

– А что рассказывать? Не знаю.

– Расскажи, кто твои родители, где ты жил все это время, как попал в детдом?

– У меня нет родителей. Нет, точнее, у меня есть папка. Он летчик. И я буду летчиком.

– Ты мечтаешь поступить в летное училище?

– Да. В летное или суворовское.

– Замечательно! Значит, ты хочешь быть военным?

– Да. Ну, если не военным, то следователем. Главное, чтобы у меня было оружие.

– Оружие? Зачем оно тебе?

– С оружием легче жить. Никто тебя обижать не станет. Да и вообще, оружие – это сила.

– Ты хочешь стать сильным?

– Я и так сильный. А еще я хочу быть умным. Учиться хочу.

Кадр сменился, и улыбающаяся журналистка, подводя итог своему репортажу, с пафосом провозгласила:

– Дети-сироты – это забота не только государства, но и всякого добропорядочного гражданина нашей большой страны.

– М-да, – улыбнулся Ковард, – смешной мальчуган. В таком возрасте все хотят быть героями, робин гудами. А вот учиться хотят немногие.

– Да, – вздохнула Эльвира Павловна, – славный мальчуган. Симпатичный. Ему лет одиннадцать. Да?

– Похоже, – кивнул Аркадий Францевич, – где-то так.

– И нашему сыну могло быть столько же.

Аркадий Францевич удивленно поднял глаза.

– Нашему сыну? Какому нашему сыну? О чем ты говоришь?!

– Да, Кадик. У нас мог быть сын. Или дочка. Лет одиннадцать назад я была беременна.

– Ты была беременна! И я об этом ничего не знал?!

Эльвира Павловна опустила голову:

– Да. Ты был занят своей работой. А меня только назначили главным бухгалтером. Мне казалось, что карьера важнее детей, казалось, что еще не время, потом как-нибудь. А потом уже ничего не было…

Ковард вскочил с места:

– Как? Как ты могла?!

– Кадик! Ты же всегда получал копейки! А ребенку столько всего нужно! Я… я…

Эльвира Павловна заплакала.

Ковард не мог прийти в себя. Он покачал головой и с горечью спросил:

– Ну почему ты мне не сказала?

Эльвира вытерла слезы фартуком:

– Всю жизнь себя за это корю. Был бы у нас ребенок, может, все было бы по-другому.

Эльвира тяжело опустилась на стул:

– Я теперь часто об этом думаю.

Ковард сел обратно в кресло, рассеянно нажал на кнопку пульта и погасил экран телевизора. Необыкновенная тоска сжала его сердце. В голове не осталось ни одной мысли. Тяжелая тишина повисла в комнате.

– Знаешь, Кадик, – в конце концов произнесла Эльвира Павловна, – я много передумала за эти дни. Неправильно мы с тобой живем.

– Да? Я неправильно живу?

– Вот видишь, как ты сразу! Я сказала «мы». Наши отношения всегда были напряженными, как мне кажется, по одной простой причине: потому что у каждого из нас есть «я», но нет «мы». Ты сам по себе, я сама по себе. Вроде вместе, а «цемента» между нами нет.

– Странно мне это слышать от тебя. Ведь это ты все время чем-то недовольна, тебя все время что-то не устраивает: и то не так, и это не этак! Ты никогда не брала в расчет мое мнение, – Аркадий Францевич распалился не на шутку. – Ты даже не сочла нужным сообщить мне о своей беременности! А теперь оказывается, что наши отношения были напряженными по причине, что у каждого из нас есть «я». Да! У меня есть свое «я», и мне надоело, что ты с ним не считаешься!

– Все, Кадик! Не нервничай! – Эльвира Павловна прикрыла глаза рукой. – Давай не будем ссориться. Я больше не хочу скандалов. Давай попробуем жить по-новому.

Аркадий Францевич удивленно посмотрел на супруг у. Он раньше не слышал от нее таких речей. Выходит, что и Эльвира Павловна стала другой? Странные вещи происходят в последнее время. И все началось с неприятного сновидения. Но в реальности все меняется к лучшему.

– Хорошо. Давай жить по-новому. По-новому – это как? Что ты предлагаешь?

– Я тебе скажу. Только не говори сразу «нет».

– Хорошо.

– Кадик, давай все же возьмем ребенка из детдома.

– Нет. Я же тебе уже говорил. Это невозможно. У ребенка может быть плохая наследственность.

– Плохая наследственность – это что? Инвалид?

– В каком-то смысле да. Моральный инвалид. В его мозгах могут быть непреодолимые пороки. Например, он может иметь тягу к воровству, или алкоголизму, или еще чему-нибудь ужасному. Понимаешь?

– Конечно, про мозги ты знаешь лучше. Но я знаю, что любовь может победить все пороки и все болезни. Главное, чтобы любви было больше, чем порока!

– Это эмоции! – махнул рукой Ковард. – К тому же воспитание ребенка – очень ответственно!

– Конечно, – ответила Эльвира Павловна. Она уже не пыталась вытирать слезы. – Действительно ответственно! Тогда уже просто так из дому не уйдешь! Если, конечно, совесть есть!

Ковард вздохнул и покачал головой:

– Элечка! Не надо плакать. Послушай, но мы же уже не молодые люди. Куда нам маленького ребенка?

– Давай возьмем этого мальчишку, что учиться хочет. Как будто специально для меня сюжет показали! Хороший такой, белобрысый. И улыбка такая!

Ковард задумался:

– Эля! Дети – это не игрушка! Поиграл – и выбросил!

– Послушай! – пыталась убедить мужа Эльвира Павловна. – Я ведь не прошу тебя сразу оформлять документы на усыновление. Давай пригласим мальчика к нам домой. Познакомимся с ним поближе. Пусть поживет вместе с нами недельку-другую. Там видно будет!

– Ну если так, то хорошо, – вздохнул Ковард. – Давай выпьем чаю да пойдем спать. Устал я что-то.