Текст книги "Удачная партия"
Автор книги: Зоя Гарина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Зоя Гарина
Удачная партия
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы».
(1 Кор. 13:1–3)
Пролог
Осеннее солнце улыбнулось, озарив неяркими холодными лучами поредевшие кроны тополей с пожухлой бурой листвой, и снова исчезло за обрывком кудрявой грязной тучи, которую ветер-задира пригнал с северной части небосвода, сплошь затянутого серо-лиловой пеленой.
В тополином скверике, недавно прибранном добросовестным дворником от обильно опавшей листвы, на одной из деревянных лавочек, потерявших за лето значительную часть ярко-желтой краски, которой она была выкрашена ранней весной, сидел пожилой человек немного странной наружности. Он напоминал бомжа или бродягу: изрядно потертое темно-серое драповое пальто, не менее потертые черные джинсы, синяя вязаная шапочка, натянутая так глубоко на лоб, что детально рассмотреть лицо этого человека не представлялось никакой возможности.
Но странным казалось не то, как был одет этот человек, а то, что перед ним стояла шахматная доска с расставленными фигурами. Не нужно быть серьезным знатоком, чтобы с первого взгляда определить – шахматы старинные, антикварные и наверняка стоят целое состояние, даже если камни инкрустации по краю доски не настоящие рубины и изумруды.
Бродяга, назовем его так, вертел в правой руке, на которую была надета трикотажная синяя перчатка с обрезанными пальцами, черную пешку, его левая рука была спрятана в карман, а неподвижная поза и пристальный неотрывный взгляд на шахматную доску говорили о крайней степени задумчивости.
Из состояния оцепенения бродягу вывел радостный визг девчушки лет пяти в розовой длинной, до колен, курточке и такой же розовой шапочке с большим белым бумбоном. Она катилась на трехколесном велосипеде по дорожке сквера. Восторг ребенка был таким естественным и бурным, что мужчина оторвал взгляд от шахматной позиции, с интересом посмотрел в сторону мчавшегося к скамейке велосипеда и невольно улыбнулся.
– Дедушка! – громко и радостно крикнула девочка, остановив свой велосипед напротив скамейки. – Смотри, какой у меня велосипед! Мне его мама вчера купила! Тебе нравится?
– Очень нравится, – ответил бродяга, по-прежнему улыбаясь. – Не велосипед, а просто сказка!
– Да! Точно! Мы его купили в магазине «Сказка».
– В магазине «Сказка»? Где же это такой магазин?
– Здесь недалеко, – и девочка махнула рукой, указывая направление. – Это самый лучший детский магазин. Разве ты не знаешь?
– Нет, не знаю. Но теперь буду знать, – уверил бродяга.
– А что это у тебя? – спросила девочка, указывая пальчиком на шахматы.
– Это шахматы.
– Шахматы? А что это? – не унималась девочка.
– Шахматы – это игра, – ответил бродяга, подумал и добавил: – Для фокусников.
– А ты фокусник? – удивилась девочка.
– Да, – с достоинством кивнул бродяга.
– Ух ты! Как в цирке?
– Лучше.
Девочка, не скрывая восторга, потребовала:
– Покажи мне фокус!
– Сейчас.
Бродяга, не раздумывая, разрушил шахматную позицию, перевернул доску, достал из левого кармана недостающие фигуры, аккуратно сложил шахматы и встал со скамейки.
– Смотри, – сказал он и расставил руки. – Гули-гули…
На этот призыв со всех сторон стали слетаться непонятно откуда взявшиеся голуби необычного окраса: только белые и черные. Они облепили бродягу с головы до ног таким образом, что тот стал похож на фрагмент шахматной доски.
На старике уже не было свободного места, а голуби все летели и летели, опускаясь на скамейку, где лежала закрытая шахматная доска.
– Лиза! – раздался громкий строгий женский окрик. – Сейчас же вернись!
Бродяга взмахнул руками и хлопнул в ладоши. Голуби как по команде огромной стаей вертикально взлетели вверх.
Девочка, задрав голову, проводила птиц взглядом.
– Здорово! – покачала она головой.
– Лиза! Я кому сказала?! – повторила молодая женщина.
– Тебя зовут, – сказал старик девочке.
– Да. Это моя мама. Волнуется. Спасибо за фокус.
– Пожалуйста.
– До свидания, дедушка!
Бродяга проводил ребенка взглядом, улыбнулся, взял со скамейки шахматную доску и поспешил прочь.
Глава 1
Луна с запахом сыра
«Темнота. Надо же, темнота, а видно как днем! Что это за прутья? Железные, толстые. Клетка? Клетка. Я в клетке? Господи, в клетке. Почему? Как я в нее попал? Что за черт!»
Аркадий Францевич, которого в детстве мама ласково называла Аркадка Солнышко Мое, а местная пацанва, едва заметив толстого и неловкого Аркадия, задиристо выкрикивала: «Жиромясокомбинат две сосиски лимонад!», испытал неподдельный ужас. В панике он заметался, но обежав несколько кругов вдоль толстых, уходящих куда-то в небо прутьев, понял, что выхода нет. «Ловушка!»
Аркадий Францевич взял себя в руки и рассудил: «Спокойно! В конце концов, если выхода нет фактически, то это говорит лишь о том, что теория несовершенна. Надо искать теоретический выход!»
Он попытался собраться с мыслями, но что-то все время отвлекало внимание, заставляя крутить головой то влево, то вправо.
«Запах… Какой изумительный, восхитительный, божественный запах! Сыр! О! Где же? Где этот сыр?»
Запах становился все резче и невыносимее, и Аркадию Францевичу показалось, что все его естество стало огромным пустым желудком, ноющим от голода. Тогда он, собрав всю свою волю и справившись с желанием немедленно сорваться с места, чтобы ринуться на поиски вожделенного раздражителя обоняния, заставил свои мысли вернуться к реальности. Но чем больше он пытался сосредоточиться, тем нелепее и абсурднее казалось ему происходящее.
«Нет, действительно, что за чушь? Клетка! – возмущенно думал Аркадий Францевич. – Как я, уважаемый ученый, доктор наук…
И удивился своим мыслям: «Доктор наук?», но через секунду, уже был убежден, что ничего странного в его мыслях нет.
«Да-да! Доктор наук!!! Без пяти минут академик, автор многих замечательных научных открытий в области биологии! Как я мог оказаться в клетке? Я же не крыса, не свинка морская, не хомяк, в конце концов! Конец XX века! Народ дышит свободой! Что за инквизиция такая?!»
Аркадий Францевич уже собрался было закричать, позвать на помощь, но вовремя сообразил, что поднимать шум не стоит. Непонятно, кто раньше отреагирует на его призыв о помощи: друг или враг?
«Да-да-да… – пытался он не потерять нить своих размышлений, – друг или враг… Враг? А разве у меня есть враги?»
Это мысль словно эхо резонировала, блуждала в мозгу слабым током, вызывая, как ответную реакцию, эмоции: то удивление, то гнев, то злость, то глубокую печаль.
«Враги? Откуда им взяться? – утешал сам себя пленник. – Я добрейший и милейший человек. Это всякому известно. В клетку меня сажать некому, да и не за что…
Почему же тогда я в клетке? Я ничего не помню! Очень странная потеря памяти. Наверняка я под действием каких-то психотропных препаратов. Что же со мной случилось? Возможно, клетка – плод моего воображения. На самом деле ее нет. А если ее нет, то ничего не помешает мне выйти».
Аркадий Францевич решительно двинулся вперед, но, больно ударившись лбом о железный прут, остановился.
«Надо же! Какое мощное ограждение! – подойдя вплотную к прутьям и подслеповато прищурившись, мужчина внимательно стал их рассматривать. – Пожалуй, здесь не всякая сварка справится. Тут металла – тонны! Ну и ну! – он поднял голову. – Да и клетка высоченная, крыши не видно, словно и нет ее вовсе…»
Действительно, крыши над клеткой не было. Черный бархат ночного неба был усыпан яркими звездами, которые сверкали и переливались, как рассыпавшиеся с оборванной нитки жемчужины.
«Ах! – умилился Аркадий Францевич, на секунду забыв о своих неприятностях. – Какая необыкновенная красота!» Он с детства был впечатлителен и сентиментален.
«Если бы жизнь начать сначала, я непременно стал бы астрономом. Нет, биология, конечно же, вещь удивительная и увлекательная. Но в ней мало красоты. Хотя… – мысль Аркадия Францевича неожиданно оборвалась, так как в этот момент он вновь почувствовал резкий запах сыра. – Пахнет откуда-то сверху. Определенно сверху! Как такое может быть? Вверху только небо…»
И опять голодный желудок заурчал требовательно и нагло, отчего обоняние Аркадия Францевича обострилось до крайности и он нервно заметался по клетке. Но сыром все же пахло сверху, и, задрав голову, Аркадий Францевич стал напряженно всматриваться в звездное небо.
На этот раз небо уже не казалось ему столь красивым и величественным, оно как будто дразнило пленника, вызывающе подмигивая звездами, и в довершение ко всему выкатило на середину небосвода огромную желтую луну.
Аркадий Францевич оторопел. Да не луна это вовсе, а целая головка аппетитного французского сыра! Так вот откуда этот запах! Луна!
Более не в силах терпеть такого издевательства и потеряв всякое благоразумие, Аркадий Францевич отчаянно закричал. Но вместо ужасающего громоподобного крика из его гортани вырвался слабый крысиный писк, и тут же горячей волной окатила догадка: «Я – крыса!»
В светлеющих небесах огромная луна, будто подвешенная на бесконечной невидимой нити, качнулась, оборвалась и стремительно полетела вниз. В одно мгновенье небесное светило упало на черный каменный пол клетки, звякнув в точности как сорвавшийся с гвоздя медный таз для варенья, который несколько лет назад младший научный сотрудник Института генетики и паразитологии биолог Аркадий Францевич Ковард купил в магазине «Товары» в подарок ко дню рождения супруги.
«Я – крыса, – уже без ужаса подумал Аркадий Францевич, плотоядно рассматривая источающую сырный запах остывающую луну. – Ну что ж, так тому и быть, – и с потрясающей логикой констатировал: – Если я – крыса, то луна – это сыр!»
Тогда он с силой вонзил свои острые крысиные зубы в желтую рыхлую сырную массу…
Глава 2
Изгнание из супружеской постели
– А-а-а!
– Кадик! Ты что, ошалел? – Эльвира Павловна с силой толкнула в плечо спящего мужа. – A-а! Больно-то как! Нет, вы подумайте! Взял и укусил!
– Что? Что такое? – вскинулся спросонья Аркадий Францевич. – Эличка, ты чего?
– Я чего? – потирая плечо, повысила голос Эльвира Павловна. – Это ты чего? Вон, до крови прокусил!
– Ох! Прости-прости! Сон кошмарный приснился. Ужасно! Не могу прийти в себя.
– Нет, ну вы подумайте! А если бы это было не плечо, а шея? Точно бы прокусил сонную артерию! – Эльвира Павловна резко села на кровати. – Ты то храпишь, то лягаешься, а теперь вот еще и укусил!
Аркадий Францевич решил разрядить обстановку и сделал виноватое лицо:
– Ну, Эличка, не злись, пожалуйста! Ну укусил, что уж тут поделаешь? Больно? Давай поцелую…
Но попытка примирения не возымела должного эффекта. Эльвира Павловна, взвизгнув, с не свойственной ей ловкостью вскочила с кровати, нервно и решительно стянула с супруга одеяло и демонстративно бросила его на пол одеяло:
– Оставь меня в покое! Иди спать на тахту! И таз твой чертов достал! Завтра его выброшу! Сколько он будет греметь?!
Поняв, что так просто уладить конфликт не получится, Аркадий Францевич глубоко вдохнул воздух, на выдохе процедил сквозь зубы: «Тэ-эк-с», резко встал с кровати, поднял одеяло и быстро вышел из спальни. Но как человек с обостренным чувством собственного достоинства он хотел оставить последнее слово за собой – в конце концов, он все-таки мужчина! Аркадий Францевич заставил себя вернуться, широко распахнуть дверь в спальню и потрясти кулаком в воздухе:
– Я! Ты! – больше слов у него не нашлось.
Бросив на тахту в гостиной одеяло, Аркадий Францевич прошел на кухню. Там он споткнулся о таз, который почему-то время от времени срывался с гвоздя и падал на пол с веселым громким звоном. Соседи Аркадия Францевича фактом падения таза были крайне недовольны.
Однажды они даже написали жалобу в местное отделение милиции, что, мол, такие-то такие-то постоянно и умышленно по ночам роняют на пол металлические предметы, чем, несомненно, демонстрируют свои анархистские взгляды. И действительно, по непонятным причинам тазик срывался с гвоздя преимущественно в ночное время, но к анархизму сей факт не имел никакого отношения.
Аркадий Францевич повесил на место таз, вздохнул, налил и выпил стакан минеральной воды, пожевал сухую корочку булки, подошел к окну и посмотрел на низкое темное беззвездное небо.
«Ни единой звездочки, – подумал он. – Интересно, отчего мне так часто снится звездное небо? Наверняка это что-то значит».
В кухне запахло сыром. Аркадий Францевич принюхался. Сыр! Французский сыр! Не может быть!
Он протянул руку и резким движением открыл холодильник, но не нашел в нем ничего, кроме кастрюльки с котлетами, трех сморщенных помидоров, открытой банки маринованной моркови и небольшого обветренного куска буженины.
«Тэ-экс», – раздраженно произнес Аркадий Францевич и хлопнул дверцей холодильника.
Веселый звон вновь сорвавшегося с гвоздя таза заставил мужчину вздрогнуть.
«Я болен, – со страхом подумал он. – Определенно болен. Этот ужасный сон, этот преследующий меня запах сыра… Похоже, у меня депрессия. Да-да! Точно, депрессия. Конечно, депрессия, я ведь не помню, когда в последний раз смеялся!»
Аркадий Францевич, почувствовав слабость в ногах, опустился на табурет. Мысль о болезни страшила его.
Недавно он прочел в одном из научных журналов интереснейшую статью о депрессии, которую все еще не признает официальная медицина, но автор настаивал на том, что это болезнь, способная не просто нарушить психическое равновесие, но и вызвать глубокие физиологические проблемы, даже убить человека.
Аркадий Францевич всегда был здоровым человеком и тем не менее очень боялся заболеть. Оттого даже вскочивший на носу прыщ мог ввести его в состояние паники. Правда, порой он умышленно симулировал нездоровье, чтобы уберечься от недовольного ворчания своей властной супруги, придумывая головную боль, или ломоту в спине, или воспаление простаты, когда вдруг Эльвира Павловна уж слишком часто пыталась напомнить ему, что она женщина в расцвете сил.
Глава 3
Бурные страсти в тихой ночи
– Кадик! Угомонишься ты когда-нибудь или нет? Опять этот таз!
В проеме кухонной двери возникла тучная фигура Эльвиры Павловны.
Ковард поднял на супругу печальные глаза:
– Эличка, мне кажется, я болен.
Эта новость явно не поразила разгневанную супругу:
– Кто б сомневался! Ты болен на всю голову.
Аркадий Францевич обреченно уточнил:
– Нет, я серьезно.
Та, хмыкнув, окинула мужа насмешливым взглядом:
– Куда уж серьезнее? Все и так давно ясно. Взять хотя бы это, – Эльвира Павловна указала взглядом на медный таз. – Нормальные люди женам на день рождения золотые украшения дарят, а не тазики.
– Эличка, ну зачем ты так? – попытался оправдаться Аркадий Францевич. – Какие украшения? Ты и без украшений прекрасно выглядишь. Ты же знаешь мою зарплату.
– Твоя зарплата – это отдельный разговор.
– Конечно, ты зарабатываешь больше. Но так не будет вечно.
– Да что ты?!
– Возможно, нет, не возможно, а непременно я скоро допишу свою кандидатскую работу, а может, эта разработка и вообще потянет сразу на докторскую.
– А толку?
– Послушай, если все получится, то это будет взрыв в науке! Понимаешь? Я буду не просто кто-то там, а ученый с мировым именем!
– Ой, не смеши меня. Ученые с мировым именем живут не тут, а там и получают нормальные деньги.
– Опять ты о деньгах!
– А о чем еще? Что тебе даст твое мировое имя с пустым карманом? Вылечит твою простату? Или черную икру на бутерброд намажет? Да и кто тебе позволит эту твою науку взрывать? Быстро место тебе укажут и пальчиком пригрозят, мол, сиди тихо и не высовывайся, а то премии лишим! Что не так?
– Может быть, – согласился Аркадий Францевич и вздохнул. – Ладно, пустое! Пойдем спать.
– Ковард. И когда ты станешь человеком? – риторически спросила Эльвира Павловна. Она вдруг почувствовала бесконечную усталость и апатию. «Наверное, опять упало давление, – мелькнула у нее мысль. – Надо идти спать, пока не разболелась голова». И, повернувшись к мужу спиной, уже без всякой злобы сказала:
– Кстати, пожалуйста, снеси ты этот таз в подвал. Сил больше нет.
Эльвира Павловна была тяжелым и противоречивым человеком. Внутри нее все время бушевали непонятные бури, заставляющие бороться со всем миром. Однако, чтобы не потерпеть поражения в этой неравной борьбе, Эльвира сузила рамки мира до размеров собственной квартиры, и оттого в эпицентре непримиримых сражений часто оказывался супруг, которого она все же любила и даже в мыслях не допускала долгой разлуки с ним. Но самой непостижимой чертой ее характера была нежность, которую она тщательно прятала ото всех без исключения, так как ошибочно считала это чувство не чем иным, как слабостью. И в минуты, когда это чувство достигало размеров больших, чем тучное тело Эльвиры Павловны, грозная супруга Аркадия Францевича пряталась от посторонних глаз в закрытой комнате и облегчала свою душу слезами. «Ах, – горевала она, – был бы у нас с Кадиком ребенок, прижала бы я его к сердцу – и стало бы мне сейчас легче».
Проводив уходящую супругу взглядом, Ковард опомнился:
– Эличка, погоди, – окликнул он Эльвиру Павловну.
Та повернула голову:
– Что еще?
– Тебе не кажется, что здесь пахнет французским сыром?
Эльвира Павловна втянула воздух:
– A-а! Да это ты забыл вынести мусор. Пойдем спать.
Шлепая тапочками, Эльвира покинула кухню, и по звуку заскрипевшей под тучным телом кровати Аркадий Францевич определил, что супруга улеглась.
Еще раз втянув воздух и покачав головой: «Надо же…», Аркадий Францевич сгреб в охапку одеяло и на цыпочках вернулся в спальню.
– Эличка, я лягу…
– Ложись, – не открывая глаз, ответила Эльвира Павловна, – только без фокусов, прошу тебя.
Глава 4
Утренняя зарядка и немного воспоминаний
Утром Аркадий Францевич встал, как обычно, в 7.00. Была среда – рабочий день. Он никогда не позволял себе опаздывать на работу. И хотя после беспокойной ночи в теле ощущалась некоторая вялость, Аркадий Францевич, собрав волю в кулак, несколько раз энергично взмахнул руками. Оттянув носок, он сделал три плавных взмаха правой ногой, затем, хрустнув суставами, один раз присел, после лег на пол и попытался сделать упражнение «березка». Попытка не удалась, и Аркадий Францевич с грохотом завалился на бок. Проснувшаяся Эльвира Павловна устало открыла глаза и незлобно пробормотала:
– Чтоб ты был жив-здоров со своей физкультурой!
Она тяжело вздохнула и перевернулась на другой бок. Эльвира Павловна никогда не вставала с постели раньше восьми часов.
Утренняя зарядка не принесла бодрости, и Аркадий Францевич уныло поплелся умываться. Он кое-как почистил зубы, и прежде чем наложить на подбородок и щеки густую пену для бритья, внимательно рассмотрел себя в зеркало.
«Да, вид у меня явно нездоровый. Точно, депрессия. Еще утро, а настроение уже скверное. М-да…» – подумал он.
Аркадий Францевич никогда не был красавцем. В детстве он был толстым и неуклюжим ребенком, и его отец часто бранил свою жену:
– Что ты его закармливаешь? Вырастет жирным боровом – будет ему горе на всю жизнь…
К четырнадцати годам Кадик, так его звали сверстники, резко похудел и вытянулся, голос погрубел, а лицо густо покрылось подростковыми прыщами, за что он получил прозвище «прыщавый здыхлик». Это прозвище казалось мальчику крайне унизительным, и несколько раз он пытался кулаками завоевать уважение к себе, но был нещадно бит.
Только когда Кадик три раза подряд стал победителем олимпиад по математике, физике, химии и биологии, парня уже никто не называл иначе как «профессор». Его рейтинг среди сверстниц поднялся на заоблачные высоты, и несмотря на весьма неубедительные внешние данные, Кадик стал встречаться с признанной красавицей Элей Подольской.
Однажды мальчик украл из отцовского портмоне пятнадцать рублей и купил Эличке кулон с зеленым продолговатым камнем на длинной серебряной цепочке. Дома был ужасный скандал, но Эля была счастлива. Вскоре после этого случая отношения Кадика и Эли стали действительно близкими.
Дальше – успешная учеба в институте, женитьба на красавице Эличке, которая, впрочем, после замужества очень быстро стала набирать вес, работала в Институте генетики и паразитологии в качестве младшего научного сотрудника лаборатории биосинтеза, и казалось, что все это предвещало Коварду быстрый жизненный успех. Но карьерного роста почему-то не получилось, и Ковард застрял в своей должности на долгие годы.
