Текст книги "Май любви"
Автор книги: Жанна Бурен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
VI
В эти прекрасные летние дни, после первой обедни, Людовик IX обычно вершил свой суд, разбирая дела на открытом воздухе в дворцовом саду на острове Ситэ. В это утро, когда после пасмурной погоды над Парижем снова засияло солнце, король решил судить только тех из своих подданных, кто нуждался лишь в третейском решении.
Для короля и его советников на траве расстелили ковер. Окруженный пэрами королевства, видными юристами, король, прислонившись к стволу дерева, выслушивал стоявших вокруг него людей.
Люди говорили с ним свободно, без церемоний и без посредника. Он громко и четко спрашивал, не хочет ли кто из присутствовавших на кого-нибудь пожаловаться. Ему отвечали. Потом король внимательно и уважительно выслушивал каждого.
В камлотовом камзоле и в шерстяной безрукавке, в накинутой на плечи черной мантии, с тщательно расчесанными недлинными волосами, в шляпе с белым павлиньим пером, король, заслуженно пользовавшийся репутацией справедливого, беспристрастного, лояльного и рассудительного правителя, в свои тридцать два года был уже довольно полным, и лицо его с правильными чертами выражало серьезное, взвешенное внимание. Его знали как твердого, но не жестокого человека, доброго без слабости, справедливого без компромиссов, но вполне осознававшего королевское величие и роль, возложенную на него Богом: роль помазанника Божьего. Многие любили его, и все уважали.
Ему помогали опытные юристы, господа Пьер де Фонтен и Жоффруа де Вийетт.
Король только что рассудил дело кавалера из Иль-де-Франса, самовольно взявшего в заложники сына одного из своих должников, что стоило ему самому тюрьмы, где теперь он сможет поразмышлять о равенстве всех перед лицом правосудия, когда со стороны ворот послышался шум.
Быстро шагавшая по траве лужайки еще молодая женщина с печатью горя и негодования на лице приближалась к окружению суверена. За нею шел тучный мужчина. Он без колебания подошел к месье Жоффруа де Вийетту, с которым был, по-видимому, знаком, и что-то сказал ему вполголоса. Разговор был коротким. Знаменитый законовед выразил жестом сострадание женщине, приветствуя ее, а затем, повернувшись, поклонился королю.
– Ваше величество, – начал он, – месье Николя Рипо, суконщик в вашем городе, умоляет вас выслушать жалобу этой дамы, Матильды Брюнель, супруги здешнего ювелира Этьена Брюнеля, которого сейчас нет в Париже. Она пришла просить о справедливости.
Все умолкли перед печалью, затуманивавшей лицо пришедшей.
– Мадам, я слушаю вас, – проговорил король.
Матильда шагнула вперед и присела в реверансе. В ее ввалившихся, покрасневших глазах с темными кругами теперь было больше негодования, чем слез.
– Ваше величество, – заговорила она хриплым голосом, – я пришла просить вас наказать голиардов из замка Вовэр, которые вчера вечером напали, нагрубили, увели с собой и оскорбили двоих моих старших дочерей!
Людовик IX нахмурился. Вокруг послышался негодующий ропот.
– Как! – воскликнул король. – Как! Так это они – те несчастные жертвы, которых вырвали из Вовэра стражники ценой настоящего сражения? Мне сообщили об этом, как только я проснулся, но тогда никто, кажется, не знал имени потерпевшей – кажется, там была только одна девушка?
– Да, это так, ваше величество. Старшей, которую вы, несомненно, знаете – она из поэтов ее величества королевы…
– Уж не Флори ли это, что совсем недавно вышла замуж?
– Она самая, ваше величество. Так вот, Флори удалось вырваться из рук этой шайки негодяев, схвативших ее с сестрой при выходе из дома друзей близ Сен-Жермена, куда они были приглашены поужинать. Однако моей второй дочери спастись не удалось. Ее увели, несмотря на попытку студентов, знающих обеих как порядочных девушек, отбить силой, заперли, поранили и надругались этой ночью в замке Вовэр. Ваши стражники прибыли на место как смогли быстро… Им пришлось взять приступом древние укрепления, все еще окружающие это поместье, занятое неистово защищавшимися голиардами. После долгой схватки им удалось проникнуть внутрь. Они нашли там, ваше величество, мою младшую дочь брошенной на кучу соломы, и в каком состоянии! Разбитую, окровавленную, изнасилованную и без сознания. Полумертвую, ее на заре привезли домой.
Рыдания без слез разрывали грудь Матильды. Вокруг стояла мертвая тишина. Король с состраданием смотрел на несчастную мать.
– Схватили ли злодеев, совершивших это ужасное преступление? – спросил он.
– Всего лишь нескольких, ваше величество, – отвечал Николя Рипо. – Удалось захватить раненых, а также сдавшихся добровольно и отвести в Гран-Шатле, но их главарь, Артюс Черный, воспользовавшись суматохой, сбежал вместе с самыми отъявленными хулиганами и успел скрыться. Поймать их не удалось,
– Послать по их следу конных стражников, схватить и привести ко мне! – приказал король, обернувшись к капитану городской полиции, – Этих бандитов надо судить. Без послабления. Это очень серьезное дело. Слишком долго эти голиарды буйствуют, но теперь они переполнили чашу терпения. Я терпел до сих пор, надеясь на то, что они в конце концов исправятся, но больше ждать не могу. Они должны быть изгнаны из столицы.
Он снова обратился к Матильде:
– Если вы не против, мадам, я пошлю к вам месье Жана Питара, моего врача, чтобы он занялся вашей дочерью.
– Благодарю вас, ваше величество. Моя золовка, тоже врач, лечит больных в вашей Центральной больнице. Я пригласила ее, как только привезли Кларанс, она теперь с моей бедной девочкой.
– Не ранена ли и Флори?
– Нет, ваше величество. Благодаря вмешательству кузена ее мужа, которому сообщила о несчастье служанка, ей удалось вовремя от них избавиться.
– Королева будет очень огорчена этой ужасной новостью, – добавил король.
– Хотя ничто не может поправить дело, я умоляю вас, ваше величество, безжалостно осудить этих негодяев, ведь они так надругались над моей дочерью!..
– В этом отношении будьте спокойны, мадам. При всем своем великодушии я при необходимости умею проявить строгость. Эти злодеи, на которых вы жалуетесь, служат Злу. Мы же, король Франции, служим Добру, служим Богу. И никогда этого не забываем. Правосудие свершится.
Матильда поблагодарила короля и, откланявшись, вышла из замершего в молчании круга людей, настолько же потрясенных ее горем, как и восхищенных ее достоинством.
В сопровождении Николя Рипо, который в этом демарше был ее наставником, Матильда покинула дворец. В отсутствие Этьена, уехавшего за много дней до этого на большую ярмарку в Провин, она чувствовала необходимость в совете, в защите. Поэтому она и поведала с самого утра их другу о случившемся с Кларанс.
В молчании они прошли мимо строительных лесов часовни Сент Шапель, где вот уже два года среди шума и пыли неустанно трудились гранильщики и скульпторы, плотники и каменщики, столяры и кровельщики, нанятые Людовиком IX для строительства этой монументальной раки, пронизанная светом архитектура которой даст приют самым драгоценным реликвиям Страстей Христовых.
Выйдя за ворота, преграждавшие доступ в резиденцию короля, они пошли улицей Барийери, которая привела их на Большой мост.
По-прежнему в сопровождении Николя Рипо Матильда миновала площадь Гран-Шатле, в застенках которой уже сидели некоторые из напавших на Кларанс, дошла до гавани Пепэн, вышла на улицу Бурдоннэ и остановилась перед массивным парадным входом своего дома, дверь которого открыла с внутренней дрожью, словно у нее начинался приступ лихорадки. В каком состоянии она застанет свою дочь?
При входе в залу первого этажа она встретила выходящего Арно. Лицо студента окаменело, вид у него был суровый.
– Вы уходите, сын?
Прозвучавший в этом вопросе призыв тронул юношу.
– Да, мама, – тем не менее решительно ответил он. – Мне надо выжить из логова эту подлую скотину, предавшую одновременно и дружбу, и честь.
– Его величество король обещал мне, что прикажет отыскать и наказать его. Не ходите туда, заклинаю вас, Арно. Хватит с меня и того, чему уже подверглись двое из моих детей!
– Что бы вы подумали о брате, не ответившем на зло, причиненное его сестрам?
– Что он слушается мать и не хочет усугублять ее горя.
В разговор вступил Николя Рипо:
– Отцу, в Провин, отправлено письмо, и, по-моему, Арно, более разумно дождаться его возвращения – он с ним не замедлит. Когда он вернется, вы вместе решите, что надо делать, и последуете его советам.
– Он будет здесь не раньше чем через два или три дня, месье. Черт побери, не могу же я все это время оставаться в бездействии!
– Я должна знать, что вы рядом со мной, пока нет отца. Бога ради, сын, останьтесь!
– Бога ради, мама, позвольте мне делать то, что я считаю своим долгом!
Вынужденная склониться перед непреклонной волей, Матильда перекрестила лоб старшего сына.
– Да хранит вас Бог, Арно, и да защитит вас! Вы хотя бы подумали о том, чтобы взять с собой слуг? Они вам пригодятся.
– Да, подумал. Со мной идут трое из самых крепких, ведь я знаю, что Артюс не один, у него хватает помощников. Итак, я иду к нему. До свидания, мама!
Он быстро вышел.
– Мой бедный друг, – заговорил Николя Рипо, – я не могу никак помешать его намерению отмстить. Впрочем, мне кажется, удерживать его было бы неправильно.
– Конечно, Николя, конечно. Что делать! Зная его характер, я прихожу к мысли, что моя любовь слишком боязлива, лишает его единственного шанса стряхнуть с себя бремя ответственности, которое так тяжко на него давит.
Она сняла плащ и протянула его вошедшей Маруа.
– Как чувствовала себя моя дочь, пока меня не было?
– Она дрожит в лихорадке, мадам, и как будто никого не видит.
– Рано утром она пришла в сознание, но вид у нее был по-прежнему отрешенный – глаза были закрыты, говорить она отказывалась, – пояснила Матильда своему другу Николя. – Словно в бесчувствии.
– Мадам Шарлотта Фроман все время с ней, – добавила служанка, – даже ее созданное для улыбки лицо распухло от слез.
– Я иду к ним.
Николя откланялся.
– Я ухожу, Матильда, сожалея о том, что больше ничем не могу вам помочь. Скоро придет Иоланда, и она сделает для вас все, что потребуется.
– Ее дружеское расположение меня ободрит.
Матильда остановилась перед дверью в комнату дочерей и глубоко вздохнула. Однако ей не удалось унять дрожь пальцев, когда она открывала дверь.
Окна в комнате были закрыты, горели ветки розмарина, одновременно нагревавшие и освещавшие комнату и очищавшие воздух.
Склонившись над постелью с поднятым пологом, Шарлотта накладывала на лоб Кларанс компресс, пропитанный отваром трав. Стоявшая на коленях по другую сторону кровати Флори молилась, закрыв лицо руками.
В комнате, стены которой были увешаны гобеленами, а пол усыпан свежесорванной травой, стояла тишина.
Матильда подошла к кровати. Сминая подушку, голова Кларанс непрестанно поворачивалась справа налево, слева направо в судорожном движении, выражавшем протест. Под белой повязкой, удерживавшей волосы, лицо ее с лихорадочно горевшими щеками и с коричневыми кругами вокруг глаз было искаженным, без признаков возраста. Натянутая до подбородка простыня скрывала измученное тело, сохранявшее тепло под одеялом из овечьей шкуры.
Матильда была готова выть от отчаяния, от чувства протеста.
«Дочка моя маленькая, еще вчера так хранимая, ты снова дома, но оскверненная негодяями… распростертая, навсегда лишенная той чистой прелести, которая делала тебя похожей на струю родниковой воды! Они воспользовались тобою как какой-то вещью! О, Господи! Если мы должны прощать нанесенные нам обиды, как Ты можешь желать, чтобы я смогла простить истязателей моего ребенка? Они – Зло, как сказал наш король, и я не смогу простить зло сатанинским палачам! Я знаю, нам не дано сомневаться ни в Твоих делах, ни в их причинах; что пути Твои неисповедимы, что протесты Иова были бесполезны и что Ты ему это показал. Я знаю все это. И я, мой Боже, не протестую: я страдаю. Я не стремлюсь проникнуть в суть тайны, которая бесконечно выше нас. Потому что, несомненно, Ты всегда на стороне жертв, Ты и сам вечная жертва, но я проклинаю тех, кто стал орудием дьявола! Я растерзала бы их своими руками, привела бы их к вечному огню!»
Шарлотта сменила компресс, обтерла влажный лоб. Движения ее были точными и размеренными. Рядом с ней, на треножнике, в подсвечнике горела свеча из благовонного воска, стояли пузырьки, мази, лежали лекарственные травы, бинты.
– Чтобы унять лихорадку, – сказала она вполголоса, обращаясь к Матильде, – я дала ей выпить настойки из таволги, ноги обернула повязкой с давленым луком. Это хорошие средства. Перевязала раны на руках и ногах, ссадины на теле и обработала их бальзамом со зверобоем.
Она замолчала. Лицо ее было лишь чуть серьезнее, чем обычно. Однако Матильда уловила в ее взгляде растущую озабоченность. Она машинально трогала ногтем родинку в углу рта, с тревогой глядя на невестку.
– Что же до другой раны, – продолжала она, – я сделала все, что нужно. Думаю, нет ничего лучше венецианской мази.
Внезапно Кларанс открыла неподвижные, никого не узнающие глаза, попыталась сесть, но голова ее вновь упала на подушку. Она, задыхаясь, пыталась сбросить одеяло неловкими движениями перевязанных бинтами рук. Черты ее лица были искажены страданием и ужасом. Хлынули слезы. Она не произнесла ни слова, ни единого стона не вырвалось из ее груди.
– Дочка, малютка моя, не бойся больше, успокойся. Все позади. Ты дома, с нами.
Матильда взяла ее судорожно сцепленные, опухшие, исцарапанные руки, прижала их к губам. Она мягко, осторожно успокаивала израненную дочь, а та отталкивала ее, не узнавая, во власти невыносимых воспоминаний, в бреду снова переживая прошедшее.
– Я дам ей успокоительное собственного изобретения, – сказала Шарлотта. – Ей обязательно нужно отдохнуть.
Обе женщины имели несчастье с трудом заставить Кларанс выпить содержимое стакана, который ее тетка держала в руке, а мать при этом удерживала ее от движений, мешавших принять лекарство. Добившись наконец желаемого, они уложили девушку на подушку, укрыли ее и остались стоять по обе стороны кровати, как два ангела-хранителя над надгробным памятником в виде лежащей фигуры.
В комнате воцарилась тишина. Лишь потрескивание в камине напоминало о том, что простейшая жизнь не остановилась.
Остававшаяся все это время на коленях, Флори размышляла, вызывая в памяти события, разрушившие ее покой…
Перед нею разверзались пропасти.
«Мы слепцы, переходящие по мосту без перил через бездну бурлящего потока, – говорила она себе. – Опасность всегда ближе, чем нам кажется».
Она принялась молиться в исступленном отчаянии, словно взывая о помощи.
Немного успокоившись, она перекрестилась, встала с колен и шагнула к постели сестры.
Матильда не видела, как она подошла. Она была слишком поглощена своим страданием.
Ее мысли прервала легшая ей на плечо рука Флори. Матильда обернулась и прочла на лице дочери такое участие, такую горячую любовь, в которых увидела отсвет, вселяющий бодрость, почувствовала себя немного сильнее, ощутила поддержку.
Послышался голос позвавший ее Маруа. В полуоткрытой двери показалось лицо служанки, искаженное предчувствием внезапной близости рокового события.
– Вас спрашивает хозяйка Лувэ с дочерью. Они пришли справиться о здоровье нашей бедной мадемуазель…
Оставив Кларанс на попечение Шарлотты, Матильда с Флори, взявшись за руки и как бы утверждая этим доверие и близость, связывавшие мать и дочь, сошли вниз.
В большой зале, куда во все распахнутые окна врывалось вернувшееся после дождя солнце, их ждали Изабо и Гертруда. Каждая по-своему, они выразили сочувствие – одна весьма шумно, другая с большой искренностью.
Пришлось, как бывает, когда кто-то умер, рассказать о том, что произошло, как, когда и почему. Если верить Изабо, в городе пошли в ход языки, распространились самые неправдоподобные слухи, которые нужно привести к точной истине. Поэтому, как и следовало ожидать, жена аптекаря требовала подробностей.
– Эти голиарды – настоящие чудовища! – заявила она, когда Матильда закончила свой рассказ. – Никогда бы не подумала, что монахи, даже бродячие, способны так себя вести!
Она слишком любила чужие несчастья, чтобы не заподозрить ее в упоении такими ужасными вещами, как те, о которых мать Кларанс только что ей рассказала.
Заметив, как вспыхнули под румянами ее щеки, как разгорелись глаза, как наигран пыл соболезнования, Матильда почувствовала горечь, не позволяя себе, однако, ее выказать. Ей показалось невыносимым деланное огорчение Изабо, выглядевшее карикатурой на ее собственную боль. Флори скрывала под маской светской вежливости, которой не могла не понять ее мать, такое же отвращение к пространным выражениям возмущения, расточавшимся с такой сомнительной искренностью.
Все четверо уселись в углу залы вокруг трехногого шахматного столика Этьена. Вокруг стояли стулья с высокими спинками и с бархатными подушками. Матильда жестом предложила им драже в серебряной чаше, стоявшей рядом с фигурами из слоновой кости, и они тут же напустились на угощение, словно стараясь хрустом миндаля заполнить воцарившуюся внезапно тишину.
– Когда я думаю, – заговорила мало участвовавшая до этого в разговоре Гертруда, – когда я думаю, что, не пригласи я вас вчера к себе за город и останься вы в Париже, ничего бы не случилось; я чувствую себя виноватой, и меня мучает это чувство.
Это замечание удивило Флори – она сама уже раз двадцать об этом подумала, но не могла вообразить, что Гертруда способна на такое признание. Стало быть, то расстройство, даже своего рода беспокойство, выказанное с самого начала дочерью Изабо, следовало отнести на счет делавших ей честь угрызений совести.
– Вы тут совсем ни при чем, – уверила ее молодая женщина, стараясь облегчить ее переживание, показавшееся ей искренним, – совершенно ни при чем. С таким же успехом мы могли отправиться на состязания по гребле на Сену и встретить на обратном пути тех же голиардов. Таков, видимо, рок.
– Рок – вместе с остервенением Артюса, – вновь заговорила Матильда. – Не надо забывать, что с некоторых пор эта его шайка беглых монахов преследовала вас. Мне кажется, что ваши чистые, достойные манеры казались им тем более привлекательными, что они обычно имеют дело с одними лишь развратницами! Увы, жертвы Зла должны быть невинными, чтобы оно было удовлетворено. Оно всегда предпочитает их тем, кем уже овладело.
– Вы правы дорогая; надо требовать, чтобы этих голиардов наказали, уж слишком часто сегодня такое случается! – воскликнула Изабо. – Напасть на двух девушек, таких, как ваши, с семьей которых они к тому же знакомы, – это же неслыханное дело!
Она качала головой, покрытой накрахмаленным муслином, выглядевшим как плюмаж [9]9
Плюмаж – украшение из перьев на головных уборах. (Прим. ред.)
[Закрыть]на шлеме воина.
– Видишь, дочка, как я была права, советуя тебе избегать новой дружбы, которую ты была готова завязать с этим бездельником, – поучительно добавила она. – Кто может сказать, что тебя ждет, если ты будешь с ним встречаться?
Несмотря на свое обычное самообладание, Гертруда покраснела до корней волос. В ее взгляде вспыхнул протест, слишком сильный, чтобы его можно было скрыть.
– Мне не грозит опасность встречи с ним, он исчез, – проговорила она недовольным тоном. – Никто не знает, где он теперь!
Она отбивалась этими словами, словно хотела спрятаться за них.
– Считавший его своим другом, Арно также страдает от неоправданного предательства, – вздохнула Матильда.
– Думаю, что он постарается отомстить за сестру, – предположила Изабо, у которой, похоже, снова проснулось любопытство.
– Я только что тщетно пыталась его в этом разубедить, – призналась Матильда. – Он отправился по следам Артюса; должна признаться, сомневаюсь, что он его найдет.
– На такую встречу очень мало шансов, – вдруг сказала Гертруда с такой горячностью, какой не проявляла с самого начала разговора.
– Схватят ли его когда-нибудь?! – с ненавистью спросила Флори. – Эти бесчестные типы могут долго пользоваться помощью сообщников, которых у честных людей не бывает.
– Его величество король обещал мне, что полиция сделает все, чтобы разыскать преступников, – вновь заговорила Матильда. – Я верю в его слово.
– А мне не верится, что жандармы способны отыскать логово этих перелетных птиц, которые наверняка знают много не известных никому убежищ, – заметила Изабо. – Что же намерен делать Филипп в отсутствие главы семьи и Бертрана? – спросила она. – Да и Арно, отправившийся на охоту за негодяями?
– Утром ему снова надо было пойти во дворец, – объяснила Флори, – и он не успел рассказать мне о своих намерениях, но я надеюсь, что мне удастся удержать его здесь. Что он может сделать с людьми, которые гораздо сильнее его и способны на любое зверство? Бедняжка был бы заранее обречен!
Эти слова Флори, казалось, удивили Гертруду, озадачили, может быть, даже шокировали ее и, во всяком случае, заинтересовали.
– В самом деле, ваш супруг должен был прийти в ужас от того, что случилось с Кларанс, ведь это вполне могло случиться и с вами, – твердила свое Изабо, не перестававшая с какой-то ненасытной жаждой смаковать возможные последствия несчастья.
– Несомненно, если бы Артюсу удалось увести вас, как и вашу сестру, в Вовэр, Филипп теперь был бы в положении, которое просто невозможно себе представить, – заметила Гертруда, неотрывно глядя на Флори с выражением задумчивого сострадания.
– Он разделил бы со мной мои страдания, – твердо проговорила Флори. – Я уверена, что не ошибусь, если скажу, что он подумал бы о том, чтобы помочь мне своей любовью и заботой. И сохранил бы в душе отвращение и ненависть к палачам.
– Вы, наверное, правы, дорогая; в конце концов, вы же его знаете гораздо лучше, чем я.
