Текст книги "Май любви"
Автор книги: Жанна Бурен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
– Может быть, он неожиданно для Гертруды пришел попытать у нее счастья по старой дружбе?
– Не думаю. Я был достаточно близко, чтобы заметить, поскольку дверь была полуоткрыта, как женский силуэт тут же запер за ним дверь. Внутри был виден горевший камин. Все говорило о том, что его ждали!
– Черт возьми! Случай очень подходящий! Мы так долго ждали, когда можно будет застигнуть их вдвоем, схватить, что называется, с поличным, и вот наконец такой случай представился! Отправляемся туда немедленно!
– Прошу вас, мой друг, – твердо вмешалась Матильда, – послушайте меня, прежде чем пуститься в опасную авантюру. Я знаю, что вы сейчас чувствуете, понимаю ваше нетерпение, но прошу вас хорошенько подумать. На что вы, собственно, можете рассчитывать? Ввязаться в жестокую схватку, мало того что опасную, но еще и незаконную? Или следует сделать так, что все шансы были на вашей стороне?
– Действительно, – признал Бертран, – надо предупредить полицию и предоставить действовать ей.
Этьен сделал жест, отвергающий всякую мысль о промедлении.
– Скоро наступит ночь, – нетерпеливо заметил он, – вы что, думаете, что отец аббат Сен-Жермен-де-Пре согласится принять нас в такой поздний час? Даже если допустить, что мы увидимся с ним, он вспомнит о том, чем закончились наши прежние обвинения, и просто не поверит нам. Не вмешивайтесь, прошу вас! Он не будет второй раз рисковать своим авторитетом на основании совершенно не подтвержденных сведений. Он заведет разговор об осторожности, о необходимости расследования, напомнит о законных правах людей, чтобы, по меньшей мере, отложить на завтра вмешательство своих жандармов. Тем временем Артюс будет уже далеко!
Наступила минута колебания. Каждый задумался. В камине потрескивали поленья. Медным дождем вырывались искры, падавшие на плиточный пол.
– Я вижу лишь одно решение, – продолжал метр Брюнель, – отправиться туда вчетвером, схватить и связать эту скотину, а потом, когда он будет в нашей власти, сделать ему очную ставку с Гертрудой. У них будет что рассказать нам. Затем мы будем сторожить их до утра и пошлем кого-нибудь к аббату, не потревожив таким образом его людей напрасно.
– Не думаете ли вы, что он сдастся без борьбы? – возразила Матильда. – Сегодня он не пьян, не сонный и не раненый, не забывайте об этом; наоборот, он настороже и в наилучшей форме! Вам придется иметь дело с опасным противником. Возможно, что никому из вас не удастся выйти невредимым из этой схватки. Будут, по меньшей мере, раненые, если не убитые. Вы подумали об этом?
Этьен обнял за плечи дрожавшую от ужаса жену.
– Успокойтесь, дорогая! Ваши сыновья и их друг молоды, натренированы, тогда как Артюс едва оправился после месяцев лечения раны! Что же до меня, то мне придает силы ненависть, и я чувствую себя способным драться и не боюсь его. Верьте мне, мы покончим с этим легко.
– Пошли, – потребовал Арно, который, что называется, грыз удила с той самой минуты, как в разговор вмешалась его мать, – ждать больше нечего! Нельзя допустить, чтобы он и на этот раз от нас ускользнул!
– Нужно, однако, время, чтобы предупредить Филиппа, который страшно рассердится, если мы оставим его в стороне от сведения счетов с нашим врагом, – сказал Бертран, более спокойный, чем его старший брат. – Он, конечно, захочет присоединиться к нам, что нам вовсе не помешает. Чем больше нас будет, тем лучше.
– Вы думаете, мой сын, что муж Флори будет полезным, когда речь пойдет не о рифмовании слов, а о рукопашной схватке?
– Я в этом уверен, отец. Он достаточно храбр и обладает энергией, свойственной худощавым людям. В нашем деле, как мне кажется, лучше быть впятером, чем вчетвером.
– Вы правы, сынок, – согласилась Матильда, – я, как и вы, убеждена, что наш зять будет действовать энергично; попутно мне пришла мысль сопровождать вас на улицу Писцов, где я останусь с Флори на время вашего отсутствия, вместо того чтобы дрожать здесь в ожидании худшего. Мы нужны друг другу, вдвоем нам будет спокойнее.
– Как хотите, дорогая, но пойдемте же за ним сразу. Каждая истекшая минута может оказаться потерянным временем!
Отдав нужные распоряжения и оседлав лошадей, все тут же отправились в путь. Как обычно, Матильда сидела на лошади позади мужа.
На улицах, где уже было мало народу, рдели сумерки. На западе небо купалось в пламени заката. Пурпурные отблески ложились на влажный булыжник мостовой, на белые стены домов, на островерхие черепичные или крытые кровельным сланцем крыши, на почерневшие поверхности свода Гран-Шатле, уже освещенные дежурным фонарем, на дома, расположенные на острове и на Большом мосту, на толстые стены Пти-Шатле.
На улице Сен-Жак захмелевшие студенты горланили застольные песни перед окнами кабачка, откуда они вываливались целыми компаниями.
На улице Писцов молодожены также заканчивали ужин. Выслушав тестя, Филипп поднялся из-за стола, взял свой кинжал, накидку, поцеловал сильно побледневшую Флори. Захваченная врасплох, она стояла с распущенными по-домашнему волосами, удерживавшимися лишь опоясывающей лоб лентой. Под алым камзолом виднелся уже округлившийся живот. Пока еще грациозная, но уже несшая в себе плод, она воплощала в себе женскую хрупкость и непреложный суверенитет.
– Да хранит вас Бог, Филипп! – проговорила она, вернув мужу полный тревоги поцелуй. – Не забывайте, что я буду волноваться за вас!
– Не нужно, дорогая, мы возвратимся скорее, чем вы думаете.
Мужчины ували, и мать с дочерью остались одни в зале, в которой внезапно прекратился шум, лишь за минуту до этого заполнявший все ее пространство. Несмотря на всю эту суету в непосредственной близости к ней, тетушка Берод, рано улегшаяся в постель, уже спала в своей любимой небольшой комнатке на первом этаже.
– Поднимемся ко мне, мама, там нам будет удобнее ждать, – предложила молодая женщина, взбудораженная волнением, для которого этот эпизод отнюдь не был единственной причиной.
Следуя за горничной Флори Сюзанной, высоко поднявшей над головой канделябр на три свечи, свет от которых отбрасывал назад длинные, черные тени, они рука об руку поднялись на второй этаж. Подбросив дров в камин, где сразу же по-новому засияло пламя, служанка зажгла свечи и затворила за собой дверь. Ее шаги затихли на лестнице.
Усевшиеся по обе стороны камина, женщины помолчали, созерцая языки пламени. Мысли их были далеко от этой комнаты. Над ними витало какое-то одинаковое ощущение угрозы.
– Эта встреча рано или поздно должна была произойти, – со вздохом прервала молчание Матильда. – Я поняла это с самого начала.
– Я тоже боялась этого…
Голос Флори был хриплым. У нее вырвалось рыдание.
– Если случится что-нибудь с Филиппом, – прошептала она, – какое-нибудь несчастье в этой затее, я никогда не перестану винить в этом себя.
Она встретила взгляд, полный скорби и упрека.
– В том, что происходит, вы совсем не виноваты, дорогая дочка, совсем не виноваты! – воскликнула Матильда тоном, не вызывавшим сомнений. – Заклинаю вас, поймите, что это именно так! Это все Артюс! Разве не он виноват во всем случившемся, со всеми такими ужасными для нас последствиями? Как и Кларанс, да, как и она, вы, Флори, только жертва, только жертва, и не сомневайтесь в этом!
Она поднялась, протянула дочери свои готовые прийти на помощь руки.
– Пойдем. Помолимся вместе, попросим Господа защитить тех, кому нам не удалось помешать исполнить закон возмездия, тех, кто не послушался бы нас ни при каких обстоятельствах!
В тепле этой комнаты, где аромат горевших поленьев вместе с запахом ароматизированных свечей создавал ощущение интимности, пробуждавшей в памяти каждой из них воспоминания детства и мысли о материнском долге, воспоминания о совместном прошлом, еще таком недавнем, они преклонили колена, чтобы в общей молитве утишить тревогу и скоротать время.
Затем, немного успокоившись, они уселись рядом за вышивание, обсуждая хлопоты, предстоявшие в связи с рождением ребенка.
Внезапно с улицы донесся звук от копыт шедшей галопом лошади. Было слышно, как она остановилась, открылась дверь, послышались шаги через несколько ступенек на лестнице, и на пороге комнаты появился Филипп, схвативший в объятия Флори.
– Слава тебе, Господи! – проговорила Матильда. – Вы живы и здоровы!
– Как и четверо остальных, мама, – объявил молодой человек через голову своей жены, тихо плакавшей на его плече. – Ни у кого ни царапины, никакой стычки, никакой борьбы. Мы в целости и сохранности, какими вышли отсюда!
– Возможно ли это? Что вы сделали с Артюсом Черным? Что там произошло, пока мы с Флори в этих четырех стенах боролись со страхом и со своим воображением?
Он осторожно подвел будущую мать к одному из стоявших у камина кресел, помог ей усесться и расположился сам на подушке у ее ног. Матильда уселась напротив.
– Я расскажу вам странную историю! – заговорил он наконец. – Я просто ошеломлен! За такое короткое время произошло так много и таких удивительных событий! Ни одно из наших предположений не сбылось, случилось одновременно и больше, и меньше того, чего мы ожидали!
Он прервался и улыбнулся почти детской улыбкой.
– Я плохой рассказчик, хотя и трувер! – воскликнул он. – Вы, наверное, не понимаете ничего из того, что я говорю! Ну, что ж! Начнем сначала, так будет лучше.
Он взял руки Флори и принялся влюбленно целовать ее пальцы.
– Едва мы отправились в путь, как тут же столкнулись с первым препятствием, – начал он свой рассказ. – Если бы метр Брюнель, который знал сержанта стражи на воротах Сен-Мишель, не убедил его в том, что действует с ведома отца аббата Сен-Жермен-де-Пре, нам было бы не просто выйти из Парижа в такой поздний час. К счастью, объяснение это удовлетворило бравого парня и нас пропустили. Мы постарались как можно быстрее проделать наш путь. Темнело быстрее, чем нам того хотелось бы, но все же мы двигались без фонаря и скоро оказались перед домом Гертруды. Спешившись на некотором расстоянии от него и привязав лошадей к стволам деревьев, мы молча двинулись к забору. Калитка не была заперта изнутри, и мы без труда проникли в сад. Подойдя к фасаду дома, прислушались. Все было тихо. Ни малейшего шума. Внутренние ставни на окнах были закрыты, и заглянуть в окна мы не могли. Мы старались уловить хоть какой-то признак разговора, а сами говорили шепотом, когда ваш отец, дорогая, осторожно тронул дверь. К нашему удивлению, она легко подалась.
Филипп прервался. Он снова видел затухавший огонь на каминной решетке, потолок с толстыми, грубо отесанными балками, керамическую плитку пола перед камином в тусклом свете двух почти выгоревших до конца свечей. Однако света было достаточно для того, чтобы уже с порога различить крупное тело, лежавшее между камином и кроватью. Падая, человек, наверное, пытался удержаться, схватив занавеску у кровати. Она разорвалась, не выдержав его веса, и кусок ткани остался зажатым в его руке.
– Артюс лежал на полу, – снова заговорил рассказчик, – в неподвижности. Под головой, при падении ударившейся об острый угол каминной облицовки, расползалось красное пятно, превращавшееся в кровавый нимб вокруг косматой головы.
– Он был мертв? – спросила Матильда неверным голосом.
– Сначала мы подумали так, но, подойдя ближе, поняли, что он еще дышал.
– Странное начало… все почти так, как несколько месяцев назад, в тот июньский день, когда Арно оставил его там не в лучшем состоянии!
– Мы все так же подумали об этом. Это повторение казалось нам какой-то галлюцинацией, но кое-что было и по-иному: на этот раз не могло быть и речи о том, чтобы раненый исчез, и человек, ранивший его, был не из нас; как это ни парадоксально, это была та, которая в прошлый раз встала между Артюсом и нами! Это не вызывало сомнений. С длинной железной кочергой в руках, рядом со сраженным телом, склонившись над ним словно для того, чтобы лучше удостовериться в том, что противник обезврежен, Гертруда смотрела, не отрываясь и не пытаясь ему помочь, на того, как тот, кто был ее другом, испускал дух у подола ее юбки. Измятая и разодранная в нескольких местах ткань говорила о жестокой борьбе, в которой два бывших сообщника пытались взять верх один над другим. Произошло нечто странное, необъяснимое, повергшее всех нас в неприятное недоумение. Уронив кочергу к своим ногам, безразличная к металлическому звуку, прозвучавшему в этой обстановке почти кощунственно, она протянула руку, указывая на меня пальцем, показавшимся мне более длинным и заостренным, чем он, вероятно, был на самом деле, и расхохоталась, но смех ее был похож на плач!
Флори содрогнулась всем телом. По спине ее пробежал холодок. Филипп благоговейно поцеловал крепко сжатый кулачок, ощутив губами ее нервную дрожь.
– Да, дорогая, сцена эта была настолько же ужасна, насколько и озадачивающа. Как, впрочем, и то, что за ней последовало. Приступ хохота кончился, и Гертруда овладела собой. Насколько это было возможно, она привела в порядок свою одежду, поправила волосы и подошла к нам, по-прежнему стоявшим в нескольких шагах от Артюса. Все еще бледная, она старалась ценой больших усилий сохранять самообладание. Не проявляя теперь никакой агрессивности и не пытаясь отрицать очевидное, она в нескольких словах рассказала нам о том, что только что произошло в ее доме. Артюс, которого она пригласила на дружеское, чисто дружеское свидание – это она подчеркнула несколько раз, – попытался овладеть ею. Со времени весенних событий он в своем убежище не видел женщин…
– Где же было это убежище?
– Об этом она отказалась нам сообщить.
– Почему?
– Не знаю. Разумеется, позднее мы об этом узнаем. Во всяком случае, это должно быть очень изолированное место, поскольку, если верить словам Гертруды, Артюс месяцами находился там без всякого контакта с женщинами, что, принимая во внимание его темперамент сатира, сделало его наполовину бешеным!
– Он вышел сегодня впервые?
– Ну да! Ему не повезло: он отважился наконец вылезти из своей норы, решив, что достаточно поправился, чтобы быть способным защищаться, и тут-то его и заметил Рютбёф. Он надеялся на то, что за это время его преследователи устали его разыскивать, забыли о нем… Эта его ошибка была фатальной! Поэтому-то он и принял не раздумывая приглашение, мотивам которого также не придал значения.
– Чего в действительности она от него хотела?
– Об этом я узнал из последующего. Сначала она ограничилась тем, что рассказала, как развивался их разговор, как потом ей пришлось защищаться от все более и более настойчивых поползновений и в конце концов вступить в борьбу с мужчиной, словно сорвавшимся с цепи после долгого воздержания. Она давно решила, как утверждает, не уступать никому без любви, а здесь сразу поняла, что для нее было бы унизительно оплатить такой ценой прихоть изголодавшегося приятеля. Когда ей удалось вырваться из его рук, она схватила кочергу и ударила его в припадке ярости, удвоившей ее силы, так внезапно, что он не успел уклониться от удара. Он свалился как подкошенный. К несчастью для него, падая, он сильно ударился об угол камина. А потом появились мы.
– Так, значит, после того, как она так старательно прятала его от правосудия, да и от нас, – заметила Матильда, – нашла ему убежище, кормила, лечила и так рисковала при этом, Гертруда сама выдала того, кого ото всех защищала! Странный поворот дела, странная женщина…
– У нее не было выбора!
– Насколько я знаю Этьена, он должен сожалеть о том, что ее вмешательство лишило его в последний момент роли, которую он надеялся сыграть сам.
– Он действительно был крайне раздражен поведением Гертруды, упрекая ее не только в предательстве семьи, чего она не могла отрицать, но и в том, что она помешала нам наказать Артюса так, как мы были намерены это сделать. По-моему, он долго не простит ей, наряду со всем остальным, вмешательства в дело, касавшееся прежде всего нас, и того, что она взяла на себя роль судьи, на которую рассчитывал он сам.
– Занялся ли кто-нибудь раненым, пока вы были там? – поинтересовалась Флори. – Ему чем-нибудь помогли?
– Рютбёф, а он в этом кое-что понимает, взял кружку воды, какую-то ткань с крышки кофра и немного вина. Промыв рану, выглядевшую довольно неприятно, он наложил повязку, ловко обмотав крупную голову Артюса, не проявлявшего признаков жизни. В свою очередь ваши братья связали веревкой, приготовленной специально для этой цели, ноги и руки с громадными кулаками раненого голиарда. Его связали в хороший пакет. Для большей надежности его привязали к кровати.
– Он пришел в себя при вас?
– Нет. Когда я уходил, он еще не открывал глаз.
– Что же вы решили с ним делать? И с Гертрудой?
– Он слишком долго обводил нас вокруг пальца, чтобы мы не приняли всех мер предосторожности. Пока Рютбёф и Бертран перевязывали нашего пленника, метр Брюнель, несмотря на ранний час, отправился сообщить о случившемся аббату, который не мог быть этим недоволен, так как захват Артюса был важным делом. Что касается меня, то мне поручили, пойдя навстречу просьбе Гертруды, отвезти ее к Изабо. Эта неприятная обязанность не приводила меня в восторг, но она хотела как можно скорее уйти из этого дома, в котором больше не чувствовала себя в безопасности. К тому же она заверила нас, что не уклонится от встречи с бальи.
– Как вы думаете, ее будут судить?
– Не знаю. Как это ни парадоксально, она искупила свое сообщничество попыткой убийства, совершенной вдобавок в условиях законной обороны, что оправдывает ее в глазах многих, в том числе и судей!
– Почему Гертруда указала на вас пальцем и расхохоталась, когда вы появились в ее доме? – спросила Флори вполголоса. – Вы знаете почему?
– Увы!
Настал момент, которого он боялся, с тех пор как понял, что ему оставалось сказать. Как сообщить жене, тем более в присутствии Матильды, об открывшейся ему нелепости? Он решил рассказать все без обиняков.
– Увы, тайна Гертруды таилась всего в нескольких словах. Выйдя из своего дома, она мне во всем призналась.
Он сжал губы, чтобы собраться с духом.
– Когда я направился с привязанной лошади, готовый отвезти Гертруду в Париж, она, вместо того чтобы подождать меня у двери, пошла за мною и быстро меня догнала. Она, должно быть, чувствовала себя лучше в темноте, наступившей за время нашего пребывания у нее в доме, чем при свете выгоравших свечей. Я не удивился, увидев ее рядом с собой. Я думал, что для нее, как и для нас, все решено.
Филипп вздохнул и с неловкостью во взгляде сокрушенно посмотрел на Флори, для которой взгляд этот остался непонятным.
– Разбитая борьбой с Артюсом, она шла с трудом, и я уже держал отвязанную лошадь за повод, когда она подошла ко мне. В другой руке у меня был фонарь, который я, выходя, зажег от взятой из камина головешки. Я протянул фонарь ей, чтобы она посветила мне, когда я буду усаживаться в седло, прежде чем поднять на лошадь в свою очередь и ее. Вопреки моему ожиданию, она поставила фонарь на землю и, приблизившись, прикоснулась ко мне рукой: «Вы не знаете, вы не догадались, почему я уже несколько месяцев веду себя так, как вы видите?» – спросила она со сдержанной досадой в голосе, которую я отнес за счет пережитого потрясения. Она в волнении заговорила снова. Боже мой! Мне не забыть этой истовости тона, совершенно отличавшегося от ее обычной манеры, которым эта женщина, силуэт который я едва различал в темноте, бросила мне в лицо признание в том, чего я не мог бы вообразить себе ни за что на свете! Посудите сами: все то, что она придумала для спасения Артюса, было результатом любви, но любви не к нему, как можно было бы подумать, а любви ко мне!
– Господи! Гертруда вас любит! – воскликнула Матильда. Дочь же ее оставалась безмолвной. – В это невозможно поверить!
Она замолчала, казалось раздумывая.
– Да, в свете этого открытия я теперь вспоминаю, как она крутилась около вас с Флори во время ужина в нашем доме после вашей свадьбы. Она была так назойлива…
– Совсем не помню этого. Она не привлекала моего внимания.
– Влюблена в вас, – наконец проговорила Флори, – она влюблена в вас!
– Ну да, дорогая! Я до сих пор не могу прийти в себя от недоумения.
– Не понимаю, как, любя вас, она согласилась прятать у себя Артюса…
Она задала этот риторический вопрос без видимого волнения, и Матильда подумала, что ее дочь очень сдержанно приняла открытие, которое должно было бы вызвать у нее негодование. Это спокойствие объяснялось тем отдалением супругов друг от друга, в котором они, по-видимому, пока не отдавали себе отчета. Однако совершенно ясно, что любящая женщина реагировала бы на такое сообщение совершенно иначе. На какое расстояние отошла уже эта совсем недавно вышедшая замуж женщина от того, кому клялась сопровождать его всю жизнь?
– Мое сердце разрывается, дорогая, – отвечал тем временем Филипп. – Спасая Артюса, помогая ему выжить под достойным уважения предлогом дружбы, она давала ему шанс вернуться на путь разврата. Что могло помешать затем ему, которого вы очаровали – он признался в этом своей хозяйке, после чего ее воображение заработало во всю силу, – что помешало бы ему в следующий раз захватить вас, поступить с вами так же, как с Кларанс? В результате – по крайней мере, она так думала – я навсегда отказался бы от вас после такого позора! Она думала, что вы, находясь ли в угнетенном состоянии либо оправившись от него, не сможете меня удержать! Вот что она тайно готовила для вас, моя любовь, чтобы завлечь меня в свои сети, – судьбу вашей младшей сестры! Не чудовищно ли это? Я решительно заявил ей о своем возмущении, отвращении к этой мысли, о полной безнадежности как ее надежд, так и ее ухищрений! Тем не менее я счел своим долгом несмотря ни на что, поскольку я обещал это сделать, отвезти ее к Изабо, и сделал это скрепя сердце, как если бы вез на крупе моей лошади узел с грязным бельем.
Филипп кончил свой рассказ. Его негодование, казалось, не доходило до Флори, не отрывавшей от пламени камина потерянного взгляда.
– Бедная девушка, – проговорила она после длинной паузы. – Она достойна того, чтобы не порицать ее, а пожалеть. Видите ли, Филипп, я не разделяю вашего осуждения и не негодую – по поводу того, что она желала мне позора. Если она вас действительно безумно любит, сердце ее, как мне кажется, когда я ставлю себя на ее место, должно разорваться от ревности. Кто может упрекнуть ее за озлобленность, за желание дискредитировать меня в ваших глазах? Любовь – вот и причина, и извинение ее отчаянных шагов…
Матильда сидела, не отрывая глаз от своих рук, лежавших у нее на коленях. Она молчала. Если она и испытывала некоторое облегчение от сознания того, что исчезла опасность, которой Артюс угрожал ее дочери, она не меньше понимала и то, насколько Флори подвергалась другим опасностям.
– Ну, что же, дети мои, – проговорила она, стряхнув тяжелые мысли, – этот день был концом кошмара, концом загадки, будем надеяться, что он положил конец и нашим неприятностям.
С улицы донесся шум, в доме зазвучали голоса. Метр Брюнель приехал за супругой.
– Ну, вот и все! – проговорил он, входя. – Так или иначе наша цель достигнута! Только что на моих глазах арестовали мучителя Кларанс! Судьба его отныне решена: его посадят в тюрьму, где он будет сидеть в ожидании виселицы!
– Он был в сознании во время ареста?
– В полном. Он брызгал слюной от ярости!
– Он, наверное, понимал, что рано или поздно ему придется расплачиваться за свои преступления.
– Я в этом не уверен. Подобные нечестивцы не испытывают угрызений совести. Но если теперь с ним, от которого мы наконец навсегда избавились, все ясно, дело оборачивается совсем другой стороной: речь идет об Арно. События последнего времени задели его за живое. После того как увезли его бывшего приятеля, он объявил мне, что, пока караулил этого павшего друга, принял очень важное решение: встретившись воочию с черным лицом Зла, он отныне намерен с ним бороться. Повсюду. Для начала в самом себе. Чтобы духовно переродиться в собственных глазах, он твердо решил встать на путь спасения. Для этого он нашел блестящий выход: он отправится в свите короля в крестовый поход.
Матильда не удивилась. Зная чувствительность, высокую требовательность к себе, которую ее сын скрывал из осторожности под маской непринужденности, она всегда понимала, что он может выбрать либо самое худшее, либо самое лучшее. Слава Богу, выбор его оказался хорошим: он понесет крест! Если она не питала иллюзий в отношении предстоявших ей страданий разлуки, тем не менее она думала, что испытание, принятое на себя одним из них искупит грехи всех остальных. Они нуждались в этом. Арно становился их посланником и заступником перед Христом, освободить могилу которого он отправляется.
– Благодарение Господу! – проговорила она. – Все эти неприятности не прошли впустую!
