Текст книги "Май любви"
Автор книги: Жанна Бурен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Мне также хотелось вас повидать, – сказала Флори, усаживаясь рядом с подругой. – Но последние недели были такими тяжелыми, что было не до этого. Не знаю уж, как нам удалось пережить эти дни!
– Разумеется, тебе было не до нас, мы понимаем, – мягко сказала Алиса. – Ну, а как теперь твоя сестра?
– Общее состояние получше, рассудок же по-прежнему не проясняется!
– Какая мука для вашей матери! – вздохнула Иоланда. – Я не перестаю молиться за нее.
– А я молюсь за Кларанс, – с жаром проговорила Лодина, веснушки которой разгорелись от волнения. – Она по-прежнему никого не узнает?
– Увы, никого!
– Если ей теперь лучше, она, наверное, начинает вставать?
– С ней делают несколько шагов по комнате, но она, видно, этого не понимает… как, впрочем, и всего остального… Можно подумать, что душа покинула ее!
– У Кларанс отняли рассудок, я лишился ног, – заметил юный инвалид, прервавший на секунду свою игру на лютне, – Есть люди, обреченные на существование без чего-то самого необходимого!
– Правда, сынок, судьбы наши непонятны, если пытаться объяснить их с помощью такого несовершенного инструмента, как наш разум, – проговорила Иоланда, обращаясь к Марку с большой нежностью. – Тайны Сотворения для нас слишком неисповедимы. А уж если мы не можем чего-то понять, мудрость состоит в том, чтобы надеяться, довериться Богу, Который в начале всего.
– Знаю, знаю, мама. Но порой мое сознание восстает против того, что мне известно.
Все помолчали. Под потолком с толстыми балками жужжали мухи. Тихо мурлыкала кошка, а с первого этажа доносились слова разговаривавших там людей.
Флори подумала, что сейчас неудачный момент для сообщения о предстоящем рождении ребенка, и решила с этим подождать до более удобного случая.
– Не придете ли вы обе пообедать с нами в субботу? – заговорила она, стремясь нарушить показавшееся ей жестоким молчание. – Придет Гертруда. Мы ждем и Бертрана, и нас будет, таким образом, пятеро, чтобы уравновесить присутствие гостьи, к которой мы, как вы знаете, не пылаем чрезмерной любви!
– Зачем же приглашать, если вы ее не любите?
– По необходимости, дорогая, и не более того. Тайну эту я тебе когда-нибудь объясню. Ну а пока твое и Лодины присутствие так нам поможет, что ты и представить себе не можешь.
– Можешь на нас рассчитывать – не так ли, мама?
– Разумеется.
– Чего мы бы не сделали, чтобы тебе помочь! Я тоже не испытываю к ней симпатии, но если это будет полезно, я вполне смогу быть с нею очаровательной!
– Такой жертвы я от тебя не требую! Достаточно помочь нам поддерживать разговор!
IX
«Итак, пройдет немного времени, и я стану бабушкой!»
Вот уже два дня, с тех пор как Флори сообщила ей о своем будущем материнстве, Матильда не переставала думать обо всех тех изменениях, которые рождение малыша принесет в жизнь семьи. Среди этих мыслей прежде всего была, разумеется, надежда: ведь ребенок – это всегда некое обещание, но и новый этап в жизни каждого из них. Для Этьена, да и для нее – это новая обязанность научить его своему ремеслу. А также конец всяким любовным мечтам! Став бабушкой, просто немыслимо предаваться мечтам о безумных приключениях: это было бы смешно, и она никогда не позволит себе такого.
«Прощай, Гийом, прощайте сладкие заблуждения! Этот ребенок, с появлением которого я стану просто одной из многочисленных «предков», окончательно выведет меня из этой игры. Не представляю, как бы я могла предаваться сентиментальным мечтам, качая в колыбели внука!»
Ей был ниспослан еще один знак. Кто-то снова помогал ей удерживаться на пути мудрости. Как и все предыдущие, это такое явное свидетельство внимания твердо направляло ее по пути безоговорочного отказа от себя.
«Да будет так! Да сбудется Твоя воля, Господи! Не моя, которая так легко сбивается с пути истинного, а Твоя, единственно Твоя!»
Матильда вздохнула. Пальцы ее, державшие нагрудник, который она вышивала яркими разноцветными шелковыми нитками, машинально продолжали свою работу, мысли же были далеко.
Наступило более прохладное время. Грозы, несколько дней следовавшие одна за другой, наконец-то освежили воздух. Дожди разбудили мощные ароматы, подымавшиеся от размокшей земли, благоухали июньские розы, вновь зазеленевшая трава, пошли в рост овощи на огороде, лекарственные травы в саду. Эти возбуждавшие чувственность запахи волновали Матильду, разжигали в ней страстные желания, которым не суждено было исполниться и которые следовало строго контролировать.
В эту субботу накануне Троицына дня, уже к четырем часам, раньше чем обычно вернувшись с ярмарки в Ланди, где они оставили учеников на попечение Бертрана, Этьен и его супруга прежде всего почувствовали необходимость немного отдохнуть от дневных забот, от пыли, от сутолоки и шума ярмарки. Сидя рядом на каменной скамье у бассейна, они мирно беседовали под легкими ветвями орешника. Их объединяло чувство передышки, согласия, возобладавшее над обычными их проблемами. Как и ожидала с самого начала Матильда, испытание, которое они вместе проходили, наконец-то их сблизило.
– Да, дорогая, скоро мы станем дедушкой и бабушкой!
Этьен положил на руку жены свою.
– В моем возрасте это совершенно нормально. В вашем рановато, конечно, хотя и довольно распространено. Вы будете молодой и красивой бабушкой, милая, что ж, это неплохо! Не думаю, что вам стоило об этом жалеть. Внуки будут любить вас. Это так восхитительно!
Порывистым жестом юнца ювелир поднес к губам ее пальцы и благоговейно их поцеловал.
Матильда улыбнулась с видом снисходительного согласия. Выражение, в котором Этьен уловил радость и не увидел ни тени меланхолии, ощутил согласие, дышавшее мудростью и ясностью, без всякой иронии, озарило любимое им лицо.
– Вы всегда смотрите на меня глазами любви, мой друг! Верьте, что я отдаю должное этому постоянству. Однако внуки наши будут смотреть на меня совершенно по-другому. Хочу я того или нет, став, как вы говорите, молодой бабушкой, для них я буду самой старой из женщин в доме.
– Вы забываете свою собственную бабушку и ее восемьдесят лет.
– Когда дети Флори дорастут до понимания того, что такое молодость или старость, моей бабушки, вероятно, уже не будет с нами. И печальная привилегия старейшей в семье достанется мне!
– Слава Богу, до этого еще далеко! А вы, моя дорогая, так же свежи, как и десять лет назад.
– Мне стукнуло уже тридцать пять, Этьен!
– Но не сорок же, когда женщин допускают в услужение духовенству, насколько я знаю! Вы не должны забывать, что вы остаетесь неизменно красивой женщиной!
«Что мне с того? – подумала Матильда, которую снова колыхнул прилив плотского волнения. – Что мне с того, если во всех логично вытекающих из этого радостях мне отказано?»
Однако со времени отъезда Гийома она почувствовала некоторое облегчение, стала спокойнее, влечение в ней пробуждалось реже. Следовало, разумеется, учитывать и веяния жаркого и томившего мая, да и внимание мужа, этот призыв возрождавшейся любви. Предстояла новая борьба! Нельзя допустить, чтобы Этьен в ней сомневался, он и так страдал слишком много.
– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы как можно дольше оставаться привлекательной, мой друг, чтобы делать вам честь, – решительно сказала она, силясь сохранить шутливый тон. – Это вопрос кокетства.
– Когда я думаю о вас, а думаю о вас я постоянно, и вы это знаете, дорогая, – продолжал метр Брюнель доверительным тоном, – я вижу вас в синем цвете, словно через дивный камень аквамарин, прозрачный, как вода, словно все ваше существо отражается в ваших глазах, как будто напоенных лазурью.
– Восхитительная мысль, Этьен, она мне нравится, как нравится ваш вкус и знание драгоценных камней. Спасибо за нее и за то, что вы мне ее поведали. Я буду часто вспоминать об этом.
Таков он был! Способный на исполненную самого искреннего внимания нежность и на самые несправедливые грубости, ранимый или, наоборот, способный ранить в зависимости от настроения, деликатный или полный сарказма, то добрый, то агрессивный. Матильда привыкла к этим скачкам настроения, к этому изменчивому поведению. Она знала, что, несмотря на эти перепады, в глубине души ее мужа хранилось чувство безусловной, всеобъемлющей привязанности к ней, которое исчезнет только вместе с ним.
– Мы шагаем к старости, опираясь друг на друга, мой дорогой, – сказала она, подавляя вздох. – Если Кларанс выздоровеет, на что надеется господин Вив, нас ждут, возможно, какие-то непредвиденные радости. Почему бы этому будущему ребенку Флори не стать одной из них?
Диалог супругов прервал стук тяжелой двери во дворе, закрывшейся за кем-то, лай собак, звуки шагов. Тут же появился слуга, за которым следовал каноник Клютэн. Дядя Матильды приближался широкими шагами, вздымавшими полы его черной рясы, как если бы ее поддувал ветер. Естественная доброжелательность, всегда освещавшая аскетические черты его лица, казалась омраченной какой-то заботой.
– Храни вас Бог, дядя.
– Да поможет он и вам, племянница.
Для них одних эти несколько слов прозвучали сигналом тревоги. Визит каноника, редкий и в обычное время, был еще более неожиданным в канун Троицына дня, когда священнослужители были заняты подготовкой к завтрашним службам. Что он значил?
Матильда почувствовала, как сильно заколотилось ее сердце.
– У вас озабоченный вид, дядя, – заметила она с тревогой. – Мы можем узнать почему?
– Для этого я и пришел, дорогая, но, увы, моя миссия от этого не становится более приятной!
Этьен инстинктивно схватил руку жены, которую удерживал до этого момента лишь за пальцы, и она не поняла: то ли он хотел ее поддержать, то ли, наоборот, ухватиться за нее.
– Что случилось? – спросил он подергивающимися губами, что было у него признаком волнения и тревоги.
– Ужасная неприятность с вашим старшим сыном.
– Арно!
Лицо каноника казалось еще более худым, чем обычно, словно бы изменившимся изнутри.
– Он укрылся у меня, – с глубокой серьезностью проговорил каноник. – Он ранен. Я тут же оказал ему помощь и могу вас заверить, что он вне опасности. Ранение не серьезное. Гораздо серьезнее сама причина этой раны.
Он прервался, сжал губы и огляделся. – Ради Бога, дядя, что произошло?
– Я предпочел бы рассказать вам о том, что случилось, в каком-нибудь другом месте, а не здесь – подальше от любопытных ушей, которые в саду всегда могут оказаться рядом, – продолжал каноник. – Не пойти ли нам в дом?
– Поднимемся в нашу комнату, – предложила Матильда. – Там нам будет удобнее поговорить.
В распахнутые окна комнаты доносился обычный для дома шум и аромат растений, смешивавшийся с запахом дикой мяты, только что сорванной и устилавшей теперь пол.
Матильда указала канонику на свободный стул. Этьен сел на свой любимый, с высокой спинкой; его жена уселась на кровати с балдахином, покрытой той же фландрской тканью, из которой были сшиты и поднятые в этот час занавески на окнах.
– Арно ушел утром обедать к сестре, не сказав нам ничего особенного, – заявил метр Брюнель. – По нему не было видно, чтобы его что-то беспокоило. Скорее, он показался мне даже радостным. Что же все-таки произошло?
– Увы, племянник, все, что начинается со зла, никогда не приводит к добру, и вашего сына в свою очередь настиг удар, причина которого восходит к несчастью, от которого так пострадала его сестра.
– Не понимаю, – сказала Матильда. – Эти голиарды…
– Их прямой вины на этот раз нет, но тем не менее они остаются главной причиной случившегося. Вот как было дело: Арно пришел ко мне в сопровождении какого-то студента из его друзей, по имени Рютбёф, который поддерживал его, помогая идти. Действительно, ваш сын получил удар кинжалом и потерял много крови. К счастью, нож скользнул по телу, не задев ни одного органа. Я наложил повязку и уверяю вас, что эта рана быстро заживет.
– Благодарение Богу! – проговорил Этьен. – Но почему вы при этом говорите о каком-то большом несчастье?
– Потому что полученный им удар был не чем иным, как последним движением умиравшего человека… умиравшего от руки вашего сына!
– Он? Чтобы он кого-то убил? Это невозможно!
Матильде показалось, что она прокричала эти слова, но это был всего лишь какой-то сдавленный звук. Отец Клютэн скорбно глядел на племянницу.
– Имя жертвы объяснит вам все лучше всяких слов, племянница: речь идет об Артюсе Черном.
– Боже мой! Этого я и боялся! – прогремел голос Этьена, выпрямившегося при этом известии.
Его напрягшиеся морщины прорезали лоб, горько сложились вокруг рта.
– Но где же и с кем он его встретил?
– Один, в одном доме, где пытался обнаружить его следы.
Матильда предоставила мужу удивляться и задавать вопросы. Для нее же все было ясно. Так вот, значит, во что вовлекли сына ее собственные неосторожные слова!
– Все трое – Арно, Флори и Филипп – были уверены в том, что беглеца скрывает у себя Гертруда, – говорил каноник. – Уверенный в этом, ваш первенец отправился перед обедом в ту самую долину, где стоит этот дом. Он рассчитал, что придет туда точно в то время, когда гостья сестры, в свою очередь, доберется до улицы Писцов. Он был там точно в этот час. Ему показалось, что вокруг никого не было. Он перепрыгнул через забор, окружавший дом, подошел к двери, увидел, что она не заперта – это лишь подтверждало его мысль о том, что голиард прячется в другом месте, – и вошел в дом… Все эти подробности я услышал от него своими ушами… Вы знаете, что первый этаж такого дома представляет собой большую залу с кухней. Главная комната была пуста или, по крайней мере, казалась пустой, однако запахи пищи, дух человека насторожили Арно. Он уловил что-то вроде ворчания, раздававшегося со стороны кровати, стоявшей в углу, противоположном двери, через которую он вошел в дом. Занавески над кроватью были задернуты. Арно бесшумно направился к этому ложу, приподнял одно из полотнищ ткани и увидел Артюса Черного, от которого исходило невнятное ворчание и винный перегар.
– Ради святого Иоанна! Не могу понять, как Гертруда могла приютить этого зловещего голиарда!
– Мне это тоже непонятно, мой друг, и именно поэтому я сочла неуместным сразу же рассказать вам о своих сомнениях, вызванных ее поведением при посещении Кларанс вскоре после тех событий. Я спрашивала себя, как проверить мои предположения! Наши дети – увы! – оказались проворнее! Могу себе представить замешательство Арно при виде этого злодея…
– Он признался мне, что какой-то момент оставался в нерешительности: тут же уйти или же, наоборот, воспользоваться этим случаем, такой неожиданностью? Что делать? Как поступить? Они с сестрой и ее мужем не договорились о том, как решат судьбу преступника: передадут ли его в руки правосудия или казнят своими руками. Охваченный гневом, он подумал даже о том, чтобы убить на месте, даже не разбудив, своего безоружного врага! Слава богу, он был слишком законопослушен, чтобы действовать таким образом! Наконец он решил швырнуть в спящего подушку, лежавшую поблизости. Как только тот открыл глаза, Арно с гневным криком бросился на него.
– Господи! Они, несомненно, дрались как одержимые!
– Ваш сын, сильный своей правотой, почувствовал в себе энергию, удвоенную негодованием, долгим ожиданием этой встречи, трудностями розысков, которые наконец окончились здесь; отправившийся туда натощак, с прекрасной реакцией, он довольно быстро взял верх над пьяницей, плававшим в винных парах и не вполне понимавшим, что происходит. Несмотря на громадный рост и физические качества Артюса, которого одиночество, видно, заставило напиться сильнее, чем обычно, Арно быстро добился победы. Он сказал мне, что не чувствовал ясного желания убить, но ничего не сделал также и для того, чтобы обуздать свою злость. Лишь почувствовав, что это массивное тело бессильно оседает под его ударами, он понял, что совершил. Чувство кошмара было настолько мощным, что он даже не заметил, что и сам ранен. Но, выходя из этого дома, он увидел, как течет его собственная кровь, смешанная с кровью, которую он сам только что пустил. Он умылся у колодца, наложил на свою рану повязку из белья, взятого в зале, тишина которой, наступившая после такой яростной схватки, его поразила, и, боясь не дойти до дому через весь Париж, если ему станет плохо, зашел к своему другу Рютбёфу и попросил его проводить себя ко мне.
– Ему, несомненно, хотелось исповедаться в грехе, который он только что совершил, – пробормотала Матильда.
– Действительно, он явился ко мне потрясенный кровавым зрелищем содеянного им, и ему очень нужны были моя помощь и совет. Ничто в его студенческой жизни не подготовило его к исполнению в один прекрасный день роли судьи-палача, к такому обдуманному убийству человека, который сверх всего был еще и недавним другом.
– Какой ужасный рок! – прошептала Матильда. – Вы же видите, нас преследует беда!
– Этот Артюс был грязной скотиной! – вскричал Этьен, ранее не вмешивавшийся в рассказ дяди. – Он причинил Кларанс зло, ужаса которого невозможно себе представить! И намеревался сделать то же самое с Флори! Мне его не жалко! Он справедливо наказан, и наказан тем, кто имеет на это право. Я жалею лишь о том, что это сделал не я, а Арнольд, оказавшийся замешанным в это новое дело. Он еще молод и может многого ждать от жизни, мне же от нее многого ждать не приходится. Будь я на его месте, моя жизнь после этого справедливого возмездия окончилась бы без ущерба для кого бы то ни было. Не возражайте, Матильда! Я знаю, что говорю!
– Прошу вас, мой друг…
– Мне остается сообщить вам о решении, принятом вашим сыном, – продолжал Пьер Клютэн, узкая грудь которого, казалось, становится еще более впалой под бременем сострадания, – о решении, о котором он также просил меня сообщить вам. Как только он почувствовал, что в состоянии что-то делать, он отправился к отцу аббату Сен-Жермен-де-Пре, высшему представителю правосудия на территории, где находится дом Гертруды, с повинной, чтобы предстать перед судом.
– Перед судом! Но так или иначе Артюс был обречен! Арно не совершил преступления, он лишь опередил приговор!
– Вне всякого сомнения, племянница; однако такой приговор не был пока еще вынесен никаким судом, а как вам известно, никому не дано право вершить самосуд.
– Но нельзя же обвинить как обычного гнусного убийцу того, кто мстит за надругательство над его сестрой!
– Око за око и зуб за зуб, Матильда! Разве вы так понимаете учение Христа?
– Нет, дядя, нет же! Я просто хотела сказать, что речь идет не об обычном случае!
– Я знаю это не хуже вас, и к тому же вашего сына не сочтут обычным преступником, а скорее поборником справедливости. Как раз в эти минуты он, очевидно, излагает дело аббату вместе с мотивами своих действий.
– Я должен отправиться туда же, чтобы поддержать его! – вскричал метр Брюнель. – Мое поручительство, свидетельство уважаемого человека, одна из дочерей которого подверглась насилию, а другая хулиганскому нападению и чей сын заставил преступника расплатиться за свое преступление, в подобном деле может весить много.
– Я иду с вами, мой друг!
Каноник вернулся в Нотр-Дам; был отдан приказ оседлать лучшую лошадь, и супруги тут же выехали на ней за ворота. Как всегда, Матильда сидела позади мужа, держась за его плечи.
В этот предпраздничный день на улицах царило большое оживление: дома украшали зелеными листьями, гирляндами цветов, вывешивали ковры на подоконниках, а на площадях тем временем сколачивали подмостки, где на следующий день будут выступать фокусники, жонглеры и укротители диких животных. Правда, в столичном городе будет в этот Троицын день 1246 года меньше народу, чем обычно, так как король назначил на этот же день грандиозную церемонию в Мелёне в честь своего юного брата Шарля, который должен был быть посвящен в рыцари и получить по этому случаю владения в Мэне и в Анжу. Тем не менее сутолока все же была достаточной, чтобы затруднить движение лошади, и Этьен не переставая ворчал на задерживавшую их толпу.
– Сохраняйте спокойствие, мой друг, – говорила Матильда, – оно вам наверняка понадобится!
Проехав через оба моста Ситэ, затем по улицам Вьей-Бюшери и Гран-Рю-Сен-Жермен, супружеская чета выехала из Парижа через ворота Бюси.
В окрестностях, простиравшихся за укреплениями до самой Сены, повсюду виднелись стога свежескошенного сена. Легкие заполнял воздух, напоенный сладким, въедливым ароматом травы, высушенной июньским солнцем, вызывая воспоминания об удовольствиях юности и любовных играх.
Укрывшееся за высокими укрепленными стенами аббатство Сен-Жермен было уже совсем близко. Бывавшим здесь не раз Матильде с мужем был хорошо знаком обширный ансамбль, поднимавший над соседними полями башни монастырской церкви, крыши с широкими черепичными скатами поверх монастырских зданий, окружавших основное здание аббатства, с их кухнями, приемными, больницей, домом для гостей, громадной трапезной; здесь же были и зал капитула, тюрьма, сады, а также заканчивавшаяся строительством часовня Святой Девы. Все население округи жило под защитой отца аббата, подчинявшегося одному лишь папе и поэтому обладавшего такой большой властью.
Когда супруги, миновав площадку позорного столба, служившую местом исполнения приговора над осужденными к позорному выставлению в колодках, расположенную снаружи стены, доехали до рва перед первой крепостной стеной с потайной дверью, из ворот, перед которыми был опущен подъемный мост, выехала группа людей.
– Боже мой! Это Арно! – воскликнул метр Брюнель, приложив козырьком ладонь ко лбу, чтобы не слепили лучи садившегося на западе солнца.
– Господи… вокруг него жандармы… – пробормотала Матильда, сердце которой мучительно сжалось.
– Как я вижу, самое время вмешаться, – заметил Этьен решительным тоном.
Лошадь быстро подвезла их к этому небольшому отряду.
– Послушайте, сын! Куда это вы отправились под таким эскортом? – спросил ювелир, осаживая лошадь.
– Мы идем, отец, к дому Гертруды, – ответил Арно, хотя и несколько более бледный, чем обычно, но, несмотря на разорванную одежду и пятна крови на груди куртки, выглядевший собранным и спокойным.
– Зачем?
– Чтобы констатировать факт убийства, в котором признался этот парень, – ответил за него сержант, старший среди жандармов.
– Вы дали понять отцу аббату, что вы лишь воздали должное за насилие над вашими сестрами?
– Я не преминул это сделать, отец. Должен сказать, что я встретил большое понимание как у отца аббата, так и у его бальи [10]10
Судья. (Прим. пер.)
[Закрыть]. Они решили оставить меня на свободе до вынесения приговора. Мы идем лишь для того, чтобы убедиться в правильности того, о чем я им рассказал. После этого я смогу уйти уже без конвоя.
– Мы можем сопровождать сына, сержант?
– Если желаете; это не запрещается.
– Как вы себя чувствуете, Арно? – спросила встревоженная Матильда.
– В мире с самим собой: я совершил то, что должен был сделать.
Арно поднял голову, но слишком юный, чтобы уметь контролировать выражение лица, он не сумел скрыть ни напряжения, ни поразившие его мать сильное волнение, растерянность и тревогу, прочитанные ею в его глазах.
Через поселки Сен-Жермен и Сент-Сюплис, жители которых также готовили к завтрашнему празднику свои дома, улицы и новую церковь, они вышли в поля, окружавшие дом Гертруды. Здесь, как всегда, было тихо. Долина, занятая виноградниками, огородами и пастбищами с отдельными группами деревьев, была защищена с востока укреплениями горы Сент-Женевьев.
Калитка без труда открылась, как и дверь самого дома. Кругом царила тишина, нарушавшаяся лишь пением птиц.
– Мне казалось, что я оставил занавески поднятыми, – заметил молодой человек, второй раз за этот день входя в залу, возвращаться в которую ему явно стоило большого усилия над собою.
Сержант подошел к кровати и решительно раздвинул занавески, за которыми взорам представилась пустая кровать.
– Где же ваш приятель? – спросил он с обескураженным видом.
Ошеломленный, Арно смотрел на чистые простыни, на одеяло из овчины без единого пятнышка. Губы его дрожали, капли пота покрыли его лицо.
– Не понимаю, – проговорил он наконец глухим голосом, – нет, черт побери, не понимаю. Когда я вышел из этой комнаты, Артюс лежал без признаков жизни поперек матраца. На его белой рубашке было полно пятен крови. Я уверен, что он был мертв.
За этим заявлением воцарилась тишина.
Сержант усмехнулся, желая разрушить замешательство, нависшее над его группой.
– Мертвец не может самостоятельно исчезнуть, предварительно все приведя в порядок, – проговорил он, подняв плечи. – Ваша жертва вовсе не была мертва, а всего лишь ранена, вот и все! Человек может уйти либо самостоятельно, или же кто-то должен явиться к нему на помощь, помочь ему уйти отсюда, скрыться Бог знает куда!
– Видно, вы ударили этого бандита не так сильно, как думаете, сын, – сказал метр Брюнель.
– Но в конце концов, отец, я и не стремился к этой бескомпромиссной борьбе, которая завязалась между нами. Тому свидетелем моя рана.
– Разумеется, сынок. Но вы никого не убили! – воскликнула Матильда. – И слава Богу! Какие бы подлости ни совершил Артюс, я хотела бы, чтобы на вашей совести не было его смерти.
– Чему я обязана неожиданностью подобного визита?
Это был насмешливый голос Гертруды, внезапно разрушивший ощущение неловкости, испытывавшееся каждым участником этой сцены. Остановившись на пороге двери в комнату, дочь Изабо смотрела на отряд, расположившийся в зале ее дома. Она стояла против света, поэтому выражение ее лица было различить трудно.
– Возможно, вы дадите нам желаемое объяснение, – сказал оказавшийся лицом к лицу с этой неприятной ему женщиной Этьен тем вызывающим тоном, который никогда не оставлял его в подобных обстоятельствах. – Вы должны знать, где в данный момент находится тело Артюса Черного, который так сладко храпел на вашей постели около шести часов.
– Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
Она сделала несколько шагов, приблизившись к остальным. Пальцы ее барабанили по сумке на поясе.
– Вы владелица этого дома? – спросил сержант, в расчеты которого эта ситуация явно не входила.
– Конечно.
– Так, значит, это вы прячете этого проклятого голиарда, сбежавшего прошлой ночью из замка Вовэр?
– Я? Вовсе нет.
– Но, тысяча чертей, он совсем недавно спал на этой постели!
– Вы его видели?
– Я… нет… нет… сам я не видел, но имеется свидетель.
– Он был в постели, сонный, – четко ответил Арно. – Клянусь честью, я нашел его лежащим на этой кровати, боролся с ним и ранил его, если не убил, прежде чем уйти отсюда.
Внезапно проскрежетал смех Гертруды.
– Вот уж чудо, так чудо! – проговорила она. – Вы считаете, что я прятала у себя человека, которого разыскивает королевская полиция и жандармы из аббатства Сен-Жермен? Вы понимаете, что означает это обвинение меня в соучастии?
– Мне не пришло бы в голову выдумать подобную историю, – энергично вмешался в разговор Арно. – Рана, которую он мне нанес, ясно говорит о том, что мы жестоко бились друг с другом.
– Ну и что? Эту рану вы с одинаковым успехом могли заполучить в какой-нибудь студенческой потасовке, далеко отсюда. Позвольте мне также спросить вас, что вы намеревались делать в моем доме, даже не предупредив меня о своем приходе? Разве вам не было известно, что я в тот час была приглашена на обед к вашей сестре?
– Я этого не знал.
– Кто поверит в это, Арно?
Она вновь рассмеялась, как всегда искусно показывая зубы, словно готовая укусить собака.
– Как бы то ни было, я, видите ли, должно быть, это предчувствовала, так как, расставшись с моими хозяевами, подчиняясь какому-то инстинкту, побуждавшему меня вернуться сюда раньше намеченного времени, пошла напрямик, чтобы узнать, что происходит в моем доме.
– Лучше скажите, чтобы вернуться в общество Артюса, который должен был подыхать от скуки в полном одиночестве в этом забытом Богом месте!
Этьен нервничал. Матильда положила на его руку свою.
– Ноги Артюса не было в этом доме! – заявила дочь Изабо. – Если бы он сюда явился, мне тут же сказали бы об этом!
– Если все то, что вы говорите, правда, то кто мог бы мне тогда нанести эту рану, от которой мне приходится страдать? – повторил Арно.
– Это мне неизвестно! Мало ли кто! Что я знаю, так это то, что этого не мог сделать Артюс под этой крышей, поскольку он здесь никогда не был!
Матовое лицо Арно побагровело от гнева, глаза его метали молнии.
– Знаете ли вы, Гертруда, что в открытую насмехаться над правосудием столь же опасно, как и неприлично?
– Я ни над кем не насмехаюсь, упаси Бог! Я говорю, повторяю, чистую правду.
– Ладно, хватит! – не вытерпел сержант. – Чем больше вы спорите, тем больше запутывается дело! Не знаю, что и подумать об этой истории!
– Но, – запротестовал ювелир, – мой сын по собственной инициативе отправился с повинной, считая себя убийцей, к отцу аббату в Сен-Жермен-де-Пре! Вы же хорошо понимаете, что, если только он не сумасшедший, он не сделал бы этого без достаточных оснований!
– Ну… да, вы рассуждаете здраво, – согласился сержант, смущенно потирая своими крупными пальцами плохо выбритую щетину бороды.
– Видите ли вы здесь хоть малейший след присутствия мужчины в этом доме? – с апломбом спросила в свою очередь Гертруда.
– Да нет…
– Вот и прекрасно. Ничто не подтверждает того, что здесь когда-либо был хоть один, если не считать утверждений какого-то студента, который вполне мог быть пьян, когда ему показалось, что он видел здесь то, что происходило где-то в другом месте.
– Арно вообще не пьет, – степенно заметила Матильда, до того не вступавшая в разговор.
– Вам не хуже чем мне известно, что нет в природе студента, который не позволил бы себе пропустить время от времени пару лишних кружек. И он был бы не первым, у кого вино вызывало бы видения.
– Довольно! – внезапно оборвал ее сержант, которому явно надоела эта перебранка. – Клянусь всеми святыми, ваши речи – чистое вранье! Я не понимаю ничего из того, о чем вы говорите. Для очистки совести я прикажу своим людям обыскать дом, но не строю никаких иллюзий в отношении результатов обыска! Бьюсь об заклад, что они не найдут никого и ничего!
Во время обыска никто в зале не нарушил молчания. Каждый ждал. Очень скоро жандармы вернулись ни с чем.
– Я так и думал, – проговорил сержант. – Мудрено будет докопаться до истины. Ясно одно: нет трупа, нет и преступника, и меня побеспокоили напрасно. Я подам рапорт господину бальи аббатства. Ему лучше знать, как поступить.
– Я должен идти с вами? – спросил Арно.
– Вовсе нет. Если вы понадобитесь, вас вызовут. Всем привет!
Собрав жандармов, он вышел. После их ухода воцарилось враждебное молчание. Этьен, размышлявший в тишине, внезапно расправил плечи. Это был обычный для него жест человека, поправляющего груз на своей спине.
