Текст книги "Пленённая мечтой"
Автор книги: Жанэт Куин-Харкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
– Так что, вы не планируете жениться, когда поедете домой? – небрежно спросила она.
Его глаза снова удержали ее взгляд, и их тигриная пристальность смутила ее.
– Я не из тех, кто женится. Я был бы ужасным мужем.
Когда Грейс опять проходила мимо койки Брюса Барклея той ночью, совсем поздно, она обнаружила, что он сидит, свесив ноги на пол.
– Что вы делаете? – спросила она.
– Я должен узнать, будет ли меня держать эта чертова нога, – пробормотал он.
– Вам попадет, если вас застанут, – сказала Грейс, глядя в глубину полутемной палатки.
– Мне наплевать. А то я совсем чокнусь. Я должен знать. Иди, дай мне руку. Помоги мне встать, Грейси.
Грейс взглянула на ряды спящих, потом протянула ему руки.
– Доведете меня до беды.
– Мое любимое занятие – доводить молодых леди до беды, – отозвался он, ухмыляясь ее смущению. Он взял ее руки и неуверенно поднялся на ноги.
Грейс очень остро ощущала тепло и силу его пальцев, ширину его груди, его близость и то, как он возвышался над ней.
– Вас следовало бы назвать Коротышкой, – сказала она, смущенно смеясь.
– Угу, ну… Ко мне уже прилипло Блю, когда я вдруг вытянулся, – сказал он. – До шестнадцати я был крохой.
Он посмотрел на нее с высоты своего роста, и глаза их встретились. Тепло его пальцев разливалось у нее по всем рукам.
– Вы стоите, – сказала она.
– Да. Я стою, правда?
Он продолжал смотреть на нее, и эти его пестрые тигриные глаза горели внутренним светом. Прежде на нее никогда так не смотрели, и она задрожала.
– Замерзла? спросил он.
– Да. А вам надо вернуться в постель.
– Только пару шагов, – сказал он.
Он осторожно двинул одной ногой, потом второй.
– Видите? Все идет отлично! – воскликнула Грейс.
Тут он неожиданно потерял равновесие и покачнулся вперед, схватив ее за плечи. Грейс отважно попыталась удержать его, но он был слишком тяжел для нее. Она рухнула спиной на кровать, а он упал на нее.
Мгновение оба не двигались. Она ощущала на себе его тяжесть, его сердце колотилось в ее грудь, теплое дыхание касалось ее щеки. Он приподнялся, и на секунду ей пришла в голову сумасшедшая фантазия, что он собирается поцеловать ее. Потом он неловко засмеялся.
– Ты действительно попадешь в беду, если кто-нибудь придет и увидит тебя в таком положении.
Он поднялся и, тяжело дыша, сел на край койки. Грейс поднялась на ноги и поспешно поправила форменное платье.
– Похоже, я еще не совсем готов ходить, – сказал он. – Но, по крайней мере, я знаю, что нога выдержит мой вес.
– Вам лучше бы лечь, – нетвердо проговорила Грейс, откидывая для него одеяло.
– Что происходит, сестра? – прозвучал у нее за спиной отрывистый вопрос.
Грейс выпрямилась и повернулась лицом к лейтенанту Хэммонд, старшей сестре ночной смены.
– Этот больной ходил во сне, – сказала она. – Я как раз уговариваю его лечь обратно в постель.
– Понятно, – лейтенант Хэммонд пошла дальше.
У себя за спиной Грейс услышала придушенный смех Брюса.
– А вы извольте спать! – укоризненно сказала она.
Протянув руку, он поймал ее пальцы.
– Грейси, – сказал он приглушенно, – утром меня уже не будет. Найди меня, когда вернешься в Англию, ладно? В штабе Воздушных сил будут знать, где я.
– Хо… хорошо, – ответила она, почему-то задохнувшись.
– И еще, Грейси?
– Да?
– Береги себя.
– И вы тоже. Больше никаких полуночных прогулок!..
– Я буду ангелом, если ты пообещаешь навестить меня.
– Я почему-то не представляю себе вас в роли ангела, – сказала она, неуверенно смеясь, пока он сжимал ее руку. – А мне и правда пора идти. Надо еще писать отчеты.
Он неохотно отпустил ее руку.
– Пока, Грэйси.
Приложив руку к губам, он послал ей воздушный поцелуй.
– Пока, Брюс, – прошептала она. И, к своему глубочайшему изумлению, смело повторила его жест.
Хотя на следующий день ей надо было заступать на дежурство только после полудня, утром Грейс вырвал из глубокого сна звук громкого жужжания, а потом взрыв. За ним последовал еще один, и еще, и раздались крики и вопли. С отчаянно бьющимся сердцем она вскочила и поспешно натянула платье прямо поверх ночной рубашки. Другие сестры из ночной смены тоже выбирались из кроватей. Грейс выглянула из палатки. В клубах дыма повсюду сновали люди.
– Что случилось? – крикнула она пробегающей мимо медсестре.
– Немецкие бомбардировщики, – крикнула та в ответ. – Они атаковали колонну, которая ехала по дороге, а некоторые отвернули в сторону, чтобы сбросить бомбы и на нас. Попали в палатку столовой и в генератор.
Грейс натянула чулки и туфли и побежала к госпитальной палатке. К счастью, палатка устояла: пощадили ли ее благодаря красному кресту на крыше или случайно, Грейс не знала. Сверху доносился гул самолетов. Один прошел совсем низко, пулеметы его сверкали. Молодой санитар схватил Грейс и бросил ее на землю как раз в тот момент, когда пули взрыли грязь.
– Недоноски, – прорычал он. – Ведь видят же, что здесь госпиталь!
С запада послышался ответный гул, и появилась эскадрилья самолетов Королевских воздушных сил. Грейс вместе со всеми в изумлении смотрела, как враждующие звенья выполняли сложный небесный балет, взмывая и ныряя в попытке перехитрить друг друга. Все казалось таким нереальным и далеким, что трудно было поверить в то, что там, наверху, люди вроде Брюса, для которых это было увлекательной смертельной игрой.
Наконец немцы уступили поле боя, и самолеты Королевских воздушных сил улетели. К атакованной колонне хлынули машины скорой помощи и санитары с носилками. Некоторые из прибывших на фронт танков подбили, и те, кто был в них, сильно обгорели. В воздухе стоял запах горелого мяса, солдаты кричали от боли.
Грейс подносила, подавала и вообще делала то, что ей велели, следуя за капитаном Уэзерби и командой диагностики между носилками, постоянно борясь с ужасом и пытаясь заставить свои руки не дрожать. Она рада была увидеть, что Брюс уже уехал. Он благополучно едет в Англию, прочь из этого бедлама.
Весь день санитары заносили пациентов с красными бирками в операционную палатку, а оттуда в палату, которая была настолько переполнена, что носилки использовали в качестве временных постелей между койками. И все это время продолжали поступать новые раненые. Около четырех, как раз когда одни из санитаров шутливо сказал Грейс, что пора бы сделать перерыв на чай, снова послышался гул самолетов. Почти сразу же за ним послышались разрывы бомб.
– Ложись! – крикнул кто-то. – Все на пол!
Оглушительный рев и взрывные волны трясли опоры палатки. Услышав крики, Грейс выбежала наружу. Там, где находилась палатка с операционной, теперь было почерневшее, дымящееся месиво тел, лотков и инструментов.
Капитан Уэзерби, вся в пятнах крови и сажи, отдавала приказания.
– Солдаты, натяните брезент и принесите из комнаты санитаров стол. Радируйте в роту Б, что нам немедленно нужны врачи и медсестры. – Тут она ткнула пальцем в Грейс. – Вы мне нужны, чтобы помочь заштопать некоторые из этих ран.
Она уже отмывала руки и жестом приказала Грейс сделать то же самое.
– Но я никогда не ассистировала в операционной, – сказала Грейс.
– А я никогда не оперировала. Но больше никого нет, а некоторые из этих парней умрут от потери крови, если мы не попытаемся…
Первого пациента положили на стол. Капитан Уэзерби наложила ему на нос маску с хлороформом и разрезала китель, обнажив кровавое месиво на месте грудной клетки.
– Одному Богу известно, что нам здесь делать, – пробормотала она. – Лучше сначала очистить его. Тампоны, сестра, и побольше дезинфектанта!
Грейс никогда не видела более ужасающего зрелища. Истерзанная плоть, в которую вдавились обрывки ткани, так мало напоминала человеческое тело, что она почувствовала, как в горле ее поднимается желчь.
Вернувшийся санитар отдал честь.
– Радиограмма отправлена, капитан-мэм, – сказал он. – Они сейчас же отправляют помощь. И есть еще плохие новости. Скорая помощь, которую мы утром отправили к побережью, получила прямое попадание. Разлетелась на кусочки, к сожалению.
В голове Грейс прибоем ударяла кровь, все вокруг поплыло.
– Брюс! – отчаянно крикнула она и куда-то побежала. До нее как издалека донесся окрик капитана Уэзерби:
– Сестра, вернитесь! Сейчас же вернитесь!
Чьи-то руки схватили ее.
– Куда, по-вашему, вы направляетесь? – возмущенно спросила капитан Уэзерби.
– Он не мог погибнуть! – в истерике кричала Грейс. – Я должна…
Капитан Уэзерби дала ей пощечину.
– Возьми себя в руки, девочка.
– Не могу! – рыдала Грейс, дрожа всем телом. – Только не Брюс! Это бессмысленно…
– Конечно, бессмысленно! – крикнула Кэтрин Уэзерби. – Но мы не можем сдаваться. Все эти люди умрут, если мы сдадимся.
Ее голос заглушили новые взрывы. Немецкие самолеты вернулись. Грейс подняла глаза и увидела, как стена фермы задрожала и разлетелась. Кирпич ударил ее по голове, и все стало темно.
3
Больница «Святая Катерина» для выздоравливающих в Истборне стояла посреди аккуратно причесанных газонов, с видом на красные черепичные крыши городка в одну сторону и на кипящие под ветром воды Ла-Манша – в другую. Было начало июня, и на ухоженных бордюрах цвели первые розы, когда Грейс шла по вымощенной плитками дорожке с маленьким чемоданчиком в руке. Она только что приехала из «Хейзелдина», такого же учреждения для выздоравливающих, на таком же утесе чуть дальше по побережью, где она провела месяц, приходя в себя после ранения головы и сотрясения мозга. Она снова возвращалась к работе – но не возвращалась во Францию.
Не успела она войти, как ее громогласно окликнули:
– Сестра!
Где-то в середине коридора из двери выглядывала голова. Над медно-красным лицом видна была белая крахмальная шапочка.
– Сюда. Живо! – прогудел голос.
– Я только что прибыла, и мне велено сразу же доложиться старшей сестре больницы, – Грейс показала на свой чемоданчик.
– Она может подождать, – сказала женщина своим низким голосом, широко, по-йоркширски артикулируя гласные. – У меня тут горы работы, а делать ее некому. Положите чемодан и накидку в гостиной и идите сюда. Идет война, знаете ли, и мне надо делать перевязки.
С облеченными властью не поспоришь. Грейс сделала, что ей было велено, и очутилась в плохо освещенной моечной комнате прямо перед раковиной, полной грязных суден. Не успела она осознать, в какую попала переделку, как в конце коридора раздалось резкое громыхание и появилась каталка, которую толкала высокая долговязая молоденькая медсестра в косынке, как у Грейс, из-под которой выбивалось несколько непослушных кудряшек.
Никогда я не научусь справляться с этой штукой! – простонала она, влетая в комнату. Каталка ударилась о дверную раму и, наконец, остановилась, упираясь в шкаф. – Увы, еще один груз «этой радости». – Она начала выгружать вновь привезенные судна и утки.
Лицо Грейс, видимо, выдало ее мысли, потому что сестра-доброволец спросила:
– Не то, чего вы ждали, да?
Грейс услышала аристократический выговор, так похожий на ее собственный, и слабо улыбнулась.
– Я только что приехала, – сказала она. – Могли бы хотя бы дать мне отдышаться.
– Знаю, – отозвалась незнакомая девушка. – Я здесь уже целых два дня, а меня еще ни разу не подпустили ни к одному пациенту. На добровольцев здесь смотрят как на смертельно опасные орудия, которые надо держать от греха подальше. Меня зовут Дафна Страуд. – Она протянула руку. – Поосторожнее с пузырями, – добавила она, когда Грейс взяла ее за руку. – Скрести горшки – жуткое дело для непосвященных.
– Я – Грейс Притчард.
– Добро пожаловать на войну, Грейс. Хотя не могу сказать, чтобы тут было очень захватывающе. И подумать только, что я пошла добровольцем ради интереса, – добавила она. – Я была на вечеринке в честь выхода в светское общество в «Дорчестере», и мы начали говорить о том, что надо внести свой вклад в победу. И вот на следующее утро все отправились и записались добровольцами, даже не сняв вечерних нарядов. Это было просто потрясающе! Они не знали, как обращаться с девушками в бархате и драгоценностях.
Дафна так напоминала тех девушек, с которыми Грейс училась в школе: богатая, аристократичная, уверенная в том, что вся жизнь – это одна большая шутка. Сама Грейс попала в такую школу благодаря стипендии, из дома сельского викария, и поэтому в основном наблюдала за ними из-за кулис, гадая, не присоединится ли она сама когда-нибудь к этой «шутке». Но Дафна была такая жизнерадостная и энергичная, что не могла не нравиться.
– Не похоже, чтобы тут было много захватывающих событий, – отозвалась она, оглядывая комнатенку без окон и гору ожидающих мытья суден.
– Боюсь, что нет, – сказала Дафна. – Милочка, не могу даже передать, как я была разочарована, когда мне сказали, что посылают меня в Истборн. Я сказала им, что хотела бы попасть во Фландрию, или Францию, или куда-нибудь еще, где хоть немного интересно, но мне ответили, что я теперь – часть «усилий к победе» и должна ехать, куда пошлют.
– Я только что вернулась из Франции и не думаю, чтобы вам там особо понравилось, – сказала Грейс.
Голубые глаза Дафны широко распахнулись.
– Вы были во Франции – на фронте?
Грейс кивнула.
– На меня упала стена, и меня отправили домой выздоравливать.
Дафна поморщилась:
– А я тут попала пальцем в небо: обращаюсь с вами, как с новенькой, когда вы уже закаленный боец, – сказала она. – Расскажите же мне, как там?
– Там… – Грейс помотала головой.
– Извините. Наверное, все это еще слишком болезненно, – сочувствующе проговорила Дафна. – Ну, ничего, здесь у вас, наверное, будет даже слишком много спокойствия и тишины. – Рассмеявшись, она закатала рукава и начала работать за соседней раковиной. – Мои друзья дразнят меня, что я получу медаль за то, что буду возить престарелых полковников в инвалидных колясках.
– Уж лучше то, чем вот это, – отозвалась Грейс, с омерзением морща носик, и налила побольше дезинфектанта. – Как вы думаете, нас когда-нибудь допустят до пациентов?
– Надеюсь, – сказала Дафна. – Я только рада, что при дворе появилась раньше, чем война сделала мои руки этими ужасными руками судомойки. Можете себе представить, что сказала бы королева, если бы дотронулась до такой вот ручки? – Она снова хихикнула, и стерла с кончика носа мыльный пузырь, оставив на его месте сразу несколько.
– Хорошо, если бы нас назначили дежурить вместе, – сказала Грейс. – Та, другая, сестра показалась мне такой…
– Накрахмаленной? – спросила Дафна. – Они все такие. Жуткие старые коровы, эти штатные медсестры: все время тычут в нос правила и порядки. Меня ужасно отчитали, потому что я в первое утро нарумянилась. Милочка, я во всем этом белом – просто как привидение. Ну, как вы думаете, мы перемоем эту зверскую гору до ленча? Они здесь так жучат пациентов – казалось бы, можно было запретить им писать чаще одного раза в день, правда?
Грейс невольно рассмеялась.
– Здесь и правда одни старые полковники? – спросила она.
– Как я поняла из того, – начала Дафна, – что сестры говорят в общей комнате, и что я сама заметила, заглядывая в палаты, пока собираю «эту радость», я поняла, что мы сюда получаем тяжело раненных после того, как их подлатают на фронте. Некоторые из них контужены. Вы услышите их ночью. Они кричат и плачут. И есть палата, полная тех, кто отравился газами. Их легкие испорчены, и они все время кашляют и сплевывают. На самом деле все это довольно ужасно, – и она вздрогнула.
Ее мрачное предположение подтвердилось после того, как Грейс явилась к старшей сестре больницы. Казалось, эта внушающая трепет дама вытесана из гранита: ее каменно-упрямое лицо было под стать ее серому форменному платью.
– Добро пожаловать в больницу «Святая Катерина», сестра Притчард, – сказала она, ненадолго подняв глаза, чтобы пожать Грейс руку. – Ваше дело – не мешаться под ногами моих медсестер, чтобы они могли заниматься делом. Я не запрашивала неподготовленный персонал, – продолжила она, – но, к сожалению, я должна вас принять, нравится мне это или нет. Вы, девушки-аристократки, удивительно мешаете. И я хочу, чтобы вы запомнили одно: никаких фамильярностей с больными. Вопросы есть?
Ее презрительная снисходительность была обидной.
– Я только что вернулась из Франции, – сказала Грейс. – Надеюсь, мне будет позволено нечто большее, чем только мыть судна.
– Ах, да, Франция, – сказала матрона, опуская глаза на то, что, несомненно, было личным делом Грейс. – Вы были ранены?
Грейс кивнула.
– Меня отправили домой с сотрясением мозга.
– А! – Стальные глаза смотрели на нее оценивающе. – Мы дадим вам несколько дней и посмотрим, как у вас пойдет, хорошо? – И она снова начала что-то писать.
Когда разговор был таким образом закончен, Грейс отнесла свой чемоданчик по черной лестнице на продуваемую мансарду, в которой стояло десять коек армейского типа, застланных армейскими одеялами защитного цвета. Выглядела она непривлекательно, но это не имело значения. Сейчас практически все не имело значения. Единственно важным было – все время что-то делать. Грейс положила чемоданчик на свободную койку у окна, поправила косынку и спустилась вниз.
На третий день ей вручили пугающую каталку, которую надо было возить по палатам, собирая судна для мытья. Она оказалась именно такой тяжелой и непослушной, как и говорила Дафна, и у Грейс вскоре уже были сбиты все лодыжки в попытках совладать с нею.
Палаты в «Святой Катерине» получили имена по названиям христианских добродетелей. Грейс уже побывала на задворках – в «Терпении» и «Милосердии» и двигалась мимо «Стойкости», направляясь обратно в моечную, когда услышала громкий смех. Этот звук был таким необычным в этом царстве похоронной тишины, что, не удержавшись, она приостановила каталку и заглянула внутрь.
Она сразу заметила, что все пациенты палаты, хотя и потрепанные, и перебинтованные, были молодыми. Их лица – полны жизни и остро напомнили ей Брюса. На какое-то замечание с дальней койки все снова расхохотались.
Грейс стояла, улыбаясь неуслышанной шутке, как вдруг ее заметил один из мужчин. Он был строен и элегантен и одет в фиолетовую шелковую пижаму с монограммой. Лицо его было бледным и несомненно аристократическим, а темные волосы безукоризненно приглажены. Томно откинувшись на подушки, он больше напоминал поэта, а не солдата. При виде Грейс в его темных глазах вспыхнул интерес.
– Слушайте, – донесся до Грейс его мягкий музыкальный голос, – там за дверью – совершенно потрясающая девушка.
– У тебя опять галлюцинации, – донесся ответ с соседней койки. – Здесь совершенно нет потрясающих девушек – только усохшие старые драконихи и чертовски мощные амазонки.
Темные глаза улыбнулись Грейс.
– По-моему, у меня не галлюцинация – вы ведь не видение, правда, радость моя? Войдите и докажите, что не собираетесь исчезнуть.
Предвидя катастрофу, если ее застанут «фамильярничающей с больными», Грейс попыталась снова привести в движение свою каталку, чтобы с достоинством удалиться по коридору. Но каталка не пожелала содействовать ей. Грейс толкнула изо всех сил, каталку резко повело в сторону, и она врезалась в боковину двери. Самая высокая пирамида суден зашаталась и рухнула на пол. Звук падения резко разнесся по вымощенному плиткой коридору, и на него из комнаты напротив выбежала медсестра.
– Боже мой, что это? – прогудела она, гневно взирая на Грейс, которая на четвереньках собирала результаты крушения.
– Извините, сестра, – сказала Грейс, – но каталка не желает ездить по прямой. У нее свои причуды.
– Тогда могу вам посоветовать дать ей сразу понять, кто из вас главный, – холодно ответила та. Это была просто какая-то глыба, а не женщина – с черными усами и тремя подбородками. – Я не допущу, чтобы отдыху моих больных мешала неуместная возня. Уберите эту штуку и возвращайтесь с дезинфектантом, чтобы вымыть пол.
– Да, сестра, – сказала Грейс. – Только я не виновата, что у этой штуки квадратные колеса!
Из палаты послышался смех.
– Ваше дело – получать распоряжения, а не пререкаться, молодая особа, – сказала сестра. – Ну-ка, двигайтесь!
4
Грейс мирилась с бесконечным мытьем и оттиранием, и руки ее стали такими же красными и стертыми, как у Дафны. Но однажды утром она решила, что с нее достаточно. Она вошла в кабинет старшей сестры без доклада и приглашения. Явно недовольная, та оторвалась от своей писанины.
– Извините, но я пришла в «Святую Катерину» не в качестве последней судомойки, – сказала Грейс. – Я – добровольная медсестра.
Старшая сестра прищурилась.
– И что именно вы желаете делать? Может, заменить меня?
Грейс смотрела на нее с вызовом.
– У меня ведь, правда, есть опыт. В палате я могут делать почти все.
– Палатные сестры у нас работают по полной двенадцатичасовой смене, – ответила старшая сестра. – Насколько я поняла, вы только что сами были выздоравливающей.
– Я могу отрабатывать смену, – сказала Грейс. – Назначьте меня в палату.
– Хорошо, – согласилась хозяйка кабинета, – я посмотрю, в какой палате может пригодиться доброволец.
На следующий день Грейс снова вызвали к старшей сестре и сообщили, что ее переводят в «Стойкость».
– Ты там долго не продержишься, – предупредили ее другие добровольцы. – Старшая сестра «Стойкости» таких, как ты, живьем глотает. Она даже Томпсон довела до слез.
Сестра Томпсон была крупная пожилая женщина с лицом и фигурой боксера. Трудно было представить себе, что она вообще могла плакать.
– И это – палата с летчиками, – с видом знатока заявила одна из постоянных медсестер. – Они хватают за зад. Такие нахальные!
Несмотря на гадкую репутацию палаты, Грейс отправилась на дежурство в «Стойкость», впервые за много дней предвкушая в то утро что-то хорошее.
Лицо элегантного темноволосого молодого человека просияло, когда он узнал ее.
– Это моя малышка с каталкой! Мои молитвы услышаны! Наконец-то нам дан ангел милосердия с соответствующей этому званию внешностью. Знаете, я все думал: мы с вами раньше не встречались?
– Не думаю, лейтенант, – ответила Грейс. На этот раз на нем был шелковый смокинг сливового цвета поверх пижамы. Молодые люди в шелковых смокингах не бывали в обществе, в котором вращалась она, и она была уверена, что этого не забыла бы!
– А вы не выступали на сцене? – сказал он, все еще критически разглядывая ее. – Я уверен, что видел вас в «Хэлло, моя красотка». Вы были девушкой на качелях в таком дивном синем платье и пели: «Жди меня в восемь!»
– Боюсь, что нет.
– Но вы – точь-в-точь она! Тот же миленький носик и огромные синие глаза.
– У меня глаза серые, – ответила Грейс, улыбаясь и одновременно краснея.
– И правда, – согласился он. – А я мог бы поклясться, что это были вы. Ну, ничего. Когда война окончится, вы должны идти на сцену, а я буду приходить в вашу уборную с огромными букетами роз. Как вам это?
Грейс рассмеялась.
– Поскольку я не могу ни петь, ни танцевать, ни играть, то мне это представляется немного нереальным. И я уверена, что вы – страшный льстец, который говорит одно и то же каждой медсестре.
– Наоборот, я варварски честен, – сказал он с сентиментальным взором. – Предыдущему ангелу милосердия было не меньше сорока, и она топала по палате, как слон. Руки у нее были – как наждак, и когда она делала обтирание, то уносила с собой два слоя кожи. Не смейтесь, – добавил он, пока Грейс старалась сохранить серьезность. – Я правду говорю. У меня оставалась всего-то пара слоев. Если бы вы не появились так кстати, у меня все внутренности вывалились бы.
Грейс сунула ему под язык градусник, заметив, что заду ее ничего не угрожает: обе его руки и нога были в гипсе.
– Между прочим, меня зовут Фредди, – невнятно проговорил он с градусником во рту. – А вас как?
– Сестра Притчард.
– Я имел в виду ваше настоящее имя. Я не могу влюбиться в кого-то, кого зовут сестра Притчард, правда?
– Я думаю, вам не следует ни в кого влюбляться сейчас, лейтенант Каллендар, – ответила Грейс, вынимая термометр и записывая показания в карту. – Вам надо сначала как следует повыздоравливать, а потом уже тратить силы на то, чтобы влюбляться.
Он попытался протянуть к ней руку.
– О, но это такой дивный способ тратить силы, разве вы не согласны? Так вот, если вы хотите, чтобы я резко пошел на поправку, вы скажете мне свое имя. Тогда я смогу лежать здесь и твердить его всю ночь напролет, как индийскую мантру.
– Грейс.
– Я так и знал! Оно и должно было быть мирным и красивым, как вы. – Фредди улыбнулся обаятельной, радостной, мальчишеской улыбкой. – Скажите, Грейс, – добавил он вполголоса, – вы когда-нибудь были влюблены?
– Это не ваше дело, лейтенант.
– Я знаю, – сказал он, ничуть не смутившись, – но я хочу знать, можно ли мне надеяться. Только скажите мне, что вы не помолвлены с каким-нибудь зверем-старшиной, который превратит меня в лепешку, если я осмелюсь разговаривать с вами.
Грейс улыбнулась.
– Я ни с кем не помолвлена, лейтенант Каллендар. И не собираюсь этого делать, пока не кончится эта ужасная война.
– Тогда, наверное, мне остается только лежать здесь и твердить ваше имя, пока я не заставлю вас полюбить меня, – сказал Фредди. – Я слышал, это последний крик моды – что-нибудь твердить. Говорят, это сила положительной мысли. Вы что-то твердите и твердите, и в конце концов это происходит. Вот увидите: завтра вы проснетесь по уши влюбленной в меня!
– Сомневаюсь, – со смехом ответила Грейс. Но он, и правда, был очень хорош собой, и глаза у него были теплые, карие и очень нежные. – А может, я и не доживу до завтра, если старшая сестра «Стойкости» увидит, что я задерживаюсь.
Она подняла блокнот и перешла к следующей койке, удивляясь, что этому донжуану с блестящими глазами так легко удалось заставить ее смеяться.
– Ты понимаешь, что от тебя просто тошнит? – сказала Дафна Страуд, когда Грейс на следующее утро спустилась завтракать.
– От меня? – удивилась Грейс. – Почему?
– Ты заполучила эту роскошную работу с нахальными летчиками, – объяснила Дафна. Отказавшись от неравной борьбы с комком холодной овсянки, она оттолкнула тарелку, содрогнувшись. – Ох, чего бы я не дала, чтобы снова поесть настоящей еды!
– И мне-таки надо каждый день видеть сестру С., – напомнила ей Грейс. – Она с меня вчера чуть шкуру живьем не спустила за то, что я пролила микстуру от кашля на простыню.
– Я с готовностью встречалась бы с драконом, лишь бы оказаться поблизости хоть от каких-то живых молодых людей, – сказала Дафна. – Ну разве этот Фредди Каллендар не картинка?
– Он очень славный, – признала Грейс.
– Лапочка, он более чем просто славный. Он чуть ли не самый выгодный жених. До войны половина мамаш Лондона пытались окрутить своих дочек с Фредди – а теперь он в твоей власти. Я только надеюсь, что ты не станешь терять времени.
– Я ведь просто медсестра там, Дафна, – встревожилась Грейс.
– А разве ты не слышала, что мужчины всегда отчаянно влюбляются в своих медсестер? Тебе надо бы поймать его, пока он прикован к постели.
– Гипс ему должны снять на следующей неделе, – смеясь, сказала Грейс.
– Тогда тебе надо действовать быстро, – ответила Дафна. – На твоем месте, я не застегивала бы на форменном платье верхнюю пуговичку, только чтобы его раззадорить.
– Дафна! – Грейс была шокирована.
– Может, даже две верхних пуговички, – добавила Дафна, поднимая бровь, и встала из-за стола. Грейс покачала головой и отправила содержимое своей тарелки в помойный бак. – Или ты сохнешь по какому-нибудь другому Адонису? – шепотом спросила Дафна, когда они вместе выходили из столовой для медсестер.
– Нет, – резко проговорила Грейс. – У меня нет никого. И я не намерена связывать себя с мужчиной, пока не закончится эта глупая война. Я не хочу влюбляться в кого-то, кого завтра могут убить!
Дафна посмотрела на нее с интересом, потом пожала плечами.
– Без мужчин обойтись трудно, особенно если к ним пристрастишься. По-моему, я не создана для беспорочной жизни. Из меня вышла бы ужасная монахиня – я, наверное, оказалась бы в постели с ближайшим священником! – Она озорно захихикала и умчалась по коридору, а ошарашенная Грейс смотрела ей вслед.
А она, Грейс, создана для беспорочной жизни? – подумала она.
Ей уже двадцать лет, но у нее только самое смутное представление о том, что это значит – быть с мужчиной в постели. Только какие-то обрывки сведений, полученные из секретных разговоров в школе и поспешных взглядов, брошенных в запрещенные книги. И все же ночью, ворочаясь на узенькой койке и ощущая неровности матраца у груди, тело ее ныло от желания, и она пробуждалась от странных сновидений.
В конце недели Фредди Каллендар расстался со своим гипсом и начал утомительное дело восстановления своих атрофировавшихся мышц. Когда у Грейс было время, она помогала ему ходить по коридорам, а он при этом развлекал ее повествованиями о своей жизни до войны. Эта жизнь напоминала ту, что вел ее брат и о которой она сама только мечтала: выходы в театр, лодочные поездки в Оксфорде по реке, подъемы по водосточным трубам, чтобы избежать комендантского часа… Все было весело и рискованно, и не было никакой повседневности.
– Вы просто не представляете себе, как я всему этому завидую, – сказала она.
Он изумился.
– В этом нет ничего особо необычного – все парни так живут.
– Вот именно: все парни, – сказала Грейс. – Мой брат тоже был в Оксфорде. А мне пришлось сидеть дома и учиться ведению хозяйства.
– Так оно и должно быть, – отозвался Фредди. – Образованные женщины – это просто страшно. Они носят толстые чулки и очки и бросают на тебя неприветливые взгляды.
– Необязательно! – обиделась Грейс. – Из меня вышла бы превосходная образованная женщина.
Фредди накрыл ее руку своей.
– Но какая это была бы утрата! Вы красивы и обаятельны, дорогая моя, и я не сомневаюсь, что вы станете украшением дома любого мужчины.
– Вы ужасный льстец, – отозвалась она, – но я не хочу проводить жизнь в качестве украшения или утешения. Я тоже хочу хоть немного пожить. Я хочу путешествовать и увидеть мир, и сделать что-нибудь полезное.
– Но вы сейчас делаете так много полезного: помогаете бедняге – раненому летчику снова встать на ноги. А что до путешествий, то я уверен, что любой мужчина, за которого бы вы ни вышли замуж, будет вашим покорным рабом. Возьмем, к примеру, меня. Если бы вы были замужем за мной, то стоило бы вам только сказать: «Отвези меня в Египет», – и вас умчали бы туда на ковре-самолете. Вас это ничуть не склоняет в мою пользу?
– Фредди, – со смехом ответила Грейс, – невозможно понять, когда вы говорите серьезно.
– Я всегда абсолютно серьезен, когда дело касается вас, старушка.
– Вы выйдете из больницы и забудете меня ровно через десять минут, даю вам гарантию, – сказала она. – Вы снова вернетесь в театр влюбляться в девушек на качелях.
– Никогда, – поклялся он.
Ведя его обратно в палату, Грейс невольно всмотрелась в него. По словам Дафны, он был завидным женихом. Она была почти уверена, что он просто флиртует с ней, но жалела, что так плохо знает мужчин и то, в частности, о чем и как они думают. Было совершенно ясно, что они видят мир в абсолютно другом измерении. И все же с Фредди ей почти всегда было легко и спокойно. Иногда он даже напоминал ей Гарри, в котором всегда к доле братского поддразнивания примешивалось желание защищать и лелеять ее.
