Текст книги "Наполеон, или Миф о «спасителе»"

Автор книги: Жан Тюлар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

Часть первая. РОЖДЕНИЕ «СПАСИТЕЛЯ»

Почему Бонапарт преуспел там, где проиграли Лафайет, Дюмурье и Пишегрю? Какие силы превратили его в арбитра политической ситуации 1799 года?

Ничто не предвещало этого в его корсиканском прошлом, если не считать того обстоятельства, что, проданная Генуэзской республикой версальскому правительству, Корсика вскоре оказалась втянутой в охватившую Францию Революцию. Континент распался на противоборствующие группировки, Корсику также раздирала борьба кланов: аристократического, выступавшего в 1768 году (Буттафьочо) против паолистов, и паолистов, сторонников Конвента (Саличетти), боровшихся с паолистами-ан-глофилами (Поццо ди Борго). Борьба непривычная, отражавшая социальные конфликты, не менее острые, чем идейные распри. Подвергаемый гонениям, ссылкам, арестам, Бонапарт рано познал ужасы гражданской войны во Франции и на Корсике. Из этого опыта он извлек главный вывод бонапартизма: возвыситься над всеми партиями, заявить о себе как о национальном миротворце.

Однако для такой роли требовался огромный авторитет. После Цезаря Бонапарт стал, похоже, первым полководцем, осознавшим все значение пропаганды. Недостаточно побеждать, надо еще уметь увенчивать свои победы ореолом легенды. Бонапарт не выиграл сражений при Флерюсе, Гейзберге и Цюрихе. Несмотря на это, он, в период правления Директории, популярнее Журдана, Гоша, Массена и Моро, потому что благодаря прессе и лубочным картинкам смог преподнести свою итальянскую кампанию как самую настоящую Илиаду. Экспедиция в Египет, несмотря на ее неблагополучный итог, предстала под пером летописцев этакой восточной эпопеей во главе с героем, равным Цезарю и Александру. Бонапарт очаровывает, раздражает, покоряет – словом, не оставляет равнодушным.

Третья причина его успеха: он завоевывает его на излете Революции, когда наконец-то победившая буржуазия начинает претендовать на безраздельное господство. Попытки Лафайе-та и Дюмурье оказались преждевременными. На следующий день после Термидора страна возжаждала порядка, которого Пишегрю, скомпрометировавший себя альянсом с роялистами, связанный обязательствами с политической группировкой, членом которой состоял, не сумел обеспечить, несмотря на весь блеск своих ратных подвигов. Бонапарт внушает окружающим: да, он дружил с Робеспьером-младшим, но при этом всегда оставался потомком старинного дворянского рода, да, он пользовался протекцией Барраса, однако смог продемонстрировать твердость в отношениях с Директорией. Все было ему на руку, даже его странный облик и властолюбие. «Французская революция заложила основы нового общества, но еще ждет своего правительства», – заметил Прево-Парадоль. «Все считали, что необходимо сильное правительство, – писал Стендаль. – И они его получили».

Глава I. ИНОСТРАНЕЦ

Настоящая фамилия Бонапарта – Буонапарте. Он собственноручно подписывался ею и в ходе итальянской кампании, и позднее – вплоть до тридцатитрехлетнего возраста. Потом он офранцузил ее и стал именоваться уже Бонапартом. Я оставляю за ним фамилию, которой он окрестил себя сам и которую выгравировал у подножия своего нерукотворного памятника. Омолодил ли себя Бонапарт на год, чтобы стать французом, то есть чтобы дата его рождения не предшествовала времени присоединения Корсики к Франции?.. Вопреки авторитетному утверждению Бурьенна некоторые современники настаивали на том, что Бонапарт родился не 15 августа 1769-го, а 5 февраля 1768 года. Во всяком случае, консервативный сенат в воззвании 3 апреля 1814 года назвал Наполеона иностранцем.

Два образа подверглись искажению в «Замогильных записках»: Наполеона и самого Шатобриана. Оставим в покое последнего. Что же касается первого, то в соответствии с прекрасной легендой он появился на свет на ковре, изображавшем батальные сцены из «Илиады». Однако существует и антилегенда, главным создателем которой был все тот же Шатобриан.

Ныне достоверно установлено, что Наполеон родился действительно 15 августа 1769 года. Но так же твердо можно сказать, что не всё в его биографии – домысел Шатобриана. В Наполеоне в самом деле воплотилось нечто чуждое, и Шатобриан прав, говоря о «свалившейся именно на нас жизни, которая могла появиться в любое время в любой стране». Так или иначе, Наполеон родился 15 августа 1769 года в Аяччо – на Корсике, потрясенной «присоединением» к Франции.

Корсика в XVIII веке

В XVIII веке этот остров уже достаточно хорошо известен на континенте. Важное стратегическое положение между Францией и Италией, занимаемое им в Средиземноморье, превращает его в вожделенную добычу для всякого рода амбиций, столкнувшихся в западной части этого водного бассейна. Прогрессивными кругами он воспринимается как символ борьбы с поработителем. Восстание островитян 1729 года против генуэзского владычества, вспыхнувшее за несколько десятилетий до победоносного окончания Войны за независимость в Северной Америке, право на свободу, провозглашенное его лидерами, планируемые социальные реформы привлекают внимание таких мыслителей, как Васко, Горани и Босуэл. Жан Жак Руссо заметил в «Общественном договоре»: «Есть в Европе еще одна страна, способная принять свод законов, это – Корсика. Достоинство и упорство, с какими этот мужественный народ отстоял свою свободу, вполне заслужили того, чтобы какой-нибудь мудрец увековечил ее для него. Меня не оставляет предчувствие, что когда-нибудь этот маленький остров еще удивит Европу».

Около 1764 года по просьбе корсиканского аристократа Бутгафьочо Руссо приступает к работе над конституцией, которая так никогда и не найдет применения.

Да в его ли силах было всех примирить? После народного восстания 1729 года, повлекшего за собой интервенцию Австрии, в 1732 году в Корте был подписан договор. Однако два года спустя генуэзцы забыли о своих уступках, что привело к новому восстанию. Конфликт разросся до международных масштабов: Франция дважды осуществляла военное вмешательство на стороне Генуи. В Паскале Паоли, сыне героя событий 1729 года, корсиканцы обрели как раз такого главнокомандующего, какой им был нужен. Паоли отбросил генуэзцев к укрепленным позициям на побережье и затеял политические и социальные преобразования, заинтересовавшие Европу. Выбрав Корту столицей по той причине, что город был расположен в глубине острова, он созвал там в ноябре 1755 года Учредительное собрание. Из-под его пера вышла демократическая конституция, наделяющая законодательной властью

Административный совет, избираемый всеобщим голосованием, а исполнительной – самого Паоли, возглавившего Государственный совет из девяти членов. Завершив работу над конституцией, Паоли взялся за дело: затеял осушение болот, строительство дорог, разработку новых карьеров, наведение моста, связавшего Иль-Рус с Корсикой с целью компенсировать утрату портового города Кальви, оставшегося в руках генуэзцев, строительство торгового флота, пустившегося в плавание под флагом «мавританская голова». Что же касается социальных преобразований, то в своем «Рассуждении о счастье», представленном в 1791 году Лионской академии, Наполеон явно преувеличил их размах: «Паоли поделил земли каждой деревни на две категории: земли первой категории отводились для зерновых культур и пастбищ. Второй – расположенные в гористой местности – под маслины, виноградники, каштаны и прочие деревья. Земли первой категории – пиажи – передавались как в коллективное, так и в частное пользование. Раз в три года пиаж каждой деревни перераспределялся между ее жителями. Земли второй категории, предназначенные для особых культур, оставались в ведении частного сектора».

В действительности речь шла не столько о нововведениях Паоли, сколько о сохранении общинного строя. И все же это заблуждение отражало господствующие настроения: считалось, что в ходе борьбы за власть Баббо установил больше социальной справедливости, чем в процессе социальных преобразований. Этот взгляд будет довлеть над умами в 1793 году, он же обеспечит общественную поддержку Паоли, а не Саличетти и Бонапартам, хотя последние являлись сторонниками монтаньяров. Успехи генерала вызывали озабоченность как корсиканского дворянства, так и Генуэзской республики, которая чувствовала, что лишается последних бастионов. На основании первого Компьенского договора 1764 года французские войска заняли Кальви, Сен-Флоран и Аяччо. Война на континенте вынудила их покинуть Корсику, однако они вновь вернулись на остров в соответствии с положениями второго Компьенского договора 1764 года. В итоге по Версальскому соглашению, подписанному 15 мая 1768 года, Генуя временно, вплоть до погашения ею долга Франции, уступила Версалю права на Корсику. Паоли отверг договор, игнорирующий мнения корсиканцев. Разразилась война. Королевские войска действовали на острове, опираясь на французскую партию, упрочившую свои позиции благодаря поддержке кардинала Флери. 8 мая 1769 года Паоли потерпел поражение при Понте Ново и вынужден был бежать в Англию. Корсика не стала французской провинцией. С 1770 по 1786 год она находилась в ведении военной администрации, возглавляемой сначала графом де Во, а затем господином Марбефом. И все же в 1775 году Провинциальные штаты предоставили острову относительную автономию.

Семья Бонапартов

В вопросе о генеалогии Бонапарта не было недостатка в самых фантастических гипотезах. Сам Наполеон на острове Святой Елены смеялся над той из них, которая превратила его в потомка Железной маски и дочери губернатора островов Сан-Маргерит, господина де Бонпара. По восходящей линии ему приписывалась кровная связь с царствующей английской династией, династией византийских императоров Комнинов, Палеологов и даже с патрицианским родом Юлиев. Зато антилегенда сделала из Наполеона потомка привратника и скотницы. На самом деле Бонапарты были скорее всего тосканского рода. Первое упоминание о некоем Бонапарте, члене Совета старейшин Аяччо, относится к 1616 году. В дальнейшем, в XVII–XVIII веках, в состав этого Совета входили многие Бонапарты. Должность члена Совета старейшин считалась почетной, поскольку после присоединения к Франции она была приравнена к дворянскому титулу. Словом, Наполеон Бонапарт – дворянин, хотя, по утверждению некоего памфлетиста эпохи Реставрации, в те времена на Корсике все рождались дворянами, чтобы не платить налогов.

Его отец, Карло Бонапарте, – влиятельный аристократ, близкий к Паоли, который назначал его на ответственные должности. Примкнув после 1768 года к французской партии, он становится адвокатом Верховного совета Корсики, затем, в 1777 году, – депутатом от дворянства, в этом качестве он, вместе с другими представителями, отправляется в 1778 году в Версаль, где удостаивается аудиенции Людовика XVI. Считалось, что своей карьерой он обязан покровительству господина де Марбефа, пленившегося красотой мадам Бонапарте. Легация Рамолино родилась в Аяччо в 1749-м, а может, в 1750 году. Ее отец был инспектором корсиканского дорожного ведомства, мать, овдовев, вышла замуж за капитана генуэзского флота Франческо Феша, от которого родила сына Джузеппе, будущего кардинала при Консульстве.

Не вызывает сомнений достаток, которым пользовались Бонапарты накануне французской оккупации. Они были владельцами трех домов, имения в Милелли, виноградников, пахотных земель, мельницы. Впрочем, не стоит и преувеличивать их благосостояние. Хотя Бонапарты и их свойственники числятся среди самых обеспеченных людей города (они породнились, должно быть, с местными, более зажиточными семьями), в ряду таких богачей, как Поццо ди Борго – полновластный хозяин окрестностей Аяччо, – их состояние куда как скромно и не выдерживает сравнений с богатейшими фамилиями Европы. Не исключено, правда, что оно приумножилось за счет разорения мелких земельных наделов, владельцы которых отомстили им в 1793 году, разграбив дом и опустошив поместья.

В итоге после аннексии Карло Бонапарте пришлось домогаться должностей и льгот, чтобы поддержать свой престиж и обеспечить непрерывно приумножающееся семейство: после Жозефа и Наполеона (нареченного так в честь дяди, погибшего в 1767 году) появились Люсьен (1775), Элиза (1777), Людовик (1778), Паолетта (будущая Полина, 1780), Мария Аннон-сиада (будущая Каролина, 1782) и Жером (1784).

Годы учения

Сведения о детстве Наполеона немногочисленны и малодостоверны. Несомненно лишь то, что в конце 1778 года Карло Бонапарте, отправляясь в Версаль, взял с собой двух сыновей, Жозефа и Наполеона, а также шурина Феша. Последний добился стипендии в семинарии Экса, а мальчики поступили в январе в коллеж Стена. В мае 1779 года Наполеон переезжает в Бриенн. Королевская военная школа в Бриенн-ле-Шато – один из коллежей, основанных в 1776 году министром обороны, графом де Сен-Жерменом для дворянских детей, решивших посвятить себя военной карьере. Г-н де Мербеф снабдил Наполеона свидетельством, удостоверяющим, что Бонапарты – обедневшие дворяне. Кроме того, Карло Бонапарте пришлось предъявить военному прокурору д'Озье де Сериньи доказательства своего дворянского происхождения.

Наполеон прожил в Бриенне с 15 мая 1779-го по 30 октября 1784 года. Правда ли, что его полководческий дар проявился во время игры в снежки, увековеченной его однокашником Бурьенном, рассказ о которой на самом деле позаимствован из одной английской брошюры, переведенной на VI году Революции? Действительно ли к нему приезжала в гости мать в июне 1784 года? «Она была настолько потрясена моей худобой и болезненным видом, – будто бы рассказывал он позднее Монтолону, – что ей показалось – ее сына подменили, и она не сразу меня узнала».

В сентябре, пройдя собеседование с заместителем инспектора школ Рейно де Моном, он получает рекомендацию в Парижскую военную школу. В середине октября Наполеон приезжает в столицу. В этот период Наполеон – «невысокий молодой брюнет, печальный, хмурый, суровый, но при этом резонер и большой говорун». О его жизни в Париже ходит множество анекдотов, скорее всего они апокрифичны. 28 сентября 1785 года Наполеон получает назначение в Баланс, в артиллерийский полк ла Фера. По успеваемости он 42-й из 58. Результаты явно не блестящие. Но тут следует принять во внимание его происхождение, одиночество, краткосрочность пребывания в военной школе, а также смерть отца, последовавшую 24 февраля 1785 года.

Гарнизонная жизнь

И вот для него наступают серые будни офицера мирного времени: бумаготворчество, маневры, банкеты, балы, любовные интрижки. Панацею от скуки он находит в чтении. В этот период, когда перо вдохновляет его больше, чем шпага, он пробует силы в беллетристике. В апреле 1786 года он набрасывает историю Корсики, еще одну в ряду многих других, любопытную, однако, своим заключением, проливающим свет на его тогдашнее умонастроение: «Если в соответствии с духом общественного договора нация вправе даже без повода низложить самого государя, разве не так же обстоит дело с частным лицом, которое, попирая естественные законы, совершая злодейские преступления, посягает на сложившиеся формы правления? Разве эта логика не приходит на помощь и, в частности, корсиканцам, поскольку правление или, точнее, княжение Генуи было всего лишь условностью? Следовательно, по законам справедливости, корсиканцы имели право свергнуть генуэзское владычество и так же поступить с Францией. Аминь».

Эта обвинительная речь против французской оккупации не могла быть опубликована. Да и рассчитывал ли Наполеон на читателей? Скорее всего он делился с бумагой охватывавшим его временами отчаянием. Так, 3 мая 1786 года он записывает: «Вечно одинокий среди людей, я возвращаюсь к себе помечтать и всецело отдаться приступам меланхолии. Куда она устремит меня сегодня? К смерти? Раз мне так или иначе суждено умереть, не лучше ли сразу наложить на себя руки?» Эти строки напоминают предсмертную записку человека, решившегося на самоубийство. Но при этом они исполнены литературной аффектации, неожиданно изобличающей в нем романтика.

Ненависть к Франции растет в нем пропорционально состраданию к родине: «Французы, вам мало, что вы отняли у нас самое дорогое, вы развратили наши нравы. Положение, в котором находится моя родина, и невозможность его изменить – лишний повод к тому, чтобы бежать из страны, где по долгу службы я обязан превозносить тех, кого по совести должен ненавидеть».

Наконец он получает отпуск, который проведет на Корсике с 15 сентября 1786-го по 12 сентября 1787 года. Вероятнее всего, после смерти отца и в отсутствие старшего брата Жозефа он занимается своим имением, то есть весьма запущенными делами родных пенатов. Семейство Бонапартов, обремененное четырьмя детьми моложе десяти лет, хотя и продолжало занимать на Корсике одну из высших ступеней социальной лестницы, испытывало немалые финансовые трудности. Особенно тяжело на их положении сказалось то, что архидьякон Люсьен, дядя Наполеона, который прежде ухитрялся ловко управляться с делами Бонапартов, совсем перестал им помогать. Все это вынудило Наполеона отправиться в Париж отстаивать интересы семьи в генеральном казначействе. Там, в Пале-Рояле, если верить его собственным словам, его «лишит невинности» некая легкомысленная особа. Он получает разрешение продлить отпуск на полгода, с 1 декабря, чтобы «принять участие в дискуссиях о будущем Корсиканских штатов, своей Родины», а также «обговорить неотъемлемые права на скромное наследство». Итак, 1 января он вновь на Корсике. В мае он едет в Осонн, где с декабря 1787 года дислоцируется его полк. Возобновляется гарнизонная жизнь, монотонность которой периодически нарушается занятиями в артиллерийской школе под руководством барона дю Тейля.

Круг чтения Наполеона расширяется. Он интересуется историей, географией, политическими доктринами и экономическими теориями. Естественные науки оставляют его равнодушным. Он много конспектирует, схватывая самую суть вопроса («Святая Елена – маленький остров», – пометит он в тетради, ознакомившись с «географией» аббата де Лакруа); часто резюмирует для памяти, которая у него, надо сказать, превосходна. Вооружившись пером, оспаривает доводы ученых, демонстрируя живой полемический ум. Время от времени прочитанное вдохновляет его на написание полуволшебных сказок: «Маска-прорицатель» навеяна «Историей арабов» Мариньи, «Граф Эссекс, или Повесть о привидениях» – «Историей Англии» Джона Барроу.

Впрочем, не стоит преувеличивать образованность Наполеона. Ему неведомо многое из написанного Руссо, большая часть наследия Вольтера, за исключением драматургии и «Опыта о нравах». Из «Философской и политической истории европейских колоний и торговли в обеих Индиях» аббата Рейналя он одолел лишь первые три тома, о Монтескье и Дидро имел весьма смутное представление, скорее всего он не читал «Опасных связей» Шодерло де Лакло, такого же, как и он, артиллериста, находившего выход своей нереализованной энергии в литературе. Похоже, что его читательский интерес направлялся желанием обосновать тезис, родившийся в пылком воображении молодого, потерянного под негостеприимным небом Франции островитянина: при Паоли и в эпоху восхищавшей философов конституции 1755 года Корсика являла собою идеал государства, принципы общественного устройства которого соответствовали законам, написанным Ликургом для Спарты. Образ Паоли вырастает в сознании Наполеона до масштабов героя Плутарха. Он превозносит его, хотя отец вряд ли что-либо ему о нем рассказывал, а сам Наполеон не был с ним лично знаком. Он мог составить себе представление о его деятельности лишь на основании дневника Босуэлла, нарисовавшего идеализированный портрет Паоли. Отстаивавшие независимость Корсики Руссо и Рейналь также становятся его кумирами. Зато французская монархия, которая уничтожила созданное Паоли государство, подменив его собственным владычеством, должна исчезнуть. Бонапарт был республиканцем задолго до взятия Бастилии, раньше Робеспьера и Дантона. 23 октября 1788 года в Осонне он приступает к работе над исследованием, призванным доказать, что «в двенадцати европейских государствах короли пользуются узурпированной ими властью». Не разделяя настроений «сброда», он видит в трещинах, которыми пошло здание монархизма, реванш за Понте Ново.

Глава II. ЧЕЛОВЕК ПАОЛИ

15 июля 1789 года Наполеон берется за перо, чтобы сообщить дяде, архидьякону Люсьену, о своем намерении отправиться в столицу для приведения в порядок личных дел, а в конце приписывает: «До меня доходят вести из Парижа. Они удивляют и не на шутку тревожат. Брожение достигло апогея. Трудно сказать, чем все это кончится. Господин Неккер уехал в Пикардию для того, наверное, чтобы эмигрировать в Голландию. Похоже, уже нынче вечером, а то и ночью протрубят общий сбор и пошлют нас в Дижон или Лион. Что было бы для меня крайне неприятно и разорительно».

В самом деле, осоннский гарнизон неожиданно поднимают по тревоге. Вскоре вспыхивают мятежи.

«Я пишу тебе посреди потоков крови, под грохот барабанов и рев орудий, – сообщает Наполеон брату Жозефу. – Местная городская чернь при поддержке кучки разбойников-иностранцев, собравшихся, чтобы пограбить, принялась воскресным вечером крушить бараки фермерских рабочих, разорила таможню и несколько домов. Нашему генералу семьдесят пять лет. Он устал. Вызвав городского голову, он приказал им во всем подчиняться мне. Проведя ряд операций, мы арестовали 33 человека и упрятали их в тюрьму. Полагаю, что двое-трое из них предстанут перед превотальным судом».

Нельзя сказать, чтобы Наполеон питал нежные чувства к «сброду», однако еще меньшие симпатии вызывает в нем та каста привилегированных, к которой он сам принадлежит: «Вся Франция была обагрена кровью, но почти везде пролилась неправедная кровь недругов Свободы, Нации, привычно жиреющих за ее счет». В письме брату Жозефу 9 августа 1789 года, излагая версию событий памятной ночи 4 августа, он равно ненавидит и дворянство, и монархию, столь неуклонную в желании поработить его родину.

12 июня он пишет Паоли письмо, в котором не скрывает своего отношения к Франции: «Я появился на свет в день кончины моей родины. Тридцать тысяч французов, заполонившие нашу землю, потопившие в крови трон свободы – такова была жуткая картина, открывшаяся моему детскому взору. Моя колыбель оглашалась криками умирающих, стонами угнетенных, скорбными рыданиями. Вы покинули наш остров, и вместе с вами нас оставила надежда на счастье, рабством заплатили мы за свою покорность. Придавленные тройным гнетом солдатского сапога, легиста и сборщика налогов, мои соотечественники страдают от всеобщего презрения».

Корсика вдохновляет Бонапарта и на исполненные неменьшего пафоса «Письма господину Неккера». «Не должно оставаться никаких сомнений, – пишет Фредерик Массон, – в отношении воззрений Наполеона, в том, что касается ненависти, питаемой им к захватчикам, презрения к тем, кто не на стороне Паоли, он – корсиканец и еще раз корсиканец, корсиканец до мозга костей».

Революция на Корсике

Французская революция, на которую несколько рассеянно взирал молодой офицер, была с энтузиазмом встречена на Корсике. Наряду с другими провинциями королевства остров делегировал в Генеральные штаты своих депутатов: граф Буттафьочо, тот, что добивался от Руссо проекта конституции, представлял дворянство, Перетти Делла Рочча – духовенство, Саличетти и Колонна Чезари – третье сословие.

В августе 1789 года Бонапарт просит предоставить ему зимний отпуск. Вызывает удивление, что эта при других обстоятельствах вполне тривиальная просьба была удовлетворена в такое неспокойное время. Полагают, что он покинул Осонн в первых числах сентября, спустился вниз по Роне и в Марселе имел, по-видимому, встречу с одним из своих тогдашних кумиров – аббатом Рейналем.

Целых пятнадцать месяцев, вплоть до февраля 1791 года, Наполеон узнает о потрясающих Францию событиях лишь по доходящим до Корсики слухам. Отвергая статус аннексированного государства, остров претендовал на включение его в состав королевства, что в общем не встречало возражений у главнокомандующего французскими войсками виконта де Саррина. Однако этому человеку умеренных взглядов приходилось считаться с такими экзальтированными роялистами, как бригадный генерал Гаффори, назначенный 20 августа его заместителем. Тем временем кое-что меняется в муниципальной системе. В Аяччо формируется Национальная гвардия, заместителем командира которой становится подполковник Бонапарт.

Осложнения начались в конце лета. 5 ноября 1789 года в связи с вопросом о статусе Национальной гвардии в Бастиа вспыхнули волнения, в которых принял участие и Бонапарт, однако его роль в них до сих пор не ясна. Патриоты направили петицию Учредительному собранию, которое 30 ноября объявило Корсику «неотъемлемой частью Французского государства», пообещав, что ее население будет жить по законам французской конституции.

Отвечал ли этот декрет насущным интересам населения? Похоже, что да, если судить по письму, написанному Наполеоном аббату Рейналю: «Отныне у нас общие интересы, общие чаяния, нет больше разделяющего нас моря». С другой стороны, идея «корсиканской нации» успела пустить глубокие корни. Спешный отъезд французов свидетельствовал о царящих на острове неуверенности и страхе. Так, 12 октября, когда было внесено предложение об утверждении титула короля Франции и Наварры, взявший слово Саличетти заявил: «Вполне достаточно титула короля Франции, однако если будет учрежден также титул короля Наварры, я уполномочен, более того, обязан на основании имеющихся у меня наказов потребовать, чтобы был учрежден также и титул короля Корсики».

Тот же Саличетти содействовал проведению в феврале 1790 года в Бастиа заседания Собрания под председательством полковника Петричони. На нем было принято решение о репатриации Паоли, амнистированного Учредительным собранием, и о возобновлении деятельности некоторых учреждений, в том числе – Верховного комитета для осуществления основных административных функций. Недовольство исходило в основном от части населения, жившей «по ту сторону гор», которая чувствовала себя обойденной в раздаче должностей и распределении налогов и потому настаивала на разделении острова. Жозеф Бонапарт решительно воспротивился этому: «Вчера еще мы были рабами, стоило нам возродиться, как нас предлагают расчленить, перечисляя допущенные бездарной администрацией ошибки. Вместо того чтобы приписать эти глупости угнетавшим нас тиранам всех мастей, пытаются внести раскол в наши ряды и свалить всю ответственность на наших соотечественников, до недавнего прошлого таких же жертв, как и мы». Им всецело владела идея объединения.

Географического, но отнюдь не политического. Корсиканцы по-прежнему оставались разделенными на два лагеря: паолистов, или патриотов, находившихся у власти с 1729 по 1769 год, когда в битве при Понте Ново они были сметены французской артиллерией, и роялистов, или гаффористов, вознесшихся в период французской оккупации и направивших в Генеральные штаты таких велеречивых ораторов, как Буттафьочо и Перетти. Революция углубила раскол. Роялисты, оставаясь сторонниками старого режима, опирались на армию и администрацию, патриоты, сплотившиеся под лозунгами 1789 года, пользовались широкой поддержкой народа. Она проявилась 17 июля 1790 года во время восторженного приема, оказанного возвратившемуся на остров Паоли.

Выборы глав администрации департамента прошли мирно. На состоявшемся в Орецце предвыборном заседании Собрания Паоли, вновь возглавивший силы обновления, вознес хвалу великодушной французской нации: «Вы были ее товарищами по несчастью в рабстве, ныне она желает, чтобы вы стали ее братьями под общим знаменем свободы». Словом, автономия исключалась. Генерал призывал корсиканцев «незамедлительно поклясться в верности и безоговорочной поддержке отрадной конституции, объединяющей нас с этой нацией под сенью общего закона и монарха-гражданина». Покровительство революционной Франции казалось ему гарантией безопасности острова, но он не был сторонником его полной ассимиляции. Скорее всего его устраивал союз на федеративной основе. В его выступлениях Корсика именуется «родиной», тогда как французы – «собратьями», а не «соотечественниками». Эта позиция разделялась, по-видимому, и

Наполеоном. Вместе со старшим братом он принимает самое активное участие в будоражащих остров выборах, обеспечивших победу паолистов, а Жозефу – должность председателя директории в Аяччо.

После того как был решен вопрос о статусе острова – самостоятельного департамента – и назначены руководители администрации, оставалось определить столицу. Бастиа? Аяччо? Корте? Выбор пал на Бастиа, который стал на некоторое время главным городом департамента.

Решения, принятые Собранием в Ореццо, были оспорены главой роялистов Буттафьочо, обвинившим Паоли в намерении подчинить остров Англии. Последующие события, похоже, подтвердили его правоту. Впрочем, паолисты болезненно воспринимали малейшую критику своего кумира. Они нанесли ответный удар, напомнив о предательстве Буттафьочо, который во время дипломатической миссии, выполняемой им по поручению Паоли, по собственному почину предложил Шаузелю присоединить Корсику к Франции. В то время как 2 августа 1790 года на улицах Аяччо сжигали чучело Буттафьочо, выборщики Ореццо принимали решение о делегировании в Учредительное собрание двух депутатов, Джентиле и Поццо ди Борго, для разъяснения позиции патриотов.

Однако Буттафьочо опередил их. 29 октября 1790 года, взойдя на трибуну Национального собрания, он сказал: «Дерзкие люди, прикрываясь интересами общественного блага, неустанно распространяют в отношении меня, а также аббата Пе-ретти гнусные клеветнические обвинения. Они восстановили против нас народ. И господин Паоли не воспрепятствовал этой клевете». И все же раскритикованные Мирабо (который всегда будет вызывать такое восхищение Наполеона, что последний назначит Фрошо, душеприказчика этого трибуна, префектом департамента Сена) и Саличетти, Буттафьочо и Перетти так и не смогли воспрепятствовать присутствию на этом заседании корсиканских делегатов. Роялисты потерпели крупное поражение.

Наполеон добивается продления отпуска, он явно не торопится возвращаться на континент. Ярый паолист, он решительно выступает против Буттафьочо. 23 января 1791 года в кабинете своего родового имения в Милелли он составляет «Письмо Буттафьочо», за обнародование которого единодушно проголосовал патриотический клуб в Аяччо. Это письмо – первая публикация Наполеона. Она не заслуживала бы внимания, если бы не личность ее автора. Стендаль все-таки преувеличивает, утверждая, что это – «сатирическое произведение, совершенно в духе Плутарха. Его главная мысль остроумна и основательна. Оно похоже на памфлет, написанный в 1630 году и изданный в Голландии». Паоли придерживался другого мнения. «Получил брошюру вашего брата, – пишет он Жозефу, – которая вызвала бы интерес, будь она менее многословной и более беспристрастной». Для нас в ней любопытна лишь заключительная тирада. Заклеймив Буттафьочо, автор восклицает: «О, Ламет! О, Робеспьер! О, Петион! О, Вольней! О, Мирабо! О, Барнев! О, Бальи! О, Лафайет! Этот человек осмеливается сидеть рядом с вами! Обагренный кровью братьев, запятнанный бесчисленными преступлениями, он осмеливается называть себя представителем нации, он, продавший ее». Этот ряд политических деятелей, занимающих – и не случайно – «левое крыло» Собрания, воплощает политические симпатии Бонапарта. Разумеется, они объясняются поддержкой, оказанной этими депутатами корсиканским посланцам. Лишь преданность Паоли побуждает Наполеона сблизиться с наиболее радикальными деятелями Учредительного собрания. Но можно предположить и более глубокий мотив. Некий документ просвещает нас на этот счет. Он был задуман еще в 1791-м, вероятно, под впечатлением известия о бегстве короля. Мы имеем в виду набросок брошюры, которую Бонапарт намеревался опубликовать в поддержку начавшей проясняться концепции республиканизма.