Текст книги "Наполеон, или Миф о «спасителе»"

Автор книги: Жан Тюлар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Глава VIII. КРАХ

«С тоской наблюдаю я за настроениями моих соотечественников, свидетелей столь грандиозных событий. От нас требуется осознанная решимость восстановить бывшую династию или на худой конец – общий интерес, способный сплотить умы. Но в нас нет ни чувства, ни общей идеи, могущих послужить основой для объединения. Все мы пылаем более или менее страстной ненавистью к тираническому правлению узурпатора, однако же у большинства она слабее, нежели желание сохранить личный покой и место в том обществе, которое нам их обеспечило. Все устали и боятся новых революций; нам не хватает воодушевления для борьбы за свои права, за возвращение потомков Генриха IV. Мы настолько утратили волю к действию, что обвиняем иностранцев в неспособности силою оружия восстановить порядок, решительно высказаться за который французам мешает то ли страх, то ли какие-то иные пороки».

Противоречивые чувства французских нотаблей во время кризиса 1814 года нашли в «Дневнике» Мэна де Бирана свое наиболее полное выражение. Начиная с 1808 года буржуазия мечтала отделаться от «спасителя», который перестал ее устраивать, однако не решалась на изменения, способные ущемить ее интересы.

Неблагодарность умерялась трусостью. Поражения наполеоновской армии стали наконец для буржуазии тем предлогом, которого она ждала долгих шесть лет. Нотабли были не в состоянии собственными силами свергнуть императора, они нуждались в помощи извне. Однако возникал вопрос: возвратится ли вместе с королем легитимность, утраченная в 1789 году? Увы! Самые трезвые головы, подобно Фьеве, скоро уяснили, что, согласившись обусловить свое возвращение на престол оккупацией Франции, Людовик XVIII совершил ошибку и надолго скомпрометировал Бурбонов, обеспечив в недалеком будущем мимолетное возвращение того, кто в глазах народа так хорошо умел противостоять европейской коалиции.

Дело Мале

Заговор генерала Мале обнажил непрочность императорской власти. В ночь с 22 на 23 октября 1812 года бывший генерал, содержавшийся с 1808 года сначала в Венсенской тюрьме, а затем в лечебнице Дюбюиссона, вместе с двумя соучастниками, Бутро и Рато, направился в попенкурскую казарму. Там он сообщил полусонному коменданту Сулье о смерти Наполеона и о своем намерении сформировать временное правительство. Затем освободил из тюрьмы Ла Форс двух генералов: бывшего начальника штаба Моро Лагори и Гидаля – участника роялистско-республиканского заговора на юге. По приказу Мале Лагори арестовал министра полиции Савари и префекта полиции Паскье. Префект департамента Сена Фрошо уже готовил зал в ратуше для заседания нового правительства, все шло по намеченному плану, как вдруг командир дивизии Гюлэн оказал Мале неожиданное сопротивление. 28 октября три генерала и их главные сообщники были осуждены, а 29-го – расстреляны.

Позднее, с подачи официальных властей, много говорилось о бессмысленности заговора. Однако нельзя не признать, что хваленая имперская полиция продемонстрировала несостоятельность, допустив арест своих руководителей, а солдаты, добросовестно исполнявшие приказы Мале, делали это скорее с воодушевлением, чем под давлением необходимости. Кто стоял за спиной Мале? Талейран и Фуше? Маловероятно. Нотабли? Конечно же нет. Скорее всего речь шла об уже наметившемся на юге сближении роялистов, объединившихся в Общество рыцарей веры (хотя они и действовали еще чрезвычайно осторожно), и горстки неисправимых республиканцев. Вильель превосходно объяснил причину этого альянса в своих мемуарах: «Роялисты и республиканцы вполне могли найти общий язык, чтобы объединить усилия до созыва съезда избирателей для избрания выборщиков, которым после свержения Бонапарта предстояло, безусловно, высказаться либо за возрождение Республики, либо за реставрацию Людовика XVIII». Без поддержки нотаблей этот план выглядел малореалистичным, однако, как заметил Фьеве, «если бы движение просуществовало какое-то время, непременно объявились бы умники, готовые повести за собой этих глупцов». На такое пренебрежение интересами римского короля как со стороны высших чиновников, так и простых солдат Наполеон ответил отменой служебного распоряжения, передававшего в его отсутствие Камбасересу право председательствовать на советах.

Сенатус-консультом от 5 февраля 1813 года он объявил об установлении регентства Марии Луизы и совета, сформированного из принцев крови и высших должностных лиц. Сессия Законодательного собрания, проходившая с 14 февраля по 25 марта 1813 года, явила еще большую беспомощность, чем предыдущие. Отправившись в Германию, Наполеон оставил страну в тяжелом социально-экономическом положении. Ширилось недовольство, в Косне и других городах вспыхивали бунты против сводных налогов, не перераставшие, однако, в серьезные политические выступления. Буржуазия не решалась еще выступить открыто.

Разрыв

14 ноября 1813 года Наполеон вновь в Тюильри. Уже во второй раз он возвращается туда побежденным. Он полон решимости вдохнуть в окружающих новую энергию, разбудить общественный энтузиазм, придав особый блеск сессии Законодательного корпуса. Цель маневра понятна: ему важно примириться с нотаблями. Сенатус-консультом от 15 ноября 1813 года император обязывает сенат и Государственный совет в полном составе присутствовать на заседании палаты депутатов. Но сам же нарушает план обольщения, вмешавшись в процедуру выбора председателя Законодательного собрания. Он назначает Ренье, хотя тот не депутат, а отставной министр юстиции, которого сменил Моле. Маре заменит в министерстве иностранных дел Коленкура, а Дарю – Лаюое, того самого, который в 1810 году стал преемником Дежана, главы военного ведомства, этого важнейшего звена государственной машины.

Союзники, готовящиеся оккупировать Францию, также приступают к реализации своего плана обольщения. 4 декабря они обнародуют манифест: «Союзные державы ведут войну не против Франции, а против господства императора Наполеона, которое, к несчастью для Европы и самой Франции, слишком долго длилось за пределами его Империи». Они гарантируют Франции естественные границы по Рейну, Альпам и Пиренеям. Приятная неожиданность, если только это обещание искренне. Нотабли не остались к нему глухи. И вот в такой напряженной обстановке 19 декабря 1813 года открывается сессия Законодательного корпуса. Желая проявить добрую волю в ответ на инициативу союзников, Наполеон передает все относящиеся к текущим переговорам документы в распоряжение сенаторов и депутатов. Для их изучения Законодательное собрание избирает две комиссии из пяти сенаторов и пяти депутатов. В сенатской комиссии все проходит без сучка и задоринки, чего нельзя сказать о комиссии Законодательного корпуса. Ее члены – депутаты пострадавших от блокады департаментов: Лене – депутат от Бордо, Галлуа – от Буш-дю-Рон, Рейнуар – от Вар. Остальные – тоже южане: Фложерг – из Авейрона и Мэн де Биран – из Дордони. Они воспользовались этим предлогом, чтобы сообщить о недовольстве избирателей. В заключение своего доклада Лене подчеркнул, что враг хочет не разрушить Францию, а «вернуть нас в границы нашей территории и умерить пыл и амбиции, ставшие за последние двадцать лет фатальными для народов Европы». Император может «продолжать войну лишь во имя независимости французского народа и территориальной целостности его государства». Если он желает поднять патриотический дух, ему надлежит «всемерно и неукоснительно соблюдать законы, гарантирующие французам права на свободу, неприкосновенность личности и частную собственность, а нации – безоговорочное осуществление ее политических прав». Эта хартия нотаблей была принята 229 голосами против 31. Она прозвучала недвусмысленным предостережением, однако Наполеон не пожелал внять ему. Несмотря на советы Камбасереса проявить сдержанность, он запретил публикацию доклада и прервал заседания Законодательного корпуса. По признанию Савари, это решение произвело сенсацию. Император сделал выговор депутатам, присутствовавшим на приеме 1 января 1814 года. Он пригрозил, что найдет себе другую социальную опору, объединится с «четвертым сословием» и разбудит во Франции старых демонов революции. «Что такое трон? Четыре куска позолоченного дерева, обтянутые бархатом… Трон – это нация, и меня нельзя отделить от нее, не причинив ей вреда, потому что нация нуждается во мне больше, чем я в ней. Что она будет делать без руководителя и гла-вы?.. Уж не хотите ли вы пойти по стопам Учредительного собрания и затеять новую революцию? Но я не уподоблюсь тогдашнему королю… Я предпочту стать частью суверенного народа, чем королем-рабом… Возвращайтесь в свои департаменты!»

Может быть, Наполеон испытывал искушение облечься в одежды Революции? Возродить дух 93-го года? Он направил в департаменты 23 сенатора и государственных советника, чтобы ускорить набор в учрежденную декретом 26 декабря национальную гвардию. Стендаль поведал в своем дневнике о том, как он помогал Сен-Валье в Гренобле. Комиссары, люди пожилые, без особого рвения выполняли возложенные на них поручения: самым молодым из них, Монтескью и Понтекулану, было по пятьдесят лет, самому старшему, Канкло, – семьдесят четыре! Иные из них, например Семонвиль, были даже убежденными роялистами. Страна, за исключением приграничных областей, устала от войн. Наполеону это известно, и он инструктирует комиссаров: «Объявите в департаментах, что я собираюсь заключить мир и обращаюсь к ним для того, чтобы изгнать врага из страны, что я призываю французов прийти на помощь французам».

До 1808 года рекрутские наборы были довольно умеренными. С 1789 по 1807 год было призвано 958 тысяч мужчин, что составило ¹/ ₃₆от общей численности населения. Были нередки случаи замены и освобождения от призыва. Однако начиная с сентября 1808 года возрастает потребность в живой силе: «счастливый номер» или покупка «заместителя» больше не гарантируют освобождения от воинской повинности. В апреле 1809 года император дополнительно запрашивает у сената 30 тысяч в счет набора 1810 года, а также из числа получивших отсрочки в 1806, 1807, 1808 и 1809 годах.

Вскоре возникла нужда еще в 36 тысячах. Агрикол Пердигье рассказывает в своих «Воспоминаниях подмастерья», что его старший брат, хотя и был поначалу заменен грузчиком из Авиньона, все же отправился служить в Испанию. После некоторого затишья 1810 и 1811 годов рекрутский набор, намеченный на 1 января 1813 года, переносится на более ранний срок. В 1813 году, выполнив план призыва, набирают дополнительно 350 тысяч, из которых 100 тысяч – получившие отсрочку в 1809–1812 годах. В апреле – новый призыв: в распоряжение военного министерства передается 180 тысяч человек. 24 августа, в момент обострения испанского конфликта, император получает еще 30 тысяч из подлежащих мобилизации в южных департаментах в 1814, 1813, 1812 годах и ранее. В октябре 1813 года набрано 160 тысяч в счет призыва 1815 года, за исключением женатых. В ноябре – новый запрос, обусловленный тем, что Наполеон больше не желает иметь дело с войсками союзников: «Мы переживаем времена, когда нельзя рассчитывать ни на одного иностранца».

Так родилась легенда о «Людоеде». Начинается организованное сопротивление рекрутским наборам. Станислас де Жирарден, префект департамента Нижняя Сена, рассказывает, что на призывных пунктах можно было увидеть «молодых людей, которые, дабы избежать призыва, вырвали себе все зубы или почти полностью сгноили их, кто – кислотами, а кто – жуя ладан. Иные, прикладывая к руке или ноге нарывной пластырь, наносили себе раны, а затем, желая сделать их "неизлечимыми", обвязывали тряпками, смоченными в воде с мышьяком. Другие наживали себе вздутые грыжи, некоторые прикладывали к детородным органам разъедающие вещества». Банды уклоняющихся от воинской повинности наводняли провинции, нагнетая атмосферу напряженности и страха. На севере под предводительством Фрюшара сопротивление приняло даже политическую окраску. Члены этих банд пользовались поддержкой сельских кюре и местных жителей, предоставлявших им пищу и кров. Кануло то время, когда отец Агриколы Пердигье, выбранив старшего сына за дезертирство, отослал его обратно в армию. Даже префекты, такие как Ла Тур дю Пэн в департаменте Сомма или Барант в департаменте Луара, информировали дезертиров о маршруте продвижения посланных против них войск.

В феврале 1814 года в Тарне на 1 600 новобранцев приходилось 1 028 дезертиров! Бремя налогов, долгое время вполне сносное, становится невыносимым: жалованье чиновников сокращается на 25 процентов. Перед лицом нависшего над страной в результате поражений финансового кризиса Наполеон изворачивается как может. Ненависть, вызванная восстановлением сводных налогов, усиливается в результате реквизиций и введения 30-сантимной надбавки к налогам. В 1814 году вдвое увеличивается торгово-промышленный и другие налоги, которых никто уже не платит. Наконец, впервые после 1792 года Франция подверглась оккупации и ее население пережило все бедствия войны. До сих пор, благодаря бюллетеням Великой Армии, она была знакома лишь с ее парадной стороной.

Неудачи на фронте поражают все сферы жизни: экономика страдает из-за потери внешних рынков и расположенных вблизи границ предприятий, как, например, в Льеже. Падение ренты свидетельствует об утрате доверия. «Состояние торговли определяет настроение населения», – констатирует префект департамента Рейна и Мозеля. Мечты буржуазии об экономическом процветании рассеиваются. Техническое и торговое превосходство Англии ни у кого не вызывает сомнений. Победы на континенте не способствовали развитию производства, поэтому продолжение войны представляется бессмысленным. Кроме того, ведение войн предполагает хотя и умеренный, но от этого не менее обременительный государственный дирижизм.

Сенатус-консульт от 3 апреля 1813 года сильно ущемил интересы нотаблей. Им было предписано выставить 100 тысяч вооруженных и экипированных за свой счет молодых людей из благородных и состоятельных семей Империи. Те же, кто по уважительным причинам избежал службы в армии, подлежали обложению обременительным налогом. Часть из них храбро сражалась у Пюлли, Лепика и Дефранса. Другие готовы были даже, например в Туре, поднять восстание. Растет недовольство в среде кадровых военных, возмущенных быстрым продвижением дворян по службе. Старый республиканец генерал Мишо сетует в 1813 году в частном письме: «Прежние услуги так мало ценятся, что, похоже, стало даже дурным тоном напоминать о них. Мне было бы не так горько, если бы забвению предали меня одного». Могли ли принятые правительством незначительные меры вернуть Наполеону популярность? Намеченная распродажа части общинного имущества должна была пополнить казну и удовлетворить потребность крестьян в земле. Однако план провалился, так как вследствие бедственного положения в экономике у крестьян не осталось свободных средств. Расширение торговых льгот не предотвратило нескольких скандальных банкротств. Не считая военных кампаний на севере и востоке Франции, а также решительного сопротивления таких полководцев, как Карно в Антверпене, Даву в Гамбурге и Лекурб в Бельфоре, неприятель встретился с апатией и даже пособничеством.

Оказавшись в положении, сходном с положением Людовика XVI на закате его царствования, император ощущает неполноту своей легитимности. Аристократия, бывшая некогда его союзницей, предает его ради настоящего короля. Ее примеру готовы последовать нотабли, по-прежнему испытывающие ностальгию по конституции 1791 года. Народ, несмотря на отдельные проявления патриотизма в оккупированных районах, обнаруживает по отношению к императору равнодушие, переходящее во враждебность. Наполеону суждено победить или погибнуть. Это обстоятельство придает французской кампании волнующий характер.

Французская кампания

В конце 1813 года три союзные армии форсировали Рейн. Бернадотт вторгся в Бельгию. Армии Блюхера и Шварценберга (при которой находились русский царь, австрийский император и прусский король), соединившись на реке Об, двинулись на Париж. 250-тысячной армии коалиции Наполеон смог противопоставить лишь 80 тысяч рекрутов. Сульту он поручил остановить на юге Веллингтона, своего самого мобильного противника. Что представляла собой армия Наполеона? Ей не хватало обмундирования, недополученного из пошивочных мастерских Бордо, Тулузы, Нима и Монпелье. Кавалерия располагала лишь 900 седлами вместо необходимых пяти тысяч. Порции галет, мяса и водки, выдаваемые солдатам, были значительно урезаны. Военные госпитали мгновенно переполнились. «Меня беспокоит нехватка жалованья», – сказал Наполеон 7 января Мольену. Военного снаряжения также недоставало, хотя в 1813 году было изготовлено 240 тысяч ружей.

Остановив Блюхера в Бриене, Наполеон 1 февраля 1814 года вновь встретился с ним и Шварценбергом в Лa Ротьере. К счастью для Наполеона, Блюхер и Шварценберг совершили ошибку, разделив армии, чтобы им легче было прокормиться за счет местного населения. Блюхер направился по дороге, ведущей к Марне и Пти Морену, а Шварценберг – к Об и Сене, что сделало их более уязвимыми для Наполеона. Нападая попеременно то на одного, то на другого, он 10 февраля остановил Блюхера у Шампобера, а затем изрядно потрепал его у Монмирайля, Шато-Тьерри и Вошана. Принявшись за Шварценберга, угрожавшего Фонтенбло, император 18 февраля разбил его при Монтеро и заставил отойти на противоположный берег реки Об. За восемь дней он одержал семь побед, отбросив на исходные позиции деморализованных и разобщенных союзников. Может быть, счастье вновь улыбнулось Наполеону? Нет, русский царь и Поццо ди Борго, давний соперник Наполеона на Корсике, вдохнули в коалицию новые силы, упрочив ее политически: 1 марта в Шомоне был подписан пакт, по которому Пруссия, Австрия, Англия и Россия брали на себя обязательство не заключать сепаратного мира и держать под ружьем 150 тысяч солдат вплоть до окончательного разгрома Наполеона. Союзники вновь перешли в наступление.

Разбитый 7 марта при Краонне, Блюхер укрепился на Лаонском плато, с которого Наполеону не удалось его выбить. Императору предстояло также оказать сопротивление приближавшемуся Шварценбергу. Однако 20 марта Наполеон не смог остановить обладавшего численным превосходством австрийца в сражении при Арси-сюр-Об. Тогда он задумал отрезать противника от тыловых коммуникаций и, вместо того чтобы оборонять Париж, предпринял наступление на Сен-Дизье. Едва не попав в ловушку, союзники начали уже отходить к Мецу, но тут были перехвачены письма, направленные Наполеону из Парижа. В них содержался намек на существование в столице влиятельной роялистской партии. По совету все того же Поццо ди Борго Александр продолжил наступление на Париж. Дерзкий план Наполеона провалился. 29 марта союзники приблизились к городу. 30-го завязалось сражение. Накануне, 28-го, бывший король Испании Жозеф, в соответствии с инструкциями, полученными от императора в начале февраля, находясь в Ножане, предложил регентскому совету покинуть столицу.

На следующий день императрица и римский король выехали из Парижа. В столице остались лишь префект департамента Сена Шаброль, префект полиции Паскье и… Талейран, который плутовским манером уклонился от сопровождения регентши в Блуа, обеспечив себе таким образом свободу для маневра. Париж, деморализованный, лишенный укреплений, крайне враждебно настроенный по отношению к Наполеону (за исключением рабочих предместий), опасающийся к тому же участи Москвы, не оказал ни малейшего сопротивления. Национальная гвардия и корпуса Мармона и Мортье, защищавшие столицу, дали для очистки совести сражения на высотах Бельвиля и Шаронны и у заставы Клиши, находившейся под командованием Монсея. Однако противник обладал слишком большим численным перевесом. Вечером 30 марта город капитулировал. 31-го войска союзников, предводительствуемые русским царем и королем Пруссии, вступили в Париж. 21 марта без особого сопротивления пал Лион. С 12 марта граф д'Артуа воцарился в Нанси, а мэр города Бордо Линг выбросил белый флаг. Рошешуар попытался переманить Труа в лагерь роялистов. Сульт отступил к Тулузе, хотя и не знал доподлинно настроения горожан, обработанных «рыцарями веры». Королевские агенты Семалле, Виторолль и Ген-Монтаньяк удвоили рвение, что было небезопасно, ибо никто не мог поручиться, что союзники в конце концов не договорятся с «тираном». Решающую партию предстояло разыграть в Париже. На это указывал Ген-Монтаньяк: «Если Париж выскажется за короля, провинции его поддержат. Они созрели для того, чтобы последовать примеру столицы, но не настолько самостоятельны, чтобы подать его самим». Шварценберг отмечал: «В сложившейся ситуации лишь Париж способен приблизить наступление всеобщего мира… пусть он скажет свое слово, и армия, стоящая у его стен, поддержит его решение. Парижане, вам известно положение в стране и позиция города Бордо… Она сулит окончание войны».

Отречение

Талейран прекрасно понимал, что решающая партия разыграется в Париже. Он мог положиться на префекта полиции Паскье и на большинство сенаторов. Едва союзники вступили в Париж, как начались демонстрации роялистов. Канцлер утверждает, что в них была замешана полиция, но его свидетельство не заслуживает доверия. Талейран рассчитывал на сенат, однако решающий удар по императорской власти был нанесен генеральным советом департамента Сена. Наполеон презирал его, постоянно урезывал бюджет Парижа, не считался с его мнением.

И совет отомстил. 1 апреля по инициативе адвоката Бел-ляра, одного из двадцати его членов, тринадцатью голосами из четырнадцати, принявших участие в голосовании, было принято воззвание, обнародованное 2 апреля. Оно гласило: «Жители Парижа! Ваши избранники предали бы вас и свою Родину, если бы из низких, корыстных побуждений продолжали и дальше заглушать голос совести. Между тем она вопиет о том, что все угнетающие вас несчастья исходят от одного-единственного человека. Это он ежегодными рекрутскими наборами разрушает ваши семьи. Это он вместо четырехсот миллионов, которые Франция платила при наших добрых старых королях для вольной, счастливой и спокойной жизни, обложил нас налогами в полторы тысячи миллионов, грозя еще больше увеличить их. Это он закрыл для нас моря Старого и Нового Света, обескровил национальную промышленность, оторвал земледельцев от полей, рабочих – от мануфактур… Не он ли, пуще всего на свете боясь правды, дерзко, на глазах всей Европы, изгнал наших законодателей за то, что однажды со сдержанным достоинством они попытались высказать ее ему в лицо?» В заключение совет заявлял, «что он категорически отказывается подчиняться Наполеону Бонапарту, решительно выступает за восстановление королевской власти в лице Людовика XVIII и его законных преемников». Флери совершенно справедливо заметил, что в бой вступила не старая аристократия, а входившая в совет буржуазия (Лебо, Белляр, Бартелеми, Делетр). Талейран охарактеризовал манифест как преждевременный и запретил его публикацию в «Мониторе».

Он и сам был за отречение Наполеона, однако хотел, чтобы оно прошло в официальной обстановке. 1 апреля он убедил сенат проголосовать за создание временного правительства. В него вошли два королевских агента (Дальберг и аббат де Мон-тескью) и два ставленника Талейрана (Жокур и Берновиль). Сам Талейран возложил на себя обязанности его председателя. 3 апреля сенат наконец решился: он провозгласил отречение от власти Наполеона, виновного «в нарушении присяги и покушении на права народов, поскольку рекрутировал в армию и взимал налоги в обход положений конституции». Буржуазия отправила «спасителя» в отставку. А что же Наполеон? Он находился в это время в Жювизи, на почтовой станции в Кур-де-Франсе, в двух часах езды от Парижа, куда, получив известие о сдаче столицы, спешно возвращался после провала своего маневра. Он удалился в Фонтенбло. Ничего еще не потеряно. Разве у него не было 60 тысяч солдат, выкрикивавших на параде 3 апреля: «На Париж!»?

Почему бы и Австрии, на худой конец, не выступить в его поддержку из уважения к Марии Луизе? Крылья подрезали ему его маршалы: Ней, Бертье и Лефевр, – отказавшись продолжать борьбу. Они, и прежде всего Ней, убедили императора 4 апреля отречься от престола в пользу римского короля. «Брюмер наизнанку», как не без злобы говорили тогда. Коленкур, Ней и Макдональд отправились в Париж на переговоры с русским царем. Александр пребывал в нерешительности, опасаясь возобновления боевых действий. Не исключено, что он согласился бы на регентство римского короля, если бы не полученное им известие о предательстве армейского корпуса генерала Суама, ответственность за которое возложили на Мармона. Это известие навело царя на верную мысль, что далеко не вся армия и ее военачальники единодушно преданы Наполеону. Он потребовал безоговорочного отречения, гарантируя побежденному суверенные права над островом Эльба. 6 апреля Наполеон смирился с приговором. Но 7-го на параде солдаты встретили его восторженными приветствиями, и он попытался настоять на своем прежнем решении: 11 – го он поручил Коленкуру не давать хода уже подписанному им акту об отречении. В нем просыпаются мысли о самоубийстве; 8-го, по свидетельству Коленкура, он пытается покончить с собой, в ночь на 13-е – еще одна попытка. Подписав Фонтенблоский договор, по решению которого он получал во владение Эльбу, ежегодную ренту в размере двух миллионов от французского правительства, 20 апреля, после знаменитой сцены прощания во дворе замка Фонтенбло, Наполеон уехал.

Людовик XVIII

6 апреля сенат призвал Людовика XVIII. Никто не хотел очередного «спасителя» в лице Бернадотта. Регентство Марии Луизы позволило бы Наполеону свести счеты с теми, кто отвернулся от него. Герцог Орлеанский не мог реально претендовать на престол: законным правом на него обладал лишь Людовик XVIII. Но сенаторы хотели вернуться не к 1789-му, а к 1791 году. Они были за восстановление не абсолютной, но конституционной монархии. Сенатской комиссии было поручено составить проект конституции. В нее вошли Барбе-Марбуа, Дестют де Траси, Эммери и Ламбрехт, а также бывший консул Лебрен. Проект, представленный временному правительству, недвусмысленно ссылался на конституцию 1791 года. Людовик XVIII «приглашался на трон свободным волеизъявлением», а текст конституции «выносился на одобрение народа». Министры были подотчетны палатам, свободы гарантировались. Эта не лишенная достоинств конституция устанавливала парламентскую монархию по английскому образцу. Но мог ли Людовик XVIII, легитимный монарх, принять такие условия? Ведь сенаторы, эти бывшие термидорианцы, удержавшиеся в 1795 году у власти благодаря Декрету о двух третях, а потом, после Брюмера, заполонившие Законодательное собрание Консульства, теперь заявляли, что в полном составе войдут в предусмотренный их проектом новый сенат. Все эти люди, извлекшие выгоду из Революции и режима Империи, не хотели уходить со сцены! Притом что они опорочили себя воззванием об отречении от власти Наполеона, собрав чуть ли не досье на все те случаи превышения императором полномочий, которые они сами же одобряли в дни его могущества! Этим они окончательно дискредитировали в глазах общественности себя и свою конституцию. Все это давало таким пресловутым борцам за легитимность, как Баррюэль, Мэстр, Бональд и другие, лишний повод ополчиться на проект конституции. Баррюэль усмотрел в нем даже «измышление ада»! Как же повел себя Людовик XVIII? Прибыв 27 апреля в Компьень, он 2 мая в манифесте, составленном в Сен-Клу его советниками, в числе которых был Блаке, изложил свои главные требования: суверенитет не народа, а короля, подготовка новой конституции, гарантирующей основополагающие свободы, национальное представительство, вотирование налогов палатами и равенство перед законом. Эти требования означали отказ как от абсолютизма, так и от суверенитета народа, несовместимого с идеей легитимной монархии. Из этого манифеста родилась Хартия 4 июня – плод усилий ярых роялистов (Дамбре, Ферн и Монтескью) и термидорианцев вроде Буасси д'Англа, одного из составителей конституции 1795 года (в соавторстве с Ланжюинэ). То обстоятельство, что это была не конституция, а пожалованная королем Хартия, пришедшаяся на 19-й год царствования Людовика XVIII (после смерти Людовика XVII в Тампле), вызывало раздражение либералов. Но это были мелочи в сравнении с содержащимися в документе уступками. Хартия гарантировала каждому право приобретать национальное имущество, занимать любую государственную должность, свободу совести и равное налогообложение, – словом, осуществление всех завоеваний Учредительного собрания. Желая успокоить рантье, она признавала все финансовые обязательства прежних правительств.

Исполнительная власть принадлежала королю, законодательная – двум палатам: палате депутатов (король обладал правом ее роспуска), избираемой сроком на пять лет на основе избирательного ценза, и палате пэров, которых король мог назначать в неограниченном количестве. Все историки отмечают, что Хартия 1814 года была «куда либеральнее» конституций VIII, X и XII годов и «разумно-практичнее» конституции 1791 года. Сможет ли Франция восстановить утраченное ею в 1789 году политическое равновесие? Это позволило бы стране обойтись без череды новых революций и «спасителей». К несчастью, после свержения Наполеона началось обсуждение условий мира. По Парижскому договору от 30 мая Франция восстанавливалась в границах 1792 года. Из всех территориальных завоеваний периода Революции она сохраняла лишь Савойю, Авиньон и Монбельяр. Бельгия была аннексирована Голландией, Венеция и Ломбардия возвращены Австрии. Судьба других территорий должна была решиться на Венском конгрессе. Многие крепости в Германии, Италии и Бельгии, в частности в Антверпене и Гамбурге, со всем военным снаряжением были возвращены прежним хозяевам. Эти аннексии уязвили самолюбие французов. Уступки, на которые пошел ведший переговоры Талейран, были восприняты как «чаевые, брошенные Бурбонами союзникам», а отказ от завоеванных территорий – как условие реставрации монархии. Проводилась параллель между Наполеоном – защитником оккупированной Франции и Людовиком XVIII – государем, «доставленным в повозке из-за границы». Престижу легитимной монархии был нанесен ущерб. Бесцеремонность вчерашних эмигрантов довершила дело. Наполеону стали сочувствовать. Франция упустила реальную возможность обрести политическую стабильность.