Текст книги "Наполеон, или Миф о «спасителе»"

Автор книги: Жан Тюлар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Глава IX. 1815 ГОД: ПОСЛЕДНИЙ ВЫБОР

Дорогой изгнания, за каретой, уносящей Людовика XVIII к Генту 20 марта 1815 года, скачут Виньи и Ламартин. Неподалеку находится Жерико, Шатобриан запаздывает. Роялисты не смогли воспрепятствовать возвращению Наполеона. Легитимный монарх в сопровождении романтиков удалился в изгнание. Так прошлое и будущее сошлись в этом бесславном отступлении, которому долго еще суждено будет завораживать воображение писателей – от Шатобриана до Луи Арагона и Жана Ануя. Вдохновителями общественного движения, увлекающего Наполеона к Парижу, стали рабочие и крестьяне. Армия присоединится к императору позднее, а ее высший командный состав – лишь частично.

Продвижение Наполеона к столице было облегчено активизацией в провинциях «четвертого сословия». Страх перед восстановлением феодальных прав в деревне и рост безработицы в городе надежнее всяких политических маневров привлекли сельский и городской пролетариат к тому, кто однажды уже спас Революцию, обеспечив сохранность ее социальных завоеваний. Нотабли помалкивают: они с облегчением наблюдают за крушением монархии, питающей слабость к старой аристократии, и при этом испытывают беспокойство в связи с возвращением человека, ставшего символом войны с Европой. И вновь, как когда-то по возвращении из Египта, Наполеон оказался перед выбором. Да, переговоры с Людовиком XVIII исключены, но он может помириться с буржуазией, пойдя на важные для нее политические уступки и взяв на себя роль защитника ее интересов от посягательств иноземцев. Опираясь на поддержку народа, можно было бы направить Революцию по пути, с которого она сошла в 1794 году после поражения «бешеных». Несмотря на усталость страны и трусливое предательство буржуазии в 1814 году, может быть, спасение – в этом?

Остров Эльба

По Фонтенблоскому договору Наполеону был предоставлен суверенитет над островом Эльба, присоединенным к Франции сенатус-консультом 26 августа 1802 года, а в 1809 году переведенным в подчинение главному управлению департаментов Тосканы. В 1802 году Лашевардьер опубликовал в «Статистических анналах» любопытное исследование по экономике острова. Он указывал на наличие полезных ископаемых (свинец и железная руда) и важных стратегических портов: «Принимая во внимание географическое положение острова между южными берегами Французской республики, Неаполитанскими государствами и Сицилией, для французской торговли важно занять хотя бы один из его портов либо в качестве места стоянки, либо – склада разнообразных товаров из обеих Сицилий и Леванта. Коммерция приводила и менее развитые племена к высокой степени процветания. Под эгидой сильного правительства торговля может придать острову невиданный доселе блеск». Так выглядело новое владение, полученное Наполеоном в собственность 4 мая 1814 года. Он тут же приступил к реорганизации административного управления острова, назначив интендантом Бальби, губернатором – Друо и казначеем – Пейрюса.

Были реформированы таможня, служба регистрации, больницы, возведены укрепления, разбиты виноградники. Наполеон принимается за постройку театра, словом, проявляет необычайную деловитость. Ничего удивительного: он в расцвете сил и не превратился еще в опустившегося, тучного старика, как это случилось на острове Святой Елены. Правда, здесь он суверенный правитель; на Святой Елене он будет бесправным узником.

Поселившись во дворце Мулини, он вызвал к себе мать и Полину и стал принимать многочисленных посетителей, в основном англичан, которых приглашал делить с ним трапезы. Внешне он производил впечатление человека, решившего провести остаток дней на острове, но в действительности осуществлял активную секретную деятельность, поддерживая постоянную связь с континентом посредством тайной переписки со своими агентами. Он был осведомлен о положении дел во Франции, о недовольстве политикой Бурбонов, знал, что армия ропщет из-за демобилизаций, неизбежных при возвращении к мирной жизни, и возмущается тем, что пути к восстановлению в должности и продвижению по службе открыты лишь для офицеров Конде, что крестьяне, приобретшие свою долю национального имущества, кое-где подвергаются притеснениям со стороны бывших владельцев. Старый дух вольтерьянства просыпается в буржуазии по мере того, как растет количество публичных процессий и религиозных церемоний. Дезире Монье свидетельствует: «Можно было видеть придворных, причащавшихся по три раза за мессу у разных алтарей, только бы попасть на глаза жене наследника престола».

Наконец, свободный ввоз английских товаров после снятия континентальной блокады обрекает людей на безработицу. Вопреки усилиям Людовика XVIII, две Франции: одна – белого, другая – трехцветного флага – восстают друг на друга. В своих нашумевших «Напоминаниях королю» Карно, прославившийся как героический защитник Антверпена, клеймит окружение Людовика XVIII: «Если вы хотите преуспеть при дворе, остерегайтесь обмолвиться, что вы один из тех двадцати пяти миллионов граждан, которые не без храбрости защищали родину от врагов, ибо вам возразят, что эти так называемые граждане – те же бунтари, а так называемые враги – наши друзья». Бонапартисты используют это недовольство в своих целях: генералы (Эксельманс, Лефевр-Денуэтт) при поддержке Фуше организуют заговор.

«Желтый гном», на редкость злоязычный сатирический листок, осмеливается превозносить опального императора, отказываясь от лозунгов, провозглашенных в салонах герцога де Бассано и королевы Гортензии. Могли в этих условиях Наполеон удержаться от искушения возвратиться на континент? Для его возвращения имелись и другие основания: Мария Луиза и римский король не разделили с ним его изгнания. Императрица воспылала любовью к Нейпергу, которого толкнул в ее объятия Меттерних, а Франц I удерживал внука при себе. Не хватало денег: кабинет министров в Тюильри игнорировал статью 3 Фонтенблоского договора, обязывающую выплачивать Наполеону ежегодную двухмиллионную ренту. Из Вены доносились тревожные слухи: Талейран и Кэстльри готовили депортацию Наполеона на более отдаленный остров, будто бы – на Святую Лучию. Не исключалось и покушение. Поговаривали, что для осуществления этого замысла бывший шуан Брюсляр назначен правителем Корсики. 12 февраля бывшему супрефекту Реймса Флери де Шабульону удалось добраться до острова. Он поведал Наполеону о деятельности бонапартистов и о настроениях в армии. Полученные сведения побудили императора ускорить отъезд. 26 февраля, после десятимесячной ссылки, Наполеон на борту «Непостоянного» покинул Эльбу. С горсткой людей (700 солдат) он отправился отвоевывать свою Империю. Жюмини предостерегал его от безрассудного шага. Не исключено, что это была ловушка, расставленная Австрией и Англией, чтобы вернее погубить Бонапарта и навсегда избавить от него Европу. В самом деле, поражает бездействие англичан, безусловно осведомленных об отъезде императора. Кроме того, сам Наполеон говорил о помощи, будто бы оказанной ему Австрией. Однако англичане и австрийцы скорее всего не нуждались в возвращении императора во Францию как предлоге для его депортации на другой остров. К тому же затевать подобные интриги с таким человеком, как Наполеон, значило идти на немалый риск. Логичнее объяснить отъезд Наполеона присущим ему темпераментом азартного игрока.

Очевидно, версия о содействии Австрии была от начала до конца вымышлена императором для умиротворения общественного мнения. Он делился с Даву в частной беседе в Тюильри: «Буду с вами предельно откровенен, ничего не утаю. Я взял на себя и должен буду продолжать играть роль человека, действующего сообща со своим тестем, императором Австрии. На всех углах говорят, что императрица с римским королем уже в пути, что она со дня на день будет здесь. В действительности же все не так, и я один против целой Европы. Такова реальность».

Полет орла

Самое фантастичное в поразительной судьбе Наполеона – это, пожалуй, его двадцатидневный переход от бухты Жуан до Парижа. Высадившись 1 марта во Франции, он пошел не по долине Роны, где ему могли оказать сопротивление роялисты, а двинулся горными тропами через Альпы, к Греноблю, где хирург Эмери и перчаточник Дюмулен уже подготовили общественное мнение. От границ Дофинэ отношение к нему крестьян было в целом доброжелательным.

Оставалось выяснить настроение армии. Встреча с Лафреем обнадежила: солдаты отказывались стрелять в него. После присоединения к его отряду частей Лабедойера и въезда в Гренобль, жители которого сломали ворота, чтобы пропустить императора, его путь в Париж вылился в триумфальное шествие. В Гренобле две тысячи крестьян с горящими соломенными факелами в руках скандировали: «Да здравствует император!» 10 марта Наполеон вошел в Лион, где был с энтузиазмом встречен ткачами. До Парижа весть о высадке Наполеона дошла лишь 5 марта. План оборонительных мероприятий, разработанный военным министром Сультом, предусматривал объединение армий Лионнэ, Дофинэ и Франш-Конте под командованием графа д'Артуа, в помощь которому выделялись два его сына и три маршала. В королевском указе, объявившем Бонапарта вне закона, солдатам приказывалось всеми огневыми средствами «обрушиться на неприятеля». Положение Людовика XVIII, который мог рассчитывать на поддержку Национальной гвардии, недавно сформированной армейской группировки и двух палат Законодательного корпуса, было далеко не безнадежным. Парижу казалось, что армия поддержит Бурбонов… Разве Ней не обещал «доставить узурпатора в же-лезной клетке»? Разве Массена в Марселе и Удино в Меце не щеголяли своим роялизмом? И разве Антибская крепость не преградила путь Наполеону?

Париж оставался на удивление спокойным. В донесении полиции 7 марта 1815 года сообщалось: «Все имели возможность убедиться, как далеко позади мы оставили наши революционные привычки; ведь нами уже были бы сформированы тысячи групп, выдвинуты резолюции с обеих сторон, звучали бы призывы к насилию. Ныне же люди озабоченно расспрашивали друг друга при встрече, обвиняли Бонапарта в желании смутить их покой, ввергнуть в гражданскую войну и в войну с иностранными державами, чтобы в очередной раз, если бы ему это удалось, пожертвовать Францией в угоду своему ненасытному честолюбию. Однако никто не опережал правительство в принятии тех мер, которые оно сочло нужным принять». Тем не менее, несмотря на столь оптимистический прогноз, рента упала с 81 до 75 франков. Планы сопротивления графа д'Артуа провалились из-за измены войск. 17 марта у Ос-сера Ней перешел на сторону Наполеона.

В ночь на 20-е король покинул Тюильри и укрылся в Генте. «Людовик XVIII утверждал, что умрет в сердце Франции; если бы он сдержал слово, легитимная монархия просуществовала бы еще целый век», – напишет Шатобриан в «Замогильных записках». 20 марта в 9 часов вечера Наполеона с триумфом внесли на руках в Тюильри, над которым развевался трехцветный флаг.

Либеральная империя

Анри Уссей убедительно показал, что триумфальное возвращение Наполеона в 1815 году ни в коей мере не явилось результатом заговора кучки таких бездарных бонапартистов, как Эксельманс, Друэ д'Эрлон и другие; внезапное возвращение императора привело их скорее в замешательство. Общественное движение, открывшее перед Наполеоном двери Тюильри, было представлено крестьянами, рабочими и солдатами, недовольными Бурбонами. Страх перед реставрацией, обеспокоенность рабочих ростом безработицы, преклонение солдат перед императором помогли Наполеону больше, чем интриги какого-нибудь Маре или Лефевра-Деноэтта. И все же не обошлось без недоразумений.

Наполеон надеялся на поддержку нотаблей, недовольных посягательствами эмигрантов на их права. Он рассчитывал на энтузиазм народа (декрет от 21 марта, который отменял дворянство и феодальные титулы, изгонял из Франции эмигрантов и налагал секвестр на их имущество, призван был поддержать этот энтузиазм), и не только на него. Но холодная встреча, оказанная Наполеону властями в Гренобле, открыла ему глаза на его заблуждение: буржуазия его бойкотировала. И хотя он назначил прежних министров (некоторые из них не без колебаний на это согласились): Декрэ во главе военно-морского министерства, Годена – министерства финансов, Мольена – государственной казны, Маре – государственного секретариата, а Фуше – полиции (хотя герцог Отрантский предпочел бы министерство иностранных дел), – он понял, что Францией уже нельзя управлять по-прежнему. Казалось, настал 1793 год. «Это рецидив Революции», – не без преувеличения заметил один из современников. Наполеон признавался Моле: «Ничто так не поразило меня по возвращении во Францию, как эта ненависть к духовенству и дворянству; я нашел ее такой же повсеместной и яростной, какой она была в начале Революции. Бурбоны вдохнули в революционные идеи новую жизнь». Несмотря на то, что революционный энтузиазм проявился лишь в отдельных районах Франции, прежде всего на юго-востоке, он произвел на Наполеона тягостное впечатление. «Не желаю быть королем Жакерии», – заявил он. И вновь, как в 1793 году, приходилось ставить заслон якобинскому варианту развития событий. Народное движение вынудило его раскрыть объятия бывшим соперникам – либералам, которые казались теперь наименьшим злом. Карно, «организатор победы», удостоился портфеля министра внутренних дел, а Бенжамен Констан после встречи в Тюильри с тем, кого он несколькими днями раньше сравнивал с Чингисханом и Аттилой, стал авторитетным политическим советником Наполеона. Желая привлечь к себе либеральную буржуазию, Наполеон издал в Лионе декрет, который гласил: «Избирательные коллегии Империи соберутся на чрезвычайную ассамблею на Майском Поле для усовершенствования нашей конституции в интересах Нации».

Возможно, Бенжамен Констан и не сыграл в разработке проекта новой конституции той важной роли, какую приписал себе в «Мемуарах о Ста днях». Однако скорее всего именно он был инициатором изменений, отличавших Дополнительный акт от Хартии: снижение уровня избирательного ценза, подотчетность министров палатам (вопрос о том, вводил ли Дополнительный акт парламентскую Республику, долго обсуждался юристами от Жозефа Бартелеми до Радиге), публичность дебатов, отмена цензуры и юрисдикции чрезвычайных законов, свобода вероисповедания. Однако две ошибки (одна из которых была допущена Наполеоном): введение наследственного пэрства, то есть сохранение дворянства, и само название «Дополнительный акт к конституциям Империи», не предполагавшее радикальных преобразований наполеоновского государства, – скомпрометировали в глазах общественности либеральную направленность этого документа.

Появилось множество памфлетов, критиковавших Дополнительный акт, что обусловило его провал на плебисците: из пяти миллионов избирателей лишь 1 532 527 сказали «да» и 4 802 – «нет». Количество воздержавшихся было значительным на западе и на юге. Много положительных ответов было получено на севере, востоке и юго-востоке. В деревнях проект был встречен с большим одобрением, чем в городах. Церемония на Майском Поле, где были оглашены результаты плебисцита, разочаровала парижан. Мишле, которому в 1815 году было 17 лет, напишет: «В то время я жил расиновской "Аталией". Не могу выразить своего удивления, когда я увидел Бонапарта, облаченного в тогу римского императора – белую, невинную тогу Элиасена. Она не соответствовала ни его возрасту, ни мавританскому цвету лица, ни обстоятельствам: ведь он вернулся не для того, чтобы принести нам мир». К середине апреля народный энтузиазм сошел на нет, скептически настроенные нотабли продолжали дуться. Их глашатай Фуше сформулировал настроения крупной буржуазии в разговоре с Паскье: «Этот человек (Наполеон) ничему не научился и возвратился еще большим деспотом, еще более воинственно настроенным, наконец, еще более безумным, чем прежде… На него набросится вся Европа; он не устоит, и через четыре месяца все кончится. Я не против возвращения Бурбонов. Нужно только, чтобы оно было обставлено не так глупо, как это сделал в прошлом году Талейран; нельзя, чтобы все мы зависели от их прихоти. Нужны продуманные действия, надежные гарантии». В Вандее, несмотря на поражение герцога Бурбон-ского, ширилось сопротивление роялистов. Решение вновь провести там рекрутские наборы обернулось бедой. 15 мая Вандея восстала по призыву ее бывших руководителей: Сю-заннета, д'Отишана, Луи де Ла Рошежаклена. 22-го Наполеон вынужден был сформировать Луарскую армию во главе с генералом Ламарком. Этих восьми тысяч солдат ему будет катастрофически не хватать в битве при Ватерлоо. Часть генералов и маршалов, таких, например, как Мэзон, последовала за Людовиком XVIII в изгнание. К роялистской оппозиции примкнули либералы. Они вошли в новую палату представителей после выборов, в ходе которых количество воздержавшихся от голосования нередко превышало 50 процентов. Рейнуар, автор «Тамплиеров», был избран в коллегию Бриньоля двадцатью шестью голосами против десяти, отданных за его соперника! Воскресли из небытия многие бывшие члены Конвента (Барер, Камбон, Друэ, Ланжюинэ, Лафайет, хотя иные, например Рошгюд, отказались баллотироваться).

Встречались и известные имена: Дефермон, Мутон-Дюверне, Арно, Шапталь, Боне де Трейси, Бувье-Дюмоляр, но было немало и незнакомых. Из вновь прибывших – Манюэль, будущий идеолог либералов. Избранная ничтожным количеством избирателей, палата намеревалась, однако, играть более значительную роль, чем та, которую ей уготовил Наполеон. Так, противники режима начали с того, что посадили председателем палаты Ланжюинэ, 6 июня – отказались присягнуть на верность конституциям Империи. Фуше незаметно приводил в движение рычаги парламентской оппозиции.

На пути к войне

Наполеон был обречен. В самом деле, его подстерегали две опасности: предательство и поражение в войне. Несмотря на чистки, предпринятые Карно (они коснулись прежде всего префектов – традиция, которую отныне возьмут на вооружение все правительства), административный персонал оставался ненадежным.

Знаменитый архитектор Фонтэн выразил в своем дневнике настроения многих чиновников: «Пробудившись ото сна, мы не были в состоянии вновь предаться грезам. Ничто на свете не могло вселить в нас веру в неслыханное чудо. Мы пребывали в убеждении, что наступил конец, но были вынуждены исполнять отдаваемые нам распоряжения. Даже на Бонди, сменившего в Париже Шаброли, нельзя было положиться. Что уж говорить о Ламете в департаменте Сомма или о д'Ангосе в Верхнем Рейне». Пассивности администрации противостояла бдительность рабочих. На западе обретала стихийную популярность идея федеративных ассоциаций для борьбы с «недоброжелателями», то есть роялистами. «Почему бы нам не сделать в 1815 году того, что мы сделали в 1792-м? Обстановка та же. Так объединимся же, истинные французы, друзья родины», – писал Наполеону подполковник в отставке Бофор. «Как когда-то, в начале нашей великой Революции, ныне повсеместно проснулся дух федерализма», – писал Тибодо. Поначалу он заявил о себе в Нанте, городе, который, будучи расположенным между Вандеей и родиной шуанов, имел все основания опасаться очередной гражданской войны.

Несколько молодых горожан Нанта решили объединиться с соседними городами. Города Бретани с воодушевлением подхватили эту инициативу и направили своих депутатов в Ренн, где ими совместно и был составлен федеративный пакт. Поначалу имя императора в нем не упоминалось. За оружие предлагалось браться во имя защиты родины и поддержания порядка. Позднее император был также представлен в пакте, который подписали полторы тысячи депутатов. О нем доложили императору как о факте революционного неповиновения. Ознакомившись с документом, Наполеон сказал: «Это плохо для меня, но хорошо для Франции». Вслед за Бретанью в федерацию стали вступать другие провинции, а затем заключать между собою соглашения.

Правительство, за исключением Карно, не поддержало эти союзы; похоже, оно даже испугалось их, и рвение федераций пошло на убыль. Несмотря на опубликованную в «Мониторе» информацию о том, что организаторам федераций, людям образованным и благонадежным, можно всецело доверять, власти проигнорировали это патриотическое начинание, хотя и не осмелились его запретить. Предоставленное самому себе, оно постепенно сошло на нет. Когда это движение достигло Парижа, в федерацию объединились жители Сент-Антуан-ского и Сен-Марсельского предместий, которые не забыли о том, что в 1814 году столица оказалась беззащитной перед неприятелем. 14 мая император стал свидетелем массовой патриотической демонстрации: перед ним прошли 12 тысяч рабочих и демобилизованных солдат. Один из ораторов призвал к войне, которая должна стать не только оборонительной, но и избавить другие народы от угнетения. «Все это до боли напоминало времена Республики», – заметил один из очевидцев. Озабоченный тем, чтобы угодить буржуазии и Национальной гвардии, Наполеон не воспользовался этим общественным порывом. Он хотел оставаться спасителем буржуазной, а не пролетарской революции. В 1814 году нотабли отвернулись от него. В 1815 году он не извлек из этого никаких уроков. Война казалась неизбежной. Как только весть о высадке императора достигла Австрии, на Венском конгрессе, разделившемся на два лагеря (Франция, Австрия и Англия – с одной стороны, Россия и Пруссия – с другой), мгновенно сформировалась антинаполеоновская коалиция. В принятой 13 марта торжественной декларации союзники объявили Наполеона вне закона, а 25-го реанимировали Шомонский пакт. Тщетно Наполеон пытался умерить их ярость, заверяя, что признает Парижский договор, и направляя своих эмиссаров к царю и австрийскому императору. Союзные державы были непреклонны. Убедившись в этом, Наполеон декретом от 22 марта заказал мануфактурам 250 тысяч единиц вооружения. Декретом от 28-го он вновь призвал в армию демобилизованных унтер-офицеров. К 30 апреля ему удалось сформировать четыре армии и три резервных корпуса.

Ватерлоо

Девяностотысячная армия Веллингтона, в которую входили англичане, ганноверцы, голландцы и бельгийцы, стояла в Брюсселе. В Намюре находилась стодвадцатитысячная армия Пруссии под командованием Блюхера. К Франции двигались крупные войсковые соединения из России и Австрии. Задача Наполеона состояла в том, чтобы, разгромив Веллингтона и Блюхера до подхода армий союзников, ликвидировать численное превосходство неприятеля. Он вступает в Бельгию со стодвадцатипятитысячной армией, состоящей из гвардии, кавалерии и пяти армейских корпусов под командованием Друэ д'Эрлона, Рея, Вандамма, Жерара и Лобо. Сульт заменяет Бертье, который 1 июня то ли выпал, то ли был выброшен из окна Бамбергского замка в Баварии. Груши командовал правым крылом, Ней – левым. В центре – Наполеон, в любую минуту готовый прийти на помощь своим полководцам и нанести решающий удар. Остальные части пришлось оставить в Вандее (Ламарк), на Варе (Брюн), в Альпах (Сюше), в Юра (Лекурб) и на границе по Рейну (Рапп).

15 июня Наполеон форсировал у Шарлеруа реку Самбру и ударил в стык армий Веллингтона и Блюхера. В битве при Катр-Бра левый фланг французской армии под командованием Нея после яростных атак вынудил англичан отойти. При Линьи Наполеон и Груши отбросили Блюхера к Льежу, однако не одержали решительной победы из-за того, что не подоспел вовремя корпус Друэ д'Эрлона, разрывавшийся между двумя полями сражений. Тогда Наполеон повернул против Веллингтона. Пока Груши во главе армейских корпусов Вандамма и Жерара в соответствии с приказом преследовал Блюхера, император, объединив с Неем левый фланг и центр французских войск, двинулся навстречу английской армии. Он нашел Веллингтона 17-го вечером южнее деревни Ватерлоо, перед лесом Суань, на плато Мон-Сен-Жан. Англичане выстроились несколькими каре и заняли позиции ниже уровня ферм Папелотт, Угумон и Ла-Хэ-Сент. Французы расположились на соседнем плато Бель-Альянс. Фронт составлял всего четыре километра (в отличие от десятикилометрового фронта в сражении под Аустерлицем). Усталые, измученные непогодой люди, грязь, бездорожье и нехватка провианта помешали Наполеону атаковать с ходу. Пришлось перенести сражение на полдень 18 июня. Это и погубило Наполеона, так как дало время ускользнувшим от Груши пруссакам появиться на поле и довершить разгром французов.

Первая канонада раздалась в половине двенадцатого. Тактика Наполеона состояла в том, чтобы, уничтожив левое крыло англичан, не допустить их соединения с пруссаками. Однако атаки Друэ д'Эрлона и Рея натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Не раз казалось, что удары Милло и Келлермана вот-вот опрокинут каре англичан, однако появление к двум часам на правом фланге Бюлова вынудило Наполеона перебросить туда почти весь свой резерв под командованием Л обо. Надо было любой ценой прорвать центр боевого порядка англичан. Император бросил на прорыв всю кавалерию, «стальную лавину» Нея. Но прижатые друг к другу на фронте длиной в полтора километра всадники представляли для английских снайперов такую же удобную мишень, какою незадолго до этого стал корпус Друэ д'Эрлона.

«Они бесполезно кружились, как в водовороте, посреди каре английской пехоты». Кавалерии не хватало для победы пехотинцев, сдерживавших в это время пруссаков у Плансенуа. К 19 часам на том же участке фронта, куда только что была брошена кавалерия, Наполеон предпринял последний натиск силою пяти батальонов гвардии. «Гвардия, последняя надежда и завершающая мысль». Но и ее скосил и заставил отойти огонь англичан. В это мгновение на правом фланге, у Папелотт, как из-под земли возник свежий корпус пруссаков под командованием Цильтена. Отступление гвардии и внезапное появление противника там, где ждали Груши, вызвало всеобщую панику, которой воспользовались англичане для перехода в наступление. Отступление французов превратилось в беспорядочное бегство, продолжавшееся до самой границы.

Несломленной осталась лишь старая гвардия, прикрывшая отход французов на Шарлеруа! Упустившему Блюхера Груши удалось организованно отвести свои войска на другую сторону границы.

Второе отречение

Прибыв в Париж ранним утром 21 июня, Наполеон уже знал, что палата депутатов, где большинство составляли либералы, в очередной раз готова устранить его. Нотабли мечтали избавиться от своего докучливого «спасителя». Брат Наполеона Люсьен, Даву и Лабедуайер призывали его отложить заседание палаты, объявить «отечество в опасности» и при поддержке населения защищать Париж, укрепленный куда лучше, чем в 1814 году. Народ устраивает ему овацию перед Елисейским дворцом. От него ждут лишь мановения руки, но Наполеон вновь отказывается быть «императором сброда», прикрываясь неожиданными для него соображениями. «Видите их? – будто бы обратился он к Бенжамену Констану, указывая на скандирующих его имя демонстрантов. – Разве я осыпал их почестями и деньгами? Чем они обязаны мне? Они были и остались нищими. Но их озаряет инстинкт необходимости, их устами говорит страна. Если я захочу, через час палаты не станет. Однако жизнь одного человека не может иметь такой цены. Не для того я вернулся с Эльбы, чтобы залить кровью Париж». Фуше настойчиво призывает депутатов потребовать отречения Наполеона, распуская самые нелепые слухи о готовящейся императором диктатуре.

Обезумевшая палата объявляет о своем решении не прерывать заседаний. Император отступает. 22 июня после полудня сломленный Наполеон отрекается в пользу сына. Назначается временная комиссия из пяти членов под председательством Фуше. В нее вошли: генерал Гренье, Карно, Коленкур и Кинетт. 24 июня Даву, перешедший на сторону Фуше, уговаривает Наполеона покинуть Париж: герцог Отрантский не хочет, чтобы народное восстание, или народный переворот, спутало ему карты. Император вновь уступает и 25-го удаляется в Мальмезон. Но Фуше, который тайно подготавливает возвращение Людовика XVIII, полагает, что Наполеон все еще слишком близко от Парижа. Наполеон уезжает подальше от столицы. 3 июля город капитулирует. 6-го Талейран представляет королю в Сен-Дени этого раскаявшегося цареубийцу, и Людовик ограничивается тем, что отдает его в руки полиции. Эту сцену обессмертил Шатобриан на одной из самых известных страниц своих «Замогильных записок»: «Вдруг открывается дверь, неслышно появляется Порок, опирающийся на руку Преступления: господин Талейран, поддерживаемый господином Фуше.

Медленно продефилировав мимо меня, адское видение входит в кабинет короля и исчезает. Фуше явился служить верой и правдой своему господину. Преданный цареубийца, преклонив колени, влагает свои руки, обезглавившие Людовика XVI, в руки брата короля-мученика; вероотступник епископ стал порукой этой клятвы!»

Все, кто приобрел национальное имущество, равно как и все, извлекшие выгоду из Революции, вздохнули с облегчением. Краткая аудиенция короля и двух бывших министров Наполеона в Сен-Дени превратилась в коронацию Людовика XVIII. 8 июля король торжественно въехал в Париж.

Наполеоновская авантюра, лишенная поддержки нотаблей и не подразумевавшая какого бы то ни было участия народа, уложилась в сто дней, которые префект департамента Сена Шаброль дал себе труд отсчитать со дня отъезда короля до дня его возвращения.