Текст книги "Не бойся Адама"

Автор книги: Жан-Кристоф Руфин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Глава 11

Рио-де-Жанейро. Бразилия

Нашпигованный смертью «жук» медленно полз по главной дороге Байшада. Хэрроу и Жюльетта молчали, настороженно вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Ничего подозрительного. Вокруг царило спокойствие. Двери лачуг были закрыты, но ни один старик не сидел на скособоченных лавочках, примостившихся вдоль фасадов. Оба решили, что всему виной сырость, висевшая в воздухе после дождя. Бразильцы всегда жалуются на холод, стоит лишь чуть-чуть отступить привычной удушающей жаре.

Между тем чем дальше они продвигались, тем это спокойствие казалось им все более странным. Улицы были абсолютно безлюдны. Даже дома, из окон которых обычно гроздьями свисали головки детей, казались заброшенными. Они еще не добрались до конца главной улицы, как им стало совершенно ясно: фавела покинута жителями.

Отступать было поздно, и в любом случае это удивительное явление могло иметь разумное объяснение. Люди могли уйти куда-то на праздник или попрятаться в норы после кровавого побоища.

Медленно продвигаясь вперед, они добрались наконец до берега канала. Хэрроу сбавил ход и внимательно огляделся. В переулках, выходящих на площадь, не осталось ни одной живой души. Хэрроу все еще размышлял над этим, когда заметил нечто еще более странное. Полицейского грузовика нигде не было, равно как и любого другого намека на присутствие стражей порядка.

Хэрроу резко затормозил, и машина как вкопанная встала на перекрестке. Он повернулся к Жюльетте, и та увидела его лицо, искаженное судорогой гнева и страха.

Тед не успел заметить, что она улыбается странной восторженной улыбкой, словно отдаваясь таинственной силе судьбы, которой суждено свершиться. Из хижин, стоявших перед машиной, вышла группа солдат. Другие военные с оружием наизготовку встали по сторонам машины. Послышался звук приближающегося вертолета, который вскоре завис над «жуком».

Все произошло очень быстро, но участники событий, не исключая Хэрроу, пережили эти моменты так остро, что они показались им бесконечными. Хэрроу не решался вытащить оружие, которое он прихватил на случай непредвиденного поступка Жюльетты или неожиданного сопротивления жителей трущоб. Но против вооруженных отрядов его пистолет был бесполезен. Хэрроу взглянул в зеркало заднего вида, чтобы оценить возможность бегства, и увидел метрах в пятидесяти шеренгу солдат, перегораживавших дорогу, по которой они приехали. Тогда он сделал вид, что готов сдаться. Он опустил руки и замер, а потом медленно, чтобы не привлекать внимания, включил первую скорость и что есть сил вдавил педаль газа. Машина рванулась вперед, раздались выстрелы. Пули впивались в землю в сантиметрах от машины, пробивали колеса. Жюльетта сидела неподвижно и все еще улыбалась. Машина разворотила металлический забор одного из домов и врезалась в саманную стену. Капот вздыбился, и «жук» застыл в месиве из кусков дерева и комьев глины.

Воцарилась тишина. Дверца водителя распахнулась. Жюльетта лежала, уткнувшись лицом в приборную панель. Правая сторона ее лица опухла от удара. Жюльетта не увидела ни специальной группы в резиновых антибактериологических костюмах, ни солдат, которые окружили весь район, когда стало понятно, что Хэрроу исчез. Она не присутствовала при извлечении из-под капота контейнеров с отравой, которые, к счастью не повредились при ударе. Жюльетта оставалась в забытьи когда бригада врачей переносила ее в машину, а вокруг сверкали вспышки фотокамер. Единственное, что ей запомнилось, была фигура маленького старика в твидовом костюме, который внимательно ее разглядывал.

– Она и вправду красива, – сказал старик с немного деланым британским акцентом. – Хорошо, что она легко отделалась.

Он говорил с верзилой негром, который стоял немного поодаль.

– Отойдите-ка, Арчи, – сказал Барни. – Дайте им закрыть дверцы. Ее надо как можно скорее доставить в больницу.

Лес сохранился в Рио лишь там, где строительство совершенно немыслимо: у подножий холмов, на крутых склонах и в неудобных лощинах. Пробираясь ощупью в темноте, Керри чувствовала это на своей шкуре. Иногда ее укрывал лес, но здесь на крутых склонах земля скользила под ногами, ко всему еще путающимися в лианах. Стоило попасть на пологий склон, как появлялись признаки человеческого жилья: ограды из проволоки, заборы, курятники, свалки мусора. Керри чувствовала себя в ловушке. Вокруг царила полная темнота, и лишь иногда среди стволов деревьев где-то внизу мерцали огоньки города, ожерельем охватывающие бухту Гуанабара, да высоко над ней начинали метаться лучи фонарей ее преследователей.

Никогда еще Керри не попадала в такой переплет. Ситуация казалась настолько безнадежной, что предвидеть дальнейшее было не трудно. Когда смерть настигает человека в постели, при падении с высоты или в результате аварии, какая-то судорога памяти вызывает в воображении образы любимых существ, картины минут любви и дорогих сердцу мест. Керри не переживала ничего подобного. В ее сознании вся память и все человеческое было словно выжжено. Оставался лишь инстинкт самосохранения, животное усилие существа, собирающего последние силы, древнее желание схватиться со смертью и победить ее. Это было необыкновенно похоже на сексуальное наслаждение, спазм тела, а не души, основной инстинкт, сливающий их воедино.

Пробираясь сквозь заросли, Керри поранила себе лицо и руки об иглы и ветки. Липкая жидкость текла по ее коже, и ничего не видящая в темноте Керри не сомневалась, что это кровь. Никакой боли она не чувствовала. Оступившись, она рухнула в какую-то яму, полную опавших листьев и грязи. Керри стала рыть землю руками и постаралась забросать себя перегноем. Быть может, ей удастся здесь спрятаться. Лучи фонарей и приглушенное эхо криков убедили Керри, что преследователи еще далеко.

Пытаясь зарыться в землю, Керри лишь измазалась с ног до головы грязью. Яма была недостаточно глубока, чтобы служить надежным убежищем. Ее обнаружат немедленно. Керри выбралась на ровное место и снова побежала вниз по склону. Вдруг в нескольких метрах впереди она увидела дорогу и вдоль нее лучи фонарей примерно через каждые пятьдесят метров. Ничего хорошего отсюда ждать не приходилось, и Керри пошла вдоль склона, надеясь найти проход к фавеле, чьи огоньки виднелись вдали. Вдруг она почувствовала, что в ее лоб что-то впилось. Керри протянула руки вперед и обнаружила тройной ряд колючей проволоки, преодолеть который нечего было и думать.

Керри остановилась, задыхаясь и ослепнув на один глаз от крови, которая заливала ей лицо. Она взглянула назад, чтобы по свету фонарей оценить расстояние, отделявшее ее от убийц.

Тут только она заметила, что сзади было совершенно темно и тихо. Фонарей больше не было видно, крики затихли. Вокруг царила ночь, из глубины которой едва доносился шум большого города.

Керри замерла и стала ждать. Все это могло значить, что преследователи ее обнаружили и подобрались совсем близко готовясь неожиданно наброситься на нее или просто-напросто пристрелить. Чем дольше Керри стояла, замерев в темноте, тем меньше верила в такую возможность. А может, эти люди приготовили ей другую ловушку, расставленную где-то дальше?

Она пыталась понять, что ей делать, когда вдруг послышались новые звуки, на этот раз идущие сверху. Керри насторожилась. Ей показалось, что она расслышала глухой звук закрывавшихся дверей машины, потом свисток и чьи-то голоса. Керри не двигалась. Она боялась надеяться, что ей таки удалось ускользнуть от своих преследователей.

Прошли три долгие минуты. Надежда росла, а азарт опасности и погони постепенно уступал место счастью освобождения.

Тем горше было ее разочарование, когда Керри снова увидела где-то вверху лучи фонарей, мелькающие среди стволов. Временное затишье могло объясняться прибытием подкреплений, лучше оснащенных для решения своей задачи. Стоит им пустить в ход инфракрасные прицелы, и ситуация станет критической. Но если они у них есть, тогда зачем опять использовать фонари?

Керри решила не тратить время на бесполезные размышления, и снова пошла вдоль проволоки, стараясь обнаружить какой-то проход, но тщетно.

Теперь она слышала совсем неподалеку хруст веток, сквозь которые продирались те, кто гнался за ней, и даже, как ей показалось, шорох листвы у них под ногами.

И тут совсем близко послышался ужасающе громкий голос мужчины. Керри инстинктивно пригнулась в бесплодной попытке остаться невидимой. Она не сразу узнала голос того, кто ее звал. Когда наконец ей это удалось, происходящее показалось Керри настолько нелепым, что оно не могло быть ничем, кроме галлюцинации.

– Керри!

Она бредит? Голос выкрикивал ее имя. На третий раз Керри уверилась, что слышит его наяву. Голос близился, и она стала узнавать его.

– Поль, – крикнула Керри.

Луч фонаря пробежал по колючей проволоке и осветил ее лицо. Керри с трудом поднялась на ноги.

Кровь, грязь и слезы, бежавшие по ее лицу, делали Керри неузнаваемой, и человек на какой-то миг замолчал.

И вот, наконец, Поль подошел к ней, обнял, и Керри зарыдала у него на груди.

Машина мчалась по Рио под звуки сирен и в окружении военных пикапов, в которых стояли солдаты, с угрожающим видом державшие у бедра свое оружие.

Керри откинулась на заднее сиденье, даже не пытаясь поберечь его светлую кожу. Поль по-прежнему держал ее за плечо, но больше не прижимал к себе. После шока Керри долго дрожала, словно весь страх выходил из нее вместе с холодным потом. Теперь она чувствовала себя хорошо и отлично соображала, мечтая лишь об одном: понять, что же все-таки произошло, как идет расследование и стоит ли ждать самого худшего.

– Как ты меня нашел? – спросила она Поля.

– Я проследил весь твой путь с самого начала: кабинет Деборы, клиника…

– Но как мог ты узнать о кафе в Лагоне?

– Туда мы добрались слишком поздно. Таксист, который тебя вез, вернулся к отелю «Океания». Я увидел его, когда совершенно отчаялся найти хоть какой-нибудь след. С дулом у затылка он стал разговорчивым: рассказал и о Моте, и о кафе. Понятно, что больше он ничего и не знал.

– Как ты мог понять, куда я поехала дальше?

– Ну, здесь помог другой случай. Ты помнишь ребят у кафе. которые подгоняют машины?

– Не особенно.

– Их было двое. Высокий блондин и плотный коротышка с вьющимися темными волосами.

– Вроде так.

– Высокий блондин оказался шотландцем, который пишет в Бразилии диссертацию по антропологии. Днем подрабатывает на карманные расходы. Пока толстяк подгонял машину Моты, шотландец слышал, как ты с ним разговаривала. Он показывал тебе пальцем на Корковаду и объяснял, где находится дом Деборы. Это был единственный след. Остальное ты и сама знаешь.

Керри повернулась к Полю и, сложив губы трубочкой, чтобы не заляпать его кровью и грязью, поцеловала в щеку.

– Спасибо, – сказала она.

Поль пожал ей плечо, и они замолчали.

Взглянув чуть вперед, Керри вдруг увидела военный эскорт с оружием на изготовку.

– А эти-то откуда взялись?

– За них ты должна благодарить Арчи.

– Арчи?!

В эту минуту кортеж остановился возле глухой стены с металлическими воротами, охраняемыми двумя солдатами в касках. Ворота открылись, и машины въехали внутрь, заливая стены оранжевым светом фар. Они пересекли просторный двор, заставленный военными грузовиками и джипами, и остановились перед ярко освещенным зданием. Повсюду бегали офицеры в форме и гражданские лица. Керри и Поль вышли из машины и поднялись по трем ступеням крыльца. Тут их ждал Барни. Он взял руки Керри в свои и с чувством пожал их. Потом все трое прошли внутрь.

На первом этаже был устроен настоящий штаб. Барни усадил их в углу за стол, уставленный портативными компьютерами, мобильными телефонами и рациями.

– Мне только что звонил Арчи, – сказал он. – Он все еще на заседании у министра обороны.

– А что в Байшада? – спросил Поль.

– Операция по обеззараживанию еще не окончена. На это потребуется примерно час.

– Хэрроу?

– Все еще не могут найти.

– Но как же он смог улизнуть? – воскликнул Поль.

– Это наша ошибка, – сказал Барни, поерзав на стуле. – Мы дали строгое указание солдатам не палить во все стороны, как они привыкли.

Поль вспомнил, что, когда они разрабатывали план, он настоял на том, чтобы Жюльетта в любом случае не пострадала.

– Солдат застали врасплох. Хэрроу въехал в какую-то лачугу, разметав повсюду железо и доски. Было темно, и ему удалось сбежать.

– Вас бы не затруднило кое-что мне объяснить? – сказала Керри. – Похоже, я пропустила много интересного… Я застряла на том месте, где Арчи объявил нам войну и потребовал прекратить расследование.

– Ну да, конечно, – ответил Барни, проведя рукой по глазам.

Усталым баритоном он рассказал о вмешательстве в дело Лоуренса, своем разговоре с Арчи и о том, как ему удалось перетянуть его на их сторону.

– Так теперь он не против нашей операции?

– Арчи ничего не делает наполовину. Поверив мне, он сделал все, что мог, и, надо признать, весьма эффективно.

– И что же он сделал?

– Лучше пусть сам расскажет. Он это обожает и не упустит ни одной детали.

– И все же?

– Ну, прежде всего, он задействовал свою записную книжку. За шутками и прибаутками мы как-то забыли, что он и вправду имеет немало связей.

– Даже в Бразилии? Его люди способны сорвать операцию разработанную самим министром внутренних дел?

– Нет. Не думаю, что у него много знакомых в Бразилии. Их гораздо больше в Вашингтоне.

– Там и сям беспрерывно звонили телефоны. Целый взвод секретарш и помощников отдавали какие-то приказания по-португальски. Один из них положил перед Барни листок бумаги.

– Обеззараживание завершено, – сказал тот, пробежав его глазами.

– А Жюльетта? – спросил Поль.

– Ее отвезли в больницу.

– Она ранена?

В голосе Поля послышалась тревога. Керри обернулась:

– Ты с ней встречался?

– Да. Я потом все объясню. Сначала закончим с Арчи.

Барни кивнул.

– Он позвонил на личный мобильный одному из самых доверенных советников президента. По-моему, это его давний деловой партнер. А может, они вместе играли в гольф.

– Неважно.

– Вот именно. Главное, он смог убедить его в том, что положение серьезно. Он рассказал ему о действиях ЦРУ и Маркуса Брауна. Главным аргументом стало то, что ответственность за катастрофу может отчасти лечь и на американскую администрацию. Сам президент был в Кэмп-Дэвиде. Его немедленно поставили обо всем в известность. Он сразу распорядился, чтобы директор ЦРУ приостановил операцию.

– Но ведь ЦРУ никогда не действовало открыто. Это бразильцы…

– Конечно. Когда президент это понял, он позвонил своему бразильскому коллеге и рассказал о действиях его министра внутренних дел.

– И тот поверил?

– Тем охотнее, что Ожвалду Лейте – его соперник на предстоящих выборах.

– От политики никуда не деться, – заметил Поль.

– В данном случае это сыграло нам на руку. Бразильский президент срочно вызвал к себе Лейте и отстранил его от всех должностей, но поскольку он знал, что полиция на стороне министра, то поручил министру обороны сотрудничать с нами, чтобы сорвать операцию.

– Я встретил Барни и Арчи на аэродроме, – продолжил Поль. – Это выглядело весьма внушительно. Прямо как на войне.

– Арчи в роли главнокомандующего, – добавил Барни, устало улыбаясь.

– А как ты узнал, что они прилетают? – спросила Керри. – Отель был под наблюдением, а международные звонки не проходили.

– Кое-кто предупредил меня. И помог.

– Кое-кто?

– Жюльетта.

– Но как ты с ней встретился?

– Ей пришлось здорово рискнуть, чтобы нас разыскать.

– В отеле?

– Да, ты как раз ушла.

– Зачем она это сделала?

Поль опустил голову. Он вспомнил хрупкую фигуру девушки, уходящей из отеля, чтобы вернуться к Хэрроу.

– Потому что она хороший человек.

Волнение, звучавшее в голосе Поля, заставило всех замолчать, но молчание не затянулось: на первом этаже послышался какой-то гвалт и топот шагов по лестнице. Через секунду все увидели Арчи во главе своего воинства. Он расстегнул рубашку до самой середины груди, заросшей седыми волосками. Он покраснел и едва соображал, что делает, но в глазах его светилось торжество.

– Полный успех, – воскликнул он. – Браво!

Хотя Арчи и обвел взглядом всех присутствующих, было понятно, что похвалу он адресует прежде всего себе самому Он так грузно опустился в офисное кресло, что то покатилось назад и уткнулось в стену.

– Нашли Хэрроу, – возвестил Арчи.

Он торжествующе оглядел все вокруг.

– Где он? – спросил Барни.

– Где они, ты хочешь сказать.

– Их что, много?

Арчи приподнял верхнюю губу и усмехнулся на английский манер, но не выдержал и расхохотался звонким бруклинским смехом.

– Да, много. Много маленьких кусочков.

Все смотрели на него в изумлении. Не переставая смеяться, Арчи сказал:

– Эти кретины военные никак не могли его разыскать. Тогда за дело взялись жители фавелы. Они добрались до него и свели счеты… как это там принято. Они принесли нам то, что осталось. Пренеприятное зрелище. Четырнадцать кусков тухлятины, нарезанных мясницким ножом.

Арчи вытирал глаза и пытался взять себя в руки.

– И представьте себе, их притащила женщина. Некая Кармен. Кармен! Бедняга. Солдаты хотели ее упечь за решетку, но я приказал отпустить ее. Пусть занимается своими восемью ребятишками. По правде говоря, ей бы надо дать орден.

Поглядев на стоявших справа и слева бразильских офицеров, Арчи спросил:

– Как у вас тут называется орден Почетного легиона? Ах да, Южный Крест. Так вот: мадам Кармен, от имени благодарного человечества объявляю вас кавалером Южного Креста!

Он взял стоявшую на столе бутылку пива и сделал большой глоток.

Эпилог

Атланта. Джорджия

Ритм медицинской практики, что бы ни говорили, довольно неспешен. Если не считать острой фазы болезни, пациенты видят своего врача обычно раз в месяц, а иногда и реже.

Именно поэтому большинство пациентов Поля Матисса даже не заметили его пятинедельного отсутствия. Некоторые нашли, что он похудел, и с улыбкой сказали ему об этом. Другие сочли, что у него усталый вид. Для большинства все шло как обычно.

Это было прекрасно. Поль смог убедиться, что секретная служба не оставила на нем такого глубокого отпечатка, как он боялся. Он с наслаждением снова облачился в свой белый халат. Дело Хэрроу завершилось в субботу, а в понедельник Поль уже приступил к консультациям в Атланте, чувствуя себя усталым, как после соревнований, но счастливым.

Поднимаясь по лестнице, он увидел, что вожделенный этаж свободен и там уже начался ремонт. Средства «Хобсон и Риджа» позволили клинике расшириться. Это был вполне осязаемый итог операции, и Поль хотел, чтобы именно он остался как память о пережитом.

В это первое утро его ожидали пятнадцать пациентов, каждый со своими волнениями, болью и страхом. Отличный стимул, чтобы вернуться в старую колею. Без такого хлыста невозможно отвлечься от мучивших его мыслей. Вечером Поль лег спать совершенно измученным и проспал почти двенадцать часов. В ближайшие дни он повидал за обедом старых друзей Из всех подружек по крайней мере две сохранили ему верность и не сердились на Поля за долгое молчание. Через неделю Поль почти забыл о недолгой работе в Провиденсе.

И все же глупо думать, что такие события время от времени о себе не напомнят. Поль работал в клинике уже две недели, когда его навестил Арчи.

Поль не мог отказаться от встречи, ибо им оставалось еще кое-что обсудить, в частности, обещание дополнительных пожертвований клинике.

И все же Поль надеялся, что после этого свидания они уже долго не встретятся. Сидя в такси – отель, где они договорились встретиться, находился, к сожалению, слишком далеко, чтобы ехать на велосипеде, – Поль без труда придал своему лицу недовольное выражение. Он подогревал свое плохое настроение, словно вчерашнее блюдо, у которого испортился вкус.

Арчи, понятное дело, не обратил на это никакого внимания. Успех вернул ему всю изысканность настоящих британских манер. В его оксфордском выговоре не звучало ни одной бруклинской нотки.

– Следствие по Маклеоду, Хэрроу и его банде только что завершилось. Только что. Дело такого масштаба имеет глобальные последствия. Скрытые от глаз.

Арчи кокетливо рассмеялся и вновь посерьезнел, поднеся к губам чашку чаю. Поль надеялся, что разговор не затянется, но любопытство заставляло его не прерывать Арчи. Старик конечно же это понял.

Такое дело потребовало от нашего президента изрядной дипломатичности. Я как только мог помогал ему советами.

Это замечание, в сопровождении мимики знающей себе цену скромности, Арчи репетировал несколько недель, и теперь не мог лишить себя удовольствия намекнуть на доверительные отношения с президентом Соединенных Штатов.

– С китайцами все устроилось, как и должно: в абсолютном секрете. Смерть товарища Тент Ли Ченга была с выражением всяческих соболезнований объявлена партийной газетой. Надо уметь на редкость хорошо читать между строк, чтобы понять, что его казнили. Индиец загремел в тюрьму по делу о налоговых махинациях, которое правительство придерживало от огласки на всякий случай. В Бразилии дело пришлось вести тоньше. Что ни говори, а министр внутренних дел не совершил никакого преступления. Историю с холерой нельзя вытаскивать на свет божий: без предъявления доказательств она всего лишь нелепа и обернулась бы против тех, кто ее обнародовал.

– Но Жюльетта все же дала показания?

– Девушка с маниакально-депрессивным синдромом и пациент психиатрической клиники?

Арчи состроил изысканную гримасу, и Полю больше чем когда-нибудь захотелось отхлестать его по щекам.

– Нет, они пустили в ход суд Линча над Хэрроу. Объявили, что его тело найдено в канале Байшада-Флуминенсе, где он исследовал загрязнение городского водоснабжения. Он был разрублен на мелкие куски. Соединенные Штаты заявили протест против убийства храброго активиста, и все экологические организации хором подвывали правительству. Министр внутренних дел снят со своего поста за неспособность обеспечить безопасность исследователя. Ловко, вы не находите?

– А сообщники Хэрроу?

– До малых сих власти нет дела!

После успешного завершения дела библейские обороты снова вошли в обиход Арчи. Поль задавался вопросом, сумеет ли он сохранить спокойствие до конца разговора. Он так сжал свою бутылку пива, что фаланги пальцев побелели.

– Перевод?

– Мелюзга. В Бразилии все прошло по-тихому. В пригороде Рио был застрелен некий Зе-Паулу, не подчинившийся требованиям дорожной полиции. Кто станет проверять? Еще один тип по имени Убираши был брошен в тюрьму по обвинению в торговле опасными наркотическими веществами, а это все равно что бросить живого человека в бассейн с крокодилами. Приведение приговора в исполнение до суда. Хитро. Надо бы не забыть.

– А группа Хэрроу в Соединенных Штатах?

– А что им делать без своего гуру? Никто из них не осведомлен обо всем плане в целом. ФБР будет за ними приглядывать но готов спорить, что они станут вести себя тихо. Главное – обезглавить движение. Знаете, что стало с Маклеодом?

Поль вспомнил дом на холмах Моржа и ночь, проведенную на водокачке с Керри. Именно из-за таких моментов они и шли на риск.

– Он вызвал своего врача, ну, того, настоящего. Когда почтенный доктор Йегли прибыл, Маклеод дал ему установить капельницу, болтая как ни в чем не бывало. Потом он сделал знак своим охранникам. Два парня вытащили пистолеты и прицелились в Йегли.

– Но он был ни при чем!

– О! Дело совсем не в этом. Старый лис прекрасно знал, что Йегли обвели вокруг пальца.

– Тогда чего он от него хотел?

– Да просто, чтобы он его убил.

Чтобы подогреть любопытство Поля, Арчи принялся старательно катать во рту арахис.

– Вам будет приятно узнать, что вы подали Маклеоду неплохую идею. Он попросил Йегли одним махом ввести ему большую дозу калия… Бедняга миллиардер потерял вкус к жизни, можете себе представить? Его грандиозный план провалился, и он решил опередить свою смерть при помощи средства, которое вы ему подсказали. Очень забавно, мне кажется. Высокий класс. Во всяком случае, более элегантно, чем то, что сделал Рогульский.

– А с этим что?

Арчи проглотил арахис, который на глазах спустился вниз по его худой шее.

– Он повесился в своей лаборатории, – сказал Арчи, наклонив голову в знак неодобрения столь вульгарного способа умереть.

Вдруг он вскочил и хлопнул в ладоши с довольным видом.

– Мне поручено передать вам привет от всей команды. Провиденсу никогда еще так не везло. Просто поразительно. Контракты сами плывут в руки. Я немного боялся ухода Маркуса Брауна – вы ведь знаете, что его отправили на пенсию, – но поддержка самого президента нам еще более выгодна. Если все пойдет как надо, то в следующем году наш бюджет утроится.

Поль вздрогнул. Он знал, что последует дальше, и заранее готовился к сопротивлению. Арчи отодвинул вазочку, где лежало еще несколько орехов, и облокотился локтями о стол.

– Операция, которую вы так блестяще провели с Керри, подтвердила все мои предположения. Нам нужен медицинский отдел в Провиденсе.

Именно то, чего опасался Поль. Он отпрянул.

– Биотерроризм, здоровье глав государств, защита фармацевтических патентов – разведка и медицина сегодня неразделимы. У меня, без сомнения, найдется для вас несколько дел еще в этом году.

Поль помотал головой:

– Не надо настаивать, Арчи. Вы знаете мой ответ.

– Поль, вам представляется случай писать Историю, это не шутки!

– Я сказал «не настаивайте». В этот раз я сделал исключение, вот и все. Моя жизнь здесь, и я не хочу ничего менять.

Вместе с хорошими манерами к Арчи вернулись принципы честной игры. Он наклонил голову к Полю, словно желая поздравить с достойно заработанным очком.

– Браво! Вы правы, и я вас понимаю. Надо говорить открыто, верно?

К огромному удивлению Поля, Арчи действительно не возвращался к этой теме. Они перешли к обсуждению практических финансовых вопросов, связанных со счетами операции Хэрроу. Потом Арчи стал церемонно прощаться.

Знаете ли, в моем возрасте не всегда бываешь уверен в том что свидишься с тем, кому говоришь «до свидания»…

С тех пор как старый черт стал употреблять подобные формулы, они изрядно поистрепались. И все же… Поль с удивлением поймал себя на том, что волнуется и жмет руку Арчи дольше, чем предполагал.

– Я должен извиниться, – сказал Арчи. – Вы с Керри проделали фантастическую работу, а я в какой-то момент начал уже сомневаться…

– Никто на вас не в обиде, поверьте…

Не хватало еще пустить слезу. Поль подобрался, выпустил руку Арчи и, прежде чем уйти самому, проводил Арчи до лифтов в холле.

Что ни говори, но эта встреча сбила его с толку. С тех пор как он вернулся, работа в клинике и радость быть дома почти не оставляли Полю время для размышлений. И вот Арчи снова разбередил все, что его волновало.

Поль чувствовал, что в тот день не сможет работать. Он решил вернуться домой. Над Атлантой ярко светило солнце. Поль вынул свою трубу, сел на диван перед окном и принялся ее чистить. Руки совершали привычные движения, но мыслями он был далеко. Поль вспоминал последний день перед расставанием с Керри.

Накануне отъезда она долго говорила по телефону с Робином, детьми и друзьями. Керри удалось решить вопрос со своим возвращением. Самолет «Юнайтед Эйрлайнз» вылетал из Рио в 18 часов. Все билеты на него оказались проданы, но с помощью одного из своих приятелей-пилотов Керри попала первой в лист ожидания, что практически гарантировало возможность улететь.

Поль старался не вмешиваться во всю эту суету, но все же подошел к Керри, когда они остались одни в номере отеля и та принялась собирать чемодан. Он сам не знал, чего хочет, может быть, просто поговорить. Керри немедленно сжалась, как после прикосновения ядовитого зверя, который до этого держался от нее в стороне.

Для Поля чары тоже развеялись. Вместо остроты переживаний в его душе царило недоверие, нетерпение и даже что-то вроде брезгливости. Им больше не следовало оставаться вместе, иначе, как всегда, не избежать взаимных упреков и сцен. В глубине души Поль понимал, что Керри права, не желая откладывать вылет домой.

До самого отъезда в аэропорт они болтали о всякой чепухе. Поль настоял на том, чтобы ехать вместе, хотя его собственный самолет вылетал только на другой день. Керри не спорила, казалось, что все это ей безразлично. В зале вылета шумела, смеялась и суетилась толпа. Они вместе прошли до проходов специального досмотра, которые вели к залам посадки. Момент расставания приближался, и Поль, как он и боялся, чувствовал себя все более неловко. Он не ждал, что все будет так просто. Керри привлекла его к себе, словно они были одни во всем зале, и долго обнимала его среди толпы.

– Все было хорошо, – сказала она наконец, – спасибо тебе.

В эти обыденные слова Керри вложила всю мыслимую нежность и чувство. Поль погрузил взгляд в зеленые глаза Керри и почувствовал такое волнение, что не смог произнести ни слова. Тогда она подергала его за черные пряди волос, спадавшие ему на уши, и сказала смеясь:

– До следующего раза! Если все сойдется…

Потом она исчезла в потоке пассажиров, направлявшемся к зоне вылета.

Поль вспоминал все это, протирая трубу. Инструмент выглядел теперь сверкающим и чистым. Он требовал дыхания и жизни. Поль сыграл несколько нот и гаммы.

– Это был вторник. Поль подумал о Мэгги, которой назначил свидание на вечер. Милая, веселая, энергичная девушка, с которой при всем том не о чем говорить. Вечер, конечно, будет приятным.

Поль встал и прислонился к окну. Разглядывая геометрический пейзаж города, он тихо сыграл мелодию Майлза Дэвиса, потом вдруг бросил взгляд на почту, которую в его отсутствие принесла горничная. Один из конвертов привлек его внимание. Он был большего размера, чем обычно, грубоватый и с какими-то голубыми разводами. На нем печатными буквами был выведен адрес Провиденса. Кто-то там переслал его дальше.

Поль вскрыл конверт и вынул пять листочков, исписанных с обеих сторон округлым и правильным почерком, иногда выдававшим волнение автора.

Рио-де-Жанейро, 12 августа.

Месье!

Мы не виделись после короткой встречи в отеле «Океания». Я непременно хотела поблагодарить вас за то, что вы сделали. Что-то подсказывало мне, что я могу вам доверять, но я боялась поставить на кон то, что считала своим последним шансом. Вы не только помогли мне, но и проявили человеческое участие, которого мне так давно не хватало. А между тем у вас были все основания меня ненавидеть. Я ведь играла свою роль в осуществлении плана, который сегодня кажется мне еще более чудовищным, чем прежде. Из фавелы военные отвезли меня в госпиталь, где я пробыла под охраной пятнадцать дней. Врачи были очень любезны и, мне кажется, сделали все возможное. Они помогли мне разобраться в том, что называется циклическими нарушениями душевного равновесия, термине, который их успокаивает и позволяет не анализировать глубинные причины моих действий. Но ведь, по правде говоря, это и не их дело. Они стабилизировали мое состояние при помощи медикаментов, которые я принимаю каждый день. Как это, кажется, обычно бывает при такого рода заболеваниях, улучшение состояния рождает ощущение пустоты. Я больше не ощущаю пароксизмов страха и грусти, которые раньше заставляли меня желать свести счеты с жизнью. Вместе с тем я лишилась и ощущения восторга, который время от времени укутывал мир в сверкающую пелену и придавал чувствам такую остроту, какую я не в силах описать. Эта беспричинная радость, поднимавшаяся из самой глубины моего существа, распространялась повсюду вокруг, сглаживая шероховатости мира и делая его гладким, легким и восхитительным. Сегодня я вижу все хорошее и все плохое с такой отчетливостью, что это меня даже немного пугает. Я ощущаю всю пронзительность и остроту вещей, чувствую их контуры и вес Это неприятно и даже болезненно, но, по крайней мере, не дает мне совершать опасных поступков и пускаться в губительные предприятия. Короче говоря, я стала разумным и взвешенным человеком. Это удивляет и утешает меня, иногда рождая легкую грусть.

Я стала много думать о своем прошлом и том, что пережила за последние месяцы. Конечная цель моих действий была трагической, а их непоследовательность очевидной. Между тем я не чувствую никакого сожаления. Я жила на всю катушку и окунулась в жизнь с такой смелостью, которой бы мне никогда недостало в «нормальном» состоянии. И вот я попала сюда, в Бразилию, где никогда бы не оказалась, не сложись все так необыкновенно.

После окончания лечения меня много раз допрашивала не только местная полиция, но и французские и американские агенты. Они дали мне понять, что все это дело следует сохранить в тайне. Пресса описывала события в успокоительном тоне. Журналисты так ничего и не узнали об истинной сути проекта. Для них все свелось к перестрелке в одной из фавел. Из Хэрроу они сделали трагически погибшего несчастного активиста-эколога, а из меня – его спутницу. Мне было тем проще молчать о подлинных масштабах задуманной операции, что множество ее деталей остались мне неизвестны. Сейчас я и не хочу их знать.

Французские власти сделали все для того, чтобы без лишнего шума переправить меня на родину. Только накануне отъезда я приняла решение остаться здесь.

Все эти допросы и лечение в больнице постоянно возвращали меня к прошлому, не оставляя времени оглянуться вокруг. Лишь за день до отъезда я вгляделась в окружающий мир и ощутила его. Вы, возможно, сочтете, что это один из моих дурацких вывертов, но тут уже ничего не поделаешь. Реальность часто кажется мне лишь оборотной стороной мечты. Думая о Жуакине, ночи в Байшада и террасе в «Ларанжейрас», с которой я смотрела на льющийся теплый дождь, я вдруг поняла, что все это по-прежнему живо вокруг и я не хочу никуда уезжать.

Дипломатом, понятно, это не нравилось, но ведь они привыкли подчиняться желаниям людей, которых вовсе не понимают. Они согласились не репатриировать меня во Францию и даже позаботились о бразильском виде на жительство прежде, чем вернули мне паспорт. В знак особого расположения они снабдили меня некоторой суммой денег, которыми располагают, чтобы помогать ограбленным за границей соотечественникам. Вот так я и осталась здесь. Я отправилась повидать Жуакина, и он нашел мне квартирку недалеко от своего дома. Я была согласна жить и в фавеле, но он решительно протестовал. Вы не знаете этого человека, но, кажется, я вам о нем говорила. Он инвалид и служит портье в отеле «Ларанжейрас». У него очень определенные представления о том, что подходит и что не подходит, как он выражается, дамам, и особенно иностранкам.

Я хотела сразу же найти работу, но, едва обосновавшись в квартире, решила повременить с этим. Я долго гуляла по городу и старалась совершенствовать свой португальский (я начала изучать его в больнице). Больше всего я любила спускаться по горбатым переулкам к аэропорту Сантуш-Думонт. Оттуда открывается самый прекрасный, намой взгляд, вид на залив Рио. Там нет пляжей, и ничто не напоминает о каникулярном времяпрепровождении. Вокруг только насыпи и заброшенные производства. Это место замусорено и не тронуто одновременно, ибо контуры холмов и гармония побережья производят странное впечатление, что ты первая проникла в этот мир, как некогда португальские путешественники.

Я бродила там целыми днями вблизи старинного голландского форта, где сейчас расположено морское училище. Я садилась на скалы и наблюдала, как в зависимости от времени дня меняет свой цвет вода. Никто, кроме меня самой, не задавал мне больше никаких вопросов. Я могла, наконец, взвесить каждую мысль и спокойно обдумать ее значение и важность. Возможно, вас поразит, что я часто думала о своих разговорах с Хэрроу, и его слова предстали передо мной в новом свете. Сегодня я лучше, чем раньше, понимаю этого человека. Я отчетливо вижу всю таившуюся в нем ненависть, и иногда воспоминания о Хэрроу вызывают во мне отвращение. Я не желала его смерти, но она в некотором смысле стала для меня облегчением.

Но у меня есть о нем и воспоминания другого рода. Я не могу забыть ту ночь, которую мы провели одни в пустыне Колорадо. Никогда я с такой силой не чувствовала природу земли, ее хрупкость и смерть, которая ей грозит. Глядя с моих скал на залив и кружащие над ним чайки, я почти столь же отчетливо, глубоко и мучительно ощутила то же самое. Этого я не могу отрицать.

И все же Хэрроу был не прав. Решение, которое он предлагал, чудовищно. Его рассуждения были на первый взгляд убедительны: человек губит землю, ее надо от него защитить.

Где же таилась неправда?

Я не интеллектуал, и идеи оставляют меня равнодушной если за ними не ощущается любви и чувства. Поэтому прощу вас быть снисходительным к тому, что я собираюсь сказать. Это скорее прозрения, а не выверенная цепочка доказательств, так что любой может без труда опровергнуть мои слова. Вот они в том же беспорядке, в котором родились у меня в голове.

Той ночью в Колорадо и множество раз потом Хэрроу говорил мне о вере индейцев в то, что земля в некотором роде живая. Они не представляют себе, как можно обратить ее в собственность и поделить на части. Для них самое большое святотатство белых заключалось в том, что они вбили в прериях колья и опутали их колючей проволокой. Это может показаться дикарством, но, по-моему, здесь и таится первородный грех нашей цивилизации: возведение барьеров. Когда я смотрела на залив Рио со своего скалистого мыса, мне иногда казалось, что вся история быстро прокручивается передо мной. Я видела первые корабли, бросающие якорь у джунглей, где жили людоеды. Мне представлялись высаживающиеся на берег поселенцы, которые основывали города, рубили лес и проникали все глубже на материк. Из поколения в поколение – это прекрасно видно с насыпей Сантуш-Думонт – люди трудились без устали. Дома становились все выше, постепенно превратившись в небоскребы, автомобиль пришел на смену лошади. Появились самолеты, постепенно становившиеся все больше и больше. Все это кажется нам совершенно естественным. Это наш мир, в котором мы родились. Мы видим его изнутри и представляем огромной машиной, производящей все новые богатства, удовольствия и комфорт. И забываем о том, о чем говорили индейцы: цивилизация возводит барьеры. По другую их сторону оказывается все, что ей больше не нужно, все, что она использует и превращает в отходы. Все это потому, что она прежде всего машина, воспроизводящая бедность, горе и разрушение.

Со своей скалы на берегу залива я видела в небе прекрасные самолеты и медленно проплывающие корабли, вереницы машин на мосту Нитерой, а рядом с собой масляные пятна на воде между камнями и ребятишек в лохмотьях, копающихся в горах отбросов у старого форта, загаженный берег, до самого острова Губернатора заваленный цистернами от горючего и проржавевшими подъемными кранами. Мне казалось, что я как раз на границе между внешним и внутренним. Я ощущала это еще сильнее, прогуливаясь возле большого торгового центра Ипанема. С одной стороны видишь переполненные тележки и роскошные автомобили, а с другой – исхудавших и покрытых лишаями детей. Между ними решетка высотой в восемь метров…

Когда смотришь на бедняков Рио, понимаешь, откуда они родом. Лица индейцев и черные лица – это осколки уничтоженных культур и память о рабах, привезенных сюда для обработки плантаций. Иногда мелькают и светлые лица с голубыми глазами, принадлежащие потомкам разорившихся белых и отпрыскам связей между ними и местными слугами. В Бразилии понимаешь, что бедняки – это не какая-то особая порода людей, неизвестно откуда взявшееся уродство: они плоть от плоти нашего общества. Оно породило их и выбросило за ограду. Что может быть страшнее, чем обвинить их самих в собственном ничтожестве, и во имя Земли, общего дома, который мы пытаемся присвоить, попытаться их уничтожить? В этом и состоял план Хэрроу. Он считал себя врагом промышленной цивилизации и повторял это изо дня в день. На самом деле он был ее верным слугой. Я уверена, что объявление войны беднякам – это последний этап увлекательной истории современного Человека, породившего не меньше разрушений, чем богатства, создавшего и отвергнувшего бедность.

Не знаю, был ли Хэрроу искренним. Не имею Представления о том, понимал ли он, что играет на руку лишь сильным мира сего, или не отдавал себе в этом отчета. На самом-то деле мне наплевать. Главное для меня – понять, что я делала раньше и что надлежит сделать сейчас.

На мой взгляд, единственное подходящее решение – разрушить барьеры, и именно этим я и хочу заняться. Успокойтесь, я не планирую никакой террористической операции. Моя цель скромна, как и сама моя жизнь. Я решила употребить мое время и силы на то, чтобы проникнуть из одного мира в другой. Шаг за шагом. Я получила место учительницы в одной из ассоциаций, работающих в фавелах. Я занимаюсь главным образом детьми: учу их началам чтения и счета. Я преподаю им историю, чтобы они чуть больше знали о мире, который видят по другую сторону колючей проволоки. Я не хочу сделать из них борцов. Пусть они станут людьми, которые когда-то сами постараются пересечь границы.

Я часто думала о том, что вы сказали мне в отеле «Океания». «Спасти человека, совершенствуя то, что в нем есть человеческого». Признаюсь, тогда я не поняла, какой смысл вы придаете этим словам. Теперь я уяснила его для себя, он освещает каждый день моей жизни и делает меня счастливой.

Еще раз благодарю вас и желаю счастья.

Примите уверения, дорогой месье, и проч…

Прочитав письмо, Поль надолго задумался. Он всматривался в далекие силуэты крыш, которые золотил закат.