Текст книги "Догадка Ферма"

Автор книги: Жан д'Айон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

– Верно, – помрачнел Россиньоль. – Полагаю, вам известно, что сейф, где хранятся реестры, возможно, был вскрыт…

– Мне об этом сказали. Но, как заверил меня граф де Бриен, реестры не похитили.

– К счастью!

– Но их могли полностью скопировать?

– Маловероятно, что полностью. Это слишком долгая работа, реестры весьма обширны. Однако малую часть… да, это возможно.

– Когда реестры вынимают из сейфа и кладут обратно?

– Утром, в сопровождении офицера, я подхожу к сейфу графа де Бриена и вынимаю мои коды – их два, – а также подлежащие шифровке депеши. Все это передается шифровальщикам, которых вы сейчас увидите. – Он указал на дверь посредине. – Они могут уйти только через мой кабинет. Если им нужно выйти, их сопровождает гвардеец. Во время работы они следят друг за другом, и ни один не сумел бы тайно скопировать коды или депеши.

Время от времени я получаю письмо для шифровки, принесенное либо офицером, либо самим министром. Я отдаю его кому-нибудь из служащих, а тот возвращает мне готовую работу. Затем я вызываю офицера, который уносит послание тому, кто его передал. Потом кодированные письма отправляют с курьерами или гонцами, но это уже меня не касается. Вечером я лично кладу в сейф не полностью зашифрованные депеши, равно как и реестры.

Луи задумался, потом спросил:

– Вы уверены, что никто из шифровальщиков не может скопировать депешу и унести ее с собой?

– Уверен? Нет! Однако листы бумаги им выдают по счету, и они должны сдавать черновики. Но нельзя проверить, не принес ли кто-нибудь из них листок, на котором мог бы сделать пометы без ведома других. Это трудно, но исключать такую вероятность нельзя. Наш шпион может также выучить наизусть текст или элементы реестра.

– Почему их четверо? У вас много депеш для шифровки?

– Прежде всего, они следят друг за другом! Сверх того, они занимаются не только шифровкой, но и расшифровкой. У нас много закодированных вражеских депеш, захваченных либо у курьеров, либо и чаще всего на поле боя. И их нужно прочитать. Порой это очень просто, порой невозможно. Постоянно имеется около дюжины таких посланий, которыми служащие занимаются по очереди. Расшифровка – трудное искусство, требующее определенной стратегии и огромного терпения. Нужно избрать направление атаки, затем перебрать множество комбинаций. Работа медленная и утомительная.

Луи кивнул. Пока у него не было вопросов.

– Мне нужно посмотреть на ваших служащих, но желательно, чтобы они не запомнили меня.

– Это легко, – улыбнулся Россиньоль. – Они работают в довольно темной комнате, и перед каждым стоит лишь один фонарь. Им не удастся опознать вас, если вы останетесь в тени дверного проема. Вы желаете увидеть их прямо сейчас?

– Хотелось бы. Граф де Бриен сказал, что у меня совсем мало времени.

– Перед тем, как мы пойдем к ним, позвольте быстро представить их, – сказал Россиньоль. – В этой комнате вы увидите два ряда столов. (Слова свои он сопровождал жестами, показывая расположение воображаемых столов.) За первым слева сидит Шарль Мансье. Это дальний родственник моей сестры, точнее говоря, старшей дочери моего отца. Он не моложе меня, и мы с ним сходимся в манере расшифровки писем. До того как я предложил ему работать здесь, он был банковским клерком. Единственный его недостаток – безумная страсть к элегантности, не подобающая его рангу, однако человек он весьма серьезный и самых строгих правил. Рядом с ним сидит Гийом Шантлу, намного его моложе. Этот очень набожный молодой человек из семейства мсье Сюлле де Нуайе. Последний и устроил его к нам на службу несколько месяцев назад, когда занимал пост суперинтенданта. Узнать его легко, потому что лицо у него изъедено оспой. Он носит жиденькие усики.

За вторым столом слева, стоящим сразу за первым, вы увидите Симона Гарнье, которому еще не исполнилось двадцати лет. Это гугенот из семьи художников, очень талантливый в сфере расшифровки. Он обладает неким даром раскрывать ключи. Несомненно, это как-то связано с искусством. Он поступил к нам по рекомендации мсье Сервьена, который хорошо знает его сестру, и работает в моем бюро всего несколько недель.

Россиньоль повернулся и показал рукой на висевшую на стене картину:

– Видите это полотно? Произведение его сестры Луизы. Подарила мне в знак благодарности.

Луи внимательно взглянул на холст. С первого взгляда ему показалось, что это фламандская или голландская работа, но теперь, присмотревшись, он заметил, что композиция свободнее и краски сдержаннее, чем в натюрмортах голландских мастеров. Кроме того, предметов изображено значительно меньше: два персика и абрикос справа от плетеной корзинки с веточками тутового дерева и малинового куста. Очень строгая и одновременно очень элегантная работа, в которой ощущалась личность художника. Луи подумал, что женщина, нарисовавшая такую картину, должна обладать логическим умом и чувством гармонии. Ему захотелось познакомиться с ней.

– Наконец, – продолжал Россиньоль, – у нас есть Клод Абер, чрезвычайно рассеянный человек, который все забывает: шляпу, папки, ключи от дома. Тогда он начинает их искать, нервничает, кричит, по очереди обвиняет товарищей: это они все у него берут, все куда-то теряют! Порой он спрашивает о перчатках, которые даже не успел снять. Он настолько тощий и костистый, что, наверное, и поесть-то толком забывает. По правде говоря, он интересуется только математикой и часами изучает сложнейшие ученые труды.

Россиньоль засмеялся и встал с места.

– Вы знаете, что ему случалось садиться на лошадь задом наперед?

Луи улыбнулся, а Россиньоль, уменьшив свет в двух масляных лампах, стоявших на его письменном столе, направился к правой двери и открыл ее. За ней была вторая, такая же толстая, которую он тоже открыл. Луи последовал за ним. Он сдвинул шляпу пониже на лоб, чтобы лицо его затенялось полями.

3
Четверг, 5 ноября 1643 года, продолжение

Господа, ко мне пришел посетитель, который через несколько дней должен отправиться в наше посольство в Риме. До отъезда он пожелал ознакомиться с работой тех, кто шифрует наши дипломатические депеши. Главное, не отвлекайтесь, продолжайте работать.

Шифровальное бюро занимало комнату средних размеров с двумя крошечными слуховыми оконцами, через которые в комнату проникали скорее тени, чем свет. Впрочем, еще толком не рассвело, шел дождь, и небо было покрыто тяжелыми черными облаками.

Напротив двери стояли друг за другом два больших сосновых стола. За каждым из них сидели по два человека, трудившихся при свете подсвечников и масляных фонарей. Один что-то писал гусиным пером на листке бумаги, второй пролистывал толстую книгу в кожаном переплете.

На столах находились только большие книги – несомненно, реестры, – чернильницы, перья, перочинные ножички для их очинки и щипцы для снятия нагара со свечей.

На вспомогательном столе горели другие канделябры, дававшие еще немного света. В комнате царил ледяной холод.

Луи оставался в тени двери, пока шифровальщики, подняв взор, смотрели на него, удивленные этим неожиданным визитом и одновременно обрадованные тем, что вторжение незнакомца позволило им оторваться от монотонного труда.

– Вот здесь мы шифруем депеши, – продолжил Россиньоль, нарочито обращаясь к Луи. – Но, прошу вас, господа, продолжайте свои занятия. Наш посетитель скоро уйдет.

Пока он говорил, Луи быстро оглядел Шарля Мансье. У племянника Россиньоля был длинный нос, срезанный подбородок и сплющенный лоб. Лицо его напоминало крысиную мордочку или, вернее, кунью. Сходство это увеличивалось из-за морщинок в углах глаз, которые были странного желтого цвета. Однако прекрасные шатеновые волосы, завитые крупными локонами, рубашка тонкого полотна с кружевами и черный бархатный камзол с разрезами на рукавах придавал ему серьезный и достойный вид. Короче говоря, у него была внешность плута, но одежда порядочного человека.

Луи обратил внимание на это противоречие и подумал, что для своего положения мсье Мансье был действительно слишком элегантен. Позволяло ли его жалованье приобретать такие вещи? Придется это выяснить.

Затем взгляд Фронсака обратился к его соседу, который вновь погрузился в лежавший перед ним толстый фолиант. У родственника Сюлле де Нуайе было изможденное, изрытое оспинами лицо, высокий лоб с залысинами обрамлял венчик длинных волос. Он казался самым высоким из четверых шифровальщиков. Луи обратил внимание на его тонкие руки и несколько аффектированные жесты. Однако эти претенциозные манеры ничего не меняли: редкая растительность на лице, которой он придал форму бородки и усиков, какие носили во времена Ришелье, не могли скрыть его почти отталкивающего уродства.

Из-за худобы и высокого роста узнать его было легко, тем более что на плечи он накинул малиновый плащ.

За этими двумя Луи гораздо хуже видел Симона Гарнье и Клода Абера. Молодой гугенот что-то рисовал с видимым равнодушием к неожиданному визитеру. Высокий, но хорошо сложенный, он был белокур и не носил ни бороды, ни усов; возможно, в силу юного возраста они у него просто не росли. Фронсак спросил себя, что Гарнье делает. Рисование помогало ему думать? Луи знавал людей, которым в процессе размышления необходимо было чем-то занять руки.

Внезапно Гарнье поднял голову, встретившись глазами с Луи, и тот прочел в них живость и даже жесткость, удивившую и глубоко встревожившую его. Перехваченный им мгновенный взгляд вызывал неприятное ощущение, что молодой человек не тот, за кого выдает себя. Фронсак с принужденной улыбкой отвел взор и стал присматриваться к последнему шифровальщику, не в силах избавиться от этого неприятного ощущения.

Клод Абер, внучатый племянник сестры жены мсье Ле Бутийе, был чуть ниже среднего роста. Этот худой и угловатый человек совсем не походил на Шантлу. Лицо его было землисто-бледным, почти прозрачным. Он поднял глаза от книги, но взгляд у него оставался туманным, блуждающим, словно ему было трудно вспомнить, по какой причине пришлось оторваться от чтения. Волосы у него были грязные и прямые. Висевший на плечах серый плащ – в комнате стоял лютый холод – был застегнут на две пряжки, однако защелка одной торчала из замочка другой. Взгляд его скользнул по Луи и Россиньолю, затем он потянул носом и вновь погрузился в книгу. Тут Луи заметил, какие у него нелепые уши – громадные и оттопыренные.

Он решил, что теперь сумеет узнать всех даже издали. И, тем не менее, изменил голос, когда хрипло объявил:

– Спасибо, господа, был чрезвычайно рад познакомиться с вами.

Вернувшись в бюро, Луи уже составил первоначальный план.

– Мсье Россиньоль, – спросил он, когда глава шифровальщиков тщательно закрыл обе двери, – не могли бы вы при посредничестве графа де Бриена подготовить депешу, внешне чрезвычайно важную, и сегодня же отдать ее для шифровки этим господам?

– Гм… не знаю… конечно… Для чего она вам?

– Я хочу устроить ловушку. У меня мало времени, я вам уже говорил. За вашими шифровальщиками можно следить неделями и ничего не добиться, если у них нет информации, которую они должны передать. Но если наш шпион увидит сегодня послание крайней важности, он уже вечером встретится с тем, кто его нанял. Я буду готов во второй половине дня. В котором часу они заканчивают работу?

– По-разному. В большинстве своем служащие и письмоводители завершают работу после полудня, примерно между двумя и тремя часами.

Луи кивнул. У него достаточно времени, чтобы встретиться с Тийи и расставить сеть.

– Превосходно. Отпустите их в два, если это возможно. Не могли бы вы поговорить с графом де Бриеном о фальшивой депеше прямо сейчас? Нужно что-нибудь очень значительное…

Россиньоль, слегка поколебавшись, утвердительно склонил голову.

– Я могу это сделать, мне разрешено заходить к графу в любое время. Через час у меня будет такая депеша, и я скажу им, что ее должны срочно отправить. Я дам шифровать ее всем четверым и объясню, что это позволит мне сравнить их работу. Это вас устраивает?

– В высшей степени.

Фронсак поднялся:

– Теперь мне нужно подготовить слежку. Мы скоро увидимся, мсье Россиньоль. Еще одно слово перед тем, как мы расстанемся… У вас есть основания подозревать кого-то из ваших шифровальщиков?

– Подозревать? Нет. Я не могу никого сейчас обвинять. Я бы сказал, что абсолютно доверяю господам Мансье и Гарнье.

Луи медленно кивнул.

У него сложилось другое мнение.

На улице дождь стал ледяным. Луи нашел ожидавшего его Гофреди возле кареты, рядом с кордегардией. Он приказал старому рейтару ехать в Гран-Шатле, где надеялся встретить своего друга Гастона де Тийи, комиссара округа Сен-Жермен-л'Оксеруа.

Гастон был его однокашником по Клермонскому коллежу. Будучи младшим сыном небогатых родителей, он получил пост комиссара-дознавателя благодаря отцу Луи.

Молодой Гастон, объяснил тот городским советникам, станет хорошим полицейским. Он не только прекрасно знает законы и особенности многочисленных парижских органов юстиции, но обладает также упорством и силой характера, необходимыми в работе такого рода. Действительно, комиссары-дознаватели большую часть времени проводили на улицах, расследуя всякого рода преступления.

В то время городская стража, подчиненная советникам и некогда бывшая главной защитой парижан от мелких и крупных преступников, уже не играла большой роли в поддержании порядка – теперь его обеспечивали начальник полиции и его люди. Но все же голос советников по-прежнему значил многое, и, когда они предложили Исааку де Лафема, ставшему начальником полиции благодаря Ришелье, сделать Гастона дознавателем, тот не смог отказать им. И о своем решении он ни разу не пожалел.

Позднее Гастон получил от Ришелье патент на должность армейского лейтенанта и покинул пост комиссара-дознавателя. Только в конце прошлого года друг Луи по просьбе Мазарини был назначен постоянным комиссаром в округ Сен-Жермен-л'Оксеруа.[21]21
  Любознательный читатель, желающий узнать об упомянутых здесь событиях, может обратиться к романам д'Айона «Тайна Голубой комнаты» и «Заговор Важных», где эти факты изложены подробно.


[Закрыть]

Шестнадцать должностей полицейских комиссаров были созданы по эдикту Филиппа Валуа от 1337 года – по одной для каждого парижского округа. Их полный титул звучал так: комиссары-дознаватели-следователи или просто комиссары-следователи. В те времена они не только обеспечивали безопасность парижан, но занимались всем, что касалось снабжения водой и продовольствием, надзирали за соблюдением эдиктов и правил торговли, за уборкой мусора и общественной гигиеной.

Несколько раз французские короли вводили должности чрезвычайных комиссаров. Это всегда вызывало недовольство шестнадцати окружных комиссаров, пока Франциск I не создал шестнадцать дополнительных должностей сразу.

Противодействие офицеров на постоянной должности оказалось настолько сильным, что в течение долгого времени различали старых комиссаров, имевших в подчинении округ, и новых, которые таких полномочий не имели. Более того, старых в силу их положения именовали Благородными Людьми, а новых, не обладавших титулом дознавателей, – всего-навсего Достопочтенными.

С целью положить конец этой вражде было издано несколько ордонансов, постановлявших, что Старые и Достопочтенные объединены в единый корпус, и любой комиссар, будь то на старой или новой должности, подчиняется начальнику полиции, в компетенцию которого входит следовательская деятельность. Наконец, ордонансом королевского совета было принято окончательное решение: будет существовать единый корпус комиссаров-дознавателей-следователей. К моменту начала нашей истории их было сорок восемь.

Тем не менее, по обычаю и по привычке шестнадцать из них получали в подчинение округ, в котором, как правило, должны были проживать, чтобы иметь право там работать. Другие же занимались делами, связанными со снабжением, гигиеной, уборкой мусора, речным судоходством и торговлей.

В отличие от большинства комиссаров, работавших по месту жительства, Гастон устроил свой кабинет на последнем этаже большой башни Гран-Шатле. В такой темной комнате, что никто на нее не претендовал. Именно отсюда он руководил деятельностью своих сержантов, судебных исполнителей и следователей, когда его личного присутствия на улице не требовалось. И Луи знал: ему обязательно скажут, где его друг, если того не будет на месте.

Карета спустилась к Сене и, свернув на улицу Сен-Жермен-л'Оксеруа, вскоре оказалась прямо перед Шатле, старой и весьма зловещей крепостью, ставшей тюрьмой и одновременно полицейским трибуналом. Миновав центральные ворота, экипаж въехал во внутренний двор.

Перед тем как покинуть контору, Луи уложил в сумку свой привычный черный камзол и взял старую шляпу с широкими полями, более практичную в том случае, если дождь будет лить по-прежнему. В пути он переоделся, чтобы предстать заурядным буржуа. Он даже снял многоцветные банты с запястий, сменив их привычными черными. Чрезвычайно трудная операция для одной руки, но ему она удавалась блестяще.

Когда экипаж остановился, Луи сунул шелковый камзол в сумку и взял в руки отцовскую шляпу. Оставить вещи в карете было невозможно, поскольку их могли украсть, и он отдал сумку Гофреди, которому предстояло сопровождать его.

Оба поднялись по крутой лестнице и, пройдя мимо кабинета судебных исполнителей, быстро пересекли большой вестибюль и громадную залу, для освещения которой было явно недостаточно канделябров, стоящих в стенных нишах.

Затем они направились к верхним этажам. Караульные лучники отдавали честь, не проявляя к ним интереса. В большинстве своем они знали Луи Фронсака – и как нотариуса, некогда заходившего по своим делам в Шатле, и как друга комиссара Сен-Жермен-л'Оксеруа.

Следуя по бесконечной веренице коридоров и лестничных пролетов, они вышли в галерею, где находился кабинет начальника полиции Дрё д'Обрэ, и по винтовой лестнице поднялись к кабинету Гастона. Луи постучался, и они вошли.

Гастон работал над папкой с документами. Когда в дверях появился Луи, во взгляде его отразились сначала удивление, потом радость, и он тут же вскочил, чтобы сжать друга в объятиях.

Гастон был совсем не похож на Луи. Будучи по-своему элегантным, комиссар уже несколько месяцев щеголял в вышитом шелковом шарфе, который служил ему портупеей для шпаги. В отличие от друга, предпочитавшего простую одежду и черный цвет, он любил кричащие тона, но совсем не заботился об их соответствии. Нередко случалось, что камзол и штаны у него были разорваны или испачканы.

И по внешнему облику друзья сильно различались. Комиссар был маленький, коренастый и рыжий. Его нос, расплющенный вследствие юношеской стычки, напоминал рыльце кабана, на которого он, впрочем, походил своим темпераментом, упрямством и драчливостью. Однако именно эти качества характера сделали его лучшим комиссаром города.

– Какой счастливый сюрприз! – воскликнул он. – Я думал, ты всю зиму просидишь в своем поместье, коль скоро у тебя есть теперь собственный замок!

– А, как вижу, тебя еще не известили! Я опять доставлю тебе хлопоты, старый дружище…

Он не закончил фразу, поскольку за его спиной открылась дверь и вошел человек с видом суровым и недовольным. Это был Дрё д'Обрэ, начальник полиции парижского превотства, который несколько месяцев назад сменил на этом посту Исаака де Лафема, палача Ришелье.[22]22
  Дрё д'Обрэ заплатил за эту должность 560 тысяч ливров.


[Закрыть]

Обрэ обладал большим опытом в деле сохранения порядка. Будучи контролером ходатайств, он с 1629 по 1635 год занимал должность интенданта полиции, юстиции и финансов в Провансе, где проявил себя во время редких по жестокости мятежей, вызванных фискальной реформой. Ибо в 1629 году кардинал Ришелье решил унифицировать правила взимания тальи (подушной подати). До этого в краях с правом созыва штатов,[23]23
  Лангедок, Прованс, Дофине, Бургундия и Бретань.


[Закрыть] иными словами, имевших собрание местных представителей (штаты) – как правило, парламент, – три сословия сами определяли размеры финансовых отчислений в пользу суверена. «Эдикт об Избранных» положил конец этой привилегии, следствием чего стали сильные беспорядки в Провансе, Бургундии и Лангедоке. Дрё д'Обрэ пришлось задержаться еще несколько лет на посту интенданта юстиции, чтобы восстановить гражданский мир, и он, в конечном счете, этого добился, обретя прочную репутацию человека, верного королю и достигающего свои цели.

Поэтому было только естественно, что Мазарини выбрал именно его, чтобы сменить Исаака де Лафема, ненавистного парижанам и, по общему мнению, слишком приверженного кровавым методам Великого Сатрапа.

– Мсье Фронсак! Уже здесь! – сухо заметил начальник полиции. – Вы сообщили мсье де Тийи о причинах вашего появления?

– Нет еще, мсье.

– Очень хорошо.

Дрё д'Обрэ оглядел покалеченные кресла в маленьком круглом кабинете, ища взглядом более или менее устойчивое сиденье, ибо Гастон в минуты гнева терял контроль над собой и срывал зло на мебели. Выбрав, наконец, стул с четырьмя целыми ножками, он сел и обратился к комиссару:

– Я только что получил записку от мсье Ле Телье с просьбой отдать вас в распоряжение мсье Фронсака, который будет назначен чрезвычайным комиссаром. Никакого другого объяснения я не получил. У меня есть также документ для вас, – добавил он, повернувшись к Луи.

Дрё д'Обрэ протянул ему запечатанный красным воском и перевязанный зеленым шелковым бантом свиток. Взяв его в руки, Луи узнал печать военного министерства. Он вооружился кинжалом, который Гастон использовал для разрезания бумаги, и вскрыл послание. В нем оказалось всего несколько слов:

Мы, Мишель Ле Телье, сеньор де Шавиль, государственный секретарь по военным делам, вручаем Луи Фронсаку, шевалье де Мерси, все полномочия действовать от нашего имени. Он имеет право отдавать распоряжения гражданским и военным должностным лицам.

Дано в Париже, в ноябре месяце года Божьей милостью 1643-го.

Послание было дополнено второй печаткой с тремя ящерицами, стоящими на задних лапах и осененных тремя звездами. Герб дома Ле Телье.

Луи протянул письмо начальнику полиции:

– Мсье Ле Телье действительно попросил меня заняться трудным делом, которое очень его тревожит, мсье д'Обрэ. Единственный человек, способный мне помочь, это мой друг Гастон, вот почему я попросил государственного секретаря по военным делам отдать его в мое распоряжение. Это займет, вероятно, несколько недель, и нам понадобится также лучник или судебный исполнитель. Что до всего остального, мне очень жаль, но больше я ничего сказать не могу.

– Хорошо! – сказал д'Обрэ, встав с кресла и не скрывая досадливой гримасы. – Раз условия таковы, я вас оставляю. Мсье де Тийи, вы сами выберете подходящего человека себе в помощь. Не забудьте передать свои досье другому комиссару.

Он был заметно недоволен тем, что его не посвятили в суть дела, но, как старый солдат, давно научился подчиняться и ставить долг выше собственного самолюбия.

– Еще одно слово, комиссар, – сказал он перед уходом. – Вы сможете присутствовать на субботнем заседании, которое проведу я, а также на завтрашнем, где председательствует королевский судья по уголовным делам?[24]24
  Заседания под председательством начальника полиции происходили по средам и субботам, под председательством королевского судьи по уголовным делам – во вторникам и пятницам. На них присутствовали комиссары, тридцать шесть советников Шатле и слуги короля (прокуроры и адвокаты).


[Закрыть] Там будут разбираться дела, которыми вы занимались.

Гастон посмотрел на Луи. Тот кивнул. Ему не хотелось злить начальника полиции.

– Я приду, мсье.

Удовлетворившись этим доказательством своей власти, Дрё д'Обрэ довольно улыбнулся и вышел.

Гофреди продолжал стоять у крошечного окна кабинета, а Луи сел на стул, освободившийся после ухода начальника полиции.

– Естественно, – начал Фронсак, – все, что я скажу вам обоим, не должно выйти за пределы этой комнаты. Вот в чем состоит серьезная проблема мсье Ле Телье…

Гофреди уже знал, по какой причине министры пожаловали в Мерси, ибо хозяин тем же вечером посвятил его в суть дела. Тем не менее, он с большим вниманием выслушал Фронсака, который рассказал о своем утреннем посещении Пале-Рояля.

Когда Луи умолк, Гастон спросил:

– Теперь объясни нам, как ты собираешься разоблачить этого шпиона?

– Сегодня днем мы установим слежку за четырьмя шифровальщиками. Если среди них есть предатель, рано или поздно, но он обязательно попытается встретиться со своим сообщником.

Комиссар выразил неодобрение гримасой:

– Мне это кажется слишком сложным! Нам придется следить за ними много дней подряд, и, в конце концов, нас засекут. Значит, у тебя нет ни малейших соображений о том, кто шпион или кто организовал утечку?

Луи покачал головой:

– Никаких. Потому я и попросил Россиньоля подготовить фальшивую депешу такой важности, чтобы наш шпион захотел как можно быстрее связаться со своими нанимателями. Возможно, даже сегодня вечером.

Гастон медленно кивнул, и на губах его появилась плотоядная улыбка.

– Теперь я понял. Вот почему тебе нужен четвертый человек. Итак, мы собираемся следить за ними. Но как же нам узнать наших молодцов? Тебе придется пальцем на них указывать. Однако они тебя встречали и могут заподозрить неладное…

– Мы встанем так, чтобы видеть, как они выходят из дворца. В сущности, им не удалось меня разглядеть, я оставался в тени, а потом переоделся. Кстати, вот камзол, который был на мне, – он взял сумку, поставленную Гофреди рядом с креслом, – я это все оставлю здесь, под твоей охраной. Я покажу вам шифровальщиков, когда они будут выходить из дворца, и вы тут же начнете следить за ними. Но нам недостает четвертого человека. Ты должен его найти.

– Кроме Ла Гута, никому не могу доверить такое дело, – без колебаний объявил Гастон.

– Ты его знаешь?

– Ты уже видел его у меня. С виду – невзрачный, но отличается большой ловкостью. Человек верный и надежный.

– Есть же у него какие-нибудь недостатки? – спросил Луи. – Не забывай, дело это конфиденциальное. Он пьет?

– Нет. Тут проблем никаких. Но один порок у него и вправду имеется: он постоянно бегает за юбками и, поскольку красивым его не назовешь, относит все жалованье девкам и шлюхам самого низкого пошиба с улиц Пют-и-Мюз или Граткюль и Тирви.[25]25
  Для любознательных читателей сообщаем, что улица Граткюль, которую называли также Грат-кон (!), была частью улицы Сен-Совёр, выходившей на улицу Сен-Дени. Улица Тирви или Тирбуден стала улицей Марии Стюарт.


[Закрыть]

Луи почти не колебался. Пьяницу привлекать нельзя, а этот недостаток серьезных последствий не имеет.

– Я доверяю твоему выбору. Этот человек сейчас в Шатле?

– Да, стоит на страже в галерее. Сейчас за ним схожу.

Через мгновение Гастон вернулся с лучником в красных штанах и голубом камзоле, расшитом лилиями и украшенном золотыми галунами, с портупеей в серебряных звездочках. Луи узнал его: действительно, он не раз попадался ему на глаза в Шатле.

Худосочный и приземистый, сухой как виноградная лоза, с жидкими седеющими волосами, Ла Гут служил дозорным лучником уже десять лет. Хотя силой он не отличался, Гастон ставил его выше всех других своих людей, ибо ему была присуща не только верность, но также сметливость и проницательность, скрывавшиеся за невзрачным обликом.

Заметно робевший лучник остался в дверях, а Гастон, вернувшись к своему письменному столу, торжественно провозгласил:

– Ла Гут, вы уже встречались с моим другом Луи Фронсаком, маркизом де Вивон и кавалером ордена Святого Михаила. Мсье Ле Телье только что поручил ему ответственное задание. Как и я, вы находитесь отныне в его распоряжении.

– Мсье маркиз, – поклонился Ла Гут, одновременно польщенный, встревоженный и заинтересованный.

– Можешь доверять ему, как мне, – обратившись к Луи, торжественно сказал Гастон. – Объясни, что ты от него хочешь. Ла Гут – могила, все сказанное тобой останется здесь.

– Я верю вам, Ла Гут. Знайте – речь идет о деле чрезвычайной важности. Ни с кем об этом говорить нельзя. Смерть будет слишком мягкой карой для того, кто окажется изменником или просто болтуном. В расследовании нас всего четверо: комиссар и я, а также мой телохранитель Гофреди.

Ла Гут быстро взглянул на человека весьма устрашающего обличья, который машинально теребил кинжал, висевший на перевязи прямо над шпагой. Гофреди же метнул на лучника грозный взгляд, но затем одарил мимолетной заговорщицкой улыбкой.

– Сегодня днем каждый из нас будет следить за определенным человеком, – продолжал Луи. – Я покажу вам наших подопечных. Один из них, возможно, украл важное послание из шифровальной службы мсье Россиньоля. Этот тип может быть связан с сетью испанских шпионов или какой-то другой страны. На время слежки вы сбросите форму и оденетесь попроще. Главное, старайтесь, чтобы вас не заметили. Вы отметите все, что сделает ваш подозреваемый. Особенно если он вступит с кем-то в долгий разговор или же передаст кому-либо документы.

Он умолк и вопросительно взглянул на лучника, ожидая его вопросов.

– Я понял вас, мсье маркиз. Мне уже доводилось делать нечто подобное. Можете рассчитывать на меня… Если я замечу, что мой человек передает кому-то депешу, мне следует вмешаться или просто составить рапорт?

– Никакого вмешательства. Вы полицейский и сами решите, стоит ли следить за тем, кто возьмет свиток. Но будьте внимательны, это может быть просто устное сообщение. По правде говоря, мы хотим, прежде всего, установить, кто из четырех шифровальщиков – Иуда. Письмо или информация, которую он передаст, значения не имеет, это приманка.

– Я сделаю все возможное, мсье маркиз, – кивнул лучник. Тут Луи повернулся к Гастону.

– Вот за какими четырьмя людьми мы будем следить. Во-первых, это Шарль Мансье, весьма элегантный, на вид лет сорока, родственник мсье Россиньоля. Априори подозрений не вызывает. Затем у нас есть Гийом Шантлу, очень высокий и худой, на лице следы оспы. Он родственник Сюлле де Нуайе.

– Родственник Иезуита Галоша![26]26
  Прозвище, данное за чрезмерную набожность.


[Закрыть] – иронически заметил Тийи. – Вероятно, он и есть твой шпион. Сюлле всегда занимал происпанскую позицию в Военном министерстве.

– Конечно, но ты забываешь о его репутации верного слуги королевства, о неустанной защите интересов страны и ревностном национализме. Кстати, Россиньоль находился под его началом, а в те времена никаких утечек из шифровального бюро не было, хотя сам он имел доступ к кодам.

– Это верно. Значит, его родственника также следует исключить из числа подозреваемых? – примирительно заметил Гастон.

– Сейчас мы никого не можем исключать, – возразил Луи, покачав головой. – Переходим к третьему. Этот человек меня сильно интересует: его зовут Гарнье, ему двадцать лет, и он гугенот.

– Чем же он заинтересовал тебя? – спросил Тийи, нарочито вытаращив глаза. – Ты веришь, что гугенот может передавать наши секреты Испании? Я был бы этим крайне удивлен!

– Ничто не должно нас удивлять, и тебе следовало бы знать, что мотивы, заставляющие людей действовать, вынуждающие их лгать или предавать, очень редко совпадают с религиозными убеждениями! Ведь и протестантская провинция Голландия стремится любой ценой заключить мир с Испанией. Значит, должны быть какие-то связи между этими протестантами и католической Испанией.

Луи сосредоточился, прежде чем заговорить вновь. Он пытался дать определение тому, что прочел во взоре молодого гугенота.

– Наши взгляды встретились, и мне не понравилось то, что я увидел в его глазах, – заявил он. – Этот протестант – не просто любитель логики, живущий в мире абстрактных понятий. Это человек действия, и я убежден, что он скрывает свою истинную суть.