Текст книги "Мейси Доббс. Одного поля ягоды"

Автор книги: Жаклин Уинспир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

Глава тринадцатая

Мейси впервые приехала в поместье Челстон осенью 1913 года. Добралась на поезде до Тонбриджа, там сделала пересадку на маленькую местную ветку. У нее была сумка с одеждой и туалетными принадлежностями и небольшой чемодан, где лежали книги, бумага и пачка заданий, написанных мелким, почти неразборчивым почерком Мориса Бланша. А в душе у нее была мечта. Во время их последнего урока перед отъездом Мейси в Челстон Морис спросил ее, что она собирается делать с этим образованием, с этой благоприятной возможностью.

– Право, не знаю, доктор Бланш. Я всегда думала, что смогла бы преподавать. Мама хотела, чтобы я стала учительницей. Для меня это хорошая работа.

– Но?..

Мейси посмотрела в блестящие глаза Мориса Бланша – казалось, они заглядывают человеку в душу. Неудивительно, что люди признавались ему в том, что он понимал и без слов.

– Доктор Бланш, я хотела бы заниматься чем-то вроде того, что делаете вы.

Морис Бланш сложил ладони и приложил указательные пальцы к верхней губе. До того как он поднял взгляд на Мейси, прошло две минуты.

– Мейси, а что я делаю?

– Вы лечите людей. То есть я думаю, что лечите. Во всех смыслах.

Бланш кивнул, откинулся на спинку стула и посмотрел в окно библиотеки на обнесенный стеной сад.

– Да, Мейси, пожалуй, можно сказать и так.

– И я думаю, что вы узнали правду. Думаю, вы видите и добро, и зло. И думаю, у вас много разных… образований.

– Да, Мейси, все это так. А что ты скажешь о своей мечте?

– Я хочу поступить в Кембридж. В Гертон-колледж. Как вы сказали, это возможно для обычной девушки вроде меня, если я буду трудиться и смогу сдать экзамены.

– Мейси, кажется, я не характеризовал тебя как обычную.

Девушка покраснела, а Морис продолжал задавать вопросы:

– И что, Мейси, ты хочешь изучать?

– Даже не знаю. Меня интересуют гуманитарные науки, сэр. Когда вы говорили мне о разных предметах – психологии, этике, философии, логике, – мне больше всего хотелось изучать их. Я уже выполнила много заданий по этим предметам, так что могу делать выводы. Эти науки не особенно… ну… точные, правда? Иногда они похожи на лабиринт, где нет ответов, только новые вопросы. Знаете, мне это нравится. Нравятся поиски. И вы хотите этого, так ведь, доктор Бланш?

Мейси смотрела на Мориса в ожидании ответа.

– Важно не то, чего я хочу, Мейси, а что тебя влечет. Но я соглашусь, что у тебя есть определенные способности для того, чтобы постичь и по достоинству оценить гуманитарные науки. Однако, Мейси, лет тебе еще мало. У нас достаточно времени для обсуждения этой темы. Пожалуй, сейчас нам следует взглянуть на твои задания – но имей в виду: нужно держать в сознании священные коридоры Гертон-колледжа на первом месте.

Пожилая леди была не особенно требовательной, к тому же большую часть ухода за ней брала на себя сиделка. Мейси заботилась о том, чтобы в комнатах вдовы всегда было тепло, чтобы ее одежда всегда была выстиранной. Она причесывала ее красивые седые волосы и закручивала в пучок, который вдова носила под кружевным чепцом. Читала ей вслух, приносила еду из главного дома. Большую часть времени пожилая леди спала в своих комнатах или сидела с закрытыми глазами у окна. Иногда в ясный день Мейси вывозила ее в кресле-каталке на свежий воздух, поддерживала, когда она стояла в саду, утверждая, что у нее хватает сил позаботиться об увядшей розе или нагнуть ветку яблони и вдохнуть аромат цветов. Устав, женщина опиралась на Мейси, помогавшую ей снова сесть в кресло-каталку.

Разговоры со слугами в поместье случались редко, и Мейси, несмотря ни на что, скучала по Инид и ее язвительному чувству юмора. Другие слуги в Челстоне не горели желанием общаться с ней, не шутили, не относились как к одной из своих. И Мейси, хотя и скучала по людям, к которым привязалась, радовалась возможности уединиться и позаниматься. Каждую субботу она шла в деревню, отправляла бандероль доктору Бланшу и получала конверт с новыми заданиями и замечаниями о прошлой работе. В январе 1914 года Морис решил, что Мейси готова держать вступительные экзамены в Гертон-колледж.

В марте Морис сопроводил Мейси на экзамены: встретил ее чуть свет на вокзале Ливерпуль-стрит для поездки в Кембридж, а затем в деревушку Гертон, где находится знаменитый женский колледж Кембриджского университета. Она смотрела из вагонного окна, как лондонские улицы сменяются полями, идиллическими, как все графство Кент, потом зелеными холмами кентского Уилда с живыми изгородями, разделяющими лоскутное одеяло ферм, лесами и деревушками. Болотистые земли Кембриджшира были плоскими и позволяли смотреть вдаль на много миль.

Величественные здания Кембриджа, замечательные сады Гертон-колледжа, большой лекционный зал, письменный стол, долгие часы вопросов и ответов, край ручки, врезающийся в указательный палец правой руки, когда Мейси быстро заполняла страницу за страницей изящным, отчетливым почерком, – все это было незабываемо. Внезапно в горле у нее пересохло, от недостатка воздуха ее охватила слабость. Когда Мейси выходила из зала, потолок, казалось, опускался на нее. Голова у девушки кружилась, и она прислонилась к ждавшему ее Морису. Он успокоил Мейси и велел глубоко дышать, пока они медленно шли к деревенской чайной.

Пока им наливали горячий чай и ставили свежие булочки, Морис позволил Мейси отдыхать, потом стал расспрашивать о вопросах в экзаменационных заданиях и ее ответах. Он кивал, когда она описывала свои ответы, время от времени отхлебывая чай или смахивая крошку с уголка губ.

– Полагаю, Мейси, ты отвечала очень хорошо.

– Не знаю, доктор Бланш, сэр. Но я старалась изо всех сил.

– Конечно. Конечно.

– Доктор Бланш, вы учились в Оксфорде, так ведь?

– Да, Мейси. И тогда был немного младше тебя. Разумеется, поскольку я мужчина, мне могли присудить ученую степень. Однако надеюсь, вскоре настанет время, когда женщины тоже будут получать степени за научные работы.

Мейси отбросила с плеча длинную черную косу и ощутила ее тяжесть, когда откинулась на спинку стула, приготовившись слушать Мориса.

– И кроме того, я имел счастье учиться в парижской Сорбонне и в Эдинбурге.

– В Шотландии.

– Рад, Мейси, что географию ты усвоила. – Морис посмотрел на нее поверх очков и улыбнулся. – Да, на отделении судебной медицины.

– Чем вы занимались там, доктор Бланш?

– Учился читать историю, которую может поведать мертвое тело. Особенно если смерть вызвана не естественными причинами.

– О… – произнесла Мейси, утратив на время дар речи, отодвинула рассыпчатую булочку и сделала большой глоток успокаивающего чая. К ней медленно возвращались силы после тяжелого испытания в течение нескольких часов, которое она вынесла с другими поступающими. – Доктор Бланш, можно задать вопрос?

– Конечно.

– Почему вы захотели изучать мертвых?

– А! Хороший вопрос, Мейси. Достаточно сказать, что иногда человека находит его призвание. В Оксфорд я поступил, чтобы изучать экономику и политику; потом поступил в Сорбонну, чтобы изучать философию – как видишь, здесь у нас общие интересы, – но когда путешествовал и видел много страданий, меня нашла медицина.

– А судебная медицина? Мертвые тела?

Морис взглянул на часы.

– Это история для другого раза. А сейчас пошли обратно в колледж, где, вне всякого сомнения, ты будешь учиться в этом же году. Сады действительно очень красивые.

Комптоны собрали круг значительных и влиятельных гостей не только ради прелестей июльских выходных в сельской местности, но и для оживленной дискуссии и предположений по поводу разлада, терзавшего Европу с июня, когда в Сербии был убит австрийский эрцгерцог. Предсказывали, что конфликт, начавшийся в 1912 году на Балканах, перерастет в общую войну, и когда армии кайзера, как сообщалось, передвинулись на позиции вдоль бельгийской границы, страх перед войной усилился. Ужас расползался по Европе, проникая из правительственных коридоров в дома обычных людей.

Картер перед наступлением гостей пребывал в воинственном настроении, а миссис Кроуфорд удерживала свою территорию на кухне, выпаливая распоряжения любой служанке или лакею, оказавшимся в пределах досягаемости ее словесного огня. Леди Роуэн клялась, что слышит, как голос кухарки грохочет сквозь все деревянные балки в средневековом помещичьем доме, хотя в такое время даже она отказывалась вмешиваться.

– Роуэн, у нас самая лучшая кухарка в Лондоне и в Кенте, но, пожалуй, и самая громогласная.

– Не беспокойся, Джулиан, ты же знаешь, что она замолчит, когда все будет на своих местах и начнут прибывать гости.

– Конечно, конечно. А пока что я думаю: не сообщить ли о ней заранее в военное министерство? Она может посрамить закаленного генерала – видела ты, как она руководит своим войском? Нужно бы отправить всех молодых субалтернов на месяц в батальон кухарки Кроуфорд. Мы смогли бы победить немцев, стреляя мясными пирогами через Францию по кайзеровскому дворцу!

– Джулиан, не говори глупости и не будь так уверен, что Британия вступит в войну, – сказала леди Роуэн. – Кстати, насколько я понимаю, наша мисс Доббс получила сегодня утром письмо из Гертона.

– Правда? Что ж, дорогая моя, как раз вовремя. Думаю, я больше не смог бы смотреть на эти пальцы с обкусанными ногтями, держащие чайный поднос.

– Джулиан, у нее была трудная жизнь. – Леди Роуэн выглянула в окно на земли, окружающие поместье. – Мы не можем представить, как ей было тяжело. Такая умная девочка.

– И на каждую Мейси Доббс есть, наверное, десяток таких, кого ты не можешь спасти. Имей в виду, Роуэн, мы могли бы не оказывать ей никакой поддержки. Жизнь в Кембридже для людей ее класса может быть очень нелегкой.

– Да, Джулиан, знаю. Но времена меняются. Я довольна, что мы смогли как-то помочь ей.

Она отвернулась от окна и взглянула на мужа.

– Так может, спустимся, узнаем, какую весть принесло письмо из Гертона? Не знаю, заметил ли ты, но в доме стало очень тихо.

Лорд и леди Комптон спустились в большую гостиную, и оттуда лорд Джулиан вызвал звонком Картера. Безупречно одетый и неизменно пунктуальный дворецкий явился через минуту.

– Ваши светлости.

– Картер, какие новости получила мисс Доббс из Кембриджа?

– Очень, очень хорошие, милорд. Мисс Доббс приняли. Мы все очень гордимся ею.

– О, превосходно, превосходно! – Леди Роуэн захлопала в ладоши. – Джулиан, нужно сообщить Морису. Картер, немедленно пришлите мисс Доббс к нам.

Глава четырнадцатая

Мейси не терпелось поделиться с отцом новостью, пока она ехала поездом до вокзала Чаринг-Кросс, а оттуда к маленькому, почерневшему от копоти одноквартирному дому, некогда бывшему ее родным.

– Ну как вам это нравится? Наша маленькая Мейси выросла и уезжает в университет. Твоя мама была бы рада, разрази меня гром!

Фрэнки Доббс взял дочь за плечи и посмотрел ей в лицо; слезы гордости и беспокойства жгли ему глаза.

– Дочка, думаешь, ты готова к этому?

Фрэнки придвинул стул и жестом пригласил Мейси сесть рядом с ним возле угольной печи в маленькой кухне.

– Это большой шаг…

– Папа, у меня все будет хорошо. Я поступила, и у меня есть возможность получить стипендию. Вот это моя цель. Лорд и леди Комптон будут моими спонсорами, по крайней мере в течение первого года, и я сама кое-что откладывала. Леди Роуэн собирается отдать мне дневную одежду, которая ей не нужна, а миссис Кроуфорд обещала помочь мне перешить ее на меня, хотя на то, что нужно носить, существуют строгие правила. Как я поняла, что-то вроде формы служанки, только без фартука.

Мейси потерла руки отца, казавшиеся странно холодными.

– Папа, говорю тебе, у меня будет все хорошо. А на Рождество, Пасху и лето я могу возвращаться в этот дом, чтобы заработать еще денег.

Фрэнки Доббс едва мог смотреть дочери в глаза, прекрасно понимая, что Мейси будет почти невозможно вернуться на работу к Комптонам после увольнения. Он знал порядки в таких домах. Когда общественное положение Мейси повысится, она уже не сможет вернуться. Пока что ей везло, но после того как она уволилась, ее так легко не примут. Дистанция между ней и другими слугами превратится в пропасть. И больше всего беспокоило Фрэнки, что Мейси не сможет соответствовать ни одному общественному положению, что она всегда будет ни то ни се.

– И когда ты уезжаешь?

– Занятия начинаются осенью. Это называется «Михайлов триместр», по лиловым маргариткам, которые цветут в сентябре, тем, которые любила мама. Я должна буду получить специальное разрешение, потому что восемнадцати мне еще не исполнилось.

Фрэнки встал со стула и потер спину. Ему хотелось вернуть разговор к началу, когда он мог высказать свое предложение.

– Давай вернемся к тому, чтобы иметь побольше, о чем мы говорили до маргариток. Дочка, у меня есть кое-что для тебя.

Фрэнки потянулся вверх и достал с полки над печкой большой глиняный горшок для муки.

– Это тебе, дочка. Когда расплатился с долгами, ну, знаешь, после того как мать… я начал откладывать кое-что каждую неделю. Для тебя. Я знал, что ты когда-нибудь будешь заниматься чем-то важным и дополнительные деньги могут пригодиться.

Мейси взяла горшок дрожащими руками, сняла крышку и заглянула в глиняные глубины. Там были фунтовые банкноты, новенькие десятишиллинговые, флорины, полукроны и шиллинги. Горшок был полон сбережений, сделанных Фрэнки Доббсом для Мейси.

– О, папа…

Мейси встала и, держа одной рукой горшок с деньгами, другой обняла отца и прижала к себе.

В августе 1914 года люди по-прежнему занимались своими делами: казалось, война не имеет никакого отношения к повседневной жизни, – но потом один из знакомых Мейси в деревне появился в мундире и достать некоторые продукты стало трудновато. Лакей из дома в Белгравии вступил в армию, челстонские грумы и молодые садовники – тоже. Однажды в выходной день Мейси вызвали в гостиную леди Роуэн в Челстоне.

– Мейси, я вне себя. Все грумы ушли на военную службу, и я ужасно беспокоюсь о своих гунтерах. Послушай, я знаю, это необычно, но твой отец мог бы подумать о поступлении на эту должность?

– Право, не знаю, миледи. У него Персефона и бизнес.

– В саду есть для него коттедж. Ты сможешь видеться с ним, разумеется, когда будешь не в Гертоне, и его кобыла будет содержаться в местной конюшне. Заботиться о них обоих будут хорошо.

На другой день Мейси поехала в Лондон повидаться с отцом. Когда она сказала ему о предложении леди Роуэн, Фрэнки Доббс, к ее удивлению, ответил, что подумает об этом.

– В конце концов, мы с Персефоной моложе не становимся. Свежий деревенский воздух пойдет ей на пользу. И ее светлость была очень добра к тебе, так что, если разобраться, будет правильно, если я ее выручу. К тому же я бывал в Кенте, каждый год собирал там хмель еще мальчишкой.

Фрэнки Доббс с Персефоной выехал из Ламбета в туманное, не по времени холодное утро в конце августа, чтобы обосноваться в коттедже для грума и в конюшне поместья Челстон соответственно. Вместо того чтобы вставать в три часа, запрягать Персефону и ехать на рынок Ковент-Гарден, а потом по своим маршрутам, Фрэнки теперь валялся в постели до пяти часов, потом кормил гунтеров леди Роуэн и Персефону – она как будто была довольна своей новой жизнью. Вскоре леди Роуэн решила, что об уходе за лошадьми, их кормлении и здоровье Фрэнки знает все, что можно знать. Но были у него и кое-какие скрытые познания, которые обеспечат ему признательность леди Роуэн навечно.

До отъезда Мейси в Кембридж оставалось всего несколько дней, поэтому для нее и отца время, проведенное в обществе друг друга, имело первостепенное значение. Они возобновили ритуал совместного ухода за Персефоной, и делали это как можно чаще. Однажды, когда работали и разговаривали о последних военных новостях, к ним неожиданно пришла леди Роуэн.

– Послушайте, есть там кто-нибудь?

Мейси встала и вытянулась, Фрэнки ответил хоть и почтительно, но просто:

– Здесь мы с Персефоной, ваша светлость.

– Мистер Доббс. Слава Богу. Я вне себя.

Мейси немедленно пошла к леди Роуэн – в критическую минуту та неизменно заявляла, что «вне себя», несмотря на поведение, говорящее об обратном.

– Мистер Доббс, они приезжают забрать моих гунтеров – и, может быть, даже вашу кобылу. Лорд Комптон получил сообщение из военного министерства, что на этой неделе наших лошадей будут инспектировать для армейских нужд. Приезжают за ними во вторник. Я не могу их отдать. Не хочу быть непатриотичной, но это мои гунтеры.

– И мою Персефону они тоже не заберут, ваша светлость.

Фрэнки Доббс подошел к верной старой лошади, и та уткнулась носом ему в куртку, ожидая обычного угощения. Он достал из кармана разрезанное сладкое яблоко и протянул Персефоне, ощутив рукой приятное тепло ее бархатистого носа, потом снова повернулся к леди Роуэн.

– Во вторник, да? Предоставьте это мне.

– О, мистер Доббс, все зависит от вас! Что вы сделаете? Уведете их куда-нибудь и спрячете?

Фрэнки засмеялся.

– Нет-нет. Меня могут увидеть сбегающим с ними, ваша светлость. Нет, никуда скрываться не нужно. Но есть одна штука. – Фрэнки Доббс поглядел на Мейси и леди Роуэн. – Пусть никто не заходит в конюшню без моего разрешения. И, ваша светлость, во вторник утром я приду в дом и скажу вам, что говорить. Но главное, что бы вы ни увидели или услышали, говорите только то, что я вам скажу. Вы должны полагаться на меня.

Леди Роуэн распрямилась, взяла себя в руки и посмотрела в упор на Фрэнки Доббса.

– Я полагаюсь на вас безоговорочно.

Отец Мейси кивнул, коснулся пальцами кепки, отдавая честь, а затем улыбнулся дочери. Величественная Дама направилась к выходу из конюшни, но потом вдруг повернулась.

– Мистер Доббс, когда вы только приехали в Челстон, мы вкратце говорили об одном деле. Помнится, вы в детстве работали на ипподроме.

– В Ньюмаркете, ваша светлость. С двенадцати лет до девятнадцати, когда вернулся помогать отцу в его работе. Стал тяжеловат для жокея.

– Полагаю, вы кое-что узнали о лошадях, так ведь?

– Да, ваша светлость. Кое-что узнал. Повидал всякое, хорошее и плохое.

Люди из военного министерства приехали в Челстон в обеденное время во вторник. Леди Роуэн повела их в конюшню, многословно извиняясь и объясняя, как велел Фрэнки Доббс, что, пожалуй, ее лошади не подойдут для армейских нужд, так как заразились болезнью, которую не может вылечить даже ее грум. В конюшне их встретил сам Фрэнки Доббс, который в слезах стоял возле Султана, вороного гунтера.

Некогда превосходная лошадь свесила голову, из открытого рта у нее шла пена. Глаза у гунтера закатились, он с трудом дышал. Леди Роуэн ахнула и посмотрела на Фрэнки, но тот отводил взгляд.

– Господи, что с этим животным? – спросил высокий человек в мундире, державший под мышкой какой-то жезл, и осторожно подошел к Султану, стараясь, чтобы пена не попала на его блестящие сапоги.

– Я такого не видел много лет. Вызывается червями. Микробами, – ответил Фрэнки Доббс и обратился к леди Роуэн: – Мне очень жаль, ваша светлость. Похоже, к завтрашнему дню мы их потеряем. Старую упряжную лошадь первой. Из-за ее возраста.

Пришедшие заглянули в стойло Персефоны – верная лошадь Фрэнки Доббса лежала на земле.

– Леди Комптон, примите наши соболезнования. Стране нужны сто шестьдесят пять тысяч лошадей, но они должны быть здоровыми, сильными, пригодными для использования на фронте.

Слезы у леди Роуэн были подлинными. Фрэнки Доббс объяснил ей, что нужно говорить, но она не была готова к тому, ЧТО увидит.

– Да… да… конечно. Желаю вам удачи, джентльмены.

Люди из министерства вскоре ушли. Проводив их, леди Роуэн сразу же помчалась обратно в конюшню, где Фрэнки Доббс с великим трудом вливал белую жидкость в горло Султану. Мейси в другом стойле отпаивала этой жидкостью Ральфа. Персефона и Гамлет уже были на ногах.

Леди Роуэн молча подошла к Гамлету и коснулась бледной, натянутой кожи вокруг его глаз. Отняв руку, она увидела на перчатке белый порошок и улыбнулась.

– Мистер Доббс, я никогда не спрошу, что вы сегодня сделали, но запомню это навсегда. Знаю, то, о чем попросила вас, было дурно, но я не перенесла бы потери этих лошадей.

– А я не перенес бы потери Персефоны, ваша светлость. Но должен вас предупредить. До конца войны еще далеко. Держите этих лошадей на своей земле, возле дома. Пусть их никто не видит, кроме тех, кто здесь работает. В такие времена люди меняются.

Леди Роуэн кивнула и дала по морковке всем лошадям.

– Да, кстати, ваша светлость. Не может ли миссис Кроуфорд использовать желтки двух с половиной дюжин яиц? Жалко будет, если они пропадут.

Наступил вечер накануне отъезда Мейси в Кембридж. Десять домашних слуг сели ужинать на кухне. Поскольку Комптоны сейчас жили в поместье, сюда же приехали и слуги, работавшие в доме в Белгравии. Мейси привязалась к ним и была рада, что они провожают ее.

Картер сидел во главе стола, в резном кресле, а миссис Кроуфорд – на противоположном конце, рядом с большой чугунной печкой. Мейси устроилась рядом с отцом. Даже Инид, которую вызвали из Лондона для помощи в приеме гостей в конце лета, присутствовала на проводах и выглядела довольной. Она заметно повеселела после того, как мастер Джеймс вернулся из Канады.

– Господи, кажется, мир теперь вращается быстрее. Из-за этой войны мастер Джеймс вернулся домой, Мейси уезжает в Кембридж – в Кембридж, наша Мейси Доббс! А еще все важные люди приезжают завтра для встречи с лордом Комптоном, – сказала кухарка, последний раз взглянув на яблочный пирог и сев.

– Миссис Кроуфорд, все приготовления сделаны. Мы их осмотрим напоследок после нашего маленького праздника. А теперь…

Картер встал, оглядел всех и улыбнулся.

– Прошу всех присоединиться ко мне в этом тосте!

Заскрипели отодвигаемые стулья, люди откашливались, вставая и подталкивая друг друга. Все повернулись к Мейси, и под устремленными на нее взглядами она покраснела.

– За нашу Мейси Доббс! Поздравляем, Мейси. Мы все видели, как усердно ты трудилась, и знаем, что ты сделаешь честь лорду и леди Комптон, своему отцу и всем нам. И приготовили тебе небольшой подарок в знак нашей любви. Он пригодится тебе в университете.

Миссис Кроуфорд полезла под стол и достала большую плоскую коробку, передала ее одной рукой Картеру, а другой, держа в ней большой белый платок, утерла слезы.

– От всех, кто служит в поместье Челстон и в резиденции Комптонов в Лондоне. Мейси, мы гордимся тобой!

Мейси залилась краской и потянулась за картонной коричневой коробкой.

– О Господи. О, надо же. О…

– Мейси, да открой же ее, ради Бога, – сказала Инид, чем заслужила сердитый взгляд миссис Кроуфорд.

Мейси развязала веревочку, сняла крышку и, отбросив тонкую оберточную бумагу, обнаружила мягкую, но прочную папку для бумаг из черной кожи с серебряной застежкой.

– О… о… она… она… красивая! Спасибо, спасибо всем.

Картер, не теряя времени, поднял бокал и продолжил тост:

– За нашу Мейси Доббс…

За столом зазвучали голоса:

– За Мейси Доббс.

– Молодчина, Мейси.

– Мейси, покажи им там!

– Мейси Доббс!

Мейси кивала, шепча:

– Спасибо… спасибо… спасибо.

– И пока мы не сели, – сказал Картер, когда собравшиеся уже почти опустились на стулья, – за нашу страну, за наших ребят, которые отправляются во Францию. Удачи и – Боже, храни короля!

– Боже, храни короля!

На другой день Мейси стояла на железнодорожной платформе с большим чемоданом книг, гораздо более тяжелым, чем сумка с личными вещами. Девушка крепко сжимала черную папку, боясь потерять этот чудесный подарок. Его выбрали Картер и миссис Кроуфорд, сочтя, что Мейси Доббс не должна ехать в университет без изящной папки для бумаг.

Когда Мейси делала пересадку в Тонбридже, ее поразило множество людей в военной форме, растянувшихся на перроне. Недавно развешенные объявления давали объяснение происходящему:

МОБИЛИЗАЦИЯ ВОЙСК

ДО СВЕДЕНИЯ ПАССАЖИРОВ ДОВОДИТСЯ,

ЧТО МОЖЕТ ВОЗНИКНУТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ

ОТМЕНИТЬ ИЛИ ЗАДЕРЖАТЬ ПОЕЗДА

БЕЗ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ОБЪЯВЛЕНИЯ

Стало ясно, что поездка в Кембридж будет долгой. Влюбленные и молодожены крепко обнимались среди толкотни на перроне. Матери плакали в уже мокрые платки, сыновья утешали их: «Ты опомниться не успеешь, как я вернусь», – отцы стоически молчали.

Мейси миновала отца и сына, стоявших во власти невысказанных чувств. Отец хлопнул сына по плечу, крепко сжимая губы и сдерживая горе, а сын смотрел под ноги. Между ними сидела маленькая шотландская колли, ее держал на поводке сын. Тяжело дышавшая собака смотрела то на отца, то на сына, начавших негромкий разговор.

– Сынок, делай все, что в твоих силах. Мать будет гордиться тобой.

– Я знаю, папа, – ответил сын, глядя на лацканы отцовского пиджака.

– И прячь голову от кайзеровских ребят, парень. Не нужно пачкать форму.

Парень засмеялся, потому что был еще парнем, а не мужчиной.

– Ладно, папа, я буду до блеска чистить сапоги, а ты заботься о Пэтч.

– Со мной и с Пэтч ничего не случится. Мы будем ждать твоего возвращения, сынок.

Мейси наблюдала, как отец сильнее сжал плечо сына.

– Подходит твой поезд. Пора. Смотри, делай все, что в твоих силах.

Сын кивнул, нагнулся и погладил собаку, которая весело завиляла хвостом и подпрыгнула, чтобы лизнуть парня в лицо. На миг парень встретился взглядом с отцом, потом сунул тому в руки поводок и внезапно исчез в море волнующегося хаки. Охранник с мегафоном приказал: «Гражданским отойти от поезда», – и отец встал на цыпочки, пытаясь в последний раз увидеть уезжающего сына.

Мейси отошла, чтобы не мешать солдатам садиться в поезд, и увидела, как этот мужчина нагнулся, поднял собаку и уткнулся лицом в ее густую шерсть. А когда его плечи затряслись от горя, которого до этого он не смел выказывать, собака повернула голову и стала утешающе лизать ему шею.