Текст книги "Дневник путешествия Ибрахим-бека"

Автор книги: Зайн Марагаи

Ибрахим досадливо наморщился:

– Об этом я тоже не говорю. Я твержу вам другое: почему улем, к которому обращаются жители городов, в разрешении спорных дел не пользуется четкими и упорядоченными статьями шариата и не имеет ни определенного места, ни времени для всякого рода судебных дел? Право пользоваться его печатью принадлежит разным лицам. Да и сам он может сегодня у себя дома вручить постановление, скрепленное его печатью, одной из враждующих сторон, предположим истцу, а два дня спустя в мечети где-нибудь в михрабе[223]223
  Михраб – ниша во внутренней стене мечети, указывающая направление к Мекке, куда обращаются лицом при молитве.


[Закрыть] между двумя молитвами приложить печать к совершенно противоположному решению и вручить его ответчику. Так что светский суд лишь посмеется над этим решением. И еще я спрашиваю вас: отчего это чиновничьи должности и государственные посты передаются по наследству? Разве допустимо, чтобы человек без всяких способностей, лишь потому, что отец его был судьей, становился обладателем судейской должности? Или же какой-нибудь зеленый юнец восемнадцати лет от роду, не знающий еще, где право, где лево, назначался генералом только потому, что умер его отец, имевший этот чин? Ведь все это связано с правами народа, правами моих соотечественников, и все эти права попраны!

– Дорогой ага, по вашему выходит, что наши улемы вообще должны удалиться от дел, – сказал на это мулла.

– Упаси бог! – воскликнул Ибрахим. – Я не принадлежу к числу государственных и чиновных особ, и мое мнение не имеет никакого значения. Но мой горячий патриотизм не позволяет мне сидеть спокойно среди собравшихся людей и молчать, когда говорят заведомо несправедливые и вздорные вещи. Влиятельные люди говорят, а к словам их мы должны прислушиваться, что сегодня у нас не осталось законов, которые хранили бы в себе все предписания аллаха. Даже когда дело доходит до суда святейшего имама – да продлит аллах его радость! – и тогда судебные решения основываются лишь на доводах рассудка и традиционных обычаях. Более всего мы нуждаемся в ревностных блюстителях законов и предписаний шариата. Перво-наперво надобно сыскать их, а путь к этому может быть такой: верховный улем, приказ коего не подлежит обсуждению, созывает совет улемов нации. Этот совет определяет, сообразно с размерами области и количеством населения, сколько улемов необходимо в ту или иную область для наблюдения за выполнением судебных решений и для защиты прав граждан. Затем нужно выбрать и назначить в каждую область тех улемов, которые в исполнении всех надлежащих дел уже засвидетельствовали свое превосходство в благочестии и религиозности, в образованности и преданности постановлениям шариата, а также в красноречии и в приятности изложения. Необходимо также, чтобы из недр богословских арабских книг было извлечено все, что касается прав, купли и продажи, торговли и прочего. Эти извлечения должны быть просто и доступно переведены на персидский язык и напечатаны. Чтобы, прочтя их, каждый мог до какой-то степени быть осведомленным в своих правах. Вот тогда каждое постановление, которое исходит от справедливого судьи области, само по себе вступает в силу. Ведь и прежде, в былые времена предводители ислама кратко записывали на кусках кожи или кости[224]224
  «... предводители ислама кратко записывали на кусках кожи или кости ...». – «Когда Мухаммад умер, ни один сборник текстов Корана не был еще окончательно составлен... Но очень значительные фрагменты были уже записаны на плоских костях, пальмовых листьях или камнях» [A. Массэ. Ислам (пер. с франц.). М., ИЛ., 1961, стр. 73].


[Закрыть] наиболее важные решения и рассылали их повсеместно, чтобы с ними могли ознакомиться люди даже в самых отдаленных углах. Святой закон Мухаммада с самого начала был чист от всякого рода уловок и хитростей и не нес в себе ни малейшей примеси непонятной таинственности и фокусничания. Какие только беды не терпел сей святой законодатель – да будут мои тело и душа жертвой за его чистый закон! – чтобы укрепить основы шариата. Какие только тяготы не вынес он от своих противников и каким только нападкам не подвергся, и все во имя того, чтобы его последователям было легко и просто разрешать всякие судебные дела. Как не горевать о таком положении, когда улемы искажают предписания святейшего шариата разного рода коварными и хитроумными толкованиями, да еще они именуют все эти уловки и козни божественным законом! Разве не сам творец был мудрым законодателем для всего сущего? Разве истинная премудрость заключается вот в этих четырех газах[225]225
  Газ – мера длины, равная приблизительно трем футам.


[Закрыть] полотна, и мы должны почитать ученым и повиноваться всякому, кто намотал их себе в виде чалмы на голову? Тот, кто сел на престол богословия, должен быть учен, набожен и религиозен и во всем быть достойным сего высокого сана.

Тут ваш покорный слуга, т. е. я, вмешавшись в разговор, сказал Ибрахим-беку:

– Ваши убеждения проистекают от вашего бесмысленного национального фанатизма. Нет никакой нужды перечислять недостатки людей прямо им в глаза, откровенничать насчет всяких мерзких их дел и критиковать поголовно всех, и великого, и малого. Этим вы лишь без всякой причины наживете себе множество врагов, и они всячески будут избегать общения и бесед с вами. Посему не омрачайте свою жизнь и попридержите в ножнах клинок своего языка! «Иди, – как говорят, – тем путем, каким следуют все путники».

– Уважаемый хозяин, – заметил на это Ибрахим, – прежде всего вы сами знаете, что никто не гневается и никто не враждует со мной из-за моих слов. И я сам стремлюсь быть со всеми в самых мирных отношениях. К подобным разговорам подстрекает меня лишь неутоленное чувство национальной гордости и скорбь за мою родину. Всякий, кто видит подобные безобразия и не говорит о них прямо, недостоин носить имя патриота! Разве я могу со своими убеждениями стать в один ряд с людьми, отмахивающимися фразой: «Мое дело – сторона...», с людьми, которых я не раз осыпал проклятиями и подвергал уничижению на страницах моего дневника? Разве я могу присоединиться к группе этих недальновидных людей? Если бы пятьдесят лет тому назад все мои соотечественники, презрев корыстные и личные расчеты, прямо назвали бы плохое плохим, а хорошее хорошим, то сегодня многие непотребные дела были бы выправлены. Наш несчастный народ не зависел бы от злой воли любого губернатора или начальника полиции, а безграмотные школьные ахунды не были бы законодателями нашей жизни. Не ясно ли, что если среди какого– нибудь народа или племени, склонного к разврату и постыдным порокам, не нашлось бы разумных людей, которые не могли бы молча наблюдать это зло, то порок распространился бы вскоре на весь народ? Что этот народ в данном случае стал бы мишенью для стрел насмешек чужестранцев и лишился бы всякого уважения как в своих собственных глазах, так и в глазах посторонних? Поэтому святой долг мудрецов и ученых каждого народа не только строго следить за пороками и недостатками своего народа, но и возмущаться при виде оных. Именно ученые призваны искать путей избавления от этих пороков, дабы мало-помалу совершенствование заняло бы место порчи, а все непотребство было бы уничтожено. Почему я сижу молча и не кричу повсюду, что святая вера Ислама предписывает нам справедливость и равенство, что правители и судьи должны все дела и тяжбы разрешать согласно правосудию, а не по своим прихотям или сообразно взяткам и подношениям! Что они не должны, закрыв глаза на обязательные предписания бога и пророка, пренебрегать сознательно правами подчиненных, и, называя при том себя мусульманами, говорить: «Мы принадлежим к нации пророка Мухаммада!». В Египте проживает несколько почтенных иранских купцов, поведением которых может гордиться иранская нация. Однако иранские чиновники, меняющиеся чуть ли не каждый день, умудряются настолько ущемлять их интересы и притеснять их, что горемык поневоле принуждают прибегать к защите иностранных правительств. В чем вина этих несчастных, вынужденных отвернуться от родной страны и склониться пред флагом иностранной державы? Может быть, их поименно пригласила к себе королева Англии? Или русский царь, нуждаясь в каждом из них, положил им определенное жалованье и содержание? Если кого-нибудь из них спросить: в чем же причина вашей эмиграции? – что они ответят? – Нет заступника; народ лишен не только имущественных, но и простых человеческих прав; нет такого города, где бы власти не грабили всевозможными способами тех, кто им подчинен. Кто из простого народа, испытав на себе деспотическую волю правителей – этих злобных фараонов, наберется смелости спросить о причинах такой деспотии? Ведь тотчас же надают ему по шее! Да, прав у народа нет никаких, и правители творят все, что хотят. Всякий, у кого есть золотой кальян, двое слуг, четыре фарраша да шелковая джубба,[226]226
  Джубба – широкая верхняя одежда иранцев.


[Закрыть] уже господин над жизнью и имуществом простого люда, А нынче дело дошло до того, что и многие улемы, переняв обычаи губернаторов, даже перещеголяли последних в напыщенных проявлениях своей спеси. Среди знатных людей всякий, кто изощрен в притеснениях народа, почитается знающим и мудрым, а тот, кто по природе мягкосердечен и страшится божьего гнева, считается непригодным к делу. Всякий богослов, у кого огромная чалма и длинные рукава, именуется самым сведущим из всех ученых, а тот, кто неподражаем в умении плести лживые фразы, – лучшим и красноречивейшим из поэтов. Не думайте, прошу вас, что я описал все безобразия и непорядки, творящиеся у меня на родине. Нет, клянусь вашей драгоценной жизнью! Мимо очень многих вещей я проходил, закрыв глаза, ибо и без того вконец изнемог от всего виденного. Вот, к примеру. Однажды мы были в гостях в одном весьма почтенном доме – меня пригласили туда в знак дружеского расположения. Когда мы вошли, зал был уже полон, и мы заняли самые нижние места. Впрочем, эти места и были нам положены, так как прочие приглашенные были либо известными улемами, либо признанными проповедниками, либо уважаемыми купцами. Вдруг вижу в зал врываются человек двенадцать с чубуками и кальянами, и с таким шумом и поспешностью, как будто по пятам за ними гонятся злые враги. При этом каждый из них так спешил обогнать других, что еще немного, и они попадали бы друг на друга. Стены и двери зала буквально тряслись от грохота, который они подняли. Я с удивлением взирал, как вбежавшие раздавали присутствующим кальяны и чубуки, а когда все покурили, то унесли их обратно. Войдя в комнату, где слуги пили кофе, я тоже заметил, что там стоит страшный шум. И каких только грубых слов и ругательств, выкрикиваемых на разные голоса, там не было слышно! Донельзя удивившись всему этому, я осведомился у своего друга, в чем причина такого шума. Он шепнул: «Подожди, потом я все объясню». Когда мы возвращались домой по окончании этого вечера, он сказал: «Вся эта суматоха, вся грубая грызня происходила между слугами этих господ из-за того, что каждый из них стремился первым из всех подать кальян своему господину. Ведь тот, кому подадут кальян раньше других, почитается самым уважаемым и наиболее высокопоставленным. Вот присутствующие господа и ждут от слуг такого почтения. На подобных вечерах обычно поднимается невообразимый шум и дело нередко от перебранки доходит до драки. А господа смотрят на это сквозь пальцы, и никто не хочет уступить другому, как вы сами смогли убедиться в этом сегодня». – Рассудите по справедливости, – продолжал Ибрахим-бек, – до чего мы дошли в своем несчастье, если избранная часть нашего общества забавляется подобными детскими игрушками? Что же тогда ожидать от простого люда? Сравните, чем занят господствующий класс других наций и что выделывают в это время наши аристократы, наши духовные и светские пастыри?! Теперь, когда управление и все полезные для нации начинания отданы на волю этих господ, особено нужно, чтобы они были достойны высокого назначения, соответствовали всем требованиям гуманности и образованности и подавали бы во всех благих делах хороший пример прочим людям; их долг требовать справедливости для обиженных и угнетенных и побуждать народ к единению и братству. Они же, наоборот, ради пустого тщеславия и вопреки здравому смыслу поощряют раздоры между простыми людьми – их слугами – и тем самым раздувают всеобщую злобу. Так могут ли они, погруженные в пучину корыстолюбия, предать забвению личные интересы, вершить справедливый и беспристрастный суд в делах своих подчиненных и сделать эту справедливость основой единения народа?! А ведь всем доподлинно известно, что наш великий творец возложил на пророка миссию распространять справедливость и равенство среди своих рабов и защищать угнетенных от тиранов. Несколько лет тому назад в Египте один образованный иранец прочел моему покойному отцу стихотворение на эту тему. Я его запомнил наизусть – да погрузит господь его автора в море своего милосердия! – очень уж хорошо он это сказал. Поскольку стихотворение это близко тому, что я говорю, я его вам прочту – да не осудит меня господь!

 
От бога получает правду шах,
Чтобы праведным был шаха каждый шаг,
Чтоб правдой озарял земной владыка
Своих сынов – от мала до велика.
Дари ее – не почитай за труд,
Не то и сам утратишь – отберут!
К просителям прислушиваться надо,
Чтоб не пришлось тебе просить пощады.
Быть справедливым – бог тебе помог,
Пророков многих слал на землю бог.
Нам преподали вещие пророки
Добра и справедливости уроки.
Твори добро – иначе твой народ
Без влаги справедливости умрет.
Не внемлешь нам – пусть древние руинь
Багдада, Вавилона, Мадаина
Тебе расскажут об ушедших днях...
И ты поймешь, о всемогущий шах,
Что ложь сильна порой, да быстротечна,
И только правда торжествует вечно.
 

Как только Ибрахим кончил читать, мулла сказал:

– Говорить стихи – большой грех! Я не хочу и слушать подобные слова.

– Раз вы не слушаете эти стихи и по вашему мнению стихи – грех, я прочту вам другое стихотворение. Автор посвятил его невеждам, рядившимся перед всеми в одежды ученых, а также тем, кто, будучи образован, не употребляет свои знания в дело.

 
Блуднице шейх сказал:
«Ты, что ни день – пьяна
И что ни час – то в сеть другим завлечена».
Ему на то: «Ты прав, но ты-то сам таков ли,
Каким всем кажешься?», – ответила она.[227]227
  «Блуднице шейх сказал ... ответила она» – известное четверостишие классика персидской и таджикской литературы Омара Хайяма (1040 – 1123). Перевод О. Румера дается по книге: Омар Хайям. Робайат. M., «Academia», 1934, стр. 61.


[Закрыть]
 

Услышав это, мулла вознегодовал пуще прежнего:

– Еще не хватало, чтобы ты распустил свой язык об улемах!

– Уважаемый господин, – успокоил его Ибрахим, – я знаю таких улемов, которые сознают обязанности, связанные с их высоким саном, и заботятся о сохранении собственного достоинства. Я постоянно молю бога продлить им жизнь за счет уменьшения моей ничтожной жизни. Если бы не было сих святых людей, то мы пропали бы – вся наша жизнь связана с их существованием. Но я сейчас говорю о бездеятельных ученых, о тех обманщиках и мошенниках, которые пятнают доброе имя истинных улемов.

– Что это за речи такие, – воскликнул мулла. – Все улемы одинаковы, какая может быть меж ними разница? А сам ты вероотступник, раз говоришь об улемах без должного уважения, и поэтому врата спасения перед тобой закрыты.

– Вероотступник тот, кто невежественен, а выставляет себя перед людьми в обличье ученого, – возразил Ибрахим. – Эти-то негодяи и есть главная причина всех бед, свалившихся на голову иранцев.

Вижу, при слове «вероотступник» Ибрахим-бек побледнел, весь задрожал, глаза его широко раскрылись и он закричал:

– Вот именно такие слова, как ваши, разрушили огромную страну, повергли в прах древний народ, заставили людей забыть о пользе науки и дали разгул невежеству: это из-за них люди впали в нищету, совершенно отказавшись от овладения знаниями и образованием, подлинную науку подменили вызубриванием нелепых арабских фраз, вроде: «Зайд бьет Амра».[228]228
  «Зайд бьет Амра» – фраза, многократно встречающаяся в арабских грамматиках в качестве примера.


[Закрыть] Вот тогда и обнаглели повсеместно стяжатели и честолюбцы, которые без зазрения совести начали толковать на всякий лад святые постановления чистейшего шариата и пробрались на высокие посты. Один сказал: «Я – шейх», а другой, набравшись дерзости, взлетел еще выше и заявил, что он пророк. И по одному лишь мановению их руки темные люди стали стекаться к ним со всех сторон...

При этих словах Ибрахим совсем перестал владеть собой. Он вскочил с подушки, на которой сидел, поджав под себя ноги, и, подбежав к мулле, крикнул ему прямо в лицо:

– Вы принадлежите к сорту людей, которые научные диспуты по своему недомыслию сводят к тому, что бьют друг друга книгами по голове и поносят друг друга хулительными словами. Всякие ссоры и распри не относятся к науке, корень их – темнота и тупость. Именно такие внешне ученые люди по сути – круглые невежды и повинны в разобщении между народом и правительством. Увлечение каллиграфией и алхимией, пристрастие к терьяку – все это из-за отсутствия просвещения!..

Голос Ибрахима звучал все громче, рот начал подергиваться, как у верблюда, одержимого падучей, пот лил с него градом. В полной растерянности наблюдал я эту сцену.

– Мне больно, мне горько оттого, – закричал он снова, – что этот человек, претендующий на звание ученого, проклял меня за несколько слов правды, которые я сказал!..

Тут он поднял руки, сорвал с головы шапку и ударил ею об пол, как безумный. Шапка, подскочив, сбила стоявшую рядом лампу, лампа упала и разбилась, керосин разлился по полу. Пламя от фитиля взвилось язычками и в мгновение охватило все, стоявшее рядом.

Тут, наконец, я сбросил с себя оцепенение и увидел, что Ибрахим лежит без сознания, а пламя подбирается к нему, пожирая большой ковер.

– На помощь! Сюда! Горим! – закричал я.

Вбежал Юсиф Аму со слугами. Я сказал ему, чтобы он, не обращая ни на что внимания, вынес бы поскорей Ибрахима и спас его, а комната пусть проваливается хоть в преисподнюю!

Вдвоем мы вынесли из комнаты бездыханного Ибрахима. В это время мулла носился по комнате, спасаясь от огня, но пламя уже коснулось краев его одежды. Он кричал во весь голос:

– Горю! Спасите! Воды! Воды!

– Пожар! – подхватил я.

Сбежались соседи и начали заливать огонь водой. Пламя, между тем, охватило занавеси и перекинулось на оконные рамы и потолок.

– Сдирайте занавеси, ломайте рамы, – отдал приказ я. Люди уцепились за занавеси и с криками: «Йа, Али! Йа, Хасан! Йа, Хусайн![229]229
  Али, Хасан, Хусайн – имена мусульманских святых, сподвижников Мухаммада.


[Закрыть] Йа, Али ибн ал-Хусайн!» – сорвали их. Огонь утих.

 
Давно терпения рубеж душа переступила.
Но никому за пелену времен не заглянуть!
 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Хвала господу, всесильному и щедрому, что он даровал мне, рабу его, возможность напечатать этот дневник путешествия и позволил мне оставить на память всему миру славное имя достойного уважения и несчастного путешественника, претерпевшего из-за своей любви к родине столько бедствий и столько невероятных трудностей.

Как уже сказано в предисловии, опубликование этого дневника, потребовавшее больших затрат и преодоления многих затруднений, не имело в виду каких-либо корыстных расчетов. Напротив того, будучи твердо уверен, что к этому обязывают меня моя преданность родине, народу и правительству, я по доброй воле принял на себя все труды и все издержки. Льщу себя надеждой, что уважаемые читатели, взглянув беспристрастно на эти страницы, загорятся благородным стремлением уничтожить все недостатки, порочащие их родину, и тогда благодаря их счастливой звезде и высоким помыслам выправятся постепенно все эти недостойные и неблаговидные дела.

Тогда не место отчаянию, ибо никакие трудности не устоят против объединенных усилий целой нации. Ведь говорят: «Воля человека сворачивает горы». Нужно только дружно и сообща взяться за исправление дел, и все преграды будут сметены.

Я твердо верю, что и предводители нации не захотят далее терпеть эти унижения, выпавшие на долю их самих и всего народа. Взяв за образец дела правителей далекого прошлого, они предпримут, наконец, необходимые меры для полного искоренения распространенных пороков и возвеличения нации. Наша родина должна освещаться лучами истинной цивилизации в совокупности с чистейшими законами ислама и гуманности. Пусть мрачные тучи невежества и лености будут рассеяны свежим ветром науки и просвещения, справедливости и равенства, дабы горизонт нашей страны – благословеннейшего края планеты, очистился бы от дыма бесправия и жестокости, а плевелы насилия и смут сгнили бы на корню.

Во всех наших городах и селениях, на всех границах нашей родины, на всех государственных зданиях должно горделиво развеваться знамя справедливости, на одной стороне которого будет сиять знак Льва и Солнца и корона кайанидов,[230]230
  Кайаниды – династия легендарных царей древнего Ирана, воспетая в «Шахнаме» Фирдоуси.


[Закрыть] а на другой стороне – святой стих из Корана. Во всех городах и для всех жителей распахнутся двери справедливых судов, расположенных в великолепных зданиях, и перед лицом закона будут равны богач и бедняк, эмир и нищий.

Я верю, что предводители нации защитят права рабов божьих от насилия и гнета и всегда будут вершить суд согласно законам святого эмира правоверных Али ибн Абуталиба – да благословит его аллах и да приветствует! Ибо помнят они, как сей имам, обращаясь с речью к народу пророка – да благословит его аллах и да приветствует! – изволил сказать: «Я не ставлю своих сыновей, Хасана и Хусайна, выше вас и не отдаю им предпочтения. Я не предпочту их не только вам, но и последнему эфиопскому рабу с отрезанным носом». Вот как судили наши предки в отношении слабых подданных!

Вспомните теперь, как в конце двенадцатого века мучались наши деды от притеснений жестоких правителей, всяких губернаторов, начальников стражи, простых стражников и прочей челяди. Вспомните, как по одному бессмысленному слову какого-нибудь зверя в человечьем обличье пропадало их имущество и гибли жизни, как страдали земли и посевы от губительных набегов жестоких и сильных врагов.

И как нынче страждут наши сердца, когда мы, прослеживая взглядом историю прошлых лет, видим, как томилась наша родина от кровопролитий и разрушений, чинимых Чингиз-ханом и его дикими и безжалостными ордами, так и наши потомки будут потом скорбеть, оглядываясь на нашу жизнь. Поэтому нам пристало действовать так, чтобы не оставить им в наследство страшные описания наших бедствий.

Надо помнить о том, что существует большая разница между прежними временами и нынешними, обстановка с тех пор изменилась настолько, что это с трудом поддается воображению. Раньше почти вся страна находилась в диком состоянии, каждое племя только и занималось тем, что воевало, грабило и проливало кровь своих соседей и не было ни малейшего намека на прогресс и цивилизацию. Поэтому можно извинить наших предков за то, что они не могли противостоять тому потоку бедствий, который то и дело захлестывал их страну.

Нынче же солнце цивилизации восходит над миром, и лучи его освещают самые дальние уголки. Каждое племя может извлечь благодатную пользу от его благого сияния, и поэтому наши потомки не окажут нам никакого снисхождения <...>.

Пока еще не поздно, надо изыскать пути для устранения всех неурядиц, потому что все, о чем сказано в этой книге, – не бред, не сон и не фантазия – это те насущие запросы, которые встают каждодневно перед любым из жителей Ирана. Друзья, видя все это, печалятся, а враги ликуют и, произнося с насмешкой высокое имя нашей древней и благородной нации, выставляют ее положение на посмешище в балаганах, и театрах.

Позволительно ли нам допускать подобные издевательства над собой, не делая ни шага по пути прогресса и не принимая никаких мер для устранения всех этих зол?!

Опасаюсь, что некоторые из моих соотечественников, несмотря на свою просвещенность, прочтя эти путевые заметки, лишь посмеются над самим путешественником и над издателем книги и нарекут нас тупыми и одержимыми. Не исключено и то, что другие, не довольствуясь этим, обвинят нас в безбожии и безнравственности. Как бы то ни было, я им заранее прощаю и ни в чем их не попрекну, а буду лишь молиться об их спасении.

Со всей решительностью скажу вот что: если бы уже сорок-пятьдесят лет назад каждый угнетенный требовал от тирана свои права и, взывая к справедливости, вступался за себя и за других, если бы остальные люди не глядели безучастно, как угнетают их собратьев, если бы всякий путешественник, пренебрегши личными интересами, записывал свои впечатления обо всем плохом и хорошем, а потом публиковал их, – то нынче все эти хронические болезни нашей родины пошли бы уж на убыль и организм страны и народа был бы совершенно извлечен от точащих его недугов. Увы! Все твердят: «Мое дело – сторона» – и не могут понять одного, что все это их рук дело, только раньше они держались еще далеко от огня, а нынче попали в самое пламя.

Если бы иранские вельможи, ученые, поэты и все просвещенные люди, заметив, что от первого путешествия шаха в Европу нет никакой пользы, кроме огромных трат для народа и страны, мягкими увещеваниями, используя прозу и стихи, отговорили бы шаха от второго и третьего путешествия, тогда несчетные суммы, которые были зря израсходованы в Европе, остались тем самым в государственной казне, а народ был бы избавлен от бремени позора, который навлекли на него эти поездки.

Увы! В нашей стране до сих пор руководители народа не вкусили сладости свободы мысли и свободы печати и даже не предполагают, до какой степени это величайшее благо способствует процветанию страны и увеличению национальной гордости. Поистине, достоин крайнего удивления тот факт, что они на словах понимают и как бы признают, сколь сладостны эти свободы, но на деле не хотят этого узнать.

Увы и увы! Во всех случаях они говорят все одно и то же: «Мое дело – сторона».

Долг каждого сына рода человеческого стремиться к прогрессу и цивилизации и всеми средствами, которые есть у него в руках, бороться за свободу мысли, слова и печати, чтобы благодаря этому жить среди прочих народов с полным сознанием собственного достоинства.

Если же люди поступают наоборот, они низко падают в глазах других наций, как это и случилось с нами. Это ясно, как солнце, и не требует особых доказательств <...>.

Ясно и то, что к народам, которые обладают просвещением и воспитанием и в полной мере оделены благами науки и техники да еще сверх этого пользуются свободой слова и печати, счастье само устремляется навстречу во весь опор. А мы тем временем лишены даже возможности употреблять отечественные свечи и сахар, одеваться в отечественное сукно и коленкор и писать на отечественной бумаге.

Конечно, нам необходимо учиться всякому производству, а это не дается без науки. Для существования и развития науки в свою очередь нужны равенство и справедливость, а они не могут существовать без свободы слова и свободы печати.

Любой грамотный человек на Западе, даже безумец, к какому бы сословию он ни принадлежал, имеет право написать статью в соответствующих общепонятных выражениях и послать ее в газету. И на другой же день можно увидеть, как все мудрецы страны читают статью этого безумца. Если они найдут, что заметка его не лишена смысла, они используют советы в дело, если же нет, то, не хмуря бровей, попросту отложат ее в сторону. У нас же наоборот: если умный человек заметит что-нибудь подобное или, изложив свои мысли на бумаге, представит их взглядам всего народа, тотчас же невежды поднимут общий крик: «Батюшка, да мыслимое ли это дело?!» – и так высмеют человека, что и мудреца сделают безумцем.

Разница между нами и народами западных стран в том и заключается, что у них всякий говорит то, что желает, и даже, если слова эти абсурдны, его прежде выслушают до конца, чем скажут мнение по этому вопросу. А мы по своей ограниченности, не подумавши и не рассмотрев вопроса со всех сторон, прерываем говорящего на середине и выносим свой приговор: «Это – абсурд! », в особенности тогда, когда говорящий, подобно мне, абсолютно лишен земных богатств. Более того, если кому-либо и посчастливится и его слова проберутся через все эти непроходимые горные тропы, увы, от его суждений останутся всего два-три бесполезных слова, от которых ни говорящему, ни народу не будет никакого проку.

Разве стране может быть какой-нибудь вред от свободы мыслей и свободы печати, что правительство отрезает язык говорящего и ломает перо пишущего? По-видимому, оно не постигает истинного значения слова «свобода».

Действительно, надо сломать то перо, что поднимается ради замышления измены родине, и следует отрезать тот язык, который поносит честь и достоинство какого-либо человека. Но надо ли закрывать несчастную газету, взывающую о правах человека и выступающую против явных бесчинств какого-нибудь эмира – тирана, достойного возмездия.

Некоторые рьяные невежды упрямо твердят по своей тупости, что писать о наших пороках и предавать гласности все безобразные факты – значит выставлять нас на позор перед иностранцами и грешить против патриотизма и национального достоинства. Эти бедняги, видимо, полагают, что иностранцы и без того ничего не знают о состоянии нашего государственного аппарата, о жестокостях правителей и о порче нравов. Клянусь творцом, такие соображения глубоко ошибочны! Ныне ничто не скрыто за завесой, и иностранцы осведомлены о наших недостатках еще больше, нежели мы сами. По общему мнению всех разумных людей, именно тот, кто хочет набросить покров на эти пороки, и является предателем веры, государства и народа

 
Мы говорим: благожелатель тот,
Кто тернии на пути твоем укажет.
 

Наш святой пророк, предводитель правоверных Али – да будет над ним мир! – так изволил сказать: «Правдивого называют правдивым потому, что он говорит правду тебе и порицает тебя, желая добра. И тот, кто поступает так, истинно правдив»[231]231
  «Правдивого называют правдивым... кто поступает так, истинно правдив» – изречение из хадисов (см. прим. 109).


[Закрыть].

Эти неподражаемые слова наисовершеннейшего из пророков – да будет над ним мир и благословение божие! – значат вот что: того правдивого считают наиболее славным в его прямоте, который открыто говорит с тобой, перечисляет твои недостатки прямо в глаза и старается избавить тебя от этих пороков; если найдешь человека с такими свойствами, держись за него, ибо он истинно правдив!

Несомненно, что всякий, любящий свою родину и желающий блага ее сыновьям, должен следовать этим заветам святого повелителя повелителей, высочайшего из высочайших – да будет над ним мир! – того, кто сам себе господин и руководитель. Он должен все время в мягких выражениях напоминать своим согражданам об их пороках в надежде, что хоть одно слово из его речей принесет свои плоды и люди примутся со временем за исправление этих недостатков, и тогда с божьей помощью сгинут тирания и несправедливость – эти порождения темноты и невежества и на их месте будут воздвигнуты прекрасные здания справедливости и истины. Пришло время национальным поэтам и писателям, тратившим до сих пор всю свою жизнь на восхваление и прославление тиранов, складывать стихи и петь гимны о любви к родине и преданности ей.

Долгие годы слагали мы траурные элегии своей родине и горько оплакивали ее. Долгие годы мы порицали истинных патриотов – давайте же ныне заклеймим и в стихах, и в прозе поступки низких людей! Так же усердно, со слезами и мольбой, как в течение долгих лет мы просили творца избавить нас от адского пламени, давайте ныне помолимся об избавлении нас от тирании и притеснения и о замене их равенством и правосудием! Многие годы в угоду нашему мелкому самолюбию мы ссорились, вздорили друг с другом, давайте же хоть немного поживем в любви и согласии, ибо в них заключен капитал подлинного счастья!