Текст книги "Соборная площадь (СИ)"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

– Спасибо тебе, я уже сто лет никуда не выезжала. Мне понравились и мать, и твой брат. Такие обходительные. Кажется, я даже потолстела.

– Поправляешься. На один бок, – добродушно засмеялся я.

– Нет, правда, я так хорошо отдохнула. На рыбалку ездили, за ягодами.

– За грибами, – вставил Антон.

– А ты как себя чувствуешь? – повернулся я к нему. – Снял кого-нибудь из козельских девчат?

– Снял, – засмущался Антон. – Письма будут писать. Вообще, я у них командиром был. Местные пацаны несмелые, двое только неплохо дерутся. Теперь они мои друзья.

– Ну, да, ты ж у нас с Ростова, – подковырнул я. – Попривыкали здесь махаться по делу и без дела.

– Мы не дрались, – начал оправдываться Антон. – Просто я понял, что они могут дать сдачи. На рыбалку ходили, по крутым горкам ездили, с которых русские воины обливали горячей смолой татаро-монгольских всадников. Стрелами еще из луков. Пацаны ржавый наконечник нашли.

– Не подарили?

– Я не просил. Монеты старинные подарили.

– В общем, отпуск прошел нормально, – заметив, что подъезжаем к нужной остановке, подвел я итог. – Слава Богу. На следующий год, если все будет хорошо, съездим снова.

– Спасибо, нам очень понравилось, – в один голос поблагодарили Людмила и ее подросший сын. – Приходи почаще, будем ждать каждый вечер.

– Благодарю, непременно воспользуйтесь приглашением, – снова засмеялся я, – Сумки не забудьте. Люда, угости грибами мать и отца. Они, наверное, забыли, когда опят ели.

– Ладно. Одну банку отдам им. И литровую варенья. К чаю.

Они сошли, а я поехал дальше на том же трамвае. На душе было легко и радостно. Первый раз я возвращался с хорошим настроением. Поездки к матери были не столь часты – раз в три, а то и в пять лет. И всегда с приключениями на обратном пути. То черт дернет спрыгнуть на ходу умерившего ход поезда в районе завода Ростсельмаш, чтобы не тащиться потом через весь город, и разбить о насыпанную между рельсами щебенку все наставленные матерью банки. Или развернуть по приезде крутую пьянку, после которой пол усеют осколки от тех же, но опустошенных друзьями, банок и пропадут многие, подаренные родными, вещи. Сейчас же впервые появилась надежда съесть все самому. Надо только незаметно проскочить в квартиру и не открывать дверь никому. Иначе имеющие привычку прилипать банными листами к голой заднице «друзья-товарищи» уметут запасы за один присест, да вдобавок, затравив бутылкой дешевого вина, раскрутят на полную катушку. Ждут, поди, сволочи. Долго я не давал им попить своей крови. Мысленно вообразив елду, я сунул ее им под нос. Нормально, писатель. Крепись.

На следующее утро я уже банковал на базаре. Купленные в Козельске золотые безделушки сдал по сходной цене, монеты тоже, оставив парочку редких экземпляров для коллекции. Сумку на плече приятно отягощал миллион из купюр различного достоинства. Правда, на ваучерах я немного проиграл. В Ростове цена их оказалась повыше московской – пятнадцать тысяч. Но недобранные с двадцати чеков двадцать штук настроения не омрачали. Приходилось терять больше, а эта сумма не такая солидная, чтобы по ней горевать. На нашем участке стало попросторнее, потому что многие ребята умотали в отпуска. Ваучеристы с центрального прохода рынка во главе с Меченым наняли самолет и рванули в Арабские Эмираты за дешевой радио и телеаппаратурой. Сделав несколько удачных рейсов, они той же компанией отправились отдыхать на песчаные пляжи Кипра. Самые отчаянные и крутые занялись перегоном из бывшей ФРГ в Россию иномарок. По слухам, автомобиль в приличном состоянии там можно было купить за тысячу западногерманских марок, а продать на нашем авторынке за три – четыре тысячи. Но этот вид бизнеса относился к категории опасных. Мало того, что нужно было пересечь несколько границ с сопредельными государствами, на ночных дорогах за бугром действовали сплоченные группы рэкетиров, в основном, из бывших соотечественников. Русская мафия разбросала длинные щупальца по всему миру. И волокущие из необустроенной, открытой «розе ветров», России иконы, ордена, медали, монеты челноки отстегивали прямо на западных блошиных мини-базарчиках приличную мзду землякам – мафиози, дабы не лишиться товара вообще. А зачастую и жизни. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского. Всегда найдутся отчаянные сорвиголовы, способные за жирным куском нырнуть хоть на дно морское, прыгнуть с парашютом в непреодолимые дебри южноамериканских тропических лесов, пройти пешком пустыню Сахара. Эта порода людей никогда не станет довольствоваться малым. Жизнь у них всегда будет плоха для того, чтобы желание лучшего не угасало в душах. Я аплодировал таким ребятам, в какой-то мере причисляя к ним себя. Всесоюзные рекорды на формовке, дипломы победителя городских, областных, Всесоюзных конкурсов на лучший очерк, статью, рассказ. Полная самоотдача во всем, будь то творчество, работа, пьянка, даже постель. Не раз после бурной ночи доводилось слышать горячий признательный шепот: «Мне никогда не было так хорошо. Спасибо тебе». Впрочем, я родился под знаком Скорпиона, равного в любви которому нет и не будет.

Базар бурлил, кипел страстями, подогреваемыми стаканом дешевого вина и жарким южным солнцем. То там, то здесь возникали мелкие стычки, заканчивающиеся кровавыми пузырями на губах, под носом. Грузины перехватывали у русских и кавказцев разных национальностей табачный бизнес, медленно, но, настойчиво вытесняя тех с насиженных мест, азербайджанцы вели непримиримую войну за фруктовый рынок с армянами, калмыки сознательно снижали цены на арбузы и дыни, чтобы не дать отпахавшим лето на бахчах и получившим расчет товаром русским и хохлам развернуться в полную силу. Конкуренция как-то незаметно набрала вес и силу, устрашая азиатской жестокостью наиболее цивилизованные слои населения. Вольготно чувствовали себя лишь колхозники из различных областей России, торгующие с огромных крытых грузовиков картошкой, капустой и прочими овощами. Охотников конкурировать с ними почему-то не находилось. Зато пивные ларьки, винные отделы в магазинах с правом розлива на стаканы оказалась в руках «беженцев» из бывших союзных республик.

Мы никак не вмешивались в естественный в изначальной стадии капитализма процесс. Если в наши плотные ряды затесывался шустрый инородец, да еще, не дай Бог, начинавший диктовать свои условия, ваучеристы негромко предупреждали об этом омоновцев и ребят из уголовки. А те не стеснялись шерстить нацменов по полной программе. Многие возвратившиеся из горячих точек омоновцы воочию убедились в надругательствах коренного населения республик над соотечественниками. В случае малейшего сопротивления, даже словесного, крепкие парни пускали в ход кулаки, тяжелые башмаки, резиновые дубинки. А если у задержанных не оказывалось ростовской прописки, или документы отсутствовали вообще, мигом составляли рапорт и отправляли в камеры предварительного заключения до полного выяснения обстоятельств дела. Впрочем, нам доставалось тоже. Не так жестоко, но все-таки.

Но я рано обрадовался тому, что на контролируемом нами участке попросторнело из-за отъезда ребят на пляжи Черного моря. Подкатившая к десяти часам утра Лана, одна из дочерей жены Папена, главы семейного подряда, заняла место рядом с Данко. Нацепив табличку на плотно обтягивающую полные груди кофточку, не хуже полуденного солнца осветила белозубой улыбкой плывущую мимо серую плотную толпу. Успевший прожариться до черноты цыган не только не взъярился, как раньше, но, придвинувшись к девушке, ласково заворковал с ней.

– Что это? – удивленно повернулся я к Аркаше. – И почему вы восприняли ее наглый выпад, как должное?

– Подожди еще с часок, увидишь не такое, – досадливо поморщился тот, – Бедному еврею посрать уже негде.

– Вот так-то, брат, – подскочил стоявший невдалеке Скрипка. – Толпа. Ногу поставить некуда.

– Весь семейный подряд передвинулся? – ахнул я.

– Подряд своего места не упустит, там же банкуют. Мы, было, погнали Лану, так эта сучка привела с базара человек шесть ребят-ваучеристов. И как вросли. Не переживай, скоро подвалят. Они рано никогда не приходят.

– А что же вы молчите?

– Ну что ты сделаешь, что! – разозлился Аркаша. – Она пару раз улыбнулась Гелику, начальнику группы из уголовки, тот за нее стеной. Пересажаю, говорит, если хоть пальцем тронете. Омоновцы тоже. Особенно рыжий, аж слюной истекает. Пацаны с рынка домой провожают.

– А муж ее где?

– Бросила, сучка, – резко ввернул Скрипка. – Бедный парень спился. Чуть не каждый день приезжает из Азова, умоляет ее вернуться. Она ноль внимания. Мне, говорит, надоело жить в нищете, да еще с алкотой. Бабки, которые он на стороне заработал, на пару просандолили. Теперь парнишка никому не нужен. Ни Лане, ни, тем более, теще. Гонят от себя, как последнего бомжа. А здесь еще свояченица подстраивается, тоже из семейного подряда.

– Ее мы пока прогоняем, не даем развернуться, – перебил армянина Аркаша. – Лучше обрати внимание на угол. Сначала Длинный из группы Бороды привел Очкарика. Тот быстренько умостился между нами. Потом Хохол с центрального прохода, Худой со стороны, два брата-студента, Вадик…. И у всех есть «крыша» – связи с ментами. Видишь, к Лане подошла женщина? Жена старшины из базарного отделения милиции. Вот так-то.

– Сколько же их на таком маленьком пятачке, – растерянно приоткрыл я рот.

– Человек двадцать. И каждый старается перетянуть клиента на свою сторону. Из рук вырывают, в наглую. Все крутые, с полными сумками бабок. Скажи слово, – пасть порвут. Их много, молодых, крепких. У Сержа, Ланкиного ухажера, «Беретта» за поясом, каратист. А мы, старая гвардия, одни.

– Данко тоже молчит?

– Разве не видишь? Они и цыган укатают – делать нечего. Единственный выход – приходить в шесть утра. Потом что достанется.

Безнадежно махнув рукой, Аркаша поправил сумку на плече, отвалил в сторону. Скрипка сорвался с места, бросился к ковыряющейся в сумке женщине. Но та испуганно отскочила в сторону. Зябко поведя плечами, я надолго замер степным истуканом. Беспредел. Думал конкуренция только у табачников да фруктовиков, оказалось, она не обошла стороной и нас. Свободный рынок во всю ширь распахнул свою пасть. Выживайте бывшие дорогие товарищи, приученные родной Советской властью жрать да срать, как можете. Или превращайтесь в корм для более сильных хищников, зверей в образе человеческом. И эти глобальные перемены произошли всего за месяц. В Козельске я так ничего и не почувствовал, скорее всего, из-за того, что провинциальный городок отстоял далеко от большой перестроечной дороги со всех сторон обложенный, как тюками с ватой густыми лесами.

Из задумчивости меня вывел высокий широкоплечий парень. Рядом стоял точно такой же шкаф.

– Мужик, купоны берешь?

– Сколько их у вас?

– Пятьдесят лимонов.

Я неодобрительно покосился в сторону Ланы. Возле нее уже вились с нацепленными на грудь табличками обрисованные Аркашей и Скрипкой молодые парни – ваучеристы с базара. Один из них приветственно поднял руку. Сплюнув, я вынул из бокового кармана рубашки калькулятор «Ситизен», самый недорогой и удобный из многочисленных модификаций и принялся за подсчеты. Курс украинских «хохлобаксов» падал катастрофически. Кравчук, видимо, задремал на доставшихся ему лаврах, сквозь сон потакая лишь националистическому «Руху». Купоны у нас шли уже один к пятидесяти. Значит, я должен отстегнуть парню миллион рублей. Всю наличку. Скрипка проконсультировал, что слить их хохлам обратно можно по один к сорока восьми. То есть, навар составит сорок с небольшим тысяч. Если бы денег было больше, я бы рискнул. Украинцы часто обращались за своей «валютой». Но купон вел себя весьма неустойчиво. Если не удастся продать в этот же день, на другое утро он может упасть еще ниже. Так недолго пролететь.

– Вы очень спешите? – оторвав глаза от калькулятора, обратился я к ребятам.

– А что?

– Давайте сделаем так. Я куплю на пятьсот тысяч, а часика через два сольете мне остальные.

– Денег нет? – насмешливо хмыкнул второй парень.

– Есть. Спроса, рождающего предложение, не знаю.

– Понятно. Боишься остаться на нуле.

– Именно.

Ребята переглянулись, поговорили о чем-то на гуцульском языке, немного знакомом в пору работы на «Запорожстали». Тогда я без копейки в кармане умотал от первой жены в надежде обрести счастье. Действительно, там оно показало светлый краешек. В цеху меня уважали, из стропальщиков перевели на немыслимых размеров, вальцовочный станок. Со старым рабочим мы выполняли престижный спецзаказ для Кубы, прокатывали многометровые толстые листы стали для емкостей под нефтепродукты. Там же познакомился с семнадцатилетней красивой, кареглазой украиночкой, участницей цеховой художественной самодеятельности. Она долго билась над тем, чтобы я правильно выговаривал: «На полыци лэжыть пивпаляныци». До упаду смеялась над акцентом. Но переспать с ней пришлось всего два раза. Примчалась жена и забрала обратно. В отличие от достойного поведения в цеху, в заводском общежитии я жил совершенно иной жизнью. Пил, играл в карты на деньги, часы. Дрался. Кажется, ребята считали меня вожаком. Когда приехала супруга, общежитовские воспиталки долго крестились, предвкушая спокойную жизнь, а цеховое руководство несколько дней уговаривало остаться, обещая и квартиру, и высокую зарплату, и хорошую невесту. К тому времени вальцовочный станок с разноцветноглазым, сотнекнопочным пультом управления плясал под моими пальцами прирученным медведем, а собравшийся на пенсию старый вальцовщик не усматривал вокруг более достойной кандидатуры. Может быть, я был бы уже Героем Соцтруда, кавалером орденов и медалей…

– А немецкие марки у тебя есть? – наконец повернулся ко мне первый парень. – Мы могли бы отдать купоны за марки по курсу.

– К сожалению, нет. У ребят, по-моему, тоже.

– Хорошо. Тогда отсчитывай пятьсот тысяч за двадцать пять лимонов. Мы побегаем по базару, поищем марки, а часа через два сдадим остальные купоны.

Завершив сделку, я осмотрелся по сторонам. Рядом с Ланой выстроились в цепочку ваучеристы с базара, лениво перебрасываясь малозначащими фразами, ни на секунду не выпуская из виду текущую мимо толпу. Длинный с друзьями на углу раскрутил карусель с иностранной валютой. Аркаша жался между алкашами – сумочниками, то и дело отхлебывающими вино прямо из горлышка бутылки. Скрипка переместился на другую сторону, поближе к табачникам. Данко вообще не было видно. Наверное, он подался к соплеменникам, или, взяв что из золота, рванул на базар в поисках купца подороже. А может, если повезет, подловит какого богатого лоха.

– Купончиками пробавляешься, писатель? – поинтересовался один из дружков Ланы.

Ясно, пришла пора знакомиться. Интересно, как в подобном случае вели бы себя другие ваучеристы, например, из группы Бороды или Меченого. Наверняка, накидали бы по шеям, а затем предупредили, что в случае появления на базаре хоть одного из наглецов, последует более суровое наказание. Конфликт был бы исчерпан. Над нашим же участком сгустились грозовые тучи, в любой момент готовые разрядиться неминуемыми затяжными разборками. И все из-за того, что вовремя не сплотились, с самого начала не дав надлежащего отпора разного рода посягателям, незаметно сковавшим свободу наших действий.

Остается одно, – идти на мировую во имя сохранения собственного выстраданного места. Иначе придется неприкаянно кувыркаться по периметру базара или искать новый род занятий.

– Как видишь, – неприязненно буркнул я.

– Ты действительно пишешь книги? – не унимался парень.

– Пытаюсь.

– Принес бы одну. Почитать.

– Зайди в любую библиотеку. Выдадут. Под расписку.

– Хотелось бы с автографом. Все-таки с таким человеком…

– За одной партой, – громко заржали его друзья.

– Я не на творческом вечере с читателями, – мои брови непроизвольно нахмурились. – Если каждому встречному – поперечному дарить книги, без штанов можно остаться.

– Хорошо, чтобы не считал нас чужими, мы принимаем тебя в свой коллектив, – посерьезнел тот самый Серж, у которого под рубашкой проглядывал силуэт той самой «Беретты». – Принеси экземпляр, дабы иметь представление о твоем творчестве. А то одни слухи по рынку. Сам понимаешь, ими сыт не будешь. Кстати, вон та женщина только что спрашивала купоны.

– Спасибо, – не очень приветливо поблагодарил я и за «прием в коллектив», и за женщину.

В груди нарастало чувство раздражения. Надо же, меня, старого гвардейца, приняли. Не я, по закону базара, а они. И даже как полноправному члену подгоняют клиента. А может, делают снисхождение? Скорее всего, так. Плевать им на незыблемые до настоящего момента волчьи законы. Они у них свои.

Тем временем Серж действительно подошел к невысокой миловидной даме в соломенной шляпке. Взяв ее за локоть, сказал несколько слов. Затем подвел ко мне. У дамы оказался на редкость красивый глубокий грудной голос:

– По какому курсу вы продаете купоны? – ласково спросила она.

– Один к сорока семи, – опередил меня с ответом Серж. – Самый низший курс. Я советую брать только у него.

– Я поняла это сразу, – мягко улыбнулась она ему.

Серж был высоким симпатичным парнем, длиннолицым, как все южане, темноглазым. Не одна девушка, проходя мимо, задерживала на его поджарой фигуре долгий взгляд.

– Мне нужно двадцать миллионов. У вас найдется такая сумма?

– У меня их двадцать пять, – я показал пачку купонов.

– Тем лучше, беру все. Есть калькулятор?

– Да, конечно.

Сунув «хохлобаксы» в ридикюльчик и отсчитав положенное за них российскими рублями, дама, было, вновь воззрилась на Сержа, но тот после сделки потерял к ней интерес. Подмигнув мне, вразвалочку направился в сторону друзей. Но такой поворот событий меня никак не устраивал. Обида за наглое вторжение на нашу территорию, за свою и ребят беспомощность, хлестнула через край. Надо же, на глазах у всех купил, мерзавец, за ломаный пятак. И вновь подвела жадность. Ясно, как белый день, что купоны, пусть и за более высокую цену, отдавать женщине не следовало. Тем более что навел ее враг, мечтающий согнать тебя с твоего же места, законного, обжитого за долгие месяцы работы.

– Сколько с меня причитается? – не обращая внимания на продолжавшую торчать рядом даму, запоздало крикнул я Сержу вслед.

– Нисколько, – обнимая сразу растаявшую Лану за плечи, равнодушно отмахнулся тот. Кажется, ребята признавали в нем своего вожака. – Двоих парней с пятидесятью миллионами подогнали к тебе тоже мы, иначе Скрипка с толстобрюхим их бы перехватили. Усек, писатель? Так будет всегда, пока «фантики» не понадобятся нам самим. Но это будет не скоро, потому что сейчас в хохляндии делать нечего.

– Почему? – возразил его худощавый черноглазый друг. – Можно заняться перегоном автомашин. У хохлов они гораздо дешевле, если, разумеется, перевести на купоны. Володька купил «Таврию» за лимон восемьсот. Прямо с конвейера. А здесь продал за три.

– Витек, паршивый лимон мы и в Ростове накрутим без забот, хлопот, растаможивания и госпошлины. Не сходя с места, – усмехнулся Серж. – Дело не в деньгах, а в том, что все мы искренне уважаем литературу и людей, лично к ней причастных.

– Ну-у, это сам Бог велел, – развел руками Витек. – Такие человеки не на каждом углу. Я с детства мечтал подержаться за их портки.

– Подержись, в чем же дело, – хохотнула Лана. – Рядом с тобой стоит, с такой же табличкой на рубахе. Только руку протяни.

Скрипнув зубами, я отвернулся в другую сторону. Значит, ребятки купили меня еще до того, как подогнали женщину. Подкормили на всякий случай, чтобы не залупался. Вдруг у меня связи с ментовской верхушкой потеснее их шапочных знакомств с мелкой сошкой из районной уголовки. Думающая молодежь приходит на смену нам, рациональная. Отрадно, черт возьми, как бы не сталкиваться лбами, если бы богатели они не прямо на глазах, а в своих «Голд кэт» и «Стефанель» с Аллой Пугачевой между обильно уставленными деликатесами и мягким французским шампанским столиками, отгороженными от жадно завистливых взглядов остальной людской массы толстыми бетонными стенами с вооруженными до зубов громилами в дверных проемах. Так было бы легче нести на плечах прожитые в государстве под названием «Беспредел» рабско-унизительные, нищенские годы, когда за паршивой колбасой, наполовину начиненной туалетной бумагой, ломали друг другу руки, ноги, разбивали морды. Так было бы легче. Спокойнее…

Я долго стоял молча, не отвечая на их ребячьи задирания. Затем подошли обойденные вниманием новоявленных ваучеристов Аркаша со Скрипкой, уставились на меня завистливыми взглядами.

– Купился? – попытался подколоть Аркаша.

– Облапошили, как последнего базарного торгаша заношенными штанами, – сплюнул я в сторону. – Представляете, взял у двух хохлов двадцать пять лимонов в купонах, а через некоторое время они начали задирать. Мол, я писатель, книжки издаю. А они, мол, впервые в жизни видят живого классика. Я уже надумал психануть, когда вон тот длинный, который Лану облапил, вдруг спросил, у тебя, говорит, хохлобаксы есть. Ко мне, мол, только что подходила одна. И сразу направился к стоявшей в стороне женщине в шляпке.

– Этот длинный подвел ее к тебе, – с нескрываемым сарказмом на вечно жадном лице обернулся Скрипка к нагло улыбающемуся прямо мне в глаза Аркаше. – И ты превратился в маленького Ванечку из сказки об Аленушке. Напился из грязной лужи и стал таким бе-е-едненьким козленочком, тут же подогнув свои коленочки.

– Старик, не так, – с удовольствием поддержал коллегу Аркаша. – Этого мало, что он поддался на полную уловку общего для нас врага. Наш друг думал толкнуть купончики один к сорока восьми, а Длинный подвел женщину, которая согласилась взять их по один к сорока семи. То есть, если мы с тобой продали клиентам «хохлобаксы» по сорок восемь купонов за наш рубль, а взяли бы их, как он, по пятьдесят, то навар с одного рубля составил бы мелочь, но приятную. В общей сложности мы заработали бы двадцать с лишним тысяч рублей. А у нашего живого классика с рубля получилось еще больше. Его доход возрос. К тому же надо попотеть, чтобы найти клиента, согласного взять по один к сорока семи.

– Классная сделка, – пощелкал длинным, как у змеи, языком Скрипка. Покривился словно от зубной боли и продолжил сквозь сжатые губы. – Ты был с нами, мы помогали тебе, как дорогому товарищу. А ты, мало того, что не поделился, еще ищешь для себя паскудное оправдание.

– Да подставили они меня, подставили, вы понимаете, это? – выведенный их циничным сговором, взорвался я. – Вам мало тех денег, что навариваете ежедневно? Мало? С чего вы начали считать чужие?

Брезгливо поморщившись, я резко отвернул в сторону новых коллег по работе, до настоящего момента бывших и для меня самого злейшими врагами за то, что заняли принадлежащее только нашей тройке место. Весь базар, все ваучеристы и крутые за подобную наглость набили бы морды, отобрали всю выручку, в том числе и собственный капитал и наказали бы никогда, ни при каких обстоятельствах, не приближаться даже к периферии рынка, не то, что заниматься доходным бизнесом в его, миллиардами ворочающем, котле. А если бы плешивые псы нарушили беспощадный закон базарного братства, то предстали бы перед судом торговой мафии, которой не в новинку выносить беспредельные приговоры и приводить их в исполнение немедленно.

Но так поступали только боссы теневого бизнеса. Те же, кто жались по углам майонезно-укропных прилавков и возле, во множестве расплодившихся беспородных киосков, могли лишь слабо вякнуть или молча уступить свое место. Как вскоре должны были сделать Аркаша со Скрипкой. Последний, кстати, полгода назад именно таким образом пристроился возле нас льстивой собачонкой. Тогда мы его не прогнали, не надавали по шеям, потому что на его прикрепленной к лацкану замызганного пиджака табличке было намалевано всего шесть слов: «Куплю подержанную скрипку, старые поломанные часы». На наших же фирменных картонках пестрело до десятка наименований, вплоть до золотых швейцарских часов. Все же, наверное, Скрипке мы отомстили, навечно приклеив эту презренную кличку.

– Обижают? – поинтересовался Серж. И, не дождавшись ответа, бросил куда-то в сторону, но так, чтобы слова долетели до ушей и его друзей, и, естественно, моих. – Не переживай. Скоро им предстоит старт на большие дистанции по периметру базара. Настала пора глубокой чистки наших нестройных рядов, иначе мы все скоро превратимся из крутых ребят в презренных спекулянтов, по животному расстилающихся перед каждым клиентом.

– Ну-ну, как при Сталине, – едва удерживаясь, чтобы не послать молодого наглеца на мужской половой член, зло ощерился я. – Тот тоже, когда напялился костлявой задницей на острую вершину власти, разогнал хилых и несогласных с ним. Преимущественно евреев. Наверное, от боли, от зависти, что те, у подножья, продолжали жировать, и от обилия власти вкупе с абсолютной безответственностью за слова и деяния гнать непотребное, противоречащее закону о гармоничном развитии социалистического строя, а он, ежеминутно испытывая адские муки, еще должен был отвечать за них, за их поступки.

– Хорошая лекция. Короткая и злая, – после некоторого раздумья согласился Серж. Его ребята с интересом следили за диалогом. – Но таковы законы власти – сила интеллекта плюс физические возможности, в сумме – положение в обществе. Любой, тем более, как в нашем случае, пустокарманной серости, способной лишь на приземленное мышление, короче, щипачам, ставится надежный заслон, дабы не мешали вершить великие дела.

– Все в мире относительно, – буркнул я. Все-таки Серж начинал мне симпатизировать. – Сегодня великий ты – и интеллект, и возможности. Но завтра к власти придет палач, – а он может прийти в любой момент, потому что окружающие видят, что ему много не дано, что он в доску свой, – и сделает щипачами всех. Его поддержат неимущие, недалекие, которых большинство. А кто поддержит тебя, под завязку накачанного бабками, баксами и золотом?

– Хм… Интересный вопрос. В революцию именно так и произошло.

– Абсолютно правильно. Поэтому на твоем месте я постарался бы найти с щипачами общий язык, время, от времени предоставляя им возможность как бы разбогатеть, чтобы не ощущали они свою постоянную ущербность.

– Надеюсь, ты не относишь себя к этой категории? – пристально взглянул на меня Серж. – Сдается мне, ты часто думал над этой проблемой.

– У меня вопрос в другом – как бы вырваться из алкогольной зависимости и обеспечить нормальную жизнь себе, детям и окружающим родным людям. Но, похоже, материальные блага меня тоже не слишком интересуют. Больше духовные. Хотя не отказался бы от двухкомнатной с ванной, от «Жигуленка», круиза, пусть по старой Европе. Телефон мне в прошлом году, наконец-то провели.

– Поздравляем, – захлопал в ладоши черноглазый Витек. – В нашей стране человек с телефоном автоматически причисляется к классу середняков. Не запад, где любой бродяга имеет возможность поговорить со своим президентом по собственному радиотелефону. Кстати, вон идут твои клиенты с двадцатью пятью лимонами «хохлобаксов». Советуем не отказываться от сделки. Лишняя копейка никому еще не помешала – ни великому, ни щипачу.

– Да, не нужно усложнять отношения, – подтвердил Серж.

– И вообще, писатель, – подала голос молчавшая до этого Лана. – Мужик ты неплохой, но, прости меня, с заскоками. Ты же видишь, что с тобой разговаривают по человечески, не как с другими.

– А с чего вы взяли, что я собираюсь возникать? – недоуменно приподнял я плечи.

– Да видим мы все, не надо ля-ля, – отмахнулась Лана. – Работаешь и работай, никто на твое место не зарится.

Каким-то странным показался диалог, тем более, в первый же день выхода на работу по приезде от матери. И что от него осталось в знаменателе? Предупреждение? Совет знать только свое место? И что послужило для него поводом? Неужели ребята в мое отсутствие козыряли моим именем? Вряд ли. Скорее всего, люди не разучились еще уважать слово «писатель» и то, что под ним подразумевается.

Покрутив головой, я обернулся навстречу парням с Украины. Копейка действительно не может быть лишней, даже если ее, маленькую, медную, кинуть поверх пачки пятидесятитысячных купюр, потому что будет не ровно пять миллионов, а пять миллионов и одна копейка.

На конец августа пришелся самый пик жары. Не успев отбросить обертку с остатками растаявшего мороженого, мы сразу начинали коситься в сторону будок с газированной водой. Ни сорт, ни цена мороженого от жажды не спасали. Будь то «Марс», «Сникерс», или доморощенный «Снежок», «Сливочное», «Фруктовое». Все равно за день выпивался не один стакан воды, не одна бутылка «Пепси», «Колы» или «Саян». Рубахи с безрукавками насквозь пропитывались потом, ноги отекали от стояния на месте, купюры и предметы купли – продажи намертво приваривались к липким пальцам. Рассчитываться с клиентом стоило больших трудов, не говоря уже том, чтобы без проблем засунуть купленный ваучер в карман или сумку. Дома, при подсчете дневного навара, часто приходилось истуканом уставляться в одну точку, подолгу массировать пальцами веки в надежде, что эти движения утихомирят карусель бессвязных мыслей и помогут найти ответ на вопрос: где же навар? Неужели весь день поджаривался на солнце, маялся от головной боли, ломоты в ногах в ущерб себе? Не только «сработанных» денег – своих кровных недоставало. И просачивалось сквозь зубы глухое мычание при воспоминании о каком-нибудь ярком эпизоде. Особенно во время расчета с клиентами, сдающими золото или баксы. Пальцы суматошно передергивали приклеившиеся друг к другу, липкие от мороженого, денежные знаки. Прощупывать каждую купюру досконально не было времени. В любой момент за плечами могло возникнуть горячее дыхание инспектора из уголовки. А то и сам начальник отдела по борьбе с незаконными валютными операциями и прочим, огромный, пузатый, с кавказским акцентом, нависал над совершающими сделку ваучеристами, готовой раздавить скалой, уверенно накладывая волосатую лапу на бабки и баксы. Его умению подкрадываться незаметно можно было позавидовать. В таких случаях базар-вокзал заканчивался обычно в отделении милиции на территории рынка, или в подвластном начальнику райотделе, где шмонали по полной тюремной форме, вплоть до разведения волос вокруг заднего прохода. На другое утро ваучерист выходил оттуда «облегченный» или со справкой о наложенном штрафе. Или вообще пустой, если на содержимое карманов накладывался арест. Многие, что было несравненно чаще, откупались. Тогда их выпускали из отстойников через час-другой. Ребята тут же с головой погружались в сумасшедший водоворот сделок, перекидок, перекупок, чтобы побыстрее наверстать потерянное. Но деньги терялись и без вмешательства ментов, по вине самих ваучеристов. Фантики склеивались друг с другом, вместо восьми пятидесятитысячных купюр сунешь клиенту десять размалеванных бумажек, даже не заметив, что только что обокрал себя на сто штук. А дома, уже в кровати, начинается новая головная боль. Таковы условия работы. После мороженого руки платочком не вытрешь, помыть их негде. Короче, хочешь жить, крутись, каналья, разноцветной юлой, будь ловок и цепок, как Бабурин в Думе. Или бабуин в джунглях.