Текст книги "Соборная площадь (СИ)"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Примчавшись на базар, я нацепил табличку и перевел дух. Все-таки часть проблемы удалось переложить на чужие плечи. А уж там как Господь Бог рассудит.

– Ты что, бегал чеки сливать? – поинтересовался Аркаша.

– Пока не знаю. Только договорился.

– По сколько?

– Не знаю, говорю, – поднял я на него глаза. – Завтра будет известно.

– Понятно, – Аркаша сделал губы куриной гузкой – тебя Пиджак спрашивал.

– И по сколько он берет? – как бы равнодушно спросил я.

– По двадцать шесть, вроде. Но если пакет – добавил бы.

– А вы у населения?

– Я дороже пятнадцати не рискую. Сейчас Пиджак берет, через минуту откажется. Один на весь базар.

– Ничего, завтра их будет валом, – с сарказмом пошутил я. Но Аркаша воспринял заявление серьезно.

– Почему ты так решил? – насторожился он.

– Потому что главные события в России всегда начинаются после. Расстояния, понимаешь, необозримые, поэтому надо брать долгий разгон.

Попереваливавшись на толстых ногах как медведь, Аркаша расправил на груди табличку. Затем, не обращаясь именно ко мне, заговорил:

– Зря я сдал свои чеки, восемьсот штук потерял. Теперь не вернешь – через два дня нас, скорее всего, погонят… А в твоем высказывании что-то есть. Очень интересная мысль.

– Ты сам ее подбросил, – небрежно отмахнулся я.

– Разве? Когда?

– Не помню. А может, я просто обобщил чужие максимы вслух. Но весь опыт России говорит за то, что так оно и будет.

– Теперь понятно, почему ты не сдаешь ваучеры.

– Хм… Я их почти пристроил.

– Набирать думаешь?

– Намереваюсь.

Аркаша быстренько отодвинулся, выпятил грудь с табличкой посередине вперед, и жадно пошарил глазами по толпе. Но ко мне подошли к первому, сразу с десятком чеков. Я предупредил, что возьму только по пятнадцать тысяч. Клиенты, среднего возраста мужчина и женщина, спорить не стали. Видимо, давно поняли, что большего выжать не из кого ни смогут. К концу рабочего дня у меня в сумке без особых усилий набралось тридцать чеков. Можно было набрать больше, но я притормозил, потому что жрать хотелось каждый день. Денег же оставалось, в расчете на месяц без работы, лишь на жалкий пакетный супчик, каждодневную порцию колбаски в сто пятьдесят граммов, сигареты и на покупку детского питания сыну. Дочке с внучкой, если попросят о помощи, что достанется. Было желание сдать ваучеры сразу. Еще бегали местные купцы, предлагавшие за него восемнадцать тысяч. Но я придержал. Уж коли Пиджак даже после обеда скупал по двадцать шесть тысяч, то почему бы ему не продемонстрировать этот финт ушами на другой день, после прилета из столицы. Не верилось, чтобы такой проныра не имел потайной лазейки в чрево РТСБ, хотя бы через крышу. А местные наши купчишки преимущественно работали на него, братьев Достоевских, Толстопуза и им подобных. Последние, правда, давно позанимали столы в кулуарах ростовской биржи ценных бумаг, не забывая частенько выходить на охоту на базар, или самостоятельно мотаться в Москву. Не покидала мыслишка и о вложении чеков в «Газпром» с «Норильским никелем». Как-никак, фирмы солидные, имеющие постоянный контакт с иностранными партнерами. Глядишь, когда-нибудь обретут собственные ноги. В случае продажи с молотка имущества хватит на то, чтобы вернуть населению несчастные гроши за вложенные ваучеры. Как например «Ростсельмашу», гиганту комбайностроения. Если же приобретет долларовый магнат, типа одного из американских нефтяных королей, то и дивиденды будут выплачивать соответственные. Так я рассуждал, пряча в сумку ваучеры и собираясь намыливаться домой. Завтра ожидался напряженный день.

Ночью приснилось, будто вляпался в собачье гавно. Огромный кобель нагадил посреди тротуара, потом отбежал в сторону, дождался, пока я расплющу ботинком нечистоты и громко, радостно залаял. Затем вдруг бросился на меня, уцепился зубами в штанину, попытался ее оторвать. На этом неприятном эпизоде оборвался сам сон. Будильник показывал девять часов утра. Значит, я проспал больше обычного, – сказалось напряжение последних дней. Ломота в костях прошла, хотя связки на ступне левой ноги были еще слабыми. Пока занимался обычными утренними процедурами, стрелка на будильнике подперла под десятку. Схватив сумку, я выскочил на улицу. С транспортом в последний год, как, между прочим, и с очередями в магазинах, проблем не было. Подкатил новенький скрипучий автобус с прилаженной на внутренней стороне лобового стекла бумажкой в тысячу рублей. До Большой Садовой мы домчались буквально за десять минут. Раньше бы добирались не меньше получаса, несмотря на то, что такого количества машин на проспектах, как сейчас, Ростов отродясь не видывал.

– Привезли? – влетая в полутемный коридор биржи, спросил я у Володи Ленина. Тот давно уже перебрался под крылышко Монте Кристо.

– Что привезли? А, ты имеешь в виду бабки за вчерашние ваучеры, – догадался он. – Привезли. Иди получай.

В небольшом зальчике с низкими столами вдоль стен, прямо на полу друг на друга были уложены тугие мешки с огромными сургучными печатями на хохлах. Восседавшего за одним из столов Кристо осаждали всего несколько человек ваучеристов. Только те, кто банковал по – крупному. Стало приятно оттого, что я неожиданно оказался в их сплоченной компании.

– Забирай сразу мешок и дело с концом, – уговаривал хозяин биржи одного из них по кличке Меченый.

– Ну и что я с ним буду делать, – отнекивался тот. – В нем пачки тысячных купюр. Пока разменяю, – полдня пройдет. Лучше баксами отстегни, а эти притули халявщикам.

– Еще обрадуются, – поддержал Меченого Фофа, здоровый, кровь с молоком, туповатый потомок тамбовских крестьян, еще во времена Петровских походов на Азов угнездившихся на Дону. – Или награди купцов. Им один хрен, какими бумажками расплачиваться за чеки.

– Я еще не знаю, будем ли мы сегодня брать или нет, – задумался Кристо. – Никаких вестей. Телефонные линии забиты, прорваться невозможно. Вавилонское столпотворение, – елки-моталки.

– А ты через областную администрацию, – хитро сощурил поросячьи глазки Фофа. – Вертушка, надеюсь, у них никогда не занята.

– При чем здесь администрация, – возразил Кристо. – Она к нам как к манде рукав. Своих проблем достаточно.

– «Капусту» брать не буду, – уперся Меченый. – Мы с тобой с самого начала договаривались на баксы.

– Хорошо, – согласился Кристо. – Но на три сотни дороже от биржевого курса.

– Идет.

Я пощупал сумку. Так и есть, вторую забыл захватить. Если Кристо приправит тысячными, то выйдет пятьдесят пять пачек. Как-никак пять с половиной лимонов. А что с ними делать потом, даже если их рассовать вплоть до пазухи. В магазинах кассирши брали за размен на крупные купюры по две тысячи со ста штук. Потеря составит сто десять тысяч рублей. То есть, не только жиденького навара, еще в накладе оказываюсь. Чеки принимать биржа, кажется, не собирается. Значит, скупать их не имеет смысла. Снова накладка, взял бы и тысячными, хер бы с ними, да рассчитываться не с кем. Я завертел головой по сторонам, словно кто-то мог подсказать выход из положения. Обрадовавший поначалу вид мешков с деньгами, теперь удручал. Странное существо человек, никогда не угодишь. Крутые ваучеристы получили расчет баксами и отвалили. Подошла моя очередь. Но взглянув в мою сторону, Кристо неожиданно выудил из стоящей рядом торбы пачку пятидесятитысячных купюр, доложил из другой несколько пачек десятитысячными и ухмыльнулся:

– Хотел нагрузить тебя, писатель, штуками, да пожалел. Забирай, ха-ха, состояние. Если хочешь поработать еще, позванивай. Я пока не в курсе, по какой цене будем брать. И будем ли вообще.

– Спасибо, – растроганный внимательностью, засуетился я. – Щедрости, сударь, не забудем.

– О, слыхали, я уже сударь. – вскинув руками, обратился Кристо к помощникам. – Не то, что вы, то-ва-ри-щи. – И снова приветливо улыбнулся мне. – Чеков вчера набрал?

– Тридцать штук.

– Давай, по вчерашней цене. Сколько там, – он быстро пробежался тонкими пальцами по кнопкам калькулятора, отсчитал положенное. – Будешь писать, не забудь про благодетеля. Это тебе, так сказать, вроде начальной спонсорской помощи. Возникнут проблемы, заходи, не стесняйся.

– Ты же не знаешь, как я пишу, – изумился я. – Может, я графоман.

– Твою книжку о приемном пункте стеклопосуды знает даже базарная собака. Наизусть.

Вот и сон в руку, выскакивая с Семашко на улицу Станиславского, радостно размышлял я. Все как по-писанному. Теперь отбиться бы от друзей алкашей, не сорваться бы, иначе могут и штанину оторвать.

– Поздноватенько, – подскочил Скрипка, когда, поздоровавшись с ваучеристами, я влился в их ряды… – Где задержался?

– Бабки получал за вчерашние чеки.

– Сдал все-таки? Молодец, поздравляю. По сколько?

– По тридцать две пятьсот.

Скрипка аж присел, закусил губу. Долго разглядывал мое лицо, выискивая на нем обман. Затем негромко спросил:

– Под расписку сдавал?

– Там работают под честное слово, – усмехнулся я. – Ты отдавал на комиссию без расписки?

– Правильно, десять, максимум, пятьдесят чеков. А здесь под двести. И цена не прежняя. Целое состояние, почти шесть лимонов.

– И по сто на комиссию сдавали, и по двести. Всегда так было, – вмешался Аркаша. – Волновались, конечно, но шли на это, чтобы побольше заработать. Ты, Скрипач, вспомни получше. И никто никого кидать не думал. За все время один случай был, когда баба ваучериста с центра базара обула. Кстати, знакомая. Да не на рынке, а в какой-то гостинице. Помнишь, черным ходом от него ушла? Но, сколько не скрывалась, поймали, половые органы чуть наружу не вывернули. Хором драли в течение нескольких дней. А здесь коммерческая биржа. О каких расписках ты говоришь, когда весь Запад, вся Америка со времен Колумба под честное слово работает.

– Россия до революции тоже держалась на честном слове, – дополнил я энергичный Аркашин рассказ. – Только в Советское время никому веры не стало, потому что к власти пришли неимущие холопы, жадные до чужого добра.

– Понятно, своя рубашка ближе к телу, – с намеком на мое происхождение, пробурчал Скрипка.

– Что с тобой разговаривать, – махнул я рукой. – Лучше, если, конечно, умеешь читать, возьми в библиотеке Марка Твена. Он логически доказал, что принц никогда не будет нищим, а нищий – королем. Не дано, понимаешь! Все мы при встрече делаем друг другу «ку», как инопланетяне из кинофильма «Кин-дза-дза». Не смотрел?

– Смотрел. И на что ты намекаешь? – насторожился Скрипка.

Переглянувшись с Аркашей, мы разошлись в разные стороны. Тратить драгоценное время на пустые разговоры не имело смысла. Количество желающих продать ваучеры катастрофически увеличивалось. Ближе к обеду по базару наконец-то засновали потные купцы, сгребающие чеки по двадцать тысяч. Рейсы на Москву были ими прочно забронированы. Видимо, за предыдущие безработные дни они все-таки надыбали лазейки под неприступной крепостью РТСБ. Или возможность подсуетиться им предоставили московские дельцы. Ростовская биржа на бесконечные звонки пока отмалчивалась. Вскоре купцы просто заняли место немного в стороне и, заметив, что кто-то из ваучеристов сорвал сразу больше десятка чеков или набил небольшой пакет, бросались к нему. Вмешиваться в поле нашей деятельности они не имели права, даже если на их глазах клиент сдавал ваучеры на пять тысяч дешевле. Перебивать сделку считалось западло. Иной раз ребята подводили женщину или мужчину с большим количеством чеков прямо к ним. Разницу те отсчитывали на месте, не смущаясь любопытных и жадных взглядов граждан. Если же кто-то из купцов случайно влезал не в свое дело, вспыхивала тягучая разборка с оправданиями, отборным матом и угрозами. Кстати, не лишенных основания, потому что у каждого из противных сторон мгновенно объявлялись товарищи с крутыми кулаками, высвечивались связи с уголовными авторитетами. В конце концов в громких криках уяснить кто прав, а кто виноват оказывалось практически невозможно. Даже в самом начале конфликта находившиеся рядом вскоре забывали зачинщика. Если сделка была мелкой, ссора исчерпывалась через несколько минут, а если же фигурировала крупная сумма, конфликт разрастался, подключая в разборку все новых и новых действующих лиц, пока точку не ставило веское слово одного из базарных авторитетов или более крепкий кулак, противостоять которому представлялось не под силу. С незнакомыми гражданами, иногда тоже пытавшимися скупать ваучеры у населения, не разговаривали и не разбирались вообще, а сразу набивали морду.

Такие суровые законы в среде ваучеристов царили с самого начала работы на рынке. Их было много, но особый вес они возымели в конце приватизации, когда все поняли, что лафа кончается. Я редко ввязывался в разборки, разве что на заре чекового бизнеса, считая их не стоящими выеденного яйца. Подумаешь, товарищ пожаднее перехватил под носом пару – тройку ваучеров, пачку купонов или полтинник баксов. Заработает на противоправной сделке лишнюю копейку, но всего загрести при всем желании ему не удастся. Так что, пусть пользуется моей уступчивостью, может ему действительно в этот момент больше надо. Но сейчас фигурировало абсолютно другое мнение. Заметив направляющегося ко мне клиента, я оттолкнул локтем, сорвавшегося было навстречу Скрипку, еще кого-то, расчищая дорогу впереди себя. С удивлением покосившись – такого раньше за мной не замечалось – ребята разошлись в разные стороны.

– Я к вам с вопросом, – останавливаясь напротив, начал интеллигентного вида мужчина с лысым черепом, в канареечного цвета сорочке. – Как вы считаете, выгоднее продать ваучеры или все же вложить их в какое-нибудь АО?

– Вы бы еще спросили, что я сделал со своими, – ухмыльнулся я его простодушию.

– Именно так я и хотел поставить вопрос, – ничуть не смутился интеллигент. – Понимаете, у нас в семье до сего дня ведется спор. Жена с тещей за продажу, мужская половина – за вложение. О детях не говорю, им лишь бы купили очередную игру.

– Надо поддержать жену с тещей, – тоже откровенно высказал свое мнение я. – Тогда, пусть с опозданием, вы хотя бы вернете стоимость чеков обратно, если, к примеру, фонд прогорит. Но может случиться так, что до его краха вы успеете приплюсовать к семейному бюджету какие-то деньги в виде скудных дивидендов. Или повыгоднее продать акции. Все равно ничего не теряете, потому что ваучеры вам достались бесплатно.

– Спасибо, я тоже так думал, – мужчина вытащил из нагрудного кармана рубашки перегнутые пополам чеки, протянул их мне. – Пожалуйста, восемь ваучеров. По сколько берете?

– По пятнадцать тысяч, – автоматически ответил я, чувствуя, что рот из приличия надо бы закрыть. – Я что-то не так сказал?

– Ну почему же, все так, – важно отставил ногу вперед мужчина. – Имеется одно «но». Во взаимоотношениях с женщинами и, простите, с криминогенными структурами, в которые я включаю и нынешние акционерные фонды, нужно идти от обратного. С вас сто двадцать тысяч рублей.

Я молча сунул ваучеры в сумку, отсчитал за них деньги. Вот и попробуй после этого осмыслить происходящее вокруг. Но надолго задуматься не дали. Существует странная закономерность: если ваучерист купил чеки и к нему сразу же подвалили новые клиенты, то день принесет богатые доходы. Если же в течении получаса сделок не состоится, то можно смело уходить домой. Работы не будет. Ко мне подошли сразу. Буквально через час один из карманов сумки оттопыривали тридцать два чека. А люди все несли их, словно поняв, что это последняя возможность содрать с паршивой овцы хоть шерсти клок. Взглянув на часы, я снял табличку и, не обращая внимания на кипящие вокруг страсти, направился на Пушкинскую улицу, на аукционный, так сказать, толчок. Интересно было бы знать, чем он аукнется в будущем. Тайна сия пока хранилась за семью печатями. Она даже не была подвластна ни одному из монстров у кормила государственной власти, потому что события в Российской империи со времен ее образования всегда протекали хаотично. Как говорится, что Бог пошлет, хотя, конечно, третий Рим и вряд ли «колосс на глиняных ногах». В то же время смущала истинно русская поговорка: сила есть, ума не надо. Короче, господа присяжные заседатели, бардак продолжается. Это не я сказал, даже не Остап Бендер с Василием Макаровичем Шукшиным. Такова сущность разбалованной необозримыми территориями нации.

К окошкам операторов по-прежнему не прошмыгнул бы и тушканчик. Но мне каким-то образом удалось втереться в доверие к пышущей жаром, воняющей едким потом, толстушке. Пока заполучил заветные бланки для заполнения, успел наговорить ей на ухо массу комплиментов и насквозь пропитаться запахом немытого со дня рождения тела. Я расположился за одним из столиков, чтобы занести в многочисленные ведомости с мудреными, запомнившимися с первого класса общеобразовательной школы, квадратиками свои данные, твердо решив пять ваучеров вложить в «Норильский никель», а десять в «Газпром». Лучшего из выставленных на обозрение довольно разношерстного количества акционерных обществ просто не нашлось. Остальные не внушали доверия. Толстушка попыталась примоститься рядом, горя желанием продолжить знакомство. Угрюмо сдвинув брови, я неторопливо повернул в ее сторону голову, одновременно стараясь повыгоднее обнажить золотые коронки на зубах.

Она и сама заметила кучу денег в моей сумке. Легко снявшись с рядом стоящего даже не скрипнувшего стула, бабочкой перепорхнула в дальний конец громадного зала. Перед этим под ее телесами стул с натужным кряхтением широко раздвинул свои деревянные ноги. В таком положении он и остался, вызывая небезосновательные подозрения у присматривавшихся к нему новоявленных акционеров различных АО. Заполнив бланки, я уже без очереди протянул их красивой операторше. Та быстренько сверила нацарапанное с паспортными данными, выписала две узенькие ненадежные справочки на газетной бумаге.

– И это все? – растерянно спросил я, чувствуя, что кровные двести двадцать пять тысяч зависли в воздухе.

– Конечно, – приподняла капризные бровки красавица. – Вам объяснили, что через три месяца придете и вам поменяют справочки на акции.

– А сейчас поменять эти справочки на более солидные бумажечки никак нельзя? Уверенности от них в получении когда-нибудь дивидендов, простите, не прибавилось.

– Еще рисунок не придуман, – недовольным басом прорычал сзади щуплый старик. – Молодой человек, не задерживайте операторшу.

Проходя мимо натужно пыхтевшей над бланками толстушки, я еще разок показал ей свои коронованные зубы. Затем, свернув по коридору за угол, ускорил шаг. На рынке пока все оставалось без изменений. Я заглянул через плечо отошедшего в сторонку Аркаши, который крутил в пальцах покрытый цветной глазурью амулетик со сценкой из библейских сказаний.

– Приобрел, за две тысячи, – шумно перевел он дыхание. – Не знаешь, какой, примерно, век?

– С ваучерами завязал, что ли? – всматриваясь в вещицу, спросил я. – Скрипка, похоже, начал набрасываться на голые крючки. Ни одного проходящего мимо гражданина не пропускает.

– Он и раньше набрасывался как с голодухи.

– Восемнадцатый, начало девятнадцатого века, – возвращая амулетик, пожал я плечами. – Хочешь себе оставить?

– Нет, просто никто не брал.

– Я ваучеры вложил, в «Газпром» и в «Норильский никель». Взамен дали справочки. Вот такие.

– Разве это документы? – фыркнул Аркаша. – Жопу не подотрешь, насквозь просвечивается. Пару раз перегнул и порвались, кто их потом примет. Ты лучше иди чеки сдавай, если остались. Купцы уже лыжи навострили в аэропорт. А после них чек никому не станет нужным.

Осторожно свернув справки, я сунул их в паспорт. Кажется, руководители фондов именно на это и рассчитывают – затерять проще пареной репы. Но дело сделано. Перекинув сумку через плечо, я подался к купцам, встревоженной кучкой торчавшим в сторонке. Им предстоял бросок в неизвестность. Многие ваучеристы уже влетели на десятки миллионов рублей. Они надеялись еще проскочить.

– Последние по двадцать беру, – предупредил Толстопуз. – Сбивайте цену, иначе влет обеспечен. Что вы, действительно, ломите, словно впереди еще полгода. Все, ребята, больше продлять не станут.

– Дураку понятно, – согласился я. – А цена упадет сама, как только мигнут задние фонари ваших такси. Сами накручиваете, один по двадцать, второй по двадцать пятьсот с руками отрывает.

Избавившись от чеков, я повернул обратно. Было тревожно стоять с непривычно крупной суммой денег. Все-таки часть надо было отвезти домой. Мало ли что. У некоторых, конечно, налички в несколько раз больше, но они предпочитают отваливать с базара не в одиночку, и на своих машинах. Здесь же придется пройтись пешочком до остановки транспорта, затем в салоне автобуса впритык, когда не шевельнешь ни рукой, ни ногой. Потом своим ходом до дома, в вечно темный подъезд. Такси брать тоже опасно. Сколько уже ребят унеслось на них в неизвестном направлении, так и не успев на прощание помахать ладонью. Но се ля ви – такова жизнь ваучериста. Чтобы каждодневно ощущать во рту кусок хлеба с маслом, нужно иметь крепкие нервы и осторожность разведчика. Не пунктуальная Европа и не вальяжная обеспеченная Америка. Россия – матушка с египетской тьмой даже на залитых солнечным светом центральных проспектах, не говоря о бесчисленных темных закоулках. Там вообще… космическая черная дыра.

До отбытия купцов я успел собрать и сдать еще несколько чеков. Последние два – три просто передавал стоящему рядом Толстопузу. Тот отслюнявливал деньги мне, а я уже производил окончательный расчет с клиентом. Братья Достоевские придерживались группы Сержа, Пиджак вертелся возле семейного подряда. Вместе они изредка покидали нас, чтобы снять урожай внутри базара. А урожай вызрел как никогда за почти два года. Я удивлялся, откуда у ребят и у купцов столько налички. Карусель крутилась, казалось, бесконечно. Но потом дошло. Купцы сбрасывали приобретенные в Москве или на ростовской бирже у Монте Кристо доллары ваучеристам, те, в свою очередь, клиентам, чаще челнокам, хохлам и особенно «новым русским». ««Капуста» возвращалась, чтобы тут же уйти за ваучеры, чеки – к купцам. Если у последних недоставало денег и «зелени», они спешили на биржу, сливали часть ваучеров по более высокой цене и намолот навара продолжался дальше. Конечный результат, естественно, был у монстров, наложивших лапу на финансовые загашники государства.

Наконец купцы приподняли шляпы и умчались на двадцать четвертых «Волгах» в аэропорт. Набитые тугими пачками чеков кожаные портфели оттягивали руки. Ваучеристы мгновенно понизили цену до десяти штук. Кто-то умудрился сорвать пакет по пять тысяч, наиболее наглые старались уговорить клиентов продать за три. А некоторые вообще прекратили скупать. Сняли таблички и со стороны наблюдали за разыгравшимся спектаклем. На базаре творилось что-то невообразимое. Люди собирались толпами, поносили почем зря и правительство, и спекулянтов, и ваучеристов, и, заодно милицию, не могущую навести порядок. Где-то через час с заводов и фабрик хлынула первая волна озлобленных работяг. Появились наряды казаков в повседневной форме – зеленых гимнастерках, синих с красными лампасами шароварах, заправленных в хромовые с высокими голенищами сапоги, с обязательными, кручеными из кожаных ремней, нагайками. Фуражки с высокими тульями заломлены, чубы лихо взбунчены. Цыгане во главе с Данко первыми покинули территорию базара. После прошлогоднего инцидента, когда группа молодых цыган пыталась завладеть «бобиком», в котором ехали двое недавно вернувшихся из Приднестровья казаков, они на дух не переносили друг друга. Тогда прозвучали первые автоматные очереди в местном межнациональном конфликте, потому что казачки оказались вооруженными до зубов. Цыгане, говорили, тоже не были безоружными. Зная, что стойкие защитники границ и спокойствия Российской империи категорически против приватизации и, тем более, спекуляции ваучерами, ребята быстренько поснимали таблички. Но бравые ребята лишь поговорили с народом, пообещав навести порядок. Полномочий на разгон и арест ваучеристов им выдано не было.

– Что будем делать? – спросил я у Аркаши со Скрипкой. – Может, умотаем домой от греха подальше?

– Жулье тоже подтянулось, – зыркнул глазами по сторонам армянин. – Вы как хотите, а я до первого трамвая в сторону Театральной площади.

Сделав губы куриной гузкой, Аркаша теребил пальцами нижнюю из них. Затем раздумчиво протянул:

– Мы ж не цыгане и не армяне. А русских они не трогают.

– Вот жид, – возмутился Скрипка. – Уже примазался.

– А ты докажешь, что я жид? – спокойно возразил Аркаша. – Лицо у меня вполне русское. По матери я русский, в Израиле делать нечего, нищету плодить. А вот ты копия черномазый. Тебе бы я в первую очередь посоветовал унести ноги, иначе казаки могут немного пощипать перышки.

Чертыхнувшись, Скрипка перекинул через плечо грязную торбу с веревочными ручками.

– Хватит вам, я серьезно, – с укором посмотрел я на коллег. – Не отложить ли все дела до завтра?

– И надо бы, да рыба прет на нерест косяками. Заметь, бесценная рыба за бесценок. Если бы такое случилось в Америке, началась бы новая гражданская война.

– А по сколько скупать? Ни купцов, ни «грачей». Ни цены, ни хрена не знаем.

– По пять тысяч, думаю, нормально. А завтра, до обеда, постараться слиться. После двух, конечно, они пригодятся лишь для обклеивания стен в передней. Вместо шпалер.

Наседавшая на казачий патруль толпа требовала призвать нас к ответу. Чубатые парни не выдержали напора. Для порядка пройдясь вдоль коммерческих ларьков, в проходах между которыми мы стояли, слиняли в неизвестном направлении. Ваучеристы с опаской нацепили таблички. Люди тут же облепили каждого пчелиным роем, суя в лица измятые чеки. Некоторые пытались вырвать сумки с деньгами. Чтобы удобнее было отбиваться, ребята прижались спинами к железной обшивке ларьков. И все равно, в этот день многие недосчитались не одного десятка тысяч рублей. Да и кто бы разобрался в столпотворении, кому уже отстегнул бабки, а кто еще протягивал пустые руки. Проанализировав ситуацию, мы с Аркашей начали действовать как бы исподволь, за спиной коллег. Чтобы уменьшить натиск, таблички пока не цепляли. Оттеснив в сторону более нерешительных клиентов, быстренько рассчитывались с ними, и намечали новую жертву. Первый яростный напор ослаб. Кто-то из граждан уехал домой в надежде на завтрашний день, другие решили оставить ваучеры на память, чем отдавать за пять буханок хлеба, а третьи успели толкнуть. К вечеру по рынку бродили лишь разрозненные кучки, в основном, женщины, категорически не желавшие расставаться с чеками дешевле десяти тысяч рублей. Фортуна пошла им навстречу. По базару галопом заскакали Пиджак с братьями Достоевскими. К ним примкнул высокий кудрявый еврей Гриша, постоянно работавший на РОСИФ и другие местные чековые инвестиционные фонды. Остальные, видимо, застряли в Москве. Как умудрились крутые купцы обернуться туда и обратно за четыре часа – уму не постижимо, но факт был налицо. Ваучер мгновенно подскочил до прежнего уровня в двадцать тысяч рублей. У меня в сумке оказалось восемнадцать чеков, а у Аркаши в два раза больше. Одни цыгане сбросили ему сразу пятнадцать штук, как всегда, здорово потрепанных, замусоленных. На такие мелочи давно не обращали внимания ни купцы, ни, тем более, ваучеристы. Поначалу не обошлось без небольшого недоразумения. Вместо того, чтобы по базарному закону собирать чеки у нас, купцы принялись обслуживать население. Пока мы опомнились, большая часть клиентов отоварилась наличкой. К счастью для обеих сторон, до серьезных разборок дело не дошло. Навар за несколько часов интенсивного труда оказался таким, что своим весом придавил обиды и притязания, не дав им вырваться наружу. Конфликт, не разогревшись, закончился всего – навсего упреками. Тем более, налички хватило на всех.

В автобус мы с Аркашей впрыгнули около восьми часов вечера, когда рынок почти полностью опустел. Остались единицы – валютчики да совсем уж скаредные. Скрипка покинул рынок еще до бума…

– Теперь бы домой без приключений добраться, – вытирая платком потные лицо и шею, устало сказал Аркаша.

Я было по привычке смахнул заливавшие глаза соленые капли рукавом рубашки. Покосившись на коллегу, тоже вытащил из заднего кармана брюк носовой платок. Негоже потомку русских интеллигентов уподобляться холопу в присутствии какого-то еврея. Умеет же это чертово племя подчеркнуть наше российское бескультурье.

– Прорвемся, – бодро обнадежил я.

– Тебе легче, твой дом второй от освещенного проспекта. А мне по закоулкам добираться вглубь поселка. Кстати, не могли придумать название посолиднее. Северный поселок, Северный жилой массив, Западный. Мы, получается, северцы, северяне? В Америке Брайтон – Бич, Гарлем. И все ясно.

– Северосельмашевцы, – грубо пошутил я и добавил. – Проводить?

– Не надо. Надеюсь, последнюю лампочку на уличном фонаре еще не выкрутили. Хорошо, столбы бетонные, гладкие, по деревянному давно бы вскарабкались. В твоем подъезде свет горит?

– Почти каждую неделю приходится вкручивать новую. Забодали, крысятники. Раньше пацанва била, не так жалко.

– На утро как, настроился? Или держишь в заначке пару бутылок с любимым «Амаретто»?

– Абрикосовые косточки до сих пор в горле стоят, – чертыхнулся я. – А вот «Наполеончик», особенно из первых зарубежных поставок, вещь. Тепло по жилам похлеще чем от водки. И голова по утрам не болит.

– Ты это брось, водочка. Закончим, тогда на пару деньков можно будет и расслабиться. Не нажираться, а в меру, как белые люди.

– Э-э, дорогой, белыми людьми мы перестали ощущать себя еще с семнадцатого года. Пример, понимаешь ли, брать стало не с кого.

Мы расстались возле угла моего дома. Оглянувшись по сторонам, Аркаша заторопился в проход между старыми кирпичными коробками. Постояв немного для успокоения совести, я тоже завернул в проссатый кошками подъезд. Недавно лично вкрученная под лестничным пролетом лампочка исчезла. Интересно, как они до нее дотягиваются, неужели приносят с собой стул!

Особых новостей по телевизору не было. Обычные разборки между государственными мужами с выплеснутыми друг на друга ведрами помоев. Недавно приобретенный воронежский «ВЭЛЗ» показывал как японский «АКАY». Сказалось совместное производство. Хорошо хоть заграница помогает местным работягам – неумехам с руками в заднице подтянуться до определенного уровня профессионализма. Иначе как ботинки ростовской обувной фабрики с отлетающими на второй день подошвами, и месяца бы не продержался. Дальнейшая программа особого удовольствия не доставила, обычный американский боевик. Пересчитав деньги, я удовлетворенно хмыкнул. Навар приличный. С тоской посмотрел на журнальный столик, на котором когда-то красовался надежный магнитофон «Тошиба». Больше заниматься осмотром квартиры не стоило, иначе пришлось бы хвататься за голову как в том анекдоте, когда в роддом примчался супруг рожающей жены: «Родила – Кого? – Мальчика. – Какое счастье. А вес? – Четыре пятьсот. – Прекрасно. А рост? – Пятьдесят шесть сантиметров. – Богатырь, весь в меня. Я просто таю. – Простите, есть одно «но». – Какое? – Ребенок негритенок. – О е…» Поэтому я сложил часть денег в сумку, остальные припрятал в шифоньер и завалился спать. На часах было одиннадцать вечера. Перед тем, как погрузиться в глубокий сон усталого человека, подумал, что надо бы напомнить о себе дочери. В последние дни ни она, ни Людмила не звонили. Значит, пока у них все нормально, а это главное.