Текст книги "Соборная площадь (СИ)"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

– Никогда не говори ему этих слов, пусть сами разбираются, – не выдержал я. – Ты понимаешь, что разбиваешь семью? Он тебя пускать боится. И никогда не бери у него даже ломаной спички, пусть все пропадает пропадом, но ты тогда будешь чиста.

– Я мать, имею право и взять, и сказать родному сыну, что вижу, – стукнув кулаком по столу, закричала она. – Рот не закрывай, сам прискакал гол как сокол..

– Уже всем жизнь разбила, – не удержался я, уголком сознания понимая, что она ревнует каждого из нас, не может смириться с тем, что выросли. Впрочем, о чужих семьях она высказывалась также. Тот не такой, эта не такая. Странный человек, готовый поделиться последним и тут-же упрекнуть.

– Тебе – да. Нашел деревенскую монголку. Много радости принесла? Сам говорил, что равнодушная, гуляет.

– Ты во мне ревность и разбудила. Может, и не гуляла вовсе.

Вздохнув, мать присела на стул:

– Когда собираешься уезжать?

– Хоть сейчас. Давай деньги на билет. У меня двадцать пять тысяч всего.

– Деньги в товаре. Распродамся – отдам. Сколько я тебе должна?

– Пятьдесят тысяч. Если цены на железной дороге возросли, то не знаю, как доеду.

– Не надо было плащ покупать.

Еще три дня мать пропадала у Владимира. Ночевала там, топила печку, пока сын мотался по деревням с друзьями в поисках бабы. Я неторопливо опорожнял ящик с вином, злой на все и на вся. Но бутылки брал только во время ее приходов, потому что дверь в свою комнату она закрывала на ключ. Мать давала вино и сама. На четвертый день утром она пришла усталая, но спокойная оттого, что стала хозяйкой в доме сына. Открыв дверь, прошла к себе. Я возился на кухне, пытаясь починить протекающий кран. Во время приездов всегда находилась работа.

– А кто это на кровати нагадил? – через некоторое время донесся ее удивленный возглас.

– Не знаю, – спокойно откликнулся я. – Ты же закрывала кошку с собакой.

– Нет. Я их выгоняла. Да и гавно человеческое, так животные не ходят.

– Значит, я.

– Ясно. Понаводил офицерских проституток и жарились на моей кровати до усрачки.

– Замок был закрыт, – вскипел я. – Вообще из ума выжила?

– Его недолго отомкнуть, гвоздем поддели и порядок, – повысила голос мать. – Бутылок в ящике не хватает.

– Сама давала, не помнишь?

– Что давала, то знаю.

– Значит, воровал потихоньку, дожидаючись денег на билет. Но при тебе.

В это время в дверь непрерывно зазвонили. Зло сплюнув, я направился было в прихожую, но мать опередила меня. Я прошел в свою комнату. Терпеть не мог настырных алкашей.

– Еще не уехал? – раздался за спиной голос Володи. Я быстро обернулся. – Всем рассказал, что я забухал? Друзей моих выгонять?..

Он ворвался в комнату, пьяный, заросший. За ним двое парней. От первого удара кулаком я увернуться не успел. Он пришелся как раз в бровь. Мотнув головой, резко ушел в сторону, схватил нападавшего за воротник курточки, придавил к углу встроенного в стену шкафа. Уже занес кулак для ответа. И вдруг увидел выражение глаз. Оно было растерянным, болезненно-подавленным. Да и удар показался слабым. Несколько мгновений всматривался в беспомощные зрачки. Прошипел что-то сквозь стиснутые зубы, типа «Задавлю поганца». Тут подоспели два товарища, принялись разнимать. В своей комнате мать кричала диким голосом, что родные братья убивают друг друга. Ребята потащили Владимира к выходу. Он слабо сопротивлялся. Я выскочил следом, злость еще раздувала ноздри. Все трое садились в «жигуленок».

– Больше знать не желаю, – хрипло выкрикнул я.

Владимир рыпнулся было обратно, но в него вцепились. Извергая угрозы, он скрылся в салоне. Машина отъехала.

– Деньги, мать, – входя в квартиру, потребовал я. – Ни минуты не хочу оставаться.

Она полезла в карман, вытащила пачку купюр. Вытирая слезы, принялась сетовать:

– Что же вы делаете, а? Кровные братья. Что не поделили?

– Слышать не хочу, больше этот скот мне не брат, – не мог успокоиться я. – Ничем не обязан, так же, как и тебе. Приехал, дурак, думал успокоиться. Спасибо, что открыли. За все спасибо.

Дрожащими руками мать отсчитала деньги:

– Твои пятьдесят тысяч. На еще десяточку, купишь гостинец Данилке маленькому.

– Обойдется, – забрав свои деньги, отказался я.

Весь день прошел в суматохе. Билет до Ростова удалось достать лишь на следующий вечер. Через Москву. В кармане шуршала мелочь, правда, оставалось золотое кольцо. Не в первый раз, успокаивал себя. Когда Славка освободился из тюрьмы, я приехал его повидать. На первый же день встречи нажрался. Очнулся без копейки денег. Потом корешок Славкин, такой же уголовник, рассказывал, что видел мои деньги у него. Тогда только произвели обмен старых купюр на новые. Заметными были. Пришлось идти на поклон к Владимиру. Валя заняла двести рублей на билет. Так до сих пор и не отдал, хотя просил лишь до дома. Ладно, тоже бесплатно помогал ворочать бревна на их лесопилке. Обойдутся. И я прорвусь. Лишь бы сердце выдержало.

Мать набила чемодан банками с вареньем, маринованными грибами. Видя, что собираюсь выставить гостинцы обратно, напомнила о Данилке с Людмилой, о дочке. Положила еще несколько плиток шоколада с парой пачек сигарет, которыми я тоже торговал рядом с ней.

Утром притащились на маленький козельский вокзальчик. Автобус до Москвы отправлялся без двадцати семь утра. По дороге встретили дружков Владимира. Они попытались поздороваться, но я словно не заметил. Подкатил междугородный «Икарус». Торопливо обняв сгорбившуюся мать, чмокнул в щеку.

– Спасибо. Прости за все, мать.

– В дороге смотри не пей, – глубокие морщины повлажнели. – Дома как хочешь…

– Прости, мать, я не прав, – повторил я.

Автобус тронулся. Старушечья фигура матери отплыла в сторону. Ну вот и все. Отдохнул, завязал пить и курить…

Сердце… сердце… Думы о том, что еду в разграбленную квартиру. Никто не ждет, никого не осталось и позади. Пока докатили до залитого солнцем ростовского перрона, проглотил немало таблеток валидола. Сразу поехал на базар, чтобы сдать золотое кольцо с парой серебряных монет. При отъезде мать сунула еще орден «Красной звезды», приобретенный ею давно за две бутылки вина. Ребята стояли, они работали по прежнему, лишь таблички уменьшились в размерах. Как мог, я держал себя в руках, стараясь ничем не выказать безденежья. Еще в вагоне одел новый длинный плащ, шляпу с ковбойскими полями.

– Типичный американец, – воскликнул Скрипка.

– Дворянин, писатель, – похлопал по плечу Коля. Уважительно.

Данко с цыганами, семейный подряд, Лана, Серый, Сникерс протягивали руки. расспрашивали о житье – бытье, о новой книге, интересовались, когда выйду на работу. Виталик с центра рынка знаками приглашал в ближайшую забегаловку. Когда получил деньги за кольцо с монетами и собрался уходить, Аркаша тронул за рукав:

– Ботинки новые купи, писатель, – негромко сказал он. – Говоришь, все нормально, а сапоги рваные. Не бухаешь?

Поморщившись, я подхватил чемодан и быстро пошел к остановке общественного транспорта. Прорвемся, как заклинание шептал про себя, в наличке почти двести тысяч. Жора, очкастый ваучерист с центрального прохода, начинал заново с полтинника.

Возле дома встретился сосед с третьего этажа. Я хотел проскочить мимо, но он загородил дорогу:

– Ты что, узнавать не хочешь?

– Посылаю всех на хер, – отстранился я с неприязнью. – Всех, тебя в том числе. Польский дворянин… Твой сынок ограбил, а ты дверь ему с дружками открыл.

– Он не трогал, клянусь тебе. Я тоже, – насупился сосед. – Хорошо, за эти слова ответишь.

– Сейчас отвечу.

Оттолкнув его в сторону, я направился к подъезду. В стороне в знак приветствия подняли руки Сэм с Юркой Царем, высоким черноусым красавцем, королем поселка, постепенно сдававшим позиции подрастающему поколению. Но слово его пока еще оставалось законом. Помахав в ответ, я вошел в подъезд. Дверь оказалась закрытой так, как оставлял.

В квартире тоже наведенный на скорую руку перед отъездом порядок. Значит, шакалы не решились на очередную акцию. А может, подействовало слово Царя. Как-то он предупредил местную шпану, что если кто войдет в дом к писателю, будет иметь дело с ним. Поставив чемодан, я снова вышел на улицу. Сосед на углу разговаривал с незнакомым мужчиной. Оглянувшись на поселковых авторитетов, я уверенно направился к нему, жестко спросил:

– Что ты имел ввиду, когда сказал, что отвечу?

– Не брали мы ничего, не брали, – снова начал оправдываться тот. – Сын на сигареты просит, а у меня денег нет. Дочка с тремя внучками тоже требует. Не видели твоих денег, понимаешь?

– А кто взял?

– Самому интересно. Ты знаешь, что после твоего отъезда мне какая-то сволочь бока наломала. До сих пор не разогнусь. Сын у дочери живет, потому что с ножами приходили.

– Деньги украли вы или корешки твоего сына.

– Смотрю, без бутылки здесь не разберешься, – усмехнулся сосед. – Давай зайдем в магазин, кое-какая мелочь завалялась.

– Пошли, – покосившись на мужчину, согласился я, решив довести дело до конца.

Но предполагаемый новый противник торопливо попрощался, отвалив в сторону. Мы отправились вдвоем. Возле высокой стойки, за которой разливали дешевую «красную муть», как всегда, народу было много. Сосед ваял бутылку вина. Прикончив ее, мы к выводу так и не пришли. Повторили. Затем еще. А потом банковать начал я.

Очнулся через несколько дней без копейки в кармане. Ни плаща, ни чемодана с вареньями – соленьями матери. В книжных шкафах добрались до русской классики, которую в прошлые разы не трогали. В памяти всплыла мужеподобная физиономия беженки – грузинки, снятой мной возле коммерческих ларьков, сизые морды знакомого татарина, спившегося художника, еще каких-то алкашей. После одного из походов в магазин татарина я застал за тем, что он сворачивал сорванный со стены старый потертый ковер, едва ли не единственную ценность в квартире. Завозмущался. В комнате находился друг Андрюша, еще кто-то, пьяные в умат. Татарин ударил кулаком в зубы. Упав на пол, я вскочил, бросился к нему снова:

– За что?! За что, поганый?!

– Еще? – с интересом спросил он. – Получай, интеллигент.

Андрей очнулся, испарился. Надо мной стояли корешки татарина, бомжи из подвалов ближайших домов.

– Слушай, Ришат, ножа нигде нет, – донесся из кухни голос одного из них.

– Жаль, – захрипел татарин. – Живи, интеллигент…

…Свернутый ковер стоял возле раскрытого настежь платяного шкафа. В дверь заглядывал Сэм:

– Живой, писатель?

– Не знаю…

– На опохмелись, – он вошел в комнату, осмотрелся. – Понятно… Царь поговорил с татарином, я тоже. Завязывай, это уже не интересно.

Два месяца я пытался подняться на ноги. Получил дивиденды по акциям Ростсельмаша, по другим ценным бумагам. Прислали даже от «МММ» Набралось сто восемьдесят тысяч. Карабкался изо всех сил, но подавленное состояние не покидало ни на один день. Наступил жаркий июнь. Я крутился среди ваучеристов на мелочи, в основном на перекидках. Если клиент приносил золото или доллары, которые не в силах был выкупить сам, отсылал его к коллеге, зарабатывая за наколку лишний червонец. На базаре все оставалось по прежнему. Ваучеристы из-за зверств шакалов один за другим попадали в больницы. Отлеживались и вновь шли на рынок. На многих завели уголовные дела, некоторые ходили под подпиской. Иной раз ограбленные до нитки, постоянно отстегивая ментам и другим блюстителям закона, они упорно не хотели расставаться с первоначальной призрачной мечтой. Стремился к ней и я, правда, теперь уже в надежде не потерять постоянный кусок хлеба.

В первых числах июня десять месяцев не бравший в рот спиртного Сэм сообщил, что Юрка Царь, не пивший и не куривший два года, сорвался. Пожаловался, что не может освободиться от навязчивого желания тоже. Я сказал, что держусь на пределе, боюсь любого шороха. Мы вели диалог у меня дома. Как раз в это время зазвонил телефон. Дочь как всегда просила помочь деньгами. Лишних не было, поэтому попытался отказаться.

– Папа, не верю, – неожиданно заявила дочь. – У тебя всегда были деньги. А нам с Лелей сейчас трудно.

Голос внучки щебетал поблизости. Я долго не баловал обоих, как Людмилу с Данилкой, мелкими суммами, подарками. Правда, Людмила по прежнему никогда не просила, удовлетворяясь тем, что приносил.

– Сколько нужно? – вздохнув, спросил я.

– Сколько сможешь, папа. Поверь, ни копейки.

В обед следующего дня я был уже у дочери. Купил внучке пачку заграничного печенья, дочери непременные цветы. Лупастенькая куколка – внучка с трудом шла на руки. Стеснялась. Дочь выставила на стол бутылку домашнего вина.

– Подруги принесли, – объяснила она. – Две уже выпили.

– Не хотелось бы, – замялся я. – Ты же знаешь, я алкоголик.

– А чего тут пить, папа, – развела руками она. – Мы с мамой, когда она приходит, по рюмочке пропускаем. Домашнее, слабенькое.

Дочь знала, чем взять. Поддатый, я был щедрее американских индейцев времен Колумба. С другой стороны одна с ребенком. На мизерное пособие матери-одиночки и питаются, и за квартиру платят, и одеваются. Да и моложе она меня в два раза, самое бы время пожить. Потом было шампанское, еще что-то. Когда захмелел. Юля приправила привезенный мужем одной из подруг из Турции на продажу однокассетный магнитофон. Всего за шестьдесят пять тысяч рублей. Заодно у нее же приобрел для внучки красивые детские кроссовочки, оставил денег на пропитание. Пьяный и довольный, я засобирался домой. На город давно опустился вечер. Дочь наложила в сумку солений собственного и бывшей супруги приготовления. Не помню, как добрался до дома, только ни сумки, ни магнитофона в руках уже не было. Встретившийся по дороге Сэм помог добраться до коммерческого ларька, где отоварился греческим коньяком. И снова провал на несколько дней.

Когда очнулся, полежал немного, почувствовал, что в доме кто-то находится. Глядишь прямо – никого, а уголки глаз замечают тут-же исчезающие фигуры людей. Смежил веки снова. Прямо к лицу полезли черти, уроды, чудовища. Распахнул глаза – никого, лишь по углам прячутся тени. Подумал, это тот черт, который говорил тогда, что я его. Общение с загробным миром не представлялось страшным. Наоборот, с душами было интересно поговорить еще, узнать что-то новое. Но от чертей и прячущихся теней стало не по себе. Как только смеживал веки, они моментально возникали. Поднявшись с постели, подался на кухню, попил воды. Из висящих на вешалке сумок доносилось дыхание, словно там прятались. Тени при прямом взгляде продолжали исчезать, как бы переходя в другое измерение. Возле шифоньера валялась скомканная пятитысячная купюра. Больше денег не удалось найти ни копейки. Из-под кресел, из-за ковра, слышалось громкое сопение. Оно преследовало на каждом шагу. В дверь позвонили. На пороге стоял прикинутый, растолстевший, розовощекий Сэм.

– Отходняк ловишь? – сочувственно спросил он.

– Представляешь, закрою глаза, сразу черти, – пожаловался я. – И по углам шмыгают. Ты пройди, посмотри. Уже в сумках дышат.

– Это белка, – зайдя в комнату, сказал он. – Срочно опохмелись и ложись спать, иначе в Ковалевку загремишь.

– С душами я бы еще пообщался, а с этими уродами страшно. Ты думаешь, если выпью, поможет?

– Обязательно, только не тяни. Давай сбегаю.

Он ушел, не взяв денег. Я долго ходил по комнате, не зная, что предпринять. Было страшно и неприятно. Черти, тени, дыхание… Наконец, Сэм принес бутылку вина. Налив в стакан, подвинул по столу, приказал:

– Пей.

Послушно проглотив теплое пойло, я снова зашагал из угла в угол. Видения исчезли.

– Все, погнал на работу, – понаблюдав за мной, пробормотал Сэм. – Падай в кровать, вечером заскочу еще.

Дверь захлопнулась. Поначалу я принялся ликвидировать бардак, и опять по углам заскакали тени. Ужас сковал тело, это было какое-то наваждение. Не успеешь закрыть глаза, как прямо к лицу подлезают чудовища в образе чертей, дьяволов и прочей нечисти. Выбежал на улицу. Солнце, приятные, модно одетые люди, деревья в зеленой листве. Никаких оборотней. Возвращаться в квартиру страшно. Оставаться долго на улице тоже опасно, потому что мог подойти любой алкаш и пьянка продолжилась бы. Мысленно помолившись, снова потопал домой. Непрерывно поминая имя Бога, достал из дальнего угла кухонного стола банку с привезенной много лет назад из Оптиной Пустыни святой водой. Она не протухала, не в пример принесенной в прошлом году из местного собора. Обрызгал все углы, двери, окна. Затем зажег свечку, творя плохо знаемые молитвы, провел ее пламенем по каждому углу тоже. Страшные чудовища исчезли. Дыхание в сумках, за ковром, замирало. Лишь изредка оно доносилось из-под сидения кресел. Наконец, все стихло. Я осторожно зажмурил веки. Бесконечный, темно-синий, бархатный космос, множество плывущих навстречу маленьких звезд. Словно летишь, летишь, а конца-края никогда не будет. И звезды, если не хочешь, не приближаются, остаются светящимися точечками. А пожелаешь, могут увеличиться, превратиться в огромную планету. Двигаешься почему-то вперед, а не назад. Впрочем, все равно, куда ни поверни – везде Бесконечность. Но летишь только вперед. Ни чувств, ни звуков, ни запахов. Чистота. И мириады звезд. До приключившегося со мной, я часто летал во сне, видел цветные картинки. Однажды приснилось, даже не приснилось – я в тот момент лишь приготавливался ко сну – будто еду в поезде по земле. Рядом женщина. Не помню, о чем она говорила. Вдруг она встала и вышла из вагона перпендикулярно движению поезда. «Мы еще встретимся, – крикнула, уходя большими сильными шагами, подминая редкий заснеженный лес. Как в фильме по Стругацким про отель в горах. Там тоже нечеловечески мощная кукла уносила на спине инопланетян в космос. Но эта женщина предстала совершенно иной, непонятной, необъяснимой, и потому вызвавшей чувство напряженности. Фантазии Стругацких перед нею показались мелочью. Запомнился один эпизод из детства. Тогда мне исполнилось шестнадцать. Помню, откуда-то то ли приехал, то ли пришел с работы. Взрослый уже, на заводе пахал после окончания ремесленного училища. Мы с воспитавшей меня матерью жили вдвоем в маленьком старом домике. Наступила ночь, мать заснула, а я долго ворочался в своей постели. И вдруг, когда дремотное состояние начало переходить в сон, почувствовал, что кто-то приближается к изголовью. Неясный образ как бы колебался, не имея четких очертаний. Я оцепенел от ужаса. Постояв немного, существо сказало: «Ты умрешь в тридцать девять лет». И растворилось. Долго не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Потом вскочил, здорово перепугав мать. Все последующие годы с опасением ждал приближающейся даты. Когда она наступила, не раз находился на грани жизни и смерти. Но именно в тот год, по совершенно случайному совпадению, напечатали забытый уже рассказ в коллективном сборнике молодых прозаиков. Я выгнал из дома сожительницу-алкашку, каждодневно спаивавшую меня. Не обернулся даже на совместную дочь. Выгнал и все. Резко повернул в сторону оставленного, казалось, навсегда литературного творчества. Через четыре года вышла небольшая собственная книга рассказов. Включенные в нее произведения были написаны, в основном, в год тридцатядевятилетия.

Я открыл глаза. За спинки кресел моментально шмыгнули двое молодых мужчин, за спинку дивана – сразу несколько красивых женщин. Боковым зрением они просматривались отчетливо, но стоило взглянуть прямо, как вся компания пропадала. Девушки были прекрасны, длинноволосые, с правильными лицами. Парни тоже, ловкие, стремительные. Показалось, что они артисты приехавшего на гастроли цирка. Фокусники из группы мага Эмиля Кио. Но маэстро до них куда как далеко. Я заинтересовался. Поставив посреди комнаты стул, сел и принялся наблюдать, стараясь глядеть только боковым зрением. Вскоре девушки за спинкой дивана затеяли игру. То одна, то другая вдруг выскакивала из-за плотно придвинутого к стене дивана, каждый раз в новых одеждах. Парад мод. Парни пока не высовывались. Различные позы, прекрасный фасон отлично сшитой одежды. Парижским кутюрье подобное великолепие не снилось. Я включился в игру. На фоне ковра нелегко было различить позы, к тому же девушки подбирали одежду под его разноцветный орнамент. Но вскоре насобачился, вошел во вкус.

– Ты стоишь вот так, а у тебя рука на спинке дивана, – моментально реагировал я. – У тебя платье с оборками, а ты подняла ладонь.

Дошло до того, что начал успевать замечать как они прячутся, когда начинают появляться. Справа увидел наблюдавших за игрой парней. Они тоже взялись изображать различные позы. Игра усложнилась. Но девушки привлекали больше. В один из моментов разгадал позу раньше, чем ее успели принять. Они притихли. Старшая стала выговаривать подружкам, что так они раскроют себя и представление может провалиться. Быстрее надо, моментальнее, оттачивать профессионализм. Пока они шушукались, парни старались обратить внимание откровенно расслабленными позами. Казалось, протяни руку и успеешь схватить кого-то за ногу. Я отчетливо видел их, они были не просто рядом, а чуть ли не прикасались. Пока девушки обсуждали проблемы, принялся подлавливать парней. Но у них получалось не так интересно. И когда девушки показались вновь, переключился на них. Теперь они демонстрировали себя более острожно, стремительнее. Я успевал все равно.

– Он очень внимательный, остроумный, – похвалила старшая. – Мысль срабатывает быстрее, нежели мы успеваем перевоплотиться.

А я думал о том, каким образом они умещаются под спинками кресел, как проскальзывают между диваном и стеной. Ведь этого можно достичь нечеловеческими способностями, долгой специальной тренировкой. Все чаще стало возникать подозрение, что это агенты ФБР, особая группа шпионов, засланная в Россию для дерзких диверсий. Ловкость, элегантность, которые они демонстрировали, так привлекали, что подозрительность тут-же исчезала. После полудня озаботила мысль о том, что они, наверное, голодные. Предупредив квартирантов о походе в магазин, встал со стула. Они отнеслись к решению с пониманием, сразу прекратив игру.

Купив хлеба, колбасы, в зале я столкнулся с изнывающим от похмельного синдрома бывшим морским пехотинцем под два метра роста, нередким собутыльником Игорем.

– Комбат, помираю, – признался он.

Захватив пару бутылок вина, мы пошли ко мне домой. Когда дернули по стакану, я попросил квартирантов продолжить представление. Они долго отказывались, но вскоре пошли навстречу. Очень хотелось порадовать Игоря их незаурядной игрой. Тот бестолково вертел шеей в разные стороны, ничего не успевая замечать. Девушки чуть не касались руками его плеча, а он тупо продолжал смотреть на то место, с которого они уже исчезли. В конце концов Игорь переключил внимание на еще полную бутылку вина, перестав реагировать на мои восклицания. И все-таки что-то в его поведении изменилось. Он съежился, настороженная улыбка не сходила с его губ.

– Странно у тебя, – когда и вторая бутылка закончилась, поднялся он. – Опасно.

Мы вышли на улицу, я довольно щурился. Еще бы, видеть то, чего не замечают другие. Игорь, бросив через плечо непонятный взгляд, ушел. Я поймал еще одного алкаша. Но тот тоже ничего не заметил. Закрыв дверь, я лег на кровать, зажмурил глаза. Играть больше не хотелось, устал. Через некоторое время обозначился космос, загробный мир с душами. Другой, совершенно отличный от первоначально виденного. Далекий, холодный. Прилетела тетка, двоюродная сестра родной матери, года полтора назад умершая от рака груди Я принялся задавать интересующие меня вопросы:

– Ко мне приходили черти, – пожаловался я.

– Уходи от них, – посоветовала тетка. – Избавляйся как можешь, Это страшные существа, оборотни. Они могут забрать с собой. Не дай Бог.

– Я побрызгал святой водой. Они исчезли.

– Слава Богу.

– Чем вы там занимаетесь? Книги есть? На чем пишете?

– Живем, учимся, книги читаем. Пишем, конечно, у нас вот такие блокнотики.

– Дай посмотреть, тетя Лида.

Тетка раскрыла блокнот, написала что-то и протянула мне. Листок оказался тончайшим, липким как патока. Он тут-же растворился между пальцами, о прочтении не могло быть и речи. Тогда я вскочил, взял со стола листочек бумаги и попросил написать еще. Тетка пошла навстречу мне. Приняв послание из другого мира, я наклеил его на бумагу. Она мгновенно покрылась подсохшей, гладкой, микроскопической пленкой. Положив ее на стол, я устроился на кровати.

– Через сколько лет души возвращаются обратно на Землю?

Тетка неразборчиво ответила. Я повторил вопрос. Снова она пробормотала невнятное, то ли через две тысячи, то ли через двадцать тысяч лет. Космос, в котором она обитала, был холодным, пустым, далеким. Не виделось тех ярких, сочных красок, всеобщего оживления. Умиротворения.

– Мои произведения вы хоть читали?

– Интересно, конечно. Но всего две тысячи экземпляров. Займись лучше собой. Не пей.

– Роман я допишу?

– Если не будешь пить – может быть. Над ним еще надо работать. Много работать.

– А рукопись, которая на столе, про ваучеристов, издам?

– Триста экземпляров, – разочаровала тетка. Она вообще как бы оставляла мало надежд. – Если помогут хорошие люди – три тысячи экземпляров. Они у тебя есть. А вообще, кому сейчас нужны книги. Ты видишь, что творится кругом! Одни грабят, другие убивают, третьи наживаются, спиваются. Уехать тебе нужно, собой заняться.

– Куда уехать? На море?

– Не знаю… Пусть на море, Там ты встретишь женщину. Она поможет.

– Я женюсь на ней?

– Нет, просто она поможет найти себя. Встать на ноги. Будет любить тебя, подскажет, как выйти на правильную дорогу.

Снова надвинулся холодный космос, несравнимо дальний с прежним. Снова в стороне замелькали образы чудовищ. Тетка защищала меня, заслоняя от них. Я встал, прошел на кухню. Побрызгав остатками святой воды по комнате, поставил банку на место. На столе лежал нетронутый «гостями» кусок колбасы. Но теперь к веселым парням и девчатам прибавились вороватые мужики с уголовными повадками. Показалось, они намереваются ограбить.

– Уже ограбили, – попытался урезонить их я. – Что еще брать? Последнюю мебель, чтобы сесть было не на что? Собирайтесь и уходите.

Один из них пообещал скоро улететь. За окном сгустились сумерки. Сэма все не было. Он с бригадой каменщиков строил трехэтажные коттеджи для кладбищенских мафиози. Несколько раз я требовал от «гостей» покинуть квартиру. Они соглашались, на время прятались. И объявлялись снова. Предупредив, чтобы к моему приходу убрались, я вышел на улицу. Поздний час, народу никого. Домой возвращаться страшно. В соседних многоэтажках постучал к друзьям алкашам в одну квартиру, в другую, в третью, в надежде, что помогут выгнать непрошеных посетителей. Но те или спали беспробудным сном, или наотрез отказывались. Покружив по улицам, поплелся обратно. И тут уловил донесшиеся из темноты пропитые голоса:

– Давай грабанем вон того мужика.

Двое парней вступили в светлое пятно от уличного фонаря. Я развернулся, ускорив шаг, пошел в обратную сторону, надеясь укрыться в спасительной темноте. Услышав топот ног, побежал тоже, сознавая, что справиться с молодыми ребятами не смогу. К тому же они, наверное, с ножами, а у меня в кармане даже гвоздя нет. Шумное дыхание приближалось. Я едва успел добежать до освещенного коммерческого ларька. Сунувшись лицом к железной решетке, попросил продавца вызвать милицию. Тот долго отнекивался. Наконец, поднял трубку телефона. Подоспело несколько покупателей из числа взрослых мужчин. Я почувствовал себя увереннее. Преследовавшие парни отошли на другой конец площади перед магазином.

– Подождем, – сказал один из них. – Когда-нибудь отойдет.

Улучив момент, я шмыгнул за угол и побежал домой. Только ворвался в подъезд, как с улицы вновь донесся топот ног. Захлопнув дверь, прислушался. Парни расспрашивали встречную девушку, в какой квартире живет пробежавший мужчина. Вскоре прозвучал ее непрерывно восклицавший на высоких тонах голос:

– Не знаю… не знаю… В сто шестой… в сто шестой…

– В этом доме нет таких квартир, – грубо обрывали ее. – Что ты, сука, гонишь. Говори, падла.

Я позвонил в милицию. На другом конце провода, уточнив адрес, ответили, что бригада скоро прибудет. Прошло минут пятнадцать. Голос девушки то иссякал, то поднимался. Я снова набрал номер телефона местного отделения милиции. В этот раз разговаривал с дежурным резко, несдержанно, мол, возле дома подонки женщину истязают, а вы не чешитесь.

– Назовите номер своего телефона, – потребовал мент.

Я назвал. Видимо, этот факт его успокоил.

– Хорошо, сейчас направлю бригаду. Но ты не очень то горлань, благодетель Ты знаешь, сколько подобных звонков?

За все время разворачивающихся событий «гости» ни разу не высунулись наружу, но я чувствовал, что они все еще в комнате. Было стыдно показывать перед ними свою слабость, и в то же время ввязываться в драку с молодыми обкуренными парнями представлялось бесполезным. К тому же на крики девушки никто из жильцов домов вокруг до сих пор не отреагировал. Прошло еще минут двадцать. Девушка вскрикнула особенно сильно. Сорвав телефонную трубку, я сказал, что журналист, писатель, добавил к перечню звание лауреата и что равнодушное отношение милиции к прямым обязанностям будет известно вышестоящему начальству. В ответ выругались, связь отключилась. Скоро в окно постучали. Сквозь капроновую занавеску удалось разглядеть двоих мужчин.

– Ты звонил? – спросили с улицы.

– А кто вы? – неуверенно отреагировал я. Показалось, что это дружки терзающих девушку парней.

– Он, разве не видишь, – уверенно сказал второй молодой мужчина. – Пошли к двери, не откроет – взломаем.

На всякий случай приготовив молоток, я прильнул к дверному глазку, потребовал у подошедших удостоверения. Один из них раскрыл синюю книжечку с фотографией.

– Где кричали? Кого убивают? – когда я распахнул двери, сразу пошел он в наступление. – Весь поселок объездили, никого не заметили.

– Возле противоположного дома, – опешил я.

– Пошли покажешь.

Второй мент, одетый в бушлат без погон, зло косился на меня, нервно подергивая усом. Странно, на улице теплынь, а они напялили теплую одежду. Наверное, ночью, все-таки, прохладно. Мы проскочили квартал до конца. Никого.

– Весь Ворошиловский отдел на ноги поднял, – взбесился второй мент. – Я тебе сейчас морду разобью.

Первый оказался более лояльным. Успокоив напарника, он повернул обратно. Когда подошли к подъезду, второй мент продолжил угрозы:

– Сейчас пройдем в квартиру, и я тебе все провода оборву, телефон разломаю, чтобы и без света, и без телефона куковал. Понял, пидор вонючий?

В этот момент со стороны детского садика донесся слабый возглас. Я сразу узнал голос девушки.

– Там они, – указал на садик. – Успели переместиться.

Менты насторожились, долго стояли в нерешительности. В районе садика не горела ни одна лампочка. Тогда я подал пример. Возле забора тоже никого не оказалось. Зато из освещенного подъезда в двухэтажный корпус вышла сторожиха. Один из ментов окликнул ее. Она сразу направилась в нашу сторону.