Текст книги "Соборная площадь (СИ)"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

Солнечные лучи разбрызгались на куполах – луковицах белокаменного собора, дополнительно высветив пока еще полупустую площадь перед главным входом в базар трепетным сиянием. Ни шпаны, ни ментов, ни нарядов омоновцев. Ни переодетых сотрудников из уголовки. Но и клиентов кот наплакал. Где-то с час после покупки кольца мне пришлось одиноко болтаться от угла до угла по нашему участку. Затем людей резко прибавилось. Я снова вытащил толстую пачку, спрятанных было в сумку украинских купонов, купленных еще вчера. Прошел знакомый ваучерист с центрального прохода рынка, вяло пожал руку:

– Слышал, Семена Михайловича снова отоварили. Прямо у него на квартире.

– Кто? – оторопел я.

– Шакалы, кто ж еще. Хорошо хоть синяками отделался. Могли и курок спустить, – цыкнул слюной сквозь зубы ваучерист. – С пушкой вошли.

Семена Михайловича я знал давно. Это был невысокий, за пятьдесят лет, загорелый добродушный армянин из потомственной ростовской или чалтырской диаспоры, спасенной от полного истребления турками еще Екатериной Второй. В общем, полностью обрусевший, с едва заметным акцентом. Он частенько скупал у нас ваучеры и летал с ними в Москву на Российскую товарно-сырьевую биржу. Оттуда привозил дешевые доллары. Цены у него почти всегда были приемлемыми. Месяц назад его вычислили прямо в центре города, недалеко от фирменного рыбного магазина «Океан». Избили, отобрали сумку с деньгами, долларами, ваучерами. Но он сумел подняться. Где-то через полмесяца снова вышел на базар, растерянный, пугливый. И вот опять его отоварили.

– Много забрали? – спросил я.

– Нормально. Одних ваучеров триста штук.

– Мне кажется, среди нас есть наводчик, – я задумчиво потер пальцем переносицу. – Шакалам известно, у кого сколько бабок и где они живут. А потом эти скоты ловят момент, когда человек уходит с рынка один.

– Да все понятно, – вяло отмахнулся ваучерист. – Рэкет такой мелочью заниматься не будет. Ему достаточно мзды с фирм и всяких товариществ с ограниченной ответственностью. Это действительно шакалы, накачанная пацанва. Пронюхали, что здесь можно поживиться и ловят в наглую. Вполне возможно, ты прав, что работают по наводке кого-то из наших.

– Но как вычислить.

– Бесполезно. Каждого не обнюхаешь. Ни ты, ни я этим заниматься не будем, потому что нужно время. А время для нас деньги. Мало того, на гоп-стоп берут не так часто, мы успеваем остыть. Ментам жаловаться бесполезно, еще и дело могут завести. Ты – вот он, а шакалов след простыл. Да еще наш российский менталитет – пронесло мимо и ладно.

– Все правильно. Но не мириться же с этим как баранам.

– Совет хочешь? – после некоторого раздумья усмехнулся ваучерист.

– Какой?

– Купи «пушку». У меня в кармане, как, наверное, у многих, заточка из напильника. А у Михалыча в прихожей ружье двуствольное в прихожей висело. Но знай, нападают сзади, без предупреждения. Михалыч открыл дверь на звонок, ему в морду прыснули «Черемухой» из баллончика и пошли шерстить. А теперь подумай, помогут ли нам заточки с ружьями…

Безнадежно хмыкнув, ваучерист зло сплюнул и пошел по направлению к главному входу в рынок. Некоторое время я бессмысленно водил глазами вокруг, пережевывая сказанное парнем, который был покруче многих из нас. Наконец пришел к выводу, что заточки и «пушки» спасут лишь в том случае, когда нападать будут спереди. То есть, намерения противника станут явными. Какой же дурак начнет действовать именно так. В наше время даже законченный алкаш норовит отоварить ящиком по башке сзади. Прошли эпохи кулачных боев стенка на стенку на Москва-реке, когда шли на противника лоб в лоб. Теперь норовят укусить со стороны задницы, да побольней.

Кто-то крепко хлопнул меня по плечу, заставив невольно вздрогнуть. Я быстро обернулся. Как ни в чем ни бывало, Аркаша перекинул сумку с плеча на крутое пузо, вытащил из нее табличку.

– Тебе, что, делать не хрена? – вскинулся я.

– А что! Я только подошел, – невинно заморгал тот ресницами.

– Михалыча снова кинули, – гася раздражение, сообщил я. – На триста ваучеров, прямо в собственной квартире.

С лица Аркаши мгновенно сползло благодушное настроение. Почмокав полными губами, он полез в карман за носовым платком. Наконец спросил:

– Когда?

– Не знаю, наверное, вчера, ближе к вечеру. Если бы раньше, мы были бы уже в курсе дела.

– А кто сказал?

– Ваучерист с центрального прохода. Только что подходил.

– Это который с ним рядом работает? Высокий такой, белобрысый.

– Он самый.

– Дела… – Аркаша вытер платком потное лицо и шею. – Я уже стараюсь уходить в два – три часа дня.

– Какой толк, в тот раз его отоварили в обед в центре города.

– Все равно, народу вокруг побольше, на помощь можно позвать. А помнишь, как мы бегали по всему городу с полными сумками денег? Ваучеры сдадим в «Донкомбанк» или в «Ростсоцбанк» и обратно на базар, – он засунул платок в карман, бросил взгляд на бегущую мимо толпу. – Жалко Михалыча, в который раз его.

– Ты лучше подумай, как их вычислить, этих педерастов, – зло оборвал я его признания в сочувствии.

– Бесполезно. Они в толпе, понимаешь? А мы все в своих мыслях, оглянуться некогда.

– Но заточку носишь, – усмехнулся я. – Кстати, тоже бесполезную, потому что эти мрази подскакивают сзади и бьют либо по затылку, либо в висок, чтобы наверняка.

– Почему бесполезную? Не бесполезную, – вспыхнул спичкой Аркаша. – Если устою на ногах, то всажу, без сомнений, по самую рукоятку. Даже не задумываясь о последствиях, потому что это нападение, грабеж. Любой суд оправдает. Я действовал в целях самообороны, понял? И в подъезд никогда не вхожу один. Осмотрюсь, подожду кого из соседей, тогда иду. Семейный подряд, вон, ходит кодлой. Как бы здесь ни поскубались, а домой вместе.

– Правильно делают, – буркнул я. Отойдя от запыхтевшего самоварным жаром Аркаши, прислонился к углу еще не открывшегося «комка». Издалека бросил. – Они видят, что мы одиноки, что защиты ни от кого, даже от ментов не дождешься, поэтому истребляют как мамонтов. Чхать они хотели на твои заточки. Они уже носят с собой «пушки».

– За пушку можно схлопотать, – по инерции огрызнулся Аркаша.

Я промолчал. Подошедшая хохлушка бойко завела торговлю за купоны… После ее исчезновения работа пошла веселее. До прихода остальных ребят я успел купить и перепродать полтинник баксов, сбагрить добрых две трети пачки купонов, приобрести медный тазик для варки варенья и стать владельцем узкогорлого индийского кувшина, тоже медного. Или латунного, скрытого прозрачным лаком с замысловатым рисунком под ним. А потом подвалили ребята. Тазик показался им слишком маленьким. Скорее, это была посуда для собак. До обеда я пытался продать его, но безуспешно. А вот кувшин понравился всем. После часу дня нарисовался и пропадавший где-то Арутюн, как всегда, «уколотый». Последние месяцы, он, кажется, прочно уселся, на иглу. Пристроившись сзади, закачался взад – вперед с полуприкрытыми бессмысленными глазами.

– Ты не собираешься работать? – обернулся я к нему.

– Нет. Я на мели.

– У тебя только что были бабки.

– Были, неделю назад, – Арутюн поднял отяжелевшие веки, тупо уставился на мое плечо, – Влетел, на три лимона. Но ты молчи, иначе мне здесь не стоять.

– Как влетел? На чем?

Я сразу подумал о наркошах, зачастивших к нему на квартиру. Особенно Коротышка, пацан с третьего этажа, часто докучавший мне в ночь – полночь выпрашиванием димедрола. Это была пренеприятнейшая личность с разноцветными зрачками и вороватыми замашками. Стоило напиться и запустить его в квартиру, как из тумбочки под трельяжем тут же исчезали все таблетки успокаивающего действия, отдельные мелкие вещи, типа серебреных цепочек, крестиков, значков и даже деньги. Однажды я все-таки умудрился поймать его на месте преступления. Зажав тщедушное тело в угол, потребовал признаний. Но он клялся родной матерью и всеми остальными родственниками в том, что и ломанной спички никогда не брал, в то же время, продолжая зажимать в кулаке подаренный мне дочерью маленький серебряный знак зодиака. Он жил один в оставленной ему по наследству умершей бабкой однокомнатной квартире. Пустой, с единственным подобием лежака возле стенки, с раздолбанным туалетом и раскуроченной входной дверью квартиры. Каждую ночь там собирались наркоманы, пугая жильцов громкими стуками, угрозами друг другу, женскими воплями и битьем пустых бутылок. А днем Коротышка тасовался вокруг Арутюна. В конце концов я не выдержал, набил ему морду и спустил с лестницы в подъезде, пообещав проломить череп молотком, если он еще раз вздумает потревожить меня звонком или стуком. Он тоже пригрозил рассчитаться. В горячке я как-то забыл про знак зодиака. А вскоре квартиру накрыла милиция, и Коротышка угодил в тюрьму. Но это произошло позднее, пока же он обхаживал армянина.

– Ты даешь слово, что будешь молчать?

– Слово чести, – поднял я руку вверх.

– На Украине хлопнули, на границе, – Арутюн закурил, выпустил густой клуб дыма. – За наркотиками мотался.

– С Коротышкой?

– Нет, один. При досмотре нашли. Забрали все, еле откупился.

– Но три лимона – сумма, в общем-то, небольшая, – засомневался я. – У тебя было больше.

– Чего теперь вспоминать. Считай, все ушли.

– Как же ты думаешь жить дальше?

– У тетки попрошу, но у нее самой копейки, – он поморщился. – Может, кто из ребят даст, под проценты.

– Вряд ли. Сейчас каждый думает только о себе. Конец приватизации. А тебе и самому пожрать надо, и Джульку кормить, – когда-то, в благословенную пору, Арутюн купил щенка боксера. Теперь маленькая собака превратилась в здоровую суку. – Да и сосед бесплатно держать не будет. Он как-то говорил, что ему надоели твои посетители, и что подыскивает новых квартирантов.

– Знаю, я с ним поругался. С Валеркой, вторым квартирантом, тоже. Ему не верь – вор.

– Почему вор? А с ним из-за чего?

– Этот гаденыш вечно натравливал на меня хозяина. Мол, я ворую, колюсь. А недавно у него пропали перчатки, и он сказал, что украли мои друзья. За друзей я отвечаю, но пришлось заткнуть шакалу глотку несколькими тысячами. Это чистая паскуда, клянусь, он себя еще проявит.

Усмехнувшись в душе, я отвел взгляд в сторону от щуплой фигуры Арутюна, подумав, что все вы – Коротышка, бывший якобы матрос Валера – тоже, в чем душа держится – ты, Арутюн, одним миром мазаны. Месяца три назад именно армянин подставил меня. Выкупив краденое золото, и не сказав об этом ни слова, он дал женский перстенек на продажу. Мол, все равно бегаешь по своим. Буквально через несколько дней пришел человек из милиции. Не моргнув глазом, Арутюн указал, что одно изделие отдал мне. Следователь так и записал, что перстень изъят в моей квартире, и что прятал я его в коробочке на верхней полке книжного шкафа. Здорово тогда пришлось попереживать, сидя на допросах в кабинете с зарешеченными окнами, пока ведущий дело капитан не поверил, что перстень я хотел купить для своей сожительницы и денег за него не отдавал. А потом был суд над вором, учащимся девятого класса средней школы, укравшим золотые украшения у родственников. Если бы знал, у кого армянин выкупил их, руки больше не подал бы. На базаре ваучеристы редко связывались с малолетними акселератами, считая за позор иметь с ними любое дело. Жан Луи Папен однажды хапнул у здоровенного сосунка колечко. Потом, чтобы замять случайную сделку, ему пришлось отвалить в десять раз большую сумму.

На суд я так и не пошел.

– У тебя можно будет пожить, если что? – вновь услышал я голос Арутюна за спиной.

– Нет, – не оборачиваясь, резко ответил я. – И Людмила с ребенком приходит, может, надумает переехать. И работаю по вечерам над новым произведением.

– Я на время, пока не утрясется. Мешать не буду.

– Когда я пишу, мне кажется, что мешает даже собственная тень.

– Знаю, как ты пишешь, – поняв, что пролетает фанерой над Парижем, с сарказмом в хриплом голосе захихикал армянин. – Бухаешь по неделям.

– Но не колюсь. И всякую гадость на кухне не вывариваю, – повернул я голову, вновь отметив, что от прежнего «Карлсона, который живет на крыше», осталась едва половина. – Понял?

– Ладно, не заводись, – умиротворенно забурчал тот. – Если прижмет, я к тетке перееду. Надеюсь, не откажет.

– Откажет. У нее тоже дети.

– Тогда в подвал, лето только начинается.

Я промолчал. Делать из своей квартиры очередной притон для наркоманов, все равно, что ставить крест на собственной дальнейшей судьбе. Да и не было у меня склонностей к пагубному зелью, несмотря на утверждения гороскопов. В молодости, после службы в армии, попробовал курить «травку», никакого кайфа не поймал. На этом знакомство с наркотиками закончилось. Пить и курить я тоже заставлял себя как бы насильно. Во время совместного проживания со второй женой вообще не прикасался к рюмке и пачке сигарет. Пьяные оргии начались после развода и знакомства с бывшей гимнасткой – алкашкой во время работы в приемном пункте стеклопосуды, в котором я был хозяином. А после изгнания ее с ребенком из собственной квартиры, пошли длительные периоды трезвости и короткие – на день, на два – пьянок. Это в последнее время я что-то здорово расслабился.

Повздыхав за спиной, Арутюн подался в центр базара. Я проводил его раздавленную наркотиками, безвольную фигуру жестким взглядом, облегченно встряхнулся. Вспомнив о купленном утром кольце, сделал шаг в сторону Сникерса, у которого были электронные японские весы. Цифры на табло плоского черного пенальчика, помельтешив, замерли. Обручалка весила шесть с половиной граммов. Видимо, по утренней прохладе пальцы не ощутили истинной тяжести благородного металла, и я без задней мысли обул мужчину на два с половиной грамма.

– Продаешь? – спросил Сникерс.

– По лому.

– Я беру.

Сунув вырученные деньги в сумку, я подумал, что у него появился заказ по более высокой цене. К нам часто подваливали неопределенного рода занятий люди, скупавшие золото по двести – триста граммов за один раз. Брали по пятьсот рублей и позолоченные корпуса от поломанных часов. Но этим занимались в основном кавказцы. Как объясняли ребята, они опускали корпуса в специальную кислоту, золото растворялось. Затем «химики» выпаривали его и принимались штамповать крестики, мужские перстни. Вплоть до цепочек со сложным сплетением.

Не успел я отойти от Сникерса, как Аркаша хлопнул меня по плечу и с довольной улыбкой указал на стоящего в сторонке мужчину:

– К тебе, писатель, из твоей когорты бумагомарателей.

Я сразу узнал Гарика Птицу, местного поэта, года два назад выпустившего свою первую тоненькую книжицу в книжном издательстве на Красноармейской. И то по случаю, кажется, собственного юбилея-пятидесятилетия. Трудно нас печатали, некоторые литераторы вообще ходили в «молодых» до глубокой старости. В общем, проводимая ЦК КПСС линия копировалась на местах один к одному. Дряхлые члены Политбюро, старые члены Союза писателей.

– Гарри Ильич, привет, – сразу потянулся я к старому товарищу, с которым вместе боролись против засилья «пердунов». В пору разгара перестройки он занимал пост заместителя руководителя литобъединения «Дон», по значимости второго в России после Москвы. Я же возглавлял секцию прозы. – Каким ветром, дорогой?

– Краем уха слыхал, что ты на базаре деньги гребешь лопатой, – пожимая руку, засмеялся он. – Ходишь весь в золоте, долларов полный карман. За наши «деревянные» я уже молчу.

– Кудряш распространяет, – догадался я. С полгода назад мне пришлось крепко нагрузиться с бывшим вожаком молодых литераторов Дона прямо на втором этаже Дома Союза писателей, где он имел внушительных размеров кабинет. Тогда на мне была цепочка с большим православным крестом, на левой руке перстень. – Да, подрали мы с тобой глотку, поборолись за свои права. Как у тебя со второй книжкой?

– Выходит. Но уверенности как всегда нет, – весело ответил Гарик. – Я уже привык, первую тянули с выпуском лет семь, вторую, думаю, тоже. Ты лучше о себе расскажи. В Союз во второй раз вступать не думаешь?

– Позориться? Когда я подавал заявление, всех приняли, даже графоманов. Кроме меня.

– Знаю. Многие, в том числе и старые члены Союза, были просто возмущены. Но я вижу, тебе и здесь неплохо, а?

– Как сказать. Я бы с удовольствием занялся любимым делом, порох еще остался. Но теперь проблема с выпуском книги, да и на жизнь надо зарабатывать. Цены на пресловутую колбасу не прежние.

– Э, брат, я тоже в оптике кручусь, как белка в колесе. Линзы дорожают, приборы тоже. На поэзию времени практически нет. К тому же, кому она сейчас нужна. Люди Цветаеву с Пастернаком не читают.

В это время к Гарику подошел высокий широкоплечий парень в джинсах. Показалось, что где-то я его уже видел.

– Познакомься, – здороваясь с ним, предложил мне Гарик. – Тележурналист с «Дон – ТР», великолепный мастер интриг.

Пожав руку парню, я еще раз внимательно оглядел с ног до головы. Да, лицо не чужое. Может быть я засек его в видеосюжете или в кулуарах молодежной газеты. Поболтав немного на журналистские темы, он обернулся ко мне:

– Вы доллары берете?

– Конечно. Кстати, Жора Гармонь, известный фотокор, тоже частенько заглядывает сюда. Но он больше берет. За ремонт его зарубежного фотоаппарата теперь требуют баксы.

– Знаю Жору, – кивнул парень. – Видел и сделанный им ваш портрет на половину первой страницы в «молодежке» под названием «Новые русские». Отличная работа, недавно ему за нее присудили первую премию. Награждение мы показывали по второму каналу телевидения. Не смотрели?

– Еще бы такое пропустить, – засмеялся я. – На весь Дон прославил.

– А может и на всю Россию, – похлопал меня по плечу Гарик. – Я, кажется, встречал точно такой портрет в центральной газете.

Довольный своей известностью, я взял у парня три новеньких, девяносто третьего года выпуска, купюры, достоинством в сто и две по пятьдесят долларов, не проверяя, спрятал в отдельный карман в сумке. И в этот момент заметил краем глаза надвигающуюся на меня огромную тушу начальника уголовного розыска.

– Та-ак, ну и что мы приобрели?

Густой голос заложил уши. Я оцепенел. Заметив мое состояние, Гарик боком втиснулся в толпу и растворился в ней. Парень недоуменно переводил взгляд с меня на лобастого громилу. Наверное, он подумал, что напоролся на рэкетиров. Подошли еще два сотрудника уголовки. Чуть в сторонке замаячил со своей группой Гелик. Но Гелик свой парень, с ним всегда можно договориться. Да и функции его бригады были, кажется, другие, потому что ребята редко брали валютчиков, ограничиваясь задержанием подозрительных клиентов с золотом и изделиями из других драгоценных металлов. Неужели плановая облава! Я скосил глаза по сторонам. Ваучеристов как ветром сдуло. Проглотив слюну, незаметно знаками показал ваучеристу, чтобы тот сваливал. Потом, мол, подойдешь, и я рассчитаюсь. Но тот продолжал торчать столбом. Скорее всего, он просто боялся за свои деньги, не подозревая, что задержание может закончиться составлением протокола.

– Что ты ему сейчас передал? – указывая на меня, заревел начальник уголовки.

Парень растерянно засопел, забегал глазами. Затем уставился на мою сумку, в которую я спрятал доллары.

– Ваучеры, – наконец стряхнул я с себя оцепенение. – Чеки, гражданин начальник, я как раз хотел за них рассчитаться.

– Кому ты мозги вправляешь! – взвился тот. И снова всей тушей навис над журналистом. – Что он у тебя взял? Говори, или сейчас пойдешь со мной.

– Ваучеры, я взял у него, ваучеры, – зачастил я, совершенно забыв, что в сумке лежит пачка чеков. Если бы я их вытащил и показал, то события, может быть, развернулись бы по другому. Было очевидным, что начальник не усек процесса сделки. Он просто брал на понт, профессиональным чутьем догадываясь о долларах. Но молчание парня, его неотрывный взгляд на сумку, меня пугали. – Приватизационные чеки, гражданин начальник. Честно говорю.

– Заткнись, – рявкнул громила. – Я не тебя спрашиваю, ты у меня вот здесь, – сжав огромный кулак, он выставил его вперед. И вновь обратился к журналисту. – Не отвечаешь? Хорошо. Пойдемте со мной. Оба.

Парень испуганно поднял на него глаза и тихо произнес:

– Доллары…. Двести долларов.

– Вот это другой разговор, – сразу обмяк начальник. Указав на нас кивком головы, отдал приказание подчиненным, с молчаливым интересом наблюдавшим за сценой из-за его спины:

– В отделение. Ваучериста пока в «телевизор», этого ко мне в кабинет.

Мы тронулись вглубь базара. Начальник впереди, остальные за ним.

– Может, договоримся? – негромко заикнулся я.

– Вперед, писатель, – не оборачиваясь, ухмыльнулся начальник. – Я предупреждал, что всех пересажаю?

– Предупреждали.

– Таблички срывал? Говорил, что только за одну писанину буду оформлять на пятнадцать суток?

– Говорили…. Не помню, меня тогда, наверное, не было.

– Бы-ыл, но как заяц прятался по углам. И сейчас в штаны наклал. Почему сразу не признался?

– Зачем? Это коллега, мы с ним знакомы.

– Тоже писатель?

– Нет, но…, – я подумал, что слово «журналист» или «корреспондент» может вызвать неприятные ассоциации. В сводках новостей по телевидению чуть ли не ежемесячно сообщали об убийствах корреспондентов. Главное, даже не в горячих точках, а во вполне мирных российских городах, если после начала перестройки таковыми их можно было назвать. – Короче, работник телевидения.

– Ну да, у вас же там все повязаны: пресса, телевидение, радио, писатели, поэты, музыканты… Одна шайка-лейка.

Вытянувшись в цепочку, мы проходили мимо майонезных рядов, возле которых толпилось много людей. Никто никого не держал за рукава. Можно было вильнуть в сторону и смешаться с народом. Но, во-первых, не оставляла надежда на лучший исход, а во-вторых, работа на базаре тогда была бы невозможна. Любой мент мог прицепиться к неправильно пришитой пуговице на рубашке, не говоря уже о слежке за крупными сделками. И только когда мы втроем свернули направо, по направлению к рыночному милицейскому пункту охраны правопорядка, на лбу снова выступила холодная испарина. Я совершенно забыл о купленных вчера поздно вечером ста пятидесяти долларах, оставленных для продажи постоянному клиенту, и об орденах «Славы» третьей и второй степени. Все это я еще дома, перед отъездом на работу, небрежно засунул в один из карманов сумки. Даже при поверхностном шмоне баксы с наградами бросятся в глаза в первую очередь. И пожалел, что в удобный момент не вильнул хвостом между майонезными рядами. Выгрузился бы и, как ни в чем ни бывало, минут через десять – пятнадцать, ввалился бы прямо в кабинет к начальнику, объяснив свой побег хотя бы простым испугом. Менты любят, когда их боятся. А теперь полный набор вещественных доказательств, подлежащих уголовному преследованию. Ордена скупать запрещено ввиду вышедшего строгого указа, баксы тоже. Указы, конечно, не действовали, потому что людям нужно было на что-то жрать, да и орденов с баксами – кот наплакал. Не коллекция и не тысячи. Но долго ли раскрутить дело, начав хотя бы с той же пуговицы.

Поднявшись по высоким ступеням, мы вошли в полутемный прокуренный коридор. Слева невысокий деревянный барьерчик с дежурным за ним, справа, подальше, такие же перильца с воротцами, отделяющие задержанных. Загнав нас в угол небольшой комнатки – приемника, начальник побежал выяснять, свободен ли какой из кабинетов. Это была не его вотчина. Районное отделение находилось за Ворошиловским проспектом. Почувствовав свободу, я сразу принялся за обработку парня:

– Слушай, коллега, вот тебе твои баксы и мы расходимся как в море корабли, отвечая каждый за себя.

Он, было, протянул руку, но сразу ее отдернул.

– Этот… здоровый, уже знает, что они у тебя.

– Ну и что, скажешь, хотел продать, а потом передумал.

– Ты хочешь все свалить на меня? – испугался он.

– Почему? Я их все равно еще не купил.

– Получается, что я инициатор.

– А какая разница. Если заведет дело; мы будем фигурировать в нем одинаково.

– Нет. Я получаю зарплату в долларах.

– О-о, прогресс, – обрадовался я за коллегу. – Тогда тем более не о чем говорить. Ты чист.

– Ты просто вернешь их мне и все. Потому что они мои, и я имею право обменивать их на российские рубли, – не слушая доводов, продолжал парень. – Но при нем, так будет честнее.

– Ты как я в молодости, – брови мои нахмурились. – Доллары нужно обменивать в государственном банке, а не на базаре. Пойми, ты можешь остаться с пустыми руками, потому что баксы, не дай Бог, подошьют к делу, – я задумался. – Хорошо, тогда скажи, что отдал их мне для того, чтобы проверить, фальшивые или нет.

– Нам фальшивыми не платят, – отпарировал журналист. – И он это прекрасно знает.

– Ничего он не знает, – психанул я. – Ему надо показать, что он работает. А что трупы по городу валяются, а убийц и след простыл, да квартиры чистят под метлу, им наплевать. Зато на таких делах он орел.

– Не надо выдумывать, пусть останется как есть, – как заведенный забубнил парень. – Все обойдется.

Сплюнув, я сжал кулаки и отвернулся. Но злиться долго, тем более, образумить напарника мне не дали. Калитку отворил один из подчиненных начальника.

– Баксы при тебе? – настороженно спросил он у меня.

Я молча протянул сложенные доллары. Облегченно вздохнув, оперативник мигом извлек из портфеля листок бумаги, быстренько состряпал акт об изъятии. Подозвав кого-то из нештатных сотрудников, заставил расписаться за свидетелей и, подсунув бумагу мне, ткнул ручкой в конец акта:

– Вот здесь.

– Ничего я не буду подписывать, – угрюмо буркнул я.

– Тогда отвезем в следственный изолятор, – пообещал оперативник. – Там тебя быстро расколят.

– А если подпишусь? – поднял голову я.

– Не знаю, на усмотрение начальника. Если первый раз, соблаговолит и отпустить. С предупреждением, конечно.

Я подумал, что если повезут в изолятор, то там шмон проведут капитальный. После него уповать будет не на кого. Оставшись же на воле, можно будет что-нибудь придумать. Подмахнув бумагу, отдал авторучку.

– Нормально. Не могу сказать, что дурак, – удовлетворенно кивнул оперативник. – Пойдем, начальник ждет.

Письменный стол в небольшом с сейфами кабинете был завален папками. Нас, ваучеристов, часто приводили сюда. Но обыскивали редко. Выписав квитанцию на штраф за незаконную деятельность, отпускали на все четыре стороны. И мы снова занимали свои места. До следующего возникновения проблемы с пополнением федеральной кассы за наш счет. Начальник расположился на скрипучем стуле за столом, бросив толстые как бревна руки на кусок органического стекла поверх столешницы.

– Как же так, писатель, – с несильным кавказским акцентом сразу заговорил он. – Работник творческой профессии, служитель, как говорится, муз, И вдруг спекулянт. Валютчик.

– В первый раз, – развел я руками.

– Э-э, дорогой, темнишь. Разве мы с тобой не встречались?

– Может быть, в вашей республике. Я ездил туда по приглашению ваших писателей.

– Вот как! И где же ты был?

– В основном, в горных селениях, на шашлыки выезжали. Кахетинское, имеретинское пробовал.

– Хорошие вина?

– Лучшего не отведывал. Двадцати пяти литровую бутыль осушили задолго до того, как миновали последний поворот перед Орджоникидзе. Где-то в Дарьяльском ущелье.

– Значит, на Крестовом перевале побывал?

– В Мцхета, древней столице, тоже. Вообще, гамарджоба, генацвале. Извини, батоно, забыл поприветствовать.

– Лиса, а? – подмигнув сидящему напротив другому оперативнику, указал на меня начальник. – Но ты не ответил на вопрос, как забросил сочинять книги и стал спекулировать долларами.

– А кто вам сказал, что я бросил писать, – развел я руками. – Работаю над новым произведением, но денег на издание нет. Вот и пришел на базар.

– Подзаработать, – хитро сощурился кавказец.

– Для выпуска книги, – уточнил я.

– Получается?

– Слабо. Разве вы меня часто видели среди ваучеристов?

– А долларами почему стал заниматься?

– Знакомый попросил. Но я их так и не купил. Подоспели вы.

– Так рассчитайся за них.

– Когда выпустите, а то и бабки, и баксы накроются.

– Это не в моей компетенции, – отвел взгляд начальник. – Видишь человека, который ведет твое дело? Его проси, ко мне обращаться не надо.

Задев животом столешницу, он поднялся со стула, прошелся по комнате взад-вперед. Затем заговорил снова:

– Да, дорогой, влип ты как муха в липучку. Годика на три, а? – моргнул он оперативнику. – Хорошо, что не стал, как другие спорить, подписал протокол об изъятии. Иначе я тебя уже сейчас отправил бы в изолятор.

– Ребята говорили, что вы человек добрый, – заискивающе начал я. – А у меня первый привод. Ребенок маленький. Сын, четыре месяца.

– Четыре?! Молодец. А на вид седой уже. А кто ж тебе говорил, что я добрый? Не помню, чтобы добрым был.

– Ваучеристы. Они вас уважают.

– Нет, ты понял? – воздел он ладони по направлению опять же к оперативнику. – Я их гоняю как диких баранов, а они, говорит, уважают. За что меня уважать? За то, что покоя не даю?

– За справедливость, – как бы безразлично пожал я плечами. Кажется, удалось найти слабую струнку.

– А почему они не уважают меня? Я говорю им одно, они делают по-своему. Я срываю таблички, они снова их рисуют.

– Люди. Жить хотят.

– А я не человек?

– Большой человек.

– Вот именно. Прощаешь, прощаешь – никакой благодарности.

– Я буду, благодарен, если вы отпустите меня.

– Тебе сказали, к кому обращаться, – начальник подошел к двери, крикнул кому-то. – Машина не подошла?

У меня похолодело в груди. Значит, все лестные слова даром. Все-таки упечет в изолятор, мать честная. А там, по рассказам побывавших в нем ребят, не кайф. Душно, клопы, тараканы. В туалет не достучишься, тюремщики звери.

– Разберись с ним, – сказал начальник оперативнику. – Пойду посмотрю, что у них случилось.

Без интереса потеребив протокол в руках, оперативник отложил его в сторону и посмотрел на меня.

– Ты действительно еще не рассчитался за доллары?

– Нет.

Подойдя к двери, он крикнул, чтобы привели парня. Затем снова уселся за стол. Когда журналист вошел, кивнул в его сторону:

– У него покупал?

– Да.

Быстро раскрыв сумку, я отсчитал несколько полтинников и десяток и сунул парню в руки.

– Так у тебя и деньги в сумке! – оперативник оторопело пробежал протокол изъятия глазами. – Ничего себе, работнички. Не обыскали, не внесли, – потерев ладонями виски, он повернулся к парню. – Ты пока подожди в коридоре, потом вызову.

Когда дверь закрылась, я тихо заговорил:

– Может, договоримся, начальник? Я действительно первый раз влетел. Никогда такого не было. И не будет.

– Все вы так говорите, – буркнул тот. – А на другой день, или даже через час, снова с табличкой.

– Но ты же знаешь, что ваши ребята – Гелик, Андрос – меня не трогают. Я больше по ваучерам, купонам, монетам работаю. А с баксами как не везло, так и не везет. Отпусти, в долгу не останусь.