Текст книги "В небе Китая. 1937–1940"

Автор книги: Юрий Чудодеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

Не теряя времени, мы составили необходимые расчеты, справились о погоде по маршруту, попросили полковника, чтобы он позаботился о доставке на аэродром бензина.

– Это будет сделано, – заверил Чжан.

Полковник оказался на редкость пунктуальным. Судьба Гуанчжоу, видимо, не на шутку тревожила китайское командование. Ведь это крупнейший город страны. Стоит он на одном из рукавов дельты р. Жемчужная, и к нему могут подходить большие морские суда. Значение его трудно переоценить! Гуанчжоу – ключ к сердцу Китая.

Лететь решили мелкими группами. Этим обеспечивались скрытность передислокации, удобства в обслуживании машин. Кроме того, промежуточный аэродром не мог вместить большую группу самолетов.

Полковник Чжан и я вылетели на четырехместном американском самолете первыми. Надо было подготовить посадочную площадку, организовать встречу и заправку боевых машин, затем отправить их в Гуанчжоу.

Подлетая к аэродрому, мы увидели вереницу людей, растянувшуюся извилистой лентой километра на три.

– Подносчики бензина! – удовлетворенно произнес полковник.

Вслед за нами приземлились на И-16 Благовещенский и Кравченко.

Перед отлетом я спросил Григория Кравченко, все ли его летчики сумеют произвести посадку на столь ограниченной площадке? Они недавно прибыли во главе с Е. М. Николаенко из Подмосковья, и мы но успели как следует познакомиться с ними. Гриша, как всегда, сощурил глаза и ответил:

– Кто жить хочет – обязательно сядет!

Минут через 30 в раскаленном добела небе появилась первая группа истребителей. Все приземлились нормально. Не повезло только Андрееву. Его «ястребок» коснулся грунта колесами далеко от посадочного знака, на повышенной скорости врезался в болото на краю аэродрома, перевернулся и снова стал на шасси. Встревоженные происшедшим, подбегаем к самолету. Андреев сидит как ни в чем не бывало, только губу немного разбил о приборную доску.

– Ну парень, видать, ты в рубашке родился, – с облегчением произнес Благовещенский.

Вскоре прилетели и остальные группы. Посадку произвели без происшествий. После заправки истребители снова поднялись в небо и взяли курс на Гуанчжоу, соблюдая установленные интервалы. Предпоследним шел Благовещенский. Замыкающими летели мы с Чжаном на своей четырехместной «стрекозе».

Вечерело. Сначала земля виднелась в лиловой дымке, затем – в синей, а под конец, как это бывает на юге, сразу окуталась темнотой. Трудно различить что-либо внизу.

Вижу, мой полковник заерзал, бросается то к одному окошечку, то к другому. Волнуется.

– Что, мистер Чжан? – спрашиваю.

– Плохо, очень плохо, – настороженно показывает он пальцем в спину летчика. – Летать ночью не умеет, а садиться негде.

Признаться, и меня взяла оторопь. Я-то отлично понимаю, чем все это грозит: надежных средств связи и обеспечения по садки в ночных условиях у нас нет…

– Гуанчжоу далеко? – сквозь рокот мотора' кричу полков нику прямо в лицо.

– Не очень.

– Найдем?

– Должны. Огни большие.

– Летчик там бывал?

– Он сам из Гуанчжоу.

На душе немного стало легче; раз летчик местный, значит, аэродром знает.

Чжан приподнимается, видимо, хочет что-то сказать летчику. Я дергаю его за рукав:

– Не мешайте ему!

Вдали, прямо по курсу, виднеется зарево огней.

– Гуанчжоу? – спрашиваю у Чжана.

Тот утвердительно кивает головой.

Огни все отчетливее, ярче. Ясно различимы направления улиц, световые рекламы. Над городом проходим на небольшой высоте. Видим темный квадрат. «Наверное, аэродром», – подумал я. В то время китайцы не выкладывали ночных стартов. Они попросту не имели о них представления, потому что летали только днем.

Сделав круг, самолет пошел на снижение. Под нами зиял темный провал, похожий на чернильный сгусток. С каждой секундой нарастало напряжение: скоро ли земля? И вдруг машина неуклюже ударилась правым колесом, потом левым… Неужели перевернемся? Нет, кажется, выровнялась. Но что это?! Прямо на нас стремительно надвигается домик с двумя освещенными окнами. «Не хватало только врезаться», – обожгла мысль.

Однако летчик вовремя заметил препятствие, резко развернулся вправо и… угодил в канаву. Послышался треск. Вылезаю из машины. Смотрю: одна плоскость обломилась, другая торчком нацелилась в небо.

– Жив? – кричу полковнику Чжану.

– Жив! – отвечает он, цепляясь за меня. Оказывается, при посадке Чжан обо что-то ударился, но страшного ничего не случилось.

Позже я спросил летчика;

– Как же вы садились без ночного старта?

– Я хорошо знаю Гуанчжоу. Вижу: кругом огни, а посредине темно, – ответил он. – Думаю, тут и аэродром. Планировал на центр темного пятна. Где ему еще быть? Вот и сели. Все живы. Что же еще?

Поистине надо обладать олимпийским спокойствием, чтобы так вот, в кромешной тьме, сажать самолет.

Привезли меня в гостиницу. Смотрю, по лестнице спускается Благовещенский. Голова обвязана, губы распухли.

– Что с тобой, Алексей Сергеевич? – спрашиваю его.

– А, пустяки, – махнул он рукой. – Пойдемте ужинать. Благовещенский садился на другой стороне города, и я не знал, что с ним случилось. За столом, выпив рюмку коньяку, он рассказал о своих злоключениях.

– Подхожу к аэродрому, – начал он, – никаких огней и в помине нет. Кое-как увидел посадочную полосу и успокоился. Ну, думаю, все в порядке: ночью мне не привыкать садиться» Чувствую, колеса чиркнули о бетон и мой «ишачок» побежал. Где-то уже на второй половине пробега – бац! Сильный удар. Самолет скапотировал, а я повис на ремнях вниз головой. Сгоряча не заметил, что лоб рассечен и кровь каплет на стекла очков. И вот через эти окровавленные очки мне показалось, будто над самолетом взметнулось пламя… Вот, думаю, заживо сгорю. А освободиться от ремней не могу. Позвал на помощь. Подоспевшие китайцы перевернули самолет, вытащили меня из кабины. Они же и перевязали меня.

– А пожар?

– Какой там пожар, – улыбнулся Алексей Сергеевич. – Это был отблеск взошедшей луны на моих окровавленных очках. В общем отделался легким испугом.

– Почему же твой самолет перевернулся? – спрашиваю у Благовещенского.

– Порядочки здесь… – недовольно ответил он. – Оказывается, в конце полосы лежали канализационные трубы. В них-то я и врезался.

На второй день, пока полковник Чжан вел переговоры со своим начальством, мы пошли осматривать город. Прежде всего нас поразили его масштабы. Тянется он вдоль реки на много километров. Южная часть довольно чистая. Наряду со старинными китайскими зданиями встречаются вполне современные. В северной же, где живет основная масса населения, – узкие грязные улочки, застроенные преимущественно двухэтажными домиками. Нижние этажи заняты лавками, ремесленными мас терскими, закусочными.

Затем мы вышли на набережную и ужаснулись, увидев от крывшуюся перед нами панораму. Тысячи плотов и джонок стояли у берега на приколе. Над джонками вился сизый дым, вместе с ним ветер доносил запах пищи, отбросов и какой-то гнили.

Позже мы узнали, что в «плавающих кварталах» живет более 200 тыс. человек. Ужасная теснота. Отсутствие элементарных условий санитарии. А рядом, за асфальтом набережной, зелень, благоустроенные дома богачей, многоэтажные здания банков, контор. Какой поразительный контраст!

Гуанчжоу был центром тайной торговли опиумом, который завозили сюда контрабандой.

– Боремся с этим, – жаловался полковник Чжан. – Даже когда-то война была с англичанами из-за опиума. Да разве эту заразу искоренишь? Вы знаете, какие деньги на этом выручают торговцы! 0-го-го! – И он показал руками, какая это огромная сумма.

В этом городе мы, по существу, остались без переводчика. Даже полковник, уроженец севера, не всегда понимал, о чем говорят южане на своем гуандунском наречии.

Жили мы в довольно благоустроенной гостинице. Окна в комнатах круглые сутки были открыты: стояла неимоверная духота; она усиливалась от чада свечей, горевших на полу. Этот смрад отгонял москитов и в какой-то мере облегчал наши страдания. Спать, вернее, проводить несколько часов в тяжелой полудремоте, приходилось под балдахином из марля. Простыни смачивались водой.

Китайцы поднимаются рано. Не успеет наступить рассвет, как по плитам тротуара уже стучат деревянные туфли прохожих: тук-тук, тук-тук. Будто бьют ложкой о ложку. Какой уж тут сон? Усталые, разбитые, встаем с пышущих жаром, мокрых кроватей, наскоро умываемся и спешим па аэродром.

Гуанчжоу имеет славные революционные традиции. Рабочий класс не раз устраивал здесь забастовки, боролся против произвола империалистов. Один местный коммунист рассказывал: до захвата власти Чан Кайши в городе ежегодно справляли «неделю трех Л»: Ленина, Люксембург, Либкнехта. Роза Люксембург и Карл Либкнехт были убиты 15 января, а Владимир Ильич Ленин умер 21 января. В память о выдающихся пролетарских вождях и проводилась эта неделя.

…Пробыли мы в Гуанчжоу дней семь. Сведения о высадке японского десанта оказались ложными. Оставаться здесь дольше яе имело смысла, и мы вернулись на прежние аэродромы. К тому времени в составе военно-воздушных сил, посланных Советским Союзом на помощь Китаю, уже имелись не только истребители, но и бомбардировщики. Их экипажи успели освоиться с обстановкой и приобрели некоторый боевой опыт. Теперь мы могли не только защищать города от воздушных налетов, но и бомбить объекты противника.

Однажды вечером к нам пришли генерал Чжоу и полковник Чжан. Предусмотрительно закрыв дверь, они сообщили:

– В Ханчжоу японцы создали большую авиационную базу. Там много самолетов. Хорошо бы по ним ударить?!

Дело было заманчивое. Мы разложили на столе карту, измерили расстояние до Ханчжоу, попросили подробнее рассказать о путях подхода к городу, местных аэродромах, возможном противодействии. Утром послали воздушного разведчика. Возвратившись, он доложил:

– На стоянках ханчжоуского аэродрома обнаружил до полусотни японских бомбардировщиков и истребителей. Ведутся какие-то работы. Вероятно, дооборудуется полоса. Меня обстреляли. Огонь не очень интенсивный. Возможно, не все еще зенитки установлены. На обратном пути я пролетел над железнодорожной станцией. Там скопилось до десятка эшелонов. Тоже неплохая цель.

– Вот это будет работенка! – потирая руки, воскликнул Павел Васильевич Рычагов.

Он тут же вызвал командиров групп и отдал распоряжение:

– Девять бомбардировщиков пойдут на вражеский аэродром. Надо уничтожить все, что там находится. Другой отряд из восьми самолетов наносит удар по эшелонам на станции. Истребителей сопровождения но будет: не позволяет радиус действия.

Решение смелое и вполне обоснованное. Скорость советских бомбардировщиков была больше, чем у японских истребителей. К тому же мощное оружие, установленное на наших самолетах, позволяло экипажам успешно отражать вражеские атаки. Наконец, расчет на внезапность тоже имел немаловажное значение.

Инженеру было поручено немедленно начать подготовку машин. Техники и мотористы до рассвета проверили все до винтика, оружейники подвесили бомбы, зарядили пулеметы. Все знали, что самолеты пойдут в глубокий тыл врага, и работали на совесть.

Рычагов и я пришли на стоянку, когда экипажи получали последние указания командиров. Павел Васильевич выступая перед летчиками с напутственным словом:

– Главное, товарищи, – внезапность. Застанете противника врасплох – успех обеспечен. Обнаружите себя раньше времени – дело может быть проиграно. Желаю успеха. По самолетам!

Готовя эту операцию, как, впрочем, и все другие, мы старались соблюдать максимум секретности. К тому были свои при чины. Случалось, что наши замыслы становились известны противнику. Китайцы, с которыми мы работали в тесном контакте, со шпионами расправлялись жестоко.

Мы не раз наблюдали такую картину. Привлекая внимание людей, громыхает тачка. На ней со связанными сзади руками стоит на коленях человек. Па спине у него прикреплен большой лист бумаги. Иероглифы гласят о преступлениях этого человека. Рядом лежит топор. На какой-либо центральной площади шпиона обезглавливают. Без судьи и прокурора. Формальности излишни. Не знаю, то ли шпионов было много в Китае, то ли свирепство вала шпиономания, но головы отрубали в ту пору довольно часто.

Разговор о предстоящей операции велся в узком кругу. С китайской стороны присутствовал только полковник Чжан.

…Задолго до восхода солнца наши бомбардировщики поднялись в воздух и взяли курс на восток. Погода стояла неважная: густая дымка затянула горизонт. Перелетая линию фронта на большой высоте, самолеты уклонились вправо от намеченного курса, чтобы ввести в заблуждение японскую службу наблюдения за воздухом. Ханчжоу остался где-то слева, сзади. Потом боевые корабли резко развернулись и подошли к цели с тыла.

Начали стрелять зенитки. Маневрируя, экипажи снизились. Им было хорошо видно летное поле и стоящие на нем самолеты. Один из них, по-видимому истребитель, устремился было на взлет, но первая же стокилограммовая бомба, упавшая на взлетную полосу, образовала глубокую воронку, и японец, не успев отвернуть, свалился в нее.

Бомбы падали одна за другой, рвались па стоянках и у ангаров. Начались пожары. А сбрасывание на врага смертоносного груза продолжалось.

; Когда аэродром закрыло дымом и кончились боеприпасы, бомбардировщики направились домой. На перехват с какого-то запасного аэродрома ринулось девять японских истребителей. Но мы были готовы к отражению атаки. Огнем с кормы были по дожжены две машины. Остальные японцы прекратили преследование и взяли курс на железнодорожную станцию.

Между тем там, на станции, вторая группа бомбардировщиков успешно завершила бой. Первой девятке, спешившей на помощь, нечего было делать: пылал вокзал, горели два эшелона, застилая дымом город.

Флагман увидел вдали от станции воздушный бой. Это, вероятно, незадачливая японская семерка решила взять реванш – атаковать вторую группу наших бомбардировщиков. Однако из этого у нее тоже ничего не вышло: интенсивный огонь с бортов не позволил самураям подойти ближе. Погоня же никаких результатов не дала: имея большую скорость, советские корабли быстро оторвались от противника и без потерь возвратились на свой аэродром.

Удар по авиабазе и железнодорожному узлу Ханчжоу вызвал такой переполох у японцев, что некоторое время они вообще не появлялись в небе Китая. Только спустя несколько дней осмелились послать девятку бомбардировщиков под прикрытием 18 истребителей, чтобы уничтожить наш аэродром. Однако посты воз душного наблюдения заблаговременно предупредили нас о появлении противника. Внезапный удар был сорван. Чтобы обезопасить тяжелые машины, мы рассредоточили их по запасным аэродромам, а истребителей подняли в воздух.

На подступах к Наньчану показались японцы. Они шли компактно, в боевом порядке «клин». Как всегда, мы условились; одна группа наших самолетов свяжет боем истребителей, другая атакует бомбардировщиков.

До сих пор не могу понять, почему японцы, встречаясь с нашим заслоном, обычно не пытались прорваться, а сразу же поворачивали назад? То ли их гнал страх, то ли стремление любым путем избежать потерь. То же самое произошло и теперь. Сбросив груз, самураи пустились наутек. Мы не преследовали их. Обе группы истребителей завязали жаркую схватку с 18 самолетами прикрытия.

Сейчас уже не припомню всех перипетий этого боя. В моей записной книжке сохранилась пометка: «В бою над Наньчаном сбито шесть японских истребителей». Их обломки чадили неподалеку от нашего аэродрома. А на другой день сообщили, что в 50 км от Наньчана, в озерах, нашли еще две сбитые вражеские машины. Вероятно, летчики не дотянули до своей базы.

Очевидцы этого воздушного сражения – а ими были все жители Наньчана – ликовали. В клуб, где размещались наши летчики, пришла группа школьников вместе с учительницей. Детишки выразили благодарность за то, что советские соколы отбили нападение врага на их родной город. Гости и хозяева обменялись подарками. Однако радость победы была омрачена гибелью Сергея Смирнова, замечательного товарища, смелого бойца, умелого летчика.

Несколько позже мы совершили удачный налет на японские корабли, стоявшие на р. Янцзы. Правда, не обошлось без происшествия. Группу бомбардировщиков возглавлял Федор Иванович Добыш. На флагманской машине неожиданно начал давать пере бои мотор, по-видимому, в бензин попала вода. На всякий случай Федор Иванович решил передать командование своему заместителю. Но как это сделать? Радиосвязи, как известно, тогда не было на самолетах. Добыт попытался уступить место новому лидеру. Однако его попытки ни к чему не привели: отвернет в сторону – колонна за ним, снизится на одну-две сотни метров – все экипажи в точности повторяют его маневр. Пока флагман маневрировал, самолеты приблизились к цели. Федор Иванович первым сбросил свой бомбовый груз, за ним всколыхнули мутные воды Янцзы другие экипажи. Шесть японских кораблей пошли на дно.

Возвратившись на аэродром, Добыш подошел к своему заместителю:

– Обо всем мы с тобой, дорогой товарищ, условились, только сигнал «Бери командование на себя» не отработали…

– Так в нем же, Федор Иванович, и нужды не было, – резонно заметил тот. – Раньше с вами в воздухе никаких происшествий не случалось.

– Верно, не было. А тут, видишь, какой казус приключился… Так что будь всегда наготове.

«Подарок» императору

Полковник Чжан обычно знакомил нас с положением на фронтах, и мы всегда были в курсе всех событий.

После падения Нанкина[39] 39
  Нанкин был захвачен японцами 13 декабря 1937 г,


[Закрыть] наступление противника замедли лось. Японцы уже несколько раз пытались соединить северный и центральный фронты ударом в направлении железнодорожного узла Сюйчжоу. По китайские войска успешно отбивали их атаки.

23 марта 19?8 г. японцы снова перешли в наступление на Сюйчжоу тремя армейскими колоннами.

– Удержатся ли наши? – тревожно сказал полковник Чжан. А па следующий день прибегает сияющий:

– Поздравьте, победа! У Тайарчжуана самураи получили сокрушительный отпор.

Враг оказался отрезанным от основных баз, остался без продуктов питания и боеприпасов. Его били с фронта и с тыла. Партизаны преградили пути отхода. Пытаясь выручить попавшую в боду группировку, японское командование бросило туда подкрепление. И тут-то сыграла свою роль наша авиация. Самолеты перехватили неприятельские колонны на дорогах, громили их бомбами и пулеметным огнем.

Битва на этом участке фронта продолжалась в общей сложности 16 дней. Чжан сообщил нам ее итоги: из 62 тыс. японцев, участвовавших в наступлении, 20 тыс. убито и ранено. Помню, как ликовал Ханькоу. Па улицы вышли сотни тысяч демонстрантов с факелами. Бойцов и командиров несли па руках, Праздничные гулянья по прекращались всю ночь. Это была действительно крупная победа китайского парода над японскими захватчиками, и мы от всей души поздравили полковника Чжана и всех товарищей, работавших с нами.

В конце мая 1938 г. мы получили сведения, что командование противной стороны, раздосадованное предыдущими неудачами, готовит мощный бомбардировочный удар по Ханькоу.

К тому времени наши боевые отряды пополнились. Георгий Захаров, воевавший вместе с Рычаговым в Испании, прилетел в Китай и привел с собой свыше 40 истребителей. Это было очень кстати: пополнение не только прибавляло силы, но и поднимало моральный дух летчиков.

– Нашего полку прибыло! – радовались товарищи. Георгий Нефедович и прилетевшая с ним группа достойно выполнили свой интернациональный долг. Они сразу же включились в боевую деятельность и сбили немало японских самолетов. Позже, в Отечественную войну, Захаров командовал 303-й авиационной дивизией, в которую входил полк «Нормандия – Неман».

Мы располагали достаточным временем, чтобы основательно подготовиться к отражению массированного налета вражеской авиации.

Все – и летчики, и техники, и штабные командиры – отлично понимали значение Ханькоу как важнейшего центра, поэтому тщательно проверяли авиационную технику, предлагали различные варианты предстоящей операции.

Рычагова отозвали в Москву, и его обязанности возложили на П. Ф. Жигарева. Жигарев и Благовещенский сошлись в мнении, что переброску истребителей на аэродром, прилегающий к Ханькоу, надо осуществить как можно скрытнее.

Кроме группы Захарова к нам прибыли также летчики под командованием Большакова и А.С. Зингаева. Таким образом, мы располагали внушительными силами. Договорились, что большая часть истребителей перебазируется 30 мая, а остальные на рассвете следующего дня: пусть японцы думают, будто мы в полном неведении, и до последнего дня тешат себя надеждой на внезапность удара…

Вместе с инженером и группой техников я должен был заблаговременно выехать в Ханькоу, чтобы подготовить аэродромы к приему самолетов, позаботиться о горючем, продовольствии, размещении личного состава. До Цзюцзяна нам предстояло добираться поездом, далее – пароходом. Для сопровождения нам вы делили двух китайских офицеров.

В вагоне было так душно и пыльно, что мы то и дело утирались мокрыми полотенцами. А тут еще сюрприз с обедом. Предложили ароматный рис, перемешанный с мелко нарезанными кусочками яиц, а ложек не дали. Вместо них – тонкие палочки. Какая уж тут еда…

В Цзюцзяне были вечером. Узнали, что пароход английской компании пойдет на Ханькоу только завтра утром. Устроившись в гостинице, мы со своими проводниками отправились осматривать город. В магазинах поразило обилие фарфора. Причудливые расписные чашки, блюда, вазы, кофейники, статуэтки красовались в витринах и па прилавках.

– Недалеко отсюда находятся заводы по производству фарфоровых изделий, – пояснили китайские товарищи.

Мимо нас промаршировала рота солдат. Офицер сидел в коляске, которую тащил рикша, и время от времени подавал отрывистые команды. «Какое уж тут чувство единения, духовной близости, общности целей холеного офицера со стеком в руках с этой серой, забитой солдатской массой?» – подумал я.

Для китайской армии того времени подобные явления считались обычными, и сами китайцы на них прост о не обращали внимания. Нас же это буквально коробило. Человек-тягло… Мы не могли представить себе ничего более унизительного.

В любом китайском городе много рикш. Оборванные, полу раздетые, они готовы за гроши подвезти вас куда угодно. Да и что остается делать? Другой работы нет, а жить надо: дома голодная семья. Вот и приходится с утра до ночи караулить клиентов.

Редко кто из рикш имел свою коляску. Дорого стоит. Так дорого, что за всю бедняцкую жизнь не пажить столько денег. А за арендованную коляску владелец отбирал половину заработка.

Все рикши очень тощие. Глаза впалые, вены на руках и ногах вздуты. Остановится на минутку распаленный бегом человек, немного отдышится и снова бежит, обливаясь потом. А под паланкином, надежно укрывающим от жгучего солнца, расположился господин и сердито ворчит, а то и понукает беднягу тростью.

Много раз рикши подходили к нам. Идет за тобой квартал, другой и просит сесть в коляску. Однажды Рычагов до того проникся жалостью к рикше, который преследовал его по пятам, что согласился «воспользоваться его услугами». Не сел в коляску, конечно, а просто положил в нее свою шляпу, а сам впрягся вместе с рикшей. Как же обрадовался бедняк, когда русский дал ему 10 долларов!

В другой раз не устояли перед просьбой рикши и мы: Благовещенский, Захаров, Смирнов и я. Рикша, наверное, впервые в жизни смеялся от души. Чудаки русские: деньги заплатили, а сами впряглись в коляску и по очереди везут друг друга…

В гостиницу возвратились поздно. Встретили нас учтиво. В порядке сервиса разложили перед нами фотографии полуобнаженных женщин: выбирайте, мол… И здесь человек был попросту товаром.

Кстати, не могу не упомянуть и о таком случае. Месяца через два после того, как мы прибыли в Наньчан, предприимчивый брат генерала Мао предложил осмотреть «заведение специально для советских летчиков».

Незнакомые с китайскими порядками, мы довольно бесцеремонно выдворили этого господина. Узнав об этом, полковник Чжан рассмеялся и вызвался проводить нас на экскурсию в это «заведение». Ради любопытства согласились пойти. Встретила нас пожилая, не в меру располневшая хозяйка. Отвислые щеки ее лоснились жиром. Раскланявшись, она провела нас в зал, где за стойкой подобострастно улыбался молодой с виду буфетчик.

– На втором этаже, – щебетала бандерша, – роскошные комнаты, а внизу ресторан, зал для танцев.

Стены зала увешаны гравюрами, картинами, национальными вышивками, сверху свисала дорогая люстра, окна зашторены тяжелыми цветными драпировками. Пока мы рассматривали убранство зала, в дверях показались, кокетливо обмахиваясь веерами, молодые женщины. И тогда, вежливо попрощавшись, мы направились к выходу. Удивленная «хозяйка» посмотрела на нас как на чудаков, пожала своими полными плечами и, рассыпаясь в любезностях, проводила до порога.

Через две недели «за отсутствием клиентуры» заведение было закрыто, и мы организовали там общежитие для технического состава.

…Итак, утром следующего дня мы отплыли пароходом в Ханькоу. Янцзы поражала своей величавостью и стремительностью, туда-сюда сновали тысячи джонок. Река была не просто транспортной артерией, она кормила и поила бедняков.

Судно шло медленно, время от времени пугая гудками утлые джонки. Настал час обеда. Английская фирма, в чьем ведение находился пароход, избавила пассажиров от всяких неудобств. Просторный зал ресторана имел широкие окна, из них можно было любоваться проплывающими мимо берегами.

На обед все клиенты являлись одновременно – таков порядок. Блюда следовали одно за другим, их было много, но порции мизерные. И еще быстрее эти блюда убирали независимо от того, съедена порция или нет. Такая форма обслуживания вызывала у нас улыбку.

Устроившись в Ханькоу в японском квартале, где в связи с войной не осталось ни одного японского жителя, мы чувствовали себя несколько отрешенно. Множество домов – и ни души. Впрочем, днем мы там почти не бывали. Едва поднимается солнце – спешим па аэродром. Надо проверить, достаточно ли запасов бензина, боеприпасов, подготовлены ли помещения для жилья, столовые. На это требовались по одни сутки.

И вот вечером 30 мая небольшими группами на малой высоте стали прибывать наши истребители. А на рассвете, как и планировалось, прилетели остальные. Всего на аэродромах Ханькоу собралось более 100 «ястребков». Мы побеседовали с летчиками, заблаговременно наметили порядок действий, составили боевой расчет – в то время это было очень важно: без радиосвязи командирам групп трудно руководить боем.

Наконец все готово. Экипажи у самолетов. Время тянется томительно медленно. Закрадываются сомнения: а вдруг японцы не прилетят? Не ошибочны ли сведения, которые мы получили? Тогда вся эта затея никчемна.

Однако волнения напрасны. Наша разведка не подвела. Около 10 часов с постов наблюдения поступили донесения, что к Ханькоу под прикрытием истребителей приближается несколько крупных групп вражеских бомбардировщиков.

Над вышкой командного пункта взмыл синий флаг – сигнал к боевой готовности, затем взвилась зеленая ракета – сигнал на вылет. Благовещенский, как всегда, взлетел первым.

Мы с инженером и полковником Чжаном объехали самолетные стоянки. Надо предупредить техников и механиков о возможном налете на аэродром, о необходимости быть готовыми к повторному обслуживанию машин.

Между тем истребители по заранее разработанному плану воздушного боя заняли исходное положение. Внизу И-15, на вы соте 4 тыс. м и выше – И-16. Японские бомбардировщики долго не появлялись, зато на одну из наших групп неожиданно из-за облаков начали пикировать искусно камуфлированные И-96.

Оказывается, они незаметно подкрались па высоте около 6 тыс. м.

И все же внезапности не получилось. Наши истребители су мели выйти из-под удара невредимыми. Замысел японского командования был раскрыт: связать боем советский заслон и дать возможность тяжелым бомбовозам прорваться к городу.

В бой с И-96 вступило несколько «ястребков», остальные силы приберегались для встречи главной ударной группы противника. Когда наконец появилась первая девятка тупорылых двухмоторных машин, на нее стремительно набросились истребители А. С. Зингаева. Вскоре два бомбардировщика, объятые пламенем, рухнули на землю. Одного из них, как выяснилось после боя, поджег сам Зингаев. Мы видели, как сбитый флагманский самолет прочертил в небе широкую черную полосу и упал на окраине города.

Стремясь облегчить себе оборону, оставшаяся семерка сомкнула ряды. Но в результате непрерывных атак наших истребителей тут же рассыпалась и, беспорядочно сбросив бомбы, повернула обратно. «Ястребки» только того и ждали. Разрозненные, лишенные единого руководства, тихоходные бомбардировщики становились легкой добычей.

С той и другой стороны в бой втянулось не менее чем по сот не самолетов. Строй, конечно, распался, каждый действовал самостоятельно. Сверху несся непрерывный треск пулеметных очередей. Японцы теперь уже не рвались к Ханькоу, а оттягивали самолеты домой. Но бегство обходилось им дорого.

Наблюдая за боем, я стоял па бруствере окопа и думал: «А где же еще дне колонны бомбардировщиков, о которых нас предупреждали?» Позже я узнал от Алексея Сергеевича, что японцы, увидев советских истребителей, не решились подойти к цели. В погоню за ними бросилась группа наших летчиков: упустить такую добычу было бы непростительно.

Налет авиагруппы противника на г. Ханькоу завершился бес славно. На земле пылало 14 костров.

В небе Ханькоу мы потеряли два самолета и несколько машин было основательно повреждено. Судьба летчика Антона Губенко была неизвестна. До боли в глазах всматривались мы в белый от жаркого солнца горизонт. Что случилось? Сбит? Но тогда товарищи видели бы горящую машину. Увлекся боем, ушел далеко от аэродрома и на обратный путь не хватило горючего? С Губенко я успел подружиться и сильно переживал за него.

Долго стояли мы с врачом П. М. Журавлевым, теряясь в догадках. Вдруг на небосклоне появилась черная точка. Она росла на глазах и наконец обрела очертания самолета.

– Антон! Жив! – обрадовался я.

Да, это была машина Антона Губенко. Шла она неуклюже, покачиваясь с крыла на крыло. Заход на посадку. Пробег. Остановка на рулежной полосе. Подбегаем к самолету и не верим глазам: винт погнут, фюзеляж изрешечен. Как же Антон сумел довести и посадить такого калеку?

Губенко спокойно вылез из кабины, снял парашют, неторопливо обошел самолет.

– Хорошо изукрасили, – растягивая слова, вымолвил он и горько улыбнулся.

– Что случилось, Антон?

– Да вот, рубанул.

– Как рубанул? – не сразу сообразил я.

– Так вот и рубанул, – и снова усмехнулся.

Известно, что еще со времен П. Н. Нестерова такой прием в воздушном бою называется тараном. Кончался оп обычно гибелью летчика. А Антон жив, да еще и свой самолет сохранил. Как же все это произошло?