Текст книги "В небе Китая. 1937–1940"

Автор книги: Юрий Чудодеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Война приносила неисчислимые бедствия простым труженикам. Японская авиация часто бомбила Наньчан и аэродром. Как правило, от этих налетов сильно страдали ближайшие населенные пункты, гибло гражданское население, особенно дети, женщины, старики. В течение нескольких дней после налетов вокруг аэродрома слышались стенания людей, которые хоронили своих близких…

Во второй половине декабря 1937 г. П. Ф. Жигарев передал мне по телефону приказ прибыть в Ханькоу с главным штурма ном М. А, Тарыгиным и старшим штурманом К. Ф. Олехновичем. Прилетев туда на следующий день, мы направились в штаб китайской авиации, расположенный рядом с аэродромом. В кабинете Жигарева сидели генерал Мао и переводчик. Поздоровались как старые знакомые.

– А мы вас ждем, – сказал Мао. – Я сейчас доложу генералиссимусу о вашем прибытии. Он удалился.

– Что за встреча и зачем мы понадобились господину Чаи Кайши? – спросил я у П. Ф. Жигарева. Он ответил, что предполагается бомбардировочный удар по аэродрому Нанкина. Генерал Мао сказал, что нас уже ждут машины. Поехали в направлении города. Остановились у красивого парадного подъезда. Генерал Мао что-то сказал охране. Нас провели в большой зал. Несколько китайских офицеров приветствовали нас.

Генерал Мао попросил следовать за ним. Зашли в кабинет. Чан Кайши сидел за большим столом, рядом стояли два незнакомых нам китайских генерала. Здесь же находились М. И. Дратвин и Н. В. Славин. Чан Кайши, выйдя из-за стола, подал нам всем руку, предложил сесть.

Перед генералиссимусом была разложена большая карта театра боевых действий. Он сказал:

– Мистер Жигарев и мистер Мачин! Доверенные люди сообщили нам, что японцы на аэродроме Нанкина сосредоточили большое количество бомбардировщиков и истребителей. Очевидно, в ближайшие дни они намерены нанести удары по нашим объектам. Мы хотели бы, чтобы паша авиация нанесла упреждающий удар по нанкинскому аэродрому, и как можно быстрее. Мне докладывали мнение мистера Мачина о взаимодействии бомбардировщиков с истребителями сопровождения и прикрытия при налетах, и мы над этими вопросами думаем. Сейчас таких возможностей нет, но мы полагаем в скором времени прийти к решению.

П. Ф. Жигарев, сидевший рядом со мной, тихо спросил, когда полетим и в каком составе. Тогда я, обращаясь к Чан Кайши и М. И. Дратвину, сказал, что советские летчики-добровольцы завтра же готовы нанести удар по аэродрому Нанкина тремя девятками СБ.

Чан Кайши, поинтересовавшись размещением и ремонтом самолетов, предложил по всем вопросам обращаться к генералу Мао. На этом аудиенция закончилась. Вместе с Жигаревым и генералом Мао снова выехали в штаб. Здесь же договорились о де талях завтрашнего налета, позвонили в Наньчан главному инженеру П. Ф. Сырову о подготовке и оснастке самолетов. В тот же день мы возвратились к себе на базу.

Там уже началась большая подготовительная работа. Наши товарищи из инженерно-технического состава трудились, не жалея сил. Собрали руководство группы. Боевая задача командиров отрядов и звеньев П. Муравьева, Кузнецова, И. Козлова, Ф. Добыша и В. Нюхтилина заключалась в следующем: нанести удар по аэродрому Нанкина, строй – «клин» девяток, нагрузка – 50 % фугасных и 50 % осколочно-зажигательных бомб, бомбометание по ведущему девятки – с высоты 4300 м, запасная цель – железная дорога от Нанкина на юго-восток, взлет рано утром.

Наш беспокойный начальник штаба С. П. Петухов как всегда, поднял нас рано утром. Быстро позавтракали и выехали на аэродром. Посоветовавшись с комиссаром, решили включить в полет несколько экипажей с китайскими летчиками.

Стало светать, начался взлет. В воздухе быстро собрались на высоте 3500–4000 м, направились к долине Янцзы. У реки висела плотная 10-балльная облачность, ее нижняя кромка была значительно ниже высоты нашего бомбометания.

Решили бомбить аэродром из-под облаков. При подходе к Нанкину увидели знакомый изгиб Янцзы, электростанцию и сопку около аэродрома. Стоящие на реке суда открыли огонь. На аэродроме виднелось большое количество бомбардировщиков и истребителей противника. Все капониры были заняты и возле них стояли еще самолеты. Враг не ожидал такого раннего налета. Плотность боевых порядков и серийное бомбометание позволили нам накрыть бомбами всю площадь аэродрома.

Мы отбомбились и развернулись на обратный курс. С аэродрома поднимались огромные языки пламени и клубы темного дыма, раздавались взрывы. Огненный шлейф метался по летному полю. Весь район вокруг аэродрома тоже был в дыму и пламени – это горели и взрывались японские бомбардировщики, заправленные бензином, склады горючего и боеприпасов.

Только группа пересекла Янцзы (восточное Уху), как наперехват вышли 10–12 японских истребителей. Кто-то из стрелков-радистов выпустил красную ракету, показывая направление их движения. Атаки японцев были неудачные, вначале они потеряли два самолета, во втором заходе – еще два. Правда, один наш самолет тоже был сбит, экипаж, в состав которого входил китайский летчик, погиб. Все остальные самолеты благополучно вернулись на свой аэродром.

Впоследствии от командования китайской авиацией мы узнали, что в результате нашего налета противник понес большие потери. Таких ударов по объектам противника наша авиагруппа за время своего пребывания в Китае нанесла не один десяток. Своими боевыми действиями мы помогали китайскому народу в его справедливой войне с японскими захватчиками. Советские добровольцы с честью выполнили свой интернациональный долг.

Хочется сказать теплые и сердечные слова в адрес моих боевых товарищей – Ф. И. Добыша, И. И. Козлова, В. Ф. Нюхтилина, Н. Новоселова, П. Муравьева, Н. Сысоева, П. Кудряшова, П. Литвинова и многих других. Они часто были ведущими звеньев и девяток, прекрасно справлялись со своими обязанностями, пользовались заслуженным авторитетом.

Однажды к нам в Наньчан прибыл доктор Петр Миронович Журавлев, по специальности хирург, человек большой души, очень общительный. Он быстро завоевал уважение всех летчиков, а мне стал близким другом и товарищем. Моим старшим другом был и наш комиссар Михаил Алексеевич Тарыгин. Во всех крупных и сложных боевых операциях он летал в качестве штурмана звена, был отличным штурманом и бомбардиром.

Трудная добровольческая служба в Китае, совместное выполнение интернационального долга сплотили всех нас в единую дружную семью.

Вспоминая прошлое, я думаю и о будущем, о том, когда па китайской земле вновь распустятся цветы дружбы наших народов, помогавших друг другу в трудные годы испытаний.

Д. А. Кудымов. «Короли неба» теряют короны

Коротко об авторе. Д. А. Кудымов (род. в 1910 г.) – полковник в от ставке. После окончания Качинской авиашколы служил па Дальнем Востоке. В 1937–1938 гг. в составе первой группы советских летчиков-добровольцев участвовал в национально-освободительной войне китайского народа. В период Великой Отечественной войны сражался в истребительной авиации Черноморского и Краснознаменного Балтийского флотов. Сбил 12 самолетов противника, в групповых боях – 29.

«На границе тучи ходят хмуро…» Тогда, в 1937 г., эта песня еще не была написана. Но мотив ее уже начинал звучать и тревожном, наэлектризованном воздухе. Мы, пилоты 9-й отдельный истребительской авиаэскадрильи им. К. Е. Ворошилова, постоянно находились в готовности № 1-к немедленному вылету на перехват вероятному противнику. Японские самолеты все чаще наведывались в наши территориальные воды и воздушное пространство под Владивостоком. Неспокойно было и в соседнем Китае, где разгоралась национально-освободительная война против японских захватчиков.

9-я авиаэскадрилья, базировавшаяся на таежном аэродрому, считалась одним из лучших и наиболее боеспособных подразделений ВВС Тихоокеанского флота. Славилась она и во всей Красной Армии. Вооруженная самыми современными самолетами-истребителями И-16 (мы называли их ласковым именем «ласточка»), 9-я отдельная авиаэскадрилья представляла собой действительно грозную и мобильную силу: все летчики могли летать в любое время суток, уверенно садились даже на крохотных аэродромах, затерянных в сопках, свободно ориентировались па местности. Особая заслуга в этом принадлежала командиру эскадрильи комбригу Петру Кирилловичу Абрамову, отличному летчику, воспитателю подчиненных и организатору боевой подготовки.

Эскадрилья начинала развертываться в воздушную бригаду. Расширялся аэродром, переформировывались отряды, усилили за счет истребителей И-15бис, также отличавшихся высокими летно-тактическими свойствами. Все это было следствием наркомовской инспекции, которой руководили комбриг Я. В. Смушкевич и комбриг Пумпур.

Нашу эскадрилью инспектировал Герой Советского Союза Пумпур, недавно вернувшийся из Испании. Там он уничтожил несколько фашистских самолетов. Судя по тому, как он придирчиво, скрупулезно проверял подготовку отдельных летчиков (в их числе оказался и автор этих строк), мы догадались: идет отбор кандидатов для заграницы… Надо ли говорить, что все горели желанием попасть в число добровольцев, воевавших и Испании.

И действительно, вскоре некоторых летчиков отозвали в Москву. В основном это были «старички», служившие в эскадрилье, когда она еще базировалась под Смоленском. Я же ходил в молодых, недавно начавших летать истребителях – всего два года как окончил Качинскую авиашколу. И вдруг срочное распоряжение – прибыть в Политуправление флота к члену Военного совета Никифорову вместе с летчиками Корестелевым, Бредихиным и Кузнецовым. На них тоже обратил внимание комбриг Пумпур.

Начальник Политуправления дал сутки на размышление: «Речь идет о командировке за границу. На войну… Подумайте хорошенько: не будет ничего зазорного, если откажетесь. В конце концов рано или поздно нас тоже это ждет – фашизм везде набирает силу, готовится к решительной схватке с нами». Передумавших, конечно, не оказалось. Познакомившись на следующий денЬ с новыми добровольцами – летчиками-истребителями А.З. Душиным, С. Ремизовым и Мануйловым, мы выехали в Москву. Шел октябрь 1937 г.

… Только прибыв в Алма-Ату, мы узнали, что направляемся в Китай. Здесь мы снова встретились с комбригом Пумпуром – он формировал очередной отряд летчиков-добровольцев. Первый, под командованием В. Курдюмова, уже отбыл в Китай, но вестей от него пока не поступало: связь еще не была налажена, а Тянь-Шаньский горный хребет, через который пролегала авиатрасса, оказался затянутым облачностью-самолетам не прорваться.

Пока ждали и собирали самолеты, прибывшие в контейнерах из Москвы, пришло сообщение о группе Курдюмова: при перелете по маршруту и посадке на промежуточных аэродромах несколько самолетов разбилось, а сам командир отряда Курдюмов погиб на аэродроме Сучжоу.

Комбриг Пумпур ходил мрачнее тучи. Отменил сроки вылета, распорядился начать тренировочные полеты с посадкой в трудподоступных местах, с набором предельной высоты. Летал сам. Спуска не давал никому. Наказал летчика Коростелева, когда тот, бравируя перед другими, так лихо посадил свой истребитель на крохотном аэродроме в горах, что самолет скапотировал. Корестелев был отстранен от полетов и уже собирался домой, в часть, но в последний момент мы, дальневосточники, упросили комбрига помиловать своего не в меру расхрабрившегося товарища. Пумпур сдался: наша группа выделялась своей подготовкой. Мы уже приобрели опыт полетов в сложных условиях, научились садиться и взлетать с миниатюрных площадок-аэродромов, оборудованных в сопках.

Наконец ранним декабрьским утром 1937 г. поступил приказ на вылет. В Китай! Тянь-Шаньский хребет очистился от туч, трасса была открыта для полетов. Флагманом первого отряда – девять самолетов И-16 – был сам Пумпур. Горный перевал преодолевали на высоте 6 тыс. м. Воздух был сильно разрежен, но мы достаточно акклиматизировались и уверенно чувствовали себя. Пров. Синьцзян, через которую пролегал наш маршрут, сверху напоминала унылую и безжизненную всхолмленную пустыню. Первые жилища показались, когда подлетали к аэродрому Кульджа, где предстояло сделать посадку.

Садились почти с пустыми баками, что называется, на последних каплях горючего. Можно себе представить, как тяжко пришлось летчикам Курдюмова: наверняка помыкались над перевалом и потеряли драгоценное время… Горный аэродром, расположенный па большой высоте, представлял собой узкое поле неправильной формы. Посадка была трудной. Едва самолет комбрига коснулся грунта, как его скрыла туча пыли. Однако всe приземлились благополучно. Самолеты были засыпаны песком, мы утопали в нем по самые щиколотки. Короткий отдых, заправка горючим – и снова в воздух.

Аэродром Ланьчжоу также оказался крепким «орешком»: расположен среди гор, на высоте 1900 м, всюду один песок, дует сильный порывистый ветер, па обочине взлетно-посадочной полосы – груды камней. Мы передали истребители китайскому персоналу, а сами на транспортном самолете вернулись в Алма-Ату. Город так и не осмотрели – торопились воспользоваться погодой.

Очередной перелет из Алма-Аты в Ланьчжоу проходил в более спокойной обстановке – мы уже знали особенности маршрута. Пумпур остался доволен: «Не составить ли из вас перегонную команду?» Мы взмолились. «Ладно, воюйте, – сжалился ком бриг. – Теперь справлюсь и сам».

Так начал действовать воздушный мост в Китай, по которому вскоре стали поступать из Советского Союза самолеты и другая боевая техника. Одним из первых лоцманов этого воздушного «фарватера» был комбриг Пумпур. Прощание с ним вышло грустным: привыкли, можно сказать, как к отцу родному, и побаивались его, и любили.

В Ланьчжоу наши «ястребки» перекрасили, нанесли китайские опознавательные знаки. Переоделись и мы в летные комбинезоны, на груди которых были приколоты булавками красные шелковые лоскуты с белыми иероглифами. Китайский офицер-переводчик, услужливый пухлый человек, с лица которого не сходила улыбка, перевел: обладатели этих «удостоверений» помогают Китаю в его справедливой борьбе и каждый китаец обязан оказывать им всяческое содействие.

Дальше наш маршрут пролегал к Шанхаю. Ведущими группы стали китайские летчики Тун, Ло и Ли. Первый из них мог кое-как объясняться по-русски: он был уроженцем Северо-Востока и в детстве общался с русскими охотниками из Даурии. С некоторых пор Тун взял себе за правило каждый день заучивать по одному русскому слову. Остальные держались обособленно не только от пас, советских пилотов, но даже от Туна. Позже, когда я сдружился с этим человеком, оказавшимся отважным летчиком, он сказал мне, что Ло и Ли были отпрысками аристократических семейств и не снисходили до общения с плебеями (Тун был сыном то ли сельского врача, то ли священника). Впрочем, Ло и Ли были не плохими летчиками. Из советских добровольцев в состав отряда вошли пилоты Андреев, В. Жукотский, Казаков, Панюков, С. Ремизов, Б. Хлястыч, автор этих строк и летчик, которого мы называли Пипавтом, хотя фамилия у пего была другой (за давностью лет не могу вспомнить).

Итак, теперь летим в Шанхай, до него свыше 2 тыс. км. Надеяться, что последующие промежуточные аэродромы окажутся более подготовленными, вряд ли приходилось. Так оно и оказалось. Но мы сумели не потерять ни одного самолета.

В Шанхай мы не попали: в Нанкине выяснилось, что город сдан японцам 11 ноября 1937 г. Командир местной авиагруппы, невзрачный нервный человек в генеральской форме, заверил, что Нанкин японцам не взять, столица Китая будет защищаться до последнего солдата. нас рассредоточили по всему аэродрому. Видеться удавалось урывками, между «боевыми вылетами, которые начались сразу после нашего прибытия в Нанкин. Было это в начале декабря 1937 г.

Истребительным отрядом стал командовать летчик Тун. Ло и Ли тоже входили в пего. Всего в нанкинской авиагруппе было около 30 самолетов-истребителей. В основном это машины устаревших конструкций американского, английского и итальянского производства, уступавшие нашим «ястребкам» и в скорости, и в маневренности. Японские истребители И-96 также превосходили их в летно-тактическом отношении. Сравнения говорили сами за себя, и китайские авиаторы сразу прониклись уважением, если не сказать почтением, и к нашим летчикам, и к нашим боевым машинам. Что касается китайского командования авиагруппы, то оно поневоле сделало свои выводы: советские добровольцы первыми поднимались в воздух, первыми бросались в атаку, в то время как другие летчики – иностранные волонтеры – всегда приходили «к шапочному разбору». Однако китайское командование, несмотря па всю сложность боевой обстановки, которая па нанкинскоя участке фронта явно менялась в пользу противника, проявляло повышенную заботу об американских и английских летчиках. В бой они вводились последними, их машины в отличие от наших и китайских укрывались в специальных капонирах. Лучшим было питание западных волонтеров.

Первый бой оказался для нас не совсем удачным: был сбит летчик Андреев, а пилот Ремизов во время посадки угодил в воронку от японской бомбы и разбил самолет. Однако боевой счет был в нашу пользу: мы уничтожили шесть бомбардировщиков противника типа ЛБ-92 (легкий бомбардировщик). Всего в налете участвовало до двух десятков японских бомбардировщиков в сопровождении истребителей И-96. Этот самолет нам был незнаком – впервые он появился над Нанкином. В Советском Союзе мы изучали И-95, который уступал нашим «ласточкам» по основным боевым характеристикам.

Что представлял собой новый японский истребитель? Китайские летчики, у которых я пытался разузнать что-либо, имели о нем самые смутные представления: говорили, будто это лучший истребитель в мире…»У страха глаза велики», – решили мы с Жукотским, который «узнал» то же самое. Тем более что китайские летчики постоянно несли потери в воздушных боях: редкий, вылет обходился без них. А вылетать приходилось по 4–5 раз в день – японские бомбардировщики волна за волной накатывались на город, численное превосходство, причем довольно внушительное, было па их стороне. Должен, однако, сказать, что китайские летчики смело вступали в бой с противником, дрались упорно и отчаянно, как бы компенсируя этим другие недостатки. Но бой есть бой, одной храбрости для победы в нем маловато, а подготовка китайских летчиков выглядела явно недостаточной в сравнении с вышколенными японскими асами. Да и дрались японские истребители отнюдь не трусливо – в смелости им нельзя было отказать.

Испытал это на собственном опыте. Особенно когда встретился один с так называемым «королем неба». Их было четверо в императорском воздушном флоте, титулованных асов Японии, которых величали «непобедимыми», «властелинами неба». Мы наблюдали, как молились перед вылетом китайские летчики, чтобы не встретиться с «королями».

…С утра наш отряд находился в готовности к немедленному вылету. Мы коротали время в кабинах самолетов, уже разогретых беспощадным солнцем. Впрочем, так рано противник не появлялся: обычно японские бомбардировщики наведывались около полу дня. Вдруг раздался пронзительный крик техника моего самолета:

«Джапан, джапац! Фэйцзи!» («Японский самолет!»). Вглядевшись в ту сторону, куда указывал техник, я заметил в раскаленном небе стремительно приближавшуюся точку. Курс – на аэродром. Противник? Сомнительно – на японцев непохоже. Мелькнуло: вдруг удача и доведется сойтись один на один?

Техник уже крутил винт. Не дождавшись красной ракеты – сигналы на вылет вечно запаздывали (служба воздушного наблюдения и оповещения в Нанкине действовала плохо, то и дело приходилось взлетать, когда противник уже был над городом, а то и над аэродромом), пошел на взлет.

И правильно сделал. Пока «ястребок» набирал высоту – предстояло еще лечь в горизонтальный полет, чтобы убрать шасси, для этого требовалось 42 раза прокрутить рукоятку барабана механизма привода, – вражеский истребитель уже приблизился к аэродрому и стал сверху пикировать на мой неуклюжий самолет. Мелькнула мысль – собьет как куропатку на взлете… Бросив возню с барабаном, дал полный газ и направил нос истребителя на встречу японцу. Лоб в лоб! Но враг уже успел дать очередь с дальней дистанции – примерно метров с 300, – и я почувствовал, как вздрогнул мой «ястребок»,

Противник круто и стремительно поднырнул под меня и взмыл вверх. Ясно: разворачивается для новой атаки, норовит сесть на хвост, т. е. зайти с тыла. Немедленно перевожу самолет в горизонтальный полет и что есть силы вращаю надоевшую рукоятку. Главное – не суетиться, не нервничать: японец только-только заканчивает разворот, у меня в запасе несколько секунд, прежде чем он ляжет на боевой курс… Чуть не кричу «ура», когда «ястребок», словно конь, освобожденный от пут, срывается с места в карьер, Шасси убраны! Истребитель почти встает «на попа» от резкого «прыжка» вверх и несется навстречу атакующему противнику. Расходимся на встречных курсах, обменявшись бесполезными очередями. В глазах остается «снимок» японского самолета с неубранными шасси… Вот она, ахиллесова пята – на моей стороне пре имущество в скорости и маневренности в вертикальной плоскости. Главное теперь – навязать противнику бой на вертикалях. Этот прием я довольно неплохо освоил в 9-й авиаэскадрилье, перенял его у своих командиров – Алексея Кухаренко и Николая Щербакова. А жесткие перегрузки переносил хорошо.

Противник и не подумал ловчить: на вертикалях так на вертикалях… Стреляный, видать, воробей, голыми руками не возьмешь. Крутимся вокруг своей оси, вертимся в петлях и полупетлях Шевиара – кто кого. От напряжения, перегрузок рябит и желтеет в глазах. Тянутся по консолям крыльев воздушные струйки, в какой-то момент очередного виража замечаю, как вздувается, но тут же сжимается гармошкой перкаль, которой обтянуты плоскости. И непрерывно мелькают перед глазами красные молнии – это слились в сплошной сверкающий круг алые полосы на фюзеляже противника: какие-то красные стрелы, большие кровавые пятна солнца на плоскостях (опознавательные знаки японской авиации), Форменная «карусель». И-96 носится перед глазами как сумасшедший, ловок и неуловим.

Невозможно сейчас припомнить все перипетии того боя. Казалось, он длился целую вечность, а на самом деле лишь десять ми нут. Скорее всего, не выдержав перегрузок, японский пилот решил выйти из вертикальной плоскости и, когда я ушел вверх, бросил свой самолет в петлю Нестерова, намереваясь рвануться в сторону. Видимо, во мне сработал инстинкт истребителя: круто оборвав вираж, я стрелой устремился вниз и с короткой дистанции дал длинную очередь в «брюхо» вражеского истребителя, перевернувшегося вверх колесами.

Он упал на обочине аэродрома, и сбежавшиеся к месту его падения китайские летчики встретили меня восторженными крика ми. Взволнованный Тун объяснил: сбит один из «королей неба», о чем свидетельствовали грозные стрелы и еще какие-то эмблемы на изуродованном фюзеляже японского истребителя. Позже, в феврале 1938 г., когда мы уже находились в Наньчане, поздравляя меня с награждением орденом Красного Знамени за уничтожение двух лучших асов Японии, главный военный советник при штабе Чаи Кайши, командир дивизии М. И. Дратвин назвал их имена, которые со временем стерлись в моей памяти.

Через день после памятного для меня боя мы вылетели для отражения налета японских бомбардировщиков, наносивших очередной удар по Панкину. В последний момент мне не повезло – упорно не заводился мотор, а когда взлетел, китайские истребители уже вступили в бой с самолетами противника. Торопясь к месту схватки, я почти столкнулся с японским бомбардировщиком ЛБ-92, оторвавшимся от основной группы, и с ходу атаковал его на встречных курсах. Но, видимо, промахнулся – он продолжал лететь. Более того, вдогонку мне последовала очередь – стрелок бдительно следил за воздухом, и я почувствовал, как пули ударили в плоскость моего «ястребка». Машина, однако, была послушна, и я зашел для новой атаки, уже в хвост бомбардировщика. И снова был встречен прицельным огнем. Видел даже стрелка, прильнувшего к турельной установке. Резким маневром удалось уйти из-под прямого огня, а в следующий момент я поймал в прицел стрелка и полоснул но нему очередью. Огонь с бомбардировщика прекратился. Уже спокойно приблизившись к самолету, я с короткой дистанции дал длинную очередь по мотору. Бомбардировщик задымился и повалился на левое крыло. Оставив горящего противника, я ринулся в ближайший бой, едва не столкнувшись с самолетом – это был уже китайский, – и оставался в воздухе, пока японцы не ретировались. Мы довольно основательно потрепали противника.

Когда приземлились, меня пригласили в штаб авиагруппы. На пленного японского летчика – пилота сбитого мною бомбардировщика – все смотрели как на диковину, великую редкость. Поняв, что подбитую машину спасти невозможно, пилот выбросился с парашютом, но опомнился: нарушил кодекс самурая – и попытался застрелиться. Случайность спасла ему жизнь: пистолет оказался поврежденным очередью из моего пулемета и пуля застряла в стволе. Летчик отделался тем, что сильно опалил висок.

Тщедушный человек с испуганными глазами и трясущимися руками – вот и весь самурай. Зато в рубашке «непобедимого». Как мне объяснили, такие рубашки расшивались причудливыми узорами самыми красивыми девушками Японии и вручались лучшим асам императорского воздушного флота.

Однако события под Напкином принимали грозный оборот. Китайский фронт рушился, целые части сдавались противнику либо покидали позиции. Командование нервничало. Японцы непрерывно «висели» над городом. На нашем аэродроме постоянно взлетали в воздух красные ракеты – сигнал опасности – и выли сирены. В день приходилось делать по пять-шесть боевых вылетов. Взлетали группами по пять-шесть самолетов против 50 бомбардировщиков и 20–30 истребителей противника. Спасала только дерзость, находчивость и полная неразбериха в небе, где было тесно от вражеских самолетов, спешивших сбросить бомбовый груз на город и аэродром и уступить место повой армаде бомбардировщиков…

Во время очередного вылета паша группа в составе Туна, Хлястыча, Папюкова и меня уничтожила пять бомбардировщиков противника. В одном из боев отличился Жукотский, сбивший два истребителя И-96. Китайские летчики с благоговением взирали на пас. На своих «ястребках» мы чаще других принимали бой, сбивали врага, возвращались на израненных машинах, но оставались живыми и даже невредимыми, словно заговоренные от смерти. В то же время китайские летчики гибли. Не вернулся на аэродром Ло, попали под бомбы не успевшие взлететь самолеты других китайских пилотов, с которыми мы успели познакомиться.

Примерно 28–29 декабря мы получили неожиданный приказ – произвести разведку в направлении Шанхая. Взлетели. Командир группы – Тун, ведомые – Жукотский, Пацюков, Хлястыч и я. Линию фронта определить трудно – все перемешалось и перепуталось, японцы взломали оборону китайцев почти повсеместно. Какие уж тут новые колонны противника, которые якобы подтягивались со стороны Шанхая для наступления…

По возвращении па аэродром мы никого не обнаружили – стояли только аварийные самолеты, не уничтоженные в панике отступления. Наскоро заправившись горючим и боеприпасом – все пришлось делать самим, – приготовились взлететь: Тун принял решение следовать в Наньчан. По тут случилась заминка с мотором у самолета Жукотского. К счастью, появился техник самолета, не успевший эвакуироваться вместе с остальными. Вдвоем они занялись мотором. А над аэродромом уже гудели японские самолеты. Поднявшись в воздух, мы заняли своего рода круговую оборону, отгоняя истребителей противника. Впрочем, они предпочли не ввязываться в бой.

Наконец «ястребок» Жукотского взмыл с аэродрома, и мы взяли курс па Наньчан. Ведущим стал Панюков, хорошо изучивший карту и местные ориентиры. Велико же было наше удивление, когда, приземлившись, мы увидели, как из крохотной «ласточки» Жукотский извлек… своего техника. Оказывается, когда они нашли, наконец, неисправность в моторе и устранили ее, на аэродром, ворвались японские солдаты. Выбросив из самолета аккумулятор – мотор уже работал, Жукотский втиснул в фюзеляж техника и взлетел под носом у противника…

Наньчанский аэродром, удаленный от пинии фронта, считался тыловым. Но отдыхали мы там недолго: уже на третий день сюда наведались японские бомбардировщики, причем, что было совсем неожиданно, в сопровождении истребителей И-96. Неужто противник сумел так глубоко вклиниться? Потом мы догадались: истребители летали с запасными (подвесными) баками горючего. Первым раскрыл этот секрет Панюков, подбивший еще под Нанкином японский И-96. «Ударил очередью в самую, подмышку», – рассказывал он. – Смотрю, вспыхнул сипим пламенем, огонь так и льется из-под крыла. Думаю: отлетался. И вдруг отрывается от самолета ком огня, а истребитель как ни в чем не бывало удирает». Вспомнив этот случай, мы поняли, в чем дело.

Здесь, под Наньчаном, летчик Хлястыч «открыл» третий десяток сбитых нами самолетов противника: над Нанкином мы уничтожили в общей сложности 20 японских бомбардировщиков и истребителей. И снова нашим ребятам пришлось чаще других отражать воздушного противника.

– Надо продержаться еще немного, товарищи, – выслушав пас, сказал М. И. Дратвин. – Не буду утешать вас тем, что сказал мне Чан Кайши: «Китайские летчики стали воевать так, как никогда не воевали до сих пор, и этим они обязаны советским добровольцам». Принято решение вывести вас из подчинения местного командования.

В начале января 1938 г. в Наньчан прибыла большая группа новых добровольцев во главе с Героем Советского Союза П. В. Рычаговым и военным комиссаром Л. Г. Рытовым, которые стали руководить действиями советских летчиков в Китае.

П. В. Рычагов и А. Г. Рытов подробно расспросили нас о боях под Нанкином и здесь, тактике противника, настроении китайских летчиков, взаимоотношениях с командованием и просто о нашем житье-бытье. Представили А. С. Благовещенского, назначенного командовать истребителями И-16. Алексея Сергеевича я знал по Дальнему Востоку – он слыл мастером воздушного боя и высшего пилотажа, летчиком чкаловского склада. Встретились мы как старые знакомые. А.С. Благовещенский назначил меня командиром звена (ведомыми стали Коврыгин и Конев).

Жизнь на аэродроме сразу преобразилась. Новшества следовали одно за другим. Авиаотряд разбивался на звенья, вводились но вый порядок взаимодействия в воздухе, приемы боя, маскировки и т. д. Реорганизовалась система наземного наблюдения и оповещения, которая сразу же начала действовать с возрастающей эффективностью. Улучшилось и питание летного состава… Во всем чувствовалась опытная и властная рука нового руководства. Китайское командование, если и не относилось одобрительно к ново введениям П.В. Рычагова (здесь он был известен как «генерал Баталин»), то и не препятствовало им.