Текст книги "В небе Китая. 1937–1940"

Автор книги: Юрий Чудодеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Выход из положения нашли в ускоренном строительстве сухо путного тракта. И надо было видеть, с каким энтузиазмом в тяжелейших условиях трудились тысячи советских строителей, что бы через горы и пустыни в кратчайшие сроки проложить и связать основные базы трассы и тем самым ускоренно двинуть на юг потоки грузов, так необходимых китайскому народу для отражения японских агрессоров.

И такая дорога была построена.

1938 год встречали в Гучэне. Начальник базы Саша Политикин организовал в глинобитной мазанке праздничный ужин. За столы, составленные из топчанов, уселись перегонщики, личный состав базы. Тут на почетных местах восседали летчики с АНТ-9 Коршунов и Котов.

Потом состоялся концерт. Федор Коршунов исполнил «трюк с балалайкой» – так можно назвать этот номер. Он подбрасывал ее верх, как жонглер, и в то же время инструмент выводил мелодию украинской песни «Гоп, мои гречаники». Затем он мастерски исполнил на однорядной тальянке «Мазурку» Венявского. а мне пришлось исполнить весь свой репертуар на губной гармонике. В заключение врач базы Роберт прекрасно спел «жестокий романс» – «Голубые глаза».

Далеко за полночь закончилась эта памятная встреча Нового года вдали от Родины. Но празднование продолжалось. Губернатор пров. Синьцзян распорядился пригласить добровольцев на местную оперу. По этому поводу принарядившись в торгоиновские костюмы, мы отправились на полуторке в Гучэн. Никто из нас даже понятия не имел, что такое китайская опера. Здание театра – насквозь прокуренная табаком и продымленная керосиновыми лампами мазанка с низким закопченным потолком. На подмостках без всякого занавеса и без декораций за небольшими столиками сидели размалеванные артисты. Временами они по очереди приближались к авансцене и, прокричав арию, садились на место. Тут же прислужник угощал артистов чаем. Иногда пение сопровождалось манипуляциями с мечами, копьями и драконами. Музыка шокировала нас – оглушительный гром медных тарелок, гонгов и барабанов.

Погле спектакля, в ожидании друзей, я сел в кабину авто машины, И тут случилось неожиданное. Открыв дверь с другой стороны, в кабину быстро поднялась китаянка. Бросившись ко мне, она сквозь слезы часто повторяла: «Джапан бухао». Тыча себя в грудь, несколько раз повторила свое имя – Суин, затем показала на меня: «Ни?» (ты?) Я догадался и сказал «Вася». Громко вскрикнув: «Вася хэнь хао, джапан бухао» (Вася очень хорошо, японец плохо), – так же быстро выскочила из кабины и скрылась в ночной тьме.

Эта неожиданная встреча в канун Нового, 1938 года запомнилась на всю жизнь.

Буран заметно стих. Откопали самолеты. Очистили от снежной пороши моторы, кабины. Подготовились к перегонке. Вместе с нами трудились китайцы, уйгуры, дунгане, готовившие рулежные дорожки и узкую взлетную полосу – траншею в смежных завалах.

В первых числах января началось перебазирование наших истребителей на аэродром Хами. Взлетать в снежной траншее, да еще на колесах, – дело очень сложное. Малейшее отклонение от прямой грозило бедой. Вот где летчики показали свое мастерство. Ни одной поломки! Все «ласточки» были вызволены из снежного плена и благополучно сели в Хами.

Аэродром представлял собой участок пустыни без начала и конца. На нем не было даже мазанок, лишь одиноко маячила полуторка со стартовым нарядом, да в стороне стояли автозаправщики. После посадки группа была подготовлена к перелету в Сучжоу, по дневного времени не хватало. Поэтому ночевали в городе, в 3 км от аэродрома.

Хами – небольшой среднеазиатский город с глинобитными мазанками, узкими улицами и скудной растительностью по берегам откуда-то сбегавшего ручейка. Кроме китайцев город на половину населен уйгурами. Это – торговый центр, здесь была база советско-синьцзянской торговли «Совсинторг», которую возглавлял Семен Васильевич Блохин. В городе не было никаких литишэ (офицерских клубов). Поэтому летчики разместились в фанзе с наспех сколоченными нарами. Наутро, когда я собирался опробовать моторы, подошел штурман Ищенко.

– Господин техник! Прошу ко мне.

От такого обращения я как-то опешил и принял «господина» за шутку. Но оказалось, что в Синьцзяне мы обязаны были носить такой «титул». Употребляли его в официальных случаях, а чаще всего с иронией.

…Тихий морозный день. Простор и беспредельная видимость, как говорят в авиации, «миллион на миллион». Истребители взлетали пятерками. Надо было торопиться, чтобы успеть за светло добраться до Сучжоу. Уже на маршруте погода заметно испортилась: даль едва просматривалась, а горы, вздымавшиеся справа, скрылись во мгле. Аэродром затянуло пылью, но ориентиры просматривались. Сели благополучно. По случаю удачного приземления начальник базы Глазырин, знакомый мне еще по Вольской авиашколе, приготовил приятный «сервис» – натопил баню. Такого удовольствия мы не испытывали с самой Алма-Аты.

…Январское утро. Взлет. Курс на предпоследнюю базу – Ляньчжоу. Аэродром расположен в пустыне у Наныпаньского хребта, за которым – конечная «точка» трассы. Начальником базы назначен Григорий Иванович Базь – руководитель с незаурядными организаторскими способностями, знающий свое дело авиатор.

На базе неспокойно. Добровольцы круглосуточно несли ох рану аэродрома от набегов хунхузов, засылаемых японцами из Баотоу через Нинся, чтобы перерезать жизненно важную артерию трассы. Не один раз пулеметным огнем отбивали вылазки бандитов, пытавшихся сжечь базу и горючее, которое с таким трудом доставлялось верблюдами через пустыни и горы в зной и холод.

С этой базы по приказу мы вылетели на разведку в пустыню, где (по агентурным данным) двигались на базы Сучжоу и Ляньчжоу верблюжьи караваны хунхузов. Более двух часов летал Арсен над скалами и дюнами на высоте 100 м. Наконец, у гряды были обнаружены бандиты.

– Видишь, Васи? Приготовь ШКАСы!

Арсен сделал поворот с креном. Длинная очередь из задней Пулеметной установки прошила караваны. Сверху было видно, как заметались хунхузы. Арсен зашел еще раз. Теперь уже Ищенко строчил из носовых ШКАСов, а я – из нижней установки. Дополнительная разведка не обнаружила караванов.

…На последнюю базу трассы – Ланьчжоу летели через Нань-шаньский хребет, за которым открывалась глубокая долина, стиснутая скалистыми горами. Слева песет свои желтые воды Хуанхэ, вплотную к ней примыкает Великая китайская стена. Здесь, за хребтом, почти всегда солнечно, так как северные ветры и снежные облака не в состоянии преодолеть этот барьер. В конце долины был расположен аэродром, сверху напоминающий палубу огромного танкера. На аэродроме, в пещерах, вы рубленных в отвесной скале, разумно размещены недоступные для бомбовых ударов различные материальные склады, запасы горючего, боеприпасы, мастерские. Здесь же рассредоточены на стоянке истребители И-16 группы Ф. Ф. Жеребченко. Вблизи, на возвышенности, раскинулся город.

Сразу же после заруливания на стоянку китайские представители производили приемку самолетов и наносили опознавательные знаки – белая 12-конечная (гоминьдановская) звезда на синем поле флага. За нами вслед появлялась на горизонте «аннушка». После заправки горючим и выполнения необходимых работ оба экипажа отправлялись в литишэ. На другой день, если позволяла погода, улетали «порожняком» за очередной партией истребителей. В то же время по маршруту гнал свою группу «ласточек» лидер А. Шорохов.

Однажды, после того как мы поднялись с аэродрома Ланьчжоу и следовали курсом на север, забарахлил левый мотор. Самолет находился как раз у перевала. Из правого глушителя валил сизый дым, а мотор трясло, как в ознобе.

– Арсен, сбавь обороты левому!

– Как же я сбавлю, когда идем с набором, а впереди перевал? '

– Тогда поворачивай оглобли!

– Нельзя, идем по ущелью. Видишь, скалы нависают по бокам?

– Прибавь немного оборотов правому, а у левого чуть убери! Мотор продолжало трясти, но податься некуда. Едва перевалили через хребет. Дальше пошли со снижением и все же дотянули до Сучжоу.

Как и предполагал, прогорело седло выхлопного клапана на правом блоке. Запасных моторов нет. Машина надолго должна была выйти из строя.

– Вася, давай думай! Перегонку срывать нельзя:

На следующий день Скворцов со штурманом улетели в Ланьчжоу попытаться заполучить другой самолет-лидер.

Что делать? Я вспомнил, что в прошлом году здесь разбились при посадке два СБ. Спросил у начальника базы Глазырина, где находится свалка.

– А зачем тебе?

– Да поискать надо кое-что.

– Если блок – и не думай! Сам знаешь, что с аварийных самолетов использовать детали категорически запрещено. Это тебе не болт, а целый блок, можно сказать, полмотора.

– Все это ясно. Но скажи, где свалка?

– Еще раз говорю, нельзя. Я начальник базы и не позволю…

В куче металла разыскал моторы: один, второй, третий – блоки разбиты. Потерял надежду. Раскопал четвертый и… О удача! Правый блок цел. Снял, осмотрел изнутри: клапаны, седла исправны, зеркала цилиндров – идеальны: не было ни ржавчины, ни царапин, ни заусениц.

Когда устанавливал блок, подошел Глазырин.

– Все-таки ставишь? Я снимаю с себя ответственность.

– Ладно! Снимай! Договорились?

К полудню опробовал мотор, он работал «как зверь». Зачехлил и ушел в фанзу. В тот же день к вечеру возвратились Арсен и Никита Наумович. Их хмурый вид ясно говорил о неудаче предприятия. Когда сообщил о том, что машина исправна, они не поверили.

– Да ты что? Смеешься.

– Никак нет, «господа».

Арсен сам опробовал мотор с пристрастием на всех режимах. Испытания выдержаны безукоризненно. Я сказал, что, поскольку блок установлен с аварийного мотора, его надо облетать. На утро, покружив над базой, с ходу взяли курс на Хами. Конечно в этом был известный технический риск. Более того, своей властью мы увеличивали ресурс моторам до 150 часов вместо положенных 100. Летали до тех пор, пока из выхлопных патрубков не валил дым коромыслом. Ничего не поделаешь, война!

В апреле 1938 г. по «дороге жизни» пошел поток грузов. Эшелоны трехтонных ЗИС-5, груженных ящиками с истребителями И-16, И-15бис, двигались днем и ночью к Хами, растянувшись живым ожерельем по тракту. Первая колонна показалась из-за барханов в канун первомайских праздников. Соотечественников мы встретили своеобразным ритуалом: после дружеских объятий стали шарить по карманам и кабинам в поисках хотя бы завалящего кусочка черного хлеба, от которого «русским духом, Русью пахнет».

К тому времени на аэродроме были слеплены из глины толстостенные мазанки под столовую, склады, подсобные помещения и литишэ с подслеповатыми окнами для технического состава. Жилье хотя и неказистое, но надежно защищавшее от палящего солнца. Летный состав размещался в мазанках «классом выше», построенных у ручья. Начальник базы Якушин, комиссар Терентьев, командир отряда А. Скворцов жили в городе при штабе.

Видимо, нет такой пустыни, где в качестве «бесплатного приложения» к ней природа не подбросила бы змей, скорпионов, фаланг. Не был исключением и аэродром Хами. Бывало, проснешься под утро, а фаланги из-под простыни врассыпную по стене, да такие красивые, что под стать тем ювелирным паукам, которые покоятся на кофточках модниц. Но попробуй нечаянно прижать эту «красавицу» – беды не миновать. Скорпионы менее опасны, в постель не заползают, норовят устраивать поединки между собой; а в сложной ситуации по-самурайски кончают жизнь самоубийством, ударяя себя своим же ядовитым хоботом по голове. Но наиболее опасны змеи. Поразительно, чем могут кормиться эти ползучие в голых огнедышащих песках? Видимо, и здесь в природе все продумано. Только нам от этого не легче. Придешь, бывало, к самолету, а под хвостом сюрприз – метро вая змея отдыхает в обществе дутика (хвостового колеса). Мы до того привыкли к ним, что не обращали внимания. Но горе тебе, если пе проявишь осторожности перед зачехлением, когда, не перетряхнув чехлы, взвалишь их на плечи. Тут она тебя и тяпнет.

Все это ничто в сравнении с жарой. Температура на поверхности металла такова, что неосторожное прикосновение приводило к ожогам третьей степени. Наши кожаные тапочки и туфли давно сгорели, превратившись в бесформенные ковриги. Что делать? Тогда придумали работать… в чесанках! Парадоксально: в жару – ив чесанках?! И металл не прожжет, и змея не укусит.

А что такое песчаная буря? Вряд ли есть более безотрадное явление природы. В Заполярье в пургу люди передвигались по веревочной ограде, чтобы не заблудиться и не погибнуть почти-рядом с жильем. Точно так же и здесь. Нам было запрещено в такую погоду выходить из мазанок. Однажды в песчаную бурю Арсен выехал на аэродром, имея с собой компас, и заблудился. Только к вечеру, когда немного поутихло, он обнаружил, что находится далеко от аэродрома, совсем в противоположной стороне.

Но ни бури, ни жара не могли остановить жизнь на трассе. С пуском «конвейера» заработал по-новому «челнок» перегонки. Теперь пробег укоротился вдвое. До Хами, в обход перевалов, шли «ястребки» по суше, здесь их быстро собирали и облетывали, а лидеры Скворцов и Шорохов перегоняли до Ланьчжоу по методу «одна нога здесь, другая там». При этом не случилось ни одной катастрофы или аварии. Были, правда, случаи, когда летчики по неопытности ставили «па попа» И-15бис. Тогда для обучения прилетал в Хами сам Адам Залевский.

Никакие лишения и тяготы не могли быть преградой для личного состава баз и перегонщиков, отдававших все силы трассе. И тут трудно кого-нибудь выделить особо – все работали с полной нагрузкой. Советские добровольцы делали все возможное и невозможное для того, чтобы с честью выполнить задание Родины по оказанию помощи китайскому пароду. Запомнились техники Саша Марков по прозвищу «Петрович Старший», Лупин-Кокарев, Завгородный, Николай Скворцов, Смирнов, летчики Алтунин, Дапилин, Гаврилин. Но особым уважением пользовался техник Анатолий Сорокин. Неутомимый труженик, он обладал огромной силой. Тяжеленные аэродромные баллоны сжатого воздуха он брал под мышки и спокойно шагал с ними по аэродрому.

Точного подсчета мы не вели. Этим занимались службы. Но с ноября 1937 по июнь 1938 г. включительно все самолеты-истребители, поступившие за это время на фронт через Алма-Ату, были перегнаны двумя лидерами – Скворцовым и Шороховым, Их было не менее 400.

Одновременно с переброской самолетов в задачу хамийской авиагруппы входила разведка и охрана трассы с воздуха. Для этого были сформированы отряд бомбардировщиков из шести СБ и отряд истребителей из десяти И-16. Охрана трассы на земле осуществлялась специальной кавалерийской группой. Она состояла из наших советских добровольцев, только на фуражках у них не было красных звездочек. Мы частенько ходили к ним в кино, где в первый раз удалось посмотреть фильм «Петр Первый».

III

Это произошло в мае 1938 г. Экипаж СБ летчика Гаврилина, вылетев на разведку, не вернулся на базу. Как было потом установлено, самолет произвел вынужденную посадку в пустыне Гоби, в 320 км от Хами. Полет едва не окончился гибелью экипажа. Неоднократные поиски с воздуха не увенчались успехом. А случилось вот что.

На третий день экипаж решил по компасу, снятому с самолета, двигаться на Турфан, отстоявший на 100 км от места по садки. Шли в меховых комбинезонах и унтах, пока утром и вечером по-зимнему было холодно. Но пустыня есть пустыня! Под лучами полуденного солнца пески накалились, как шлак доменной печи. Наступил нестерпимый зной. Не имея сил передвигаться по глубокому песку, летчики сбросили обмундирование. Запасы воды, взятые из радиатора, были исчерпаны. Экипаж боролся до последнего часа, подбадривая друг друга. Но силы покидали их. С каждой минутой дышать становилось труднее. Губы трескались. Из ушей и носа показалась кровь. Прибегнув к крайней мере, полоскали рот и горло мочой.

Они падали на раскаленный песок, потеряв сознание. Сначала упал штурман с компасом в руках. В полукилометре от него, будто споткнувшись, упал стрелок. Командир упорно шел вперед, движимый жаждой жизни и надеждой найти помощь и спасти товарищей. Перед глазами пошли желтые круги. Зашатался. Нашел остаток сил выпрямиться. Он рухнул на спину, раскинув руки и устремив остекленевшие глаза в пылающее небо.

Такое бывает только в сказке: на них набрел верблюжий караван. Они еще дышали, когда китайские друзья подобрали их. Уложив на носилки из холста, их отвезли к ближайшему оазису. Часть каравана двинулась по следу, подбирая одежду, компас, заряженные пистолеты.

Только на седьмой день их доставили в Турфан. Придя в сознание, Гаврилин рассказал историю этого злосчастного полета.

Командир экипажа беспокоился о самолете, просил организовать поиски его. Вскоре по решению командования была направлена поисковая экспедиция.

…Меня вызвали в штаб. О том, что самолет не вернулся. а экипаж жив, знал весь личный состав базы.

– Мы здесь посоветовались и решили поручить вам снарядить экспедицию на поиски самолета. Дело ответственное и не терпит отлагательства. Как вы на это смотрите?

– Надо так надо. Я готов.

– Ясно. Тогда составьте расчет в людях, транспорте, продовольствии, запчастях и приступайте к выполнению задания.

В экспедицию были включены техники Николай Скворцов, Саша Марков и Толя Сорокин, новый состав экипажа под командованием Алтунина, вооруженная охрана с винтовками, ручным пулеметом против хунхузов и басмачей.

Только к закату солнца, когда был снят правый блок, экспедиция была наготове. Были выделены две автомашины: на передней разместились люди, на задней – все необходимое имущество.

Ехали ночью по «дороге жизни». Фары, вспарывая темноту высвечивали вперемежку то скалистые взгорья, то песчаные дюны. Иногда лучи света пересекал встревоженный джейран, или шарахался в бурьян напуганный шакал. Порой на перевалах застигали снежные вихри, тогда машины замедляли ход, чтобы не свалиться в ров. Под утро свернули на Турфан. Вот она, знаменитая Турфанская низменность, более 200 м ниже уровня моря, о которой знали только по учебникам! Вскоре въехали в город, ничем не отличавшийся от Хами.

В фанзе на топчанах выздоравливал пострадавший экипаж. Изможденные лица свидетельствовали о недавно пережитой трагедии. Слегка заикаясь, Гаврилин рассказал, как это было, и за кончил уныло:

– Эх, Вася, приеду домой, переселюсь жить на Волгу. Там воды столько, что в жизни не испить.

…Я сразу же связался с местными властями, просил снарядить караван верблюдов для поиска СБ, на что получил согласие без всяких оговорок. И вот «линейные корабли» пустыни у на шей фанзы. Перегрузив имущество на верблюды и взяв запасы воды, горючего и масла, двинулись в глубь пустыни. Впереди шли машины с людьми, сзади медленно тянулся караван. Машины все труднее передвигались по тяжелым пескам – наполовину своим ходом, наполовину «на руках». И вот окончательно застряли, закопавшись в песках.

Что делать? Решили ехать на верблюдах. С машинами оставили Сашу Маркова и шоферов. Впереди за шнур караван вел китаец (откуда столько силы?), а на «флагмане», укрывшись простыней, болтался начальник экспедиции. За мною следом восседал между горбами Толя Сорокин. С непривычки спина разламывалась пополам от такой болтанки. И так повернешься, и этак. Невозможно терпеть!

– Останови караван! Мочи нет!

– Не могу, Толя! Надо торопиться! Бредет караван день, два… неделю, прочесывая пустыню «змейкой». Вокруг безбрежное море с застывшими волнами раскаленного песка. А вверху бушует атмосфера, будто атомный котел. Вот уж поистине: «Кто в пустыне не бывал, тот и горя не видал».

Бредет караван… И такое случается только в пустыне – неожиданно к великой радости нашей выплыл из марева трепе щущий контур «катюши».

Последние десятки метров… Вот она! Внешне цела и невредима, с открытыми створками люка кабины штурмана и покосившимися фонарями. Вокруг разбросаны консервные банки» остатки пищи от бортпайка.

Развьючили караван. «Корабли» пустыни сначала с недоверием осматривали «незнакомку», а потом, осмелев, бродили вокруг, интересуясь банками и снедью. И не было печали! Один из них просунул голову в кабину штурмана. Что тут было! Животное в страхе забилось, пытаясь высвободиться из плена, того и гляди напрочь оторвет кабину. Все повисли на шее верблюда, пытаясь вытащить его голову, но не тут-то было. В конце концов нам повезло: верблюд вдруг с интересом уставился на спецоборудование и, словно убедившись в полном порядке, сам вызволил голову из кабины. И тут же снова стал греметь консервными банками.

…Подул пронизывающий ветер – предвестник бури. Надо торопиться. Тщательно проверили матчасть, демонтировали неисправный блок. Но как спять его и поставить новый? Автомашины, которые предполагалось использовать в качестве стремянок, Застряли в пути. И тут – мысль: а нельзя ли приспособить верблюда? С помощью yговоров, которые известны только проводнику и верблюду, завели животное головой вперед между фюзеляжем и моторной гондолой. В одно мгновение Толя очутился между горбами, мы сдернули моторный блок и опустили на веревках. Подняли новый блок, но установить его на место с «живой стремянки» оказалось не простым делом. Только заправишь поршневые кольца в блок – верблюд переступит с ноги на ногу, и блок летит в песок. Снова поднимаешь блок, и все повторяется. Что делать?

– Толя, а что если с двух верблюдов?

– Как это «с двух»?

– Свяжем двух верблюдов.

Завели двух верблюдов, связали их веревками. Теперь эта «система» получилась более устойчивой. Подняли снова блок, заправили кольца. Ага, вроде получается! Еще немного, еще чуть-чуть… И блок стал на место.

Но, как говорят, беда не приходит одна. Надо было снять с патрубка радиатора обрезанный шланг и установить новый, что и пытался сделать Толя. А у него не руки, а «гидрозахваты» – в мгновение ока вывернул патрубок с «мясом». В радиаторе образовалась рваная дыра. Лоб покрылся испариной, а по спине заходил мороз.

– Что будем делать, Толя, а?

Оба горько усмехнулись. Стали думать. Не бросать же «катюшу» в песках. Округлили напильником дыру. Опилили на пат рубке фланец, надели на него шланг, и с силой затолкнули эту затычку в дыру. Замотали проволокой, закрепили хомутами. За правили водой – не течет. Ну, думаю, только бы поднять «катюшу», вырваться из пекла. На ширину колеи прорыли канавки до влажного песка глубиной по ступицу колес и длиной 150 м для разбега.

С командиром экипажа Алтуниным условились: перед взлетом затормозить колеса, довести обороты до взлетного режима и сразу отпустить тормоза; выдерживая колею, «подорвать» машину в конце канавок и идти на полном газу, набирая возможно большую высоту.

– В полете все время следи за температурой левого мотора и передавай по СПУ, – сказал я летчику, – Если будет повышаться и достигнет критической, значит, вырвало кляп. Выключи мотор и тяни на правом.

– Все попятно!

Экипаж занял места в кабинах, техники – на площадке для помпы, а Толю подвесили в бомбоотсеке на веревочной люльке. Взревели моторы, сотрясая пустыню мощью лошадиных сил, взметнулся за хвостом «рукотворный» самум. «Катюша» рванулась к горизонту. Алтунин, точно выдержав разбег по колее, мастерски произвел взлет. Курс на Хами. Благополучно прибыли на базу. Затычка выдержала.

Так закончилось это происшествие в пустыне Гоби. Верблюды по пути домой вызволили из песков застрявшие автомашины.

IV

…С неба обдавало жаром, как из кочегарки. Пожухли, скрутились стебли скудной растительности, что еще с весны зеленой россыпью обрамляла стены мазанки. Даль просматривалась только до границы аэродрома. Видеть разделительную линию между небосводом и песком невозможно – все тонуло в кипящем мареве пустыни.

В мазанках душно, как в парной сибирской бане! Уже с утра в них царило оживление. После сдачи самолетов прибывшим сменщикам каждый из нас был предоставлен сам себе. Перетряхивали (в который раз!) и укладывали в чемоданы личные вещи. Чистились, приглаживались – словом, готовились к отъезду на Родину. А там встреча с семьями, друзьями, товарищами…

Еще задолго до окончания срока нашего пребывания в Хами я неоднократно просил командование базы об откомандировании на фронт, но каждый раз получал отказ. Мне отвечали, что до приезда сменщиков об этом и думать не стоит. Тогда я подал официальный рапорт на имя «прораба» (начальника трассы). Ответа не было. Потерял всякую надежду.

В этот день Арсен что-то уж слишком рано прибыл с комиссаром базы Терентьевым на аэродром прямо к мазанкам. Он на правился ко мне с какой-то бумагой.

– На, читай!'

Оказалось, телеграмма от «прораба», в которой предписывалось начальнику базы Хами с разрешения «директора» откомандировать меня на фронт в Ханькоу.

– Ты не мешкай. В 11.00 должен прибыть пассажирский Р-5, с ним и отправляйся.

Я надел новый комбинезон, взял с собой парашютную сумку с бритвенными принадлежностями, шлемофон и губную гармошку, остальное сунул под койку. Добровольцы-соратники проводили меня к самолету. Со многими из них я распрощался навсегда.

В Ланьчжоу прибыл как раз в то время, когда вторая группа Г. И. Тхора производила посадку. Когда СБ зарулили на стоянку, бродил между самолетами и вопрошал:

– Техники, стрелки нужны или нет?

Но все только сочувствовали, а реальной помощи не оказывали – «вакансий» не было. И вдруг… Глазам своим не верю. Неужели Любомудров? Увидев меня, он от изумления всплеснул руками:

– Фарманщик! Откуда взялся?

– Да вот, оказался «безлошадным».

Мы были знакомы с 1930 г., когда вместе работали на аэродроме в 11-й авиабригаде, он – на новом бомбардировщике ТБ-1, я-на «этажерке» «Фарман-Голиаф». Отсюда – «фарманщик».

Николай Митрофанович был в должности инженера группы С. В. Слюсарева. Я рассказал ему о себе.

– Что-нибудь придумаем. Скоро сядет ТБ-3, с ним и поле тишь до Ляньшаня, а там видно будет.

Здесь, на аэродроме Ланьчжоу, произошла приятная встреча с Яшей Прокофьевым, возвращавшимся на Родину после окончания срока командировки.

Здорово, Яша! Вот не ожидал! Здравствуй, Вася! Ты куда это собрался? Туда, откуда ты только что прилетел!

Понятно. Тогда возьми вот это на память. Может, пригодится.

Он передал мне карту на китайском языке с нанесенными на ней боевыми маршрутами, которую храню как реликвию по сей день.

…ТБ-3 медленно набирал высоту над Ланьчжоу и, перевалив через хребет Куньлунь, взял курс на г. Ляньшань (пров. Сычуань). Под крылом гиганта медленно ползли скалистые горы, ущелья, долины с серебряными жилками горных рек. Появились квадраты рисовых плантаций, залитых водой, отчего вся низменность напоминала застекленную оранжерею. Вдали, в голубой дымке, утопал город, рядом с которым желтой лентой тянулся аэродром.

Самолет, легко коснувшись полосы, остановился у самого края болота. В лицо пахнула такая духота, какой не довелось испытать даже в Хами. Было за полдень, когда группа СБ про извела посадку и сразу же начала готовиться к перелету, но Ханькоу не принимал из-за бомбежки.

В гостиницу шли по городу в сумерках. Вблизи двигалась толпа, доносились крики, стенания. Переводчик сообщил, что на городскую площадь ведут казнить преступника, уличенного в воровстве. В гостинице стояла такая духота, что невозможно было уснуть. Рано утром, когда заметно схлынула тропическая духота, поспешили на аэродром. Здесь Любомудров определил меня стрелком в экипаж Григория Илларионовича Тхора, которому я тут же представился.

– Со ШКАСами работали?

– Приходилось.

– Добро! Высота 3 тыс. м. При подходе к Ханькоу пойдем бреющим. Все внимание воздуху. Связь по переговорному устройству.

Внешне осмотрел самолет. Проверил заправку. Привел в готовность ШКАСы и нижнюю установку. Нацепил парашют. В самолете, как в геенне огненной. Скорее в воздух!

Взлетели в полдень. Тхор повел группу с набором высоты на малой скорости, с тем чтобы на ходу подтянуться и принять бое вой порядок. Далеко остался Ляньшань. Внизу справа широкой лентой лежала в отрогах гор многоводная Янцзы, поражая своей извечной красотой.

Приближаясь к Ханькоу, прижались к рисовым плантациям, вплотную подступавшим к городу. В воздухе – спокойно. Вот и главный аэродром. После посадки и заруливания к капонирам спросил у Тхора, какие будут распоряжения относительно меня. Последовал ответ:

– Вы останетесь в экипаже. Командиром будет другой летчик.

После узнал, что Григорий Илларионович Тхор («Григорий Иванович») прибыл в Китай в качестве советника по авиации и сменил на этом посту. П. Ф. Жигарева.

Поздно вечером прибыли в литишэ – бывший японский клуб офицеров. В этом же клубе разместился штаб, бомбардировочной авиационной группы, куда мы были приглашены на. следующий день. Над большим столом, на котором во всю его длину была разостлана карта Китая, склонились Г. И. Тхор, П. Ф. Жигарев и представители китайского командования. Видимо, обсуждался план операции. Здесь же стоял стройный, гвардейского роста доброволец в сером костюме. Это был командир группы Сидор Васильевич Слюсарев. По окончании совещания Любомудров представил меня командиру, кратко рассказал мою «китайскую» биографию.

Начальник штаба, он же главный штурман группы, Виктор Терлецкий после предъявления документов и зачисления на все виды довольствия предложил выбрать псевдоним. Я назвал псевдоним – Терновский (девичья фамилия матери). Под этой фамилией я значился в послужных списках советских добровольцев группы Слюсарева.

Всякое бывало: и радость побед, и горечь неудач. Как говорится, война есть война. У нее свои законы и в воздухе, и на земле…

На следующий день, едва занялась утренняя заря, мы прибыли на аэродром. Готовился штурмовой удар по наземным войскам японцев. «На полную катушку» зарядили ШКАСы. В бомбоотсеки подвесили самодельные ящики, в которые погрузили осколочные бомбы.

Наш налет был точным и ошеломляющим. То же подтверди ли донесения с фронта. Все самолеты без повреждений возвратились на свою базу.

Непреложным законом любой армии является сохранение материальной части и поддержание ее в постоянной боеготовности, особенно на войне. После каждого возвращения с боевого задания первым делом надлежало укрыть самолеты в капониры, а там, где их не было (например, в Хэнъяне), рассредоточить по аэродрому и сразу же заправить горючим на случай выхода из-под удара.

После традиционного вопроса летчику «Как работала матчасть?» приступали к тщательному осмотру самолетов и устранению повреждений. При этом непременно надо было найти не только входные, но и выходные пробоины для выявления возможных разрушений силовых элементов конструкции. Если количество пробоин было нечетным, то «гостинец» где-то застрял и его надо было найти.

Вот и сейчас, в обшивке самолета был «нечет». При тщательном осмотре я обнаружил глубокое осколочное повреждение нагнетателя правого мотора. Самолет пришлось отбуксировать в дальний угол аэродрома для замены мотора. Такие случаи были часты.