Текст книги "Поклонись роднику"
Автор книги: Юрий Бородкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
– Товарищи! Мы обсуждаем документ большого практического значения, касающийся всех сторон хозяйственной деятельности нашего совхоза, документ, рассчитанный на перспективу, – повел речь секретарь парторганизации Гусев, научившийся говорить газетными фразами. У него и манеры выработались уверенные: неторопливо приглаживает волосы, посматривает на слушателей со значением. – Мы привыкли действовать на авось, а здесь, – он ткнул в проект пальцем, – научный подход. Недостатков и просчетов в нашей работе указано много, так что резервы имеются большие. Предлагаю одобрить проект.
– На бумаге-то легко написать: это удвоить, то утроить, – вмешался в разговор Шалаев. – Больше десяти центнеров зерновых мы не получали, а тут намечено двадцать! Или молока – две тысячи семьсот кг от коровы! Сумлеваюсь в успехе, – изрек он свою привычную фразу, годную к любому случаю.
– Я должна сказать, проект составлен вполне обоснованно, с учетом наших возможностей, и расчетные показатели вполне реальные, – поддержала директора главный бухгалтер Алевтина Николаевна Белова, знавшая свое дело назубок и пользовавшаяся уважением односельчан. Это была женщина, умевшая скрывать свою полноту аккуратностью в одежде, носившая очки в крупной оправе. Говорила она всегда спокойно, убедительно. Не случайно ее часто выбирали председателем на партийных собраниях. – Кстати, таких показателей колхоз «Заветы Ильича», например, уже добился. Чем мы хуже?
– А тем, что они под боком у райцентра, и народу у нас вдвое меньше, – резонил свое Шалаев.
– Как бы дело ни было, рассчитывать надо на собственные силы, потому что никто за нас не наведет порядок на этих семи тысячах гектаров: наша земля, мы живем на ней, мы и отвечаем за нее, – твердо заявил Логинов. – Что касается данного проекта, он действительно дает нам картину нынешнего состояния землепользования в совхозе и его научно обоснованную перспективу. Есть предложение одобрить его в целом перед рассмотрением в управлении сельского хозяйства и утверждением в райисполкоме…
Обедать Логинов пошел к родителям, специально захватив с собой проект, чтобы показать отцу.
– Вот почитай наши ориентиры вплоть до девяностого года, – он положил перед отцом на стол папку.
– Эй, куда хватили! – скептически мотнул седой головой Василий Егорович.
– Все правильно, чтобы решать задачи, надо их формулировать.
Пока Алексей обедал, Василий Егорович листал страницы, сосредоточенно морща лоб.
– Ну, как? – спросил Алексей.
– Признаться, не все мне здесь понятно, ведь в пору моего председательства не было таких серьезных вещей. Мне кажется, кое-что лишнее написали: про климат, почвы, растительность. Что, мы не знаем, какие они у нас? – Василий Егорович вопросительно глянул поверх очков на сына. – Вот смотри, пишут: «Лучшими являются пойменные луга по рекам Сотьме и Катенихе. В прирусловой части поймы: овсяница, мятлик, полевица, манжетка, василистник, василек, вероника длиннолистная, лютик. В центральной части поймы растительность более богатая: щучка, овсяница, лисохвост, мятлик, сныть, манжетка, борщевик, тысячелистник, герань луговая, таволга, различные зонтичные, осоки…» К чему нам эта ботаника? Сказали бы, на территории совхоза имеются хорошие заливные луга – и достаточно.
– Научная, подробная оценка земель составлена не только для нас – и для районных, и для областных организаций. Разве это плохо?
– По-моему, надо добросовестно работать – вот и вся наука.
– Ошибаешься, папа, нельзя жить по старинке.
– Ну хорошо, вот назначили тебе тут разные показатели, а как их добиться-то?
– Я тебе и говорю, важно, что цель поставлена. Задачи вполне выполнимые.
– Чего толковать про девяностый год, тебе впору о сегодняшних делах подумать: зерно из-под комбайнов некуда девать, с пастухом опять начинается морока…
– А что?
– Сейчас ходила в магазин, Мухин там шебутится пьяный, а стадо, видать, гуляет само по себе, – доложила Варвара Михайловна. – Бабы его совестят, так еще больше куражится.
– С самого начала было ясно, что не удержится, – безнадежно махнул рукой Василий Егорович. – Зря ты его и принял.
– Все же свой, белореченский. Думалось, может быть, наконец исправится, да, видно, подведет, – согласился Алексей, поднимаясь из-за стола.
– Куда ты? – спросила мать. – Посидел бы.
– Пойду вправлять мозги этому типу: может быть, он еще околачивается у магазина.
Васька сидел под березой с леспромхозовским шофером. Завидев директора, начал отвязывать поводья лошади. Алексей тряхнул его за воротник:
– Мухин, чего здесь забыл?
– Привет, Алексей Васильевич! – блаженно осклабился Васька.
– Где коровы? Марш отсюда!
– Не шуми, командир! У нас порядок – коровы лежат тут около старицы.
– Не хочешь работать – катись к чертовой бабушке на все четыре стороны! – вспылил Логинов.
– Ша, Васильевич! Я тебя уважаю и с тобой не спорю.
Васька кое-как забрался в седло и медленно направился вниз к реке.
«Шалопут! Пожалуй, и Макаренко ничего бы с ним не поделал, – думал Логинов, глядя вслед незадачливому пастуху. – Хоть бы сезон доработал».
Но эти надежды не оправдались.
23
Сначала стадо шло вдоль Сотьмы, потом повернуло в макаровские поля и теперь, насытившись, лениво брело вверх по речке Катенихе. Васька Мухин, сидя верхом на своей смирной Голубке, рассеянно смотрел по сторонам из-под сдвинутого на лоб линялого берета. Признаться, наскучили ему долгие пастушечьи дни. Зной ли, дождь ли, с утра пораньше выгоняй коров и до вечера мотайся за ними хоть в седле, хоть пешком. Утренники стали холодными, подолгу лежит роса, так что на траву не присядешь, пока не пригреет солнце. Уже появился кой-где желтый лист на березах, не гомонят в приречных кустах птицы, студеней стала вода.
Когда стадо легло и прояснились притуманенные дали, Васькино внимание привлекли Пустошки, точнее – крыша избы Носковых, видневшаяся за перелеском, примерно в километре. Захотелось чем-то досадить дяде Павлу, не признававшему родства с ним, Васькой Мухиным. Недолго думая, он дернул поводья, потом подхлестнул лошадь, прибавляя ходу в направлении Пустошек и еще не зная, что предпринять. В ольховнике у Катенихи оставил лошадь, прокрался поближе к избе. Около нее стоял старенький колесный трактор с прицепом. В обнесенной изгородью поскотине паслись совхозные телята. Хозяйка, тетя Шура, копала картошку, сам дядя Павел не появлялся.
Недолгое наблюдение подсказало Ваське, что хозяина, по всей вероятности, дома не было. И действительно, легкий на ногу Павел Носков убежал по грибы за Катениху. Васька смело вышел из своего укрытия и, не замеченный теткой, достиг крыльца, решив про себя, в случае встречи с хозяином, сказать, дескать, зашел навестить.
Дверь оказалась запертой на честное слово: в подцепку была вставлена палочка. Васька взошел по лестнице на мост, переступив порог избы, для проверки окликнул:
– Дядя Паша!
Ответа не последовало, тогда Васька быстро принялся за дело. На мосту, где попрохладней, стояли двухведерный бачок и трехлитровый бидон с медом: бачок не унесешь, а бидон можно было прихватить. Кроме того, в чулане обнаружилась бутылка водки. В выдвижном ящике шкафа, где хранились разные документы и квитанции, лежали прямо на виду сто двадцать рублей. Больше Васька ничего не взял – этого было достаточно, да и надо было поторапливаться.
Вылазка в Пустошки удалась. Мухин благополучно вернулся к стаду и, расположившись на пригреве под березой, принялся угощаться. «Вот так, дядя Паша! Не хотел поднести сто грамм при встрече, так теперь погуляю за твой счет», – думал Васька, щедро запивая водку ароматным, еще жидким медом. Состояние было блаженное, Васькина душа расправлялась, жаждала приятельского общения, но поблизости никого не было. Из приемника, висевшего на сучке, привольно разносилась музыка, Васька подпевал исполнителям песен. Однако подъем настроения вскоре сменился сонливостью: мед делал свое дело. Ощущение было такое, будто опускался в какую-то теплую глубину, неодолимая сила примагнитила к земле, и музыка уже доносилась откуда-то издалека, чуть внятно…
А тем временем Павел Андреевич Носков пришел домой с полной корзиной груздей, довольный своей удачливостью. Скинув резиновые сапоги, он сидел босиком на приступке крыльца, Александра брала в руки ядреные прохладные грибы, удивлялась, качала головой, как заводная игрушка:
– Неужели всё грузди?
– Немного волнушек есть.
– Надо же! Ты прямо как из-под земли роешь. Другие-то мало несут.
– Мелкие под листьями хоронятся, на виду – поповы шляпы.
– Ужо переберу да обмочу.
Александра унесла корзинку на мост, вдруг спросила:
– Бать, а где у нас бидон с медом?
– Как где? Тут, около бачка стоял.
– Да нету, может, переставил куда? В чулан или на поветь?
– Не дотрагивался я до него. Посмотри, бидон не иголка. Утром стоял тут.
– Что за чудеса? Как скрозь землю провалился!
– Чай, не воры были, – спокойно отвечал Павел, покуривая.
Предчувствуя недоброе, Александра забеспокоилась, пошла по дому, чтобы проверить, нет ли еще какой пропажи: казалось, все было на месте. Куда подевался бидон? Но когда она выдвинула ящик и не обнаружила денег, лежавших на виду, уже не сомневалась, что в доме кто-то побывал.
– Павел, чего сидишь-то? – крикнула сверху Александра. – Деньги из шкапа тоже пропали.
– Какие?
– Те сто двадцать рублей.
– Да что ты! – встрепенулся Павел, сразу забыв об устали.
– Сама не пойму, белым днем обокрали. Я и не уходила никуда дальше огородца.
– А ты, коли остаешься одна, не палочку втыкай в подцепку, а на замок запирай. Как уж ты проворонила? – принялся он ругать жену.
У обоих вздернулись нервы. Павел обыскал всю избу до последнего уголка: не спрятался ли где вор. Истыкал вилами сенной зарод на позети, выкрикивая угрозы:
– Вылезай, сучий потрох! Хуже будет – насквозь пропорю!
Разгорячился, умаялся даже, наконец стукнул себя по лбу:
– Не иначе Васька Мухин проник, стервец! Его проделки. Ну, он от меня не уйдет!
– Куда ты? – встревожилась Александра. – Выдумал связаться с этим тюремным!
– Ничего, сейчас найду, как миленького.
Носков свистнул Найду, рыже-белую лайку, проворно-суетливую, в хозяина. Та уж набегалась по лесу, а все равно с готовностью завиляла хвостом. Ходко направились берегам Катенихи.
Найти Ваську Мухина в поле не составило труда. Уткнувшись ничком, Васька непробудно всхрапывал под березой. Павел Андреевич, и без того взвинченный, увидев свой бидон в подтеках меда, по которым ползала проныра оса, пришел в ярость, схватил пастушечий арапник, сложил его вдвое и со всего маху жиганул Ваську. Тот не мог сразу очухаться, едва приподнялся, как новый удар полоснул по спине. Захлебывалась лаем Найда, хватала бедолагу за сапоги и брюки.
– Я тебе, подлец, покажу! Ты у меня забудешь дорогу в Пустошки! – приговаривал Носков. – Меду ему, сукину сыну, захотелось!
Васька, прижавшись спиной к дереву и загораживая лицо руками, взмолился:
– Дядя Паша, перестань! Останови собаку!
Носков в сердцах отшвырнул плеть, унял Найду. Его узкое носатое лицо побледнело, пересохшие губы гневно тряслись.
– Убить тебя мало!
– Совсем озверел. Забери свой мед!
– Кому он нужен теперь? Только выбросить, небось прямо рылом наездил весь бидон. Ну, как же ты не подлец после этого? Денной вор! И водку выглохтал. – Носков с досады пнул порожнюю бутылку. – Деньги где? Подавай сейчас же, не то пеняй на себя.
Пожалуй, не было более позорной минуты в непутевой Васькиной жизни. Он сидел без берета, всклокоченный, жалкий, морщился, потирая поясницу. Чувствуя свою вину, не смел поднять руку на разгневанного родственника.
– Кому говорят – деньги! – повторил окрик.
Васька медленно достал из кармана сто двадцать рублей. Носков пересчитал их.
– Эх, Васька, неужели совесть-то дешевле этих денег? Ведь снова посадят, дубина!
– Ладно, не пугай, я пуганый, – посуровел Мухин. Он поднялся на ноги и, хоть пошатывался, почувствовал себя трезвее. – Если бы ты не был мне сродни, я бы тебе сейчас припечатал как следует. – Он замахнулся кулаком. – Получил свое и мотай отсюда, сквалыга!
– Но-но, руки-то не расшиперивай! – Не уступал Павел, но все же забрал бидон и уже с некоторого расстояния пригрозил: – Я это дело так не оставлю, не поленюсь, к участковому схожу. До чего обнаглел, вор белосветный!..
Вечером, когда Васька только пришел в свою холостяцкую запущенную обитель и завалился на скомканную постель, послышались тяжелые шаги по лесенке и стук в дверь: явился сам участковый милиционер Иван Иванович Карпов, мужик лет пятидесяти, плотный, кряжистый, успевший дослужиться до капитанского чина.
Васька сел на край постели, подперев голову руками. Карпов придвинул табуретку, окинул взглядом убогую обстановку, в которой мог существовать только Васька Мухин. Чист молодец, ни коз, ни овец.
– Ну что, Мухин, опять за старое – начинаешь шалить? – сказал он, постукивая куцапыми пальцами по планшетке.
– Значит, Носков уже прибегал?
– Вот почитай. – Карпов достал из планшетки листок бумаги. Васька прочитал:
«Участковому милиционеру товарищу Карпову И. И. от жителя деревни Пустошки Носкова П. А.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Сегодня, 3 сентября 1983 года, пока я ходил по грибы, а жена находилась в огородце, меня обокрал Васька Мухин. Много говорить про него не буду – всем известный вор. Утащил 120 рублей, трехлитровый бидон меду и пол-литра. Может быть, и еще чего. Я сразу же нашел его в поле пьяного, отобрал деньги и бидон, правда, мед, после того как он его наездил, пойдет в бросок. Пол-литра он успел выпить – буде бы разорвало. Прошу отдать его под суд, пускай сидит, коли не умеет жить по-людски.
Носков П. А.».
– Родственничек называется!
– Да и ты его уважил. Правильно он излагает? Так было? – спросил участковый.
– Ну, так… – поморщился Васька. – Я все вернул ему, кроме бутылки.
– Ведь не первый раз мы с тобой встречаемся, подумал бы, что все равно узнаю твои грехи.
– Понятно, участковый на участке, как на фронте генерал.
– Это верно, – одобрил Карпов. – Так вот слушай, что я тебе скажу, отчаливай подобру-поздорову из нашего района куда угодно. Понятно? Даю тебе неделю сроку.
– Ладно, Иван Иванович, уеду, – легко согласился Васька, провел пятерней по коротким волосам.
– Эх ты, чухлома! Смолоду надо было выколачивать из тебя кислую шерсть, – сурово сжал губы Карпов. – Село позоришь! Ну, скажи, за каким чертом тебе потребовалось обворовывать Павла Носкова? Ведь сейчас зарабатываешь больше моего. Мать из-за тебя в землю пошла…
– Сказал, уеду – чего еще? – В зеленоватых Васькиных глазах вспыхнула дерзость.
Неисправимый. Карпов это понял давно. За время службы приходилось встречаться с разными субъектами, особенно на Раменском лесопункте: там много народу не местного, а случайного, прибылого. Но чтобы свой, сельский воровал, болтался беспутно и неприкаянно, такого примера больше нет.
Карпов поднялся, заложив руки с планшеткой за спину, тяжело прошелся яловыми сапогами по грязным половицам. Неприхотливый вид Васькиного временного пристанища и кисло-затхлый воздух в нем угнетали, вышел на улицу и полной грудью вдохнул вечернюю прохладу…
Через несколько дней Васька Мухин, дождавшись машину, идущую в райцентр, кинул в кузов свой тощий рюкзак. Ни с кем не попрощался, направляясь в неизвестном направлении. Белореченцы облегченно вздохнули. Надолго ли?
24
Лен был посеян в Климове – девяносто гектаров, и весь его вытеребил один Иван Логинов. По-ударному поработал, с утра и чуть не до темна каждый день. Обещал брату управиться без чьей-либо помощи и слово сдержал. Когда сделал последний загон, удовлетворенно окинул взглядом поле, устланное рядками льна, почувствовал себя расслабленно-усталым. Большое дело закончил. В семье Логиновых со времен деда ко льну было уважительное отношение: ведь за него Егор Матвеевич получил когда-то орден.
В пору было добираться до дому, но, не откладывая на завтра, Иван подогнал комбайн к Сотьме, попятил его на песчаную отмель и принялся мыть, чтобы поставить на полигон мастерских чистым: ведь до будущей осени не потребуется. За этим занятием и застал его Алексей.
– Ну как, Ваня? Пошабашил?
– Все положил!
– Спасибо. Баню как раз протопили.
– Отлично! Сейчас я закончу, уж надо обиходить комбайн, а то земля засохнет, после дольше проковыряешься.
Иван сполоснул в реке грязные, обнаженные по локоть руки, зачерпнул с полведра воды и с размаху хлестнул ее на комбайн. Он даже похудел за время уборочной, лицо потемнело, заметно осунулось. Приподнял кепку, чтобы почесать голову – волосы серо-грязного цвета, сбились колтуном. Младший среди братьев, а самый приспособленный к любому крестьянскому труду, самый неприхотливый. Алексей, как бывало часто, испытывал перед братом совестливое чувство за то, что был для него начальством. И сейчас, скинув пиджак, закатав рукава рубашки, стал помогать мыть комбайн. Вдвоем управились скоро.
После большой завершенной работы что может быть желанней бани? Раздевшись в холодном предбаннике, торопливо шагнули через порог в приятно обдавший жар. Иван сразу забрался на полок.
– Пообвыкся бы сначала, – заметил Алексей.
– Ничего. Пусть по́том выгоняет грязь, во мне ее – пуд. Эх, благодать! – Иван торжествующе похлопал себя по плечам.
С детства оба росли крепкими, здоровыми парнями. Старший брат Виктор, приезжая на каникулы из института, баловался двухпудовкой, и они пристрастились к этому, накачивая силу. Теперь играть гирей и загорать некогда – только лица бронзовые.
– Лето прошло, а мы с тобой будто не видели солнца, – сказал Алексей.
– А все на работе, все в спецовке. Вот уж Виктор позагорает на Черном-то море! Самый бархатный сезон, как говорят.
– Зря он не приехал домой: по грибы походил бы, порыбачил.
– Жена у него не больно любит деревню. Между прочим, и нам с тобой не мешало бы сбегать разок по грибы. Дай мне завтра выходной, хоть побуду в чистой одеже после бани.
– Ладно, отдохни.
Потерли друг другу спины, похлестались веником. После бани Алексей вместе с Иваном зашел к родителям.
Василий Егорович, всегда парившийся в первый жар, уже сидел за самоваром. Любил пить горячий чай из блюдечка, и сейчас оно покоилось в его могучей пятерне: прихлебнет несколько раз да разгладит свободной рукой усы – удовольствие.
– С легким паром! – сказал он.
– С легким паром, добры молодцы! – повторила мать, – Хорошо ли намылись?
– На все сто! – показал большой палец Иван.
– Он сегодня лен закончил теребить, так что заработал премию, – весело намекнул Василий Егорович.
– После баньки неплохо бы…
– Полноте, ни к чему! – отмахнулась Варвара Михайловна. – Леша, кто это ходили двое по селу? Девушка и парень.
– Корреспондентка районной газеты и инструктор райкома. Зашли на ферму, в красном уголке на стенке – обязательства на каждую декаду, инструктор-то и спрашивает: а какой надой планируете на четвертую декаду? Доярки улыбаются, у нас, говорят, только три декады в месяце.
Посмеялись над опрометчивостью инструктора.
– Ну, молодой, ошибся, – замолвила за него слово Варвара Михайловна. Ей приятно было видеть своих словно бы помолодевших мужиков, одетых в чистые рубахи, от которых веяло горьковатым запахом бани.
– Ванюша устал больше всех, поди, чувствуешь, как гора с плеч свалилась? – Она любовно тронула непросохшие русые волосы младшего сына.
– Ага. Вот директор дает отгул мне завтра.
– И ладно, отдохни маленько.
– Девяносто гектаров льна положил один, что значит техника! – оценил Василий Егорович. – А раньше вручную теребили: и свой народ весь нарядим, и школьников пришлют.
– Да уж, помучились, не зря сказано, лен любит поклон, – добавила Варвара Михайловна. – И околачивали вручную, колотушками.
– А все же Покровский район славился льном. Вот после отца осталась книга-то, тут все расписано, и про наш колхоз «Родина» сказано.
Василий Егорович достал из комода пожелтевшую книгу «Районы Ив-ской промышленной области», изданную в 1933 году. Все в семье были знакомы с ней, но он, надев очки, принялся цитировать:
– Покровский район отличается, во-первых, тем, что здесь на значительной территории высевается один местный сорт льна, во-вторых, населением производится массовый отбор льна путем сколачивания головок самых верхушек льняного снопа. Не наблюдается вырождения льна. Среднеподзолистые почвы вполне благоприятствуют развитию культуры. Лен везде занимает ведущее место в посевах, которые в 1932 году занимали около 25 процентов посевной площади, а в специализированном совхозе «Богатырь» льносовхозтреста посевы льна в том же году занимали 245 га, или 37,7 процента площади. – Василий Егорович со значением жестикулировал при этом и продолжал: – На станции Шарновка имеется одна из крупнейших в области баз «Экспортльна», так как значительная часть продукции льноволокна в силу своего высокого качества идет на экспорт…
Книга пошла по рукам.
– Да, помню, соревновались по льну-то: в поле идем с песней, из поля – тоже, хоть усталые, а показываем, что нам весело, – вспомнила мать.
– Теперь уж льноводство отошло на второй план, и не существует никакого покровского сорта льна: сеем разными привозными семенами, – сказал Алексей. – У нас нынче девяносто гектаров льна, и то считаем много.
– Так ведь, милый мой, сколько деревень-то было! Я подсчитывал: на территории нынешнего совхоза – около сорока! Климово, Аверкино, Фролово, Большой Починок, Малый Починок, Старово, Дворики, Пасьма, Завражье… – загибал пальцы отец. – Главное – поднять лен, а для этого требуются люди.
– Ведь есть льноподъемники, но ими нельзя пользоваться. Мы несколько раз пробовали его пускать, – сказал Иван, – ничего не получается. Вязальный аппарат не доведен до ума: заводская недоработка.
– Однако лен должен дать нам деньги, – предположил Алексей.
– При Никанорове всегда половина льна оставалась неподнятой, так что, Леша, не очень надейся на прибыли, – выразил сомнение Василий Егорович.
– Все-таки, думаю, осилим.
– Посмотрим. Цыплят по осени считают…
Отец оказался прав. Много канители было со льном, и погода подвела, начали перепадать дожди. При всякой возможности Алексей направлял на подъемку льна всех, кого мог: шефов с лесопункта, конторских работников и специалистов, даже посылал машину по деревням, чтобы собрать старух-пенсионерок. И все же не успели поднять весь лен, да и тот, который был связан, сложен в скирды, не удалось сдать полностью, потому что дорога оказалась сильно разбитой. Надеялись на заморозки, но их не было даже в конце ноября. Одним словом, упустили сроки, а тем временем льнозавод затоварился трестой из более близких хозяйств, стал вести приемку придирчиво.
Когда Алексею Логинову приходилось бывать в Климове, разворошенные скирды льна (брали тресту из середины, выборочно) вызывали чувство укора. До весны, до пахоты это будет продолжаться, пока огонь не возьмет «остатки» льна.
Не получилось. Главный просчет заключался в том, что запоздали с уборкой, дождались осенней непогоди. Логинов надеялся управиться со льном, как удавалось в «Красной заре». Там поля сухие, песчаные, а здесь больше тяжелых суглинков, вечное бездорожье. Теребление надо обязательно заканчивать в августе.
Вроде не мог упрекнуть себя, не сидел сложа руки, и все же не искал себе оправданий: надо уметь хозяйствовать при любой погоде. Жаль было напрасных трудов. Перед братом, вытеребившим весь лен, чувствовал собственную вину. В чем-то просчитался, что-то не предусмотрел.
25
Районная партийная конференция открылась в доме культуры. Накануне ударил мороз, в помещении было холодно, так что некоторые не снимали пальто. Батареи были чуть теплыми, срочно подключили два электрообогревателя, но и это не помогло. Секретарь обкома, приехавший на конференцию, сделал выговор Балашову, тот оправдывался, мол, котельная подвела.
Логинов сидел вместе с делегацией белореченцев, листал проект постановления конференции, слушая отчетный доклад первого секретаря райкома партии Балашова, в котором приводилась малоутешительная статистика: за три года пятилетки район не справился с основными показателями, задолжал государству тысячу тонн зерна, шестьсот тонн молока, четыреста тонн мяса. Дошел черед и до совхоза.
– Мы ожидали большего от товарища Логинова, когда назначали его директором совхоза«Белореченский». В летний период в совхозе снизились надои молока из-за плохой организации пастьбы, не сдано большое количество льнотресты, на тридцати гектарах не убран овес… – критиковал Балашов. При этом он оторвался от текста доклада, строго глянул через крупные очки на Логинова.
Алексею казалось, весь зал смотрит на него, а народ все знакомый. Сколько было трудов, стараний, и вот – результат. Но когда ему предоставили слово, оправдываться не стал, только напомнил, какое хозяйство он принял:
– Скажу о другом, – продолжал Логинов. – В ноябре совхоз мог выполнить и перевыполнить план по мясу, но этого не случилось не по нашей вине. В районе имеет место порочная практика сохранять выходное поголовье скота до первого января. Мы подготовили для сдачи двадцать пять бычков хорошим весом и семнадцать выбракованных коров, повезли их на станцию – там не принимают, говорят, районное начальство не разрешает принимать скот до января. В чем дело? В том, чтобы не пострадала отчетность по выходному поголовью. Спрашивается, какая польза государству от такой благополучной отчетности? Весь этот скот продолжаем впустую кормить, теперь он не прибавляет, а теряет в весе: плюсуем головы, минусуем мясо и корма. Кстати, лишнего сена нынче нет, и то мытое дождями, низкого качества. Разве это по-хозяйски – держать непродуктивный скот только ради отчетности?
В зале послышалось одобрительное возбуждение. Балашов нервно поприглаживал свою прядку волос, перекинутую от уха к уху.
– И еще об одном, – сказал после краткой паузы Логинов, – о первейшей нашей проблеме – дороге, вернее, о бездорожье, от которого мы несем большие убытки. Технику гробим прежде всего. А взять отвозку молока с ферм: ведь на тракторных прицепах ковыляем бидоны. Ругают за низкую сортность, повышенную кислотность, да тут все перебаландаешь на ухабах-то! Я уже обращался по этому вопросу письменно к областному начальству, пока безрезультатно. В нашей стороне три хозяйства и Раменский лесопункт не имеют надежной дорожной связи с райцентром. Надо сообща добиваться строительства дороги, иначе трудно рассчитывать на положительные сдвиги, и народ будет по-прежнему уходить. Пора понять, что хорошая дорога – это жизнь…
Наболевшая проблема вызвала еще большую реакцию делегатов. Послышались реплики:
– Правильно, трактора да лесовозы вдребезги разбили дорогу!
– От снегу до снегу в грязи баландаемся.
– У людей-то автобусы ходят.
Председательствующий вынужден был стучать по микрофону, чтобы установить тишину.
В своем заключительном выступлении секретарь обкома поддержал выступление Алексея Логинова, пообещал содействие в строительстве дороги. На организационном пленуме райкома он же предложил кандидатуру нового первого секретаря райкома, Кондратьева Владимира Степановича, бывшего председателя райисполкома из другого района. Его никто не знал, но так как уже был слух о переменах, все поняли, что мужчина в сером костюме, приехавший вместе с секретарем обкома, и есть новый первый секретарь райкома. В его внешности было больше обыденного, нежели примечательного: светло-русые волосы ровно причесаны назад, голова крупная, лицо широкое; короткий округлый нос и раздвоенный подбородок говорили о твердости характера, а большие смуглые руки – о крестьянском происхождении. Запоминались глаза: голубовато-серые, открытые. Взгляд их был внимателен, когда смотрел в зал, как будто уже сейчас он старался запомнить каждого делегата, а в его спокойствии чувствовалась хозяйская основательность, дескать, понимаю, что успехи района далеко не блестящие, но дела и проблемы знакомые – не новичок.
Кандидатура нового секретаря не вызывала возражений, поскольку был он человеком нездешним. В этот момент у Логинова появилось далее сочувствие Балашову, хотя отношения между ними никогда не отличались взаимностью. При всем старании не было у Балашова должного авторитета, чтобы руководить районом. Сейчас он и вовсе показался сникшим.
В фойе Алексей встретился с Воробьевым, председателем лучшего в районе колхоза «Заветы Ильича», в котором сам начинал работать. На груди у Воробьева – орден Ленина, человек он уважаемый, областной депутат, и держится уверенно, с достоинством, есть в нем какая-то военная струнка: несмотря на то что ему уже за шестьдесят, всегда подтянутый, осанистый. Должной замены ему найти не могут, просят поработать еще, и он работает.
– Ну как, Алексей, настроение-то? – Воробьев энергично взял Логинова жесткими сухими руками за плечи.
– Какое тут настроение?
– Ничего, три к носу – все пройдет.
– Плохо работать не привык, а хорошо не получается, – посетовал Алексей.
– У тебя должно получиться, – ободрил Воробьев. – Не сразу Москва строилась. Самое главное, изменить отношение людей к работе, к земле, к технике, друг к другу. Говорят, трудно воспитать человека, в стократ труднее – коллектив. Да ты все это знаешь. Как тебе поглянулся новый-то секретарь?
– Что можно сказать про приезжего человека? – пожал плечами Логинов. – Сейчас принято присылать районное начальство со стороны.
– Да, и термин появился: движение по горизонтали. Однако скажу тебе, в этом есть свой резон, поскольку привозной секретарь приезжает как бы с готовым авторитетом. Дома наживать его непросто, небось по себе знаешь. Поживем – увидим. Бывай здоров! Отцу – привет.
На улице было метельно. Подошел Борис Пашков, нынешний председатель «Красной зари», пригласил в свой автобус. Пашкову можно было только позавидовать: его на конференции хвалили. Ермаковцы обрадовались встрече с Логиновым, приглашали в гости, дескать, совсем забыл дорогу в колхоз.
Домой вернулся поздновато, но в окнах горел свет: Наташа ждала его.
– Где-то подзагулял мой Алексей Васильевич? – сразу определила она, с улыбкой открыв дверь.
– Встретился с ермаковскими.
– У тебя какие-нибудь неприятности? Как прошла конференция?
– Нормально. Избрали нового первого секретаря: прислан из другого района. Нас, как обычно, критиковали…
Алексей еще не успел повесить пальто, Наташа оплела его шею руками, жарко выдохнула:
– Едва дождалась, когда ты явишься.
– Что с тобой?
– Угадай. Ни за что не угадаешь!
Немного отстранив жену от себя, Алексей вопросительно смотрел в ее загадочно улыбающееся лицо. Никак не мог догадаться о причине такого настроения Наташи. Нетерпеливо попросил:
– Скажи.
Она снова прильнула к нему, почему-то шепотом, стеснительно произнесла:
