Текст книги "Поклонись роднику"
Автор книги: Юрий Бородкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Освоился на комбайне? – спросил Логинов.
– Порядок! Все припоминается, хотя ребята, пожалуй, пошустрей меня управляются.
– Как закончите здесь, перегоняйте комбайны в Сафоново: там неплохой овес, – распорядился Логинов. – Надо сначала убрать на семена участки, которые получше. Давайте по-стахановски, пока позволяет погода.
Комбайнеры начали расходиться. Логинов остановил Андрея Силантьева, плотно сбитого паренька в кепке, сдвинутой на затылок. Спросил:
– Как настроение, Андрюша? Не тяжело?
– Ничего.
– Насчет института не переживай – дело поправимое. На будущий год еще разок попытайся.
– Больше не буду, – твердо заявил Андрей. – Я не очень и надеялся, потому что две тройки в аттестате. Между прочим, отец институтов не кончал, а технику знает лучше любого механика.
Именно отец приобщил его сызмальства к технике, потому и работает как заправский механизатор. Конечно, надо бы принимать в сельхозинститут таких сноровистых парней с настоящей крестьянской жилкой. Другой не поступил, не знал бы, куда податься. Андрей пришел в контору, попросился на комбайн. Может быть, в том и найдет свое призвание, что продолжит дело отца? Очень уж он похож на него: такое же открытое, лобастое лицо с добрыми голубыми глазами, такая же основательность в каждом движении, в самой коренастой фигуре. Сел за штурвал комбайна – копия Николай Михайлович, и козырек кепки так же торчит кверху. Побольше бы таких семей, как Силантьевы: кого ни возьми – надежные люди. На них-то и держится деревня.
Вновь загудели комбайны. Убрать бы все, засыпать собственные семена, чтобы люди поверили в свои возможности, а то уж свыклись с тем, что кое-как сеют, кое-как убирают.
На краю деревни, возле изгороди, за которой находились телята, стоял Павел Носков: тоже с интересом наблюдал за жатвой. Сам бывший тракторист, он чувствовал себя потревоженно, когда в Пустошках начинались полевые работы. Гул моторов, крикливые голоса парней оживляли хуторскую тишину, и деревня казалась еще не такой покинутой. Третье лето Павел с женой держат на летнем откорме полсотни телят. Около крыльца у него всегда стоит старенький «Беларусь». Подвезти подкормку телятам, что-то перемонтировать – весь день занят. Нет, в старики записываться рано.
Завидев приближающегося директора, он бодро двинулся навстречу своей торопливой прискочкой. Логинов тоже был рад повидать Носкова, шел и думал: покуда жив этот трудолюбивый человек, живы будут и Пустошки…
Вечером, уже в сумерках, Логинов снова заглянул на зерноплощадку. Бригада шабашников все еще стучала молотками, сколачивая при электрическом освещении последние сусеки. Ровно гудели два вентилятора, гнавшие горячий воздух через зерно, и теплый его запах наполнял все пространство под шиферной крышей. «Пошло дело, пошло!» – удовлетворенно думал Логинов.
Удивился, заметив Колю Мельникова.
– Ты чего здесь так поздно?
– Смотрю, все ли нормально, – застенчиво шмыгнул носом практикант.
Серьезный парень. Небось Макашин давно дрыхнет, а этот беспокоится за оборудование.
– Выключать или нет их на ночь? – кивнул Коля на вентиляторы.
– Пусть крутятся, иди отдыхай. Голубев тут присмотрит.
Иван Голубев, рыжий блеклолицый мужик, еще далеко не пенсионного возраста, снова был лишен на год шоферских прав и теперь дежурил на зерносушилке. Издалека было видно, как, сидя возле ворот на чурбачке, он клюет носом, но при этом как бы автоматически натопывает ногой, давая знать, что он бодрствует. Тоже горе-кадр. Нынче надо делать ставку на молодежь, на таких парней, как Андрей Силантьев и Коля Мельников. Умеют работать, им только надо дать направление. Они – надежда совхоза.
Логинов шагал еще не угомонившейся сельской улицей. Как обычно, его останавливали разными вопросами, просьбами: одной из доярок потребовалось съездить в райцентр, дескать, давай замену; у Мишаткина кончается газ на складе, а газовоз не отремонтирован; директор школы просит ускорить отделку классов в новом здании школы, поскольку считанные дни остаются до начала занятий; Сашка Соловьев надумал перевозить баню из Макарова…
Навстречу от моста профырчали два мотоцикла, на каждом – разговорчивая парочка. В воздухе растворился горький бензиновый дымок. Под горой белым валом тумана обозначилась Сотьма, за ней темнел лес; в раменской стороне догорала уже неяркая августовская заря. Привычная и милая сердцу картина…
19
Николай Баранов вдвоем с шофером ездили в город получать в воинской части списанный трехосный ЗИЛ. Вернулись через три дня. Едва подошел к дому, соседка Дарья Копылова, собиравшая в палисаднике помидоры, заговорщическим полушепотом подозвала к себе:
– Поди-к сюды, Николай… Уж не хотела говорить, да по-суседски надо предупредить.
– Чего? – насторожился Баранов.
– Я ведь плохо сплю, а вчера под утро слышу, на подволоке такую возню подняли коты! Марьин-то Мурзик все ходит бить моего Шалуна: ну скажи, такой ненавистник – на убив бьет! Уж за ушам дак всю шерсть выдрал, до крови исцарапал…
– Да черт с ним, с твоим Шалуном! – нетерпеливо перебил Баранов.
– Ну вот, взяла я палку, пойду, думаю, на подволоку, окаянная твоя сила! Как глянула в окошко – уж серенький светок – у твоего крыльца Пашка Колесов повертывается!
– Врешь!
– Вот те крест! Еще закурил и пошел. Уж Пашку да не распознать! Руки сунул в карманы куртки эдаким манером, шагает с раскачкой…
– Ну, ладно, – угрожающе произнес Баранов и, надернув потуже на лоб кепку, направился к дому.
На дверях висел замок. Жена на работе, дети в садике. Противно заходить в собственный дом. Потоптался. Первым желанием было пойти в склад, устроить разгон жене. Пошел к магазину, а тут, как на грех, вывернулся на мотоцикле сам Пашка Колесов: летит, только распахнутая куртка крылом полощется за спиной. Баранов дал знак рукой, остановив его, и не успел Пашка опомниться, как его срезал хлесткий удар в скулу. Вскочил, кинулся на Николая. Крепко сшиблись. Еще больше взвинчивая нервы, добавляя ярости, ревел на повышенных оборотах мотоцикл, валявшийся на дороге…
Неизвестно, чем бы кончилась потасовка, если бы не подбежали люди. Продолжавшего бушевать Пашку двое повели под руки, третий катил мотоцикл. Остальные уговаривали Баранова.
– Сукин кот! Ты у меня дождешься! Я тя проучу, что стороной будешь обегать мой дом! – грозился он, сплевывая кровь.
Стыдно было перед людьми. Прикрывая ладонью подбитый глаз, шаткой походкой побрел обратно к дому, сел на приступок крыльца, чтобы немного прийти в себя. Во всем теле не унималась нервная дрожь, хотелось плюнуть на все, куда-то исчезнуть. Так бы и сделал, если бы не дети.
Как раз послышались их звонкие голоса. Из-за угла выбежал, размахивая прутышком, старший, Юрка. Этот уж в школу пойдет на днях, а пока вместе с братьями ходит в садик.
Валентина вела за руки двух младших, как бы ограждая себя этим от гнева мужа. Она, конечно, знала о драке, знала, какая гроза ее ждет, но лицо ее не выказывало волнения, лишь чуть побледнело. Черные дуги бровей, темные вьющиеся волосы, упруго выбивавшиеся из-под белого платка. «Зачем она такая красивая?» – мелькнула досадливая мысль.
– Папа, давай возьмем у Савосиных кутенка: такие хорошенькие! – подбежал Юрка.
– Обожди, сынок… Погуляйте здесь минутку.
Валентина молча отперла замок. Поднялись в избу. Широко расставив ноги, Николай встал перед женой, его растерзанный вид был страшен.
– Ну, что молчишь, как статуя каменная? – взорвался он. – Стоило мужику отлучиться, опять хвостом завертела! На все село ославила, стерва! Сколько я буду терпеть?
Его трясло от гнева. Со всего маху влепил Валентине пощечину. Она закрыла лицо руками, но он уже не мог совладать с собой, слепо колотил ее по рукам и голове.
– Убить тебя мало! – кричал он.
– Убей! Убей! – покорно всхлипывала Валентина, не пытаясь оправдываться. Кинулась ничком на кровать, уткнулась лицом в подушку, дескать, делай что хочешь.
В избу вбежали ребятишки. Бедные Баранчики не могли взять в толк того, что происходило между матерью и отцом, но в глазенках у всех была настороженность. Николай взвинченно пометался туда-сюда, пнул ногой дверь, выскочил на улицу, точно ему не хватало воздуха. Размашисто зашагал под угор к Сотьме, потом – берегом. Чуть не до Макарова отмахал. Как бы очнувшись, остановился у самой воды.
Тихо струилась река. Мелкие рыбешки то толклись на отмели у самого берега, то скатывались в зеленоватую глубину. В начале лета каждая веточка гомонит птичьими голосами, а сейчас в прибрежных ольховниках тишина, луга вытоптаны коровами, чувствуется какая-то смиренность природы, даже низко повисшее солнце кажется усталым. На душе у Николая пусто, с тупой безотчетностью смотрит на толкотню рыбешек: гнетут невеселые думы. Уйти в лесопункт к брату? Но, во-первых, там работает ненавистный Пашка Колесов, во-вторых, придется бывать в селе, встречаться с Валентиной. Уехать в город? Куда? Что он там будет делать? Пожалуй, проще наложить на себя руки…
В это время в селе только и разговору было что об очередном скандале в семье Барановых. Некоторые видели, как Николай после всех этих баталий направился к реке, стали высказывать опасения.
Дарья Копылова перехватила директора на улице, когда он только вернулся из района.
– Алексей Васильевич, остановитесь-ка на минутку. Ой, запыхалась! Сусед-то мой опять полоскался с Пашкой Колесовым, потом дома с Валентиной битва была, – толковала Дарья, кивая головой.
– Беда с этим прохвостом! – ругнул Логинов Пашку.
– Николай-то пошел туда, к реке, и до сих пор не возвернулся: кабы не случилось греха.
Сообщение старухи обеспокоило Логинова, сразу повернул к дому Барановых. Валентина кормила детей, сама сидела за столом как-то безучастно, подперев щеку полной белой рукой. На лице были заметны следы недавних слез, губы припухли.
– Где Николай? – прямо с порога спросил Логинов.
– Я почем знаю? – с раздражением ответила Валентина. – Придет, куда денется?
– А если не придет? Не ровен час, всякое может случиться.
– Ну и наплевать! Пропади он пропадом! Я вот заберу ребят и уйду к матери.
– Напрасно ты это… Смотри, спохватишься, да будет поздно. На тебе грех будет.
– Хватит, Алексей Васильевич! И без того тошно! – В глазах Валентины навернулись слезы.
– Я говорю, искать надо Николая.
– Сейчас разбегусь!
– Эх, Валентина, Валентина! – осуждающе произнес Логинов, глядя на неунывающих Баранчиков, аппетитно уплетавших картофельное пюре с малосольными огурцами.
– Оставьте меня в покое! – сорвавшимся голосом выкрикнула она и так гневно метнула взгляд на Логинова, как будто во всем был виноват он.
Вышел на крыльцо и, призадумавшись, постоял, глядя на вечернюю улицу. Надо было что-то предпринимать, но где искать Николая? Может быть, наладился к брату на лесоучасток? Эта версия казалась правдоподобной, тотчас послал в Раменье машину, однако поездка оказалась безрезультатной. Решено было подождать до утра: может быть, Баранов вернется.
Утром уже все село было в тревоге. На планерке Логинов объявил, что до выезда в поле надо всем миром прочесать окрестности Белоречья. Разбились на три группы, кричали, аукали, вроде бы обшарили все ближние леса и перелески, обследовали реку – тщетно.
А Николай Баранов, ночевавший в избушке сплавщиков, слышал призывные крики людей, искавших его, видел их, схоронившись в густом ракитнике. Отозваться бы, выйти из кустов – и делу конец, так нет, хотелось досадить жене. «Пусть мужики вернуться ни с чем, пусть попереживает Валентина», – упрямо думал он…
Когда расстроенный безуспешными поисками Логинов увидел Пашку Колесова, усердно дергавшего ногой заводную педаль мотоцикла, он, при всем нежелании разговаривать с этим ветрогоном, упрекнул его:
– Натворил ты, Колесов, дел.
– Чего? – не моргнув, бесстыже уставился на директора Пашка.
– Пропал ведь мужик, вот чего. А грех на твоей совести, потому что довел ты его до точки.
– Валите все на меня!
– На кого еще? Подумал бы, у нее трое ребят. Каково, если останутся без батьки?
– Хватит воспитывать, я ведь не у тебя в совхозе работаю, – заявил Пашка, вызывающе подбоченившись и в упор глядя дерзкими карими глазами.
Зло взорвало Логинова, едва не двинул кулаком в самоуверенную Пашкину физиономию. Только сгреб его за грудки, притянув к себе, произнес с негодованием:
– Проучить бы тебя как следует, подлая твоя душа!
– А ну, тронь! Я ведь, бляха-муха, не посмотрю, что ты начальство! – хорохорился Пашка, провоцируя Логинова.
Тот с презрением отстранил от себя Пашку и пошел дальше.. «Дернул меня черт связаться с этим барахлом, – успел покаяться Логинов. – Шкодит, пакостит там и сям, и управы на него нет. Из-за него, может быть, погиб человек. Все могло произойти в минуту душевной слабости. Страшно подумать…»
Николай Баранов собирался еще ночевать в избушке сплавщиков. Нашел здесь удочку, надергал немного рыбешки, которую можно было испечь на костерке и лишь заморить червячка. В избушке хорошего мало: пусто, грязно, а ночью и холодно. Вдруг на Николая нашло прозрение: дескать, какого черта я здесь отшельничаю, как бродяга? Или не хозяин в своем-то собственном доме? От любви к Валентине ничего не осталось, а сыновья разве виноваты? И зачем односельчан зря тревожить? Швырнул в кусты кукан с плотвичками, решительно зашагал вверх по реке.
Некоторые видели, как пошел он к дому. Несмотря на поздний час, новость тотчас облетела село.
Отперев дверь мужу, Валентина не выказала никакого удивления, не обмолвилась ни словом, точно знала, что он придет именно в этот вечерний час. Молча поднялись в избу. Валентина принялась домывать посуду. Набегавшиеся за день сыновья сладко спали. Николай задержался около них, кажется, никогда он не испытывал такой нежности к своим Баранчикам, щемяще почувствовал, на краю какой беды они находились.
Налив в умывальник теплой воды и с наслаждением скинув с себя пиджак и рубаху, он вымылся. Стало полегче.
Тем временем на столе появился ужин. Что могло быть вкуснее малосольного огурца и молодой картошки, жаренной со свининой! Всю сковородку подчистил, а потом жахнул сразу чуть не целую кринку молока.
Валентина лежала в постели, закинув за голову полные белые руки; видна была глубокая ложбинка на ее груди, в которую стекал от шеи клинышек загара. Смотрела, не мигая, в потолок, вероятно ожидая от него упреков, брани. Казалось, уже никогда не согреет Николая взгляд ее темно-карих глаз.
«Красивая и гладкая, зараза!» – с раздражением думал он, стараясь не смотреть на жену. Ревность, даже ненависть снова начали вскипать в нем, и, чтобы не сорваться, он, ни словом не обмолвившись, вышел на крыльцо. Две сигареты высосал подряд, размышляя о своем житье-бытье. Какой-то тревожащей казалась ему вечерняя тишина, почувствовал запоздалый испуг оттого, что мог не увидеть больше сыновей, дом, огнистую сельскую улицу, оранжевый разлив догорающего над лесом заката. Как жить дальше? Пашка, конечно, негодяй, но вся причина в жене. Как еще ее учить? Прогнать? Недалеко уйдет, к матери, и сыновей с собой заберет. Остаться одному – пуще всякого наказания. Жить без уважения друг к другу, будто отбывая какую-то необходимость, тоже неутешительно. Понимал, что прежней близости у них с Валентиной так и не будет: разбитую посуду не склеишь.
Мимо проулка порскнул мотоцикл, щебетливой стайкой прошли девчонки, за ними – парни, с шуточками и нарочит о громким хохотом. Давно ли и сам он был таким молодым, беспечным. Как хорошо, что в темноте никто не видит его, не подходит, не докучает вопросами. Подольше бы длилась ночь. Стыдно будет утром явиться в мастерские, в контору: мужики начнут подтрунивать, дескать, любить красивую – век не знать покоя. Надоели суды-пересуды. Сколько можно смешить людей? Почему другие-то живут ровно, спокойно, согласно? «Эх, Валентина!» – вздыхал Баранов, мучаясь неразрешимыми вопросами.
В сгустившейся синеве неба холодно и бесстрастно мерцали звезды, и не было им никакого дела до беды Николая Баранова, нахохлившегося на приступке крыльца. До полуночи просидел бы так, да озяб в одной-то рубашке.
Спать ушел в горницу, как бывало не раз. Долго лежал с открытыми глазами, ворочаясь и вздыхая: кручинили сердце тяжелые думы.
20
Светло-зеленая, безупречно новенькая «Нива» мчится от Покровского к Белоречыо. Чувствуется, машина нездешняя: еще кто-то из городских отпускников пожаловал своим ходом. Вот что значит шоссейка! Глядишь, скоро и сами белореченцы начнут приобретать автомашины.
За рулем мужчина средних лет, внушительного телосложения, в бежевом летнем костюме. От всей его фигуры веет здоровьем и основательностью, лицо крупное, широколобое, большущие руки как бы шутя лежат на руле, который кажется хрупким. Сразу видно, человек с положением и значением.
Рядом с ним – паренек в белой импортной курточке на молниях, с красными полосками на рукавах. Дорога его не утомила, с интересом смотрит по сторонам, вспоминает, как было, отмечает, что появилось нового. Еще бы, столько разговору было про поездку в Белоречье, словно собирались в какую-то удивительную страну, и вот она, сельская колокольня, уже показалась над лесом!
Машина миновала приветливо сверкнувшую под мостом Сотьму, ходко вбежала на угор и остановилась возле совхозной конторы. Водитель грузновато вывалился из-за руля, сначала окинул взглядом стенды с показателями соцобязательств по надоям, привесам, урожайности, с именами передовиков уборки. Дверь в кабинет директора распахнул широким жестом, вошел по-свойски, раскинув руки. Алексей обрадованно шагнул ему навстречу, крепко обнялись и поцеловались.
– Вот так, товарищ директор, встречай гостей! – сказал, улыбаясь, приезжий.
– Как ты, Виктор, позвонил со станции, так сижу и жду.
– Я сразу к конторе и подрулил.
– Как своим-то ходом?
– Прекрасно! Я ведь специально «Ниву» купил, в расчете на наше бездорожье, а тут асфальт гонят! Невероятно!
– Пора и нам выходить в люди.
– Сложная, Алексей, задачка, я смотрю, нелегко она дается: как-то посерьезнел ты, сединка на висках появилась, – придерживая брата за руки и разглядывая его лицо, сказал Виктор. – Не рановато ли?
– Что поделаешь? – пожал плечами Алексей. – Впрочем, это – пустяки, на здоровье не жалуюсь.
Позвонили. Алексей выслушивал распоряжение районного начальства, пытался возражать. Виктор по-хозяйски остановился около стола, глянул в сводку намолота зерна и лежавший рядом подрядный договор с каким-то ССМУ треста «Росгазстрой». «Не позавидуешь брату», – отметил он про себя. Сам кабинет и его обстановка показались невзрачными.
– Ладно, давай сегодня дела – в сторону, поехали к родителям, – сказал он.
Игорь выскочил из машины, по-мужски подал руку:
– Здравствуй, дядя Леша!
– Здравствуй, Игорек! Ну, ты и вымахал: пожалуй, выше отца!
– Говорю ему, спортом надо заниматься, а он сидит да книжечки читает, – сказал Виктор.
Через минуту подкатили к родительскому дому. Приезд Виктора всегда был самым радостным событием в семье Логиновых: все-таки старший сын, живет далеко, навещает нечасто. Василий Егорович уже стоял у крыльца, сдержанно дожидаясь, когда сын подойдет к нему. Обнялись.
– Витюша, милый мой, с приездом! Уж заждались тебя: ну-ка, прошлый год не был, и нынче лето на исходе! – всплескивала руками мать.
Виктор наклонился, чтобы поцеловать ее. Мать и сама вроде бы стеснялась и удивлялась, какая она маленькая среди своих здоровых мужиков.
– А Игорюша-то совсем жених! Давно ли вот здесь, под березой, на качельках качался! – продолжала она, и в глазах светилось счастливое озарение.
– Можете поздравить его, в мединститут поступил.
– Наверно, скоро учеба?
– Сначала в колхоз пошлют: вот на недельку отпустили со мной.
– Уж больно мало, – расстроенно покачала головой Варвара Михайловна.
– На будущий год, бабуль, приеду на целый месяц.
Вышла с ребенком на руках Наташа. Около взрослых, в ожидании гостинца, подпрыгивала Олечка. Послали в мастерские за Иваном, заканчивавшим подготовку льнокомбайна перед выездом в поле. Началось суетливое оживление. Выгружали вещи, любовались сверкающей машиной. По верху лобового стекла красовалась надпись на иностранном языке: автоэкспорт. Игорь приклеил, он же подвесил на резиночке к зеркалу дрыгающегося чертика.
– Поди, дорогая? – спросил отец, любовно поглаживая капот «Нивы».
– Стоила десять тысяч, теперь – девять.
«Да-а, сумма! В совхозе и то нет такой машины, а Виктор собственную имеет: видать, немалую деньгу зарабатывает. Уехал в город, всего сам добился», – одобрительно думал о старшем сыне Василий Егорович.
– Нам здесь больше всего подходит «уазик», – сказал Алексей.
– Ну, милый мой, в городе «уазик» с брезентовым верхом не годится, нужен комфорт. А у «Нивы» все достоинства, – хвалил свою машину Виктор.
Появился Иван. Замашисто припечатал свою пятерню к ладони брата:
– Дай-ка попачкаю твою ученую руку! Ха-ха! Вот, значит, какая покупка! Хороша, ничего не скажешь, – одобрил он, обойдя вокруг машины. – Не барахлит?
– В порядке, только в конце дороги стало что-то шуршать.
– Где?
– Тут, за щитком приборов.
– Прокати меня маленько, послушаю.
– Механик нашелся! – посмеялась Тамара над мужем.
Немного прогнали машину, после чего Иван уверенно заявил:
– Тросик спидометра стрекочет. Сделаем.
– Бросьте вы с машиной возиться – будет вам время! – резонно заметила Наташа.
– Пошли, ребята, в избу, – распорядился отец.
– Постойте минуточку! – остановил Виктор. – Надо сфотографироваться на память: когда еще соберемся все. Игорь, достань фотоаппарат.
Встали под березой на фоне избы: родители в центре, а возле них сыновья, невестки, внуки, внучка.
– Подумайте-ка, сколько нас собралось! – удивлялась Варвара Михайловна на свое разросшееся семейство.
– Целая бригада! – по старой председательской привычке определил Василий Егорович, довольно приглаживая усы.
Игорь настроил фотоаппарат, передал его подошедшему Вовке Капралову, и тот несколько раз щелкнул. Минутное дело, а память будет долгая. Кроме жены Виктора, все Логиновы здесь, от самого старшего до самого младшего.
Многолюдно, шумно, весело стало в большом доме Логиновых. За один стол такую семью не усадишь – принесли второй. Варваре Михайловне не управиться бы одной, благо есть помощницы.
После застолья мужики снова вышли на улицу – покурить. Виктор изъявил желание сходить на Никольский родник. Вместе с ним отправился и Алексей.
– Ну, брат, ты развернулся! И мосточки с перильцами, и колодчик, и стол с лавочками! Здорово! Все преобразилось! – восхищался Виктор.
– Были у нас студенты, набезобразили здесь, папа навел порядок, отремонтировал, видишь, доска у стола заменена.
– Как же они допустили такую низость?
– Сам не могу понять.
– Вот какой парадокс, вроде бы и воспитываем, во всех газетах и журналах пишем о том, что нравственно, что безнравственно…
– Значит, в чем-то не так воспитываем.
– Пожалуй. – Виктор зачерпнул воды, сначала, как и все в Белоречье, ополоснул лицо, потом отпил немного, поставил поллитровую банку на стол. – До чего же вкусна! Ты смотри, чище росы! А тишина-то какая здесь! Благодать! Вот еду и думаю, первым делом надо побывать на роднике.
Виктор закурил. Помолчали, наслаждаясь прохладой и покоем.
– По-моему, зря ты ушел из «Красной зари». Не покаялся? – спросил Виктор.
– Нет.
– Ведь совхоз-то у нас какой! Чуть не на последнем счету! Одно расстройство. Вот наш институт ездит в подшефный совхоз – это хозяйство! Один только животноводческий комплекс – шестьсот коров! Урожайность меньше двадцати центнеров не бывает.
– Скажи, сколько у них народу?
– Конечно, полно: город близко.
– В том-то и суть. Площади угодий в хозяйствах, допустим, одинаковы, а рабочих рук в одном больше, чем в другом, раза в три, – толковал Алексей. – А ведь справедливо соотносить произведенную продукцию с числом работающих. Понимаешь, иное хозяйство при урожайности десять центнеров заслуживает большего поощрения, чем получившее по двадцать. Возьми у нас: всего восемьдесят человек работает в совхозе.
– Пожалуй, ты прав. Я как-то об этом не задумывался.
У Виктора своя стезя в жизни. Учился всегда легко, закончил технологический институт, теперь кандидат наук, работает в НИИ. Кажется, никаких проблем перед ним не стояло, оттого благополучен и уверен в себе.
– Боюсь, Леша, голову ты сломаешь, а порядка в нашем «Белореченском» не наведешь.
– В конце концов, не только ради урожаев да надоев мы работаем, а ради людей. Видал новое здание школы? В общем-то не моя обязанность была перевозить и собирать его, но сельсовет протянул бы канитель не один год. Заканчиваем отделку. И все требуется сейчас: жилье, телятник, гараж…
– Не позавидуешь тебе. Я бы такой хомут не надел себе на шею.
– Как говорится, своя печаль дороже чужой радости.
Виктор с некоторым удивлением смотрел на брата, дескать, непонятен твой оптимизм. Сам-то он давно оторвался от земли, от здешних белореченских забот.
– Роднику поклонились, живой водички отведали – пора идти, – сказал он.
Наполнили водой канистру и шестилитровый бидон и направились обратно, поднимаясь по тропе в гору. По пути Алексей показал брату свое жилье. Их встретила Наташа, она вела за руку сынишку.
– Ну-ка, Сережа, покажи дяде Вите, как ты умеешь ходить ножками! Мы ведь, дядя Витя, большие: нам годик и один месяц, – довольно приговаривала она, и лицо ее светилось счастьем.
– Иди, иди ко мне, герой! – поманил мальчонку Виктор. – Еще раз поздравляю, Наташа! Теперь все у вас хорошо. – Виктор приобнял Алексея и Наташу.
– Вы с Игорем можете располагаться у нас, – предложил Алексей.
– Я уж – по старой привычке – у родителей, разве что Игорь…
Василий Егорович, продолжавший сидеть у крыльца, кивнул на торчавшие из распахнутой дверцы «Нивы» ноги Ивана:
– Наш механик уже взялся за ремонт. Чего-то вы долго?
– Посмотрели домик Алексея: я бы от такой дачки не отказался, – сказал Виктор.
– Вот именно – дачка. Я уж говорил ему, надо срубить настоящий дом, – напомнил Василий Егорович.
– Все готово! – распрямился покрасневший от напряжения Иван.
– Сделал?
– Конечно. Вынул тросик, погуще смазал его солидолом – и только. Гарантирую, шебуршать не будет. С тебя, Виктор Васильевич, причитается.
– По-свойски-то мог бы и бесплатно.
– Не-ет, нынче везде хозрасчет, – шутил Иван.
– Вон жиловую воду принесли, угощайся на здоровье, – сказал Василий Егорович. – Ладно, садитесь отдохните.
Сидя рядом со своими сыновьями, он чувствовал себя горделиво. Еще бы! Три таких добрых молодца, один здоровей другого! Жизнь не зря потрачена, есть кому ее продолжать. И внуков полон дом. Вот толкуют так и этак про счастье, а по стариковскому понятию оно как раз и заключается в большой дружной семье и надежности своего существования: есть на кого опереться.
Василия Егоровича потянуло на размышления, спросил старшего сына:
– Скажи, чем вы занимаетесь в своем институте?
– Ну, например, создаем и испытываем разные виды тормозных накладок, – показал на «Ниву» Виктор.
– Неужели из-за каких-то накладок содержится целый институт?
– Ведь они идут на множество автомашин! Все не так просто, как кажется.
Василий Егорович разочарованно помолчал. Добро бы конструировали машину целиком, а то одни эти накладки. Впрочем, сыну видней, на то и ученый.
– Как насчет грибов? Растут? – спросил Виктор.
– Плоховато нынче.
– А все же сходить бы всем вместе по грузди за Катениху!
– Мы забыли и дорогу в бор, потому что всегда в эту пору уборочная, – сказал Иван.
– Может быть, рано-рано, до работы, на машине катанем? – предложил Алексей.
– Идея! – подхватил Виктор. – Затем и отпуск взял в августе: хоть побродить с корзинкой по лесу, подышать чистым воздухом.
21
С середины августа, с той поры, как начнут холодать ночи и густо ложатся туманы, белореченские жители ждут-поджидают, когда кто-нибудь побывает в бору за Катенихой и оповестит: грузди пошли! И хоть нет прежнего изобилия в лесу, грибная пора не может не волновать, обнадеживая желанной удачей. И стрекочут по утрам мотоциклы, ныряют по ухабистым проселкам «уазики», солидно урчат вездеходы-фургоны, двигаясь к Пустошкам. Едут из ближних сел, из поселка лесорубов Раменья, из самого Покровского – наберись грибов! И все же надо попытать удачу, надо…
Чаще всего грибным разведчиком оказывается Павел Андреевич Носков: благо от Пустошек до бора самый короткий путь, только перейти речку. Да и грибник он знатный, кажется, каким-то особым чутьем на грибы обладает. Считает себя хозяином Пустошек, речки Катенихи и всего бора. Надо, сказать, и на ногу необыкновенно легок.
Вчера прибегал в контору получать деньги за накошенное сено. Желая поддержать свой грибной авторитет, похвастал:
– Начали расти, но рост небольшой. Я-то, конечно, знаю места, первый раз штук тридцать принес, а этта – с полсотни…
И Логиновы собрались по грибы. Поскольку выезжать было решено рано, Алексей пришел ночевать к братьям. Спать легли, как в детстве, в горнице, радуясь редкому теперь случаю побыть вместе, поговорить, повспоминать что-то, может быть, и незначительное, а для них интересное, понятное с полуслова.
Лишь занялся рассвет, Варвара Михайловна осторожно вошла в горницу, остановилась над спящими сыновьями: Алексей с Иваном разметались на полу, Виктору, как старшему и гостю, уступили место на кровати. Вчера долго бубнили перед тем, как уснуть: дело молодое. На подоконнике стоит порожняя бутылка. Гость угощает, а Иван разве откажется? Да, чай, не маленький, своей семьей живет. Спит как убитый, сладко прихрапывает, ничком воткнувшись в подушку; волосы свалялись, лицо и шея смуглые, а спина белая. Против братьев он похудощавей. Рубашку и брюки швырнул комом, ботинки – один здесь, другой там. Размашистая душа.
Алексей закинул руки за голову, будто прилег вздремнуть ненадолго. Выглядит он, пожалуй, старше Виктора: в русых волнистых волосах начала пробиваться ранняя седина, на лбу залегли морщинки. Мало ли у него забот да хлопот, а все везде поспевает сам. Помощников надежных у него маловато, даже отпуск ни разу не брал. У Ивана работа на тракторе тоже нелегкая, но все-таки лишь сам за себя отвечает, а у Алексея ответственность за весь совхоз.
Виктор во всем аккуратен: брюки и рубашку повесил на спинку стула, а на самом стуле лежат наручные часы и авторучка. Он даже спит как-то солидно, скрестив на груди могучие руки. Лицо крупное, лоб высокий, с залысинками. Живет, конечно, не хуже братьев, зато не дома, вот временами и возникает беспокойство за него: все ли там добро-здорово?
Сейчас все они дома, трое ее сыновей, и душа на месте. Самые отрадные дни. Любуясь сыновьями, Варвара Михайловна медлила, хотя пора было будить. Который из них ближе материнскому сердцу? Одной руки пальцы.
