Текст книги "Поклонись роднику"
Автор книги: Юрий Бородкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Логинов остановился против своего дома, Татьяна с Ирочкой пошли дальше. С потревоженным сердцем он смотрел им вслед и думал о том, что в судьбах людей много случайного и что его жизнь могла сложиться совсем по-другому и вот эта славная девочка, которую Татьяна ведет за руку, могла быть его дочерью…
5
Внимание белореченцев привлекли большущие ящики, появившиеся на краю села, на самом угоре к реке. Их каждый день подвозили со станции на тракторах с прицепами, и наконец перевозка была закончена: управились до распутицы. Все теперь знали, что в ящиках этих находятся детали сборных домов, и всем было любопытно увидеть, какими они будут, привозные дома. Кое-кто уже толковал осведомленно про удобства, про мансарду и террасу. Другие высказывали сомнения, дескать, лучше традиционной избы ничего не придумаешь: проверено веками. Надо сказать, в Белоречье ни одного стандартного дома еще не было.
Как-то вечером позвонил Балашов, предупредил о том, что приезжает первый секретарь обкома и, может быть, заглянет в совхоз. А на другой день прикатили сразу четыре «уазика»-вездехода.
– Здравствуй, Алексей Васильевич! – подал руку Воронцов, когда Логинов встретил приехавших у крыльца конторы. – Приглашай гостей.
Грузный, кряжистый, в распахнутой дубленке, он первый вошел в кабинет и, окинув его взглядом, сразу заметил:
– Подзапущено… Дел у тебя много, но тем не менее начни с кабинета, приведи его в порядок, потому что плох тот хозяин, который согласен сидеть в любой неприхотливой обстановке: себя не уважает, и другие уважать не будут.
– Вот сделаем панели из деревоплиты, – Логинов показал на листы, составленные у стены, – покрасим пол, окна.
– А само помещение крепкое – звонкая сосна! – Воронцов ударил кулаком по бревну, словно проверяя его на звук.
Кто-то вызвался принести минеральную воду. Логинов предложил свою.
– Михаил Иванович, а вы отведайте нашей – лучше не найдете.
Вода в графине казалась хрустальной.
– У нас есть тут под горой Никольский родник, на котором раньше стояла часовня. Говорят, попы брали из него в готовом виде святую воду: вероятно, есть содержание серебра.
Воронцов выпил полный стакан, удовлетворенно крякнул.
– Отменная водичка! Ты, Алексей Васильевич, налей-ка мне с собой хоть банку трехлитровую, если не затруднит.
Следом за Воронцовым к графину потянулись другие, так что в момент осушили…
Когда шли по селу, Воронцов ткнул пальцем в сторону недостроенного здания из белого кирпича: торчали столбики простенков, а между ними – пустые оконные и дверные проемы.
– Что это?
– Детсад начали строить еще лет пять назад.
– Это же все пропадет! Можно ли теперь довершить?
– Сначала нужна проверочная комиссия.
– Ну, деятели!
Побывали на полигоне совхозных мастерских.
– Да-а… Наглядный пример полной бесхозяйственности, – резко произнес Воронцов. – Машины стоят где попало, нет простейших навесов. Посмотрите, сколько металлолому: ведь всю окрестность захламили! Точно ни разу не вывозили. Алексей Васильевич, организуй это дело немедленно, как только установится дорога.
– Займемся, Михаил Иванович, – пообещал Логинов. Не стал валить все беды на предшественника, не стал жаловаться на то, что половина тракторного парка не готова к посевной. И Балашова не хотелось подводить. Но Воронцов сам высказал ему замечание:
– Анатолий Павлович, здесь недоработка райкома. Чего дожидаетесь? Когда я приеду да укажу, что так, что не так? Логинов только принял хозяйство, его упрекать пока не за что, но надо выправлять положение, товарищи.
– Никаноров, конечно, последнее время руководил спустя рукава, – вяло оправдывался первый секретарь райкома.
Остановились около ящиков со сборными домами.
– Значит, все перевез?
– Все.
– Где собираешься ставить эти дома?
– А здесь, вдоль по угору, в один ряд, окнами на реку и на большую дорогу.
– Места хватит?
– Хватит. Мы с техником-строителем уже прикинули. С архитектором согласовано.
– Что же, пожалуй, подходяще? Как, товарищи?
Послышались одобрительные реплики.
– Подъезжаешь с той стороны к реке, и первое, что бросается в глаза, – шесть новых домиков. Хороший выбор места, – согласился Воронцов. – Непременно здесь и собирайте их. Вообще село ваше на редкость красиво расположено. Да, я не спросил, сам-то где живешь?
– У отца с матерью: вон их изба, – показал Логинов.
– А семья?
– Жена пока в Ермакове.
– Это плохо. Уж не рассчитываешь ли на попятную? – усмехнулся Воронцов.
– Нет, Михаил Иванович. Как только соберем первый дом, привезу жену.
– Ну что ж, ставь поскорей да устраивайся основательно.
– Может быть, зайдете к отцу, он рад будет, – предложил Логинов.
– Спасибо. Некогда, надо ехать. Вот уж справишь новоселье, если будет путь, загляну. Желаю успехов, Алексей Васильевич.
– Вам спасибо, что нашли время заехать.
Машины покатились под угор, потом через мост и – на подъем к большой дороге. Логинов, щуря от солнца глаза, проводил их взглядом до самого леса. Тронуло внимание со стороны первого секретаря обкома. Было желание работать, оправдать надежды, которые возлагает на него начальство. А прежде всего по собственной потребности хотелось сделать жизнь на родной земле лучше. Что бы ни случилось, он никуда не отступит с нее.
Солнце щедро обливало белореченский угор, пойму Сотьмы, потемневшие леса. По дорожной колее бежали резвые ручейки. Начиналась весна, а вместе с ней прибавлялось забот. Их было много у нового директора совхоза…
Как только обтаял снег на угоре, в селе, точно перелетная птица, появился высокий горбоносый мужик с живыми карими глазами, уже знакомый белореченцам. Курс взял прямым ходом на контору. Войдя в кабинет директора, он по-свойски сел прямо к столу, кинув ногу на ногу и прилепив на острое колено, кепку-аэродром.
– Строители нужны? – без обиняков спросил он.
– Нужны.
– Знаю, видел ящики на горе. Будем составлять договор?
– Сначала скажите, кто вы? Откуда? Какая бригада? – поинтересовался Логинов. – Кажется, лицо ваше мне знакомо.
– Я прошлое лето в Покровском районе работал, и здесь ремонтировали склад удобрений: Никаноров знает мою бригаду. Мы из Чечено-Ингушетии, меня зовут Мовлид Арсанукаев.
– Остальные где?
– В Покровском. Вот паспорта.
На стол легли четыре паспорта. Логинов просмотрел их, удивился:
– Вы что, родственники или однофамильцы? Все Арсанукаевы: Мовлид, Ахмед, Мовды, Махмуд.
– Дорогой, какое это имеет значение? Может, родственники, может, однофамильцы, – несколько обиделся бригадир-шабашник. – Тебе работа нужна – будем работать. Я бригадир – я за этих людей отвечаю. Посмотри тот договор, с Никаноровым заключали, и не сомневайся.
– Все-таки соберите всех членов бригады. Поначалу заключим договор на сборку одного дома, а там дело покажет.
– Сколько платишь? Пять тысяч?
– Четыре с половиной.
– Слушай, пятьсот рублей! Совхоз разбогатеет, да? Ну, хорошо, сейчас позвоню. Можно? – Поднаторевший в делах трудоустройства посетитель бесцеремонно подвинул к себе телефон. – Могут не успеть сегодня: ты же знаешь, какая дорога, машину трудно поймать.
Пока он звонил в Покровское, Логинов с некоторым недоверием присматривался к нему, словно бы удивляясь, с какой стати оказался в его кабинете этот Мовлид Арсанукаев. В самом деле, когда-то Покровские плотники славились на всю Россию, а теперь приходится нанимать залетных шабашников. Свои мужики и парни уже не топором добывают заработок – все заняты техникой. Была в совхозе небольшая строительная бригада и та лет пять назад распалась: один вышел на пенсию, второй умер, третий умотал в райцентр. А строить надо. Привезенные дома должны встать по краю села этим летом, по возможности скоро, поэтому, хочешь не хочешь, нельзя отказываться от предложения шабашников.
На другой день их бригада сидела на лавочке у входа в контору: все похожие друг на друга, усатые, сухощавые, в большущих кепках. Поочередно брали из рук бригадира бумагу, полученную от директора, интересовались, что в ней написано. Поинтересуемся и мы, приведя здесь в сокращении документ, весьма нынче распространенный:
ДОГОВОР ПОДРЯДА
на работы, выполняемые колхозниками-отходниками и другими гражданами, по строительству объектов в сельской местности.
Организация (хозяйство) совхоз «Белореченский» в лице руководителя директора совхоза Логинова А. В. и техника-строителя Киселева В. М., именуемая в дальнейшем «администрация», с одной стороны, колхозники-отходники и другие граждане: Арсанукаев Мовлид, паспорт…, Арсанукаев Ахмед, паспорт…, Арсанукаев Мовды, паспорт…, Арсанукаев Махмуд, паспорт…, объединяемые в бригаду, именуемые в дальнейшем «бригада», с другой стороны, заключили настоящий договор в нижеследующем:
I. Администрация обязуется:
а) оформить приказом прием на работу каждого члена бригады…
б) предоставить бригаде работу по строительству одноквартирного жилого дома панельной конструкции с мансардой. Сметная стоимость поручаемых бригаде работ – семнадцать тысяч рублей. Заработная плата по аккордному наряду – четыре тысячи пятьсот рублей. Финансирование открыто в Покровском отделении Госбанка…
в) предоставить бригаде необходимые материальные ресурсы, строительные машины и механизмы…
г) обеспечить бригаду жильем.
II. Бригада обязуется:
а) выполнить порученные ей работы в строгом соответствии с проектом, строительными нормами и правилами в срок до 15 июня…
Подписи сторон:Администрация:Бригадир:Члены бригады:
Через несколько дней в Белоречье появилась еще одна бригада, западных украинцев из Тернопольской области, и был составлен еще один такой же серьезный договор. На угоре началась закладка фундаментов. Две бригады, работая на глазах друг у друга, как бы соревновались между собой. Подряд выгодный, на все лето, если директор поручит собирать все шесть домов.
Стройка обнадеживала белореченцев, оживляла сельскую жизнь. Прохожие и проезжие с интересом поглядывали на спорую работу приезжих шабашников, всем хотелось поскорей увидеть новые дома.
6
Эх, мать честная! Какое царство воды! Близко к Сотьме не везде подойдешь: заводи, протоки, старицы, широкие пойменные поло́и – все соединилось в одну дивную стихию, умножающую небесный свет. Действительно, воздух ясный, небо приветливо распахнулось, нигде не видно даже легонькой паутинки облачка; одно солнце движется над противоположным берегом, другое плывет по реке. Даже сейчас, под вечер, тепло, а днем разогрело так, что хоть скидывай штормовку. Благодать! На полях и в лугах снег уже сошел, а в лесу да под береговыми обрывами еще держится, но и эти остатки скоро исчахнут.
Пашка Колесов, привыкший жить вольготно, шагал вниз по Сотьме с ружьем на плече: охотился не очень усердно, а так, гуляючи. Вспугнул стайку уток, ударил влет. Пес Тарзан, понуждаемый хозяином, кинулся было в воду, но повернул обратно, потому что убитую птицу быстро снесло по течению.
– Эх ты, балбес! – ругнул Пашка собаку и, щелкнув ее по лбу, сам припустил за добычей. С полкилометра бежал, пока утку не прибило к берегу.
На закате солнца Пашка крадучись подошел к большому луговому разливу против Макарова. Лежа на сухом бугорке, поросшем толокнянкой, он приподнял лапу елки, за которой скрывался, и увидел пару уток, словно бы неподвижно впаянных в золотисто-розовую гладь. Такой картиной только любоваться, но прогремел выстрел, и одна из птиц предсмертно забилась на воде.
– Пошел! Пошел! – подтолкнул Пашка Тарзана. Тот не испугался спокойной воды, принес трофей.
– Вот теперь порядок! – Пашка удовлетворенно подержал на весу красавца селезня, сунул его в потяжелевший рюкзак. – Ну, что, приятель, куда двинем? – рассуждал он, обращаясь к собаке. – Не заночевать ли нам у Тоньки? Пожалуй, подходящий момент.
Сказано – сделано. Скорый на решения, Пашка Колесов бодро зашагал к деревне. Другой бы хоть дождался темноты, он шел к Тоньке Морозовой в открытую. Жителей в Макарове не лишку, пусть поглядывают из окон любопытные старухи: осудят, что ли? Так мужика у Тоньки нет, а сам Пашка чувствует себя совсем вольно. С женой пожил всего четыре года, та уехала с дочкой в райцентр, заявив, что не может больше видеть его. Ну, не можешь, так поживи, покрутись одна. Пашке унывать нечего – бабы всегда найдутся.
Возле Петровниной избы заметил несколько сосновых хлыстов и, не раздумывая, постучал в дверь.
– Кто там ботает? – послышался недовольный голос хозяйки.
– Открывай, Петровна. Чего заперлась засветло?
– Как не запираться-то, коли одна живу? – Высокая сутулая старуха отперла дверь, окинула Пашку взглядом, пригласила:
– Проходи.
Приставив к лавке ружье, Пашка сел у переднего окна, Петровна – на табуретку. Догадываясь, за чем пожаловал гость, она улыбнулась:
– Все с ружьем да с собакой бродишь. Арестовывать меня пришел, что ли?
– Работа такая, Петровна.
– Понятно, не поле пахать, не хлеб молотить.
– Смотрю, кто-то тебе дернул трактором хлысты.
– Это еще по снегу Николай Хохлов подвез. Сыновья велели заготовить: приедут в отпуск – будут подрубать избу.
– Надо было прийти, ко мне, оформить выписку.
– Господи, в лесу живем, и все какие-то строгости! Раньше никто и слова не говаривал, – всплеснула руками Петровна.
– Не мной установлено. По сути, я должен оштрафовать тебя, да уж ладно, плати пятерку, – снисходительно определил Пашка. – Квитанции только нет при себе: будешь в селе – выпишу.
Старуха укоризненно глянула на собеседника, что, мол, с тобой поделаешь, хоть ты и шалопут, если на голове фуражка с зеленым околышем и внушительной кокардой.
– Да на кой ляд мне твоя квитанция?! Или я не знаю, что тебе на выпивку надо. Черт с ней, с пятеркой, только отвяжись.
– Зря ругаешься, Петровна. Хочешь знать, за строевой лес ты должна бы заплатить много больше, а я с тебя беру как за дрова.
– Обнаглели вы, мужики, – резонила свое хозяйка. – Вот скоро приедут пахать трактористы и пойдут по домам выпрашивать у старух водку. Я говорю, ребята, прорва вы эдакая, постыдитесь – в селе живете, коло магазина, денег получаете не полста рублей, как мы – пенсию.
– Старухи – народ запасливый. Ведь у тебя хоть сейчас найдется это самое… А что, может быть, плеснешь стаканчик? – рассмеялся Колесов.
– Пашка, бесстыжие твои глаза! – покачала головой Петровна. – Ступай куда наладился.
– Верно, надо топать…
День оказался удачливый: в рюкзаке – две утки, в кармане штормовки – даровая пятерка. Что еще надо? А времечко-то какое приспело! Глянешь на широкий разлив яркой вечерней зари – душа расправляется. Очнулась природа. Не только на Сотьме половодье, каждая речушка или овраг бурлят, даже придорожный ручеек и тот младенчески лопочет.
Нравилось Пашке Колесову его нынешнее свободное житье: вроде бы сам себе хозяин, хотя, конечно, и у лесника есть свое начальство. Зимой дают задание по сбору сосновых и еловых шишек, летом посылают на сенокос, но все-таки идешь с ружьем по лесу – уже делом занят. Никакого сравнения с тем, что было на лесопункте. Начинал с обрубки сучьев, потом перешел раскатывать бревна по штабелям на нижнем складе – чертоломная работа. К счастью, подвернулся случай устроиться лесником. Заработок, правда, не тот, но и здесь можно приспособиться: выписываешь, например, кому-то два кубометра леса, а те привозят все десять, значит, надо отблагодарить его, Пашку. А главное – возможность вдосталь бродить с ружьем, к чему он пристрастился с детства, поскольку отец был, пожалуй, последним профессиональным охотником не только в Покровском районе, но и в области.
Оставив собаку на крыльце, Пашка крутнул кольцо на двери у Морозовых. Выбежала Тоня, не то обрадовалась, не то растерялась, встретив словами:
– Ой, это ты! А я и забыла, что крыльцо открытое. Запри!
– Кто там пришел-то? – спросила из-за переборки Тонькина мать.
– Свои, тетя Шура, – ответил Пашка, по-хозяйски щелкнув выключателем. – Пора свет зажигать.
– Здорово, Павел. Они толкуют на кухне, а я сумерничаю, спать прибираюсь.
Тетя Шура, старуха еще крепкая, круглолицая, выглянула в переднюю, пожмурилась на свет. Пашка стоял посреди избы в штормовке и сапогах-броднях: удалой, красивый парень с живыми темно-карими глазами. Всем бы хорош, только ветрогон. К Тоньке похаживает, а все, наверно, впустую. С другой стороны, где нынче лучше-то жениха найдешь: ведь не одна, с ребенком.
– Поди, охотился?
– Ага. По реке прошел.
– Сейчас воды-то – страсть. Я дак из дому и ноги не ставлю, а Тоня с Аленкой кажин день бегают в село. Да ты скинь бахилы-то, чай, устал, – подсказала она.
Пашка снял в кути сапоги, прошел на кухню и достал из рюкзака уток. Из второй половины избы, что соединяется с кухней, появилась Аленка.
– Ой, какие они красивые! Зачем ты их, дядя Паша? – с дрожью в голосе произнесла она.
– Полно, глупая, их по реке-то полно.
– Все равно жалко…
Аленкино лицо скуксилось, в голубеньких глазах навернулись слезы.
– Ну, что ты? Ведь не маленькая, иди-ка укладывайся спать, – утешила ее мать.
Остались вдвоем в столовой половине. Закусив картошкой с капустой, Пашка пил чай, а Тоня сидела против него просто так. Лицом она не очень привлекательна, зато телом плотная, грудастая. Вон какие гладкие коленки – так и хочется потрогать! Посматривали друг на друга: Пашка – весело, Тоня – как бы изучающе. Умом понимала, ни к чему баловство с бесшабашным Пашкой, но нравились ей эти буйные каштаново-русые кудри, эти дерзкие карие глаза, и каждый раз она покорялась ему.
– Ты бы хоть предупредил, что придешь, а то являешься, будто домой. Ведь совестно перед мамой, перед Аленкой: она уж в седьмом классе учится, все понимает, – полушепотом говорила Тоня.
– Ну, в следующий раз зайду к тебе в контору и при всех скажу – жди в гости.
– У тебя хватит ума.
Пашка поднялся, положив руки на Тонины плечи, склонился над ней и, щекотливо дыша в ухо, прошептал озорную частушку:
– Ты зачем меня ласкала, коли я тебе не мил, ты бы с осени сказала, я бы зиму не ходил.
Повеселев, Тоня хлопнула его по плечу ладонью. Он пристроился покурить около самоварной вытяжной трубы, пока она устилала постель. Курил неторопливо, уже при выключенном свете, чтобы потом нырнуть под одеяло в согретую постель…
Утром Пашка раньше всех вышел из избы. Ведь не дожидаться, когда Тонька с дочерью соберутся в село: одна – в контору, где работает в бухгалтерии, другая – в школу. Лучше прогуляться на зорьке опять по реке или полевыми опушками, пошугать тетеревов.
Заждавшийся хозяина Тарзан радостно кинулся на грудь. Пашка подал ему с руки большой кусок хлеба, а сам замер, прислушиваясь: казалось, со всех сторон доносилось тетеревиное бормотанье, без которого нельзя было и представить весеннего утра. Там, где всходило солнышко, лес горбился темной гривой, а внизу простиралась ясно освещенная пойма с розоватыми березняками и ольховниками, среди которых зеркально покоилась полая вода. Ах, мать честная! Вот оно, блаженство-то для охотничьей души! Иди куда глаза глядят; на ногах бродни-вездеходы, за спиной ружье и полегчавший рюкзак. Словно бы для зарядки Пашка крутнул несколько раз плечами и бодро зашагал напрямки через огороды в поле.
В это утро не удалось хлопнуть ни одного тетерева. На титовском поле был поставлен шалаш, но в него Пашка не успел забраться, а с подхода лишь вспугнул ток. Огорчаться не стал, потому что в кармане имелась даровая пятерка.
Ровно к девяти подошел к магазину: продавщица еще отпирала замок. Он ступил за ней через порог и сразу – с просьбой:
– Марья Степановна, дай бутылочку.
– Что ты, леший, какую тебе бутылочку! Ведь знаешь хорошо – рано еще, а только зенки продрал, уже – в магазин. Не дадут за прилавок-то встать, – напустилась на него Марья Степановна, баба дородная, грубая, привыкшая чувствовать себя командиром над мужиками.
– Чего расшумелась-то? Говорю, дай бутылку, пока народу нет: суну ее в рюкзак, никто не увидит.
– Люди работают, а он с утра вина ищет, – продолжала бурчать продавщица, сердито двигая с места на место гири и подметая щеткой прилавок.
– У меня своя работа.
– Вот именно, своя – с ружьем шляться.
– Обнаглела, атаманишь тут за прилавком! – не сдержался Пашка, хотя знал, что не раз придется обратиться к Марье.
Вслед ему понеслась брань. На улице он дал волю себе, обругав продавщицу последними словами. Переминая пятерку, стал размышлять, какой найти выход из положения, где же отовариться? На счастье, заметил Никанорова, еще не уехавшего из совхоза. Тот шагал неторопливо, запустив руки в глубокие карманы полупальто, держал направление к почте.
– Николай Александрович! Погодь минутку! – Пашка устремился к нему. – Доброе утро!
– Здорово, Паша! – Никаноров подал мясистую, будто распаренную руку. – На охоту, что ли, собрался?
– Да нет! Выручи, Александрович. Понимаешь, не дает эта ведьма пузырек, – показал на магазин. – Зайди, тебе-то завсегда отпустит. Поправимся, это самое…
Никаноров кашлянул в кулак, почмокал толстыми губами и словно нехотя взял деньги, только подсказал:
– Ты тут не мозоль глаза, ступай домой, а я потом подойду.
– О’кэй! Сейчас закусончик организую.
Пашка с легким сердцем зашагал вверх по улице: проблема, считай, решена. Выпьют они с Никаноровым, потолкуют, а потом можно будет храпака задать. Работенка позволяет. В совхозе пусть вкалывают другие. У Пашки свой устав жизни.
7
Слов нет, на удивление красиво расположилось Белоречье по-над рекой, откуда далеко открываются лесные увалы, так что есть ощущение простора, столь необходимое русской душе. Скоро окинет зеленью луга, прибрежные ивняки и ольховники, буйно зацветет по всей реке черемуха, самозабвенно ударят соловьи. Какое другое место на земле может сравниться со здешним?! И все бы хорошо, да бывают весны, когда Сотьма отрезает путь и в райцентр, и на станцию, и в город. Вот и нынче взыграла не на шутку, потому что устойчивое тепло резко согнало из лесов полую воду.
Казалось, мост был надежный, поставленный всего два года назад, а заволновались белореченские жители, многие выходили на угор или спускались вниз и, собравшись в кучки, наблюдали, как напирает ходкая вешняя вода, уже почти касаясь бревен настила. Высказывали разные мнения и предположения, даже спорили, размахивали руками.
И был среди односельчан один человек, следивший за происходящим всех внимательней и заинтересованней. Афанасий Капралов, мужик уже пожилой (за шестьдесят), считался в селе признанным мостостроителем. Вон он стоит, ничем не приметный, в помятом пиджаке и такой же линялой кепке, сдвинутой на глаза: прищурившись, вроде бы спокойно посматривает на стремительную мутную воду, на обреченный, по всему чувствуется, мост. К разговорам он, кажется, не прислушивается, а они вокруг одного:
– О, смотри, какой выворотень гонит! Сейчас шарахнет по сваям!
– Нет, пронесло…
– Против прошлого году воды-то вдвое.
– Это уж точно снесет.
– А может, и уцелеет, если ночью начнется спад воды.
– Да какой спад! Гляди того, поверх настила хлынет, а уж тогда сразу его подхватит.
– Тем и плохо за рекой-то жить.
– Да, вечная канитель с этим мостом. Вишь, место поглянулось: стали строиться на высоком берегу…
К Афанасию Капралову приблизился высокий узкоплечий парень, белореченский киномеханик Толька Лазарев.
– Что, Афанасий Кузьмич, тю-тю твой мостик! – кивнул он на реку.
Капралов ничего не ответил, лишь зыркнул в его сторону голубыми щелочками глаз.
– Молчит старый хрен, – изрек Толька, снова отойдя к мужикам.
– Небось это дело касается его больше всех.
– А чего ему беспокоиться? Снесет мост – знает, что придут к нему, дескать, выручай. Он любит эти шабашки.
– Поменьше бы балаболили языками, – огрызнулся Капралов.
Он придавил каблуком окурок, сердито плюнул под ноги и направился к своему дому. И что брешут люди! Каждый раз он старается поставить мост добросовестно, чтобы его не взяла никакая вода, но где же ее предугадаешь, стихию-то? С другой стороны, если случалось, что взыгравшая Сотьма сносила мост, Афанасий Капралов испытывал некий подъем духа, чувствовал себя как бы в центре внимания, потому что знал: без него односельчанам в такой момент не обойтись. А насчет шабашек – ерунда, не станет Капралов обирать свой совхоз: забота тут общая, мост всем нужен. Это приезжие «гастролеры» рвут деньгу, так они за тем и едут. Между прочим, плотники-то аховые, быстро ляпают, но халтурно.
Утром Афанасий глянул под гору – мост будто бы корова языком слизнула. Ладно хоть сваи и прикрепленные к ним скобами тяжелые продольные балки остались на месте. Хотел сразу пойти в контору, да зачем набиваться – сами позовут. Принялся прокапывать водоотводную канавку вокруг двора, посматривая, не идет ли директор. Логинов не заставил себя долго ждать.
– Приветствую, Кузьмич! – окликнул он еще издалека.
– Здорово!
– Видал? – кивнул в сторону реки.
– Видал.
Логинов снял шляпу, потрогал вспотевшие волосы и присел на остатки кладницы дров, продолжая держать шляпу в руках.
– Отрезала нас река, опять придется ездить через Раменье: большой крюк и дорожка гиблая. Ничего не поделаешь, молоко, например, каждый день надо отвозить, – посетовал Логинов. – А сейчас пахота, сев начнутся – без моста как без рук. Так что, Афанасий Кузьмич, просьба к тебе, собери мужиков. Попрошу отца – поможет, а пилораму можно остановить. Ты уж в этом деле как прораб.
– Не привыкать, – согласился Капралов. – Только денек-другой придется перекинуть, пока вода мало-мальски сойдет.
– Тебе видней. Скажи мужикам, выпишу по мешку овса. Чего еще?
– Трактор потребуется. Бензопила у меня есть, хорошо бы раздобыть новую цепь к ней.
– Позвоню на лесоучасток, договорюсь с Бондаренкой, – пообещал Алексей.
– Тебе-то не откажет.
– В общем, выручай, Кузьмич.
– Без моста какое житье? Сделаем, чай, не впервой…
И вот Афанасий Капралов, хлопая голенищами резиновых сапог, идет по селу с каким-то особенным воодушевлением и даже гордостью, как будто ему поручено наиважнейшее задание, да так оно и есть. Идет созывать мужиков, тех, что постарше и понадежней. Прежде всего не забывает заглянуть на пилораму к Василию Логинову. Там шумно, потому что прерывисто звенит дисковая пила.
– Доброе здоровье, Василий Егорович! – крикнул на ухо Логинову Афанасий. – Выключи эту балалайку! Во-от… Покури, и так напозгал штакетнику целую гору.
Щелкнул выключатель, стало потише, потому что работала только сама пилорама, через которую медленно ползло бревно, на котором сидел напарник Логинова, разжалованный шофер Иван Голубев, блеклолицый мужик в зимней шапке с ушами, закрученными за отворот.
– Ты, поди, догадался, почто я пришел?
– А как же! Небось опять собираешь артель? – улыбнулся Логинов.
– Дай, думаю, загляну сперва к Василию Егоровичу. Был бы я такой здоровый, как ты, мы бы и вдвоем накатали новый мост, – расхрабрился Капралов. – Значит, завтра утром собираемся у конторы. Выйдешь?
– Надо, Афанасий Кузьмич, надо. Без моста нам никак нельзя.
– Знаю, надо. Алексей говорит, пилораму ты на несколько дней оставишь: пусть тут Иван как-нибудь управляется, – кивнул он на Голубева. – Пока погожие дни, мы и сладим это дело. Смотри, как припекат!
Докуривая папиросы, они молча смотрят на покатое, в блестках лужиц поле, на перелесок, подрагивающий в теплом мареве. У Афанасия сегодня как бы праздник, под фуфайкой видна чистая рубашка, лицо побритое, в линяло-голубых глазах появилась беспокойная живинка.
– Позову еще Соколова да узнаю, кого из трактористов дадут. Ладно, побегу дальше…
Действительно, спокойно ходить Афанасий Капралов не может – все вприбежку. Василий Егорович, когда председательствовал, любил его за безотказность: что ни попросишь, непременно исполнит. Есть в нем какое-то радение ко всему, что происходит в совхозе…
В первые два дня заготовили и приволокли из леса трактором сосновые хлысты, теперь разделывали их на месте, ошкуривали. Звонко стучали топоры. Мужики любят артельную работу, а тем более такую, которая на виду у села и первоочередно необходима ему, поэтому на строительство моста всегда выходят охотно. Тут же гомонят после школы ребятишки, останавливаются потолковать взрослые. Самой деятельной фигурой является, конечно, Афанасий Капралов, он то орудует бензопилой, то обтесывает брус для перил, то командует мужикам, чтобы подкатывали очередное бревно. Под кепкой за ухом у него торчит карандаш, который он пускает в ход при разметке. Ведь старик-пенсионер, а диву даешься, откуда берется в нем эта энергия.
По реке гонят сплав: вот они, бревна-то, бери сколько надо. Прошлый раз стали так же ремонтировать мост, навылавливали небольшой штабелек, так сплавщики обратно потолкали бревна в воду. И сейчас эти крикливые, бойкие парни каждый день бегают с баграми по обоим берегам Сотьмы: спешат прогнать лес, которого горы наворочают за зиму раменские лесозаготовители.
На строительстве моста работа идет без понуканий от зари до зари: задание срочное. Наконец почти все готово, свежо белеют ровные бревна нового наката, прижатые тяжелыми продольными слегами; остается лишь пришить тесовый настил для машинной колеи. Мужики привольно расположились на взгорочке под развесистой ветлой, дымят сигаретами, посматривая на мост, на ходкую вешнюю воду, по которой плывут, глухо стукаясь, бревна. Остро пахнет сосновыми щепками. Где-то рядом звенит-заливается жаворонок. На горе весело сверкают окнами в нарядных наличниках белореченские избы, а за ними высоко в тепло-голубом небе возвышается колокольня. Дождавшись весны, наперебой голосят петухи. Все такое привычное, дорогое.
От села быстро скатился трактор с прицепом и, не останавливаясь, проскочил через мост: Сашка Соловьев только помахал рукой из кабины. Капралов погрозил ему кулаком:
– Ах ты, стервец! Смотри, сколько грязи нашлепал! Дал бы хоть доски наколотить – растрещило тебя!
– Вон мой соколик несется! – оживился Василий Егорович, заметив внука.
Миша подлетел к нему, обхватил шею ручонками, обрадованно прижался.
– Не рановато ли бегаешь без шапки? – спросил Василий Егорович, любовно поглаживая русую Мишину голову.
– Совсем тепло. Дедушка, можно по мосту пробежать?
– Можно.
Василий Егорович сидел на бревешке и, облокотившись на колени, наблюдал, как забавляется Миша, бросая с моста в воду щепки. Любимый внук. Нынче уж в школу пойдет.
– Миша, поди-ка сюда! – подозвал он его. Срезал топором ивовую ветку, сделал свистульку. Мальчишка обрадовался, принялся без умолку насвистывать.
– Ну что, мужики, доски прибьем и пошабашим, – бодро сказал Капралов.
Через час работа была завершена. Афанасий Капралов удовлетворенно смотрел на свое новое произведение из свежих сосновых бревен и с новой надеждой думал о том, что уж этот мост устоит против любой воды.
8
Весна оказалась на редкость ранней: в первой половине апреля сошел снег. Паводок на Сотьме еще держался, но с каждым днем становилось теплей, начали просыхать дороги на верхотинках, зазеленела молодая травка. А дни-то какие выстоялись долгие да солнечные! Желанная и хлопотливая пора для сельского жителя, когда все думы связаны с землей, а она, отдохнувшая, ждет новых трудов.
