Текст книги "Поклонись роднику"
Автор книги: Юрий Бородкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
– Садитесь да скажите, как поживаете, – подвинулся Василий Егорович.
– А как поживаем? Представь, что ты председатель, а тут вся твоя бригада, – развела длинными руками Евдокия.
– Бригада – три гада, – озорно хихикнула Настасья. – Всё путаемся чего-нибудь, вот с сенокосом баталимся.
– У меня нынче плохо подается: мозжит плечо, другой раз уснуть не дает. Надеяться не на кого, трактором не накосят, – подковырнула Евдоха, но, зная ее въедливый характер, никто не стал обострять разговор. – Заставляли бы косить дачников.
– Дачники – это пустоцвет для деревни, от них только шум-гам, – молвил Василий Егорович.
– Только и знают по ягоды да грибы шастать, весь лес обшарят, – возмущалась Евдоха. – Верно, что пусто место, гуляющая публика.
– Летом с ними все же повеселее, – сказала Манефа, – а вот зимой-то останемся три чудака, дак и смех и грех. Другой раз так заметет, проснешься утром – хоть из дому не выходи.
– Меня зовет дочка в город, да, пока сила есть, нечего надоедать молодым, – рассудила Настасья. – Вспомни-ка, Василий Егорович, когда ты был председателем, сколько нас собиралось вон тут коло звонка! – показала она в сторону берез. – И работали до упаду, а как-то не унывали на миру.
– Да уж вы-то поработали, бабы. Бывало, любое дело – без отказа, и теперь вот держитесь. Героини, можно сказать.
Затягиваясь папиросным дымом, Василий Егорович переводил взгляд с одной избы на другую, и в памяти всплывали разные эпизоды еремейцевской жизни. Обидно было, как будто произошла какая-то несправедливость. Старались, работали почти без отдыха, а результат! Где бывшие еремейцевские жители? Почему остались только вот эти старухи?
– Жаль, фотоаппарата нет: снять бы, как мы беседничаем, – перебила его размышления Манефа.
– На нас теперь смотреть-то противно, а ты – аппарат! – не согласилась Настасья Сорокина.
– Память была бы…
– Хочу спросить, поступила ли в сельпо мука ржаная? А то разберут, нам и не достанется, – сказала Евдокия, относившаяся к людям с подозрением.
– Я все узнаю, не беспокойтесь, – заверил Василий Егорович.
– Другой раз вспомним тебя, как ты председательствовал, бывало, скажешь: надо, бабы, сделать то-то, и мы понимали, значит, надо, – толковала Настасья, жестикулируя мосластыми, жилистыми руками. – Не об заработке думали, как теперь все привыкли, можно сказать, почти бесплатно работали. Народ все же сознательней был, чем нынешний. Теперь, что ни послушаешь, только и разговору про деньги, в газете – тоже об этом: доярки получают столько-то, а механизаторы того больше, там надбавка, тут премия.
– Время другое, нынче бесплатно никто работать не будет, да и нужды в этом нет, – резонно заметила Манефа.
– Во-во, дураки-то на нас с тобой перевелись, – грубо ответила Настасья и, поджав губы, помолчала, а потом уже с улыбкой повернулась к Логинову: – Варвара твоя чего-то давненько нас не проведывала? Скажи, подруги обижаются.
– Дел много с семьей-то…
Тихо шевелилась листва на березах, плыли по небу легкие, будто бы вовсе не застившие полуденного солнца, облачка, сохло сено, запах которого витал по деревне. Сидели на одной лавочке все еремейцевские жители и вместе с ними Василий Егорович, вели незатейливый житейский разговор, чем-то необходимый каждому. Старухи любили встретиться с бывшим председателем, вспомнить трудные годы колхозной жизни, свою молодость. Прошлый год их было пятеро, нынче – трое, но они не сетуют на судьбу, воспринимают свою хуторскую жизнь как необходимость. Василий Егорович чувствует словно бы личную вину перед ними. Тяжело облокотившись на колени, он с побеспокоенной душой сосет папиросу за папиросой и долго смотрит на девочку-дачницу, качающуюся на гамаке между березами, как на что-то непонятное здесь, в Еремейцеве…
Под вечер загребли сено. Приехали Иван с Тамарой, дело пошло споро: наметали и притянули веревками большой тракторный воз. Василию Егоровичу, честно говоря, поначалу казалось, что чернявая худенькая невестка не совсем пара здоровяку, как все Логиновы, Ивану, но поди ж ты, любит он ее, да и есть за что: очень уж сноровистая бабенка.
– Тамара, милая, ты бы хоть и ночевала у меня, – попросила Манефа.
– Как хочешь, – пожал плечами Иван.
Тамаре, конечно, очень хотелось побыть у матери – осталась, а Василий Егорович с Мишей забрались в просторную кабину Т-150. Настроение у всех было приподнятое, как будто совершили что-то очень важное.
Как только приехали в село, Миша припустил к дому, обрадованно выкрикивая на ходу:
– Бабушка, смотри, какая у меня корзиночка!
Не расстался он со своей забавой, даже когда лег спать: положил корзиночку на стул около кровати. И снились ему сенокос, трактор, ягоды в лесу. На всю жизнь останется памятной эта поездка с дедушкой в Еремейцево.
15
«Председателю К-го областного Совета народных депутатов тов. Соболеву В. С.
Прошу облисполком рассмотреть мое предложение, содержащееся в нижеследующем.
Наш районный центр с. Покровское в настоящее время связан с городом надежной асфальтовой дорогой, однако значительная часть района, в том числе совхоз «Белореченский», страдает от бездорожья. Существующая дорога Покровское – Белоречье – Раменье после дождей бывает разбита вдребезги, так что иногда можно проехать только на тракторе.
В районе несколько лет действует объединение «Сельхозхимия», ежегодно выполняющее большой объем работ по известкованию и фосфатированию почв. Но мы, руководители, специалисты хозяйств, не видим существенного эффекта от этих работ, потому что на станции Шарновка нет склада для хранения минеральных удобрений, в результате они вносятся в почву слежавшимися (особенно известь), давая мало пользы. А наиболее нужными работами по вывозке навоза с ферм объединение не занимается.
Ссылаясь на необходимость выполнения плана независимо от состояния дорог, объединение «Сельхозхимия» своей мощной техникой выводит из строя дороги. Кстати, то же можно сказать и о лесовозах Раменского лесопункта.
Мое мнение, как и мнение многих руководителей хозяйств района, – необходимо для пользы дела временно отвлечь часть транспорта химобъединения на подвозку гравийной смеси, тем более что в районе нет другой такой организации, располагающей десятками машин-самосвалов.
Восстановление дороги Покровское – Белоречье – Раменье способствовало бы развитию хозяйств, помогло бы поднять рабочее настроение людей. В хорошей дороге нуждается и само объединение «Сельхозхимия».
Директор совхоза «Белореченский»А. В. Логинов».
Такое письмо Логинов направил в облисполком, а недели через две получил ответ, правда, не от председателя исполкома, а из областного производственного объединения по агрохимическому обслуживанию сельского хозяйства. В нем говорилось:
«Директору совхоза «Белореченский» Покровского района тов. А. В. Логинову
В Вашем письме от 19 июня текущего года подняты действительно актуальные вопросы о строительстве дорог и улучшении агрохимического обслуживания хозяйств Покровского района.
Плохое состояние дорожной сети отрицательно сказывается на работе всех хозяйств района. Однако предложение по развертыванию строительства дорог за счет прекращения работ по повышению плодородия почв, в ущерб выполнению Продовольственной программы района, неприемлемо.
Учитывая низкое плодородие почв в хозяйствах Вашего района и важность применения средств химизации в повышении продуктивности земледелия и в целом в подъеме экономики сельского хозяйства, областное объединение «Сельхозхимия» не имеет возможности снизить объем агрохимических работ в колхозах и совхозах района.
Зам. председателя областного объединения «Сельхозхимия»И. М. Ломакин».
Вскоре после этой переписки вызвал к себе первый секретарь райкома Балашов. Поздоровался как-то нехотя, с кислым выражением лица. Сразу же спросил:
– Чего ты там насочинял в письме Соболеву?
– Я не сочинял, а высказал предложение использовать часть машин «Сельхозхимии» для подвозки гравия на дорожное строительство.
– Алексей Васильевич, во-первых, это наивно, потому что никто не позволит использовать технику не по назначению: у химиков свои задачи…
– В том-то и беда, что из-за ведомственного подхода страдают общие интересы. Я убежден, самое необходимое и важное для нас сейчас – строительство надежных дорог, – заявил Логинов. – Нет нужды объяснять, какие убытки несем от бездорожья.
– Во-вторых, не проявляй излишнюю инициативу, – постукивая авторучкой по бумагам, лежавшим на столе, невозмутимо продолжал Балашов. – Выходит, тебя состояние дорог волнует больше, чем районное начальство. Занимайся своими совхозными проблемами, их предостаточно.
– Повторяю, дорога для нас – проблема номер один. После легче было бы решать и другие, – стоял на своем Логинов.
– Пойми, если даже мы изыскали бы транспорт, нам не разрешили бы брать гравий из карьера, потому что пока он распределяется на другие объекты.
– Понимаю, формально вроде бы все правильно.
– Как бы дело ни было, а через голову райкома и райисполкома впредь я запрещаю тебе действовать. – Балашов метнул на Логинова сердитый взгляд и потряс в воздухе коротеньким указательным пальцем. – Другой вопрос. Вчера я проезжал через Осокино: с какой стати там возводятся два стандартных домика?
– Анатолий Павлович, мне как директору видней, где их поставить, – резковато ответил Логинов.
– Дорогой мой, не забыл ли ты, что сам Воронцов одобрил выбор места для их строительства? – напомнил Балашов. – Или для тебя мнение первого секретаря обкома не имеет значения?
– Имеет.
– Вот приедет он в Белоречье, увидит только четыре домика, спросит: где остальные? Память у него будь здоров!
– Отвечу, объясню, что позарез потребовалось жилье в Осокине. Мне деревню, бригаду, ферму необходимо сохранить: о перспективе надо думать, – доказывал Логинов.
– Смотри, как бы не подвела тебя эта стратегия. – Балашов поднялся из-за стола, начал привычно поглаживать слева направо длинную прядку волос, плохо маскировавшую лысину. – Поменьше своевольничай, согласовывай свои действия, а не так, через голову… И последнее, медленно разворачиваешь заготовку сена: всего сорок тонн по сводке. Куда годится?
– Силосом занимались.
– Это – не отговорка. Завтра двухчасовым поездом приедут рабочие из города, организуй машину для встречи своей группы. Зайди к Арефьеву, он тебе поточней скажет: сколько человек, с какого предприятия…
Возвращаясь домой, Логинов с каким-то сосредоточенным безразличием смотрел на ухабистую дорогу. На вопросы Вовки Капралова отвечал нехотя, тот, почувствовав настроение директора, догадливо замолчал.
Вот так и бывает, стараешься, работаешь по совести, а вместо благодарности получаешь разнос. Боком она выходит, инициатива-то. Положим, письмо в облисполком он направил через голову районного начальства, так ведь хотел предложить одно из решений дорожной проблемы. Польза хотя бы в том, что еще раз обратил на нее внимание высокого начальства. Что касается строительства сборных домов в Осокине, то Логинов был убежден в правильности принятого решения: сразу две молодые семьи прибавятся в деревне, потому что собираются жениться Толька Иванов да Костя Озеров. В конце концов, были бы дома, жители найдутся…
В машине было душно. Логинов вышел из нее, не доезжая до села, и направился тропинкой к Никольскому роднику: в летний зной всегда тянет к нему, в тенистую прохладу. Веками не касались топор и пила заповедных елей, которые высятся величественными теремами по берегам ручья и словно бы олицетворяют силу родной земли.
Он зачерпнул поллитровой банкой хрустальной воды, попил и умыл лицо.
Тоненькая жилка, выбегая из-под сруба, скатывалась под уклон к ручью. Глядя на нее, Алексей думал о том, что люди – как реки, у каждого свое назначение: одни вершат великие государственные дела, другие создают это величие своим скромным трудом. Без этой вот неистощимой светлой жилки пересох бы ручей, убавилось бы течение Сотьмы, а в конечном итоге – и ширь самой Волги. Начало начал – родники, бьющие из глубин. Они застенчивы, младенчески робки, но незамутненно чисты и неиссякаемы, они сами рождаются и рождают могучее движение сотен рек и все живое на земле. Хочется поклониться им за их бесценную службу и сказать людям: берегите истоки жизни.
Поднялся Алексей в село, встретил отца. Тот сразу спросил:
– Чего-то ты вроде невесел?
– С Балашовым объяснялся: то не так, это не этак.
– А ты прежде перед совестью ответ держи, потом – перед начальством, – посоветовал Василий Егорович. – На такой должности без выговоров не проживешь. Говорят, старайся делать хорошо – худо само получится.
– Это уж точно.
Хотел Алексей зайти домой, но прибежал Сашка Соловьев, косивший клевер.
– Васильевич, ножи у косилки полетели, – доложил он.
– Как тебя угораздило?
– Монтеры меняли провода на линии, побросали целые свертки, вот и напоролся.
– Надо смотреть, ножи-то – дефицит.
– А черт их в клевере-то заметишь! Чего делать-то?
– Как чего? Иди к Савосину, ищи ножи для замены. Чтобы завтра к утру косилка была исправной.
Логинов все же направился вслед за трактористом в мастерские: не очень надеялся на расторопность инженера.
16
Этим летом произошло, вероятно, самое важное событие в жизни белореченцев: было получено решение об открытии в селе восьмилетней школы. Оживленно обсуждали эту новость, благодарили Алексея Логинова за настойчивость; некоторым не верилось, что обыкновенная начальная школа вдруг станет с первого сентября восьмилетней. Велико ли здание, да и ребятишек в селе много ли. Но когда в Белоречье прислали одного за другим несколько новых учителей и начался ремонт школы, сомневаться уже стало нечего.
Шутка ли, дело-то перспективное. Своя восьмилетка! Ведь иной раз уезжают только потому, что ребят учить негде. Давно понял Логинов, что надеяться надо не на каких-то приезжих людей, а на коренных белореченцев, и прежде всего на тех, которые подрастают. Им продолжать дело дедов и отцов, исправлять их ошибки, строить жизнь по-новому.
Несмотря на сенокос, Логинов увлеченно занялся школьными хлопотами. Во-первых, надо было обеспечить жильем учителей, во-вторых, подготовить само помещение школы. Нужно было доставать то краску, то дерево-плиту для временных перегородок, то еще чего-нибудь.
Ребятишки и взрослые стихийно собрались около школы, когда привезли от районного художника новую вывеску, на которой было четко и крупно написано белым по голубому фону: «Белореченская восьмилетняя школа». Отпускник Серега Малышев и молодой учитель забрались по двум лестницам под крышу, приколотили вывеску, и теперь ее хорошо было видно с дороги. Свежепокрашенная красновато-коричневая крыша, белые окна и эта вывеска придавали школе обновленный вид, радовали глаз и сердце каждого белореченца, окончательно убеждая тех, кто сомневался в успехе дела.
Бывший учитель Виталий Евстигнеевич Киселев горячо поздравлял Логинова:
– Дорогой Алеша, позволь пожать твою руку, сказать спасибо за такой подарок односельчанам. Молодчина! Добился того, чего и в мыслях-то у других не было.
Он растроганно поморгал. Его серые глаза всегда казались за очками большими, всевидяще добрыми. Давно ли Алексей учился у него, а теперь Виталий Евстигнеевич – старик с опавшими щеками и дряблой кожей на шее.
– Хорошо, что ребятам не надо будет бегать в Раменье, – сказала Александра Силантьева. – Сколько учеников-то набирается?
– По нашим подсчетам, пока тридцать четыре.
– Это всех можно поместить в один класс, – усмехнулся Серега Малышев, оценивающе посматривавший на прибитую вывеску и подновленную школу.
– Ничего, не всё сразу. Года через два нам будет тесно в этом помещении, поэтому при первой возможности будем строить еще одно здание, – сообщил Логинов.
– Правильно, Алеша, – одобрил старый учитель. – Но можно упростить задачу. Во Фролове такая же школа стоит целехонька, надо перевезти ее.
– Дельное предложение, – поддержал Афанасий Капралов, знавший толк в плотницком ремесле.
– Афанасий Кузьмич, может быть, съездим во Фролово, посмотрим? – предложил Логинов.
– Чего не съездить, пока сухо, – охотно согласился Капралов.
На другой день вместе с техником-строителем отправились во Фролово, находившееся в дальнем углу совхоза.
Сама деревня уже не существовала, от нее почти не осталось следа, а школа стояла поодаль, заросшая иван-чаем, крапивой и смородиной, которую когда-то сажали ученики. Сохранилась она действительно хорошо, даже стекла в огромных рамах не были побиты.
– Главное, крыша уцелела. Есть две-три промочки, так это – не беда. А дерёва-то, одно к одному! – хлопал ладонью по стене Капралов. – Советую, Алексей Васильевич, сразу пронумеровать их для разборки.
Капралов, его сын-шофер и техник занялись нумерацией бревен, а Логинов, увидав посреди бывшей деревни человека, подошел к нему. Высокий прямой старик городского вида в капроновой шляпе и легком светло-сером костюме забывчиво смотрел куда-то перед собой, так что при появлении Логинова как будто очнулся. Узнав, что перед ним директор совхоза, оживился:
– Логинов? Бывший белореченский председатель Егор Матвеевич вам кто?
– Дед.
– Значит, Василий Егорович – отец?
– Точно.
– Как не знать Логиновых! Да теперь и по природе вижу, что Логинов, – улыбался старик. – А меня зовут Иван Петрович, фамилия Плотников. Полковник в отставке. Приехал поклониться родным местам. Вот здесь стоял наш дом: по липе ориентируюсь, ее хоть и садануло молнией, но пока еще зеленеет. Да, ни бревнышка не осталось. Так бы взял косу и смахнул эту крапиву. – Он растроганно поморгал, плотно сжав сухие губы. – Вам трудно понять мои чувства, а я всю деревню как бы вижу: каждую избу, сарай, баню, огород, тропинку. И людей тоже, слышу их голоса. Вот стоял сейчас и думал: уж не сон ли это? Куда все могло исчезнуть? Ведь тридцать хозяйств было… Давайте присядем.
Сели на упавшую березу. Плотников снял шляпу, ветерок шевелил его поредевшие, совершенно белые волосы.
– Я немного слышал о вас, – сказал Логинов.
– Последние годы уж редко езжу сюда, может быть, больше и не бывать. – Он помолчал, думая свои невеселые думы. – Всю свою деревенскую жизнь вспомнил. Совсем мальчонкой учился ездить верхом на нашем Мартике, упаду с него, а он мордой тычет мне, дескать, забирайся обратно, вроде помочь хочет. Вот здесь на лужайке играли в лунки и лапту. Теперь зашиби-ка мячик – не найдешь в этакой травище. Тут, под Николаевыми березами, был деревенский круг, висел звонок-рельс: бригадирка ударит – бабы соберутся к лавочкам, гомонят перед тем, как идти на работу. А какие были гуляния здесь же, в кругу! Патефон вынесут, гармошка, да не одна, наяривает…
«Послушаешь старших, так жизнь прошлой деревни представляется заманчивой, – думал Логинов. – Ужели мы теперь живем хуже? По крайней мере, материально – много лучше, а вот чего-то не хватает. Может быть, нет прежней обрядности в быту и праздниках, уважения к обычаям, нет той поэзии труда, какой-то общинной близости деревенских людей друг к другу? Может быть, машина заметно отделила человека от природы, от непосредственного соприкосновения с ней в процессе труда? Одним словом, что-то утрачено».
– В то время у всех было большое желание учиться: я поехал в город, выучился на агронома, – толковал собеседник.
– Я тоже агроном по образованию, Караваевский закончил, – сказал Логинов.
– О, так мы – коллеги! – воскликнул Плотников, и его линяло-голубые глаза живо озарились. – До войны я работал в Покровском райземотделе, потом агрономом Белореченской МТС. Егора Матвеевича хорошо знал: был не просто председатель, а, как бы сказать, геройский человек во всех отношениях. Его не только уважали, побаивались – мог и кулаком по столу грохнуть. Между прочим, к моим советам по льноводству прислушивался. Колхоз «Родина» у вас был. Я исходил пешком не только зону своей МТС, но и весь район: в каждой деревне побывал, изучил каждую дорожку-прямушку.
– Как же вы полковником стали? – поинтересовался Логинов.
– Войну закончил старшим лейтенантом, предложили поступать в академию, и пошел по военной стезе. В разных местах служить пришлось, поездил по Союзу. Всегда тянуло во Фролово, в Белоречье, да так и прошла жизнь, теперь уж поздно думать об этом. С какой бы стати мне доживать век в Новокузнецке?
– Далековато, – посочувствовал Логинов.
– Что поделаешь? Пока мать была жива, дом цел, приезжал в отпуска, а теперь уж чего… Остановился на несколько дней в Еремейцеве.
Плотников затянулся со вздохом дымом сигареты, глядя куда-то вдаль, будто бы в ожидании чего-то. Лицо у него заветревшее, грубое, кадыкастая шея одрябла. Старик. Приехал постоять у родного одворья с чувством вины, вспомнить молодость, побередить душу. Да, можно посочувствовать. И еще раз Алексей подумал о том, что сам он никуда не уйдет с этой земли, чтобы не было запоздалых раскаяний, вот такой итоговой неудовлетворенности. Хорошо ли, плохо ли, все радости и горести он разделит с односельчанами.
– Отец-то жив-здоров? – спросил Плотников.
– Еще для совхоза работает.
– Крепкий мужик. Но и ты не подкачал – вон какой брусок! – Одобрительно похлопал по спине. – Значит, директором в совхозе, продолжаешь фамильную линию. Похвально. А район-то, надо отметить, подзапустили. Была бы моя воля, я бы в наших нечерноземных условиях не мелиорацией занимался, а в первую очередь строительством дорог. Ведь во многих случаях деньги закапываем в землю без практической отдачи, – словоохотливо рассуждал Плотников, обрадовавшись случайному собеседнику. – И еще одно, будет ли какой-то предел строительству городов? Ведь если бы часть этих средств направить на развитие деревни, все проблемы были бы решены.
– Нереально, Иван Петрович.
– К сожалению. Забыл спросить, по какому делу сюда, во Фролово?
– Школу собираемся перевозить в Белоречье: сейчас мужики размечают бревна, а зимой по снежку дернем. Восьмилетку с первого сентября открываем, требуется расширение.
– Это хорошо, и наша Фроловская школа не пропадет. Когда-то бегал в нее. – Старик мечтательно-тепло улыбнулся и покачал белой головой, точно сам не верил, что был мальчишкой. – Много нас набиралось с ближних деревень, целых два класса. Учительница была Варвара Павловна: действительно на свет людей выводила. Организовала хор, драмкружок, передвижную библиотеку. В пустовавшем доме открыли клуб, или народный дом, в нем и ставили пьесы, помню, играли «Бедность – не порок». Даже платные спектакли ставили, чтобы потом на вырученные деньги купить граммофон с пластинками. В праздники на улицу его выносили, вот сюда, под березы: все, от мала до велика, собирались на лужайке и слушали музыку. Вроде и тяжело жили, а интересно, потому что народу было много.
Алексей только понаслышке, по книгам и кино представлял ту давнюю жизнь, а Плотников знал ее и сейчас, потревоженный воспоминаниями, как бы приблизился к детству. Обманчивая, малоутешительная отрада, но чем старше становится человек, тем настойчивей зовет к себе родная земля, как бы требуя отчета.
Старик потянулся в карман пиджака за второй сигаретой и продолжал:
– Была деревня – и нет. Осталось разобрать школу.
– Я думаю, когда-нибудь люди вернутся на обжитые места.
– Вряд ли. Во всяком случае, я-то уж не увижу этого.
От школы посигналила машина, Логинов поднялся.
– Меня зовут. Поедемте, Иван Петрович, довезем до Еремейцева.
– Спасибо. Я еще побуду здесь, торопиться мне некуда. Позвольте пожелать успехов. Отцу – привет.
– Будете в Белоречье, зайдите к нам.
– Постараюсь.
Отойдя немного, Алексей оглянулся и помахал старику. Тот стоял, держа в руке шляпу; было что-то трогательное в этой одинокой фигуре. Казалось бы, человек удачной судьбы: уцелел на войне, дослужился до полковника, живет обеспеченно, а на старости лет почувствовал разлад в душе, потому что оторвался от родных мест. Желанны и горьки короткие свидания с ними, но тысячи подобных Плотникову ежегодно едут и едут в свои края за тем только, чтобы постоять под дедовскими березами, побеспокоить сердце воспоминаниями и снова ждать очередной встречи с родиной.
17
Сенокос поначалу шел своим чередом. Особенно по-ударному работал на пресс-подборщике Николай Силантьев. Уж все уедут домой, а его трактор допоздна стрекочет в поле. Хорошо помогали городские рабочие. Потом погода разладилась, стали перепадать дожди: только подсохнет сено – спрыснет, прессовать нельзя. Вот когда выручили навесы, поставленные плотниками-пенсионерами. Раньше кипы, сложенные под открытым небом, поливало дождиками, теперь их сразу свозили под крышу.
В самый разгар лета и сенокоса случилось одно непредвиденное осложнение: с белореченской фермы неожиданно ушел пастух, человек нездешний. Найти другого оказалось делом непростым, пришлось попросить временно пасти стадо двух горожан. Коровы почувствовали слабинку, в первый же день убежали на овес, потравили его, и теперь их трудно было удержать. Дошло до того, что ночевали в лесу.
Логинов узнал об этом, придя утром в контору. Настроение было скверным, да еще прочитал в журнале очередную телефонограмму первого секретаря райкома:
«Директору совхоза «Белореченский» А. В. Логинову
Несмотря на неоднократные предупреждения, некоторые колхозы и совхозы не организовали трехразовую дойку и нормальное кормление молочного стада, в результате резко снизился надой молока: до 300 граммов в сутки на корову. Под личную ответственность руководителей хозяйств срочно выделить транспорт для подвозки грубых кормов к МТФ и давать на ночь сено и по 3 килограмма сильных кормов. Лично руководителю информировать ежедневно управление сельского хозяйства.
Балашов».
Почти каждый день из управления сельского хозяйства и райкома приходят подобные указания с требованием принять меры, безусловно выполнить, обеспечить, ускорить темпы, организовать и т. д. Неужели сам он, директор совхоза, хуже знает причины снижения надоев? И вообще, дело ли первого секретаря предписывать рацион кормления коров? Такая опека отучает руководителей хозяйств от самостоятельности.
Вошли пастухи и доярки, посыпались жалобы:
– Алексей Васильевич, чего делать-то? Коровы не доенные, в лесу ночевали.
– Как в лесу?
– Вчера едва подогнали их к ферме, а они хвосты задрали да – в обратную, не могли остановить.
– Райком требует вводить трехразовую дойку, а мы два-то раза не можем подоить, – стукнул по столу Логинов. – Ведь стадо можно испортить!
– Знамо, можно, – сказали доярки. – А грязища-то какая перед фермой – вот и не идут домой.
– Мне, Алексей Васильевич, не надо никаких денег, только избавь от этого, – заявил старший из пастухов. – На овсы навадились бегать – спасу нет. Как хочешь, больше не погоню.
Со стороны посмотреть, вроде бы невелика проблема, а сядь на директорское место – призадумаешься. И решение должно быть срочным, его ждут доярки, ждут присланные рабочие, оказавшиеся по нечаянности временными пастухами.
– Значит, так, – поразмыслив, распорядился Логинов. – Сейчас загоните коров на ферму: несколько дней подержим их на зеленой подкормке. Потравленный овес скосим, чтобы не было этой приманки.
– Все равно пастух нужен, разве можно летом без пастуха.
– Тем временем найду кого-нибудь.
Сказать-то легко, но где его возьмешь, пастуха? В десять раз легче найти специалиста. С кем ни заведешь разговор – отказываются, даже обижаются, как будто оскорбляешь таким предложением.
В эти самые дни и появился в Белоречье Васька Мухин, дальний родственник Павла Андреевича Носкова, знакомого нам «фермера» из Пустошек, который, однако, не очень-то признавал нежелательное родство, поскольку Васька прославился на всю округу как неисправимый вор. Только выпустят его из заключения – он опять за свое. После смерти матери несколько лет не был в селе и вот пожаловал, вероятно отбыв очередное наказание, потому что предстал перед Логиновым в кирзовых сапогах, помятых брюках и широком, с чужого плеча, пиджаке. Поздоровался бойко, сел на один из стульев около стены, сдернув со стриженой головы берет.
– Поди, удивляешься, Алексей Васильевич, откуда взялся Мухин?
– Чему удивляться? Отбыл срок, в городах жить не разрешают. Куда податься? В Белоречье.
– Не будем вдаваться в подробности. Одним словом, вернулся я на родину, шумят березки встречные, как поется в песне, – старался бодриться Васька, а руками переминал берет, взгляд зеленоватых глаз был беспокойно-бегающий.
– Ну и что скажешь? Как собираешься жить дальше? Тебе уж под сорок лет, а ты все мотаешься не пойми где.
– Все – завязал! – махнул рукой Васька. – Буду работать. Мне сказали, пастух вам требуется – согласен.
Логинов изучающе посматривал на собеседника. Было бы опрометчиво всерьез надеяться на этого работника, но ситуация такова, что выбирать не приходится: коровы стоят на дворе, надои падают. И потом, кто же еще поможет беспутному Ваське Мухину, кроме директора? И жаль его по-землячески. Ведь никто из односельчан не рад появлению Васьки, более того, встревожены: опять натворит дел.
– Хорошо, оформляйся пастухом, но не подведи меня. Если примешься за прежнее, придется нам распрощаться, – предупредил Логинов.
– Слушай, Васильевич, я сказал – ша! – Мухин клятвенно приложил ладони к груди.
– Получишь лошадь, плащ, фуфайку, сапоги… После обеда зайди подписать договор.
– Как насчет жилья? – скоро освоился нежданный посетитель.
– Дадим комнату, в которой жил твой предшественник.
– Спасибо, Алексей Васильевич.
Мухин благодарно тряс руку Логинова, кланялся и улыбался, обнажая прокуренные зубы.
Что не жилось мужику, как живут другие люди?
Через несколько минут в кабинет вошли взволнованные конторские работницы, заговорили возбужденно, наперебой:
– Алексей Васильевич, да неужели вы берете пастухом Ваську Мухина?
– Беда ведь с ним будет, вспомните мое слово, – сказала главбух.
– Обязательно жди неприятностей.
– Гол как сокол явился, теперь запирай дома покрепче.
– От вора никакой замок не спасет.
– Принесла его нелегкая! Хоть бы сгинул в тюрьме-то, паразит!
– Полно-ка, такие-то и богу не нужны.
– Не надо было привечать его, поскорей бы смотался отсюда…
Логинов выслушал женщин и резковато ответил:
– Где взять пастуха? Кто из вас или ваших мужей возьмется пасти стадо? И второе, как бы дело ни было, Васька наш, белореченский, и совсем отталкивать его нельзя. Посудите сами, куда он пойдет? Я конечно, не Макаренко, но считаю, надо попытаться помочь человеку…
А в это время, воспрянув духом, чувствуя себя полноправным белореченцем, Васька шагал по селу без всякой цели. Возле закрытого магазина заметил сидевшего на вспрокинутом ящике Павла Андреевича Носкова.
– Привет, дядя Паша! – обрадованно воскликнул Васька.
