Текст книги "Поклонись роднику"
Автор книги: Юрий Бородкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
– Вот здесь мы буксовали, когда я ляпнулся бампером в грузовик, – напомнил Сергей.
– Ой, лучше не вспоминай! Ведь не дорога была, а сплошная грязь-болтушка, – сказала жена. – Даже не верится, что теперь в любую погоду можно ездить.
– Дорожка – люкс, едешь – отдыхаешь! – Облокотившись на дверцу, Сергей легонечко рулил одной рукой. – Никакой тебе нервотрепки.
– Папа, теперь не будем продавать машину. Ладно? – попросила Света.
– Не будем. В район или в город можно катать.
У всех было приподнятое настроение, особенно оживилась дочка, она ерзала, заглядывая то в одну, то в другую дверцу. Все удивляло ее: буйные заросли иван-чая на лесных просеках, внезапно поднявшийся с телефонного столба огромный канюк, стадо коров.
– Смотрите, какие бочки из травы! – показала она на поле, по которому двигался трактор с пресс-подборщиком, оставляя за собой рулоны сена.
– Вот так нынче убирают сено, – объяснил дочери и жене Сергей. – Когда я работал в совхозе, рулонных еще не было. Быстро крутит – только отвози.
– Света, не отвлекай папу, – не раз повторяла Зоя. – А тебе нечего смотреть по сторонам, смотри на дорогу.
Машина легко катилась по совсем новому асфальту. Обочины и водостоки еще не успели после бульдозера покрыться травкой; широкая просека местами была прорублена заново, чтобы спрямить дорогу. Какие ухабы были, какая гибельная грязь! Может быть, больше всего из-за бездорожья и обезлюдела деревня? Прав тот, кто впервые сказал: дороги дороги, а бездорожье дороже. Сколько тут было мучений, сколько проклятий произнесено! Действительно, даже не верится в эту беспрепятственность движения, словно что-то невероятное случилось в родном краю. Не зря раньше еще на станции спрашивали: как добраться до дому? Теперь такой вопрос покажется неуместным. А дом все ближе, и все нарастает счастливое волнение. Кругом свое, дорогое и близкое, даже ветерок, залетающий в открытые дверные стекла, кажется особенным, приветливым.
На спицынском поле, там, где кончается асфальт и начинается белый гравий, стоял «уазик» с распахнутыми дверцами, возле него – директор совхоза Логинов. Здоров мужик, от всей его фигуры веет уверенностью и силой: рубашка с коротким рукавом не скрывает крутые плечи, лицо и шея загорелые, а прядка русых волос посветлела на солнце. В манерах, в спокойном взгляде серых глаз, в выражении лица чувствуется достоинство. Увидал Сергей директора и окончательно уверился в правильности принятого решения вернуться домой.
Логинов встречал Малышевых как долгожданных родственников.
– С благополучным прибытием, Сергей! – говорил он, пожимая руку и приобнимая за плечо. – Зоя, с приездом! – Заглянул и в машину: – Здравствуй, Света! Не забыла меня?
– Нет. Я насовсем к бабушке приехала.
– Молодец! Ну что, братцы, поздравляю! – сказал Логинов, обращаясь ко всем Малышевым. – Рад, что вы приехали, и одобряю на сто процентов. Думаю, каяться не будете.
– Да что каяться? Нечего нам гоняться за длинным рублем, денег и здесь заработаем, – ответила Зоя.
– Конечно. Какое сравнение: дома жить или где-то на Севере!
– Красота кругом! – мечтательно произнес Серега, оглядывая колышущееся ржаное поле, драночные крыши изб за ним, подрагивающие в жарком мареве, и сомлевшие перелески.
Бригада дорожников продолжала асфальтировать шоссейку. Подъезжали и разгружались самосвалы, по лоснящемуся горячему асфальту курсировал туда-сюда тяжелый каток, пахло битумом.
– Значит, нынче дотянут до нас? – спросил Сергей.
– Непременно. Много ли уж осталось? Так что в полном смысле вышли на новую дорогу жизни, – сказал Логинов. – Ну что? По коням!
Машины медленно тронулись по тряскому гравию, но и этот участок дороги был теперь надежным и проезжим в любую погоду. Над лесом поднялся шатер колокольни, показались купы берез, и вот уже внизу сверкнула стальным лезвием Сотьма. Еще когда въезжали на угор, белореченцы прильнули к окнам, а некоторые вышли на улицу, точно возвращение Малышевых было чем-то неправдоподобным. Вездесущие ребятишки, как щебетливые воробьи с веселым гомоном бежали за машинами.
Сергей стал зазывать в дом:
– Алексей Васильевич, зайди хоть на минутку: уж как-то положено с приездом.
– Спасибо, Сергей. Не могу, работа ждет, у меня люди в поле, сам понимаешь, сенокос. И потом, директору нельзя, брат, нарушать постановление, поскольку с других спрашиваю.
– Это понятно, а все же как-то не по-русски получается: невелик грех выпить по стопочке за приезд.
– Я сейчас моментом порежу колбаски, сырку. Проходите, Алексей Васильевич, чего на жаре стоять, – зазывала Зоя. Ее улыбчивое круглое лицо сияло. Подхватила Логинова под руку.
Как тут отказаться? Логинов все-таки устоял, но пообещал зайти:
– Вечером после работы загляну.
Директорский вездеход покатился дальше, уже по проселку в Осокино, поднимая за собой целую тучу пыли, которой густо припудрены обочинные деревья. В машине было особенно жарко, Логинов не обращал на это внимания: дело привычное. Думал о приезде Малышевых. Вроде бы и невелико событие, и вряд ли многие последуют их примеру, зато другие задумаются: стоит ли вообще уезжать из родного села? Особенно нынче, когда асфальт подходит к околице. Будут люди – возродится, окрепнет деревня. В том же Осокине дело шло к закрытию фермы, но собрали два новых дома, поселили в них две молодые семьи, и проблема была решена. Надо поставить там еще несколько домов, чтобы жители чувствовали перспективу.
– Алексей Васильевич, пожалуй, Малышевы первые, кто вернулся из города, – сказал Вовка. – И другие могли бы, только стесняются: вроде как стыдно перед односельчанами.
– На родину вернуться никогда не стыдно, только чем раньше это сделаешь, тем лучше. Где сосна взросла, там она и красна.
Впереди показалась водонапорная башня фермы. Логинов вспомнил о сгоревшем электродвигателе холодильника, и мысли его вернулись к повседневным директорским заботам.
17
После работы трое студентов-стройотрядовцев, купив водки, спрятались от посторонних глаз за кладбищенской оградой. Почти в центре нынешнего села, а местечко укромное, кругом непроницаемая зелень. Заводилой у них был некий Алик, смуглолицый кудрявый парень, отличавшийся предприимчивостью. Захмелели, потянуло, как говорится, на подвиги.
– Зреет одна идейка, мужики, – изрек Алик, глядя куда-то на облупившиеся церковные маковки и пошатнувшиеся ржавые кресты. – Занесло нас в самую подходящую глубинку, видали, какие здесь деревни: одни старухи живут.
– Ну и что? – не улавливая намека, спросил конопатый увалень Генка.
– А то – икон полно в этих деревнях. В городе их с руками оторвут: по сотне за штуку без разговоров.
– Ха, даешь! Воровать, что ли?
– Зачем? Полно нежилых домов, в которых иконы попросту пропадают.
– Все равно есть хозяева.
– Где они? В городе. Некоторые избы совсем бесхозные, заросли крапивой.
– Может быть, здесь есть иконы? – кивнул на церковь высокий узкоплечий Вадим.
– Ничего там нет: я уже смотрел. Давайте, мужики, рванем сейчас по деревням, – предложил скорое решение Алик. – Возьмем рюкзаки и – в турпоход!
– Можно прошвырнуться, – согласился Вадим.
Генка шмыгал носом, доедая жесткий пряник. Поразмыслив ответил:
– Я не пойду.
– Как хочешь, без тебя управимся. Длинный, шуруй за рюкзаками, – распорядился Алик. – Фонарь возьми.
Вадим послушно направился в общежитие.
– Хлеб-то не бросал бы, – заметил Генка, когда Алик швырнул за ограду могилы остатки закуски.
– Пустяки! Птички склюют, – отмахнулся приятель. – Ну как, идешь с нами? Чего дрейфить? Занятно будет.
– Искатели приключений.
– Допустим. Невелик грех забраться в брошеный дом.
– Не, я не буду.
– Чудак ты, Генаха!
Генка смотрел в черные, с лукавым блеском глаза Алика и завидовал его решительности. В конце концов присоединился к товарищам: догнал их, когда они тронулись в путь.
Сначала заглянули в Починок, где избы остались совсем без присмотра. Генка поджидал своих однокурсников на улице, пока они, не церемонясь, хозяйничали в избах. Алик вынес прямо в руках с полдюжины книг в потемневших переплетах, положил их на траву перед Генкой:
– Из икон осталось одно барахло: тут до нас побывали, зато смотри, какие старинные книги нашел в одном чулане!
Стали разглядывать книги. Тут были: «Краткая Российская грамматика» послепетровских времен, «Часослов», два «Евангелия», «Толковый молитвенник».
– Вот книжечка-то – цены нет! – Алик поперелистывал толстый «Канонник» в жестком коричневом переплете с медной застежкой. – Смотри, рисованные заставки, текст старославянский!
– А вот это видали?! – в приподнятой руке Вадима золотисто сверкала маленькая иконка.
– Во дает! – изумился Алик. – Ну-к, покажь!
На иконке были изображены Николай Чудотворец и святой Артемий, о чем гласили надписи над их головами. На обороте хорошо сохранилась дарственная надпись:
«Михаилу Тимофеевичу с чадами. Освящена на мощах св. Артемия 1883 г. 24 марта».
– Сто два года назад… – мечтательно произнес Генка.
– Сама-то иконка старше. Маленький шедевр. – Алик положил ее в карман своей куртки.
– Отдай! – потянулся к нему Вадим.
– Слушай, длинный, убери руки! – Алик с усмешечкой зыркнул на приятеля прищуренными глазами. – Еще не то найдем. Айда дальше!
В Еремейцево явились рановато, пришлось скрываться в зарослях мелких тополей, откуда удобно было наблюдать всю деревню. Как назло, две старухи (это были Манефа Озерова и Настасья Сорокина) долго судачили, сидя на лавочке около палисадника.
– Черт бы их побрал! Устроили треп, кивают головами как заведенные, – выругался Алик. – Запоминайте нежилые дома, начнем вот с этого, который ближе.
Старухи наконец разошлись. За темным гребнем ельника погасло солнце, но было еще светло. Едва дождавшись сумерек, наши студенты прокрались к намеченной избе: благо все были в куртках защитного цвета. Генка и на сей раз остался на улице, сидел в высокой траве, настороженно посматривая по сторонам. Возникали покаянные мысли. «Зря связался я с этой затеей, что ни говори, забраться в нежилой дом – тоже воровство, – рассуждал он. – Дернуло меня увязаться за ними! Торчу теперь тут как дурачок! Плюнуть да уйти в село, пока не поздно? На кой черт мне иконы?» Но уйти не хватало решимости. Генка не хотел признаться самому себе, что Алик имеет какую-то власть над ним, да и другие парни его побаиваются.
Совсем стемнело. Над прудами поднялся белый туман, острее запахло сеном. Поблизости старательно дергал коростель. Ожидание показалось Генке долгим. Приятели вернулись с небольшими трофеями.
– Неважнецкие иконы: две все-таки взяли, остальное – барахло, – доложил Алик. – Двигаем в тот крашеный дом, он побогаче.
Дом был с завалинкой. Встав на нее, высокий Вадим потряс створку летней рамы, и она легко открылась; зимнюю раму выставили внутрь избы. Совсем осмелели: посветив фонариком, Алик нашел электрический выключатель, щелкнул им – вспыхнул свет под простеньким абажуром.
– Ты чего, глину ел или так одурел? – изумился Вадим.
– Дурачки, выключите свет! – подсказывал с улицы струхнувший Генка.
– Кончайте панику! Кто здесь есть-то? Три старухи – и те дрыхнут, – разошелся Алик. – В этой избе можно даже шикарно переночевать – порядочек! Генаха, чего ты там толчешься? Полезай сюда.
– Не…
– Тюфяк! – полушепотом выругался Алик и скомандовал Вадиму. – Куда ты суешь ее целиком? Вынимай из оклада только доски…
А тем временем сноха Манефы Озеровой Лида, приехавшая в отпуск с дочкой и спавшая вместе с ней в горнице, услышала подозрительные шорохи, глухой стук. Глянула в окно и обомлела, увидав свет в боковом окне нежилой избы Петровых. Разбудила ничего не понимавшую дочь.
– Мама! – окликнула она уже уснувшую Манефу, – У Петровых свет горит! Кто-то ходит в избе!
– Неужели? – очнулась старуха, но тут же высказала предположение: – Поди, Николай приехал.
Обе поуспокоились, как тотчас Манефа спохватилась:
– Что я кружу-то спросонья, старая дура! Ведь Николай-то помер! Господи, прости меня, грешную!
Она в одной рубашке, босиком протопала на кухню, прильнула вместе со снохой и внучкой к стеклу. Руки тряслись от испуга, и никак не могла совладать с дрожью. В освещенном окне у Петровых двигались мужские фигуры, их тени колыхались по переборке и печке. Жуткая картина.
– Кажется, двое их там, – прошептала Лида, испугавшаяся не меньше свекрови. – А вон еще один руку тянет в окно! Чего-то подают ему?
– Жулики! Вот до чего мы дожили: и не боятся нас, свет включают вольготно.
– Чего делать-то? Добежать бы к тете Насте или к Тараканихе.
– Выдумывай! Это уж точно бродяги какие-нибудь, оне живо голову снесут!
– А вдруг к нам полезут! – высказала беспокойство внучка.
– Сколько хочешь! Знают, что в деревне только старухи, дак обнаглели, скоро будет денной грабеж, – возмущалась Манефа.
Крашеные половицы холодили ноги, однако все трое не отрывались от окна. Вскоре свет у Петровых погас. Ночи стали уже темные, разглядеть что-либо на расстоянии было невозможно, оставалось только прислушиваться. Приглушенные мужские голоса возникли вдруг рядом: удалось разглядеть троих с рюкзаками, прошедших по-за тыну. Хотели понаблюдать за ними из передних окон – растворились в темноте.
– Кажись, к Шурке Синельниковой направились, – определила Манефа. – Та на днях в отпуске была, все тут пообиходила, теперь разорят. Нет уж, я до утра глаз не сомкну.
– Мы тоже, – отозвалась Лида.
– Будем на сторожах сидеть: вы в комнате, я – на кухне. Ежели полезет который, прямо топором по башке тресну! – решительно заявила старуха.
И действительно, достав из-за печки топор, она сидела на лавке на кухне до тех пор, пока не забрезжил рассвет. Лида с дочкой тоже несли дежурство, чутко прислушиваясь к каждому шороху: все чудилось, будто кто-то крадется к окнам…
Ночные «туристы» завершали свой поход с рюкзаками, набитыми иконами. Был и другой воодушевляющий трофей: в одном из домов Алик нашел бутылку водки и две банки рыбных консервов. Предложил тут же, в избе, выпить, но приятели не посоветовали, дескать, надо убираться восвояси. Чтобы спрятать рюкзаки, решили пойти к Никольскому роднику: там, в овраге, место подходящее, и посидеть можно, попить чистой водички. Иконы схоронили в мелком еловом подросте, после чего с чувством облегчения расположились за удобным столиком.
– Во, братцы, и бутылочка даровая! – торжествующе потер ладонями Алик.
– Хлеба только нет.
– Пустяки! Перебьемся.
– А все-таки напрасно мы это… – высказался Генка.
– Чего ты, в натуре? – встрепенулся Алик.
– Как ни крути – воровство.
– Ты, Генаха, морали нам не читай, и киснуть нечего, – посуровел Алик. – Мы ничего не знаем, ничего не брали, и – ша! Я тебе говорю, что эти иконы нее равно сгниют вместе с избами. Наливай, Вадик!
Выпили по очереди из банки, которая всегда была вспрокинута на срубе родника. Сразу заметно приободрились, даже Генка почувствовал некоторое примирение с совестью, утешая себя мыслью, что в чужие избы он все-таки не лазал.
– На работу придется идти не спавши, – посетовал он.
– Ничего, где-нибудь покемарим, – ответил Вадим, захмелевший больше всех. Когда подходил к роднику, чтобы зачерпнуть воды, его поматывало, все поправлял назад вялым движением руки длинные волосы, а они спадали обратно на лоб и виски.
– Надо развести костерок: чего мы в потемках с фонариком путаемся? – предложил он.
Сухие еловые ветки взялись споро и прогорели быстро. Алик своей бестрепетной рукой оторвал доску от стола, бросил ее в огонь. Разгулялись, некому было их одернуть. Только вековые ели с молчаливым укором наблюдали эту ночную сцену…
Рано утром, Логинов еще не ушел на работу, прибежала из Еремейцева легкая на ногу Манефа.
– Ой, батюшка, дай поотдышаться, – начала она, присаживаясь на табуретку в прихожей.
– Что случилось? – спросил он, чувствуя ее встревоженность.
– Беда, чистая беда! Какие-то бродяги ночью хозяйничали у нас в деревне, по нежилым домам шастали. Меня Лида будит: у Петровых свет! А оне рамы выставили и расхаживаются там бессовестным образом. Ведь страшно жить-то стало, форменным образом одолевают. Принимай, Алексей Васильевич, какие-то меры! Ой, батюшки! Ну, что у нас, ни одного мужика в деревне – твори что хочешь.
– Сколько их было?
– Кажись, трое.
– Понятно. Это – студенты, которые работают у нас, – сразу определил Логинов, потому что обеспокоенный командир отряда уже приходил к нему, мол, пропали трое стройотрядовцев.
– Неужели студенты?! – всплеснула руками Манефа. – Как им не совестно? Веришь, нет, мы всю ночь у окон просидели, так переволновались, что до сих пор всю бьет. Я как увидела свет у Петровых – руки и ноги задрожали. Ну-ка, студенты! Надо под суд отдать мазуриков! Лида так напугалась, что, говорит, на будущее лето в деревню не приедет.
– Не волнуйтесь, разберемся, – заверил Логинов. – Сейчас позвоню Карпову.
Снял телефонную трубку. Ответила жена участкового, потом послышался хрипловатый бас его самого, видимо разбуженного звонком:
– Доброе утро, Алексей Васильевич!
– Не сказал бы, что доброе, Иван Иванович: кто-то похулиганил в Еремейцеве, обшарили нежилые избы.
– Не Мухин ли объявился? – предположил Карпов.
– Нет, думаю, это студенты отличились. Трое из них не ночевали в общежитии. Пожалуйста, займись этим делом. Манефа Андреевна вот пришла, она тебе все расскажет.
– Сейчас съезжу на место, посмотрю.
– Тогда ее возьми по пути.
Через полчаса желтый милицейский мотоцикл, в коляске которого сидела Манефа, неторопливо покатился в сторону Еремейцева. Карпову, при его опыте работы, не составляло труда представить ход ночных событий, было ясно, что студенты «охотились» за иконами. А вернувшись в село, узнал о происшествии на роднике. Вместе с директором пошли туда.
Карпов был человеком, мало склонным к эмоциям. На Логинова представшая картина произвела угнетающее впечатление: в недоумении стоял над оскверненным источником, в котором плавал окурок, а на дне поблескивала консервная банка. От стола была оторвана доска, валялись осколки разбитой бутылки, совершенно неуместно было видеть здесь остатки потухшего костра.
– Дикари! – сокрушенно выдохнул Логинов. – Надо же так набезобразить!
Иван Иванович похаживал по примятой траве, отыскивая улики.
– Может быть, и не студенты отличились: своих пьяниц хватает, – предположил он.
– Нет, Иван Иванович, свои не позволят себе так распоясаться, – убежденно произнес Логинов. – Худа та птица, которая свое гнездо марает. А этим – хоть трава в поле не расти. Ведь, подумай-ка, родни-ик оплевали и загадили! В голове не укладывается!
Он выкинул из колодчика окурок, потом, засучив рукав, достал со дна банку с остатками томатного соуса. С тяжелым чувством стоял над родником, как будто глубоко оскорбили и самого лично, и всех белореченцев. Не столько воровство, сколько это варварство возмутило его.
– Н-да… Одно ясно, что здесь, у костра, ночевали, пили водку, – рассуждая как бы сам с собой, Карпов трогал носком ялового сапога головешки.
– Чего ломать голову? Надо допросить этих троих, – предложил Логинов. – Поднажмем на них – признаются.
– Где они сейчас?
– Сегодня я попросил студентов поработать в поле: съездим туда.
– Обожди, давай поищем вокруг, потому что в общежитие они не могли принести иконы.
Стали ходить вокруг родника, внимательно осматривая лес, и буквально шагах в тридцати – сорока Карпов обнаружил два рюкзака, набитых иконами и старинными книгами.
– Вот, Алексей Васильевич, теперь картина ясна, тем более что на одном из рюкзаков шариковой ручкой проставлены инициалы.
– Черт знает что! Помешались нынче на иконах! В контору, что ли, их отнесем?
– Пусть пока остаются на месте…
Когда на поле остановилась директорская машина и из нее вместе с Логиновым вышел кряжистый участковый, не только студенты, но и механизаторы, остановив технику, стали собираться в кружок. Командир отряда назвал имена троих, отсутствовавших ночью в общежитии.
– Садитесь-ка вот сюда, на кипы, а товарищи пусть послушают, что вы ответите, – сказал Логинов, присматриваясь к лицам провинившихся…
– Ну, голубчики, рассказывайте про свои ночные похождения, – начал Карпов, сняв фуражку и вытирая платком потный красный лоб.
Герои ночи не на шутку струхнули, потупились, только беззастенчивый Алик изредка затравленно стрелял взглядом по сторонам, как бы ища поддержки.
– Мы ждем, в молчанку играть бесполезно. Так чем занимались ночью? – повторил вопрос участковый, положив на планшетку бланк акта.
– Выпивали на кладбище, – ответил Алик. При этом он прямо глянул в глаза участковому, дескать, можешь проверить, не вру.
– Всю ночь?
– Почему всю? – парень несколько замешкался. – Потом пошли на реку, развели костерок.
– Так было? – спросил Карпов Вадима с Генкой.
– Так, – не очень уверенно подтвердил Вадим, а Генка лишь кивнул головой. Он совсем пал духом, заметно подрагивала нижняя губа.
– Костерок вы развели гораздо позже, и не на реке, а у родника. Сначала же пошли в Еремейцево, обворовали три нежилых дома. Так?
– Ничего мы не воровали, – пожал плечами Алик.
– Что это один ты отвечаешь? Лидер, что ли? Тогда скажи, лидер, куда подевали ворованные иконы? – без обиняков подступил Карпов.
– Не брали мы никаких икон, – упорствовал Алик, зыркая черными глазами и нервно перебирая в загорелых руках белую кепочку с прозрачным пластмассовым козырьком.
Студенты и трактористы, стоявшие полукругом, возмущенно переговаривались между собой.
– Значит, не брали? – раздумчиво произнес Карпов, побарабанив короткими пальцами по планшетке. – А если я сам покажу спрятанные вами иконы?
Все трое удивленно вскинули потупленные взгляды: неужели нашел?
– Вот смотрю я на вас и стараюсь понять, что же у вас за душой? – вмешался в разговор Логинов. – Как вы могли учинить такое безобразие на роднике? Это место чтут все сельские жители, а вы взяли и плюнули на наши чувства. Как жить-то дальше будете с таким эгоизмом и равнодушием к людям?
Трое подавленно молчали, только Вадим вяло буркнул:
– Выпивши были.
– Это не оправдание. Пьяного грехи, да трезвого ответ, – сказал Карпов.
– Чего с ними разводить турусы – дать по морде, чтобы неповадно было! – встрял горячий Сашка Соловьев.
Студенты потревоженно зашумели. Логинов поднял руку и после некоторой паузы решительно распорядился:
– Немедленно, сию минуту все уезжайте из совхоза!
– Так ведь остальные не виноваты, – попробовал вступиться за ребят командир отряда.
– Мы-то при чем тут? В чужие дома не лазали, работаем, – зароптали студенты.
– Я сказал, уезжайте к чертовой бабушке! – непреклонно повторил Логинов. – В институт сегодня же будет направлено соответствующее письмо. Благодарите за все своих приятелей, – он показал на троицу, понуро сидевшую на сенных кипах.
– А вы, – обратился к ним участковый, – садитесь в машину: сначала заберем спрятанные рюкзаки, потом поедем в милицию. Хватит мудрить, ребятки.
Парторг Гусев отвел Логинова в сторонку, высказал сомнение:
– Не погорячился ли ты, Алексей Васильевич?
– В таких случаях спуску давать нельзя. Пусть уматывают отсюда. ПМК найдет им другой объект.
– Сегодня бы все сено убрали, – покачала головой агроном.
– Без них как-нибудь управимся, – сказал Силантьев.
– Ты вот что, Виталий Сергеевич, – обратился Логинов к парторгу. – Поезжай в село и привези сюда всех, кого сможешь.
Грузовик с притихшими студентами и «уазик» покинули поле. Осталось несколько трактористов во главе с директором. Настроение было упавшее. Глухо стучали на холостых оборотах двигатели. Жарко палило солнце, над валками сена текуче подрагивал знойный воздух. В сенокосную пору жаль было упускать каждый погожий час.
– Сидя волоку не переедешь, продолжайте прессовать, – распорядился Логинов и сам, скинув пиджак, принялся помогать забрасывать в прицеп кипы сена.
О том, что круто поступил в отношении студентов, не жалел: впредь им будет наука.
Как только вернулся в контору, велел отстукать на машинке письмо ректору. Размышляя о случившемся, Логинов убеждался в том, что расчет надо держать не на помощь присланных людей, а на собственные кадры, на своих белореченцев. Главное, больше строить, а жилье без хозяев не останется.
Кажется, никогда в жизни так не уставал. С утра взвинтили нервы студенты, не шла из головы эта неприглядная история, а перед глазами стоял родниковый колодчик с плавающим окурком и консервной банкой в прозрачной воде.
18
Трудная складывалась обстановка в первой половине лета: из-за дождей была под угрозой срыва заготовка кормов, но потом распогодилось, и дело пошло на поправку. Николай Силантьев запрессовал рекордное по району количество сена – шестьсот тонн. В честь его трудового успеха у входа в контору появилась «Молния». Заметку со снимком механизатора поместила газета «Коммунар».
Очень поздний, поспешный из-за непогоды сев, казалось, оставлял мало надежды на урожай. Думали, придется многие площади списывать, но, когда установилось тепло, всходы быстро пошли в рост, и, пусть с опозданием, начал желтеть, вызревать овес, занимавший почти весь яровой клин. Нельзя сказать, что видовой урожай определялся богатым, но можно было и семена заготовить, и с государством рассчитаться, и на фураж оставить, только бы подержалась погода.
В эти дни более всего беспокоило Логинова строительство площадки активного вентилирования зерна. Бригада Арсанукаевых во главе с Мовлидом работала добросовестно, с раннего утра до ночи. К северокавказцам, бравшим подряды в совхозе каждое лето, привыкли, как к своим рабочим.
Стройку надо обеспечивать материалами. Кто это сделает, кроме директора? Кирпич, цемент, шифер, тес, гвозди: то одно, то другое спрашивает бригадир. Сегодня привезли два самосвала асфальта для отмостки. Двое Арсанукаевых катают ручной каток, третий набрасывает горячий асфальт лопатой к стене, четвертый разравнивает граблями.
– Успех труду! – поздоровался с ними Логинов.
– Добрый день, Алексей Васильевич! – тронул за козырек свою большую кепку бригадир.
– Что у вас осталось? Надо заканчивать: начали жать овес – сюда повезут, на площадку.
– Остались небольшие доделки: закатаем отмостку, навесим ворота, сколотим перегородки – и все. А зерно можно везти, основные бункеры готовы. Я сказал, сделаем, значит, не подведем. Мы же понимаем – жатва, – жестикулировал смуглыми жилистыми руками Мовлид, сопровождая директора по объекту.
– Срочно заровняйте раствором швы в кирпичной кладке, – показал Логинов на стену, – иначе теплый воздух от вентиляторов будет проходить по ним, а не через зерно.
– Это – маленький пустяк.
– Нет, не пустяк. Весь смысл в том, чтобы нагретый воздух не гонять напрасно.
– Понятно, дорогой, все сделаем – благодарить будешь. Махмуд, бери раствор!
Логинов прошел в конец площадки, где около вентиляторов колдовал практикант из СПТУ, свой, белореченский Коля Мельников. Толковый парень, немногословный и серьезный.
– Как дела, Коля?
– Один вентилятор готов, – тронув пальцем очки, ответил практикант.
– А где электрик?
– Тут где-то… – Коля, застенчиво моргая, переминал в руках ветошку.
Логинов поогляделся вокруг и только после этого заметил сидевшего чуть за углом, в тени, электрика Макашина. Заслышав голос директора, тот вяло поднялся: захватанная белая кепочка, к нижней губе прилеплена сигаретка, взгляд блуждающий.
– Макашин, как тебе не стыдно! Наставник называется! – возмутился Логинов.
– Не, Васильевич, не употреблял, это со вчерашнего.
– Сидишь тут, прохлаждаешься, а парень один управляется. Напортачит чего-нибудь, еще шибанет током.
– Он у меня – профессор, – похвалил Макашин напарника.
– В такой момент ты меня, подводишь! Сейчас пойдет зерно, а вентилятор не подключен. Совесть-то у тебя есть?
– Не беспокойся, Алексей Васильевич, Макашин свое дело знает туго.
Надо бы попросту отстранить Макашина от работы, но второй электрик находится на осокинской ферме. Беда с такими кадрами.
– Пожалуйста, уже едет трактор! – Логинов показал на приближающийся Т-150 с двумя прицепами.
Тракторист Толька Иванов ловко попятил к бетонированному приемнику сначала один прицеп, потом другой. Семь тонн овса за один рейс! Логинов удовлетворенно сунул руку в теплое, хранящее солнечный зной зерно: как бы то ни было, пошел хлеб нового урожая. Радовало завершение строительства площадки, где надежно будет храниться семенное зерно. До сих пор его закупали в других хозяйствах: тратили деньги, гоняли транспорт. Разве это порядок? Вот подсушат, провеют овес с лучших участков, засыплют в сусеки – будет по-хозяйски.
– Вернусь из поля – чтобы второй вентилятор работал! – Логинов погрозил Макашину пальцем, уже забравшись в кабину трактора.
Около колонки остановились, чтобы набрать в канистру свежей воды, и порожняком ходко погнали в Пустошки, где шла жатва.
– Как, Толя, освоился с этой техникой? – спросил Логинов тракториста.
– Тяжел он для наших почв, «Беларусь», конечно, удобней. Когда сухо, тянет хорошо, а по грязи проходимость неважная.
– Зато два прицепа берет. Найдется ему серьезная работа, например, плиты, кирпич со станции возить или зимой – удобрения.
Никто из механизаторов не хотел брать мощный трактор, потому что обслуживать его сложней, а норма выработки намного больше. Толька Иванов согласился. Вообще-то он возит молоко с ферм на сырзавод, но, пока наладилась дорога, пустили машину-молоковоз.
Навстречу пропылил КамАЗ, присланный из «Сельхозтехники» на отвозку зерна: тоже берет семь тонн за один рейс! Значит, у комбайнеров пошло дело ходом.
– Фу-ты, черт, напылил! – Толька зажмурился, сдувая пыль, попавшую в кабину. Его рыжеватые кудри приобрели серый оттенок, и лицо было припудрено. – Сейчас и на машинах можно где угодно гонять.
– Да, подержалась бы такая погода.
– Передавали – завтра без осадков.
– Кто знает? Погоду не закажешь.
На небе лишь кое-где белыми мазками виднелись легкие верховые облачка, ничто не предвещало дождя. Четыре комбайна с мощным утробным гулом двигались один за другим по полю, спускавшемуся полого к речке Катенихе. Раньше узким местом была сушка зерна, теперь с пуском площадки ничто не сдерживало ход жатвы. Радовала слаженная работа молодых комбайнеров: стараются парни, понимают, что каждый погожий день дорог. Самый старший из них Сергей Малышев. Не много пришлось отдохнуть после возвращения из Воркуты: как останешься в стороне, если идет уборочная?
Логинов дал знак рукой, комбайны поочередно остановились. Не заглушая двигателей, парни сошлись все вместе: вспотевшие лица, пропыленные спецовки. У Малышева даже на спине расплылось темное пятно; жадно принялся пить прохладную воду, обливая подбородок и грудь.
– Нам-то оставь, всю канистру выдуешь! – смеялись парни.
– После Севера непривычно к такой жаре.
