Текст книги "Голоса Америки. Из народного творчества США. Баллады, легенды, сказки, притчи, песни, стихи"

Автор книги: Юрий Хазанов

Задолго до того, как негр Джон Генри одолел в состязании паровой бур, по свету гуляла слава еще про одного Джона.

Он был рабом на плантациях Юга. Другие негры, тоже рабы, прозвали его Длинный Джон Освободитель.

Отчаянный он был малый. Не побоялся даже поднести ледку самому дьяволу, чтобы охладить его дьявольское пламя. Да что там дьявол, он обучил примерному поведению даже гремучих змей. И ни одна из них не посмела укусить негра, пока не истекли четыре года после отмены рабства.

Но главное не это. Куда бы Длинный Джон ни пришел, что бы ни сделал, с ним неразлучен был смех. Ох, и любил он шутить, и проделывать разные трюки, и сочинять песенки, и рассказывать всякие небылицы. Веселье никогда не оставляло его, потому как чуял он – свобода грядет.

Постойте, вы еще подумаете, что Длинный Джон был силачом и гигантом вроде Джона Генри, со стальными мускулами и могучей спиной? Ничего подобного! Если бы вы его увидели, то, наверное, сказали бы, что он мужичок с ноготок. Нет, не за рост, а за ловкие свои проделки получил он прозвище Длинный Джон Освободитель.

И все‑таки назвать Джона замухрышкой тоже нельзя было. А почему, вы сами увидите. К примеру, вот вам случай, когда у его хозяина стала пропадать с поля кукуруза. К кому же за помощью первым делом обратился старый хозяин? К Длинному Джону!

Он велел Длинному Джону поймать вора, и, когда спустилась ночь, Длинный Джон вышел на охоту. Он спрятался на кукурузном поле и стал ждать.

Ждал он долго, но только около полуночи ему будто почудилось что‑то. Словно легкий хруст, как хрустит кукурузный початок, когда его обламывают со стебля.

Длинный Джон на цыпочках пробрался сквозь густые ряды кукурузы к тому месту, откуда доносился хруст. И там он увидел… Нет, вовсе не вора, а большущего медведя, бредущего вперевалочку на задних лапах, держа в охапке десятка три кукурузных початков.

Медведь не любил, когда ему мешали собирать кукурузу, поэтому он кинулся на Длинного Джона, и они устроили жаркую потасовку.

Поначалу их шансы как будто были равны. То медведь брал верх над Джоном, то Джон над ним. Джон был верткий, подвижный, но постепенно все‑таки начал уставать. Ему надоело бороться, и он вскарабкался медведю на спину и ухватил косолапого за уши.

Хитрец Длинный Джон решил дать себе передышку, чтобы потом продолжать борьбу с новыми силами. Но медведь решил иначе. Он стал носиться по кукурузному полю хуже ураганного вихря. Пришлось Длинному Джону вцепиться ему в загривок, лишь бы не упасть и не свернуть себе шею. Он быстро выдохся при такой скачке и растянулся у медведя на спине, так чтобы медведь не мог его ни укусить, ни ударить, ни прижать к груди.

Медведь гонял всю ночь, и бедный Джон готов был уже сдаться, когда на поле вышел его белый хозяин, чтобы посмотреть, что за причина разыгравшейся суматохи.

Хозяин предложил Длинному Джону, что он подержит медведя за хвост, пока Джон сбегает и позовет кого-нибудь на помощь.

Длинному Джону такое предложение очень понравилось. Он поменялся местами с хозяином, а потом, отбежав в сторону, уселся на мягкую травку и прислонился спиной к дереву.

– Эй, чего ты расселся? – крикнул ему хозяин. – Беги.

Но бедный Джон еще не отдышался после ночной тряски. Он посмотрел на хозяина, и вдруг на него напал смех.

– Я спущу… на тебя… медведя, если ты… не побежишь… звать на помощь! – закричал хозяин.

– Посмотрим, как у вас это получится! – крикнул Длинный Джон, держась за бока.

Но, по правде говоря, эта скачка верхом на медведе была детской забавой! А случались у Длинного Джона схватки и с самим дьяволом. Как‑то решил он обойти весь белый свет в поисках новых песен о воле. И забрел ненароком в ад. Там он неплохо устроился. Женился на дьявольской дочке и заставил выбрать себя, так сказать, президентом ада.

Старику дьяволу это почему‑то не понравилось. А уж когда Длинный Джон слегка пригасил его адское пламя, чтобы удобнее было жарить на нем поросенка, он и вовсе из себя вышел. Нет, каково, лезть так нахально в дья–Вольские дела! И дьявол решил посчитаться с Длинным Джоном.

Но его дочка не дремала, она раскрыла Длинному Джону мстительные планы своего отца, они взяли из дьяволовой конюшни двух скакунов и умчались от погони быстрее ветра.

Что и говорить, хитрая лиса был этот Длинный Джон.

– В воде не утонет, в огне не сгорит, – говорили про него люди.

А когда дел особых не было, он шутки ради откалывал разные номера. Вот однажды он решил прикинуться прорицателем. Вечером спрятался в большом доме и подслушал, о чем шла речь у белого хозяина.

– Завтра пора начинать уборку кукурузы, – сказал хозяин.

С этим известием Длинный Джон отправился по соседям и всем хвастал, что умеет предсказывать будущее. К примеру, может даже сказать, что им завтра предстоит делать. А не верят, сами убедятся. И сообщил всем:

– Вот увидите, завтра нас заставят собирать кукурузу.

Никто ему не хотел верить. А наутро и в самом деле от белого хозяина пришел приказ собирать кукурузу.

Что ж тут удивляться, что после этого кое‑кто поверил, будто Длинный Джон и впрямь провидец. Но другие пожимали плечами и говорили:

– Не так уж трудно было догадаться, что нас заставят снимать кукурузу. Началась ведь пора уборки.

И тогда Длинный Джон понял, что ему надо чем‑то подкрепить свою репутацию провидца. День за днем он прятался в большом доме и дожидался полезных сведений.

На другой раз белый хозяин расхвастался почище самого Джона, когда тот бывал в ударе. Ему, видите ли, мало было просто разбогатеть, а захотелось еще и побахвалиться этим, чтоб все узнали, какой он богач. И он надумал ни больше ни меньше, как отпустить на волю самого дорогого негра. Пусть все видят, что денет у него куры не клюют. Да что денег, даже рабов он не знает, куда девать.

Длинный Джон так и подскочил от радости при этаком известии и тут же бросился вон из большого дома.

Поступил он, надо сказать, очень неосторожно. А что, если бы его увидели?

Вернувшись к себе, он сразу собрал всех негров, друзей и соседей и объявил им:

– Слушайте все! У меня есть для вас удивительнейшее сообщение: я предсказываю, что на ближайшее рождество белый хозяин отпустит на волю Блу Джона.

Все так и покатились со смеху. Нет, вы послушайте, что несет этот липовый провидец! Что‑нибудь нелепее вы слыхали? Да наш хозяин скорее даст отсечь себе правую руку, чем отпустит на волю раба!

– Вот погодите до рождества, тогда увидите, – стоял на своем Длинный Джон.

И все случилось точно как он предсказал. Белый хозяин решил удивить своих гостей, собравшихся в большом доме на рождество, и объявил им, что отпускает на свободу самого дорогого негра – Блу Джона.

Сами понимаете, после этого Длинный Джон вознесся до небес. Ему очень нравилось быть прорицателем. Он так вошел во вкус, что однажды отважился выступить в этой роли перед самим хозяином. А случилось все вот как.

Длинный Джон проходил позади большого дома, когда вдруг из окна кто‑то выплеснул ведро воды и на земле осталось лежать что‑то блестящее. Длинный Джон глянул, а это оказался бриллиантовый перстень белой миссис, жены хозяина. Но только он протянул руку, чтобы схватить кольцо, как его – хоп! – проглотил индюк.

Однако Длинный Джон решил не отступать. Он тут же поспешил к хозяину и заявил, что может сказать, где искать перстень старой госпожи.

– Если ты его найдешь, – пообещал хозяин, – я тебе подарю самую жирную свинью!

Но стоило Длинному Джону заикнуться, что перстень-де надо искать в животе у индюка, как хозяин решил, что-то тут нечисто, и отказался резать индюка. Ему просто жалко стало.

– Нет, не могу, – заявил он. – А вдруг кольцо не там? Я тогда с ума сойду!

– Известное дело, сойдете, – согласился Длинный Джон.

И все‑таки индюка зарезали и на глазах у всех собравшихся вытащили из него бриллиантовый перстень.

Теперь самому хозяину захотелось похвастать перед всеми, что среди его рабов есть провидец. Он даже побился об заклад с одним богатым плантатором, что Длинный Джон умеет делать предсказания. Они долго спорили и все выше поднимали ставки, пока хозяин наконец не предложил:

– Ставлю мою плантацию против вашей, что мой Длинный Джон провидец.

Ударили по рукам.

А проверить решили так. Опрокинули большой чугунный чайник и что‑то спрятали под него. А Длинный Джон должен был угадать, что именно. Белый хозяин сказал Длинному Джону:

– Ну как, угадаешь? Ох, если не угадаешь, я с ума сойду.

– Известное дело, сойдете, – сказал Длинный Джон.

Но на душе у него кошки скребли, он совсем в себе не был уверен.

Он обошел опрокинутый чайник вокруг раз, и два, и три. Почесал у себя в затылке, нахмурил брови, даже взмок от волнения.

Нет, ничего не мог он придумать!

– Ну, попалась хитрая лиса, – пробормотал он, имея, конечно, в виду себя.

Все так и возликовали. Под чайником‑то сидела всамделишная лиса!

Стало быть, старый хозяин выиграл пари и сделался вдвое богаче. У него теперь было две плантации и вдвое больше рабов. Вот как! И он сказал Длинному Джону, что такое событие надо отметить. Он возьмет старую миссис, свою жену, в путешествие, чтобы показать ей Филадельфию и Нью–Йорк. Они там пробудут неделю, другую, а может статься, и месяц.

А в награду он оставляет Длинного Джона вместо себя управляющим на плантации, пока они с женой не вернутся.

Длинный Джон проводил белого хозяина с госпожой на станцию и пожелал им счастливого пути. Он, конечно, и знать не знал, что хозяин собирался на следующей станции сойти и вернуться потихоньку назад, чтобы посмотреть, как там Длинный Джон будет управляться с делами.

Длинный Джон поспешил прямо домой и созвал всех своих друзей.

– Устроим сегодня праздник! – предложил он.

Он даже разослал приглашения на соседние плантации. Только для рабов, разумеется.

А сам нарядился в парадный костюм белого хозяина и приготовился к приему гостей.

Все пришли, никто не отказался. Пригласили скрипачей и гитаристов, чтобы гости танцевали под музыку. Выбирал танцы Длинный Джон, как истийный хозяин бала.

В самый разгар вечера Длинный Джон вдруг увидел в дверях белых мужчину и женщину. Они были в потрепанной одежде и казались усталыми и голодными. Длинный Джон проявил великодушие и отправил их на кухню подкрепиться остатками от праздничного стола, словом, вел себя ну точно как его белый хозяин.

Спустя какое‑то время белые гости снова появились в зале. Они успели почиститься и переодеться, и Длинный Джон сразу узнал их – это оказались его хозяин и госпожа.

Как хозяин напустился на бедного Джона!

– Тебя убить мало! – кричал он.

– Известное дело, убить, – согласился Длинный Джон. – Только выполните, пожалуйста, мою последнюю просьбу. Я бы хотел попрощаться с моим лучшим другом.

Белый хозяин не стал противиться, но велел поспешить.

И пока Длинный Джон разговаривал со своим другом, он уже успел приготовить веревку, чтобы повесить Длинного Джона на суку сикоморы.

– Достань скорей спички, – сказал Длинный Джон своему другу, – и лезь вон на ту сикомору. Я буду стоять под деревом и молиться. А как упомяну в своих молитвах молнию, ты – бжиг! – зажигай тут же спичку.

И Длинный Джон пошел к сикоморе и опустился там на колени, чтобы прочитать свою последнюю молитву.

– О господи милостивый, – сказал он, – если ты собираешься до рассвета поразить насмерть нашего белого хозяина, подай знак, господи, пошли на нас молнию!

И тут же приятель Длинного Джона, сидевший в ветвях сикоморы, чиркнул спичкой.

– Хватит молиться, – рассердился белый хозяин.

Но Длийный Джон его не послушался и продолжал свою молитву.

– О господи милостивый, – сказал он, – если ты собираешься до рассвета поразить насмерть жену нашего белого хозяина, подай знак, господи, пошли на нас молнию.

«Бжиг» – чиркнула в ветвях сикоморы вторая спичка.

На этот раз белый хозяин смолчал, испугавшись, видно, не на шутку, а Длинный Джон продолжал молиться.

– О господи справедливый, если ты собираешься до рассвета поразить насмерть всех наших белых хозяев, подан знак, господи, чиркни молнией.

Но приятель Длинного Джона, сидевший на сикоморе, не успел в третий раз чиркнуть спичкой. Белый хозяин опередил его и быстрее молнии отпустил на велю веек своих рабов, а сам поскорей ноги унес, чтобы его здесь больше не видели.

Вот как Длинный Джон принес неграм свободу. Оттого его и прозвали Длинный Джон Освободитель, догадались?

С началом XX столетия ведущим жанром народного негритянского песенного творчества становится блюз. Буквально это слово можно перевести как «печаль» или «песни–жалобы», но по–английски слово blue означает также голубизну или синий цвет, и эта игра смыслов исключительно широко используется в афро–американской поэзии.

Блюзы выражают чисто личное лирическое отношение к миру.

Первые блюзы предназначались даже не для публики, но лишь для одного-единственного слушателя – самого певца. То были, по существу, как бы беседы вслух с самим собою или с отсутствующей в данный момент возлюбленной или другом.

Большинству блюзовых текстов присуща словесная острота, обилие повседневных речевых оборотов, конкретная образность. Основные мотивы этой поэзии – несчастная любовь, безденежье, тоска по дому, одиночество, удары судьбы, социальная отчужденность.

Характернейшей темой блюзов являлась мечта о крае, где негру будет хорошо.

Так блюз становится уже не престо музыкально–поэтической формой, он перерастает в особый тип эмоционального переживания действительности, особое состояние души и тела, которое как наваждение неотступно преследует черных людей. «Все негры любят блюз. Почему? Да потому, что они родились вместе с грустью!» – говорил негритянский народный певец Кадди Ледбеттер по прозвищу «Ледбелли» – «луженое брюхо», – успевший за свою долгую жизнь потрудиться и на хлопковых плантациях, и па железных дорогах, и на строительстве плотин.

В блюзах все громче звучали мотивы социальной критики и протеста против экономического угнетения и «законов Джима Кроу» – против расовой дискриминации. И если «Блюз бедного человека», записанный «императрицей блюзов» – певицей Бесси Смит на рубеже 20–х и 30–х годов, пытался еще взывать к чувству и разуму богачей, то более поздние блюзы уже прямо заявляют Америке о том, что в ее собственных интересах покончить с расизмом. С наибольшей полнотой это выявится в поэзии и музыке бурных 60–х годов.

 
Я копаю тоннель за шесть разнесчастных монет,
Я копаю тоннель за шесть разнесчастных монет;
Я копаю могилу себе —
У меня уже легких нет.
 
 
Мама, мама, горит моя голова,
Я прошу – остуди!
Мама, мама, горит моя голова,
Я прошу – остуди!
Скоро небо увижу рядом:
Поджидает смерть впереди.
Ты друзей попроси: мол, не нужно слез,
Ты друзей попроси: мол, не нужно слез:
Я на небо ушел —
Убил меня силикоз…
Силикоз.
 

Перевод Ю. Хазанова

 
Я проснулся на рассвете – блюз свалился на кровать.
Да, я проснулся на рассвете – блюз свалился на кровать.
Завтрак съесть решил, и что же? – вместо хлеба – блюз опять.
 
 
Блюз, привет! Как поживаешь? Бродишь все, в трубу трубя?
Блюз, привет! Как поживаешь? Бродишь все, в трубу трубя?
У меня, брат, все в порядке, ну а как там у тебя?
 
 
Да, я проснулся – и к подушке потянулся неспроста.
Да, я проснулся – и к подушке потянулся неспроста:
нет со мной моей любимой, и подушка – глянь! – пуста.
 
 
Ну, я думаю, мой черный, черный день мой наступил.
Да, я думаю, мой черный, черный день мой наступил,
словно в шторм поплыл на лодке без руля и без ветрил.
 
 
Коль и завтра будет плохо, так же плохо, как сейчас,
да, коль и завтра будет плохо, так же плохо, как сейчас, —
мне ко дну пойти, ей–богу, будет, значит, в самый раз.
 
 
Кабы стал бутылкой виски блюз мой, – я б напился пьян.
Да, кабы стал бутылкой виски блюз мой, – я б напился пьян,
лишь бы от себя, ей–богу, убежать ко всем чертям.
 
 
Мне так худо: даже ноги словно вата, – не шагнуть,
да, мне так худо: даже ноги словно вата, – не шагнуть,
и язык как оловянный, – аж во рту не повернуть.
 
 
Ну а блюз – поет и плачет, носится, что кролик, вскачь.
Да, мой блюз – поет и плачет, носится, что кролик, вскачь,
и пищит, точно младенец, – блюз мой, песня, смех и плач.
 

Перевод А. Буравского

Вот человек, занесло его черт знает как далеко от дома, завел себе подругу–мулатку, а теперь мучается, думает: скоро получка будет и женщина эта покоя ему не дает – требует, чтобы он ей все деньги отдал. Мулы его старые проголодались, и солнце уже к закату клонится. Он прикидывает: хорошо бы получку немного попозже выдавали, тогда, глядишь, может, и не пришлось бы ей денег вообще отдавать. Смотрит он вдаль с тоской и затягивает:

 
Эх, милая,
Я ведь совсем на мели.
Эх, милая,
В карманах‑то пусто, цента дырявого нет.
На самых везучих, бывает,
навалится сразу семь бед.
 
 
Бывает же так, детка?
Ведь правда же так бывает?
 
 
Эх, милая,
Совсем сижу на мели,
Эх, милая,
Мулам и лошадям, им тоже
ведь требуется зерно и овес.
 
 
Женщины на плотине из‑за получки этой
доходят до слез.
 
 
С ними и сам заплачешь, детка,
Солнышко ты мое.
Эх, женщины на плотине, детка,
прямо бесятся в эти дни.
Мужчины их на коленях молят:
смилуйся, не казни,
Детка, пожалуйста, не казни ты меня, бога ради.
 
 
Радость моя,
Ну чего ты от меня хочешь?
Радость моя,
Я ведь из сил выбиваюсь, тут по колено
в грязи.
Все для тебя стараюсь, а как тебе угодить?
Скажи, как, детка?
 
 
Ради женщины с бронзовой кожей
и священник церковь свою оставит.
А женщина, черная как агат,
и зайца на пса натравить
Так ведь, детка?
 

И так вот человек гнет спину вдали от дома, старается изо всех сил наскрести деньжат, чтобы женщину эту ублажить. Среди погонщиков мулов на плотине он один из лучших. Но вот хозяин его, мистер Райан, довел его прямо до безумия. Хотел бы он ему ответить как следует, да нельзя, и вместо того говорит он все это своим мулам. Как хлестнет мула бичом, так каждый раз; вырывает ему клок шерсти из бока, прямо как клеймо свое именное на шкуру ему ставит.

 
Эх, милая, я ведь совсем до предела дошел,
Милая ты моя,
Работал все лето, и осень пришлось прихватить,
На рождество и обновы не удалось мне купить,
О господи!
 
 
Дошел до предела, мулов погоняя
для Джонни Райана,
Расписываюсь на их шкурах
и сам стал весь рваный
На этой работе, детка,
Радость…
Вот так.
 

Перевод Л. Переверзева

 
О, отец, как мне горько,
горько слушать молчанье твое.
О, отец, как мне горько,
горько слушать молчанье твое.
Целый день я у гроба стою,
безутешно сердце мое.
 
 
Ты любил меня, папа,
и я верил словам простым,
Ты любил меня, пана,
и я верил словам простым.
О, мне хочется мертвым
упасть перед гробом твоим.
 
 
Гробовщик услужил мне,
как он страшно мне услужил.
Гробовщик услужил мне,
как он страшно мне услужил:
Я прощаюсь с тобою,
с тем, кого я любил.
 

 
Решил пойти по свету – да нет ботинок у меня,
решил пойти по свету – да нет ботинок у меня,
А будь со мной моя девчонка – бродяжничать
не стал бы я!
 
 
Взамен перины мягкой – я лег бы на земле сырой,
Взамен перины мягкой – я лег бы на земле сырой,
Накрывшись лунным одеялом, под крышей неба голубой.
 
 
Коль ты найдешь девчонку – куда б ни шел, с собой
бери.
Коль ты найдешь девчонку – куда б ни шел, с собой
бери,
Тебе не будет одиноко на свете, что ни говори!
 

 
Если дождь пять дней и вздувается река,
Если дождь пять дней и вздувается река, —
То беда уже, наверно, не валяет дурака!
 
 
Бросить дом родной приказала мне вода,
Бросить дом родной приказала мне вода, —
Что ж, сложу свой скарб нехитрый
и отправлюсь – в никуда!
 
 
Миссисипи, ты унесла отца и мать,
Миссисипи, ты унесла отца и мать, —
Твое имя, Миссисипи, мне противно
повторять!
 
 
Я бездомным стал – было б лучше умереть,
Я бездомным стал – было б лучше умереть, —
Нету больше места в мире, где мне сердце
отогреть!
 

Переводы А. Буравского

V
ПРИСЛУШАЙТЕСЬ К ЗОВУ!

Окончилась мировая война. На одной шестой территории земного шара победила социалистическая революция. В капиталистическом мире шел на спад период острейших классовых боев (1917–1923 гг.), и наступила полоса некоторого затишья, что позволило говорить о периоде относительной стабилизации. Но в то время, как в 1929 году объем промышленного производства достиг наивысшего по сравнению с предыдущими годами уровня, армия безработных американцев выросла до 4 миллионов. И это несмотря на постоянное расширение производства.

Наступление буржуазии на уровень жизни трудящихся Америки было встречено забастовками рабочего класса. Январь 1926 года. Забастовка 16 тысяч текстильщиков в штате Нью–Джерси длится 13 месяцев и завершается частичной победой рабочих.

Апрель 1927 года. Бастуют 200 тысяч рабочих шахтеров. Реформистское крыло профсоюзов предательски срывает стачку. Горняки терпят жестокое поражение.

В ответ на размах забастовочного движения буржуазия США усиливает террор против активных борцов американского пролетариата. 23 августа 1927 года после длительного позорного судилища по заведомо сфабрикованному делу против двух революционных рабочих–американцев итальянского происхождения – Сакко и Ванцетти – их казнят на электрическом стуле.

Реакционная политика США в отношении трудящихся, бедноты и в первую очередь бедноты из национальных меньшинств внутри страны осуществляется параллельно с экспансионистской политикой за границей и в первую очередь в Восточной Азии и Латинской Америке.

Победив на президентских выборах в 1928 году, Герберт Гувер заявил: «Мы, американцы, подошли ближе к окончательной победе над бедностью, чем какая‑либо другая страна в истории… Мир вступает в эпоху величайшего экономического процветания…»

А в октябре 1929 года произошел биржевой крах в США, возвестивший о наступлении мирового экономического кризиса. 32 процента трудящихся Америки оказались безработными.

В ответ на призыв Компартии США 6 марта 1930 года 1 миллион 230 тысяч безработных вышли на митинги и демонстрации в нескольких крупнейших городах страны. В декабре 1931 года начался национальный голодный поход на Вашингтон представителей миллионов оказавшихся без работы трудящихся.

Летом следующего года состоялся поход 23 тысяч ветеранов мировой войны, организованный с целью добиться обещанных им пособий. Против участников похода были брошены регулярные войска, танки, слезоточивый газ.

Ничуть не легче в эти годы было положение фермеров: принудительная продажа ферм за долги, за задержку в уплате налогов и все тот же слезоточивый газ в ответ на попытки ор ганизованного протеста.

В 1933 году в результате очередных выборов президентом страны стал Франклин Делано Рузвельт. Политика, проводимая его правительством, несколько укрепила сильно пошатнувшееся внутреннее и внешнее положение страны. Однако минувший кризис не прошел бесследно. В 1935–1937 годах в США бастовало 3 миллиона 766 тысяч текстильщиков, швейников, грузчиков Тихоокеанского побережья. В Сан–Франциско была объявлена всеобщая забастовка 127 тысяч трудящихся. Период этот известен в истории как «грозные», «красные», «пролетарские» 30–е годы.

Все эти обстоятельства резко обострили элементы социальной критики и протеста, всегда отличавшие американский фольклор и нашедшие яркое воплощение в прогрессивной литературе современной Америки.

Но рядом с произведениями, созданными выдающимися прозаиками и поэтами страны, занявшими достойное место в истории американской культуры, по–прежнему продолжали жить народная баллада, песня, пародия. В силу своей относительной простоты, демократичности и общедоступности эти «малые формы» могли гораздо быстрей и оперативней откликаться «а события действительности. Возможно, поэтому песня вообще и особенно песня лирико–публицистическая, получившая в тот период название «песня протеста», обрела особую популярность.

Американский фольклор, дотоле, как правило, безымянный, начал обретать своих авторов и в первую очередь находить свое выражение в песнях. Многие песни тут же подхватывали американцы, при этом не слишком заботясь о строгом соблюдении первоначального текста и мелодии, они добавляли новые фразы и целые строфы, видоизменяя содержание песен соответственно требованиям момента и часто совершенно забывая о существовании авторского оригинала.