Текст книги "Голоса Америки. Из народного творчества США. Баллады, легенды, сказки, притчи, песни, стихи"

Автор книги: Юрий Хазанов

Но не таким был человеком Майк, чтобы уступить кому‑нибудь. Однажды на Миссисипи повстречались пароход, шедший вверх по реке, и баржа Майка, плывшая вниз. Кто‑то один должен был уступить дорогу, иначе столкновения было не избежать.

Рулевой спрашивает Майка, что делать.

– Я сам поведу баржу! – кричит Майк и становится к румпелю. – Эй вы там, на пароходе, перед вами первый хвастун и крикун с великой Миссисипи! – орет Майк. – Герой – хвост трубой! Ку–ку–у! Дикий скакун и косоглазый крокодил. Половинка на половинку! И еще немножко от красной кусаки–черепахи. А остальное из сухих сучков и колючек. Эй вы там, разводите пары, не бегите, попробуйте на зубок, какой я крепкий орешек. Ну же, не пытайте мое терпение! У меня уже чешутся руки. Ку‑ка-ре–ку–у!

Рулевой видит, что громадина пароход уже вырос над самой их баржей, и снова спрашивает Майка, что же делать.

– Потопить его! – кричит Майк, бросая свирепые и мрачные взгляды на пароход.

Наконец лоцман на пароходе замечает Майка и дает сигнал за сигналом, чтобы предупредить об опасности. А Майк ему отвечает своим громоподобным голосом, чтобы тот убирался, пока цел.

Потом раздается страшный удар и треск ломающегося дерева. Половина людей из команды Майка очутилась в воде, а его баржа тут же пошла ко дну, потому что груз на ней был слишком тяжел. Она везла свинцовые чушки, чтобы вылить из них пули. Когда баржа его затонула, Майк крикнул своим ребятам плыть на берег. Выйдя из воды, он отряхнулся, а потом опустился на землю и с негодованием поглядел на реку. Да, он проиграл. Ему даже не доставило радости наблюдать, с каким трудом поднимался вверх по реке пароход с огромной дырой, зияющей у него в боку.

Отсидевшись, Майк встал и заявил:

– Я ухожу с реки! Я всегда говорил, что уйду, если проиграю сражение. Я ухожу дальше на запад, теперь там граница. Там меньше людей и еще не изобрели всяких паров, дыма и лязгающих машин, которые не дают человеку жить спокойно. Пора нам уходить.

И, вскинув Всех Застрелю на плечо, Майк ушел на Миссури, где собрались главные скупщики пушнины, ушел прямо к ним. Там Майк и Всех Застрелю тоже быстро прославились, точно как было на Миссисипи и в Питтсбурге в те времена, когда они еще стояли на границе. И до сих пор никому не удалось его перегнать, перекричать, пересилить, перепрыгнуть, перехитрить и пере… – если бы только так можно было сказать – перестрелять. Никому из живущих на том и на этом берегу великой реки, с ее притоками от Питтсбурга до Нового Орлеана и снова до Сент–Луиса и дальше на запад. Ку–ку! Ку‑ка-ре–ку–у!

Пересказы Н. Шерешевской

 
Прожить бы весь век
Средь просторов и рек,
Где пасутся бизон и олень,
Где блещет роса,
Где лишь птиц голоса,
Где светлы небеса целый день!
 
 
Припев:
 
 
Край мой, край родной,
Где пасутся бизон и олень,
Где блещет роса,
Где лишь птиц голоса,
Где светлы небеса целый день!
Где свеж ветерок,
Где немало дорог,
Где свободны и птица
и зверь…
О светлый мой кров,
Ради всех городов
Я тебя не оставлю, поверь!
 
 
Припев:
 
 
Край мой, край родной,
Где свободны и птица
и зверь…
О светлый мой кров,
Ради всех городов
Я тебя не оставлю, поверь!
Здесь море цветов
И громады холмов,
Антилопы здесь бродят гурьбой…
Твой камень любой
И простор голубой
Не забудет веселый ковбой!
 
 
Припев:
 
 
Край мой, край родной,
Антилопы здесь бродят гурьбой…
Твой камень любой
И простор голубой
Не забудет веселый ковбой!
Алмазный песок
Стелет скатерть у ног;
Ручеек убегает в кусты;
И лебедь плывет
В темной зелени вод,
Словно зов отдаленной мечты.
 
 
Припев:
 
 
Край мой, край родной,
Ручеек убегает в кусты,
И лебедь плывет
В темной зелени вод,
Словно зов отдаленной мечты.
 

Перевод Ю. Хазанова

Америка знала много славных пионеров – великана-лесоруба Поля Баньяна и знаменитого силача Кемпа Моргана, бурившего первые нефтяные скважины, ковбоя диких прерий Пекоса Билла и доброго фермера Джонни Добрая Душа и еще много «золотых петушков», прославившихся своей силой, отвагой и великими делами, например Питера Франциско из штата Виргиния – «Старого доминиона», как его еще называли.

Питер попал в Виргинию издалека, говорят, будто даже из Португалии, ну да это к делу сейчас не относится. Его подобрали на берегу океана, брошенного какими‑то бессердечными моряками, удравшими потом на всех парусах. Случилось это давным–давно в районе Хопуэлла, неподалеку от Питерсберга, штат Виргиния.

Судьба оказалась милостива к маленькому черноглазому и черноволосому мальчугану. Его взял к себе на воспитание добрый судья Энтони Уинстон, чья богатая ферма была расположена по соседству.

Мальчик вырос большой и крепкий, и вскоре о его богатырской силе уже гремела молва. Однако характером он был тихий, в чужие дела не лез и пускал в ход свою силу, только когда в этом была острая необходимость.

С каждым годом росту и силы у него прибавлялось. К шестнадцати годам он достиг уже почти семи футов, а весом был более двухсот пятидесяти фунтов. Он мог каждой рукой поднять по одному взрослому человеку.

Настало время, когда американцы решили освободиться от британской короны, и Питер одним из первых записался в армию мятежников.

Он тут же отличился силой и храбростью, оказываясь всегда в самой гуще сражения, и покрыл себя неувядаемой солдатской славой. Все, от низших офицеров до генералов, знали о его подвигах.

Генерал Джордж Вашингтон специально для него заказал шпагу шести футов длиной, и Питер размахивал ею, словно перышком.

Генерал Лафайет был его лучшим другом, собственно, как и все остальные.

Когда кончилась война, он вернулся к мирной и тихой жизни, но о великих делах своих не забывал никогда.

Мы расскажем вам лишь об одном из них, а вы сами убедитесь, что Питер Франциско не зря снискал и похвалу, и любовь многих людей.

Однажды он сидел на веранде своего дома, где держал гостиницу, и с удовольствием вспоминал битву с драгунами полковника Трантона, в которой он с помощью только одной свободной руки разогнал с полдюжины всадников. Как вдруг услышал топот конских копыт, приближающийся к нему.

– Удача! Едет путник, которому нужны будут еда и постель! – И он с нетерпением уставился на дорогу.

Вскоре верхом на коне появился здоровенный детина довольно наглого вида.

– Добрый День, сэр, – приветствовал его вежливо Питер. – Вы ищете, где бы остановиться? Пожалуйста, у нас полно свободных комнат.

– Вы Питер Франциско? – заорал громовым голосом всадник, так что на семь миль вокруг, наверно, было слышно.

– Ну я. Может, вы слезете с коня и войдете?

– Меня зовут Памфлет. Я прискакал из самого Кентукки, чтобы отхлестать вас ни за что ни про что.

– Что ж, это нетрудно устроить, дружище Памфлет, – сказал, улыбаясь, Питер. – Эй, кто‑нибудь там! – крикнул он.

На веранду вышел слуга.

– Будь добр, – сказал ему Питер, – сходи наломай ивовых прутьев подлинней и покрепче! Потом дашь их вот этому господину, прискакавшему из Кентукки.

Слуга поспешил в сад.

– Мой слуга, дорогой господин Памфлет, избавит вас от лишних хлопот и забот, чтобы вы могли исполнить то, зачем приехали.

Памфлет в недоумении поглядел на Питера: почему этот прославленный богатырь даже не разозлится? Он задумался на минуту, потом соскочил с коня и провел его под уздцы через ворота, потом через палисадник – гордость миссис Франциско – и подошел к самой веранде, на которой сидел Питер. Памфлет был мужчина большой, грузный и ходил неуклюже. Он долго смотрел на Питера, подпиравшего головой потолок веранды, потом медленно произнес:

– Мистер Франциско, не разрешите ли вы мне узнать, какой у вас вес?

– Пожалуйста, если вас это интересует.

Пришелец из Кентукки бросил поводья своего коня и, собрав все силы, несколько раз приподнял Питера над землей.

– Да, вы тяжелый, мистер Франциско.

– Люди тоже так говорят, мистер Памфлет, – смеясь, заметил Питер. – А теперь, мой дорогой господин Памфлет, приехавший сюда, чтобы отхлестать меня ни за что ни про что, я бы хотел проверить ваш вес… Разрешите и мне поднять вас, чтобы узнать, сколько вы весите.

Питер Франциско слегка наклонился вперед и легко поднял Памфлета с земли. Он проделал это дважды, а на третий раз поднял его повыше и хлоп! – перебросил через садовую ограду.

Памфлет полежал немного, потом не спеша встал. Он ушибся при падении, правда, не очень. И весьма неприязненно посмотрел на Питера.

– Выходит, вы выставили меня из своего сада, – заметил он саркастически. – Тогда будьте любезны, выставьте уж и моего коня.

– С преогромным удовольствием, сэр!

Питер спокойно подошел к коню. Разве не поднял он однажды одной–единственной рукой пушку весом в тысячу сто фунтов? Лошадь‑то небось весит меньше!

Левую руку он поддел лошади под брюхо, а правой подхватил пониже хвоста, поустойчивей расставил ноги, напряг все мускулы и одним могучим рывком поднял испуганное животное и отправил вслед за его хозяином через изгородь.

Памфлет глядел на все это разинув рот. Потом медленно и с большим уважением вымолвил:

– Мистер Франциско, теперь я полностью удовлетворен, ибо собственными глазами убедился, что ваша репутация великого силача заслужена вами честно.

– Благодарю вас, сэр, – сказал, приветливо улыбаясь, Питер. – Благодарю вас! Когда будете в другой раз проезжать мимо, милости просим, заходите.

Памфлет ускакал, а Питер вернулся на свое место на веранде, откуда любовался виргинскими цветами и виргинским солнцем.

Одни говорят: Поль Баньян жил давно–давно, а вот некоторые уверяют, что он и поныне жив. Что до меня, я полагаю, правы и те и другие. Да и вы со мной согласитесь, когда услышите, что о нем рассказывают. Начнем же с самого начала, издалека.

Я знаю все из первых рук, потому как мне довелось беседовать с сыном одного лесоруба, который лично знал Поля с самого его рождения, а было это лет полтораста назад. Правда, назвать точно день рождения никто не может. Метрик тогда не составляли. Но одно совершенно достоверно – на другой же день после своего рождения Поль потребовал оладий.

В то время родители его по–английски еще не говорили. Они знали, кажется, французский, не то русский, а может, и шведский, точно не скажу. Но только не английский. Так что сами судите, какой способный был Поль, если, не успев родиться, он уже заговорил на иностранном языке, вернее, на другой день после своего рождения.

Потом Поль попросил игрушку. Лежа в воловьей повозке, служившей ему колыбелью, он заявил, что хочет топор. Однако отец с матерью ему не дали. Вполне возможно, они полагали, что он еще слишком мал для таких забав. Поль ждал, ждал, наконец ему надоело, он выскочил из колыбели и принялся сам искать, пока не нашел отменный острый топор.

Когда у него пошли зубы, он чесал топорищем десны. С тех пор он с топором так и не расставался. И с возрастом все ловчее работал им. Рос он тоже быстро, чем дальше, тем быстрее.

Лично я считаю, бессмысленно спорить, какого роста был Поль. Одни говорят, он был выше самого высокого дерева. Другие утверждают, что, когда он хотел проехаться по железной дороге, приходилось снимать крышу вагона, – иначе он не умещался. Так или иначе, сами видите, он был не малышка.

Когда Поль в первый раз пошел один в лес, мать собрала ему в дорогу завтрак. Завернула несколько булок, полдюжины луковиц да четверть говяжьей туши в придачу. Но Поль загляделся на играющих лосей и, позабыв обо всем на свете, сел нечаянно на сверток с едой. Ну, само собой, говядина сплющилась. А когда настал час обеда, Поль вложил плоскую говядину с луком в булки.

Так Поль Баньян волей–неволей изобрел рубленый шницель.

Еще в отроческие годы – ему было тогда лет тринадцать–четырнадцать – Поль полюбил охоту. Я вам расскажу историю, какую услышал в лесах Севера, чтобы вы знали, как быстро он бегал. Однажды Поль заметил милях в пяти от себя оленя. Он прицелился и выстрелил. А стрелок он был меткий, так что знал наверное, что не промахнулся. Вот он и припустил скорей за добычей. Однако не пробежал он и полпути, как чувствует, зачесалось у него вдруг пониже спины. Что ж, вы думаете, это было? Оказывается, он обогнал свой выстрел, и крупная дробь из его ружья попала не в лося, а в него самого.

С тех пор он после выстрела всегда ждал, прежде чем бежать за убитой добычей.

В лагерь лесорубов Поль пришел, когда был еще совсем мальчишкой. Правда, тогда уже он вымахал ростом выше самого высокого из них и лучше их справлялся с работой. А уж в рог трубил, сзывая лесорубов на обед, и вовсе громче всех. До того громко он однажды протрубил, с такой силой подул в рог, что сдул человека, сидевшего на Луне. И пришлось бедняге дожидаться следующей ночи, когда снова взойдет Луна, чтобы опять туда взобраться.

Голосище у Поля был что твой гром. И приходилось % ему говорить только шепотом. Но все равно эхо раздавалось такое, что посуда на кухне плясала и дребезжала.

В лагере лесорубов Поль тут же свел дружбу с семью лесорубами, и они брали его с собой, когда шли в лес валить деревья. Хотя Поль был еще совсем мальчик, топором он работал не хуже любого из славной Семерки. Раз-два, раз–два, и сосна толщиною в три фута лежала уже на земле. Стоило Полю крикнуть «берегись!», когда сосна начинала падать, как, по крайней мере, еще два или три дерева валились на землю, опрокинутые его громоподобным голосом.

Одна беда была у Поля и его друзей – с топорищами. Поль и его Семерка так быстро и бойко работали топорами, что топорища у них разлетались в щепки. Даже если были сделаны из крепкого дуба. И вот Поль вместе с друзьями надумали сплести топорища из гибкой сыромятной кожи, как косу. Теперь Поль и его друзья лесорубы одним ударом подсекали сразу несколько деревьев. На этом они экономили немало времени, а время для них была штука важная, потому как много работы ждало их впереди.

В те далекие времена почти весь Север страны – от штата Мэн до Калифорнии – был покрыт лесом. Горожанам лес нужен был, чтобы ставить дома. Судостроителям – для прочных бимсов и высоких мачт быстроходного парусного флота. Фермерам – на амбары и изгороди. А вскоре появились и железные дороги, так что лес понадобился на шпалы. Самые крепкие бревна шли на крепление угольных шахт.

Но больше всего леса изводилось на зубочистки, ибо любимой едой американцев был бифштекс из жесткого мяса старой длиннорогой техаски.

Весь Север усеяли хижины лесорубов, однако Поль, его Семерка и прочие молодцы–силачи из их отряда лесорубов стоили всех остальных, вместе взятых. Все работали на славу, но они лучше всех.

Кроме знаменитой Семерки, у Поля было еще три закадычных друга среди богатырей в лагере лесорубов. Одного прозвали Джонни Чернильная Душа. Он был счетоводом. Чтобы вести учет работе, он сделал ручку из ствола большого дерева. Джонни был мастером складывать и вычитать и даже умножать. Это не кто‑нибудь, а он придумал таблицу умножения!

Вторым по счету другом Поля был Пышка–Худышка. Он был поваром у лесорубов, и лучше всего ему удавались горячие пышки и оладьи.

При первой же встрече Поль Баньян и Пышка–Худышка вступили в горячий спор. Поль утверждал, что для того нужна хорошая стряпня, чтобы лесорубам веселей работалось. А Пышка–Худышка стоял на своем: мол, нет, для того надо веселей работать, чтобы съесть все, что настряпано. К согласию они так и не пришли. Зато договорились работать рука об руку.

Когда Пышка–Худышка только–только пришел в лагерь Поля Баньяна, у него начались всякие нелады. Во–первых, с печами. Чтобы напечь пышек для Поля и его Семерки, а также еще для трехсот богатырей–лесорубов и для Малыша Голубого Быка (о нем вы еще услышите!), нужны были печи небывалой величины.

Поначалу Худышка пек пышки, как было принято, – на сковородах. Но лагерь лесорубов все рос и рос, и уже не хватало места для новых сковородок. Тогда Худышка попробовал печь пышки, ставя их на бочок. Конечно, место экономилось, но все равно из этого ничего не вышло. Лесорубам не нравились пышки, сплюснутые с боков. Пышкам полагается быть круглыми! А потому потребовалась сковорода гигантской величины.

Пышка–Худышка нарисовал, какой должна быть эта сковорода, а Джонни Чернильная Душа помог начертить ее точно. Когда чертеж был готов, Худышка попросил третьего друга Поля Баньяна, которого звали Оле Большой – он был кузнецом, – выковать такую сковороду. Железа на нее ушло уйма, пришлось доставать руду из трех шахт сразу. Оле Большой прекрасно справился с заказом. Более того, он не только сковороду сделал, но проделал дырочки во всех пышках, какие пеклись в лагере лесорубов. Теперь вы догадываетесь, кто изобрел пончики?

Одно было неудобно, сковорода оказалась так велика, что Пышка–Худышка никак не мог сам без посторонней помощи смазать ее маслом. Он попробовал было приспособить длинное дерево с густой метелкой на конце, чтобы смазывать сковороду. Но получалось слишком медленно. Тогда он нанял команду из семнадцати мальчишек. Они привязали к подошвам ломти сала и катались по сковороде, как на коньках, натирая ее до блеска. Правда, лесорубам приходилось теперь есть пышки с оглядкой. Прежде чем отправить их в рот, они подносили каждую к свету, чтобы убедиться, не прилип ли к тесту один из юных конькобежцев.

Худышка ставил на стол пышки прямо из печи, а стол этот, за которым сидели лесорубы, длиною был в четверть мили, не меньше. Поэтому нелегко было сохранить пышки горячими. Вот он и придумал, чтобы посредине стола быстро проезжали велосипедисты и сбрасывали каждому по горячей пышке. Все бы ничего, да велосипедные шины застревали в сладкой патоке, и велосипеды слишком резко тормозили. Тогда Пышка–Худышка раздал мальчишкам ролики и научил их перепрыгивать через лужицы патоки. Но тут им ничего не стоило угодить прямо на чью‑нибудь вилку или, что еще страшней, под нож лесоруба, который как раз в это время тянулся, например, за маслом. Пышка–Худышка надумал было пускать по столу поезд, но лесорубы запротестовали: видите ли, дым им ел глаза.

В конце концов Пышка–Худышка решил поучиться у горняков. Он сделал подвесную дорогу с думпкарами – опрокидывающимися вагонетками. В вагонетки он закладывал пышки и давал им ход, вагонетки пролетали со свистом над столом и опрокидывались по очереди над каждой тарелкой.

Каждую весну Пышка–Худышка устраивал один «банный» день, когда все лесорубы мыли бороды, чтобы выполоскать из них кленовую патоку. Потом Худышка эту патоку процеживал и кипятил, и ее снова хватало на год для всей компании Поля Баньяна.

Что и говорить, Поль Баньян был великим лесорубом, и все‑таки ему никогда не удалось бы очистить от леса всю Канаду и штаты Мичиган, Орегон и прочие, не будь у него верного помощника Голубого Быка по кличке Малыш.

Не советую вам брать на веру разные толки о том, как и откуда появился Малыш. Поль никому не рассказывал, как было дело, так что он один только и знает всю правду. Так или иначе, когда после зимы Голубого Снега пришла весна, Поль и привел в лагерь Малыша. Кто говорит, он родился голубым, а кто утверждает, что он посинел, проведя ночь на дворе, когда шел Голубой Снег. Однако те и другие сходятся в одном – Малыш и Поль просто созданы были друг для друга.

Ну и большим вырос этот Малыш! В те времена лесорубы привыкли все мерить на длину топорища. Так вот, Ханс Хансен говорил мне, что он сам измерял у Малыша расстояние между рогами. Оказалось семнадцать топорищ с гаком.

У Поля вошло в привычку до завтрака валить двадцать–тридцать деревьев. И пока он завтракал, Малыш тащил волоком эти деревья на лесопилку.

Хороших прямых дорог тогда на Севере еще не было, только кривые, и поначалу Голубому Быку было удобнее таскать деревья с кривыми стволами. Но Полю не по душе была такая расточительность. Ведь лучшими стволами даже в те времена считались прямые, а как их было протащить по кривым дорогам? Поль долго думал и наконец придумал, да так просто, что сам рассмеялся. И почему ему раньше это в голову не пришло? Он впряг Малыша в дорогу, и Малыш выпрямил ее. Вот откуда в Америке взялись прямые дороги.

И это еще не все, Поль считал, что можно еще кое‑что изобрести. Он думал–думал и наконец спустя три дня и пять ночей изобрел. Послушайте, что же он с другими лесорубами сделал.

Привязал Малыша к квадратной миле земли, покрытой лесом, и Малыш прямым ходом приволок ее на лесопилку. Так что лесорубам оставалось лишь хватать деревья за корни, отряхивать с них землю, обрубать ножами ветки и отправлять готовые стволы туда, где жужжали пилы. Очистив таким образом от леса одну квадратную милю, они возвращали землю на место и брались за следующую милю.

Но вот однажды в субботу вечером они забыли вернуть квадратную милю на место. За ночь ее прихватил мороз, и, когда настало утро понедельника, ее невозможно было просто так взять и отправить на свое место. Вот каким образом в лесных районах страны выросла знаменитая Квадратная Гора. С тех пор люди не перестают дивиться на нее и на Квадратное Озеро тоже. Оно возникло на том месте, откуда эту квадратную милю вырыли.

Одно время Поля и Пышку–Худышку сильно беспокоила яичная проблема. Выучившись грамоте, Худышка в одной книге прочитал, что всем, кто трудится, надо есть яйца. Он прикинул, что на прием каждому лесорубу надо по чертовой дюжине яиц. Дело стало лишь за курятником, в который посадили несколько петухов и много–много несушек.

Несушки неслись без устали, а вот петушки, по мнению Поля, бездельничали. «Ну какая лесорубам польза от петушков?» – ломал себе голову Поль. Теперь у него вошло в привычку по вечерам проводить свой досуг в курятнике. Лежа на боку и подперев голову рукой, Поль наблюдал и размышлял. Его просто из себя выводило, почему это он должен работать, а петушки нет?

Так тянулось всю весну. И вдруг стали пропадать наседки–несушки. Семерка лесорубов уже успела привыкнуть, что к завтраку у них всегда свежие яички. Пришлось им даже переучивать гончую Поля, чтобы сделать из нее ночного сторожа. Немало времени они потратили на дрессировку. Сам Поль им тоже помогал. Сторожевой пес из гончей получился что надо, однако ему так и не удалось поймать вора. Куры продолжали пропадать.

Поль был очень обеспокоен. Настал день, когда петухов стало даже больше, чем кур. Поль просто обессилел от всех этих волнений. Он ушел в дом и прилег отдохнуть и подумать. От печи шел приятный жар, и глава у Поля стали смыкаться. Он и не заметил, как заснул.

Когда Семерка лесорубов вернулась домой, они так и ахнули: на полу копошились маленькие желтые цыплята, а из бороды Поля выглядывали встревоженные наседки. Все было ясно: пока Поль изучал в курятнике петушиную проблему, несушки устроились у него в бороде, чтобы высиживать цыплят.

Счетовод Джонни Чернильная Душа всех их пересчитал и остался очень доволен: все несушки до одной оказались на месте. Однако Поль так и не решил, какая же польза от петушков.

Однажды Поль и его Семерка лесорубов совершили небольшое путешествие в Канаду. Одна вещь особенно поразила его у канадских лесорубов. Каждый раз, как к ним в лагерь являлся английский король, они должны были произносить по–английски «Ваше величество!». А надо вам сказать, что канадские лесорубы были в основном из французов. И у себя во Франции, еще до того как им приехать в Канаду, они славно потрудились, чтобы вообще прикрыть всю «королевскую лавочку» и для этого устроили Великую французскую революцию. К тому же, говоря только по–французски, они никак не могли выучиться произносить чисто по–английски «Ваше величество!». Ни в одной книге вы не прочитаете, что у них вместо этого получалось. Бумага бы не выдержала. Вот почему они взбунтовались и попросили Поля помочь им. Ну хотя бы советом.

Поль Баньян вспомнил, как их славный президент Джордж Вашингтон, который, как и они, в юности был лесорубом и дружил с топором, взял да и вышвырнул английского короля из своего лагеря. А было это, как вы знаете, во время войны за независимость, в 1776 году. Вот Поль и подумал: а почему бы и канадским лесорубам не вышвырнуть английского короля из их лагеря? И решил им помочь, но в один прекрасный день, когда он как раз этим занимался, Поль потерял равновесие и полетел кувырком в Ниагарский водопад. Это был первый холодный душ Поля Баньяна. Он ему так понравился, что не захотелось вылезать. Но простуду Поль все‑таки схватил, и какую простуду! Только Полю Баньяну, другому бы такой простуды не схватить.

Поль понимал, что во всей Канаде не найдется достаточно горчицы, чтобы поставить ему хороший горчичник.

И потому он вернулся в Мичиган к своим лесорубам. Повар взял три полные повозки сухой горчицы, смешал ее с водой и, поставив Полю злой горчичник, отправил его в постель. После этого Поль не скоро встал на ноги, однако й тогда он был не прочь отведать еще один холодный душ, несмотря на все неприятности, какие ему пришлось претерпеть.

В тот год выдалась особенно холодная зима. Такой мороз стоял, что Пышка–Худышка не успевал вынуть кофе из раскаленной печи, как оно тут же превращалось в лед. Несушки вместо яиц неслись снежками. А потом стало еще холодней, так что дым в трубе замерз и засорил дымоход. Пришлось Худышке попросить лесорубов выколачивать лед по кусочкам, чтобы прочистить трубу и растопить печь.

Естественно, что с готовкой у Худышки дело шло все хуже и хуже. Семерка лесорубов да и остальные пожаловались Полю, и ему, хочешь не хочешь, пришлось вмешаться. Он сказал Худышке, что другие о нем думают. Слово за слово, оба так распалились, несмотря на лютый холод за окном, что от их крика дрожали стены дома. Но, честно говоря, что мог Худышка поделать?

В тот день, когда на стол были поданы пышки, подгорелые снизу и замерзшие сверху, лесорубы взбунтовались. Если бы на другой день не потеплело, вспыхнула бы настоящая революция. Но мороз чуть помягчал, и Пышка–Худышка устроил лесорубам пир. Все смеялись и шутили, отправляя в рот поджаристые пышки и еще семь видов разных пирогов. Крепкий кофе дымился. Как вдруг все перестали есть и в изумлении смолкли, услышав злобную перебранку Поля с Худышкой. Поль кричал:

– Что за еда для лесорубов!

А Худышка кричал в ответ:

– А где это видано печь пышки на ледяных кирпичах?! Мне и так паяльной лампой пришлось оттаивать огонь в нашей печи!

Крик стоял дальше больше, пока наконец кое‑кто не смекнул, что случилось. А оказывается, вот что. Слова, которые Поль и Худышка кричали друг другу в самый холодный день, замерзли в воздухе и только сейчас стали потихоньку оттаивать, все их тогда и услышали.

А теперь про Оле Большого, который был, как вы знаете, в лагере Поля кузнецом, хотя ростом он казался и поменьше Поля. Его обязанностью было следить, хорошо ли подкован Малыш Голубой Бык. Оле был силачом и одну подкову Малыша спокойно мог унести у себя на плече. А вот чтобы сделать для Малыша новую упряжку, когда старая износилась, не хватило кожи даже в трех штатах. И тогда Оле пригнал из Техаса стадо длиннорогих коров и сделал новую упряжь из техасской кожи. Она была крепкая, как железо, когда высыхала, зато, если ее намочить, она растягивалась, как резина.

Упряжь пришлась Малышу впору, и он не расставался с ней вплоть до знаменитой Зимы Теплого Снега. В день, когда разразилась снежная буря, Малышу Голубому Быку выпало тащить тридцать семь бревен, четырех футов в поперечнике каждое. Пошел теплый мокрый снег, и постепенно упряжь стала растягиваться. Малыш продолжал идти вперед, а бревна оставались на месте. И когда Малыш достиг лесопилки, бревна остались позади в трех с четвертью милях.

Вот тут‑то Оле Большой понял, что за упряжь он сделал. Он распряг Малыша и привязал упряжь к деревьям с крепкими корнями. А когда подморозило и поднялось солнце, кожаная упряжь начала постепенно подсыхать. Подсыхала и съеживалась, делаясь все короче. Собственно, с сыромятной кожей всегда так бывает. Съеживалась, съеживалась и вытащила за собой из леса все тридцать семь бревен. С треском, шумом и грохотом бревна покатились прямо к лесопилке, что, собственно, и надо было.

Хлопот у Поля в лагере было по горло. Вскоре после истории с упряжью ему пришлось разрешать комариную проблему. К тому времени комары, питаясь кровью лесорубов, выросли больше некуда _;так что им ничего не стоило пробуравить своим хоботком бревенчатую стену лесной хижины и впиться в любого, не потрудившись даже ради вежливости постучаться сначала в дверь, чтобы получить приглашение войти.

Вот какой план придумал тогда Поль. Он прослышал, что на Аляске живут самые злые пчелы, и подумал: а почему бы им не съесть комаров? Он попросил хозяина отправить кого‑нибудь на Аляску за ними. Пчел доставили в лагерь, однако Поль зря понадеялся на них. Вместо того чтобы пожрать комаров, они в них без памяти влюбились и все переженились. Вскоре по лесу тучей летали полосатые чудовища, помесь комаров с пчелами, у которых к тому же жала были теперь уже с обоих концов. Они жужжали, пищали и жалили вдвое больней.

В один прекрасный день, когда Пышка–Худышка мыл на дворе брандспойтом свой большой котел, он увидел, что на лагерь надвигается целая армия этих разбойников. Что было делать? Он нахлобучил на себя котел и спрятался под него. Пчело–комары спикировали прямо на котел и одна за другой принялись сверлить своими хоботками в чугунных стенках котла дырки.

Но Пышка–Худышка не растерялся, как только хоботок проходил через чугунную стенку, он его – раз! – и загибал с помощью тяжеленной кувалды. И комаро–пчела оказывалась в плену. Конечно, Худышке пришлось попотеть, прежде чем выйти снова на волю. А пчело–комары преспокойно взвились в воздух вместе с котлом.

Увидев такое чудо, Поль тоже кое‑что придумал. Сбегал на кухню за вторым котлом и предложил Худышке повторить ловкий трюк. Не успела последняя комаро-пчела пробуравить чугунную стенку котла, а Худышка загнуть последний хоботок, как вся стая вместе с котлом взмыла вверх и тоже исчезла. Теперь Поль был спокоен – все до одного пчело–комары погибнут голодной смертью, так как чугун им вовсе не полезен.

Но рано он радовался: разрешив пчело–комариную проблему, он создал другую. Что же теперь будут есть лесорубы, если Пышка–Худышка лишился чугунных котлов, в которых варил для них гороховый суп?

Три дня и шесть ночей думал Поль над этой проблемой. За эти дни лесорубы так ослабели от голода, что не могли даже поднять топора. Пышки да оладьи, разве это еда для лесорубов? Подавай им гороховый суп, и все тут.

Тогда Поля осенила новая идея. Он нагрузил большущую баржу длиною в триста футов сухим горохом. Потом сам вошел в озеро, толкая баржу перед собой. На середине озера вода доходила ему уже до колен. Он вытащил из кармана старую железную подкову Малыша, да не одну, а несколько, побросал их все на баржу, и баржа пошла ко дну. Не прошло и сколько‑то времени, как озеро превратилось в прекрасный гороховый суп.