Текст книги "Лондон в огне (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)

– Нет. Игра слов. Листками этого дерева в древности бельишко заменяли. Вот намек и остался.

– Умно. Значит, намек на этот самый, неназываемый, но через дерево? Учтем.

– Ты, учетчица, в роль входи. Первый контакт всегда особенно важен.

…– ф-фух, здесь, вроде.

– Нужно отдышаться. Этот сундук вообще такая ш… штучная вещь, – Лоуд плюхнулась на вышеозначенный предмет и принялась разминать пальцы – когда у существа четыре пальца, а вечно приходится изображать избыточно одаренную человеческую длань, это накладывает определенные сложности. Специалистка-мимикрёр уже приняла нужный, наработанный образ: на сундуке сидел белобрысый, молодой, но склонный к полноте джентльмен, в излишне тесноватом сюртуке и немодных брюках. Котелок, имеющий склонность съезжать, сдвинут на затылок, физиономия простецкая, но вызывающая необъяснимую симпатию. Что в этом типе такого родственного-фамильного с Леди-из-Медвежьей, Катрин понять не могла, но опергруппа и дипломаты в один голос заявляли – брат, однозначно. Несколько утешала сентенция Мариэтты насчет того, что в любой семье просто обязан наличествовать свой брат Иван-дурак. Но смотреть на мужчину и понимать, что это женщина, всё равно было сложновато.

– Отдыхай. Ждем кого-то проезжающего, а то будет вообще непонятно, откуда мы взялись. Вдруг хозяев бессонница мучает, и они улицу слушают? – пробормотала Катрин, озирая предполагаемое обиталище. Трехэтажный, (если считать почти полностью ушедший под землю цокольный, окаймленный каменным ровиком полуподвал), не слишком выразительный дом. По два окна на этаж – за окна здесь налоги платят. Закопченный фасад отмывать бесполезно. Но номер дома и дверной молоток, (не похожий на молоток), на месте, да и дверь, видимо, регулярно открывается, – живут люди, в меру сил денежку зарабатывают. Соседние дома жмутся вплотную, на двери того что слева тускло поблескивает табличка. Катрин прогулялась, полюбопытствовала – «К. Дж. Квиртейбл. Пошив мужских сорочек и гетр». Что ж, вполне престижное соседство.

– И кто там? – поинтересовалось Лоуд, возлегшее на сундук и вольготно скрестившее упитанные нижние конечности.

– Элитный портной. Ты не особо расслабляйся. Выглянет кто-то, сочтет тебя деревенщиной, человеком грубым и эксцентричным. И шокированные туземцы воздержатся от приглашения на чай.

– Очень надо. Тут кругом сплошная отрава, страшно подумать, чем напоят. Да и к чему скрывать от честных горожан печальную правду – да, простоват я и это… экстравагантен. Зато открыт к общению! Не трясись, сестренка, все будет нормально.

– Нахвататься оно успело, – проворчала Катрин, поправляя шляпку.

– Оно обучаемое, – подтвердило оборотничье создание и назидательно воздело пухлый палец. – Будь попроще и люди к тебе тоже потянутся! Кстати, слышишь, храпят, – Лоуд показала на окно. – Заливисто выводят. Сразу слыхать – утонченные горожане. Столица!

– Чего ж не храпеть? Ночь кругом.

Сообщники оглядели пустынную Гринфилд-стрит. По агентурным данным полисмены здесь ночью не гуляли, но все равно торчать перед домом с подозрительным сундуком довольно глупо.

– Этак до утра просидим, – Лоуд шмыгнула носом. – Сыро здесь, сестренка.

– Сопливник дать?

– К чему мне ваши запоздалые благодеяния? Унизить норовите? О, едет кто-то, – Лоуд обрадовано соскочило с сундука.

По Гринфилд-стрит катил экипаж – весьма музейно-каретного вида. Пара лошадей с шорами на унылых мордах устало клацала подковами. Катрин стало жаль скотинку – этак всю жизнь по унылому городу прокружишь, здесь же навечно мылом и останешься.

Лоуд двинулась на перехват транспорта:

– Стой, стой, милейший!

Донесся обрывистый разговор, Лоуд изумлялось:

– Сколько⁈ Да тут рукой подать! Совесть есть? Сколько⁈ Лошадей заморил и сам спятил. Езжай отсюда! Вот поговори, поговори мне еще!

Ночные кабыздохи заклацали дальше, а возмущенно сопящее Лоуд вернулось к сундуку:

– Два шиллинга! Совсем обнаглели! Что тут ехать-то? Кстати, шиллинг это сколько?

– Объясняли уже тебе.

– Как тут упомнишь? Развели денег немеряно. Ладно, ломимся, что ли?

Лоуд ухватило молоток и загрохотало по двери:

– Мистер Ивеи! Мы уже здесь! Спите, что ли? Эй, есть кто живой⁈

В доме явно ожили – молоток в лапе Лоуд обладал неоспоримой бодрящей силой. Мелькнул в окне огонек свечи, перепуганный женский голос что-то спросил и Лоуд возопило:

– Как «кто»? Мистер Бёртон с сестрой и багажом! Не ждали, что ли? Да дом ли это доброго мистера Ивеи? Это дом нумер двадцать семь? Тут у вас все так запутанно…

В доме засуетились, Лоуд обернулось к скромно стоящей у сундука начальнице и радостно сообщило:

– Живы-здоровы, но слегка застеснялись. Ужин они нам должны? Или это уже завтрак считается?

– Ты идиотизма-то поубавь, – шепотом посоветовала Катрин. – Здесь по-сдержаннее принято себя вести. Без шумного панибратства.

– Ну и пусть сдерживаются. А я честный канадец, у меня душа широко открытой незамутненности – как наши родные и бескрайние канадские просторы. У нас в Квебеке сразу бы пустили честного человека. Ужин бы уже разогревали, джин наливали…

Катрин испытала приступ неуместного желания отвесить крепкого пинка под зад говорливому «канадцу», но было несколько поздновато. Да и сковывающий подол платья применению действенных приемов воспитания не способствовал. Стиснув зубы, командирша опергруппы опустила на лицо вуаль – засов на двери наконец-то щелкнул.

Дверь отпер высокий и сутулый человек в теплом халате. Когда поднял повыше свечу, стало понятно, что ему за пятьдесят и он слегка плешив и носат. Лоуд рванулось по ступенькам:

– Мистер Ивеи? Рад, крайне рад знакомству! Мы те самые Бёртоны, что имеют честь снимать у вас комнаты. Припозднились, честно сказать, расписание ни к чертту не годится. Кузен вообще в Глазге застрял. А эти ваши кэбмены⁈ Каково⁈ Не знать собственный город!

У нас в Квебеке… Ах, о чем это я⁈ Позвольте представиться: лейтенант Джон Бёртон, Квебекская саперная рота, в отставке, моя сестра Катрин, вдова, она с западного побережья, мы по делам наследства, придется повозиться, знаете, все эти тяжбы и адвокаты, а комнаты? оплатили на полгода, извольте наши рекомендации! ага, вот сюда идти? Отличный дом, уютно, а когда завтрак? Сундук, втащить, ну, показывайте-показывайте!..

Катрин, в общем-то, готовая к манерам плотного психологического воздействия своей соучастницы, слегка ошалела – истерзанное сундуком и попытками воскресить в памяти детали чужой легенды, Лоуд атаковало стремительно и безжалостно. Хозяин пятился, заслоняясь подсвечником, промямлил, обращаясь к кому-то невидимому:

– Анди, ты слышишь? Жильцы приехали.

Из глубин коридора что-то пискнули.

– Отлично, мой дорогой мистер Ивеи, – Лоуд одобрительно бухнуло рукой по перилам, отчего те жалобно скрипнули. – Идемте за сундуком! Потом покажете ваш дворец. У вас здесь чудно. Нет, это не Квебек. Ах, Англия! Милая старая Англия! Её запахи, ее древние ароматы…

С сундуком вышла заминка. Втащить втащили, но подниматься на второй этаж багаж отказывался. С мистера Ивеи сваливались тапочки, легковесное Лоуд буксовало на ступеньках. Злая Катрин подхватила нижний край сундука и, лепеча «он неудобный, привычки требует» пропихнула и тяжесть, и хозяина по узкому проходу на второй этаж.

– Слушается сундучок. Что значит рука хозяюшки! – восторгалось взбирающееся следом Лоуд. – У нас хваткие дамы, дорогой мистер Ивеи. Что делать? Дикость! Индейцы! Озера! Без штуцера гулять не рекомендую. Кстати, вы знаете как туго нам пришлось в Атлантике? Шторм! Сплошной шторм! Видели бы вы, как скакал по волне наш «феркулес»!

– Насколько я понимаю, вы добрались благополучно, – предположил мистер Ивеи, сжимая в руке рекомендательные письма и паспорта, всученные говорливым жильцом и норовя проскользнуть к двери. – Я немедля распоряжусь насчет ужина. В смысле, завтрака. И покажу комнаты.

Было слышно как мистер Ивеи поспешно спускается по лестнице.

– Хозяин-то у нас не особого ума, – признало Лоуд, озираясь. – Немножко баран. Что комнаты показывать, если вот они? Кстати, почему спальни такие маленькие, а гостиная одна? Мы, квебекцы можем себе позволить большее. Ну да ладно. Комнаты, сундук, мы – всё здесь. Ужина не хватает.

– Когда ты оголодать успела? – поинтересовалась Катрин, присаживаясь на неудобный стул.

– В горле першит, да и там глубже, – призналась Лоуд. – Надо бы заесть, вдруг полегчает.

– Подадут чего-нибудь. А через Атлантику мы на «Геркулесе» плыли.

– А я что сказала? – удивилась оборотень.

Видимо, хозяин дома слегка пришел в себя, поскольку рискнул составить компанию новым жильцам за ужино-завтраком.

– Ну, дорогой наш мистер Ивеи, рассказывайте! – потребовало Лоуд, вооружаясь вилкой и ножом – служанка, невысокая, все еще перепуганного вида, девица, подала сельдерей с горошком и слегка подогретые котлеты. – Что скрывать, мы провинциалы, и Лондон нас слегка пугает. Ах, да что я говорю! Он потрясает! Улицы, мосты, памятники, канавы… Удивительно! Говорите, говорите, дорогой мистер Ивеи!

– Сквайр Ивеи, с вашего позволения, – счел нужным уточнить щепетильный хозяин. – Право, я даже не знаю с чего начать. Столица Империи воистину великий город. Здесь, недалеко от нашего дома, дремлет древний Тауэр, знаменитая твердыня, тюрьма…

– Тюрьма! Тюрьмы – моя слабость! – с воодушевлением подхватило Лоуд, взмахивая вилкой и ловко подхватывая слетевший кусочек сельдерея. – А, знаете ли, дорогой сквайр Ивеи, что я охранял одну из тюрем Квебека? Славное было время, сытое и беззаботное, не побоюсь этого признать. Правда, длилась эта синку… сени… сине-кура недолго, нашу саперную внезапно бросили гонять индейцев. Черттовски запутанная была война: сначала мы гнались за ними, потом они за нами… Дикари! Ирокизы, хаяда, черноногие храмовники. Скальпы так и сыпались…

– В Тауэре сейчас открыт музей, – попытался вклиниться сквайр…

– А я о чем? Ах, дорогой сквайр Ивеи, с точки зрения философского сознания – нет, не удивляйтесь, я изучал эту науку, пусть и слегка поверхностно. Очень, знаете ли, просветляет ум и сознание. Ага, так мы же о тюрьмах! Так вот, с точки зрения бескрылой философии ничто так не способствует созерцанию и искоренению невежества как толстые тюремные стены. Тюрьмы и музеи, по сути, близнецы-братья – там все и всё заперто. Кстати, на нашем «Геркулесе» пропадали ложки! Не поверите, но их смывал шторм! Вы знаете эти Атлантские шторма?

…Лоуд вещало о штормах, о бронированных каютах, о камбузе, о том, что рыбу там готовить не способны, о квебекских рецептах понятия не имеют, между тем рыба-то недурна, хоть в музеи такую выставляй…

Сквайр Ивеи осознал полную безнадежность своего положения, покорно внимал и пытался поглядывать на интересную молчаливую вдову – Катрин пила чай куда-то под вуаль, держала спину очень прямо, чашку ровно и не забывала утонченно оттопыривать мизинец. Утонченно, но не вульгарно, поскольку…

Тьфу, черт, неутомимый треп Лоуд вытеснял из мозга остатки рассудка. Катрин осознала, что в голове мыслей не осталось вообще. С хозяином творилось примерно то же самое, только хуже.

– Мы утомили миссис Бёртон. Пожалуй, вашей сестре необходимо отдохнуть, – пробормотал сквайр Ивеи, встал и сомнамбулическим манером двинулся к двери гостиной.

– Куда же вы, я еще о чернопёрке не рассказал, – удивилось Лоуд.

Но хозяин уже спускался по лестнице – ступени истошно скрипели под торопливыми шагами – кстати, недурная сигнализация.

– Вот же наглые люди бывают, – посетовало Лоуд. – У меня уж и горло пересохло, а он все сидит, выспрашивает. Замучил, ш… шквайр неуемный.

Катрин передала напарнице недопитый чай и принялась снимать шляпку.

– Что они здесь пьют? – поинтересовалось Лоуд, заглядывая в опустевшую чашку. – У нас Грушеед как-то пытался заварить листочки вишни-дички, зассаные нашим ослом. Аромат очень схож.

– Помолчи пять минут. Это ж надо так безжалостно мозг вынести. Нереально сверхъестественная способность. Интересно, от тебя аспирин помогает?

– От меня ничего не помогает, – заверило Лоуд. – Но если будешь есть аспирин, дай попробовать. У меня сопли и вообще занятное название у этого лекарства.

– Нет у тебя соплей.

– Да, в доме как-то полегче. Тут вообще относительно чисто, только светильники смердят. Слушай, а как вообще прошло?

– Отлично. Если не считать, что большего бреда я в жизни не слышала.

– А я тут при чем? Это Укс все про ваш Квебек выучил. Мне полагалось считаться твоим глуповатым братом, а вовсе не благородным лектором-философом. А теперь я же и виновата, что все на меня взгромоздили? И это за одно-то жалованье⁈

– Уймись, – простонала Катрин.

Лоуд в общем-то унялась, отправившись на разведку по дому.

Судя по звону и апокалипсическому реву трубы в стене – сантехническое чудо туалета обследовать и испробовать вполне удалось. Насвистывая под скрип ступеней бодрый неведомый марш, Лоуд вернулось к себе, пошуршало, возмутилось «омутности» кровати и утихло…

Зато в трубах все еще булькало и журчало – бачок ватерклозета работал неспешно и с чувством. Катрин лежала, глядя в темный потолок – жутко хотелось побыстрее вернуться домой. Главная шпионка потрогала оружие под подушкой и уснула.

* * *

Утро было так себе – серое и мрачное. В гостиной горели все рожки газовой люстры. За столом сидело Лоуд и увлеченно читало старую газету. Не глядя, ткнуло пальцем в сторону стола:

– Завтрак. Бурда стынет. А черный пудинг[1] я доела – он заветривается. Вот, пишут о распродаже галантереи, «включая ремни и подтяжки» – сорок видов. Но туда мы опоздали.

– Зачем тебе подтяжки?

– С такими-то скидками? Мне же подарки везти. У Гру свадьба намечается. Будет нарядным и представительным.

– Несомненно. Лет через шесть. И о Китти пусть даже не думает.

– Что там думать? Парень по-морскому хваткий, без раздумий обойдется.

– Ты меня не зли. «Хваткий» он… Ближе к делу.

– Куда уж ближе. Вот, какое-то пате де фой драс пи[2] опять подорожало. Нет, что хотят, то и делают. А еще Европой назвались, – Лоуд сложило газету. – У уборной побеседовал со сквайром. Он передавал, что цепочку так дергать незачем – устройство энергичной нежности требует. Поговорили за жизнь и о нашем кузене, тут хозяин заторопился. В Сити ему нужно – о срочной встрече вспомнил. Собирается. Ну, не держать же нам его? В пристройку выход я осмотрела. Внизу заднее окошко плотно завешено, но с верхнего, из моей спаленки, чудный вид на пустырь и нашу канаву. На улицу тоже можно глянуть – катаются те пыхтливые штуковины с трубой, все как Андре с Маней рассказывали.

– Что-то еще?

– Да вроде ничего такого. А, вот – что на той картине нарисовано?

Жуя гренок, Катрин глянула на стену: мрачная копия какого-то религиозного сюжета в дешевой раме: пылающий город, клубы дыма, люди, в ужасе бегущие спасаться в волны водоема.

– Полагаю, это Содом или Гоморра. Бог наказывает людей за непотребное поведение.

– Я так и подумала. Только тритонов в волнах почти и не разглядишь. Тщательнее надобно картины рисовать, – заметило Лоуд, собирая пальцем в тарелке липкие крошки пудинга.

– Это иной город. И времена иные.

– Времена иные, а выглядит точь в точь. Да, можно было тогда и поаккуратнее сработать. Нет, я здешнего бога учить не собираюсь, но мы с Уксом вроде как сожалеем. Особенно он, как философ слабый здоровьем, – Лоуд почесало ногтем белесую бровь. – Ладно, мы идем на разведку или как?

– Идем. Есть конкретные предложения с чего начать?

– С магазинов, дорогая сестрица, с магазинов. У брата гардероб скудный, поясница мерзнет и вообще в здешнем городе иллюзиями одеваться – в два дня подохнешь. Я тут список наметила…

– Понятно. Следующий шаг?

– Дальше я буду примериваться и осматриваться. Дело не быстрое, но я вникну и зацеплюсь. А тебе придется посидеть-подождать.

– С какой это стати? В городе я в любом случае чуть получше оборотней ориентируюсь.

– Разве ж я спорю? Ориентируешься. Только на тебя самцы ориентируются еще шустрее. Не знаю, уж говорил ли тебе кто, дорогая сестрица, но ты очень запоминающаяся женщина. В черном и затянутая, так и вообще. Вон, наш сквайр, уж на что пень трухлявый, а и то интересуется: «давно ли миссис Бёртон в трауре?» Надо думать, о твоем муже, под индейский топор так ловко подвернувшемся, сильно сожалеет.

Катрин поморщилась. В чем-то Лоуд было право: агент скрытого наблюдения из Леди никогда не получался.

– В общем, тебя нужно или сразу к шаромету ставить, или напускать на кого-то конкретного, – заключила опытная оборотниха. – Кстати, они спят вместе.

– Хозяин со служанкой? Какое нам дело до их грешков, да и с чего ты вообще взяла?

– С запаху. Сопли у меня утихомирились, а обоняние полезная вещь. Ты бы тоже развивала. Пригодится. А то духами прыскаетесь, а нюхать не нюхаете. Нет, очень странные вы все ж существа…

[1] Сорт кровяной колбасы с крупой и животным жиром

[2] Правильнее – pate de foie gras pie – паштет из гусиной печенки

Глава четвертая,
Пытливый читатель узнает о удивительных находках, секретных решениях и странных ультиматумах

Лондон (у Уайтчепельского коллектора)

По обуви можно очень много сказать о человеке. Качество материала и изготовления, фасон, размер колодки и уровень изношенности – все чрезвычайно важно. По грязной обуви можно выяснить как долго и где именно бродил ее хозяин, и насколько преступен был его путь. Да-да, именно преступен, сомнений здесь быть не может.

Хозяин пары ботинок, что пробивались напрямую по грязновато-бурой траве, уныло размышлял о том, что между преступным деянием и преступлением имеется существенная разница, которая далеко не всем очевидна. Прогул уроков есть поступок неблаговидный, но отнюдь не криминальный. Человек должен повиноваться зову своей души, пусть и крайне далекой от религиозности.

Человек с душой, обутой в грязные ботинки, был молод. Нет, едва ли у постороннего наблюдателя возникло побуждение назвать его «молодым человеком» – хотя наш пешеход и был высок ростом, зато удивительно худ и нескладен. Его хрящеватое лицо с выдающимся подбородком и крупным носом не отличалось особой красотой и правильностью. Возможно, позже этот нос назовут «орлиным», а подбородок «волевым», но пока это было лицо юнца, обиженного жизнью и обиженного на жизнь. Что ж, у юного джентльмена имелись некоторые основания для затянувшегося сплина и вселенской скорби.

Нескладный меланхолик примерился и уверенным, пусть и напрочь лишенным изящества, прыжком преодолел широкую лужу у канализационного коллектора. Сегодня случай и судьба увели пытливого исследователя весьма далеко от ворот частной школы, где в данный момент он должен был постигать тайны латыни и геометрии. Нельзя не признать, что данные науки не принадлежали к числу излюбленных дисциплин, тем не менее, юный джентльмен вполне преуспевал в них, как и в большинстве иных школьных предметов. Способностей и талантов у нашего прыгуна хватало, через год его ждал Оксфорд, если только… Если только продолжать учебу останется хоть какой-то смысл.

Не слишком приятные запахи и грязь не смущали юного исследователя. Он спустился по короткому склону, оценил открывшийся взгляду узкий пустырь и бестрепетно двинулся вдоль технического потока, зорко выбирая места посуше, куда можно безопасно поставить ногу.

Искать смысл жизни, следуя вдоль канавы, достаточно парадоксальная идея, но джентльмен в грязных ботинках был склонен к определенной экстравагантности. Особенно, когда оставался в одиночестве. Когда смысл бытия выглядит столь необъяснимым сквозь призму философских изречений Сенеки и Марциала, если ответ невозможно получить искусственным путем, через выпаривания и кристаллизацию в химических ретортах и колбах, возможно случайный взгляд, цепь умозаключений, столь непринужденно выстраиваемая на пешей прогулке, даст ключ к разгадке, даст надежду…

Юному путнику чрезвычайно необходим был смысл жизни. Безотлагательно. Желательно сегодня. Бытие слишком мучительно, и есть ли смысл продлять это испытание завтра, послезавтра, в мучительную субботу и убийственное воскресенье?

Высокий нескладный мальчишка был очень одарен. Талантливый химик-самоучка, глубоко интересующийся ботаникой, юриспруденцией и многими иными дисциплинами. Его знаний медицины вполне хватало, чтобы понимать – он сходит с ума. О, да, он знал, что такое психиатрические лечебницы! Черт возьми, прочитана уйма книг по данному вопросу. Но понимание наличия патологии не приводит к раскрытию механизма и устранению непосредственно самой проблемы. В книгах ответа не находилось. И мальчик понимал, что продолжает лишаться рассудка. Грязное, отвратительное, безобразное безумие. Полное ночных галлюцинаций и дневного трезвого ужаса. Больной был достаточно проницателен, чтобы поставить неутешительный диагноз. Да, шанс выкарабкаться остается, и как мужчина и джентльмен человек обязан бороться. Весь ужас именно в этом – «как мужчина и джентльмен». Как недостойно. Недуг, унижающий человеческую гордость. Позор, который во что бы то ни стало джентльмен обязан скрыть.

Он знал, как это сделать. В комнате брата, запертый в ящике стола, лежал пистолет. Ключ хранился среди книг – потертости у дверцы шкафа выдавали, что ей часто пользуются. Пистолет – надежный, пусть и порядком устаревший «Тауэр»[1] – был неизменно заряжен. Приставленный к виску ствол приятно холодил кожу, сердце замирало в предчувствии облегчения. Человек знакомый с медициной и статистикой самоубийств, отлично знает, что надежнее (и гораздо эстетичнее) стрелять в сердце. Кабинетный вор направлял оружие себе в грудь, взводил курок… Отчетливо представлялся грохот, звук падающего тела, меркнущий в клубах порохового дыма, свет. Крики, вбегающие в кабинет люди… Мальчик твердо знал, в каком порядке прибудут в кабинет испуганная прислуга и родственники, список был неоднократно составлен в уме, дважды записан на случайных клочках бумаги, впоследствии тщательно сожженных в камине. Список ничего не понявших людей. Мать будет пятой или шестой – в зависимости от обстоятельств. Брат, естественно, последним – кто же забирается в чужой кабинет, когда его хозяин дома?

Недостойно джентльмена воспользоваться чужим оружием для столь личного дела. Пальцы аккуратно снимали со взвода курок, пистолет возвращался на место, ящик закрывался, ключ занимал место в своем наивном тайнике.

У умного человека всегда есть выбор: яд, петля, сталь, несчастный случай. Как химик, он предпочел бы яд – естественно, не вульгарный мышьяк, ведь цианистоводородная кислота или иные цианиды, куда надежнее. Можно позволить себе немного экзотики – знаменитый яд кураре достать в Лондоне не так сложно. Впрочем, воздействие на человеческий организм экстрактов растений семейства Loganiaceae[2] еще недостаточно исследовано. Не стоит опрометчиво рисковать.

Мальчик часто стоял на мосту Ватерлоо, на платформе «Финчерч стрит», рассматривая энергичные паровозы метрополитена. В любом варианте имелись существенные недостатки. Маслянистые воды Темзы выглядели абсолютно тошнотворно, в падении на кинжал (или нож, что гораздо практичнее) чувствовалось что-то смехотворно-театральное, петля отталкивала своей прозаичностью. Нет, все-таки яд. Стоит ли бояться неизбежного' когда боишься иного?

Он боялся женщин. Боялся болезненно, до оцепенения, почти до обморока. Собственно, обмороки тоже случались, но он запретил себе о них вспоминать. Но ежедневная свинцовая тяжесть на языке, жар, невыносимая потливость, паралич ума и тела. Он не мог с ними разговаривать, особенно с молодыми, не мог стоять рядом, черт возьми, не мог их обонять!

Хуже всего, что его непреодолимо тянуло к женщинам. Пошло, безобразно, физиологично до боли, и… и… Нет, кое-что даже самый беспристрастный исследователь собственных пороков обязан оставлять в тайне. Но ночи… ночи были безумны, и тем отвратительнее, что те фантазии казались невыносимо притягательными. Служанки, графини, уличные проститутки, принцессы Магриба и Нанкина, холодные и величественные дамы дворцов, бесстыдные и продажные уличные девицы, о, всякие! Он давно перестал читать романы и рассказы, – там, почти в каждой истории, назойливо и навязчиво описывались женщины, пусть намеками, пусть исподволь, вскользь. Юный читатель, дрожа, заставлял себя захлопывать книгу, не в силах отогнать приступ горячечного воображения…

Пытливый юноша был совершенно прав, подозревая первопричиной своего жестокого недуга биохимию. Но, увы, его догадки современная наука не могла ни подтвердить, ни опровергнуть. Термины «избыток тестостерона», «юношеская гиперсексуальность» поставили бы в тупик и лучшие академические умы той Британии. Карл Юнг еще не родился, Зигмунд Фрейд лишь начинал первые опыты по изучению сосательного рефлекса, экспериментируя с собственной соской, а Рихард фон Крафт-Эбинг лишь подумывал о написании своего великого труда «Половая психопатия».

К демонам ночные ужасы! Юноша шел дальше, уверенный, что долгая и утомительная прогулка сделает его ночи спокойнее, насколько это вообще возможно. Прогулки, спорт, водные процедуры – он не пренебрегал ни единым медицинским советом. Но фехтование и бокс не слишком помогали. Пять ночей в неделю он проводил в школьной спальне – истинная пытка. Болтовня однокашников выводила из себя. Будь оно все проклято – джентльмены не должны затрагивать определенные темы. Драки не одобрялись администрацией, он уже дважды бывал на грани исключения из школы.

К черту! Выбравшись на относительно ровное место, он ускорил шаг, внимательно озираясь и запоминая неприглядные зады домов. За эти полгода он узнал Лондон намного глубже любого из сверстников. Бурный Сити и свежий Хайгейт… Грубый Ист-Энд… сюда мало кто из юных воспитанников частной школы осмеливался забредать. Ему нравилось рисковать, изучая чрево столицы. Мир был полон прелюбопытнейших загадок. Ах, если бы не изнурительный недуг!

Он обогнул кучу строительного мусора. Нет, не строительного. Ремонтного – детали всегда важны. Куски отбитой штукатурки с ровно подрезанным краем доказывали, что стену ремонтировали фрагментарно, фрагмент подгнившей деревяшки намекал, что его аккуратно удалили, срастив подпорченный плинтус свежим куском, дабы вернуть на место и использовать еще долгие годы. Жилой дом, мастерская или склад? Видимо, публичное помещение – плинтус подобной ширины обычно используют в лавках или конторах…

Пустырь сузился, через несколько десятков шагов исследователь остановился – его зоркий взгляд зацепился за куда более интересную загадку: меж двух низкорослых кустиков притаилось нечто круглое. Исследователь двинулся по дуге, пытливо оглядел прилегающее пространство и, наконец, поднял таинственный предмет. Собственно, не слишком таинственный, скорее чужеродный пустырю. Цилиндр, весьма качественного изготовления, недурного шелкового плюша. Слегка ношенный, но в очень хорошем состоянии. Юноша пристально рассмотрел находку, пытаясь обнаружить некие метки или приметы владельца, но ничего не обнаружил. Обнюхивание подкладки тоже не дало намека на разгадку. Странно, цилиндр явно носили, головы у людей пахнут, а здесь ничего. Лишь слабый отзвук пребывания птиц. Уж не облюбовывал ли какой-нибудь дикий голубь данный головной убор под свое гнездо? Маловероятно – диким голубям здесь не место, да и судя по состоянию, цилиндр пролежал под кустами не более двух-трех суток. Удивительно хорошее состояние – за находку можно выручить не менее двух шиллингов. Юный исследователь не бедствовал, но регулярно испытывал определенные проблемы с карманными деньгами – химия как хобби, подразумевает ощутимые расходы. Несомненно, будь на головном уборе вразумительная метка, цилиндр следовало бы вернуть хозяину или отнести в полицию. В данном же случае… Здесь недалеко есть что-то вроде лавки, скупающей всякое старье. Сомнительное местечко, но шиллинг там уж точно дадут. Или все же отнести в полицию?

Цилиндр был недурен, но чуть великоват. Примерив, юноша снял находку с темноволосой головы и пожал плечами – стоит ли отягощать полицию своим визитом? Если бы здесь произошло преступление, констебли уже бы обыскали пустырь. Никаких следов подобных действий нет, головной убор валялся практически на виду, следовательно, цилиндр потерян растяпой, чересчур много выпившим и забредшим в уединенное место совершенно случайно. Нет-нет, это заведомо ложная версия – место глухое, пабов или иных увеселительных заведений на соседних улицах нет…

Предчувствие тайны обдало холодком. Преступление! Обдуманное, расчетливое, коварное. Цилиндр – подброшенная улика. Кто-то пожелал, чтобы головной убор нашли, но не сразу. Несомненно, отсутствие меток на подкладке – отнюдь не случайность. Некто мягко и исподволь подводит нас к мысли… Стоп, стоит ли продолжать распутывать клубок?

Определенный опыт общения с полицией у юноши имелся. Едва ли можно назвать его приятным. Заносчивые ленивые тупицы, если не сказать большего. Но джентльмен не может пройти мимо серьезного преступления. Вполне могло случиться, что некий бедняга нашел свой последний приют в соседней канаве. Судя по цилиндру, убит отнюдь не бродяга. Возможно, объявлена награда и…

Юноша замер, почувствовав, что за ним наблюдают. Шагах в шестидесяти, у задней стены дома стояла молодая женщина с ведром в руке. Хороша собой, в аккуратном чепчике, ниже среднего роста (пять футов, один дюйм?), очень изящна…

Щеки юного детектива запылали, по спине пробежала горячая волна, уйдя туда, куда… в общем, туда. Мгновенный паралич сковал руки и ноги, голова опустела…

Стройная служанка со своим ведром отступила назад, дверь беззвучно закрылась. Несчастный детектив еще с минуту стоял, слушая как стучит в висках кровь. С трудом нагнулся, поднял выпавший из рук цилиндр, и поспешно зашагал в другую сторону. Подальше от таинственного дома…

Перепрыгнув канаву, он остановился. Черт возьми, в доме не было ничего таинственного. Кроме служаночки. Какая грациозная девушка. О, Господи, забыть, не сметь о ней думать!

Переводя дыхание, он двинулся вдоль канавы, упорно глядя в землю. Следы… Здесь топталось несколько человек, видимо еще до вчерашнего дождя. Весьма любопытный, хотя уже и расплывшийся след оставил угол чего-то тяжелого. Ящик? футляр какого-то тяжелого инструмента? Например, телескопа или мощной подзорной трубы? За кем-то следили? Нет, место не слишком удобное. Возможно, еще один нарочитый способ привлечь внимание. Странно. Если бы прятали улики в воду, постарались бы меньше топтаться. Или все было иначе? Возможно, здесь произошла схватка? Следов крови не видно, но их могло и не быть. Если жертву оглушили или задушили португальским способом…