Текст книги "Выпавшие из времени"

Автор книги: Юрий Козловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

6

Премьер не любил Григория Степановича Ковригина, хоть и понимал, что многим своим успехам обязан именно ему. Этот человек с лицом иезуита появлялся в его жизни в самые ответственные моменты, когда требовалось принимать важное решение, и давал советы. Как правило, тщательно взвесив все за и против, Виктор Викторович принимал их, и ни разу после не пожалел об этом. И все равно, каждый раз, вспомнив горящие фанатическим огнем глаза и бледное аскетическое лицо, он вздрагивал от невольного отвращения.

Совсем другие чувства Виктор Викторович испытывал по отношению к Игнату, помощнику Ковригина. Это был умный, обаятельный человек с великолепно развитым чувством юмора, общение с которым доставляло удовольствие, но Ковригин постоянно задвигал его на вторые роли. Даже когда Виктор Викторович занял высший пост в государстве и хотел назначить Архангельского на какую-нибудь подобающую его данным должность, Ковригин с постным видом настоятельно отсоветовал ему делать это.

Иногда, в редкие свободные минуты, премьер вспоминал прошлое, и каждый раз к нему приходила мысль – а реально ли то, что с ним произошло? Как сын заводского мастера мог стать главным человеком в огромной стране? Неужели его вывели на недостижимый уровень эти удивительные люди? Но нет, они сами не раз говорили ему, что такой взлет предначертан ему судьбой, а они лишь иногда направляют его в правильную сторону.

Познакомился Виктор Викторович с "иезуитом", как он до сих пор называл про себя Ковригина, во время преддипломной практики. Свел их руководитель диплома, ставший через много лет мэром второй столицы и его начальником, давшим подчиненному старт к высшим должностям. Когда остались наедине, "иезуит" без тени улыбки на лице напророчил ему блестящее будущее и дал несколько весьма дельных советов по написанию дипломной работы. А чтобы он впредь не сомневался в словах собеседника, тот расписал его будущее примерно на год вперед. Хоть все сбылось вплоть до мелочей, все равно у Виктора Викторовича надолго затаились сомнения. Но когда он, годы спустя, отработав уже длительное время в Австрии и Швейцарии, получил доступ ко многим закрытым прежде для него документам, то узнал, что после университета его ждало распределение в одну из районных прокуратур Кировской области, и лишь вмешательство кого-то из Ленинградского управления КГБ изменило его судьбу. Виктор Викторович копнул глубже, но не нашел никаких следов более раннего интереса этого ведомства к его персоне. А ведь обычно КГБ подбирало себе будущих работников еще на младших курсах.

Анализируя потом пройденный путь, он понял, что без той коррекции его судьбы, как и без некоторых других, малозаметных на первый взгляд, но оказывающих существенное влияние на его дальнейшую карьеру, он вряд ли стал бы тем, кем стал.

Еще во время первой встречи у Виктора Викторовича появилось подозрение, что "иезуит" с известными ему одному целями пытается сформировать его мировоззрение по какому-то созданному им шаблону, но потом понял, что это было бы слишком просто. Тем более что иногда тот надолго, на целые годы исчезал, не давая о себе знать, и он двигался по жизненному пути по собственному разумению, не получая подсказок со стороны. А когда появлялся снова, Виктор Викторович всякий раз изумлялся его ничуть не изменившейся внешности. Будто время застыло для "иезуита". Он давал советы по жизненно важным вопросам и снова надолго терялся в неизвестности. Достигнув определенных высот, Виктор Викторович как-то, используя служебное положение, попытался разыскать его, но потерпел обескураживающую неудачу и с тех пор ни разу больше не пытался этого сделать.

Совсем по-другому относился он к Архангельскому. Нечастые встречи с этим человеком, которого Виктор Викторович прозвал "агентом 07" за внешнее сходство с актером Шоном Коннори, хоть как-то компенсировали неприятный осадок, остающийся после общения с "иезуитом". Именно от него будущий премьер узнал много такого, что, расскажи то же самое кто-нибудь другой, он принял бы эти невероятные сведения за розыгрыш. Но Игнат Корнеевич всегда приводил такие неоспоримые доказательства и подсказывал, в каких секретных папках можно найти подтверждение его словам, что будущего премьера покинули всякие сомнения.

Когда Игнат Корнеевич сказал, что Виктор Викторович находится в выгодном положении по сравнению со всеми другими людьми, потому что не поддается гипнотическому внушению, он снова воспользовался служебным положением и проконсультировался у видных врачей-гипнологов. Оказалось, что Архангельский, как всегда, сказал правду.

Долгие годы Виктор Викторович не понимал, что нужно от него этим странным людям. Будучи прагматиком до мозга костей, он предполагал, что за всем хорошим, что они сделали для него, обязательно последует требование о какой-то ответной услуге. Но время шло, Виктор Викторович стал занимать все более высокие посты, во многом благодаря своевременно полученным советам, а помощь так и продолжала оставаться бескорыстной. И только взойдя на вершину власти и проведя там несколько лет, он узнал, для чего "иезуит" опекал его так долго. Виктор Викторович был настолько удивлен отсутствием корыстных мотивов, что даже неприязнь, которую он питал к этому человеку, слегка ослабла.

Оказалось, что все эти годы "иезуит" вынашивал планы создания секретной службы, способной эффективно бороться с пособниками врага рода человеческого. К этому времени Виктор Викторович был уже неплохо знаком с проблемой, и не счел идею шизофреническим бредом. Кроме информации, полученной от Ковригина и Архангельского, кое-что по этому вопросу ему стало известно, когда он непродолжительное время возглавлял службу безопасности страны. Разумеется, он отвергал мистические толкования странных и непонятных явлений, стараясь найти каждому из них логическое объяснение. Когда же такового не находилось, Виктор Викторович считал, что наука просто не достигла еще нужного уровня.

Идею "иезуита" Виктор Викторович обдумывал очень долго. Нет, он был вовсе не против создания еще одной спецслужбы, к тому же небесполезной. Деньги, запрошенные Ковригиным для ее организации, на первый взгляд казались огромными, но Виктор Викторович понимал, что в масштабах государства это совсем немного, а по сравнению с теми средствами, что ежедневно разворовываются алчными чиновниками – и вовсе копейки. Но он привык рассматривать каждую проблему с нескольких точек зрения, пытаясь извлечь из ее решения дополнительные выгоды, не предусмотренные даже самим автором идеи.

Когда он впервые познакомился с Архангельским, ему было чуть за двадцать, а Игнату Корнеевичу чуть за тридцать. Прошли годы, Виктору Викторовичу перевалило за пятьдесят, и выглядел он хоть и моложаво, но соответственно своему возрасту. А Игнат Корнеевич – все на те же "чуть за тридцать". Это было неправильно, несправедливо по отношению к Виктору Викторовичу, и ему в голову пришла одна идея. Он вспомнил не такие уж давние события, связанные с недоброй памяти олигархом Робертом Сидориным, и приказал поднять то старое дело. Память не подвела его. Действительно, одна из лабораторий Сидорина разрабатывала проблему продления жизни, и даже, по словам научного руководителя, кандидата наук Геннадия Чеботарева, была уже близка к успеху. Но олигарх оказался предусмотрителен, и его арест запустил программу уничтожения всех наработок лаборатории вплоть до результатов анализов и образцов тканей подопытных долгожителей.

Соблюдая секретность, Виктор Викторович лично встретился с Чеботаревым и попытался выяснить, сможет ли тот продолжить давние исследования, и если да, что ему для этого нужно. Ученый долго мялся, но все-таки сказал, что можно попытаться, но только при наличии необходимого биологического материала. Поняв, что тот имеет в виду образцы тканей долгожителей, Виктор Викторович попросил его возобновить прерванную некогда работу, пообещав полное содействие.

В тот же день он связался с Ковригиным и дал согласие на создание новой секретной службы, которую про себя иронично назвал тайной канцелярией. Но с одним условием – в ее состав неотъемлемой частью войдет лаборатория Геннадия Чеботарева, которую Ковригин и Архангельский должны обеспечивать всем необходимым для работы. Они согласились, но "иезуит" выдвинул некоторые требования, которым должна была отвечать база создаваемой службы. И такое место нашлось. Это было четырехъярусное подземное помещение бывшего резервного центра управления стратегическими ракетами, наземная территория которого была со всех сторон окружена воинскими частями. Выполнена была и странная просьба допустить Архангельского в колонии и тюрьмы и передать ему отобранных им заключенных, которых он, после личного собеседования с каждым, перевозил на базу, где они помещались во вполне приличных условиях, хоть и под строгой охраной. Кроме этого Ковригин выбил себе право по мере возможности использовать научный потенциал лаборатории, когда в этом возникнет необходимость.

Счастливый "иезуит", которому было присвоено звание генерал-лейтенанта (как с оттенком иронии заметил Виктор Викторович – за выслугу лет), с головой ушел в хлопоты по созданию в полном смысле выстраданной им службы. Президент держал его деятельность под постоянным контролем. Он не счел необходимым информировать Ковригина о существовании службы генерала Романова, которая решала несколько иные, но похожие проблемы. Но "иезуит" был не так прост – он давно знал и пристально следил за деятельностью Романова, вынашивая в отношении его службы определенные планы.

А недавно для "тайной канцелярии" генерал-лейтенанта Григория Степановича Ковригина прозвучала первая настоящая боевая тревога. Премьер вдруг с изумлением обнаружил, что остался единственным человеком, который помнит про ультиматум западных стран российскому правительству, касающийся гипотетического катаклизма. Все остальные начисто забыли о нем. Мало того, все бумажные и электронные документы по этому делу бесследно исчезли. Не будь Виктор Викторович абсолютно уверен в собственном здравомыслии, можно было бы подумать, что вся эта история ему просто померещилась. Сообразив, какими возможностями должны обладать организовавшие такую акцию люди, он приказал "иезуиту" временно отложить все дела и вплотную заняться расследованием этого невероятного происшествия.

7

Такой оперативности Обрубков не ожидал. Не успел он дать согласие, как ему тут же вручили красную книжечку с уже вклеенной фотографией, где значилось, что предъявитель этого документа является подполковником подразделения "М" ФСБ России. Подполковником? Обрубков недоуменно посмотрел на Архангельского.

– Да-да, не удивляйся, – кивнул тот. – Соответствующий приказ уже подписан.

– А если бы я...

– Тогда приказ отменили бы.

Кроме "ксивы" выдали похожий на банковскую пластиковую карточку с магнитной полосой пропуск в те помещения базы, куда ему был разрешен доступ. После этого Игнат Корнеевич вручил Обрубкову визитку со своими телефонами, попрощался и ушел, а Миша устроил теперь уже бывшему майору краткую ознакомительную экскурсию по принадлежащему "святейшей инквизиции" подземному этажу. Ярус занимал достаточно большую площадь, чтобы в нем хватило места для отдельного кабинета каждому из членов элитной группы, и еще множества подсобных и вспомогательных помещений. Особенно впечатлила Обрубкова оружейная комната, под завязку набитая таким множеством разновидностей стрелкового оружия, отечественного и иностранного, от которого у него голова пошла кругом. Он не мог оторваться от этого великолепия, гладил пистолеты и автоматы, щелкал затворами, разбирал и собирал оружие, так что Мише пришлось чуть не силком уводить его оттуда.

Следующий этап оказался еще интереснее. Они поднялись на поверхность и по асфальтированной дорожке прошли к большому приземистому гаражу, в котором стояли не меньше десятка автомобилей самых различных марок.

– Выбирай! – Миша развел руки в широком жесте купца, предлагающего товар.

– Как? Любую? – опешил Обрубков.

– И не стесняйся! Если не понравиться, можешь менять хоть каждый день.

Обрубков хмыкнул, и пошел вдоль ряда машин. Обошел их три или четыре раза, хлопнул по капоту темно-синий "Джип-Гранд Чероки" с объемом двигателя четыре литра. Привычно подумал – наверняка этот вездеход жрет топливо как эскадренный миноносец, но вспомнив про обещанный оклад, решил, что такой расход его не разорит.

– Эту! – сказал он Мише.

– Одобряю, – кивнул тот, достал трубку и сказал кому-то: – джип, номер пятьсот тридцать девять.

Прошли не больше пяти минут, за которые Обрубков даже не успел толком осмотреть машину, как в гараже появился очередной "комитетчик" при галстуке, протянул Мише большой конверт, щелкнул каблуками и испарился.

– Держи! – Миша передал бумаги Обрубкову. – Техпаспорт, страховка, техосмотр – все, как положено. Автомобиль зарегистрирован в Москве на твое имя, данные уже пошли в милицейский компьютер. Видишь, написано: владелец – Обрубков Василий Тимофеевич. А теперь пошли, я тебе твой дом покажу.

Ошеломленный такими темпами Обрубков едва поспевал за шустрым парнем, стремительно увлекшим его по освещенной фонарями дорожке к ряду утопающих в цветах небольших аккуратных домиков, в некоторых из которых горел свет. Дойдя до восьмого в ряду, Миша остановился и, показав щель в двери, сказал:

– Суй карточку.

Обрубков сунул, щелкнул замок и дверь открылась. В доме оказалось три хорошо меблированных комнаты – гостиная с домашним кинотеатром, не из самых дорогих, но вполне приличным, спальня с широкой застеленной кроватью и кабинет с компьютером. А еще большая кухня с полным набором бытовой техники и сверкающий изумрудной плиткой санузел. На холодильнике в кухне стоял компактный телевизор "Сони", такой же, как в спальне напротив кровати. Видно, "инквизиторы" хорошо изучили привычки Обрубкова и даже узнали, что он любит засыпать под тихое бормотание телевизора, запрограммированного на автоматическое выключение.

– Оставайся ночевать, – предложил Миша. – Время уже позднее.

– Нет, мне надо домой, – отказался Обрубков. – Завтра с утра в отдел...

– Туда можешь не торопиться, – успокоил его Миша. – Ты уволен с завтрашнего дня.

Обрубков от растерянности даже не нашелся, что сказать, что, вообще-то было не свойственно ему. А Миша продолжил:

– Но раз тебе нужно, я сейчас вызову машину, – и потянулся за трубкой. Обрубков остановил его:

– Погоди вызывать! А самому можно? Ну, на джипе...

– Чего спрашиваешь? Машина ведь твоя! Езжай, конечно. Корнеевич велел передать тебе – до девяти утра понедельника ты свободен. Сегодня четверг, так что времени уладить дела у тебя достаточно. Я тебе не начальник, скорее, будет наоборот, но хочу предупредить – у нас, конечно демократия, но дисциплина железная, а хватка у Корнеевича – не дай Боже на себе испытать. Так что постарайся в понедельник как штык, и чтобы в полном порядке.

Через пятнадцать минут Обрубков, с наслаждением вдавливая в пол педаль газа, мчался по шоссе, прогоняя от себя мысль о месте хранения бесплатного сыра.

Утром он проснулся привычно рано, проделал комплекс силовых упражнений, поколотил висящую в коридоре боксерскую грушу и отправился в душ. Он не боялся никого разбудить, потому что после развода жил один, а соседи, вынужденные ездить на работу в Москву, вставали еще раньше его. Наспех проглотил опостылевшие сосиски с куском зачерствевшего хлеба, запил огромной кружкой черного как деготь чая и отправился на платную стоянку, где ночью оставил джип. До отдела пешком было ближе, чем до стоянки, но очень уж хотелось, чтобы шеф увидел, на чем ездит его бывший подчиненный.

Сегодня дежурил капитан Дима Солуянов. Нажимая кнопки кодового замка, Обрубков кивнул ему в знак приветствия и привычно шагнул к лестнице. Но Дима окликнул его:

– Зайдите, товарищ майор.

Обрубков оглянулся по сторонам – нет, рядом никого не было. Но почему тогда такой официальный тон? Он зашел в дежурку. Капитан, не глядя на него, сказал:

– Вам необходимо сдать служебное удостоверение и оружие, товарищ майор. Вы уволены с сегодняшнего дня.

Слово "товарищ" Дима выговаривал как нечто оскорбительное, будто подчеркивая нежелание общаться с ним. Обрубков с трудом сделал вид, что ничего не замечает, и спросил:

– Шеф у себя?

– Полковник Тарутин в кабинете, но принять вас не сможет, у него совещание, – тем же занудно-официальным тоном ответил капитан. – И не забудьте сдать ключи от сейфа и кабинета.

Начиная заводиться, Обрубков взбежал на второй этаж и толкнул дверь кабинета. Она оказалась не заперта. Напарник Витек Самохвалов стоял у окна и рассматривал что-то на улице.

– Привет! – сказал Обрубков. – Ты можешь сказать, что здесь происходит?

Вместо того чтобы ответить на вопрос, Витек ткнул пальцем в окно и спросил:

– Твоя?

– Моя, – поняв, что речь идет о джипе, мрачно ответил Обрубков.

– Да, нам так не жить! – вздохнул Самохвалов и повернулся лицом к напарнику. – Скажи, Тимофеевич, неужели это правда?

– Что именно? – Обрубков остановил на нем тяжелый взгляд.

– Ну, – смутился напарник, – это... что ты к гэбэшникам перекинулся?

– Что ты несешь? – Обрубков чуть не задохнулся от возмущения. Он чуть не послал Самохвалова куда подальше, но удержался. Не хотелось вот так, со скандалом, рвать с прошлой жизнью. – Что значит – перекинулся? Поменял место работы.

– Значит, все-таки правда! – констатировал Витек. – А кое-кто говорит, что ты давно на них работаешь.

– Что-о-о? – взревел Обрубков. – Какая сука такое придумала? И как ты такому поверил?

– Да успокойся ты, – похоже, капитан слегка даже испугался такой реакции напарника. – Конечно, я не поверил! Но ты все-таки уходишь?

– Да, – ответил Обрубков. – Пригласили в новое антитеррористическое подразделение, дают подполковника и оклад в два раза больше.

– Нехило! – удивился Витек. – На таких условиях я бы и сам пошел, да не зовут.

– Вот-вот! – закрепил успех Обрубков. – Сейчас я пойду, сдам оружие и удостоверение, а к вечеру собирай ребят и подтягивайтесь ко мне, буду накрывать поляну. Отходную.

Открыв сейф, он вытащил оттуда разобранный пистолет, который так и лежал там, завернутый в газету. Быстро собрал его, вдвинул до щелчка обойму, и вдруг вспомнил, что одного патрона не хватает.

– Слушай, Витек, – обратился он к напарнику. – Ты не знаешь, куда Евгеньевна патрон дела?

– Так шефу же отнесла, стукачка!

– Вот бл...! Что делать?

Капитан вытащил из подмышечной кобуры свой пистолет, выщелкнул из обоймы патрон и протянул бывшему напарнику:

– Держи! Лишний стакан с тебя.

– А сам?

– Да что я, патрона не найду?

Обрубков хлопнул Самохвалова по плечу, отчего тот даже присел, вставил патрон в обойму и отправился в бухгалтерию, где ему выдали расчет. Потом спустился в дежурку, выложил дежурному пистолет с двумя обоймами и удостоверение. Солуянов на документ глянул мельком и засунул его в стол, зато пистолет вытащил из кобуры, сверил номер. Не найдя к чему прицепиться, принялся пересчитывать патроны. Обрубков хмуро смотрел на него, не понимая – за что? Почему Дима, с которым у него всегда были пусть не товарищеские, но ровные отношения, сейчас так жаждет подловить его? Но Солуянов, пересчитав патроны и убедившись, что их количество соответствует описи, не подал вида, что ожидал чего-то, поэтому Обрубков сказал ему:

– Сменишься – приходи ко мне. Я сегодня проставляюсь.

На накрытие "поляны" у него ушли все полученные в отделе расчетные. Зная аппетиты коллег, Обрубков загрузил в джип ящик водки и пять полиэтиленовых пакетов с закуской. Ближе к вечеру он соединил в комнате два стола, притащив второй из кухни, и принялся резать большими ломтями хлеб, колбасу и огурцы. Первых гостей он ожидал часам к восьми вечера. В семь позвонил Витек:

– Извини, Тимофеевич, ну никак сегодня не смогу. Понимаешь, теща неожиданно позвонила, надо ее на вокзале встретить, сумки у нее тяжелые...

Врет, как сивый мерин, понял Обрубков и положил трубку. Он отлично знал, что напарник клал с прибором на тещу, просто не хватило фантазии придумать более правдоподобную причину.

В восемь появилась уверенность, что никто уже не придет, но через пятнадцать минут оказалось, что он все-таки ошибся. Раздался звонок в дверь, и на пороге появились Солуянов и его напарник старший лейтенант Петрищев. Этих людей Обрубков хотел бы видеть у себя в последнюю очередь. Солуянова – после того, что произошло сегодня в дежурке, а Петрищева он недолюбливал всегда, скользкий тот был какой-то. Но что поделаешь, звал-то он всех, свободных от дежурства. Закрывая за ними дверь, Обрубков на всякий случай выглянул в коридор и, никого там больше не увидев, спросил:

– Остальные где?

– А что, разве мы первые? – удивился Петрищев, и в его голосе Обрубкову послышалась фальшь. – Точно, никого еще! Ничего, подойдут. Ладно, наливай, не будем же мы их ждать.

Обрубков хмуро прошел в комнату и налил до краев три пластиковых стаканчика – у него в хозяйстве ощущался явный дефицит посуды, поэтому вместе с закусью он купил целую кучу одноразовых стаканов, тарелок и вилок. И дешево, и мыть потом не надо.

– Ну, за подполковника! – поднял свой стакан Солуянов и залпом влил его в горло.

Уже знают – неприязненно подумал Обрубков, и тоже выпил, не чувствуя вкуса водки.

Успели принять по второй и по третьей, время близилось к девяти, но дверной звонок безмолвствовал. Обрубкову не хотелось разговаривать, и он больше слушал болтовню двух напарников. Выпили еще, гости уже захмелели и Петрищев принялся изливать душу:

– Завидую я тебе, Тимофеевич! Сам бы с удовольствием туда ушел. Знаешь, как в нашем отделе все обрыдло? На Тарутина смотреть не могу без содрогания! Он, скотина, уже полгода звание мне зажимает! Да, повезло тебе! Я вот стараюсь, стараюсь, несколько раз уже в штат просился, да не берут. А тебя вот... Видать, у тебя заслуг больше.

Только тут до Обрубкова дошло, о чем говорит Петрищев, кто пустил по отделу гнусные слухи, из-за которых его сегодня подвергли незаслуженному бойкоту, и от кого Архангельскому стало известно так много о его жизни. На этом званый вечер и закончился, завершившись грандиозной дракой с перевернутым столом, разбросанной по полу закуской и выставлением гостей пинками на лестничную площадку.

Назавтра он хорошенько отоспался, потом до седьмого пота делал упражнения, чтобы выгнать из организма алкоголь. Навел порядок в квартире, принял душ и, чувствуя себя бодрым и свежим, позвонил Игнату Корнеевичу:

– Здравия желаю! Подполковник Обрубков. Готов приступить к службе!

8

За долгие годы службы и без того сильная интуиция развилась у генерала Романова до предела. В этот день она с самого утра принялась усиленно сигнализировать своему обладателю, что сегодня стоит ждать неприятностей. Романов внял предупреждению и постарался прикрыться со всех сторон, отменив все назначенные встречи. Но неприятности пришли с другого боку, откуда он совсем их не ожидал. Помощник, которому он поручил проконтролировать ход следствия по делу Пантелея и сыновей, растерянно доложил, что подследственных сегодня утром вывезли из Лефортова по требованию... генерала Романова. Дежурный даже попытался предъявить подписанный генералом документ, но вместо заявки в папке оказался чистый лист бумаги, что повергло тюремного охранника в ступор.

Из двоих фиктивных подчиненных Романова, приезжавших за подследственными, охранники с горем пополам смогли описать лишь одного. Да и то, кроме маленького роста и невероятно широких плеч, ничего больше они не запомнили. Романов был знаком с одним подходящим под это описание человеком и приказал узнать, где сейчас находится майор милиции Обрубков. Через полчаса ему доложили, что майор уволен из милиции с переводом в ФСБ и убыл в неизвестном направлении. Квартира его на сегодняшний день пустует, но оплачена на три месяца вперед и по-прежнему числится за Обрубковым.

Генерал лично позвонил в управление кадров ФСБ и запросил данные о новом сотруднике. Как он и подозревал, сведения о таком человеке в компьютерной базе данных отсутствовали. Расследование зашло в тупик.

Перед глазами Романова будто тревожно замигал красный огонек, и он набрал номер командира группы силового обеспечения, на чьей подмосковной базе содержался под стражей Карл Вайсман. Он был почти уверен, что не услышит ничего хорошего, и оказался прав.

– Вы же сами позвонили и приказали отдать немца вашим людям! – услышал он удивленный голос спецназовца. – И бумагу они от вас привезли, сейчас я ее достану, – послышалось шуршание, потом сдавленный возглас: – что за черт? Товарищ генерал, я объявляю тревогу!

Но Романов уже отключился, понимая, что все равно не удастся разыскать никаких следов Вайсмана, равно как не имеет никакого смысла искать виновных в этом побеге, или, скорее, похищении.

Генерал пребывал в недоумении. Единственный известный ему человек, способный на такие чудеса, Захар Вансович, не имел никаких причин подкладывать ему такую грандиозную свинью, да и не те у них были отношения. Оставался только один способ прояснить ситуацию – спросить самого Вансовича, и Романов набрал его номер. Но на дисплее высветилась надпись: "соединение невозможно". Чувствуя неприятный холодок в груди, генерал поднял трубку стационарного аппарата – и не услышал в ней гудков. Он нажал кнопку вызова дежурного помощника, но вместо него в кабинет вошли двое. Один незнакомый, похожий на Джеймса Бонда в исполнении Шона Коннори, вторым оказался легкий на помине майор Обрубков.

– Вы арестованы, генерал, – ровным голосом сказал "Бонд". И не пытайтесь звать на помощь своих людей, все равно никто не поможет. Прошу следовать за нами.

Тело Романова вдруг стало страшно тяжелым, и он почувствовал, что совершенно не способен сопротивляться. Поднявшись со стула и, по-стариковски волоча ноги, генерал пошел следом за этими людьми, не спросив даже постановления на арест.

Конечно, «Мангуст» никогда не пошел бы на такой шаг, не получив разрешения премьера. А Виктор Викторович долго раздумывал, прежде чем его дать. Ковригин принес неоспоримые свидетельства того, что генерал ведет непонятную игру в пользу какой-то тайной организации, а это всегда опасно для государства. Но премьер не мог игнорировать многочисленные заслуги Романова и то полное доверие и даже симпатию, которые он всегда к нему испытывал. В свое время, после того, как премьеру пришлось столкнуться с некоторыми аномальными, выходящими за пределы человеческого понимания явлениями он сам предложил Романову создать и возглавить специальную службу по их расследованию и отражению исходящей от них потенциальной угрозы. До сих пор генерал неплохо справлялся с порученным заданием, и у Виктора Викторовича не было к нему нареканий, хотя иногда ему и казалось, что Романов что-то недоговаривает.

Понимая это, "иезуит" не давил, но каждый день подкидывал новые материалы. В конце концов, их количество превысило критический уровень, и Виктор Викторович, скрепя сердце, вынужден был согласиться с ним. А уж изъятие Пантелея с сыновьями и Карла Вайсмана Мангуст произвел самостоятельно, не посчитав нужным лишний раз беспокоить премьера по мелочам.

Опыта сыскной работы у Ковригина хватало на десятерых. Он давно сумел внедрить в окружение Романова своего человека и теперь располагал пусть не полной, но достаточно обширной информацией о его деятельности. Отслеживая контакты генерала, Мангуст обратил внимание на его странную дружбу с влиятельным цыганским лидером Вансовичем. На всякий случай он дал Игнату задание прощупать цыгана. Но попытка разыскать его оказалась безуспешной, хоть адрес был известен. Стоило Архангельскому въехать в поселок, где тот обитал, как его машину облепила орава чумазых белозубых ребятишек, галдящих, как стая птиц. Следом за ними, откуда ни возьмись, появились их матери, шумящие еще громче своих отпрысков. Через несколько минут даже у уравновешенного Игната Корнеевича голова пошла кругом.

Наконец откуда-то вынырнул невысокий усатый цыган с полным ртом золотых зубов и прикрикнул на женщин. Цыганки со своими чадами разбежались, и улица моментально опустела.

– Ищешь кого-то? – полюбопытствовал цыган.

– Да, – ответил Архангельский. – Не подскажешь, где живет Захар Вансович?

Позже, обдумывая этот эпизод, Игнат Корнеевич никак не мог понять, что заставило его выдать первому встречному причину своего появления в поселке. Будто кто-то заставил его говорить.

– Так вон его дом! – цыган радостно показал на зеленую крышу над трехэтажным особняком, всем своим видом давая понять, как он рад услужить заезжему человеку. – Только его там нет, он уже месяц, как за границу куда-то уехал. А когда приедет – кто его знает?

Удивительно, что Архангельский, без особого усилия отчетливо видящий ауры людей и почти безошибочно чувствующий ложь, на этот раз ничего так и не понял. Он просто не видел ауру цыгана, что случилось с ним впервые. Еще удивительнее было то, что он поверил пройдохе на слово и уехал из поселка, даже не попытавшись проверить его правдивость.

Выслушав отчет Архангельского, Мангуст сразу понял, что дело нечисто и решил тряхнуть стариной, занявшись цыганским бароном лично. Он не стал повторять ошибку Игната и не поехал в поселок. Вместо этого он оделся поплоше, захватил корзину, и на надежной, хоть и потрепанной внешне "Ниве" под видом грибника отправился в прилегающий к цыганскому поселку лес. Мангуст верил своему чутью, которое подсказывало, что Вансович находится в своем доме.

В лесу он нашел возвышенность, с которой в бинокль хорошо просматривались ворота особняка, устроился поудобнее и приготовился ждать. Прошло около двух часов. Наконец, ворота открылись, и оттуда выехал роскошный лимузин. В том, что объект его интереса прячется сейчас за затемненными стеклами автомобиля, Мангуст не сомневался. Сбежав с холма, он занял место за рулем и выехал на дорогу, подгадав так, чтобы оказаться в ста метрах за лимузином.

Некоторое время он беспрепятственно ехал следом, не возбуждая, как он думал, никаких подозрений – дорога была оживленная, а дистанцию он держал приличную. Но потом произошло то, чего Мангуст меньше всего ожидал. Какая-то тугая волна прижала его к спинке сиденья, а нога непроизвольно нажала педаль тормоза. Изумленный, он на мгновение потерял лимузин из вида, а когда поднял глаза, то не увидел его, хоть дорога просматривалась далеко вперед, и на этом участке с нее не было ни одного съезда.

Еще после доклада потерпевшего фиаско Игната Мангуст заподозрил, что им пришлось столкнуться с чем-то непонятным, а сейчас убедился в этом окончательно. Поняв, что действуя слишком прямолинейно, он ничего не добьется, а только обломает себе зубы, Ковригин пошел в обход. Определить в цыганском бароне объект охоты, то есть колдуна-мутанта ему не удалось, но это ни о чем не говорило. Старый цыган был абсолютно непонятен Мангусту и потому опасен. Именно для того, чтобы выяснить о нем как можно больше, ему и понадобился Романов.