Текст книги "Выпавшие из времени"

Автор книги: Юрий Козловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Поддержите меня! – перекрикивая шум двигателя, обратился он к Захару и Лейле. Те поняли его, и Жуковский почувствовал новый прилив сил. Времени вникать в устройство аппарата не оставалось, и он попросту изо всех сил шарахнул по блоку питания. Выдаваемое им напряжение повысилось в сотни раз, одновременно накоротко замкнулось множество контактов, и из-под клавиатуры посыпались искры, заставившие майора отдернуть обожженные руки. Шаман опустил пистолет – хорошо, хоть не выстрелил от неожиданности, и закричал:

– Что? Что случилось? – на что майор, конечно, не мог ничего ему ответить.

9

Настя не находила себе места. Надо было как-то объясняться с Максимом – несмотря на все заверения, она понимала, что его терпение не безгранично. А тут снова пропал отец, и ей приходилось успокаивать по телефону маму. Кроме всего этого нужно было ежедневно уделять несколько часов сыну Антоше, который уже вовсю проявлял характер, толкаясь ногами в животе, поэтому она объявила всем клиентам, что уходит в декретный отпуск и закрыла студию на неопределенное время.

Она могла бы справиться и с большим количеством проблем, если бы отец не открыл ей в последнее посещение то, что теперь не давало ей покоя. Бедный папа! Когда Настя узнала, что пришлось ему испытать, она пришла в ужас. Ей казалось, что случись такое с ней, она просто не выдержала бы. Прожить чужую жизнь, да еще полную потерь и страданий, не имея возможности остановить "показ", вырваться из этого кошмара! Бр-р-р...

Сегодня звонила мама, сказала, что папа, наконец, позвонил ей, почему-то из Хабаровска. Что его туда занесло, какие у него там дела? И вообще, она думала, что после переезда на материк отец остепенится, перестанет мотаться туда-сюда. Что им, денег не хватает? Мама даже себе не могла объяснить, что ее тревожит, но Настя видела – она инстинктивно понимает, что муж и дочь что-то скрывают от нее и, ясное дело, это не могло ей понравиться. Если бы мама оказалась сейчас рядом, Настя смогла бы ее успокоить, но по телефону она еще не научилась этого делать.

Когда вернется отец, решила она, нужно будет открываться перед мамой. Тянуть больше нельзя. Надо только придумать, как это сделать, чтобы не нанести ей психической травмы. Сделать это будет нелегко, потому что мама никогда не верила ни во что сверхъестественное, и даже по телевизору никогда не смотрела мистических фильмов и передач о паранормальных явлениях.

И Максим. С ним явно что-то происходит. Нет, это, конечно, не женщина. Появись у него кто-то, она бы сразу почувствовала. Ей не пришлось бы даже заглядывать в его сознание. Нельзя – значит, нельзя! Однажды дав себе зарок, она запрещала себе даже думать об этом, хотя временами ой, как хотелось, но она давила любопытство в зародыше. Настя знала, что Максим пишет новую картину и придает ей очень большое значение. Но почему он не стал писать ее дома? В квартире была комната, идеально подходящая под студию, с тремя огромными окнами, выходящими на солнечную сторону, и Максим уже написал в ней несколько картин, две из которых даже попали в галерею. Но почему-то сейчас он заявил, что ему нужно поработать в одиночестве, и пишет новую картину в своей однокомнатной квартире, где условия для работы далеки от идеальных. Когда Настю особенно одолевало любопытство, и она подкатывалась к Максиму, пытаясь узнать, что же такое он пишет, что ей нельзя увидеть раньше времени, он ласково целовал ее и неизменно отвечал одно и то же:

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Не переживай, родная, ты будешь первая, кто увидит новую картину, – и так улыбался, что она сразу забывала о своих претензиях.

У нее есть, что сказать Максиму. Покопавшись в себе, Настя пришла к выводу, что сможет обеспечить ему долголетие, не обделяя при этом вниманием маму. Но тут возникал один очень неприятный вопрос. Настя пыталась прогнать его, не думать о нем, но обмануть себя не получалось. Поддерживать Максима она сможет ровно столько времени, сколько он будет с ней. А если он разлюбит ее? Как поступит тогда? Останется с ней ради продления собственной жизни? Или плюнет на все, и уйдет? И то, и другое было одинаково невыносимо. Дойдя до этой точки в своих мрачных фантазиях, Настя всхлипывала и, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, начинала заниматься с Антошкой.

Но они, эти мысли возвращались снова и снова. Настя не могла представить себе любви, растянутой на столетия. Нет, в себе она не сомневалась, но способен ли на это Максим? Когда она услышала от отца рассказ о любви Благодара и Светланы, встретившихся в двадцать лет и проживших душа в душу почти десять веков, эта история пролилась бальзамом на ее душу. Если такое было, то почему не может повториться?

А очередная папина "командировка"? Наверняка она связана с тем, о чем они говорили во время последней встречи. Вспоминая предмет того разговора, Настя чувствовала невольный озноб. Вот ведь жили, не тужили! И одновременно приходила гордость – как благодарна будет любая мать, которую Настя научит тому, что умеет сама! Хотя бы за то, что любая из них сможет избавить своего ребенка от болезней. Вспомнив, какими глазами смотрела на нее Лейла, Настя широко улыбнулась...

Но все ли правильно воспримут такие изменения? Наверняка найдутся даже такие, кто будет завидовать детям, перед которыми открывается бесконечное будущее. А там, где зависть, обязательно найдется место вражде и преступлениям. И вообще, чем больше Настя думала, тем сложнее и запутаннее казалось ей будущее, предложенное отцом, тем больше всплывало проблем, от которых шла кругом голова.

От этих мыслей ее оторвал щелчок замка входной двери. Это вернулся Максим. Настя выбежала в прихожую и увидела у него в одной руке завернутый в бумагу и перемотанный шпагатом прямоугольник, а в другой – три бордовые розы.

– Ой, какая красота! – воскликнула она, забрав у Максима цветы и чмокнув в щеку. – Давай, показывай скорее, мне так интересно!

– Ну, подожди, дай мне хотя бы раздеться! – Максим шутливо отбивался от нее, но Настя уже завладела свертком и нетерпеливо пыталась развязать затянутые узлы шпагата.

Максим, не без труда отобрав у нее добычу, перенес ее в гостиную, срезал шпагат, сорвал бумагу и прислонил картину к стене, поставив на спинку дивана. С первого взгляда, который Настя бросила на пахнущее еще свежей краской полотно, она подумала, что перед ней икона, точнее, изображение Богоматери с Младенцем на руках. Но, присмотревшись, заметила отсутствие обязательных для икон нимбов над головами обоих. А присмотревшись еще внимательнее, поняла, что женщина на картине – это она сама, ну а кто младенец, не нужно было гадать. Вот только Настя не подозревала, что у нее могут быть такие глаза. Они лучились такой всеобъемлющей добротой, что Настя подумала – Максим польстил ей. Глаза ребенка на картине тоже выглядели вполне осмысленно, что редко увидишь у грудных детей. Максиму удалось вложить в детские глаза целую гамму чувств, главным из которых было любопытство.

На заднем плане картины Максим изобразил множество народа. Среди них Настя узнала отца, мать и Лейлу; лица остальных терялись в дымке, но было понятно, что все они напряженно чего-то ожидают.

Был на картине еще один персонаж. Старый человек с седой головой, изображенный на переднем плане, стоял на коленях рядом с женщиной, протянув к ней руки и, казалось, что-то говорил ей. Настя сначала не поняла, кто это такой, но, вглядевшись в изрезанное морщинами лицо, увидела – это же Максим! Такой, которым должен был стать лет через пятьдесят, постаревший, но, без всякого сомнения, это был именно он.

Теперь Насте стало понятно, что таил в себе Максим все последнее время, и почему он не стал писать эту картину при ней. Она прижалась к нему, взяла его руки в свои, и тихо шепнула:

– Ты ведь и так уже почти все знаешь! Что я могу еще добавить?

10

Ситуация казалась безвыходной. Через открытую заднюю дверь УАЗа было хорошо видно, как шаман, охватив шею офицера левой рукой, правой прижимает к его виску ствол пистолета.

– Убирайтесь! – кричал он, и его визгливый голос пробивался сквозь свист винтов вертолета, севшего в тридцати метрах перед машиной. – Или я убью его, а потом шофера!

Шофер сидел на своем месте, безучастно глядя куда-то вперед, и даже не пытался сбежать. В отличие от офицера, прапорщик ни слова не понимал по-английски, но если бы и понимал, то все равно не смог бы сдвинуться с места, удерживаемый волей шамана.

– Павлович, давай я сниму его! – злым шепотом сказал Жуковскому Обрубков, держась за его спиной, чтобы шаман не увидел у него в руке готовый к бою пистолет Стечкина. Хоть его никто не укорял, но он винил себя в побеге шамана и очень хотел исправить оплошность. – Позволь, Павлович, я не промахнусь!

– Нет! – отрезал Жуковский. – Слишком рискованно. Да и не можем мы убивать налево и направо.

– Но он же...

– Погоди, – остановила рвущегося в бой Обрубкова Лейла. – Я угомоню его.

– Лейла, будь осторожна! – в голосе Захара звучала тревога. – Похоже, он не в себе!

– Ничего, тем легче будет справиться! – уверенно ответила Лейла и, сбросив прямо на снег теплую куртку, пошла к машине.

Она шла, слегка покачивая бедрами, и не нашлось бы, наверное, в целом мире мужчины, который мог бы смотреть на нее без восхищения. Узкие темные брюки и обтягивающий светло-бежевый свитер давали возможность разглядеть все изгибы великолепной фигуры, а отточенные пластичные движения стократно усиливали впечатление. Захар, Жуковский и Обрубков не могли оторвать от нее глаз, а Миша Корнилов и вовсе застыл, открыв рот, забыв обо всем на свете.

Когда Лейла преодолела половину расстояния, отделявшего ее от шамана, тот взвизгнул:

– Стой! Ни шагу больше!

Но в его голосе не было прежней уверенности, и женщина продолжала идти вперед, будто и не слышала этих слов. Шаман растерянно смотрел на нее, его рука с пистолетом заметно подрагивала.

– Если он шевельнется, я всажу ему в башку всю обойму! – чуть слышно прошептал Обрубков и взял голову шамана на прицел.

Но тот не шевельнулся и потому избежал печальной участи. Лейла подошла к нему, вытащила из безвольной руки пистолет и отбросила в сторону. Шаман отпустил офицера, вывалился из машины, упал перед женщиной на колени и принялся целовать ее сапоги, что-то бессвязно восклицая при этом на непонятном языке.

– Все, Тимофеевич, можешь забирать клиента, – сказал Захар Обрубкову. – Теперь он не то, что не сбежит, гнать будешь, не уйдет.

– Только не бей его, пожалуйста, – добавил Жуковский. – А то ты, я смотрю, сильно злой на него!

Даже Обрубкову с трудом удалось оторвать шамана от Лейлы, так он цеплялся за ее сапоги и умолял позволить ему остаться с ней. Подействовало только обещание, что они вместе полетят в вертолете. Захар привел в чувство офицера и водителя машины и велел им возвращаться в город. Убедившись, что чемоданчик приведен в полную негодность, и уверившись, что другого способа активировать заряд не существует, Жуковский отдал команду грузиться в вертолет. По дороге подобрали Степана, обнаружив его рядом с ядерным караваном в узком распадке, через который была проложена старая лесовозная дорога.

Пока летели в Хабаровск, Жуковского не покидала мысль о том, что сделали сегодня Степан и Лейла. Далеко не каждый человек способен рискнуть собственной жизнью ради спасения других людей. А если еще он рискует не десятками, а сотнями лет... Такое трудно представить. И Степан, и Лейла пошли на это, не задумываясь, когда еще совершенно неясно было, чем все кончится. Теперь Сергей смотрел на них совсем другими глазами, поняв, как мало он знает об этих удивительных людях, хотя был знаком с обоими почти десять лет.

По настоянию Обрубкова Степан раздобыл пару наручников, и только пристегнув шамана к кровати, полковник вздохнул спокойно. Тем более что Жуковский пообещал – обязанности охранников им с Корниловым осталось исполнять недолго. На этот раз Обрубков не стал запирать дверь в комнату Джека, а наоборот, раскрыл ее настежь, чтобы слышать каждый звук. Шаман вел себя смирно, лишь беспрестанно бормотал что-то на своем языке, закатывая глаза к небу. Когда громкость подвываний повысилась, Василий Тимофеевич вошел к нему в комнату, показал кулак, и сразу стало тихо.

– Зараза, такое мероприятие пришлось из-за него прервать! – посетовал Обрубков, доставая контейнеры с закуской и бутылку кедровой. Все это он, невзирая на спешку при отъезде, аккуратно прибрал в тумбочку, и теперь намерен был продолжить трапезу. – Ты будешь?

– Я? – Корнилов посмотрел на него отсутствующим взглядом, встряхнул головой. – Если только чуть-чуть...

– Что это с тобой? – Обрубков внимательно всмотрелся в лицо подчиненного. До него что-то дошло, и он удивленно спросил: – Уж не влюбился ли ты часом?

– Да брось ты, Тимофеевич, – смущенно отмахнулся Миша.

– Это ты брось! – уверенно заявил Обрубков. – Тоже мне, неподдающийся... Как тебя, оказывается, легко подчинить! Прошлась, бедрами повиляла – и все, выноси готовенького! А Корнеевич говорил – внушению не поддаешься!

– Перестань! – насупился Корнилов. – Она, между прочим, жизнью рисковала! А сам что? Вспомни, как стрелять собирался!

– Так это же совсем другое дело, – сбавил обороты полковник. Он вовсе не хотел обидеть Мишу, и поэтому, хлопнув его по плечу, добавил: – Что уж там, женщина, в самом деле, видная, немудрено засмотреться!

– Знаешь что, Тимофеевич, – Миша как-то по-детски выпятил вперед челюсть и оттопырил нижнюю губу, что, про его мнению, должно было придать его лицу мужественность, – давай не будем обсуждать ее!

Он отодвинул стакан, который поставил перед ним Обрубков, и добавил совсем другим тоном:

– А женщина действительно... нет слов! Я когда ее на рисунке увидел, меня будто током ударило. Так то на рисунке, а другое дело здесь, наяву...

– Ты бы, Миша, слишком не увлекался, – посоветовал Обрубков. – Не забывай, все-таки, кто они, а кто мы.

– А ты знаешь, кто они? – запальчиво спросил Миша.

– Ну... – Василий Тимофеевич не нашелся, что сказать. – Просто хочу тебя предостеречь, выше взлетишь, больнее падать.

В это время в комнате, где собрались Жуковский, Захар, Степан и Лейла, шел совсем другой разговор.

– Ну что, кажется и на этот раз справились, – то ли спросил, то ли констатировал Бойцов. – Шаман у нас, Архангельский с Каляевым освобождены от лишних воспоминаний и собираются лететь в Москву. Перед премьером они отчитаются – ошибка, мол, вышла, нет под Ханданахом ничего сверхъестественного, а есть богатейшее месторождение рудного золота, о котором догадался покойный писатель, и до которого пытались добраться генсеки. Кстати, месторождение реально существует, и нам надо подумать о том, чтобы заняться его разработкой.

– Тут и думать нечего, – ответил Жуковский. – Кроме нас, никто до него не доберется. Кто-нибудь другой может рыться под землей сколько угодно, и все будет впустую. Лицензию получить будет нетрудно, но сейчас меня беспокоит совсем другое...

– Кстати, – перебил его Степан, – когда сбежал шаман, ты сказал, что сработала какая-то программа...

– А, это... – повернулся к нему Сергей. – Помните, я рассказывал вам, что космики, удирая с Земли, оставили людям несколько сюрпризов? Одним из них было вмешательство в структуру генов некоторых обезьянолюдей. Своего рода передающаяся по наследству программа, срабатывающая при возникновении заданных условий. Рассказывать про все это можно долго, скажу только, что программа заставляет своего носителя по максимуму вредить людям, обладающим определенными данными. Такой вот набор генов передался нашему шаману и, когда он встретился с нами, программа сработала. Без этого ему и в голову никогда бы не пришло устраивать ядерный взрыв в населенной местности. Но воспротивиться "зову предков" он не смог.

– Значит, по миру может гулять множество людей с такой программой? – спросил Бойцов. – Ведь, насколько я понимаю, кровь обезьянолюдей есть у многих.

– Практически у всех, – заверил его Сергей. – Если займешься генеалогическими изысканиями, не сомневаюсь, что найдешь ее примесь у всех здесь присутствующих. Конечно, в этом мало лестного, но против правды не пойдешь.

– А так хочется верить, что мы созданы по образу и подобию... – вздохнула Лейла.

– Можешь не сомневаться, – вступил в разговор Захар, – так оно и есть. Именно поэтому никакая примесь обезьяньей, прости Господи, крови, не помешала нам остаться людьми. Вот подпортить картину она может.

– Кстати, что будем делать с шаманом? – спросил Бойцов. – Ведь, если в него заложена программа, да еще и на генетическом уровне, он будет продолжать вредить нам любыми путями. Не передать ли его "тайной канцелярии" Архангельского для, так сказать, кардинального решения проблемы?

– Степан, не будь таким кровожадным! – укоризненно ответил Жуковский. – Проблему можно решить более мирным способом. Да и Джек, по существу, не успел сделать ничего особенно страшного, хоть и пытался.

– Сделал бы, не вмешайся мы, – недовольно сказал Степан. – Ладно, поступай с ним, как знаешь.

– Он сможет принести много пользы, – успокоил Степана Сергей, – хотя бы для своего народа. Джека нужно всего-навсего подвергнуть кое-какому воздействию, но это я беру на себя.

– Друзья мои, – остановил дискуссию Захар, – вам не кажется, что мы несколько отвлеклись? Сережа, я давно заметил, а только что ты сам проговорился, что тебя что-то беспокоит. Чувствую, это что-то важное. Ты не хочешь с нами поделиться?

– Да, наверное, пора, – вздохнул Жуковский. – Только хочу сразу вас предупредить: то, что вы услышите, придумал вовсе не я. Это плоды размышлений Благодара, одного из величайших мыслителей древности. Помнишь, Захар, ты спрашивал меня – не открыли ли мне наше предназначение, смысл нашего существования? Теперь могу ответить: да, открыли! Сейчас я все расскажу вам, и от того решения, которое мы примем, будет зависеть дальнейший ход истории.

– Не тяни, пожалуйста! – перебил Жуковского Бойцов. Глаза его горели.

– Степа, имей терпение! – жестко осадил его Захар. – Неужели ты не понимаешь, насколько все серьезно?

– На первый взгляд этот замысел невыполним, – жестом остановив перепалку, продолжил Сергей, – потому что основан он на возрождении нашей популяции, на том, что все человечество вернется в исходное состояние, то есть, приобретет все свойственные нам качества – долгую жизнь и ментальные способности.

– Ну-у! – снова не выдержал Бойцов. – А я уж подумал...

Но Жуковский уже не обращал внимания на его реплики.

– И это не утопия, – продолжал он. – Моя дочь Настя уже смогла многого добиться. Ее сын, которому предстоит появиться на свет только в начале лета, должен был родиться обыкновенным ребенком. А Настя добилась того, что он станет одним из нас. И берется научить этому любую женщину.

– Я давно знаю об этом! – вдруг вмешалась Лейла. – И надеюсь, что стану первой из них.

Жуковский с удивлением посмотрел на нее – он не думал, что Настя успела поделиться с подругой. Но ничего не сказал, потому что увидел, что Захар хочет что-то возразить ему.

– Я помню наш разговор, – предупредил он незаданный вопрос. – Перенаселение и другие ужасы... Все будет именно так, если ничего не менять. Когда-то наши предки ввели ограничение рождаемости, и остановились на этом. Но такой баланс слишком неустойчив. Благодар же вырвался из плена привычных представлений. Вот его замысел – человек, действительно созданный по образу и подобию, может и должен безгранично расширить свое жизненное пространство. При этом даже не придется никого ущемлять, потому что космос безграничен! И я тоже убежден, что именно в этом состоит смысл нашего существования. Именно мы должны повести людей по этому пути. Даже изобретать ничего не нужно, космические технологии давно опробованы, нужно только передать их в нужные руки. И я думаю, что все это не займет слишком много времени...

Выложив все, Жуковский извинился и вышел из комнаты. Он знал, что им нужно время, чтобы осмыслить свалившуюся на голову информацию. Настоящее обсуждение начнется не сегодня, и даже не завтра. Будут союзники, будут и противники, будут серьезные споры. А сейчас ему нужно было побыть одному, и он отправился прогуляться по улице. Дошел до длинной лестницы, спускающейся к Амуру, сошел по ней вниз и долго стоял на берегу скованной льдом реки, опершись на бетонный парапет. Чем больше он думал о замысле Благодара, претворять который в жизнь предстояло ему, Насте, и всем остальным, тем сильнее его охватывало сомнение. Что, если их благие намерения вызовут у людей реакцию отторжения, как вызывали ее когда-то действия соратников Благодара? Не окажутся ли и они такими же выпавшими из времени? И все их усилия приведут лишь к смутам и кровопролитию?

Сергея охватило чувство дежа-вю. Когда-то он уже стоял так на берегу великой реки, только это был не Амур, и поверхность ее была свободна ото льда. Как называлась река, и о чем он тогда думал? До начала страшной войны, погубившей великую цивилизацию, и еще более великую культуру оставались считанные дни, но никто тогда не подозревал об этом...

Господи, подумал Жуковский, это же не моя память!

До него вдруг дошло, что давным-давно ушедший к предкам Благодар пробивается к нему сквозь тысячелетия, чтобы сказать что-то важное. Сергей прикрыл глаза и увидел будущее...

...Золото, добываемое в подземном руднике "Ханданах", не только возродило Северо-восток страны, но и позволило увеличить золотовалютные запасы больше, чем втрое. И, вопреки предсказаниям скептиков, добыча металла не падала. Но никто из непосвященных не знал, что параллельно с шахтным стволом, в котором шла добыча драгоценного металла, проложен еще один, ради которого и затевалась вся история. Через него в подземную верфь доставлялось все необходимое для постройки огромного межзвездного корабля. Руководил работами Любомир, и семеро его друзей, прошедших сквозь тысячелетия, принимали в них самое деятельное участие. Они же составили костяк первой звездной экспедиции. Обретшие смысл жизни, они больше не чувствовали себя чужими в этом мире.

Пришло время, в соседнем с Ханданахом распадке разверзлась земля, и в воздух поднялся огромный, сверкающий на солнце серебристый диск. Повисел несколько минут на высоте сотни метров над землей – и исчез, с места набрав сверхсветовую скорость. Рассказы немногочисленных свидетелей появления странного объекта были восприняты, как очередное наблюдение летающих тарелок. Тем более что в этот день похожие явления наблюдали по всей восточной Сибири.

К выходу человечества за пределы Земли для людей будут найдены и подготовлены пригодные для жизни миры, но пока человечеству рано знать об этом...

Жуковский раскрыл глаза и встряхнул головой, прогоняя наваждение – настолько реальна была почудившаяся картина.

Вернувшись в гостиницу, Сергей зашел проведать шамана. Тот спал, прикованный наручниками к кровати, не зная еще, что завтра исполнится его сокровенное желание – он увидит таинственное подземелье, и прикоснется к бессмертию. Как не знал и того, что ему предстоит стать во главе своего народа и спасти его от неминуемой деградации, к которой вело его принесенное цивилизацией пьянство. И еще у него вдруг разовьется непреодолимая тяга к чистоплотности...

А в другой комнате, сняв рубахи, сцепив бугрящиеся мышцами руки, друг против друга сидели Бойцов и Обрубков. Подбадриваемые азартными возгласами Корнилова, оба пытались прижать руку противника к столу, но силы явно были равны, и невозможно было предсказать, кто одержит победу...