Текст книги "Выпавшие из времени"

Автор книги: Юрий Козловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

ВЫПАВШИЕ ИЗ ВРЕМЕНИ

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТАЙНАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ.

1

Телефон зазвонил в тот момент, когда майор Обрубков полез под стол за упавшим туда пистолетным патроном. Чертыхнувшись, он с трудом извлек из узкого пространства между тумбами свой массивный торс и поднял трубку.

– Тимофеевич, к шефу срочно!

Сегодня дежурил по отделу его напарник Витек Самохвалов, поэтому майор счел возможным спросить:

– В чем дело?

– Не знаю, – наверное, около дежурки кто-то маячил, и Витек говорил почти шепотом. – К нему какие-то два хмыря приехали, машина у них с крутыми московскими номерами. И корочки неслабые показали. Ты не тяни, кажется, шеф не в настроении!

Теперь Обрубков уже не чертыхнулся, а загнул от всей души трехэтажного мата, свернул газету, на которой были разложены части разобранного пистолета – он любил оружие и чистил его, как только выдавалась свободная минута – и запер все это в сейф. Искать патрон придется потом, и хорошо, если он успеет раньше уборщицы. Взять его она, конечно, не возьмет, положит аккуратно на стол, но обязательно настучит шефу, что у майора Обрубкова по всем углам патроны валяются. А нрав у шефа крутой, вставит такого фитиля, что уши в трубочку свернутся, не посмотрит на былые заслуги.

В кабинете у шефа, полковника Тарутина, за длинным столом сидели "хмыри" в галстуках и одинаковых светло-голубых рубашках с правильными, но никакими лицами. "Комитетчики" – сразу просек майор. Так он по старинке называл сотрудников ФСБ и других, близких к ней спецслужб.

– Разрешите? Здравия желаю, товарищ полковник! – рявкнул он браво, изображая из себя рьяного служаку, хотя виделся сегодня с шефом, здоровался с ним и даже успел огрести дежурный втык.

– Здравствуйте, Василий Тимофеевич, заходите, присаживайтесь, – полковник был само радушие, но по взгляду, брошенному исподлобья, Обрубков понял, что шеф насторожен и крайне недоволен интересом, не в первый уже раз проявленным спецслужбами к его подчиненному. – Знакомьтесь, это товарищи из ФСБ (не ошибся, подумал Обрубков), у них к вам дело.

"Хмыри" кивнули, не назвав ни имен, ни званий, и один из них сказал:

– Вы должны проехать с нами, товарищ майор, с вами хочет побеседовать наше начальство.

– Так я же недавно уже беседовал... – стал было отнекиваться Обрубков, умоляюще глядя на шефа, но тот только пожал плечами и отвел глаза, отчего стало понятно, что ему звонили сверху и поездки не избежать. А "хмыри" и вовсе проигнорировали его слова.

– Хорошо, я только сбегаю кабинет закрыть, – сделал майор последнюю попытку вырваться к себе, чтобы найти проклятый патрон.

– Не нужно, – остановили его, – оставьте ключи и не беспокойтесь о кабинете. Не так ли, товарищ полковник?

Тарутин кисло поморщился и кивнул. Значит, верхи, с которых ему звонили, расположены очень высоко, иначе, насколько он знал натуру шефа, эти двое вылетели бы сейчас из его кабинета со свистом.

– Одеться-то хоть можно? – разозлился Обрубков. – Не лето ведь на улице!

– Одеться можно, – снисходительно уронил комитетчик.

Майор пулей метнулся в свой кабинет, схватил с вешалки куртку и еще раз осмотрел пол. Но тщетно. Патрон закатился куда-то очень надежно.

По лестнице спускались в следующем порядке – один из комитетчиков шел впереди, за ним следовал майор и замыкал процессию второй "хмырь". Обрубкову это не понравилось, и на середине лестничного пролета он остановился так резко, что комитетчик не успел отреагировать и налетел ему на спину. Майор даже не качнулся, а комитетчику показалось, что он ударился о каменную скалу. При росте всего в метр шестьдесят и коротковатых ногах Обрубков был обладателем невероятно мощного торса и неохватных бицепсов стальной твердости. При этом он предпочитал носить куртки широкого покроя, скрадывающие грандиозность его фигуры.

– Слушайте, мужики, что это вы меня как подконвойного ведете? – спросил майор с вызовом. – Если я арестован, так и скажите!

– Ну, что вы, Василий Тимофеевич, – оба сделали удивленные лица, – вам же сказали, что вы приглашены для беседы.

– Хорошее приглашение! – хмыкнул майор и снова стал спускаться по лестнице в том же строю.

Еще в кабинете у шефа он привычным взглядом оценил уровень подготовки комитетчиков, судя по набитым костяшкам пальцев и незаметным для непосвященных характерным движениям, несомненных бойцов-рукопашников. И сейчас при желании смог бы без особого труда уложить обоих прямо на этой лестнице. Многие тренированные спортсмены, обладатели поясов разного цвета, спотыкались о майора Обрубкова. Они превосходили его в технике, а майор брал невероятной физической силой. Его захват был как стальные тиски, и попавший в них соперник уже не мог рассчитывать на победу. Однажды на соревнованиях среди отделов Подмосковья он не рассчитал усилия и так сжал противника, что у того треснули четыре ребра. После этого Обрубков никогда больше не соглашался отстаивать спортивную честь родного отдела. Разумеется, сейчас он не собирался устраивать показательный бой со слишком самоуверенными комитетчиками. Просто майор привык всегда оценивать обстановку с точки зрения собственной безопасности.

Так, процессией, они прошли мимо дежурки, откуда через бронированное стекло на них таращил удивленные глаза капитан Самохвалов, и вышли на крыльцо. В маленьком скверике перед входом курили сменившиеся с дежурства бойцы СОБРа, в глазах которых Обрубков прочитал – ты только мигни, Тимофеевич, и мы этих франтов заезжих в клочья порвем! Так же безмолвно просигналил – не нужно, все в порядке, и прошел в сопровождении своих навязчивых охранников к темно-зеленому пассажирскому микроавтобусу "Мерседес" с проблесковым маячком на крыше и номерными знаками той серии, при виде которой застенчиво отводили глаза все гаишники столицы и области. Автобус они нагло припарковали на месте, где обычно стояла "Волга" шефа и которое никто никогда не занимал. И совершенно напрасно это сделали, потому что сейчас водитель, как брат-близнец неотличимый от "хмырей", натянув перчатки, со злым видом менял на запаску спущенное заднее колесо.

Обрубков бросил понимающий взгляд на СОБРовцев, даже не прячущих довольные улыбки. Ну, не любили подмосковные менты москвичей, а уж комитетчиков тем более! А те старались сохранить на лицах невозмутимое выражение. Только когда с колесом было закончено, и они уселись в машину, один не выдержал:

– Глупые, однако, шутки у ваших сотрудников!

– А что случилось? – невинно спросил майор.

– А вы считаете, что колесо само собой спустило?

– Да как вы могли такое подумать? – Обрубков так посмотрел на них, что только совсем бесчувственный человек мог решить, будто такие глаза могут солгать. – Неужто наши мужики позволили бы себе такое? Понимаете, бандиты очень уж нас не любят, и все время пакостят, рассыпают вокруг отдела сапожные гвозди. Попадись они мне...

Комитетчик хмыкнул и больше за всю дорогу ни один из них не проронил ни слова. Майор тоже молчал, не горя особым желанием вести с ними беседы. Он даже не стал возмущаться, когда, едва выехали из города, на всех окнах опустились непроницаемые темные шторки и в салоне включился свет. Понимал, что бесполезно. Впереди тоже ничего не было видно, потому что, в отличие от других микроавтобусов, в этом водительский отсек был отделен от салона сплошной стенкой. Майор некоторое время пытался проследить маршрут по поворотам, но водитель так крутил, что он скоро потерял ориентацию.

Все это было очень уж не похоже на недавнюю поездку, когда его возили к седому генералу в штатском, Романову, кажется. Тогда за ним приехал веселый разбитной парень на "Волге" без всяких мигалок и спецномеров и они вполне по-дружески проболтали всю дорогу туда и обратно. Сегодня все было совсем не так.

Путь оказался неблизкий, ехали на приличной скорости почти полтора часа. Несколько раз завывала сирена – водитель-комитетчик расчищал себе дорогу. Наконец скорость снизилась, и через минуту автобус остановился. Впереди послышался звук отъезжающих в сторону металлических ворот, они проехали еще несколько метров и снова остановились. Одновременно с этим поднялись шторки на окнах, и майор увидел, что они стоят в похожем на тамбур квадратном дворе размером примерно двадцать на двадцать метров, огороженном со всех сторон высоченным бетонным забором с большими стальными воротами и маленькими калитками в каждой из четырех стен. Из той калитки, что была впереди по курсу, вышел человек в камуфляже с погонами прапорщика и подошел к дверце водителя, который протянул ему какой-то документ. Прапорщик внимательно рассмотрел его, чуть ли не понюхал, заглянул в салон, и только после этого открыл свои ворота. За ними оказался ограниченный с двух сторон высоким забором узкий бетонированный проезд, через который могла пройти лишь одна машина, и то чуть ли не впритирку.

Еще метров двести по этому крысиному ходу – и снова ворота, снова проверка документов. А вот за этими воротами Обрубкову открылась картина, которую он никак не ожидал увидеть в военном городке. Обширная территория была тщательно ухожена и больше напоминала территорию какого-нибудь процветающего подмосковного санатория. Повсюду фруктовые деревья, клумбы с яркими цветами, асфальтированные дорожки, аккуратные маленькие домики. "Мерседес" подъехал к единственному двухэтажному зданию и остановился на небольшой парковке с несколькими легковыми автомобилями. Неподалеку майор увидел маленький вертолет явно иностранного производства с каплевидной прозрачной кабиной.

Водитель остался в машине, а майор с сопровождающими прошел в здание через двустворчатую застекленную дверь, за которой очередной вахтер, уже с лейтенантскими погонами, снова проверил документы. Даже у Обрубкова он потребовал служебное удостоверение. Майор, конечно, показал его, но не преминул язвительно спросить:

– А если бы я дома его оставил, не пустил бы?

Лейтенант как будто не услышал его, сохранив каменное выражение лица, и Обрубков понял, что шутить с местной публикой – значит зря терять время.

Загудел моторчик и отъехал в сторону блестящий турникет, открывший проход в небольшой вестибюль, в котором удивленный майор увидел двери четырех лифтов. Около каждой двери вместо кнопки вызова были какие-то устройства наподобие таксофонов, только без трубки. Его подвели к крайней справа, один из "хмырей" вставил в прорезь карточку и набрал несколько цифр. Тут Обрубков не выдержал.

– Вы что, на второй этаж на лифте ездите? – спросил он презрительно. Но на этот раз его даже не удостоили ответом – здесь, у себя дома, комитетчики чувствовали себя хозяевами положения.

Двери раздвинулись. Все трое вошли в кабину, сверкающую чистотой хромированных поверхностей, и комитетчик нажал нижнюю из двух кнопок. И только теперь Обрубков понял, как он ошибся. Внутри все поднялось, сердце подкатилось к горлу, как при затяжном прыжке с парашютом – майору с армейской молодости было хорошо знакомо это чувство. Лифт с огромной скоростью падал вниз, а "хмыри" насмешливо наблюдали за Обрубковым, надеясь увидеть на его лице испуг. Но майор с честью выдержал испытание, чем немало разочаровал своих спутников.

Он пытался представить себе, как глубоко они спустились под землю, но никак не мог проследить за временем, потому что оно растянулось в бесконечность. Наверное, это было очень глубоко.

2

Красная папка с тисненой золотой надписью «К докладу» лежала на средней полке, на самом виду, и сразу бросилась в глаза, как только Василий Андреевич Романов открыл сейф. Генерал заглянул в нее, прочитал первые строки объемистого доклада и... абсолютно ничего не понял. Какая-то галиматья, хотя заголовок свидетельствовал, что именно этот доклад он должен был прочесть недавно на совете безопасности. Какая-то угроза стране, исходящая от найденного в красноярском крае месторождения таинственного и чрезвычайно опасного вещества... Откуда появился непонятный документ? Похоже на глупую шутку... Надо бы выяснить, мелькнула мысль, но сразу ушла, потому что хватало более важных дел. Романов сунул доклад в прожорливую пасть уничтожителя бумаг и навсегда забыл о нем.

Дел действительно было много. Утром привезли людей, которых генерал давно ждал – трех убийц, отца с сыновьями, и швейцарского гражданина Карла Вайсмана, подозреваемого во множестве преступлений против Российского государства. Их отдал генералу его старый знакомец, предводитель цыган Москвы и Подмосковья Захар Вансович. Старый цыган часто помогал генералу в делах, связанных с тем, что нормальные люди называли чертовщиной.

Доставили пленников весьма оригинальным способом. Все они, связанные по рукам и ногам обыкновенной бельевой веревкой, были свалены, как дрова, в металлическом кузовке древнего "Москвича" – пикапа, прозванного в народе "каблуком", а за рулем сидел цыган средних лет, имеющий вид завзятого пройдохи. Похоже, перед тем он возил в кузове навоз, потому что от пленников исходил соответствующий запах. Сдав свой необычный груз, цыган не стал отвечать на вопросы и сразу уехал.

Пришлось пропустить всех четверых через душ (правда, иностранец с ужасом, переросшим в истерику, отказался оставаться наедине со своими товарищами по несчастью, и пришлось отмывать его отдельно) и переодеть во что подешевле из вещевого фонда службы. Лучше всего подошли для этого синие рабочие комбинезоны, на всякий случай хранившиеся на складе. А снятую с них одежду отправили в стирку.

Прежде, чем передать задержанных по принадлежности, генерал должен был вытащить из них нужную ему информацию. Доверить это нельзя было никому, и он понял, что ночевать дома ему сегодня не придется. Это не сильно обрадовало его – здоровье было не то, что прежде, да и годы брали свое, но что поделаешь?

Начал Романов с гангстерской семейки. Вансович предупредил его по телефону, что опасности они больше не представляют, ядовитые зубы он у них вырвал. То есть, как понял Романов, старый цыган каким-то образом лишил их паранормальных способностей. Но поворачиваться к ним спиной не советовал. Генерал понял все правильно, и к разговору приступил, когда все трое были прикованы наручниками к закрепленным в полу стульям. То, что разговора не получится, он убедился довольно быстро. Пантелей и оба его сына молча сидели на стульях, одинаково втянув головы в плечи и бросали исподлобья колючие взгляды, разве что не шипели. Все вопросы они попросту игнорировали.

Генералу было наплевать на такие нежности, как права арестованных и он не стал с ними церемониться. Все равно этот допрос был незаконным мероприятием, подчиненная Романову контора вроде бы не имела права вести следствие, и в таких случаях Василий Андреевич руководствовался не законом, а целесообразностью. Он вызвал штатного доктора управления, чье знание медицины выходило далеко за обычные врачебные рамки, и тот вкатил каждому из бандитов по интересному уколу. Через пять минут они непринужденно болтали с генералом, как с лучшим другом и, перебивая друг друга, давали на все его вопросы пространные ответы.

Беседа оказалась долгой. Когда Романов узнал все, что хотел, у него возникло сильное желание приказать подчиненным вывезти семейку за город и расстрелять "при попытке к бегству". Он считал, что максимальное наказание, которое мог им назначить суд, то есть пожизненное заключение, будет для такой мрази подарком судьбы. А если еще учесть гуманность присяжных... Но генерал сдержал порыв. Он никогда не занимался подобными делами и не собирался заниматься впредь.

Заканчивая допрос, Романов дал бандитам четкую установку признаться на следствии во всех своих преступлениях, но не рассказывать никому о бывших своих "колдовских" умениях, чтобы не смущать умы непосвященных людей. Пантелей и оба его сына клятвенно пообещали ему это. И генерал был уверен, что они скорее умрут, чем нарушат приказ. Введенный убийцам комбинированный препарат (это была одна из последних разработок засекреченных биохимиков) не только развязывал языки. Полученные под его воздействием приказы навсегда откладывались в подсознании и исполнялись неукоснительно.

Отправив бандитов, вызывающих у него непреодолимое отвращение, в камеру и, приказав дежурному передать их утром представителям МВД, Романов снял пиджак и прилег отдохнуть на диване в комнате отдыха, расположенной рядом с его кабинетом. Вопреки расхожим представлениям об отдыхе власть имущих, это была маленькая комнатка с диваном, видеодвойкой и книжной полкой, и использовалась исключительно по прямому назначению. Генералу частенько приходилось перехватывать здесь два-три часа сна, когда наваливалась неотложная работа, и некогда было ехать домой.

Он лежал на спине, вытянув руки вдоль туловища, и пытался с помощью аутотренинга прогнать прочь все дурные мысли. Иногда это у него получалось, но не сегодня. Из головы не шли эти мерзкие, похожие на огромных крыс человеческие существа. У Василия Андреевича теплились еще в душе остатки веры в доброе начало, заложенное Господом в человека. Но сегодня эта вера сильно пошатнулась. Генерал даже дал себе очередное обещание сходить в церковь, понимая при этом, что вряд ли исполнит его.

Пролежав полчаса и, так и не приведя в порядок растрепанные мысли, Романов через силу поднялся с дивана и приказал привести Карла Вайсмана. Насчет него он тоже получил инструкции от Вансовича. Старый цыган предупредил, что банкир прошел курс специальной тренировки, и никакие препараты не помогут развязать его язык. Но если пригрозить ему размещением в одной камере с Пантелеем, да еще напомнить про страшного цыгана, он выложит все, что от него потребуют.

Генерал без всякой жалости к банкиру воспользовался советом, и результат оказался потрясающим. Вайсман заговорил взахлеб, драгоценная информация хлестала из него потоком. Через два часа Романов знал об агентах влияния, коррумпированных чиновниках, прямых врагах государства в составе его руководства, получающих свои тридцать сребреников, и другой нечисти больше, чем вся служба безопасности накопала за десятилетие. Разумеется, все это время велась видеозапись. А генерал с каждой минутой все больше убеждался, что банкира ни в коем случае нельзя отправлять в Лефортово, где он после первого же допроса вряд ли переживет ближайшую ночь. Значит, нужно было или выпускать его из страны, а потом доказывать подлинность выданной им информации самому, или надежно прятать его.

По зрелому размышлению Романов склонился ко второму варианту. Он вызвал помощника – когда генерал оставался ночью на службе, все, кто мог ему понадобиться, разделяли его бдение – и распорядился приготовить надежное помещение на подмосковной базе, где квартировало силовое подразделение службы. Кроме того, приказал полностью засекретить все сведения о банкире и изъять упоминания о нем из базы данных. Покончив со всеми этими делами, он откинулся в кресле и уронил руки на подлокотники, не в силах даже перейти на диван. В таком положении его застал звонок сотового телефона. На дисплее высветилась фамилия "Вансович".

– Откуда вы знали, что я не сплю? – устало спросил Романов. – И что заставило вас вспомнить обо мне в такой неурочный час?

– Да уж знал, – ответил Захар загадочно. – А звоню потому, что хотел спросить – как там мои крестники?

– Во всем сознались, и на следствии тоже не будут молчать. Но и лишнего не сболтнут, я позаботился.

– Эпсилон шестнадцать? – невинно спросил Захар.

– Он самый, – вздохнул генерал, уже не удивляясь, откуда цыгану известно кодовое название препарата, о существовании которого знали считанные люди. – Но, признаться, ничего интересного я от этих животных не узнал. Вот Вайсман – совсем другое дело, я его теперь никому не отдам. Пусть сначала отработает за все, что у нас натворил.

– Ваше право, Василий Андреевич, – согласился с ним цыган. – Кстати, все хотел спросить, вы не обратили внимания в последнее время на странные слухи о каком-то предстоящем катаклизме? Или, может быть, премьер спрашивал вас о чем-нибудь таком?

– Было бы проще, Захар Фомич, если бы вы сказали, что именно вы имеете в виду. Но даже и без этого скажу – нет, ничего подобного я не слышал.

– Ну и ладненько! – легко согласился Вансович, и спросил очень серьезным тоном:

– Скажите, генерал, а вы не задумывались о том, чтобы самостоятельно свершить правый суд над Пантелеем и сыновьями? Ведь, скорее всего, его будут судить присяжные, а они, как известно, выносят слишком много оправдательных приговоров, часто выпускают на свободу даже явных убийц.

– Конечно, задумывался, – признался Романов. – Сильное было искушение. Но скажите, если я сделаю это, то чем буду отличаться от них?

– Наверное, вы правы, – согласился Захар. – Храни вас Бог, Василий Андреевич.

Телефон отключился и одновременно с этим Романов понял, что старый хитрец построил разговор с ним по принципу – запоминается последняя фраза. Значит, вопрос о правосудии над Пантелеем был задан так, для отвода глаз. А что было перед этим? Конечно, речь шла о премьере. Но сколько ни ломал генерал голову, он так и не понял, в чем тут загвоздка.

В это же время Захар, сидя без сна в своем кабинете на втором этаже роскошного цыганского дома, корил себя за то, что напрасно обидел хорошего человека. То, что Романов догадался о его уловке, Захар понял раньше самого генерала по его голосу. Но менять что-то было поздно, а генерал был не злопамятен, и предводитель клана принялся обдумывать более значительные проблемы. Главной из них была та, что им не удалось замести все следы прошедшей операции.

Когда они с Жуковским и Бойцовым вернулись из Мадрида, его люди уже в аэропорту преподнесли неприятный сюрприз, поломавший все планы Захара. Они сообщили, что не удалось влезть в сознание и стереть память у одного из тех, кто узнал о существовании звездного огня. Этот человек оказался неподдающимся. Так они называли уникальных людей, чья психика была полностью изолирована от постороннего внушения. А этот был и вовсе уникумом из уникумов. Мало того, что на него нельзя было повлиять, так его мозг был еще и закрыт от слухачей. Самые лучшие из них "слышали" лишь ровный фон, так называемый белый шум, и никто из них не мог уловить ни одной его мысли.

За свою долгую жизнь Захар знал не больше двух десятков таких людей. Они не были ни мутантами, ни колдунами, никто из них даже не знал о своей исключительности. Одни умнее, другие глупее, но, кроме указанной способности, они были самыми обычными людьми. Сейчас Захар знал о существовании всего двоих таких – милицейского майора Обрубкова и теперь еще этого... Все бы ничего, но "этим" оказался не кто иной, как премьер-министр страны.

Когда Захар рассказал об этой неприятности Жуковскому, тот схватился за голову и долго о чем-то думал. А потом заявил, что ни в коем случае не хочет оставаться наедине с проблемой. Они посмотрели друг другу в глаза, и к обоим одновременно пришла одна и та же мысль. Оба поняли, что грядут большие неприятности.

3

Обрубков никогда не ездил на скоростных лифтах и думал, что «приземление» будет резким. Но движение стало замедляться очень плавно, и остановка оказалась совсем незаметной. Двери раздвинулись, и они оказались в небольшом, уютном холле, уставленном вазами с цветами. Из него в трех направлениях расходились покрытые ковровыми дорожками коридоры. Воздух был чистым и свежим, без малейших признаков сырости, и трудно было поверить, что это похожее на приличную гостиницу место расположено глубоко под землей. Вот только вместо женщины-коридорной за столом в углу холла восседал солидных размеров дядя с бычьим загривком, у которого под безупречно отглаженным пиджаком явно было спрятано что-то достаточно крупнокалиберное.

Этому тоже захотелось полюбоваться на удостоверение майора. Переписав данные из него в журнал, он поднял трубку стоящего перед ним телефона и, не набирая номера, сказал:

– Прибыли.

Провожатые не двинулись с места. Через некоторое время из среднего коридора, бесшумно ступая по толстой дорожке, появился парень лет двадцати пяти с живым умным лицом. Он был первым человеком, которого увидел здесь Обрубков, одетым не в строгий костюм с галстуком, и не в военный камуфляж, а в простенький и удобный джинсовый костюм и легкомысленную майку с надписью на английском языке. Не обращая внимания на вытянувшихся по стойке смирно "хмырей", он подхватил майора под руку и увлек за собой.

– Представляю, каково было тебе ехать с этими придурками! – они отошли от холла всего ничего, но парень даже не пытался понизить голос, чтобы его не услышали. Было видно, что на "хмырей" ему плевать. – Просто некого было послать, ты уж извини.

– Ага, – ухмыльнулся Обрубков. – Умных к умным послали, а мяне к тябе...

Парень весело засмеялся и сказал:

– Ладно, не заморачивайся, пришли уже.

Он остановился около двери, на которой не было никакой таблички, только устройство наподобие того, которое открывало двери лифта, и проделал с ним уже виденную майором манипуляцию. Потом толчком открыл дверь, и они оказались в небольшой, хорошо освещенной комнате. Мебели здесь было негусто – длинный стол с сиротливо стоящим на нем телефоном и три стула, один из которых был занят представительным мужчиной на вид одних лет с майором, то есть, немного за тридцать. Обрубкову показалось, что он раньше где-то его уже видел.

– Знакомься, Игнат Корнеевич, это наш героический майор милиции Василий Тимофеевич Обрубков! – без тени улыбки отрекомендовал его парень.

Игнат Корнеевич встал из-за стола и шагнул навстречу, протягивая руку. Обрубков принял ее и слегка придавил своей железной клешней, как он обычно это делал, желая проверить незнакомого человека на вшивость. Игнат Корнеевич достойно прошел испытание. Даже не поморщившись, он потряс руку майора и, тоже усилив нажатие, сказал:

– Очень рад, Василий Тимофеевич, очень рад! Я – Игнат Корнеевич Архангельский, а этот обормот, – он показал на парня, который привел Обрубкова, – Миша Корнилов. Званий называть не буду. Конечно, они у нас есть, но мы тут привыкли по-простому, по-свойски. Кстати, не хочешь ли перейти на "ты"?

– Да мне-то что? – пожал плечами Обрубков, а сам подумал – хоть как называй, лишь бы больше не встречаться. Сейчас до него дошло, что Архангельского он, конечно, никогда раньше не видел. Просто тот сильно напоминал артиста, который играл в кино Джеймса Бонда. Шон Коннори, или как его там.

– Вот и замечательно! – обрадовался Игнат Корнеевич. – Присядем, поговорить нам есть о чем.

Он слегка подтолкнул Обрубкова к стулу напротив того, на котором сидел сам. Миша остался стоять. Майор послушно сел, хотя сразу сообразил, что дело нечисто. Часть стены напротив него занимало большое зеркало. Обрубков был знаком с такими фокусами. С этой стороны зеркало, а с другой – окно, а около него сидит человек, слушает и наблюдает, сам оставаясь невидимым. Он не удержался и помахал рукой в сторону зеркала – привет, мол, не расслабляйся. Так, чисто из вредности. Похоже, угадал – и Архангельский, и Миша сделали вид, будто ничего не заметили.

– Мне бы хотелось, – тон Игната Корнеевича стал серьезнее, – узнать все подробности той ночной операции, когда тебе пришлось в одиночку воевать с бандой отморозков.

– Господи! – вздохнул Обрубков. – Да сколько можно? Я уже гору бумаги исписал на эту тему! И вашему генералу обо всем рассказывал...

...Этим летом майор попал в неприятную историю. Взятый с поличным бандит по кличке Башка, надеясь облегчить свою участь, рассказал о жутком происшествии, подсмотренном на местном кладбище. По его словам, пятеро страшных людей ночью закапывали привезенный с собой труп, а потом появился шестой, настоящий колдун. Он светился и поднимался в воздух... Конечно, оперативники не поверили в чертовщину, но на всякий случай взяли в оборот кладбищенского работника, о котором давно ходили темные слухи.

Оказалось, что насчет зарытого покойника Башка не соврал. Мало того, могильщик показал еще несколько тайных захоронений, а Башка "вспомнил", что узнал одного из участников ночного происшествия. Тот жил в коттедже на окраине города.

Ночью несколько собровцев перемахнули через высокий забор, а остальные вместе с майором Обрубковым остались на улице ждать сигнала. Ждать пришлось долго, и они последовали за первой группой. Ребята лежали на дворе вповалку, будто их неожиданно застиг глубокий сон. А потом прямо на глазах майора, стали падать и остальные...

На ногах остался он один. Между ним и находившимися в доме бандитами завязалась перестрелка, он уложил как минимум двоих, но потом кто-то подкрался сзади, стукнул Обрубкова по голове, и больше он ничего не помнил.

Потом кто-то выдвинул теорию, будто бандиты применили против милиции усыпляющий газ, который почему-то не подействовал на бравого майора. Теория была принята, потому что другого объяснения все равно не было. А еще Обрубкову по секрету сказали, что бандиты прятали в подвале похищенного немецкого банкира, желая содрать за него выкуп. В холодильнике нашли отрубленные у несчастного немца пальцы...

...– Твой рапорт мы прочли, – сказал Игнат Корнеевич. – А генерал, что с тобой беседовал, не наш, у нас разные ведомства.

– Да кто вас разберет? – буркнул Обрубков. – Одинаковые корочки в нос тычете.

– Давай не будем отвлекаться! – примирительно сказал Архангельский. – Меня интересует не ход тех событий, его я и так поминутно изучил. Я хочу услышать твои личные впечатления, ощущения. Ты вот писал в объяснительной, что один из них кричал: мол, этот не поддается, а в ответ ему обещали помочь. Ты не понял, что они имели в виду? И что ты чувствовал в тот момент?

– Думаешь, легко вспомнить? – пожал плечами майор.

– А ты попробуй.

Опровергая байки о том, что невозможно перехватить взгляд комитетчика, будто бы тех учат смотреть человеку куда-то в переносицу, Игнат Корнеевич смотрел Обрубкову прямо в глаза. Майор знал в этом толк, сам умел так зыркнуть на своих подучетных отморозков, что и бить их после этого не требовалось, наперегонки бежали с повинной. Но у Архангельского взгляд был такой, что даже Обрубкову стало зябко, и он принялся старательно вспоминать.

– Вроде как кольнуло что-то вот здесь, – он коснулся пальцем правого виска, – и голова слегка заболела.

– А потом?

– А что потом? – криво усмехнулся майор. – Потом я по этой голове огреб чем-то тяжелым, вот и все воспоминания.

Неожиданно зазвенел телефон, сиротливо стоявший на большом пустом столе. Архангельский поднял трубку, молча выслушал, и сказал:

– Ты, Миша, развлеки пока нашего гостя, а я скоро вернусь.

Обрубков ничуть не сомневался, что Игната Корнеевича вызвал наблюдающий за ними из-за зеркала начальник, чтобы дать очередные указания. И был совершенно прав. Далеко Архангельский не ушел. Выйдя из "допросной", он перешел в соседнюю комнату. Там, стоя у стены смотрел в большое окно невысокий сухощавый мужчина. Глядя на его лицо с тонкими резкими чертами и горящими внутренним огнем глазами, любой бы сказал, что это лицо неподкупного аскета. Архангельский стоял в почтительном ожидании.