Текст книги "Пятая версия (Исчезнувшие сокровища. Поиск. Факты и предположения)"

Автор книги: Юрий Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

И Георг Штайн нашел сокровища стеклянных ящиков, о которых мечтал точно так же, как о янтаре, о которых столько размышлял, выстраивая цепочку фактов, версий, догадок. В конце концов – после длительной переписки, выяснений, протестов эстонского эмигрантского правительства, то поддержки, то сопротивления иеромонахов со святой горы Афон – эти сокровища были доставлены в СССР. Штайн сопровождал их. И тоже все было так торжественно, значительно. Речи, аплодисменты, рукопожатия, орден, поездка по СССР, о которой он потом подробно сообщал графине Марион Дёнхофф. И ожидание предстоящего расчета церкви с ним, тех счастливых минут, когда наконец-то он выплатит налоговому управлению все до последнего пфеннига!

Увы, никаких денег он не получил. Ни копейки!

Архив хранит документы, свидетельства тех событий.

«Русский Санкт-Пантелеймоновский монастырь на св. горе Афон. Лично…

Наконец-то мне удалось возвратить сокровища Печорского монастыря, который вновь обрел свое драгоценное имущество. В качестве вознаграждения за мои старания по возвращению ценностей Русская Православная Церковь обещала мне: 1. Официальное чествование с вручением ордена. 2. Пожизненно быть гостем Русской Православной Церкви во время поездок в Россию. 3. В качестве памятного дара: определенную часть сокровищ Печорского монастыря по выбору… Условия Полномочия, выданного мне церковью, с моей стороны соблюдены и выполнены. Сокровища Печорского монастыря доставлены на место, откуда они были вывезены, и оценены экспертами в сумму около 800 миллионов немецких марок. Я неоднократно обращался с просьбой выплатить причитающуюся мне сумму… но так и не получил никакого ответа… Высокочтимый настоятель. Пожалуйста, напишите письмо о моих делах господину Патриарху… Намерен ли он соблюдать соглашение или нет?.. Да будет мир на земле!

Георг Штайн».

«Финансовое управление г. ВИНЗЕН настоятельно напоминает, что сумма Вашей задолженности по подоходному налогу с Вашей собственности в Штелле достигла 278 тысяч 490 марок и церковного налога – 24 тысяч 760 марок. Просим немедленно погасить указанные суммы, в противном случае будут применены самые жесткие, обусловленные законом меры».

«СССР, Москва, господину Генри С. РУБЕЖОВУ, адвокату-консультанту „ИНЮРКОЛЛЕГИИ“.

Весьма почтенный господин Рубежов! Заверение о выдаче мне вознаграждения было дано ответственным лицом… Теперь стало ясно, что ответственные работники Русской Православной Церкви сознательно запутывают суть дела… сводя на нет проделанную мной громадную, нанесшую мне непоправимый материальный убыток работу…

Всегда Ваш Георг Штайн»…

«Уважаемый г-н Георг Штайн!

Мною получено Ваше письмо от 20 августа с. г., касающееся Ваших необоснованных претензий к руководству Московской Патриархии… Помощь, оказанная Вами нашей Церкви в деле возвращения Псково-Печорскому монастырю предметов его ризницы, вывезенных во время второй мировой войны немецкими оккупационными войсками, носила, по Вашему же собственному признанию, бескорыстный характер и исходила исключительно из благородных побуждений способствовать восстановлению справедливости, в целях улучшения отношений между ФРГ и СССР, что Вы, как немец, считали долгом своей чести исполнить… Ваши добровольные услуги были соответствующим образом оценены Русской Православной Церковью, в частности, Вы были удостоены награждения орденом святого равноапостольного князя Владимира. Кроме того, в знак благодарности за проявленное Вами усердие Вам и Вашей семье неоднократно оказывалось внимание в нашей стране, причем на самом высоком уровне, как почетным и дорогим гостям. То, что Вы неожиданно для нас вдруг поставили вопрос о компенсации за Ваши труды, не скрою, весьма нас огорчило, поскольку Ваши требования не имеют под собой никаких оснований, а аргументы в их поддержку не соответствуют действительности. И все же, воздерживаясь от всяких деловых отношений с Вами, мы тогда выразили готовность принять Вас и Вашу супругу в качестве гостей Московской Патриархии. Сему обещанию нашему мы остаемся верны…»

Поставим на этом точку, добавив ко всему сказанному лишь одно: кому теперь известно, сколько еще стеклянных, железных, простых деревянных ящиков и сундуков с российскими церковными сокровищами и по сей день хранится в неведомых тайниках Западной Европы? Среди тех, кто что-то знал об этих сокровищах, был Георг Штайн, человек, который теперь уже ничего не расскажет, если эти сведения не обнаружатся в ЗАВЕЩАНИИ, о котором писал его сын, Гебхардт, высланном им, но отчего-то пока не поступившем на мой адрес.

…Скрипит четвертая ступенька. Похрапывает за моей спиной Бандик, копошится в кресле Габка. В углу дивана сидит кукла Катя в красивом, из алого бархата, платьице. Внучка оставила. Кукольное платьице. – все, что осталось от великолепной, правда, с дырой посредине, скатерти, подаренной собору цехом кенигсбергских оружейников. Из той скатерти моя мама сшила моей будущей жене платье на свадьбу. Она его надевала и тогда, когда мы шли в гости или на концерт, но всегда говорила: «Тяжелое, тесное, будто в кольчуге хожу». И как-то однажды, разрезав его, сшила платьица вначале одной, а потом и второй нашим дочкам, теплые и красивые получились. Теперь «оружейную» скатерть донашивает кукла Катя. Однако спать пора… О-о, как горят ладони. Они у меня в бугристых мозолях. До того, как Эдуард начнет вырубать фигуру Иисуса Христа, нужно со ствола дуба срубить невероятное количество древесины. И я помогаю ему, Мастеру, увлеченному Идеей… На буфете лежит пакет с подарками, на днях мы отметили мой день рождения. В пакете вполне современные дары: пачка чая, кусок мыла и рулон туалетной бумаги. На столе газета с сообщением о событиях в Баку. Может быть, именно сейчас, в этот самый момент, кто-то кого-то в каком-то другом городе преследует, сбрасывает с пятого этажа, давит гусеницами бронемашины, сжигает, связав и облив бензином… Господи, что творится, пронеси и помилуй.

Завещание Георга Штайна. Взрыв на шахте Виттекинд

«ПИВОВАРНИ „ПОНАРТЕР“, ТАМ СПРЯТАНЫ СОКРОВИЩА! По свидетельству одного польского шофера, он и еще пятеро польских вспомогательных рабочих погрузили в начале февраля во дворе сгоревшего Кенигсбергского замка ящики с панно Янтарной комнаты и другие ценности на шесть грузовиков. Под сильной охраной грузовики выехали в ЭЛЬБИНГ, но до места назначения не дошли. В пути были обстреляны советскими самолетами-штурмовиками. Один грузовик был разбит. Забрав с него панно, вернулись в Кенигсберг, в район ПОНАРТ, где ящики были сгружены в подземелья пивоварни „ПОНАРТЕР“. Эту версию подтверждает моя хорошая знакомая из Киля, которая до 1945 года работала шеф-секретарем прусских коллекций янтаря в Кенигсберге. Кроме того, она сообщила: входы в ледник пивоварни „Понартер“, где упрятаны сокровища, были нацистами ЗАМУРОВАНЫ…»

Рут Дрешер (Кетценд), ГДР

«„БАЛЬГА“. Военно-политическая обстановка зимы-весны 1945 года свидетельствует о том, что замок „Бальга“ явился одним из последних очагов сопротивления фашистов. Он был взят советскими войсками 29 марта 1945 года. Оборонявшая замок группировка, насчитывающая до 40 тысяч человек, почти вся была уничтожена. Учитывая наличие средневековых подземных ходов и удаленность от населенных пунктов, замок был очень удачным местом для захоронения ценностей и архивов. Ряд источников указывает, что в замок были вывезены художественные ценности: а) профессор Вольфсон: „перед самым штурмом Кенигсберга в замок „Бальга“ были вывезены многие ценности из Кенигсбергского замка“; б) осужденный К-ов заявил, что он якобы знает БОЛЬШУЮ ЯНТАРНУЮ ТАЙНУ, связанную с замком „Бальга“, и поставил ультиматум: „СВОБОДУ ЗА ЯНТАРНЫЕ СОКРОВИЩА „БАЛЬГИ“!“; в) немецкий полицейский видел, как в замок въезжали грузовики с ящиками. Обратно они не выезжали; г) доктор Штраус во время посещения им Калининграда сказал, что поиски Янтарной комнаты и других сокровищ надо вести в замке „БАЛЬГА“; д) различную информацию о подземных ходах в районе замка „Бальга“ и сокрытых там ценностях высказали тринадцать человек, граждане СССР».

Поисковая группа Советского фонда культуры

«„СВЯТАЯ АННА“. Версия. Гражданка Польши заявила, что она в 1946–1947 годах работала машинисткой в конторе у русских на восстановительных работах в ПАЛЬМНИКЕНЕ на янтарном комбинате. В то время там работало и много немцев. Однажды к русскому начальнику пришел немец и принес два великолепных янтарных изделия: крупный, с кулак, прозрачный янтарь, отделанный золотом и серебром, и янтарный же, тоже в серебре, кораблик. Он заявил, что в шахте „Святая Анна“, которая была взорвана немцами перед приходом войск Красной Армии, он нашел клад. Просил рабочую силу, чтобы извлечь его. Было уже поздно, и начальник обещал все сделать завтра. Утром заявителя нашли повешенным… Просим рассмотреть нашу заявку и дать разрешение на проведение поисковых работ».

Руководитель поискового отряда газеты «Советская молодежь» В. В. Парамонов

«Теперь мною совершенно точно установлено, что мой отец Вальдемар Бонащик, польский офицер, попав в немецкий плен, был направлен в район Прейсиш-Эйлау, в „Шталаг 8 А“, где и был расстрелян в марте или апреле 1945 года. Знаю, что поляков там хоронили отдельно. Прошу советские власти дать разрешение на изъятие останков моего отца для перезахоронения в моем родном городе Бранево».

Ядвига Бонащикова

«ЗАВЕЩАНИЕ ГЕОРГА ШТАЙНА: надеюсь, что Вы уже получили эти документы, которые, не сомневаюсь, представляют значительный интерес в Вашей, господин Юрий Иванов, поисковой работе. Мы нашли также документы относительно ПОЛНОМОЧИЙ, полученных от церкви, для возвращения ее сокровищ. На основании этих документов Вы можете составить представление по данному вопросу… Я В КАТЕГОРИЧЕСКОЙ ФОРМЕ ПОДЧЕРКИВАЮ, ЧТО К СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ У НАС НЕТ ПРЕТЕНЗИЙ. Наоборот, мы выражаем Вам благодарность за проявленную готовность и поддержку в прекращении судебного, в отношении нас, преследования, хотя боюсь, что все это уже слишком поздно…»

Ваш Гебхардт Штайн

…День был ярким, солнечным, небо синим, облака тяжелыми, белыми. Они медленно плыли над стенами замка, и по земле, огромным древним деревьям, россыпям кирпича медленно скользили глубокие тени. Когда-то этот замок, стоящий на высоком берегу бывшего залива Фришес-Гафф, а ныне – Калининградского, был один из самых грозных боевых замков Тевтонского ордена в Прибалтике. Не счесть, сколько раз пруссы и литовцы пытались уничтожить его. Вот почему для рыцарей ордена так почетно было нести тут службу, и вот почему почти все комтуры замка «Бальга» впоследствии становились магистрами Тевтонского ордена. Если внимательно присмотреться, то на внутренней стене смотровой башни еще и сейчас можно обнаружить имена комтуров, ставших магистрами ордена: Бертольд фон Бахаум, Ханс фон дер Бабленц… Все надписи сделаны красной краской, лишь одна черной: «Ульрих фонд Юнгинген, пал в битве под Танненбергом в 1410 году». Отсюда, из «Бальги», он уехал в Мальборк, столицу рыцарского тевтонского государства, а потом повел свои войска в район деревень Грюнвальд и Танненберг, где и был убит в битве против объединенных польско-литовско-русских войск.

Мы приехали сюда с Овсяновым, чтобы определить места, где предстояло работать одной из групп рижской экспедиции. Бродили по старому, с корявыми деревьями, парку, разглядывали мощные стены замка, узкие бойницы, сложенные из огромных камней, глубокий ров, через который когда-то был перекинут подъемный мост.

Столетия пронеслись над этими величественными, притягивающими взор стенами и недавно рухнувшей смотровой башней, называвшейся «Башней Сокола». Соколы там свили свое гнездо. «Мы из Гнезда Соколов», – говорили с гордостью те, кто служил тут, и не надо было добавлять: «В замке „Бальга“…» Вот тут, под этим черным, с невероятным дуплом, дубом стояли и курили когда-то и мы: улыбающийся, хищно и остро следящий за каждым движением Людки Федя Рыбин, строгий лейтенант Саша Лобов, Людка с букетиком подснежников в руке и я, могильщик-барабанщик, невероятно счастливый, что не надо мне ни землю копать, ни стучать на барабане, что я нахожусь среди таких замечательных людей… Архив был найден и отвезен в Кенигсберг, но нужно было еще что-то искать, теперь уже какой-то другой древний Кенигсбергский архив, и мы вначале побывали в Хайлигенбайле, что переводится как «Святая секира», а теперь вот оказались тут, у стен этого могучего, с глубоким оборонительным рвом, замка. Было очень тепло. Дышать было невозможно. Весь внутренний двор замка, ров, парк да и сам замок были завалены трупами. Загнанные в Хайлигенбайльский котел, немцы, в основном эсэсовцы, чиновники гестапо, команды «фельджандармерии», и «слушатели» разведшколы абвера, в которой почти все были русскими, навербованными в армии генерала Власова, несколько десятков тысяч, бились тут до последнего патрона.

Страшное место этот мрачный, гулкий замок, в котором мы, к сожалению, не нашли того, что искали. Никакого в замке «Бальга» архива не было, но отец решил все же не торопиться, завтра с утра еще полазать, поискать; кто-то говорил ему про какие-то подземелья. Покурив под дубом, мы уже собрались направиться к костру, где наш усмешливый шофер жарил в котелках свиную тушенку, как вдруг Федя предостерегающе поднял руку: «Тише!» Прислушался, а потом быстро направился к небольшой кирхе, что виднелась в глубине парка. Из ее распахнутой двери вышли трое. Невысокий широкоплечий мужчина в черной монашеской одежде, молодая женщина в зеленой куртке с повязкой на рукаве и высокий молодой немец в военной, с серебряными погонами и галунами, куртке, узких бриджах и заляпанных глиной сапогах. Тот, что в сутане, был бородат, длинноволос, краснолиц, у девушки – желтые, что песок Куршской косы, волосы, у молодого немца было жесткое, заросшее золотистой щетиной лицо, на лбу багровела ссадина. «Вер ист да? – спросил Федя. – Шнель антвортен! Лейтенант, осмотрите пленных, нет ли оружия!» Лейтенант вспыхнул, буркнул: «Рыбин, кто тут старший по званию!», но подошел к немцам и ощупал их. Мужчины мрачно, настороженно молчали, а девушка, показав на свою повязку с красным крестом, пояснила, что они занимаются похоронами убитых. Живут тут, в этой кирхе, отпевают и хоронят мертвых.

Поманила рукой: идите сюда, вот сюда, тут рядом. Федя показал стволом автомата: вперед, мы следом, и мы все пошли через мелкий кустарник, по какой-то вязкой, истоптанной, в бурых потеках тропе. Идти далеко не пришлось. Через несколько минут мы стояли на краю обширной и глубокой ямы, которая наполовину была заполнена трупами. Тут же валялись какие-то веревки с петлями, и девушка, заметив, что мы смотрим на эти веревки, пояснила, что ими они и таскают убитых. «Что-то мне не нравится этот молодой, – тихо сказал Федя лейтенанту и крикнул: – Ду бист офицер?» Мужчины молчали, молодой угрюмо смотрел на Федю, а девушка торопливо проговорила: «Найн, герр капрал, ер ист… м-м-м, думкопф! – и она покрутила пальцем у своего виска. – Майне брудер, ферштеен зи? Ер ист кранкен… м-м – голова, больной голова!»

Федя размышлял. Немцы шумно, хрипло дышали. По лицу «дурака» катились крупные капли пота. «Черт с ними, – сказала Людка. – Пускай живут. Идемте к костру, ребята». И мы пошли назад. Немного помедлив, забрав веревки, немцы последовали за нами.

А над башней кружили два сокола. Была весна, и птицы готовились подновить гнездо. Что-то насчет соколов крикнул монах? Ах да, мол, раз они вьют гнездо, значит, все вернется, все со временем будет так, как и было. Ведь не раз и не два горел этот замок! «Кажется, в группе Сашки Лобова есть карабин со снайперским прицелом? – вечером у костра спросил Федя и крикнул: – Лобов, винтовка у вас снайперская есть?» Да, винтовка такая была, и, отодвинув котелок с кашей, Федя направился к «доджику», о чем-то он там поговорил с лейтенантом и ушел к замку. Вскоре послышались выстрелы. Минут через сорок Федя вернулся, сказал: «Всех укокошил. Чтоб тут больше не возникло это тевтонское гнездо». Кого «всех»? Птиц? Или и тех, троих? Я еще тогда хотел его спросить, но отчего-то не спросил, да и позже, но почему не спросил? Боялся, что он кивнет: «Да. Всех. И отстань». Как все это страшно. Даже дым от костра в тот вечер не мог отбить тяжкий, густой запах мертвечины, казалось, что этот отвратительный запах исходит и от каши, хлеба, чая…

Однако пора. В следующий раз я приеду сюда, когда тут начнутся поисковые работы. Действительно ли тут есть подземные ходы, галереи и помещения? Что там погребено в них? Сигналит «жигуленок». Иду, иду!

Едем. Молчим. Мелькают деревья. Час езды, и вот око, обширное, заросшее мелколесьем поле, где во время войны был «Шталаг № 8 А», о котором в своем письме сообщала Ядвига Бонащикова.

– Даже бетонные столбики повалились, – говорит Авенир Петрович. Выходим из машины. Осматриваемся. Эти холмы – могилы…

– Осенью сорок пятого нас, школьников старших классов, привезли сюда, – вспоминаю я. – Сюда катили десятки грузовиков с солдатами, офицерами, гражданскими, в том числе и немцами. День был жарким, душным, слой земли над огромными могилами был тонкий, и земля шевелилась. Гнилостные газы бродили в трупах, и там вдруг рука сама собой высовывалась из-под земли, там нога, там голова приподнималась, и мертвец глядел на живых людей воловьими, выпученными глазами из черепа. Нас всех специально привозили. Чтобы увидели, сколько убито наших. Было много красных знамен. Трибунка. Речи: «Мы о вас никогда не забудем! Мы поставим вам золотые памятники!..» Сколько всего погибло? 541 одиночное захоронение и 14 могильных рвов, каждый на 5 тысяч…

– Тут ведь были пленные и других национальностей, – говорит Овсянов. – Бельгийцы, поляки, французы. Их останки вывезли и похоронили с почестями, под барабанный бой, на родине. Их отыскивали в индивидуальных захоронениях по карте, которую составил священник кирхи в Кляйн Дексене, нынешнем Фурманове. Он отмечал умершего, ставил номер на могиле и в своей тайной карте, но французы, когда откапывали своих, измеряли скелеты, у них были данные по росту погибших… А наших ребят – всех скопом, в одну яму…

А потом мы с полковником побывали и на бывшем наблюдательном пункте штаба 3-го Белорусского фронта, на горе Фуксберг, откуда прекрасно просматривался Кенигсберг. Говорят, когда командующий фронтом Василевский сказал: «Где это вы придумали сооружать наблюдательный пункт? Гора ведь отлично видна из города! Каждый дурак там, в Кенигсберге, решит: вот ведь отличное место для наблюдательного пункта!» – то услышал в ответ от командующего 43-й армией А. П. Белобородова, это его военные строители сооружали НП: «Вот поэтому тут и построили. Ведь какой дурак решится на подобное!» Немецкая разведка очень быстро обнаружила подозрительно оживленное движение машин и людей возле Лисьей горы, и в штаб Отто Ляшу доложили, что русские построили наблюдательный пункт на Фуксберг. Ляш отмахнулся: «Они что, круглые дураки? Обстрелять? Нет! Снарядов и так не хватает. Ну, хорошо. Бросьте туда несколько снарядов». Один снаряд попал в угол господского дома, на чердаке которого был наблюдательный пункт, и осколки штукатурки слегка поцарапали красивое кавказское лицо генерала И. Х. Баграмяна. Василевского же в этот момент на горе не было. Когда пленному Ляшу на его вопрос, где был НП Василевского, сообщили, что на Фуксберг, он был потрясен.

Мы заехали сюда с Авениром Петровичем, чтобы посмотреть на… Кенигсберг. Да-да, он тут, весь огромный город, со всеми улицами, кварталами, площадями, домами, соборами, кирхами и замком. Этот игрушечный город-макет, площадью 36 м², был построен незадолго до штурма Кенигсберга, по предложению и под руководством офицера инженерного управления 1-го Прибалтийского фронта, уже знакомого нам Арсения Владимировича Максимова. В течение 10 суток в небольшом домике на окраине уже взятого войсками Красной Армии города Велау шла лихорадочная, днем и ночью, работа. Сто человек рисовали, клеили маленькие домики, форты внешнего и внутреннего оборонительных обводов, улицы и улочки, переулки, парки, ручьи и озера. И – оборонительные сооружения, которые были обнаружены как с воздуха, так и с земли разведчиками, которые засылались в притаившийся, напряженно и страшно ждущий начала штурма Кенигсберг. Когда фанерно-картонный город был построен, то круглые сутки – поглядеть на него, изучить расположение его улиц и площадей – приходили сотни офицеров, командиры дивизий, полков, батальонов, командиры штурмовых групп; приходили летчики, артиллеристы и танкисты. Приходили, чтобы изучить «свой» участок, чтобы представить движение своей боевой группы, отряда, чтобы не запутаться во время боя в лабиринте улиц древнего города. Чаще всего давал пояснения охрипший, измученный, с красными от бессонницы глазами старший лейтенант Максимов. Он построил этот город для того, чтобы внимательно слушающие его люди взяли Кенигсберг штурмом, фактически чтобы разрушили, уничтожили его, ибо иначе вряд ли можно было овладеть этим мощнейшим оборонительным сооружением… Потом, уже на «гражданке», став архитектором города, пытаясь что-то восстановить в нем, он часто вспоминал те нервные, лихорадочные дни, предшествовавшие штурму Кенигсберга. Как все сложно, не правда ли? Созидать, чтобы уничтожить, уничтожить, чтобы созидать…

– Итак, начнем? Мы собрались сегодня, чтобы обсудить некоторые дела наши, связанные с поиском исторических ценностей, чтобы поразмышлять о некоторых моментах и направлениях деятельности нашего отделения Фонда культуры. – Стихают голоса, шелест бумаги, скрип стульев. Кажется, все, кто нам нужен, активисты Фонда, тут? «Весьма уважаемая Елена Стороженко», Ольга Феодосьевна Крупина; моложавый, красивый, офицерская выправка – наш уже не полковник, а запасник Авенир Петрович Овсянов; Василий Митрофанович Тарабрин дует в стекла очков, просматривает их на свет, рядом с ним сидит Инна Ивановна Мирончук… Овсянов, обычно сдержанный, строгий на вид, сегодня оживлен, улыбается, будто тоже хочет поведать нам нечто такое, что нас всех обрадует. Пожалуйста!

– Письмо пришло из ФРГ, от племянника Иоганна Шиффердеккера, основателя пивного завода «Понарт». Пишет, что в ледниках пивоварни может быть запрятана не только Янтарная комната, но и ценности самой пивоварни… Кстати, сегодня мы договорились побывать там, будем вести переговоры с дирекцией о поисковых работах. – Улыбается таинственно. – Есть у меня еще кое-что, но это потом, чуть позже, хорошо?

– Хорошо, потом так потом. Вот и у меня есть интересный документ, поступивший от гражданки ГДР Фриде Баумен в генеральное консульство СССР в Лейпциге. «1. Весной 1943 года большие волнения в церковной общине Лютеркирхе-Вимаркт»… вот, это место на карте я обвел кружочком… Так «…волнения, вызванные неожиданными для прихожан большими земляными работами. Отец сказал: „Туда русских военнопленных по ночам гоняют. Там какой-то тайный бункер строится…“» 2. В 1944 году фирма «Петерайт», владелец которой – личный друг Эриха Коха, после бомбежки англичан перевозила все запасы вин из ресторана «Блютгерихт» на склады своего предприятия, а с вином – и какие-то ящики. Отец, который работал на «Петерайт», сказал: «Теперь Пауль Цемке завладел и янтарем!» Ящики с предприятия куда-то исчезли, как считает отец, – в тот бункер, что на кладбище Лютерфридхоф… 3. Поздней осенью 1944 года в наш дом был привезен крепкий, вместительный ящик с надписью: «Эрнст Заагер, Вимаркт, 5а». Это фамилия моего отца, это наш адрес, а с ящиком прибыли политические чиновники и сказали, чтобы мы сложили сюда все самое ценное, что у нас есть. Мол, для победы Германии над врагом. Как мы ни сопротивлялись, нас заставили сложить все самое ценное, что у нас было: серебряные и золотые старинные вещи, фарфор, хрусталь и прочее. Отец сказал: «Сотни таких ящиков отправляют в тот бункер. В том бункере и Эрих Кох имеет свои два отсека». Далее отец сказал, что в бункер можно попасть из морга… на лифте! Работы там уже были прекращены, охрана снята, но остались груды щебня и песка. И вот однажды, как мне рассказывал отец, на предприятии появился Эрих Кох, он искал Пауля Цемке, требовал ключи, а Цемке исчез! Кох был взбешен! Потаенный вход через морг был замурован. Отец меня водил туда, по Шонфлиссер Аллее. «Запомни этот отдельный дом, этот забор, – говорил он мне. – Все находится там, запомни навсегда». И еще он мне сказал, что ценности туда привозили не в ящиках, а в ГРОБАХ! Чтобы не привлекать внимания. Пауля Цемке я неожиданно увидела в сентябре 1946 года в Дании, в лагере для беженцев. Я спросила: «Где те сотни гробов с ценностями, которые вы отобрали у кенигсбержцев?» Он растерялся, начал что-то бормотать, а я сама испугалась и тотчас ушла из лагеря. Позже я узнала, что он разыскивал меня вместе с лагерной полицией. В начале 50-х Пауль Цемке снова организовал свою фирму «Петерайт» в Гамбурге, и некоторые кенигсбержцы у него работали. В 1956 году фирма была объявлена банкротом, и Пауль Цемке исчез, куда-то уехал, но куда? И действительно ли он был банкротом? Или он уехал туда, куда были отправлены и кенигсбергские ценности, если он успел их вывезти из Кенигсберга? Итак, я все сообщила, теперь я жду, теперь вся тяжесть тайны снята с моей души, я наконец вздохнула спокойно… Елена Евгеньевна, через вас не проходило это дело?

– Как же не проходило? Фриде Баумен приезжала в Калининград в 1973 году! И мы с ней неоднократно ездили на бывшую Шонфлиссер Аллее, на Лютерфридхоф. Она вела себя странно. Знаете, как доктор Штраус – будто не то чтобы хотела показать место, а хотела лишь в чем-то убедиться. То говорила: «Вот тут был морг!», то про какой-то каретный сарай, из которого велись земляные работы…

– Между прочим, – говорит Авенир Петрович, – о сборе ценностей «в пользу германской победы» есть сведения и у Максимова! Вот: «После окончания войны, еще в 1945 году я был назначен главным архитектором строительства военно-отчетной выставки 3-й воздушной и 11-й гвардейской армии. Командованием был подобран комплекс зданий, в которых сейчас размещается городская больница им. Калинина на пр. Невского. Для уборки территории были привлечены немецкие женщины. Вот здесь я и познакомился с немкой, которая была женою директора авиасборочного завода. Вот что она сообщила: „Когда наше командование увидело, что русские войска могут быстро взять Кенигсберг, то было объявлено в газетах и по радио, чтобы мы, жители города, во избежание потерь своих ценностей в результате войны, организованно, без паники принесли их во двор замка и сдали на ГОСУДАРСТВЕННОЕ ХРАНЕНИЕ. Наутро у ворот собралось множество народа со своими реликвиями. Кто нес их на себе, кто вез на тележках. Когда дошла очередь до меня, то приняли лишь только ОРДЕНСКОЕ СЕРЕБРО, оставшееся моей семье в наследство, и ПЯТЬ КАРТИН известных старых мастеров“. Здесь я у нее спросил, что они для гарантии дали, только расписку в получении и опись? „О нет, никаких бумаг. Они дали только Государственную ГАРАНТИЮ. Это превыше всего!“ Куда же они упрятали все эти ценности? „О, это их секретное дело, – последовал ответ. – При мне мои вещи упаковали в фанер-тару, затем в цинк-тару, которую при мне тщательно запаяли и, выкачав воздух, испытали на воду. Все делалось аккуратно, быстро и надежно“». Овсянов откладывает в сторону листки. – Фриде Баумен пишет, что ящики и вино на Лютерфридхов привозили из замка. Кенигсбергские патриоты несли свои ценности в замок, где они паковались в «фанер-тару» и «цинк-тару», а может, потом – в гробы, которые и опускались в бункер на Лютерфридхоф? Видите, тут улавливается определенная логическая связь с тем, давним сообщением из документов Максимова и вот этим, сегодняшних дней! Полагаю, что нам нужно будет как следует поискать драгоценности в гробах!

– Искать нужно! – говорю я, гляжу на часы: сегодня еще предстоит встреча с писателем Василием Захарченко. Обычно в начале лета он появляется в Калининграде, чтобы отправиться в Польшу на поиски «Янтарного обоза», о котором помалкивает, но о котором мне обещал сегодня рассказать в обмен на сведения по «шахтной» и «заморской» версиям Георга Штайна. – «ИСКАТЬ НУЖНО ВСЕ! ИСКАТЬ НУЖНО ВЕЗДЕ!» – эта фраза встречается в бумагах Штайна, так должны поступать и мы. Вот, смотрите: 50 страниц немецкого текста, перечень картин, вывезенных из Риги. Все выдающиеся мастера, европейские, мировые имена. Где все это? Вот акт о картинах, вывезенных немцами из новгородского музея: Кандинский, «Беспредметная композиция»; Кустодиев, «Портрет Кутузова»; Лентулов, «Пейзаж»; Сомов, «Пейзаж», и многие другие картины. Список сокровищ нарвского рыцарского архива, ценностей гродненского музея…

Где все это? Кто все это будет искать? Конечно, что-то кто-то, вот вроде нас или рижан, ищет, но почему государство отказалось от поиска исторических ценностей? Министерство культуры почему отринуло от себя эту работу? Почему в нашей стране нет специального поисково-координационного государственного центра? Тот же Штайн писал: «Еще множество российских церковных ценностей хранится в Европе». Он умер, и никто уже поисками их не занимается? Как же так? Надо, очень надо создать такой поисковый центр!

– Авенир Петрович, что это вы сегодня все время как-то подозрительно улыбаетесь?

– Свободен, как птица, что же мне не улыбаться? Но вы еще ничего про «Завещание» Штайна не сообщили.

– Сейчас-сейчас. Гебхардт Штайн прислал очень интересные, важные документы, вот они, своеобразное «ЗАВЕЩАНИЕ» его отца, как бы обобщающие все места, ГДЕ НАДО ПРОДОЛЖАТЬ ПОИСКИ. Это ЗАВЕЩАНИЕ Гебхардт передает нам.

– Что же с ним все-таки случилось? – спрашивает Инна Ивановна. – Убит? Неужели лишь за то, что он нашел сокровища Русской православной церкви, его убили?..

– Этот вопрос я несколько раз задавал Гебхардту. Вместе с «Завещанием» пришел и его ответ о последних днях Георга Штайна. Вот что пишет Гебхардт, все я читать не буду, только суть: «Неудача с церковными сокровищами потрясла отца, нет, он не хотел никакой сверхприбыли, а лишь компенсации своих усилий, только лишь… Он замкнулся, стал пить, увлекся изучением ритуальных самоубийств, которые были у пруссов… Потом, как бы встрепенувшись, брал себя в руки, пытался что-то поправить в хозяйстве, вновь возвращался к поискам янтарных сокровищ, ездил, звонил, ночами писал, отправлял запросы, говорил о каком-то своем „ЗАВЕЩАНИИ“, которое, если он сам не найдет янтарь, поможет другим людям в поиске сокровищ. Его мучило то, что он не может точно вспомнить, у какой же именно деревни отрядом, в котором он служил, были обнаружены машины с янтарем? И без конца повторял: „ХАЙЛИГЕНКРОЙЦ, ХАЙЛИГЕНКРОЙЦ!“ После смерти отца мы в его бумагах нашли одну ритуальную формулу, написанную на старом латинском языке на самодельной бумаге проколами иглы. Пастор евангелической церкви перевел ее на немецкий; звучит фраза странно, но очень совпадает с понятием „ХАЙЛИГЕНКРОЙЦ“ – „Святой крест“.