Текст книги "30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра"

Автор книги: Юрий Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 45 страниц)

Вот здесь наиболее ярко видно отношение к людям в нашей стране (не только социалистического периода): сначала работой (с большим энтузиазмом!) выжать из труженика все соки (на благо Родины), а потом выбросить его за борт, как ненужную, изжившую себя вещь.

В своём письме, направленном в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС в июле 1959 года, Круглов заявил, что «в обвинениях, выдвинутых против него, особенно МВД СССР, много наносного, много неправды». Однако партийными властями это не было принято во внимание [Л.42].

В то же время, видимо, кто-то из доброжелателей подсказал начальству мысль, что, мол, бывшего министра Круглова лишили пенсии, хотя он никаких взысканий не имел, а вот бывшего некогда его заместителя Богданова только что выгнали по служебному несоответствию, а, вроде бы как, с полной пенсией. Там, наверху, могут быть недовольны. Безусловно, мысль была интересная. Решили: Богданову пенсию урезать, а под Круглова начать копать.

5 октября 1959 года по личному составу МВД СССР был издан в дополнение к прежнему новый приказ министра, в котором в отношении Богданова говорилось: «Учитывая серьёзные нарушения соцзаконности, допущенные в период работы в органах госбезопасности, считать уволенным с применением ограничения в пенсионном обеспечении» [А.8].

По служебной части Богданова наказали как могли и теперь передали карты в руки следующему внесудебному органу – КПК при ЦК КПСС.

Остаётся сказать лишь «спасибо» за то, что моего отца в тюрьму не посадили, а ведь вполне могли бы. Впрочем, в новые времена гораздо приятнее было наблюдать со стороны, как враг народа ходил, вроде бы, на свободе, но весь оплёванный, не имея возможности защитить свою честь.

Глава 40. Исключение из партии

После того как Бюро ЦК КПСС по РСФСР приняло решение об освобождении Богданова от занимаемой должности и передаче его дела в КПК при ЦК КПСС, на контроль у председателя КПК Н.М. Шверника в тот же день поставили секретную карточку с заказом на новую жертву. Началось формирование персонального партийного дела по исключению бывшего работника органов внутренних дел из рядов Компартии. По просьбе ответственного контролёра КПК В.П. Ганина, которому поручили вести данное дело, из Управления кадров МВД СССР были направлены «Материалы проверки на заместителя министра внутренних дел РСФСР Богданова Н.К.», представлявшие собой один том на 311 листах. Из МВД РСФСР в тот же адрес переслали личное дело. В самом Комитете уже скопились некоторые материалы ещё с 1957 года.

Попавшему под партийный колпак Богданову предложено было представить в КПК свои объяснения. 3 июля 1959 года член КПСС с 1929 года, партийный билет № 00454182, передал в КПК свои соображения по этому вопросу на 10 листах машинописного текста. В объяснениях говорилось о том, что «в 1937–1938 годах Лужским райотделением НКВД, по распоряжению НКВД СССР и Управления НКВД Ленинградской области, проводились массовые аресты граждан с направлением следственных дел на рассмотрение тройки УНКВД». Вот наглядный результат реализации инициативы партократов по борьбе с врагами народа, о чём через 20 лет никто не пожелал вспоминать. Далее, к сожалению, без ссылки на соответствующие приказы наркома внутренних дел, постановления партии и правительства тех лет, кратко описывалась сложившаяся в районе и в области обстановка (см. главу 11).

По конкретным следственным делам Богданов разъяснил следующее. «На некоторых лиц мной были составлены протоколы допроса, а уполномоченный т. Варицев их подписал. В то время существовала практика, когда при вызове на допрос арестованных с ними беседовали, составляли записи, а потом писали протокол. Областное управление требовало обязательно протоколы печатать на машинке, но у нас была одна машинистка, с работой не справлялась, потому протоколы писались от руки. Вот почему, в порядке помощи т. Варицеву, который был перегружен, я писал с его записей протоколы, не считая в то время это как нарушение. Каких-то других мотивов в данном случае у меня не было». По другим следственным делам 1937–1938 годов, описанным нами в главах 12 и 16, были даны подробные разъяснения. В частности, по делу студентов Лужского педучилища Богданов отметил, что действительно допрашивал Тамберга и Ямбурга, но никаких незаконных методов при допросе не допускал. Позднее, когда передопрашивали этих лиц, они сообщили, что от своих прежних показаний отказались потому, что все отказывались. В отношении следователя Сергеева указали, что он никаких нарушений не допускал. По поводу ареста Семёнова признал свою вину в том, что, не разобравшись, подписал ордер на арест, не проверив правильность составления всех документов помощником оперуполномоченного Горюновым, только что прибывшим из школы и потому не имевшим опыта в оформлении бумаг.

По делу «Националисты» Богданов написал, что он «безусловно повинен», поскольку «не разобрался в данном деле». Однако такому невниманию способствовало то обстоятельство, что «всё время следствием по этому делу не занимался, постоянно находясь в командировках по поручениям ЦК КП(б) Казахстана, Совнаркома и Наркомата внутренних дел Республики». В дополнение к изложенному сообщил: «В Казахстане я работал до 1946 года и до момента отъезда являлся членом бюро и Пленума ЦК КП(б)К. Если бы я был скомпрометирован по кустанайскому делу, то, вероятно, не остался бы в составе ЦК КП(б) Казахстана, которому было известно это дело во всех подробностях».

Попытку инкриминировать какие-то дела по Ленинграду после назначения Богданова начальником областного УВД «по указанию врага народа Берия» удалось отбить. Теперь обвиняемый коммунист сам решил пойти в атаку на этом направлении. «С фактами грубейших нарушений социалистической законности мне пришлось встречаться и позднее, – писал Богданов. – Сделав выводы из прошлого, я принимал решительные меры к проверке таких дел и прекращению их, как необоснованно заведенных». Для примера привёл факты, когда в 1953 году добился освобождения из тюрьмы руководителей, обвинявшихся в принадлежности к ленинградской антипартийной группе, и ещё порядка 30 других заключённых. «После июльского Пленума ЦК КПСС (разоблачившего Берию. – Ю.Б.) мне на объединённом Пленуме обкома и горкома КПСС пытались (не без участия бывшего секретаря обкома Андрианова) прекращение дел отнести как антипартийную работу на практике. Но из этого ничего не получилось. После вмешательства ЦК КПСС и лично Н.С. Хрущёва всё это было отметено, я полностью реабилитирован и избран членом бюро и Пленума Ленинградского обкома КПСС».

Беспардонно изгонявшийся из органов внутренних дел опытный руководитель напомнил и о других страницах своей службы Родине, которые ни в одном из обвинений не упоминались, поскольку в них не могли найти криминала. «Будучи назначенным начальником ГУШОСДОРа МВД СССР, я проработал с 1946 по 1948 год. После этого назначен начальником Московского областного Управления МВД и Заместителем министра. В течение четырёх лет являлся членом бюро и Пленума Московского обкома КПСС, членом Исполкома Моссовета, депутатом Верховного Совета СССР. После смены руководства Московского Обкома и Горкома КПСС, когда первым секретарём Обкома был избран Н.С. Хрущёв, я был оставлен в числе членов бюро обкома и находился в его составе до 1952 года, когда был назначен освобождённым заместителем министра внутренних дел СССР. С 1955 года, работая зам. министра внутренних дел РСФСР, принимаю активное участие в деятельности партийной организации Министерства».

Всё это не имело теперь никакого значения. Никита Сергеевич с лёгкостью расставался со своими бывшими соратниками. Сколько их было уже потоплено, осталось во тьме позади! Не учёл только первый секретарь партии, что такое могло сходить с рук лишь до поры, до времени. Кто начинал предавать и громить поддерживавших его людей, тот в конце концов сам оказывался удостоен такой же участи.

В заключение своей исповеди Богданов написал: «Никогда не подвергался взысканиям по партийной и административной линиям. За длительный срок 17–18 лет я всё время честно и добросовестно работал на порученных участках работы. Принимал активное участие в деятельности партийных и советских органов. Всё это даёт основание обратиться к Комитету Партийного Контроля ЦК КПСС с просьбой учесть эти обстоятельства при рассмотрении моего дела. Я понимаю, что должен быть наказан, и это будет правильно, но прошу сохранить меня в партии, я это доверие оправдаю, как оправдывал в течение многих лет» [А. 12].

С учётом действовавшей в нашей стране социалистической законностиостаётся только спросить: причём здесь все эти многолетние, трудовые заслуги, если поступило указание исключить Богданова из партии?

Сбор компромата продолжался. Особенно в этом отношении усердствовал прокурор Ленинградской области Андреевский, который просмотрел массу архивно-следственных дел за 1937–1938 годы, но отобрал из них только те, которые касались Лужского РО НКВД. Тенденциозность этого поиска подтверждается тем, что в сопроводительном письме к составленному им в итоге списку из 25 позиций сказано, что сюда «НЕ вошли те дела, по которым Богданов в аресте обвиняемых НЕ принимал участия, обвинительных заключений НЕ утверждал и НЕ принимал участия в следствии». Значит, работник Фемиды искал не все дела, в которых можно было усмотреть нарушение социалистической законности другими исполнителями, а только те, которые хоть как-то были связаны с деятельностью Богданова. В путанице собранных дел прокурор, видимо, и сам не знал, как поступить, чтобы получше насолитьфигуранту. За три года поисков было найдено всего 6 подписей Богданова на следственных делах, которые по существу ничего не решали. В общей сложности в КПК в различное время переслали ещё массу протестов прокурора, жалоб обвиняемых, протоколов допросов, заключений, объяснений, заявлений, писем и других материалов по архивно-следственных делам. В персональном деле Богданова, набравшем в общей сложности 229 листов, эти бумаги составляли как раз половину объёма. Часть из них повторялась, некоторые были представлены в рукописном и машинописном вариантах, иные были вообще не по существу вопроса. В этом не видели ничего страшного – зато толстая подшивка выглядела солидно. Естественно, что в разбухший том персонального дела вошли все описывавшиеся нами ранее справки, служебные записки и заключения, составлявшиеся в 1957 и 1959 годах сотрудниками инспекции по личному составу Управления кадров МВД и работниками Отделов административных органов ЦК КПСС [А. 13].

В деле имелась также неизвестно кем составленная «Справка на Богданова Н.К.», в которой указывалось, что трудовую деятельность он начал с 1924 года, с 1929 по июль 1959 года служил в органах МВД и МГБ (в последнем министерстве никогда не был) райуполномоченным, начальником райотдела, с 1940 по 1946 год являлся замнаркома и наркомом внутренних дел Казахской ССР. С 1946 по 1948-й работал начальником ГУШОСДОР; с 1949 по март 1952-го работал замминистра внутренних дел СССР и начальником Московского областного УМВД. С апреля 1953 по 1955 год работал начальником Ленинградского областного УМВД, с октября 1955 года по июль 1959 года являлся заместителем МВД РСФСР. Отмечалось также то, что Богданов награждён дважды орденами Ленина и Красного Знамени, орденом Трудового Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды и 3 медалями. Избирался членом бюро райкома КПСС, ЦК Компартии Казахстана, Московского и Ленинградского обкомов КПСС. Являлся депутатом Верховного Совета СССР. В «Справке» говорилось о том, что по работе в Московском и Ленинградском областных управлениях МВД и МВД РСФСР Богданов «характеризовался с положительной стороны». За участие в строительстве ряда павильонов Всесоюзной сельскохозяйственной выставки награждён в 1958 году Большой золотой медалью ВСХВ. Принимал активное участие в строительстве канала Волго-Дон [А. 13].

Партийный следователь Ганин добросовестно истребовал все возможные материалы на Богданова, включая анонимки, передопросы бывших свидетелей и потерпевших, но всё это ничего существенного не принесло. Сколько было перепроверено дел, сказать трудно, но дополнительные материалы (при массовых репрессиях) появились только на двух одиночек – В.А. Ефимова и И.С. Семёнова, о которых мы писали в главе 12. При этом по поводу Ефимова мы обещали рассказать о весьма любопытных результатах пересмотра дела в прокуратуре Ленинградской области.

После отбытия наказания Ефимов вернулся в свою родную деревню Красные Горы и стал работать в одноимённом колхозе. В 1957 году, то есть через 20 лет после того ареста и приговора, по его жалобе проводилась перепроверка дела. Оказалось, что согласно справке райисполкома, вопреки приводившимся нами прежним официальным данным, Ефимов происходил из крестьян-середняков, а не кулаков. Также указано было, что он являлся членом колхоза с момента организации и слыл одним из лучших колхозников. Прежняя свидетельница Андреева на допросе 8 октября 1957 года охарактеризовала Ефимова только с положительной стороны и заявила, что по происхождению он – крестьянин-середняк, при организации колхоза в числе первых вступил в его члены и являлся одним из передовых работников. «Свидетельница Андреева отказалась от своих показаний, которые были даны ею в 1941 году (а от собственных показаний 1937 года не отказалась? – Ю.Б.), заявив, что тогда она давала такие же показания, что и сейчас, а почему в протоколе записаны другие (и ею подписаны. – Ю.Б.), ей не известно». Ещё Андреева показала, что прежние свидетели (1937 и 1941 годов) «Дмитриев и Кузьмин находились во враждебных отношениях с Ефимовым и ей лично пришлось слышать, как Кузьмин угрожал Ефимову: “Ну, подожди у меня, я тебе устрою!”» Отвечая на вопросы, почему Ефимов ссорился с Дмитриевым, Кузьминым и Шуваловым, Андреева пояснила, что эти лица в колхозе работали плохо, пьянствовали, разваливали колхоз, а Ефимов, наоборот, в колхозе работал очень хорошо и критиковал указанных односельчан. Не подтвердила Андреева и показания свидетеля Дмитриева о том, что Ефимов якобы в её присутствии допускал антисоветские высказывания. Допрошенные при проверке новые свидетели Трофимов, Смирнов и Родионов охарактеризовали Ефимова только с положительной стороны, как одного из лучших колхозников, который неоднократно премировался правлением колхоза. Они также подтвердили, что Ефимов находился в неприязненных отношениях со свидетелями Дмитриевым, Шуваловым и др.

На допросе 10 октября 1957 года сам Ефимов показал, что до вступления в колхоз имел дом, корову, лошадь, одну овцу, раскулачиванию никогда не подвергался, в колхоз вступил в момент его организации в числе первых семей. Ефимов пояснил, что в 1937 году его «трое суток избивали, не давали спать», в результате чего он подписал показания, в которых признавал себя виновным в антисоветской агитации. Ефимов показал также, что с Дмитриевым, Кузьминым, Андреевым, Шуваловым, Семёновым, Григорьевым и Архиповым ему приходилось ссориться, поскольку он «критиковал их за плохую работу в колхозе». Передопросить этих свидетелей не предоставлялось возможным, так как почти все они умерли, а местонахождение Дмитриева было не известно.

Пересматривая это дело, прокурор Андреевский установил, что: «показания допрошенных на следствии свидетелей порочны» (а на нынешнем допросе гарантированно честны?); «другие доказательства не подтверждены»; «часть свидетелей (одна Андреева. – Ю.Б.) от своих показаний отказались, в силу чего они не могут быть признаны достаточными»; «обвиняемый Ефимов от своих показаний в своих жалобах и на последнем допросе отказался»; «в процессе проверки опровергнуты данные о социальном положении Ефимова»; «установлено наличие неприязненных взаимоотношений между Ефимовым и свидетелями» (умершими или отсутствовавшими на допросе, что не давало возможность установить достоверность показаний). На основании этого прокурор решил постановление особой тройки в отношении Ефимова «прекратить за недоказанностью состава преступления» [А. 13].

По заданию ответственного инспектора Ганина 22 августа 1959 года следователь следотдела УКГБ при СМ СССР по ЛО старший лейтенант Гольцов допросил Ефимова и получил от него следующее собственноручное объяснение. «Я, Ефимов Василий Александрович, поясняю, что в 1937 году я был арестован Лужским енковидем. После ареста на допросах следователь (фамилию не помню) несколько раз избивал меня. Бил он меня по лицу, в подбородок, в поясницу. Не ограничившись этим, следователь ставил меня к раскаленной печке, у которой я стоял несколько часов, а затем меня направляли во входную камеру. Когда я пытался возражать против этих незаконных методов, следователь заявлял мне, что так велит делать начальство. Не вынеся этих издевательств, я подписал протокол, после чего избивать меня не стали. Вскоре я был Тройкой осуждён на 10 лет. В период моего нахождения под следствием мои сокамерники говорили мне, что их также бьют и заставляют признаваться. Незаслуженно отсидел 10 лет и стал инвалидом первой группы. В настоящее время полностью реабилитирован» [А13].

Автор выражает своё сочувствие Василию Александровичу за ту передрягу, в которую он попал в результате либо оговора соседями, либо вследствие собственной несдержанности в оценке действий Советской власти. Однако при этом с сожалением вынужден констатировать, что применявшиеся к нему методы допроса были официально разрешены. В связи с этим следователь, фамилия которого оказалась неустановленной, совершенно правильно ссылался на указания начальства.

Обращает на себя внимание и слабая, на наш взгляд, доказательная база прокуратуры. В невиновности Ефимова с юридических позиций 1957 года никаких сомнений нет, но, тем не менее, справка Красногорского сельсовета от 1 декабря 1937 года о том, что обвиняемый являлся кулаком, не опорочена,а лишь подмененасправкой 1957 года, полученной от другой организации. Фактически единственная прежняя свидетельница Андреева в 1957 году изменила свои показания, так и не сумев объяснить, почему она обвиняла Ефимова в 1937 и 1941 годах. Самое главное – законодательные акты 1937–1938 годов в протесте не учтены.

Можно до бесконечности спорить по этим вопросам, но лично я не могу согласиться с тем фактом, что все излагавшиеся выше во всех отношениях сомнительные дела стали в 1959 году инкриминировать не партократам, развязавшим массовые репрессии, а Богданову как якобы главному виновнику всех тогдашних бед.

А вот с делом расстрелянного И.С. Семёнова (см. главу 12), о реабилитации которого хлопотала его дочь, на наш взгляд, получился казус. Материалы на Семёнова прислали, но только не на убиенного Игната Семёновича, а на здравствовавшего (слава Богу!) однофамильца Владимира Ивановича. И невинно пострадавший В.И. Семёнов писал не о Богданове, а о М.И. Баскакове. Напомним, что в 1937 году лейтенант гб Баскаков был начальником Лужского оперативного сектора, объединявшего пять районов, и Богданов находился у него в непосредственном подчинении. КПК хотел получить с Баскакова компрометирующие материалы на Богданова, однако в связи с поступлением дела не тогоСемёнова бывшему руководителю оперсектора пришлось самому оправдываться.

Вместе с тем в «Персональном деле коммуниста» набралось достаточно много материалов, на основании которых ответственный контролёр Ганин 9 ноября 1959 года представил в КПК при ЦК КПСС свою «Служебную записку» [А. 10]. Этот документ представлял собой компиляцию со всех справок и заключений, цитировавшихся нами ранее.

Между строк этого документа можно прочитать о том, что было дано указание исключить пенсионера с укороченной пенсией из партии. Далее шло обвинение всё по тем же делам 1937–1938 годов с несколько усиленными формулировками.

А вот что нового внёс в обвинение партследователь Ганин. Прежде всего, без ссылки на следственное дело он полностью процитировал объяснительную записку В.А. Ефимова, приводившуюся нами выше. В подтверждение чинившихся безобразий представил такой факт. «В феврале 1939 года в УНКВД Ленинградской области поступило анонимное заявление, в котором сообщалось о грубом нарушении революционной (революция – это вообще беспредел в борьбе за власть. – Ю.Б.) законности, допускаемой в Лужском отделении НКВД». Ответственный контролёр упустил из виду, что с ноября 1938 года Богданов в Луге уже не работал, так что эти претензии следовало предъявить его преемникам – ВРИО Варицеву и новому начальнику райотделения Шашаеву. Но Варицев погиб, а заказа на Шашаева не поступало, и поэтому он не привлекался даже в качестве свидетеля. Так легче было изобразить, что во всех бедах виноват только Богданов.

Другой вопрос, раскрученный Ганиным, касался действительных и мнимых поощрений. «25 августа 1937 года приказом НКВД СССР за № 351 Богданов награждён боевым оружием НКВД СССР “За беспощадную борьбу с контрреволюцией”». Этот пистолет ТТ начальник Лужского райотделения действительно получил и хранил у себя до марта 1953 года. Интересно, конечно, как принятая тогда формулировка беспощадная борьба сочеталась с социалистической или советской законностью? Были ли они юридически уравновешены? «27 декабря 1937 года приказом УНКВД по Ленинградской области за № 308 Богданов был вторично награждён боевым оружием “За беспощадную борьбу с контрреволюцией”». В главе 14 мы высказывали свою версию происхождения этого мифического награждения перед покушением на жизнь Богданова. Но кто же теперь в такое поверит? А сам Богданов об этом молчал.

Далее в обвинительной записке отмечалось: «В характеристике на Богданова, составленной в первой половине 1940 года, указано, что “в течение последних лет работал начальником Лужского райотделения, где в 1936, 1937 и 1938 годах под его руководством были вскрыты и ликвидированы ряд контрреволюционных организаций”». Мы в главе 17 уже говорили о том, что такая мощная формулировка для аттестации Богданова, недострелянного саботажника, была придумана ленинградским начальством для обеспечения успешного его выдвижения на руководящую работу, когда начались новые времена.Теперь это благое дело аукнулось бывшему выдвиженцу с неожиданной стороны. «Как установлено в настоящее время, никаких контрреволюционных организаций в Лужском районе не существовало». Но партийный дознаватель пошёл ещё дальше и с горькой обидой указал, что «Богданов незаслуженно получил награду за раскрытие так называемых “контрреволюционных организаций”». Претензии в этом плане рекомендуем предъявить к УНКВД по ЛО, издавшему приказ о фиктивном награждении, о котором поощрявшийся работник даже не знал.

По казахстанскому агентурному делу «Националисты» партийный контролёр ничего новенького не придумал, лишь добросовестно переписал весь приводившийся в других обвинениях материал.

В заключение «Служебной записки» было отмечено, что по лужским и казахстанским делам Богданов признал, что «он несёт ответственность, как и другие работники НКВД». Просил сохранить его в партии, обещал искупить допущенные ошибки [А. 10].

18 ноября 1959 года состоялось заседание КПК при ЦК КПСС, на котором рассматривали персональное дело о нарушении революционной законности Н.К. Богдановым. Потом слово «революционной» в проекте постановления зачеркнули и сверху написали «социалистической». Какая разница? Всё равно с юридической точки зрения никто себе толком не представлял, что это такое, потому и писали произвольно то революционная,то социалистическая,то советскаязаконность. На заседании, помимо обвиняемого Богданова и членов КПК во главе с председателем Н.М. Шверником, присутствовали: Г.Т. Дроздов – зам. заведующего Отделом административных и торгово-финансовых органов, К.П. Черняев – заместитель МВД СССР, Н.П. Стаханов – министр внутренних дел РСФСР, И.А. Пучков – председатель Парткомиссии при Ленинградском обкоме КПСС, М.А. Ботов – начальник Инспекции по личному составу МВД СССР, Н.Р. Миронов – зав. Отделом административных органов ЦК КПСС. Кроме того, в зале находилось несколько человек, недавно реабилитированных.

Согласно правилам, обвиняемому никакого адвоката (этакого пережитка буржуазного общества) не полагалось. Партия всегда судила не по закону,а по совести.Впрочем, причём здесь совесть, если сверхудано было соответствующее указание, причём совершенно не обязательно самим, а лишь кем-то из его ближайшего окружения? К мнению руководства следовало прислушиваться, улавливать его, чтобы потом с горячностью отстаивать собственное мнение, как раз целиком и полностью почему-то совпадавшее с мнением начальства. В этом и состояла основа партийной дисциплины и единства партии.

С докладом по существу вопроса на заседании Комитета выступил ответственный контролёр КПК В.П. Ганин, который зачитал приведенную нами выше свою обличительную «Записку» [А. 10].

Потом традиционно слово предоставили виновникувсех социальных бед Советской власти Богданову. Дать какие-либо разъяснения, сказать что-то серьёзное в своё оправдание в такой обстановке не представлялось возможным. Оставалось только каяться в грехах и признавать совершённые ошибки, обещать исправиться и просить о снисхождении. Тем более что из рядов зрителей, бывших заключённых, для которых разыгрывался этот фарс, раздавались реплики: «Это он арестовывал! Это он расстреливал, я знаю!»

Потом выступили председатель КПК Шверник, за ним Пикина, Дроздов, Андреева, Стаханов, Миронов. Протоколов их речей у меня нет – они всё ещё строго секретны.Однако общее мнение (полностью совпадавшее с мнением руководства) являлось единодушным: «исключить Богданова Н.К. из членов КПСС за грубое нарушение социалистической законности в период его работы в органах государственной безопасности». Члены КПК при ЦК КПСС, как и полагалось, проголосовали «за» единогласно. Праведный суд внесудебного органа безграничной партийной власти свершился. Поскольку Богданов чего-то ещё мешкал, не зная, что делать дальше, к нему подошёл здоровый амбал из специальных помощниковКомитета, засунул руку в карман чужого пиджака, вытащил оттуда партийный билет, снял с него обложку и вернул владельцу, а документ положил на стол перед председателем КПК. На черновике только что принятого, заранее заготовленного решения наискосок красным карандашом была начертана резолюция: «Исключить». После небольшой черты под этим страшным словом появилась ещё более зловещая красная надпись: «Записку о лишении звания и орденов СССР и пенсии написать в ЦК КПСС». Следовало узнать мнение руководствао том, как дальше поступить с этим бывшим товарищем: разделать под орех его или оставить дышать. Ещё чуть ниже крупными красными буквами было выведено: «Партбилет изъят» [А. 13].

Беспартийный враг народа Богданов вернулся домой расстроенным. Прежняя жизнь была перечёркнута начисто. Ни к чему оказалась вся эта 30-летняя напряжённая, полная риска и жестокости, трудностей и самопожертвования работа. Выслужиться не пытался, но считал, что трудился честно, не жалея сил и собственного здоровья. Умел общаться с людьми, уважал их, старался передать свой опыт молодым сотрудникам, предостеречь их от ошибок. Теперь всё это оказалось никому не нужным. Впрочем, для Богданова случившееся не явилось неожиданностью, так как он прекрасно понимал, что давно уже творились в нашем государстве неприглядные дела, ответ за которые придётся держать крайнему, возможно, и ему. Вот почему отец всегда говорил нам, его сыновьям: «Никогда не ссылайтесь на меня, на моё высокое положение. Сегодня я начальник, а что будет завтра – ещё неизвестно».

Состоять с 1929 года членом Компартии сначала большевиков, а потом Советского Союза представлялось для Богданова таким же естественным и необходимым делом, как, скажем, носить одежду. С этой всесоюзной организацией единомышленников связывал он свою беззаветную преданность Родине и собственное стремление не щадить никаких сил ради решения поставленных задач. Теперь, оказавшись изгнанным из партийного братства, чувствовал себя словно голым и желал только одного: вернуться в привычные ряды предавших его товарищей, прикрыв тем самым свою неуютную наготу. Но товарищи давно уже не были едины, как прежде: партия с самого начала стала разделяться на номенклатурный господствующий класс руководителей и низовую партийную массу. Тем самым крах Компартии, до которого оставалось ещё каких-то 30 лет, был предопределён.

Вечером к нам пришли Огольцовы, Сергей Иванович и Раиса Сергеевна, чтобы морально поддержать Николая Кузьмича, крёстного отца их дочери Наташи. Как мы уже отмечали в главе 33, 4 апреля 1953 года Огольцова арестовали. Прекрасно зная порядки своего ведомства, Сергей Иванович боялся, что его могут попытаться отравить. В связи с этим, сидя за решёткой, он ел и пил только то, что гарантированно не могло содержать яд. Через полгода бывшего замминистра госбезопасности, больше напоминавшего живой скелет, выпустили на свободу. Теперь, уже снятого с работы, исключили из партии, лишили генеральского звания, всех орденов, отобрали полквартиры, госдачу, кремлёвский паёк и персональную машину. Поэтому Огольцову вполне понятно было состояние Богданова.

Отец стоял посреди своей комнаты и как-то виновато улыбался. Сергей Иванович подошел к нему, пожал руку, затем обнял, похлопал по плечу. «Ничего!» – сказал вместо слов утешения. Потом поздоровался со мной, поинтересовался делами. Сели за накрытый стол, выпили водки, без тостов, со словами вроде: «Будь здоров!» Сергей Иванович шуткой ободрил Николая Кузьмича, что, мол, ничего страшного и без органовможно нормально жить. Сейчас он сам работал заместителем директора по режиму в одной крупной организации. Купил «Волгу», строил собственную дачу. Так что всё, вроде, в порядке. Главное – здоровье. А ОНИ там пусть сами во всём разбираются, что натворили.

Богданов был далеко не единственным работником органов внутренних дел и госбезопасности, кого КПК в те годы исключил из числа членов КПСС. Эта работа шла параллельно с рассмотрением Комиссией по реабилитации дел партократов, привлечённых Сталиным в 1930-х и 1940-х годах к суровой ответственности. Вот только каковы теперь были критерии этой деятельности? Одним из первых ещё в 1956 году был реабилитирован самый кровожадный инициатор массовых репрессий1930-х годов Эйхе. Это достаточно обеляло следующего по жестокости Хрущёва. Далее были восстановлены в партии бывшие секретари нацкомпартий, крайкомов и обкомов П.П. Постышев, Л.И. Мирзоян, И.М. Варейкис, Е.Г. Евдокимов, Е.Ф. Шарангович, А.И. Икра-мов, К.В. Рындин, И.И. Румянцев, Б.П. Шеболдаев, П.И. Смородин и др., представлявшие в своё время для проведения массовых репрессийзапросы на лимитыпо первой и второй категориям. Реабилитированы в партийном отношении оказались и бывшие члены ЦК, ЦКК, КПК С.В. Косиор, Я.Э. Руд-зутак, В.Я. Чубарь, М.Д. Орахелашвили, И.А. Акулов, всего 3693 некогда руководящих партийных и комсомольских работников. Конечно, реабилитирован и восстановлен в партии был и И.А. Пятницкий-Таршис, которого подозревали в том, что именно он предложил организовать в стране массовые репрессии.